Автор: Они всегда вместе. И в детстве, и в юности, и в старости. Одна из них — старшая — молчалива, другая — помоложе — разговорчива. Вместе они молились на коленях в снегу перед храмом на Малой Грузинской, вместе его освобождали, вместе кормили семинаристов. И вот сейчас — вместе рассказывают о прожитой жизни Ольге Хруль в очередной публикации из цикла «Церковь с человеческим лицом».
— Когда и где вы родились? Как росли?
Климентина Францевна:
— Я родилась 20 декабря 1935 года в Хмельницкой области, село Красная Новоселица. В девичестве фамилия у нас была Бригида. Наш отец, Франц Викентьевич, погиб на фронте. Я с мужем несколько раз была на его могиле, детей водила. Два сына у меня.
В семье все были католиками, потому что и дед, и бабушка были католиками.
Валентина Францевна:
— Я родилась 15 июня 1937 года на Дальнем Востоке, в Еврейской Автономной области, в городе Хинганс, куда в 1936 году как кулаков выслали всю нашу семью из Хмельницкой области, из Украины. У мамы уже было пять детей, я шестая. Везли нас в грязных, крытых вагонах для скота. Везли долго.
Дед был главой семьи, очень мудрый, очень трудолюбивый и поэтому мы стали и там жить неплохо. В реке Амур ловили рыбу, голодными не были. Нас высылали на умирание, а мы жили. Враги народа не могут жить хорошо! Однажды приехали какие-то люди и деда забрали, а нам велели уехать подальше от границы с Китаем на новое поселение. Мне уже было 9 месяцев, мама посоветовалась со своим братом и решили вернуться на Родину, на Украину, в Хмельницкую область, село Красная Новоселица.
Приехали на Украину, а у нас там ни кола, ни двора, ничего нет, жить негде. Нас приютил двоюродный брат, а как война началась — отца и брата забрали воевать.
Наступил 1941 год. Немцы шли на Шепетовку и заняли наше село на целых три года. Жить с немцами было трудно. Молодых сельчан ловили, отправляли в Германию на работу: сестру старшую — Лену, ей уже было лет 18, мама прятала. Были у нас в селе и предатели. Старший сын, Броник, попал в плен. Вот такой момент мы очень сильно пережили. И когда его освободили из плена, прислали на станцию, маме сообщили, что он лежит там, на станции. В общем, надо его привезти.
Не знаю каким способом, дали повозку, санки, была зима. Его привезли домой только ночью, все вскочили, его положили на пол. Опухший весь, стали с него снимать одежду, а он весь в вшах, больших и здоровых. Мама сказала нести всё на огород и там сжечь. Пришла бабушка, соседи. Не давали ему никакой еды, капельку воды, по чуть-чуть потом молочка. Он стал поправляться потихоньку. А потом уже после войны, сестра младшая, Юля, она была учительницей, она везде посылала следопытов, чтобы разыскать его. Нигде не нашли, нашли только отца могилу, в Хмельницкой области, там недалеко. Там он и похоронен, в братской могиле, я там была уже два раза. Было захоронено 92 человек, а следопыты ещё нашли — теперь там 106 захоронений. Очень красивый памятник.
В нашем доме и доме бабушки располагался немецкий штаб. Я помню, как между нашими домами был большой двор, на этом дворе были сложены дрова в полена, аккуратно так… А мы, дети собирались на этих дровах и играли. Кто-то украл у фашистов красивую книжку: толстую, разноцветную такую. Там и лошадь, и растения: было очень интересно её разглядывать! А немцы-то ищут её! Так мы её посмотрим и под дрова спрячем! И вот сидим мы на этих дровах, въезжает немецкая машина, везут продукты, кричат нам: «Kinder, kinder!» И мы бежим к ним, платье поднимаем, и они нам в подол кидают печенье, конфеты, что-то ещё с машины. Они хохочут, смеются над нами – вот у них развлечение такое было.
— Вас кто-то учил вере?
Валентина Францевна:
— За четыре километра от нашего села в районом центре Полонное был храм святой Анны, ему более 400 лет. Храм и сейчас там стоит. И мы по воскресеньям и в праздники ходили на Мессу. К Пасхе мама всегда очень готовилась, жили то мы бедно, но она что-то вкусное хранила к празднику, пекла куличи, красила яйца, а мы всё носили в храм и освящали. Ходили босиком: обуви то лишней нет, купить её не на что. Шили сваты валенки — чуни. Галоши покупали. Брали ботинки «на выход», для храма, под мышку и около храма мочили тряпку, протирали ноги от пыли и грязи и уже на чистые ноги обували ботинки и входили в храм. Потом назад обувь опять снимали и бегом босиком домой. Утром все садились за стол, разговлялись освященной едой. На Рождество было очень весело, торжественно: все собирались, колядовали, ходили по домам и пели колядки. Нас угощали разной едой. Некоторые Рождественские колядки помню и теперь пою…
— А отец, Франц Викентьевич, погиб, и мама осталась одна?
Валентина Францевна:
— Пришло извещение, что он погиб. Похоронен в братской могиле в Хмельницкой области. Мама тогда очень плакала. Мы остались одни: семеро детей и мама восьмая. Бедовали, холод, голод, обуть нечего. В школу ходили далеко, за четыре километра. Ходили так: один придёт, обувь снимет, другой пойдёт. Поэтому мама была очень строгой, была обида на неё, держала нас в строгости, била нас за непослушание. Только сейчас осознаём, как только она с нами справлялась! Иначе не выживешь же.
После войны на Украине был голод. Денег не было. Выручал самогон – за это сажали в тюрьму. Но мама очень рисковала, но всё равно гнала самогонку, продавала, и на вырученные деньги мы могли купить то, что не делали сами: мыло, соль, сахар… Один раз маму поймали – чуть не посадили, разбили весь самогонный аппарат. Так как детей много, сжалились, выпустили, а то бы…
Корова была у нас, гуси были. Помню, корову пасла, пасти негде было, по рвам так вот водили, по дороге где-нибудь на верёвке. Утром, если я во вторую смену, то я пасу, потом школа, потом кто-то другой, менялись.
Старший брат, Стасик, ему тогда 16 лет было, — Царствие ему небесное – начал уже пухнуть с голоду, работал в колхозе, на тракторе, у прицепа. И принес заработок за лето, за трудодни, когда урожай получили уже. Мама открывает, а там всё в одном мешке: пшеница, овёс, ячмень: всё ссыпали в один мешок – нам так тихо мстили. Мы же были ссыльными и вернулись врагами народа.
— Вы чем-то отличались? Почему так вас ненавидели?
Валентина Францевна:
— Настрой такой был. Люди голодали, умирали на улицах, умирали семьями. Особенно голодали весной, запасы кончались, нечем было засадить огород. Собирали лебеду, щавель, мороженую картошку. Поле колхозное картофельное пашут, а народу, как ворон. Из рук вырывают. Мы с сестрой тоже здесь. Соберём её, мама помоет и сварит что-нибудь. Я с Климентиной и за колосками ходила. Помню, мама разбудит нас ночью, темно ещё, приходим на поле, солнышко только всходит. Колоски собирать не разрешали, судили и за это тоже, пусть пропадает, но брать не смей. Собирали со страхом, в пучочки, прятали в ямку, потом складывали в торбу (мешок) и убегали с поля. А навстречу объездчик! Нас нагайкой! Колоски рассыплет по полю, мешок забирает, и мы с сестрой, плача, идём домой. Сколько раз так было! Объездчик и за гусей штрафовал, если они перелетали через речку на совхозное поле, где коровы паслись. А мама тоже ругала: «Рот разинула – раззява!» Другой раз и домой боишься идти. Идёшь и плачешь: выпустите, выпустите гусей!
Мы с сестрой всегда вместе. Cобирали кизяки, топить было нечем. Мама как затопит, смрад, дым. Ходили в лес собирать ветки, ветром сломанные. Один раз набрели на пенёк. В следующий раз взяли топор, нарубить дров. И застрял топор в пеньке, а вытащить не можем, хоть плач. Уже темнеет, вечер, а помочь некому, жалко топор-то оставить. Но вдруг какой-то мужчина шёл, он нам вытащил топор из пенька. Климе было лет 10, мне — 8.
На каникулах всё лето работали в совхозе, пололи грядки, опыляли семенную свеклу дустом от тли, нам платили какие-то деньги, которые мы тратили на покупку тетрадей и школьных принадлежностей.
Климентине исполнилось 18 лет, и она получила паспорт, чтобы уехать в Москву, к брату. Оба двоюродных брата работали на стройке в Москве. После окончания девятого класса в 1955 году я приехала к ним. Жила с сестрой в общежитии, спали в одной кровати. Устроиться на работу было трудно, надо сначала прописаться. Пришлось и мне идти работать на стройку. Работали на улице, морозы минус 20, минус 25 градусов. Работа тяжёлая: ломами долбили замёрзшую землю, копали котлованы под строительство дома. На обед покупали себе по булочке по семь копеек. Но жили, слава Богу!
— Искали храм в Москве?
Климентина Францевна:
— Говорю брату: «Стасик, тут должен быть костёл. Надо его найти». Тогда были такие справочные киоски. Ну, мы в одном киоске спросили – не знают, в другой – не знают, а где-то на пятом киоске нам сказали: «На Лубянке».
Мы пошли с ним в воскресенье в храм святого Людовика. Мы же работали оба. Это был 1954 год, мне 19 лет. И вот, мы идем на Лубянку, и нам все идут на встречу. Идут со службы, говорят по-польски. Мы пришли в храм, а служба только кончилась, мы помолились, посмотрели расписание. И уже следующее воскресенье мы с ним пришли на службу. Ну, и так стали ходить. Тогда было больше пожилых прихожан, процессия ходила внутри костёла, на улице не было такого. А в Поклонном, в Хмельницкой области, наш костёл отдали православным. Был поп. И вот, он там службу вёл. И католики тоже ходили. Мы по левой стороне, по стенке стояли. Мама приходила, станут на коленки, мне интересно, как там поп, как чего, а она мне всё: «молись, молись, нечего тебе голову поднимать». Я туда каждое воскресенье ходила.
И в Москве всегда ходила, сама пекла куличи на праздники, их освящал отец Станислав Мажейка. И детей своих мы тоже крестили в костёле святого Людовика.
— В храм ходить боялись?
Валентина Францевна:
— Мы как-то даже не задумывались. Ходили только на праздники: Пасха, Рождество, а так и некогда было. Сначала Климентина замуж вышла, потом я; мужья у нас были русские. Родились дети: у Климентины два мальчика, а у меня две девочки и тут совсем про всё забыли. Мама напоминала нам в письмах, когда какие праздники и просила сходить в это время в храм.
Тогда мы только-только начинали приходить к вере разумом, я по себе сужу. Я в детстве верила, понимала, что в воскресение должна быть на службе. А потом приехала в Москву, замуж вышла, в храм редко ходила, а потом уже началось: вера постепенно в сердце стала приходить, это чувствовалось…
— Помните, какая была жизнь в храме во времена отца Станислава? Кого из прихожан помните?
Валентина Францевна:
— Помню, всегда было много людей. Конечно, вспоминаю процессии. Все женщины, которые участвовали в процессии, были в белых платьях. Очень торжественно было! Весь храм был в белом! Процессия была по храму, на улицу не выходили. После службы в храме святого Людовика люди сразу не расходились: cтоя на коленях, пели «Ангел Господень», Литанию к Матери Божьей…
Из прихожан помню Ирину Малиновскую, её мужа Владимира; Леокадию Березу и ее мужа Вячеслава; Янину Морозову; Франю, Янину и Хелену – сёстры Бланки; Зосю и Генриха; Ядю Немонякину, Ксению Ольхову и её сестру Лидию Туровскую, пани Вику Тумилович; Леонтину Зелентову; Юзю, Полину, Анну Лукьяновну Зинкевич, Юрия Гнедкова… Всех помню!
Наступила весна 1991 года, приехал архиепископ Тадеуш Кондрусевич, и была торжественная Месса на ступенях храма святого Людовика – много людей было!
Отец Станислав стал реже появляться в храме, ему трудно было ходить, зрение ухудшилось, за ним ухаживала пани Мария Ловчиновская. Жил он на Ленинградском проспекте, в квартире, где была часовня. Там он постоянно молился. Потом он уже совсем не смог ходить, ослеп.
Бронислава Лавринович часто посещала его. Однажды в воскресенье 8 мая после службы Броня нам сказала: «Пойдемте к отцу Станиславу? Сегодня день его именин!» Как он обрадовался нашему приходу! И мы так и стали к нему ходить по воскресеньям после Мессы в храме. Он встречал нас с большой радостью. Выйдет, вопросы задаёт: как, что, чего, как священник – его очень всё интересовало, про семинарию расспрашивал. За ним приезжали помогать ухаживать и пан Генрих, и пани Зося. Потом он умер. Отпевали его в храме святого Людовика, потом его проводили в Литву, где и похоронили.
Историческая справка:
Отец Станислав Мажейка приехал в Москву 10 августа 1967 г., когда ему уже шел 63-й год, имея за плечами 35 лет священнического служения. Он окормлял приход святого Людовика двадцать три года — за всю историю прихода тут никто не служил так долго.
«Как он служил – еще многие помнят. Это была воистину служба Богу, отрешенная и отрешающая от всего мирского, захватывающая и возносящая душу. Именно этой духовной жизнью и выстоял храм, выстоял приход, как выстояла Церковь в первые века. Сейчас мы покупаем молитвенники и Евангелие в магазине. Тогда все это мы переписывали от руки друг для друга», — говорят старые прихожане.
В 1988 г. довольно широко отмечали Тысячелетие Крещения Руси. На поместном Соборе Русской Православной Церкви о. Станислав был почетным гостем, а приехавшая из Рима делегация во главе с Госсекретарем Ватикана Агостино Казароли посетила храм святого Людовика. В знаменательный день 11 июня 1988 г. кардиналов в пресвитерии храма было больше, чем священников и министрантов. Такого не видывал ни один приход на территории СССР и даже дореволюционной России.
В конце 1988 года в храме отец Станислав призвал всех оказать посильную помощь разоренной землетрясением Армении. В эти же дни через Москву, а значит и через наш храм, туда направлялась со своими сестрами Мать Тереза. Многие просили её благословения, а отец назвал святой.
В июле 1990 года отец прощался с нами, прощался, никуда не уезжая. Ему уже перевалило за 85 лет. Наступала другая эпоха. Опасности для прихода и для паствы со стороны властей уже почти не было. Еще пять лет служил отец Станислав в храме и в своей домашней часовне на Ленинградском проспекте. Господь призвал пастыря к Себе 23 августа 1995 г.
В мае 1990 г. в Москву прибыл Апостольский нунций Франческо Коласуонно. Преемник отец Станислава священник Франциск Рачюнас окормлял приход недолго, чуть меньше года. 13 апреля 1991 г. Папа Иоанн Павел II объявил о создании Апостольской администратуры для католиков латинского обряда европейской части России и о назначении в Москву архиепископа Тадеуша Кондрусевича. Его торжественное вступление в должность состоялось в храме святого Людовика 28 мая 1991 г. Спустя немного времени в храме состоялось первое с 1935 года рукоположение. И опять это была епископская хиротония! Апостольский нунций архиепископ Франческо Коласуонно рукоположил 16 июня священника-иезуита Иосифа Верта, назначенного в апреле Апостольским администратором для католиков Сибири.
Источник: procatholic.ru
— Много людей пришло на заупокойную Мессу по отцу Станиславу?
Валентина Францевна:
— Много! Жалко, конечно, его, он крестил мою дочку Аню в 1976 году, ей было 4 годика. Он как-то с опаской крестил, как рассказывала Мария, отец Станислав побаивался КГБ, потому что они с него глаз не спускали, очень преследовали, забирали на Лубянку, держали там до вечера, требовали, чтобы он не приходил, чтобы не служил в храме. А потом, когда видели, что в храме много людей, его отпускали на службу.
— Как вы пришли в кафедральный собор?
Валентина Францевна:
— В 80-х годах по воскресеньям уже почаще стали ходить с сестрой, помню, пришли в храм, праздник какой-то был. И священник Тадеуш Пикус сказал, что есть такой храм в Москве – Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии на Малой Грузинской и пригласил нас на службу 8 декабря, на престольный праздник, на ступеньках храма, в 12 часов. Он со сторожем договорился, что тот откроет ворота.
Так вот и получилось. Мы пришли от метро Белорусская всем приходом святого Людовика на эту службу в храм, молились. Получилось, как паломничество. Было нас много людей, всё это наши прихожане, многих из которых уже нет. Надо было показать, что нас много, прихожан, и что храм нам просто необходим! Мы стали приходить каждое воскресенье, молились около ворот, так как на территорию пройти было невозможно.
Климентина Францевна:
— Да, каждое воскресенье мы приходили, молились на улице. Зима, холод, прямо в снег становились на колени. Первый раз на службе я очень плакала. Обидно было за поруганный храм!
Валентина Францевна:
— Территория перед храмом была завалена мусором, чего здесь только не было: большие катушки с проводами, доски. Надо было это всё убрать, чтобы просто подойти к храму! И вот, два года мы ходили и молились на ступеньках нашего храма. Тут вот стояли станки, грязные такие, два ряда станков было. Молились здесь, у этих станков, туалеты были грязные такие, вонючие. Станки мы покрывали газетами, потом открыли вторую дверь, выбрасывали всё на улицу, освобождая помещение. Заняли правую сторону, где и установили алтарь с Матерью Божией, Помощницей Христиан.
Потом приехала Ванда из Польши в Москву. Она преподавала в Польше русский язык и привезла детей на стажировку в Москву. Жили они в гостинице где-то на юго-западе. Она была из Легиона Марии и решила организовать его здесь, в Москве, привезла фигурку Матери Божией Фатимской, cпециальные молитвенники, подсвечники, свечи… Научила нас, как надо молиться, и многие прихожане вступили в этот Легион. Отец Казимир Шиделко согласился быть старшим в Легионе и присутствовал на всех наших значимых встречах.
Полина, Елена Игнатьевна Тимченко, Леокадия Ивановна Береза, Леонтина Зелентова.
Потом приехала сестра-салезианка Малгожата Огородник — чудесная сестра! А еще помню Светлану, Свету Недову! Она играла на органе с Тонечкой маленькой ещё. Как мы пели! Сестра Донута Каминьска, тоже салезианка, уделяла большое внимание музыкальному сопровождению Мессы – учила нас, как и где правильно петь ответы.
А потом начали уже входить подальше вовнутрь храма, вошли, потом еще вошли, всё выбрасывали. Мы заняли эту правую сторону, где ризница cейчас. Там был, помню, алтарь.
— Расскажите, пожалуйста, как освобождали собор?
Валентина Францевна:
— Самый важный момент – это было 8 марта, не рабочий день, выходной. Мы потихонечку так ходили, ходили, а 8 марта отец Казимир, он у нас самый активный был, говорит: «Вот, завтра, в 8 часов Святая Месса». Это чтобы все приходили. Пришли на службу, идём вокруг процессией со Статуей Матери Божией, с розарием и молитвой пошли через боковой вход ризницы, поднялись на четвёртый этаж. Наверх поднялись, мы же не знали, что там столько этажей, а там такой большой актовый зал, а где стоит орган, была сцена, там были портреты Сталина, Маркса, Энгельса. Мы начали всё выбрасывать в окна, чтобы не носить вниз, через эти стекла, всё летело вниз. И с нами были семинаристы, уже семинария была.
И вдруг приехал ОМОН, начали нас выгонять. А ребят они гнали палками, у них такие вот палки были, гнали по лестнице со ступенек. Ну, мы вышли, тут стоит ОМОН, а отец Григорий, францисканец – Царствие ему Небесное – был с нами всё время. Такой был священник!
Я кричу омоновцам: «Бандиты». А отец Григорий говорит: «Пани Валя, не надо». В общем, они нас вышвырнули из храма, и всё, уехали. А вечером мы опять собрались все, не знаю точно, сколько – много, но я там была. Были отец Казимир — организатор, дай Бог ему здоровья, отец Бернардо Антонини с семинаристами, сёстры, Ксаверий, Володя был Недов, Светланы муж – его сюда тёща привела, Елена Ильницкая, вот так мы и познакомились. Мы заблокировали все двери, ломали перегородки. Где алтарь сейчас – была перегородка. Когда заблокировали двери, во второй раз приехал ОМОН. Пришли омоновцы, они толкали и били людей, сестра моя пострадала. А сестра Мария Стецка вылила на них ведро воды, они её ударили тоже, сотрясение мозга у неё было.
Климентина Францевна:
— А потом уже приехала милиция. Им навстречу пошёл отец Бернардо Антонини, он взял статую Богородицы и с семинаристами пошёл на них. Пошёл отец Григорий, ещё священник был один у нас из Канады, Вильям Менденхолл, тоже пошел навстречу милиции.
Валентина Францевна:
— И там они их схватили, они хотели схватить отца Бернардо, а семинаристы встали кругом, кольцом соединились, сели и сцепились. Милиционеры забрали только отца Григория, отца Вильяма и трех семинаристов. Один был Витя, из Сибири, остальные тоже не москвичи – без прописки же. У нас было только пять москвичей семинаристов.
Потом приехала вся администрация Краснопресненская, корреспонденты появились. Они начали спрашивать: «Кто тут командир, отец Казимир?» Стали его искать, нет Казимира, никого нет. А им нужно какого-нибудь священника. А когда всех забрали, приходит дон Бернардо, ставит статую Матери Божией, говорит: «Давайте помолимся за тех людей, которых забрали, пусть Бог их благословит и их семьи».
И мы все упали на колени и вот так вот кругом вокруг Матери Божией, семинаристы с нами, читали молитвы Розария, пели и плакали, так плакали! Он давал интенции, помолился за этого, чтобы Бог благословил, чтобы возвратить нам это всё, наш храм. И так долго молились, а администрация стояла в стороне, там ещё какие-то люди приехали. И отец Казимир говорит: «Давайте за них помолимся». Они там что-то решали, не знаю, разговор какой-то был.
Я уже приехала домой, не помню, как всё кончилось, все разошлись, время уже было позднее. И вдруг дочь кричит: «Мам, тебе из Польши звонят». Я думаю, кто это? А это Ванда, которая приезжала. Звонит и говорит: «Валентина, а я тебя сейчас по телевизору видела, смотрела, как ты там. Ты жива осталась?» Я так удивилась, уже весь мир узнал, что у нас творится. Корреспондент показал. Но она-то была, видела, как мы живем.
Вот такая борьба была, но потом начали как будто нам уступать.
— А что было дальше?
Валентина Францевна:
— Я работала на кухне, мы кормили семинаристов. Отец Андрей Стецкевич выбрал меня, Леонтину Зелентову, Валентину Шлыкову и Анну Васинёву. Мы работали по двое. А потом начался уже ремонт собора. Нам очень много возили сюда: всё для дона Бернардо и семинарии. Всё для России, как же дон Бернардо старался!
Подвал был очищен, были стеллажи, туда всё складывали. Из Вероны трейлерами привозили: матрацы семинаристам, cахар, крупу, консервы, молоко порошковое – ничего же не было. Пусто. Народ обнищал. Помощь была огромная. Спасибо всем, кто помогал нам!
— А какие священники вам запомнились особо?
Валентина Францевна:
— Дон Бернардо каждое утро приходил в 8 утра на кухню и всё время спрашивал: «Чем будете кормить? Голодный семинарист думает о хлебе, а не об учёбе». А еще он любил цветочки, которые сам приносил и ставил их в вазочки на столах в столовой семинарии.
А в чём была сила дона Бернардо? Почему к нему так тянулись? Он был очень добрый. Даже если ему человек сделает гадость, он всё равно его любил. Его много обманывали – он всё видел. И говорил: «Читайте Евангелие каждый день!»
Отец Казимир – он деловой такой, молодец, он хозяин. Беспризорных детей ловила милиция где-то ночью, в метро. И всех из Краснопресненского района везли сюда, всех к отцу Казимиру. Потом салезианцы купили и отремонтировали дом на Филях и перевели детей туда, и отец Казимир стал директором детского приюта салезианцев.
Помню ещё одного священника, отца Яна Заневского – такой кучерявый, красивый ксёндз был. Когда он умер, я прям плакала, так мне его было жалко. Был один случай, когда пластина оргалита поранила мне пятку, кожу содрала, крови было много. Отец Ян это увидел, посадил меня в машину и повез меня в травмпункт на Ленинский проспект. Врачи мне там сделали рентген, всё забинтовали, всё сделали, а он всё время со мной был, потом он меня отвез домой. Я помню этот случай, я сейчас постоянно молюсь об упокоении его души.
Ещё один случай расскажу. Когда ещё ходила на Лубянку, там был отец Виктор Воронович. Я ему так благодарна. Исповедовалась, грех был у меня. Он мне говорит: «Если не избавишься от этого греха, больше на исповедь не приходи». Я думаю: «Как же я буду без Бога жить». Всё, как рукой сняло! Я ему так благодарна, вот он как меня на место поставил. А ещё отец Виктор Воронович каждую первую пятницу месяца приезжал в собор и исповедовал семинаристов. Заходил к нам на кухню, мы его квасом угощали.
Мне запомнились проповеди архиепископа Кондрусевича – они были очень эмоциональными, до слёз, как они ранили наше сердце! Он очень хорошо знал нашу жизнь в Советском Союзе: как католики были притеснены, что мы духовно не окормлялись долгое время. Мы его слушали всегда с удовольствием. Вспоминаем его часто с благодарностью за его служение в Москве.
Климентина Францевна:
— Когда семинария уехала в Санкт-Петербург, отец Иосиф открыл столовую для малоимущих и умственно отсталых Пресненского района. Мы готовили для них обеды. А когда приехали строители из Белоруссии ремонтировать храм, я одна им готовила. Прописки у рабочих не было, и, когда они заболевали, их приходил лечить доктор Медвецкий Анатолий Иванович.
Когда закончилось строительство храма, меня пригласил в помощницы по хозяйству отец Андрей Стецкевич, потом, когда отец Андрей уехал, я помогала дону Бернардо, работала и у отца Сергея Тимашева.
— Вы ездили куда-нибудь в паломничество?
Валентина Францевна:
— Да, в 1995 году дон Бернардо, ректор семинарии и декан колледжа католической теологии, пригласил нас в паломничество в Италию. Всего было 100 человек: 50 человек от колледжа (они ехали автобусом с сестрой Марией Стецкой, она была у них старшей), а семинаристы с отцами Иосифом, Андреем, архиепископом и с нами четырьмя – самолётом.
Мы так и жили вчетвером, приехали в какой-то монастырь, нас там поселили, выделили нам комнату в подвале, внизу. Назначили нам встречу с Папой на завтра. Вот, приехали к Папе, он вышел, по-русски поздоровался с нами, разговаривал с нами по-русски, всё спрашивал, потом мы стали к нему подходить по одному, он нас благословил. Подходишь, рядом стоит архиепископ Кондрусевич, дон Бернардо, отец Станислав Дзивиш, объясняют ему, он там смотрит, взгляд такой хороший был у него, разглядывает… Благословил всех, мы ушли. Потом собрались для фото, где мы все с Папой, и все вместе пели «Радуйся Мария».
Где мы только не были! Были в Ассизи, в базилике Антония Падуанского, были в Вероне, были в приходе отца Григория, где он проходил практику, он нас туда привёз. Как нас там встречали, какой стол накрыли: вино стоит, маслины! Оттуда мы поехали в Лурд. Там была процессия и читали розарий на разных языках. И тут отец Бернардо по-русски начал читать розарий! Я так обрадовалась, как хорошо! Розарий читали на русском языке впервые!
Мне уже много лет, а ведь я до сих пор работаю…
— Неужели?
Валентина Францевна:
— С 1983 года работаю я в МГУ – сначала инженером по снабжению, а теперь на биофаке, тоже в снабжении, видимо, так до смерти и буду работать. Я просто должна куда-то идти и что-то делать. И я иду и делаю. Спасибо Богу и тем, кто за меня и мою сестру, Климентину, молится!
— А чувствуете ли вы разницу между католиками 80-х, 90-х и нынешними? В чём-то есть разница?
Валентина Францевна:
— Разница между прихожанами — очень большая! Теперь, как мне кажется, меньше стали молиться, меньше молитвенных групп.
Раньше в храме никогда не разговаривали. Отец Станислав всегда на улицу выгонял: «Идите в метро болтать!» и отец Казимир в соборе не приветствовал болтунов.
Отец Казимир всегда на службу надевал новые ботинки. Это какое уважение – и к вере, и к нам. Какая внутренняя самодисциплина! Те католики, которые молились, уже ушли, а теперь другие времена, по-другому всё…
Климентина Францевна:
— Мы приходили в пятницу на молитвы к Матери Божией в восемь утра, молились перед Святыми Дарами, тогда играл по утрам Дмитрий Пухальский, сонный ещё (теперь он — священник, служит в Минске – слава Богу!). После службы мы всегда читали молитвы Розария и Литанию к Сердцу Иисуса.
— А что с высоты ваших лет вы можете сказать нашим молодым прихожанам?
Климентина Францевна:
— Молиться. Молиться, что еще сказать. Пусть ходят в храм и молятся.
— Радостно ли вам жить?
Валентина Францевна:
— Да, особенно не унываю! Плохое, что было в жизни, вспоминать не люблю. Огорчают меня дети. В храм не ходят. Бога не знают. Молюсь и за них, и о них. Cколько чудес послал нам Господь, сколько мы видели и были свидетельницами событий! Размышляешь вот так и думаешь с радостью: «Бог нас любит!».
Беседовала Ольга Хруль
Выражаем благодарность отцу Августину Дзендзелю, отцу Петросу Петросяну, отцу Ивану Колесникову, отцу Кириллу Горбунову