Автор: Евангельская история началась с проповеди Иоанна Крестителя о покаянии. С необходимости раскаяния, анализа грехов всей предшествующей жизни начинаются и многие классические руководства по духовной жизни, даже самые далёкие от монашеской суровости, как «Руководство к благочестивой жизни» святого Франциска Сальского. И в то же время я вижу, как часто проповедь, начинающаяся с обличения грехов, загоняет человека в постоянное чувство вины и тяжёлые комплексы, из которых люди выбираются годами, но не всем удаётся выбраться. Причём это случается и у православных, и у католиков. Впрочем, ещё чаще – другой вариант: она просто не воспринимается вообще никак.
Размышляя, почему так получается, что «не работает» освящённая Евангелием «схема», я понял: дело в разном контексте, в разной исходной ситуации. Предтеча обращался к иудеям, у которых было понятие о Боге, был Закон, и речь шла об отступлении от него. Франциск Сальский, Игнатий Лойола и другие обращались к слушателям, жившим внутри многовековой непрерывной христианской традиции, зачастую взволнованных религиозными спорами. Сегодняшний человек зачастую вовсе не имеет даже представления о Боге, не то что веры в Него.
Вспомним, что этимология слова «грех» и в древнееврейском языке, и в греческом восходит к понятию «промах». Как можно говорить о промахе человеку, который не видит цели? В этой ситуации «мимо цели» бьёт сам разговор.
С чего же можно начинать? Поделюсь скромным опытом. Четверть века назад для меня, выпускника Бауманки, убедительным аргументом в пользу существования Творца служила сложность Вселенной – не только в космических масштабах, в любых, вообще мира вокруг. Всё, что мы знаем о мире благодаря развитию науки, говорит нам, что в системе, предоставленной самой себе, возрастает энтропия, мера хаоса (второе начало термодинамики – один из фундаментальных физических законов), т. е. такая система не может самопроизвольно усложняться, самоорганизовываться. В результате пресловутого взрыва на макаронной фабрике не сложится из обломков сверхзвуковой истребитель; в результате Big Bang’а, «Большого Взрыва», не начнётся сама собой история мира, усложняющегося от первоматерии до разумной жизни. В те годы я посоветовал школьному другу, математику, прочитать пролог Евангелия от Иоанна, вместо «Слово» подставляя «знание» или «информация». «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было вначале у Бога. Всё чрез него начало быть, что начало быть, и ничто без него не начало быть, что начало быть…» Сегодня физики, углубляющиеся в структуру материи, внутрь атомного ядра и элементарных частиц, приходят к тому, что в конечном счёте остаются… математические уравнения. Кстати, Андрей тот мой совет вспоминал спустя многие годы с благодарностью; он давно православный христианин.
Спустя пару десятилетий я открыл для себя ещё один давно известный аргумент. Когда мы видим прекрасную картину, мы отдаём должное художнику. И разумеется, не сомневаемся в его существовании. Но ведь любой пейзаж, или натюрморт, или портрет отражает крохотный кусочек огромного прекрасного мира. Почему же в существовании Автора этой великолепной картины, неизмеримо более сложной и прекрасной, чем любой холст, нам приходит в голову сомневаться?
Более же всего, мне кажется, людей вокруг нас цепляет Евангелие. Евангелие, прочитанное как то, что происходит здесь и сейчас, что говорит о нашей сегодняшней ситуации. Поделюсь очень дорогой для меня незаконченной историей. С год назад, читая о буре на Генисаретском озере, я подумал: ведь именно так в жизни часто и бывает: вокруг нас буря, волны захлёстывают лодку, а Господь спит… И мы кричим, трясём Его: «Спаси же, погибаем! — или Тебе и дела нет?!» Но это мы в испуге забыли, что и ветер и море и вся стихия жизни повинуются Ему, и раз Он рядом с нами, то не должны нам изменять терпение и уверенность. «И ветер утих, и сделалась великая тишина. И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры?» — Реакция давней хорошей подруги, энергичного и успешного финансиста, была неожиданной: так я скоро переступлю порог храма… Прошёл год – недавно я действительно сопровождал её вступление в катехуменат. Даже наши слабые попытки понять, что нам говорит Слово, могут оказаться тем ключиком, которым Бог открывает сердца наших братьев. Ведь «Слово Божье живо и действенно…» Глава церковного движения Comunione e Liberazione («Общение и освобождение») о. Хулиан Каррон очень точно сформулировал: «Сегодня передаваться способно лишь христианство, ставшее опытом».
Ну, и самый сильный и одновременно тяжёлый «аргумент» — Крест. По-моему, это единственный ответ в ситуации Освенцима, ГУЛАГа, тяжёлых болезней детей, внезапной смерти взрослых: «Где же Бог?!» — Он рядом, на Кресте, распятый и страдающий. Только в такого Бога можно верить – только такой Личности, страдающей вместе с людьми, можно доверять, только Ему стоит хранить верность. Поэтому и для христиан единственно честная позиция – «радоваться с радующимися и плакать с плачущими», быть рядом, подставлять плечо – помогать нести крест.
А проповедь покаяния обратим к себе. И она неизбежно будет отличаться от проповеди Иоанна Крестителя, ведь «малейший в Царстве Небесном» больше его; мы, в отличие от Предтечи, даже после Крещения посылавшего к Иисусу с вопросом: «Ты ли тот, который должен придти?», знаем об Искуплении и Воскресении; мы живём в искупленном мире. Поэтому для нас в эти дни Великого Поста образец скорее пост самого Иисуса. Для Него же общественное служение начинается не с ухода в пустыню и сорокадневного поста – прежде было иоанново Крещение. Архиепископ Пьербаттиста Пиццабалла в проповеди на первое воскресенье Великого Поста напоминает, что в Крещении Иисус встретил Отца, слышал Его голос и заверение в Его любви.
Пост и покаяние следуют за откровением любви Отца; она – корень нашего обращения, и она – та цель, промах мимо которой христиане называют грехом. Пусть Пост будет не подсчётом грехов, а познанием любви Бога. Тогда и свои грехи мы увидим в истинном свете.