Автор: Продолжаем разбор итогового документа Предсинодальной встречи молодёжи. Полный текст тринадцатого пункта под названием «Предпочитаемые места»:
Мы хотим, чтобы Церковь встречала нас в тех местах, где она в настоящее время присутствует мало или практически не присутствует. Больше всего мы хотим встречи с ней на улицах, где находятся все люди. Церковь должна стараться находить новые креативные способы общения с людьми там, где им комфортно и где они естественно общаются: бары, кофейни, парки, спортзалы, стадионы и другие популярные культурные площадки. Следует также рассмотреть менее доступные места, такие как армия и работа, сельские районы. Помимо этого нам также нужен свет веры в более трудных местах, таких как детские дома, больницы, маргинальные и раздираемые войной районы, тюрьмы, реабилитационные центры и районы красных фонарей.
Хотя Церковь уже встречается со многими из нас в школах и университетах по всему миру, мы хотим видеть ее присутствие в этих местах более сильным и эффективным. Ресурсы не тратятся впустую, когда они вкладываются в эти области, поскольку именно здесь многие молодые люди проводят большую часть своего времени и часто взаимодействуют с людьми различного социально-экономического происхождения. Многие из нас уже являются верными членами приходских общин или различных учреждений, ассоциаций и организаций Церкви. Крайне важно, чтобы те, кто уже вовлечен, получали поддержку в церковном сообществе, чтобы их укрепляли и вдохновляли на евангелизацию внешнего мира.
Как и многие физические места, в которых мы можем столкнуться, Церковь должна принять во внимание цифровой мир. Мы хотим видеть Церковь, доступную через социальные сети, а также другие цифровые пространства, чтобы легче и эффективнее предлагать информацию о себе и своем учении, а также способствовать становлению молодого человека. Кратко говоря, нас нужно встречать там, где мы находимся – интеллектуально, эмоционально, духовно, социально и физически.
Перевод с английского: Оксана Пименова
Над тринадцатым пунктом размышляет Сергей Гуркин:
Вот уже не первый год я регулярно, примерно раз в месяц, встречаю одну и ту же парочку — юношу и девушку — на полпути между выходом из станции метро «Невский проспект» и базиликой святой Екатерины. Зимой и летом они одним цветом, с одним и тем же классически сектантским выражением лица («Здравствуйте, вы не хотите поговорить о Боге?»). Раздают какие-то листовки и предлагают зайти во двор, где прячется офис организации с названием, пародирующим название РПЦ, и где можно за умеренную мзду заказать молитву прямо у афонских старцев.
Ко мне эти граждане не подходят — возможно, тоже уже узнают в лицо, или, может быть, понимают, что на человека, чье выражение лица при их виде становится таким недобрым, вряд ли стоит тратить время. Когда-то я подумывал о том, не пора ли нанести ответный удар и совершить акт «перевербовки» — но всякий раз останавливал себя.
К чему я это вспомнил? К тому, что именно эти — и им подобные — граждане показывают, как НЕ надо говорить с людьми о Боге.
В детстве в нашем сочинском подъезде, этажом ниже нашей квартиры, жила тихая старушка — кажется, ее звали Раисой. В какой-то момент — я хорошо помню время, когда этого еще не было — она вдруг стала очень религиозной. Не знаю, как принято в Сочи сейчас, а тогда двери в квартиры многие оставляли полуоткрытыми, на цепочке, чтобы лучше проветривалось — ничего не боялись. Всякий раз, проходя мимо ее квартиры, я чувствовал мощнейший запах ладана. Ладана было больше, чем кислорода. Для меня это был запах больницы и кладбища, запах пугающей безжизненности. В приоткрытую дверь был виден иконостас у ковра. Я старался проходить побыстрее, стряхивая непонятное и неприятное ощущение.
Я рос в нерелигиозной семье, но никогда не был настроен против — наоборот. Но этот случай внезапного проникновения чьей-то веры в наш повседневный сочинский подъездный контекст было неожиданным, странным и — ввиду радикальности жеста — пугающим. Пугающим потому, что этот мир не имел ничего общего с моим, хотя сама Раиса, чьего отчества я так и не вспомнил — несомненно, имела. От этого ощущения хотелось укрыться, избавиться — как хочется многим избавиться от человека, бесцеремонно и медоточиво вторгающегося в ваше пространство и произносящего вот это самое «Давайте поговорим о Боге».
До сих пор огромное число людей в нашей стране растут и живут в нерелигиозном контексте. Думаю, что их до сих пор большинство. Это не означает, что с ними не надо разговаривать. Это означает, что если вы хотите быть услышанными, нужно выбирать язык.
Примерно семь лет назад мы сидели в компании друзей на чьей-то кухне и разговаривали — не помню уже, конечно, о чем, но, разумеется, не о вере. И вдруг одна из барышень, услышав от меня что-то мимоходом сказанное про Церковь, стала задавать вопросы. Еще и еще. Вечер уже кончился, и все разошлись, а мы все сидели и разговаривали. Вряд ли я мог сообщить ей что-нибудь невероятно ценное. Ее поразило не это. Ее поразило, что вот только что мы все сидели и разговаривали, и я был юноша как юноша, про книжки и Париж говорил, пил вино и скручивал самокрутки — и вдруг Церковь. Ее поразило именно то, что один и тот же человек был и там и здесь.
Мне кажется, что именно этим нужно руководствоваться, когда мы говорим о присутствии Бога в повседневном контексте. Я полностью согласен с авторами текста, который мы комментируем, скажу больше — мне кажется, что для христиан вообще нет задачи более важной, чем христианизация повседневности. Но переход должен быть мягким. И инициатива, скорее всего, не должна быть моей. Господь сам усматривает — и подсказывает — где мне надо свидетельствовать.
Приведем другой пример — о христианизации цифрового мира, которая тоже упомянута в комментируемом тексте. В моей ленте социальных сетей есть и Папа Франциск, но — да простит меня Его Святейшество — не его записи зачастую оказываются нужными и важными. Самыми нужными и самыми важными оказываются записи не облеченных никакими титулами самых обыкновенных христиан, православных и католиков, которые говорят о самых обыкновенных, всеми обсуждаемых вещах, но делают это с христианских позиций.
Разумеется, записи Папы, епископов, профильные и тематические группы — все это нужно, важно и правильно. Но… Вы меня уже поняли.
Год с небольшим назад мы делали интервью с Павлом Лунгиным. Тонкий человек как-то сам понял по моим, связанным с Италией, вопросам, что я католик — я на эту тему ничего не говорил. Двумя часами позже, когда закончилось уже и интервью, и премьера его фильма, режиссер, встретив меня в коридоре, незамедлительно продолжил с того места, на котором мы тогда остановились, и спросил, не собираюсь ли я в священники. Я ответил с улыбкой и в том смысле, что это если и произойдет, то не раньше, чем через семнадцать лет, потому что моей дочери тогда был год. Он не понял, почему. Я объяснил. Он не знал, и ему было интересно.
В свете нашей темы это, конечно, непоказательный пример. Лунгин не нуждается в том, чтобы его христианизировать. Я говорю о другом. Людям вообще интересно то, чем и как мы живем. Намного интереснее, чем нам самим может казаться. Надо только вовремя заметить подходящий момент и заговорить на понятном, на общем языке. Так, чтобы тяга к вере — или к знанию чего-то — не споткнулась об ощущение непонятности и чуждости.
Говорить вовремя и говорить на одном языке — больше ничего не требуется.
Фото: Associated Press