Автор: … потому что рабство не послужит нам в честь, но
Господь Бог наш вменит его в бесчестие.
Юдифь 8, 23
Логика Бога… Странная для человеческой ограниченности, потрясающая основания и пределы, невероятная. Время ломать с трудом и старанием отштукатуренные стены внутреннего замка действительно пришло. Господь показал мне это через авторитетного человека, которому в нужное время удалось открыть мне глаза на очевидные, но прежде недоступные пониманию вещи.
Благодаря новым знаниям я внезапно увидела природу беличьего колеса моей жизни, недуг моей психической жизни, который выражался в том, что я могла чувствовать и действовать с позиции либо жертвы, либо агрессора (необязательно в форме крика и насилия, но манипуляций, претензий, обид, привязывания к себе, контроля, хитрой игры, перекладывания своих проблем на чужие плечи). Мое «мне плохо» жертвы подразумевало, что меня кто-то или что-то должно спасти, желательно как можно быстрее и безболезненнее. Это было абсолютно инфантильное «мне плохо», пронизанное беспомощностью и скрытым удовольствием от нее.
Мое «мне хорошо» так же было лишено чистоты и красоты, так как это была нездоровая тщеславная радость, которая возникала в ответ на чьи-то признание, заботу, внимание. Я не умела быть бескорыстной, не умела отпускать полученное однажды в качестве дара и привязывалась к нему, боясь остаться без этой подпорки, этого доказательства того, что я ценна. Качели, на которых раскачивалась моя внутренняя жизнь, были ее неотъемлемой частью, я не знала, что значит долгое время жить в спокойствии и мире.
Частенько я провоцировала ссоры, потому что не представляла, как иначе освободиться от напряжения, накопленного оттого, что я все время кому-то что-то доказывала… Доказывала себе, что я имею право на существование, доказывала другим, что я достойная личность, доказывала своей маме, что нашла себе других символических родителей вместо нее, доказывала этим другим, что заслуживаю их любовь, доказывала Богу, что Он не ошибся, создавая меня… Другими словами, я была эмоциональным (впрочем, не только эмоциональным) алкоголиком. Я прятала в глубине своей души боль оставленности, которую все время пыталась как-то заглушить, но не могла просто взять и честно посмотреть ей в глаза. Я не признавалась себе, что по-настоящему не простила родителей, ведь я христианка! И когда я говорила на исповеди о том, что не соблюдаю пятую заповедь, я на самом деле не раскаивалась. Это было переживание в духе «мне плохо», «сделайте с этим что-нибудь», «ну какой же Ты Бог, если не можешь мне помочь» и т.д.
Признаться, сделанные открытия сильно ударили по моей гордыне. Какое-то время я тяжело переживала то, что увидела, когда Господь вот таким способом разломал красиво отреставрированные – да, да! заделанные снаружи и вполне прилично выглядящие – полы и стены моего замка. Именно тогда, когда благодаря действию молитвы исцеления я приблизилась к Надежде и Свободе, мне удалось увидеть то, что скрывал фундамент внутреннего дома: это было нечто гнилое и отвратительное, похожее на внутренность разлагающейся плоти. Жить с этим знанием оказалось очень больно, но это была не привычная боль под названием «мне плохо», а нечто иное. Эта боль была тихой, она не нуждалась в анестезии и разного рода глушителях, поскольку разум вполне осознавал ее целительную силу. Она была сильной и мелодичной, как музыка Баха, она была тоской по себе настоящей, здоровой и целостной, тоской по подлинной любви, тоской по Раю.
В моей жизни начался период, когда вопросов стало больше, чем ответов. События внешней жизни привели меня в двенадцатишаговую программу психологического исцеления. Разум понимал, что мне это необходимо, совесть призывала стать лучшей женой моему мужу и лучшей матерью моим детям, чем я была, а чувства и воля сопротивлялись. Какая-то детская, вечно обиженная часть моей души вопрошала тишину о том, почему Господь не может исцелить без вот такого рода длительной психологической реабилитации? Почему Он показал мне кусочек Себя, дал вкусить Своей свободы и Своей надежды, а затем все забрал, ткнул меня носом в грязь и теперь снова призывает к чему-то новому, непонятному, пугающему? Неужели я буду идти путем исцеления всю жизнь? А что, если я так и не изменюсь, несмотря на прорву затраченных времени и сил? И не было ли начатое исцеление иллюзией, плодом моей больной фантазии?
На этот раз Бог ответил через моего духовного наставника, который направил мои мысли в такое русло: освободившись от египетского плена духом, израильтяне оставались рабами в своей психике, и потому, желая освободить их окончательно, Господь даровал им пустыню. Психика исцеляется долго, подчас мучительно, поскольку она инертна и действует согласно некоему вложенному в нее на раннем этапе жизни стереотипу. Потому и сорок лет, потому и блуждание по пустыне, потому и эти мучения с неприятиями заповедей, недоверием Богу, недостойным поведением. Или, говоря словами Нового Завета, тот человек, чей дух уже освобожден искупительной жертвой Иисуса Христа (а это каждый из нас), может быть долго и мучительно несвободен посредством порабощения поврежденной в детстве психики, которая служит инструментом духу и без которой дух не может обрести голос и соответствующее себе внешнее проявление. При этом подобного рода частичную несвободу, несвободу психики, нельзя оценивать категориями «плохо» или «грешно», нет. Слепой или прокаженный до исцеления были не хуже, не грешнее себя же после исцеления. Господь, совершая чудо преображения их плоти – физической, психологической – тем самым выводил во внешний план жизни их внутреннее достоинство и внутреннюю свободу детей Божьих, делая их видимыми для других людей, но само достоинство и сама свобода присутствовали в них всегда.
Благодаря такого рода разделению себя на две личности – духовную и психологическую, я почувствовала невероятное облегчение. Получалось так, что поврежденной в моем случае была вторая моя личность, менее совершенная и инертная, завязанная на рефлексах, нейромедиаторах, гормонах, бессознательной памяти. Но моя духовная личность была с Богом и была свободна, даже когда чувственная природа выходила из-под контроля, бунтовала и требовала допинга. Моя сущность пребывала с Господом, как Моисей на горе Синай, в то время как психика не доверяла, предавала, искушалась золотыми идолами. Поэтому оставалось только идти вперед на свет новой, прежде не испытываемой мною боли раздвоенности к обретению себя целостной и настоящей, себя, способной служить Иисусу не только духом, но и всеми своими эмоциями и чувствами, реакциями и поведением, всем своим существом. Наверное, предстоящую передо мной работу по двенадцатишаговой программе можно было сравнить с тем огромным сводом правил, который Господь дал израильскому народу, чтобы упорядочить его хаотичную внешнюю жизнь, привести ее в соответствие с внутренним законом – заповедями.
Да будет так, Господи, как хочешь Ты! Позади меня – абсолютное рабство, впереди – земля Любви и Свободы, вокруг – неразбериха, создаваемая моим непокорным внешним «я», внутри теперь – Твой мир, Твоя радость. Ради Тебя «встану и пойду» в который раз, Ты – мое упование.
Изображение: Елена Черкасова, «Большое и малое»