Автор: — Куда?! – лицо настоятеля выражало не то изумление, не то ужас.
— В Рим, — отвечаю.
В ответ вздох:
— Иди к епископу.
У епископа церемония повторяется снова:
— Я в Рим поеду, владыка.
— Бог ты мой! Зачем же?
— Хочу в Папском Университете учиться. – И уже более смиренно: — Если Господь позволит. Напишите рекомендацию.
Опять вздохи, волнения, неуверенность. Дома град упреков, а в тишине сбственной души – град упреков еще больший. «Вот куда захотела! В Ватикан! С клириками учиться! Девочка из глухой провинции, после 11 классов средней школы учить Аристотеля и средневековые хартии. Ты не выдержишь и недели!» — кто-то сразу называл вещи своими именами.
Кто-то наоборот, прячась в дальних комнатах от горько плачущей мамы настраивал: «Ты сможешь. Никого не слушай. Видимо тебя и впрямь Бог ведет».
Наконец, я сломала упорство всех, кто был против, даже мамы, которая собирала меня так, будто меня забирают в концлагерь. И тут грянул политический кризис. Опять неуверенность: «Не делай глупостей, не рискуй. Подавай документы в наши вузы. Тебе ведь не дадут визы. Ты потеряешь все».
В одночасье моим друзьям, планировавшим обучение за границей, отказали в визе и вернули документы. А я получила пакет из посольства в Москве с печатью: одобрено. Оставались экзамены в России.
Учительница математики добродушно усмехалась: «Куда тебе ехать? Ты ведь ЕГЭ по математике провалишь!». А я про себя: «На Тебя, Господи, уповаю». И когда перед экзаменом все прятали по карманам шпаргалки, я с отчаянной верой читала Литанию Святейшему Сердцу Иисуса.
Пришли мои результаты. Математичка победно усмехалась – я не добрала балла до нормы и кроме справки мне нечего не светило, хотя по истории и обществознанию результаты были очень высоки. Математика испортила мне все. Но есть ли что недоступное, уповающим на Божье милосердие? Когда она уже готова была торжественно поздравить меня с провалом экзаменов – звонок из Москвы: норму для сдачи снизили на несколько баллов. И я получила аттестат. Пусть с тройкой. Но я знала ему цену.
И вот я в Риме. Зачисление. Словно во сне. Будто попал в фильм или в архивные кадры о Втором Ватиканском Соборе. Суровые клирики тают в изумленной улыбке:
— Доченька, сколько тебе?
— Будет 18, — отвечаю.
— Откуда ты?
— Из Сибири. Из ссыльных.
Все мгновенно наполняется людьми в сутанах, обступающих меня словно музейный экспонат. Каждый из них хочет меня накормить, а заодно узнать побольше: о снеге, медведях на улице и о том, притесняют ли меня за веру.
— Тебя родители заставили сюда поступить? Они очень верующие?
А я вспоминаю, как выписывала из книг Дюма и Мериме обрывки молитв, оброненных книжными героями, как учила сама «Pater Noster», потому что не знала, что католики теперь не только по латыни молятся. Как молилась в углу, назло всем и всему, не зная молитв, просто чувствуя что Есть Он, Святая и Нерушимая Сила, которая выше всего. И Имя Ей – Христос Господь, что смотрит с фамильной иконы в серебре, что вывезли из родного дома дети расстрелянного белого офицера. С той иконы, что вывела прадеда с кровавых полей войны, спасла его семью во время оккупации, когда никто из всей деревни не обмолвился немцам, что женщины, в чьем доме квартируют офицеры, проводили на фронт своих сыновей, мужей и братьев. А иначе расстрел бы всем. И что стала просто фамильной реликвией, напоминанием о родине в сибирской ссылке. Не больше. Но Христос кричал мне с этой иконы, сквозь безбожное мое воспитание и потерянные, бессмысленные детские годы, когда в доме было все, но не было Главного. И Господь меня вывел, меня вытянул из этого болота, из этих ценностей постсоветской школы: каблуков повыше и юбок покороче, телефона подороже и нрава понаглее. Вырвал меня из этого благополучного мирка, где не говорилось о Боге. И я не согнулась.
Ругались родители и хотели отвести к врачу, смеялись друзья, да и самой было дико – я ли это? Но Он меня не отпустил. Мы выстояли вдвоем, нет, втроем, с Пресвятой Богородицей. И вспоминая об этом, так горестно становилось отвечать на вопросы этих клириков, не знающих как бы привлечь заевшихся европейцев в пустеющие храмы.
— Нет, — отвечаю, — никто меня не отправлял. Это была моя мечта.
Да. Моя мечта. Среди серых будней и «одинаковости», не весть кем нам навязанной, мечтать о мире церквей и замков, вместо однотипных хрущевок. И я в него попала. Как я стирала пальцы в кровь над научными работами о Церкви в России, написанными от руки. Как на научных конференциях, среди докладов о советской моде и полетах Гагарина, неведомо как первое место заняла моя работа о иезуитах в Сибири.
— Господи, но почему вы католичка? — вопрошали профессора.
— Мы из ссыльных поляков. Но причина в том, что Бог меня отравил на эту дорогу.
«Из ссыльных поляков»… И представляется семья, хранящая свои католические традиции. А на деле был короткий вечерний разговор: «Я буду ходить в Церковь. И буду ходить к католикам». Молчание и неуверенный ответ: «Ну, хоть не к адвентистам седьмого дня». А потом ссоры и обвинения: «Ты что, бабка старая, туда каждую неделю бегать? Ты же больная на голову!» И слезы, слезы у фамильной иконы. И первые визиты с мамой и бабушкой. И первое Рождество по-настоящему. И признание папы: «Вера это дар. Господь меня не удостоил этого дара. А ты иди, дочка. Видимо, Он есть. Только бы ТАМ Он нас не разлучил». И на прощание, перед вылетом, неверующая бабушка, обливаясь слезами, благословляла меня иконой своих предков. Той самой, что благословила на войну ее собственного отца. И он вернулся.
И епископ, вопреки всякому здравому смыслу, дал мне, девчонке, которая всего 4 года как была воцерковлена, дал свое благословение туда, в Ватикан. Как в ночь перед вылетом прилетел на машине настоятель, с бумагой, украшенной епископской печатью: «Считаю ее достойной обучения в папском университете…» И, поговорив со мной, сам декан отступил в удивлении, уважаемый испанский иезуит смотрел на меня поверх очков недоуменно, но вместе с тем ласково: «Ну, дерзай, дочка! Велики пути Господни!»
Не потому, что я хороша и умна. А потому что мала и никчемна. Не карандаш велик, а Тот, кто его держит. И я поверила и сейчас верю назло всему, что Господь меня ведет. И других тоже ведет. И Церковь нашу в России тоже ведет. И никогда не оставит. Только верить надо. И мечтать. А об остальном, Он позаботится.
Текст: Анастасия Подлиняева
Иллюстрации: Александра Петрухина