Автор: …ибо и самое потаенное место, заключавшее их,
не спасало их от страха.
Прем 17, 4
До того, как я начала работать по двенадцатишаговой программе, я часто прибегала к тому, что глушила одиночество внутри себя в наиболее острые его моменты. Глушила чем угодно, самыми разными веществами и занятиями, и игрой чужих ролей, и уходом в мечты, и ненужными отношениями, и эмоциональными разрядками за счет других людей. Это были тупиковые пути. Одиночество было подобно огромной волне цунами, которая временами нарастала надо мною живой горой, накрывала все вокруг, я же цеплялась за щепки и пыталась убежать.
На первом шаге программы мне нужно было признать свое бессилие, а для этого –повернуться лицом к волне (ведь убегала я всегда в противоположную от нее сторону, не успев ее как следует даже рассмотреть, прочувствовать). Прописывая и затем прочитывая в группе болезненные ситуации из своей жизни, детской и взрослой, а затем отдавая их Богу, я знакомилась с врагом, со страхом врага и с самой собой. Чувствуя ее соленый вкус на губах и почти не имея возможности дышать, я смотрела на нее, на мою волну. Это было бескрайнее одиночество ребенка, запертого в комнате на весь день. Это было острое, как игла в теле, одиночество подростка, переживающего странную, «неправильную» любовь к человеку своего пола, не понятого в чистоте своих намерений и осмеянного всеми, даже самыми близкими. Это было серое, как осенний дождь, одиночество юности, в тоске выискивающей в толпе «своего» человека и не находящей ничего даже близко напоминающего родство душ или понимание. Это было молча проглоченное горькое одиночество жертвы, убежденной в том, что не было никакого насилия, что «сама виновата, виновата, виновата…» Это было неожиданное одиночество, переживаемое среди безмолвия кладбищенских крестов, рядом со свежей насыпью, пахнущей сыростью земли и пустотой космоса.
Бессилие – удивительная вещь, простая в своей сложности и сложная в своей простоте. Но как только поворачиваешься лицом к идущей на тебя огромной волне и видишь ее несоразмерную тебе громадность, но при этом не пытаешься убежать, а просто стоишь и смотришь, происходит Чудо. Гигантская волна расступается, образуя дорогу, на которую ты вступаешь, подобно Моисею и ведомому им народу, рассматривая все детали застывшей громады, удивляясь тому, как много сил потрачено впустую на борьбу с тем, что невозможно побороть, на убегание от того, что тебя все равно догоняет и догоняет.
Так произошло и с моим одиночеством. Я посмотрела на него и пошла за ним, рассматривая его и удивляясь ему. И я увидела, что мое одиночество было подобно колодцу, вырытому на заднем дворе внутреннего замка и уводящему в такие глубины, от осознания которых становилось очень жутко. Но мне предстояло спуститься на самое дно этого пустынного колодца, изучить его пределы, потрогать каждый кирпич, покрытый зеленоватой скользкой тиной, взглянуть в глаза водящимся в нем монстрам.
Поначалу мне казалось, что достигнуть дна колодца невозможно – настолько нескончаемыми казались запрятанные в нем потаенные чувства: боль, стыд и вина, настолько болезненно отзывались застарелые раны, когда я к ним прикасалась. Воспоминания и воскрешаемые ими эмоции кружили меня в своем безумном хороводе. Но со мной был совершенный Врач, Иисус. И держа Его за руку, я спускалась все глубже и глубже, когда вспоминала, прописывала вопросы первого шага, читала свои ответы в группе, слушала ответы на эти же вопросы своих анонимных сестер, поражалась потрясающей сопричастности душ, вышедших из дисфункциональных неблагополучных семей, проживала, сопереживала. Некоторые самые болезненные ситуации прошлого я отмаливала с помощью молитвы исцеления, чтобы простить за них себя и других, чтобы освободиться от их подспудного влияния на меня изнутри, чтобы похоронить навсегда, безвозвратно, с любовью и благодарностью.
Дорогой Господь, как Милосердный Самарянин, «возливая масло и вино» (Лк 10, 34) на мои раны, перевязывал их, одну за другой, с великой заботой о моей душе. И однажды во время размышлений перед Святыми Дарами милостью Своею Он показал мне дно колодца. На этом темном, мшистом и мрачном дне жили мои страхи – жалкие сгорбленные старички, которые посылали свои пугающие импульсы наверх – туда, где в колодезном проеме брезжил дневной свет. Но пока импульсы доходили до света, до сознания, они меняли свой облик: надевали на себя маску гордыни, поэтому-то их так трудно было обнаружить.
Моя раздувшаяся гордыня, как лжекоролева восседала на троне, заполняла множество комнат внутреннего замка, принимая образы тщеславия, высокомерия, зависти, соперничества, раздражительности, гневливости, осуждения, корыстолюбия, обидчивости, недоверия Богу. Она, моя гордыня, шептала мне голосом Евы: «Как Бог только мог запретить нам вкушать плода с дерева познания?» Стонала голосом Петра: «Я был с этим человеком?! Ну уж нет, никогда…» Кричала голосом Давида: «Я избранник Божий, и потому мне можно все!» Но при этом она была трансформацией тех мучительных для сознания импульсов, посылаемых со дна души страхами, которыми ловко пользовался лукавый враг в своих целях. Чем больше я боялась, тем больше подавляла сигналы страхов и принимала правила игры королевы-гордыни, неверно полагая, что под ее покровом буду защищена от уязвимости и боли, вселяемых страхами.
Говорят, что в Библии «не бойся» написано 365 раз, но мы так много и сильно боимся, что еще больше боимся обнаружить и показать свои страхи. Чем больше страх кричит нам со дна колодца: «Богу нет до тебя дела, Он разочаровался в тебе и забыл тебя», тем более благочестивый и высокомерный вид мы принимаем. Чем больше боимся униженности в глазах людей, тем больше стремимся во всем их обойти и показываем свою надменность, свою «крутость». Чем больше мы боимся удара, оскорбления, тем более попадаем в капкан роли агрессора и дерзко нападаем сами, либо жертвы, и тогда начинаем получать и демонстрировать миру ложное удовольствие от своей «несчастности», вызывая этим внимание и почет окружающих. Священник и левит, оставившие раненого умирать на дороге, возможно, тоже действовали из страха – страха оскверниться и тем самым быть непонятыми, осмеянными, униженными (Лк 10, 31-32).
Моя гордыня была гвоздем в ногах Господа, но, чтобы хотя бы немного, хотя бы отчасти избавиться от нее, мне нужно было посмотреть на свои страхи и постараться снизить их подспудное токсичное влияние на сознание. Мне это было не под силу. Но я поверила и продолжаю верить в то, что раз Иисус показал мне симптом, то точно не для праздного развлечения. Он не оставит, Он продолжит Свою целительную работу, мне же нужно только открыться Свету, подставить ладони и, непрерывно продолжая просить о Милости, делать маленькие шажки навстречу Ему.