Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Св. Одон Клюнийский
По изданию: Odo Cluniacensis, Vita S. Geraldi / PL T. 133, pp. 639-704 с учётом англ. перевода дома Джерарда Ситуэлла, O.S.B. The Life of St. Gerald of Aurillac by St. Odo of Cluny / St. Odo of Cluny, London, Sheed and Ward Ltd. 1958. Примечания, заимствованные в сокращённом виде у д. Джерарда и ссылки на Св. Писание особо не оговариваются.
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
ПОСВЯТИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО АВТОРА
Господину авве Аймону (Настоятель монастыря св. Марциала в Лиможе в 936-942 гг.), с любовью поминаемому за благодеяния его, вечно во Христе здравствовать.
Итак, собравшись с силами, я начинаю, хоть и с трепетом, книжицу о житии и чудесах блаженного мужа Геральда, которую ты, досточтимый отче, столь настоятельно уговаривал меня надиктовать писцу. Ибо я и трепещу перед возможностью оказаться самоуверенным, взявшись за превосходящее мои силы дело, и страшусь проявить строптивость, выразив непослушание. Однако, положившись на послушание и Христову благость, приступаю и прошу тебя молить Христа нашего милосердного, дабы из любви к слуге Своему Геральду Он так направил мою повесть, чтобы она не оказалась совсем недостойна человека, которого Он изволил прославить, а мне не послужила причиной греха. Так вот, чтобы этого греха избежать, я кое-что обойду молчанием (в чём ты, наверно, меня упрекнёшь), и предам письму лишь то, что дошло до моего сведения из надёжных источников и чему ты сам мог быть свидетелем.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Большинство обычно сомневается, правда ли то, что сообщают о блаженном Геральде. Некоторые из них думают, что всё сплошь не правда, а выдумки. Другие же, словно ища оправданий своим грехам, без разбору превозносят его, говоря, мол, поскольку Геральд был могуществен и богат, и жил в довольстве, то, конечно, он свят. Его примером они стараются оправдать свою откровенно роскошную жизнь. Мне кажется, я должен им кое-что по мере моих сил ответить. Ибо прежде я тоже, слыша молву о чудесах, всё же сомневался – более всего потому, что там и сям в народе возникали невесть кем пущенные небывалые слухи и постепенно, словно пустяки, забывались. Однако, когда представился случай посетить братию тулльской киновии (Один из монастырей, восстановленных св. Одном; находится примерно в восьмидесяти километрах к северо-западу от Орильяка и на полпути от него к Лиможу), то нам захотелось взглянуть на его могилу. Тогда, позвав четверых из тех, кого он воспитал, а именно: монаха Гуго, священника Хильдеберта, а также Виларда и другого Хильдеберта, мирянина из благородных, да и других в немалом количестве, мы принялись расспрашивать их о нраве его и образе жизни – то всех вместе, то каждого отдельно, постепенно выясняя, что каждый рассказывает по-своему, и согласуются ли их рассказы друг с другом. При этом втайне мы всё взвешивали, может ли творить чудеса человек, проведший таковую жизнь. Но достоверно выяснив, что жил он благочестиво и что, судя по многим явленным знамениям, на нём почивала благодать Божия, мы уже не могли сомневаться в его святости.
Это тем более удивительно, что в наш век, когда почти совсем охладела любовь (ср. Мф 24:12) и приближается время антихриста, чудеса святых должны были бы прекратиться. Но, конечно, вспоминается и Его обещание, возвещённое через Иеремию: «Я не отвращусь от народа моего, чтобы благотворить ему» (ср. Иер 32:40). И об этом же благотворении свидетельствует Апостол, говоря, что Бог ни один век не оставил без свидетельства о Себе, но, благотворя, наполнял сердца людские радостью (ср. Деян 14:17). Так что если божественной Благости угодно, чтобы Тот, Кто творил дела дивные в пору наших отцов, в наши времена тоже прославился, то отнюдь не должно нам проявлять недоверчивость. Ибо кажется очевидным, что Бог по Своей милости совершает таковые дела в настоящее время и через современного человека потому, что прежние все деяния и слова святых покинули сердца, словно покойник. И как во времена Ноя, когда был найден тот муж Господень, что жил согласно закону, так и ныне Бог поставил Геральда во свидетельство взирающим на него, дабы, видя, как праведно и благочестиво жил он, очи сердца пробудились словно от прямого свята. И не должны мы теперь считать, будто соблюсти заповеди Божии тяжело и даже невозможно, раз все видели, что их соблюл мирянин, да и наделённый властью. Ведь ничто так не усугубляет духовную вялость, как забвение в настоящем того, что в будущем после смерти нас ждёт воздаяние за добрые и дурные дела. Именно об этом предупреждает нас Писание, дабы во всех делах наших помнили мы о конце своём (Сир 7:39). Бог ведь слугу Своего, которого Он вознаграждает на небесах, возвышает и на земле пред лицом презирающих Его, дабы посредством внешних событий презирающие Бога видели внутренний смысл: не тщетно служение Богу, но, по Его собственному свидетельству, прославляющих Его Он прославит, а бесславящие Его будут посрамлены (ср. 1 Цар 2:30). И думается нам, что сей Божий человек дан в пример людям властным, дабы видели они его, похожего на них и равного им по положению, и подражали; а то как бы не осудил он их на суде, подобно тому, как Царица южная – иудеев (ср. Лк 11:31).
Мы же, взяв за основу его житие, прибавим, как вы просили, где представится возможность, что-нибудь в наставление этим самым вельможам. Ибо ведь и господин епископ Турпион (Епископ Лиможа, брат аввы Аймона, рукоположивший св. Одона) и возлюбленнейший мой достопочтенный авва Аймон вместе с немалым множеством прочих принудили меня настоятельными своими просьбами взяться за этот труд. Когда я представил в качестве правдивого оправдания отказа свою негодность для такой задачи, они сказали, чтобы я продолжал начатое, пускай стиль мой и плох. А я, всё взвесив, решил, что повествованию о смиренном человеке и не подобает быть выспренним, а потому положился на рассказы свидетелей. Хотя они мало что сообщают о тех знамениях, которые много ценятся простым людом, зато немало – о его подвижническом образе жизни и делах милосердия, которые более угодны Богу. Ибо Царь на суде многим, кто пророчествовал, и многим, кто творил славные дела, скажет: «Не знаю вас» (Мф 25:12). А кто творил правду, в чём Геральд велик как никто, услышат: «Приидите, благословенные Отца Моего» (Мф 25:34). На самом-то деле, не за такие деяния, коими благословенны Иов, Давид и Товия да и немалое множество других, достоин похвалы Геральд. Однако, изучив всё им совершённое, я не могу не верить, что он удостоился стать причастником святых и что через него небесный Воздаятель изволит творить чудеса. Впрочем, этой оправдательной речью я слишком затянул предисловие; теперь приступим во имя Христово к самому повествованию.
КНИГА ПЕРВАЯ
1. Итак, Божий человек Геральд происходит из той области Галлии, что издревле именовалась Кельтикой (на территории части нынешней Швейцарии и Франции с центром в Орильяке), то есть в стране, сопредельной с Овернью, Кагором, а также Альби. Родился он в городе или, пожалуй, деревне Орильяк; и отцом его был Геральд, а матерью Адальтруда. Благородством происхождения по плоти он был чрезвычайно славен, и среди галльских семейств его род выделялся превосходством как деяний, так и добрых нравов. Ибо говорят, что его предки сохраняли качества умеренности и благочестия как своего рода унаследованное достояние. Есть два свидетеля, происходящих от того же корня, достойных послужить достаточным доказательством тому (ср. Ин 8:17), а именно: святой Кесарий, епископ Арелатский (470-543) и блаженный авва Аредий (ок. 510-591). И поскольку «Бог в роде праведных» (Пс 13:5), а в роду Геральда много было ищущих Господа, то и благословен он как род праведных. Конечно, им принадлежало множество богатств и полные крепостных вотчины, раскиданные повсюду, и они достались Геральду по праву наследования, однако красота души, перенятая от предков, просияла в нём с многократно увеличенной силой. Поэтому родители его более славны и облагодетельствованы тем, что удостоились столь блаженного отпрыска.
2. Отец его, стало быть, настолько старался и в браке хранить целомудрие, что часто, отдалившись от супружеского ложа, ночевал один, как бы, согласно Апостолу «на время, для упражнения в молитве» (1 Кор 7:5). А однажды ночью он получил во сне предвещание, повелевающее ему познать жену, поскольку предстоит им родить сына. И, говорят, ему было объявлено, что наречь ребёнка следует именем Геральд. Сказано было также, что удостоится он великих заслуг. Проснувшись же, он возрадовался сему видению.
Когда он затем снова заснул, привиделось ему, что из большого пальца правой ноги его пророс стебелёк, который постепенно вырос в великое дерево, которое, вскоре покрывшись листвой, распростёрлось во все стороны. Тогда он как будто бы кликнул работников и повелел подпереть дерево вилами или жердями, но, хотя оно стремительно разрасталось, на пальце не чувствовалось никакой тяжести. Так что сонные видения не всегда бессмысленны. И если правда был такой сон, то очевидно, что это видение совпало с будущими событиями.
Итак, познал он жену свою, а она в соответствии с видением зачала дитя. В том, что касается сна, можно, пожалуй, усомниться, но тут последовало иное, неоспоримое чудесное знамение.
3. Когда родительнице Геральда приближалось время произвести его на свет, а именно за девять дней до родов случилось так, что она вместе с мужем бодрствовала, лёжа в постели. И когда они друг с другом, уж не знаю о чём, беседовали, дитя подало голос, так что оба его услышали. Поражённые, они изумлялись, что бы это могло быть, ведь они не могли не знать, что голос звучал из чрева матери. Отец позвал горничную и велел ей поискать со светом, откуда именно доносится детский крик. Когда она не нашла в комнате никакого другого ребёнка, кто мог бы издавать этот звук, и тоже выразила изумление, дитя снова крикнуло. А спустя короткое время закричало в третий раз, как обычно плачут новорождённые. Итак, трижды из утробы матери было слышно ребёнка, что, конечно, весьма удивительно, поскольку случилось это вопреки естественному порядку. А поскольку свершилось это не случайно, а по промышлению управителя природы Бога, то голос этот, пожалуй, предвещал тогда, что даже заточённый в смертности своей Геральд совершит животворящие деяния. Ибо, как плод, пребывающий во чреве матери, пусть и живёт, но без чувств, так и весь род человеческий после греха прародителей словно бы заключён в тесноте утробы, где хоть и живёт верой, уповая на славу детей Божиих (Рим 8:21), однако не имеет никаких духовных чувств, вроде зрения, разве что в ослабленном и больном виде; и не обладает той остротой чувств, какая была у первого человека до грехопадения или какую святые приобретают после сей жизни. Посему благо, что Геральд закричал из материнской утробы, ибо этим голоском он возвестил, что подвизаясь в вере во Святую Троицу превыше обычных человеческих сил, он обретёт добрую славу по всей земле.
4. Итак, он родился, а когда был отнят от груди и пришёл в тот юный возраст, в котором в ребёнке обычно уже можно различить его душевные качества, он проявил такие достолюбезные дарования, по которым прилежный наблюдатель мог судить о доблестях сего будущего мужа. Ибо в ранние годы, как мы часто видим, дети, побуждаемые своей испорченной первородным грехом природой, обычно бывают гневливы, и завистливы, и мстительны, либо склонны к чему-нибудь другому в том же роде. А маленький Геральд в своём детском поведении проявлял ту прекрасную кротость души и застенчивость, которая так возвышает юность.
По милости провидения Божия он прилежно учился чтению, однако по воле родителей только прошёл псалтырь, а затем его наставляли в мирских занятиях, как обычных мальчиков благородного происхождения, а именно: натравлять бойцовых псов, управляться с луком, пускать в полёт соколов и ястребов умелым броском. Но, чтобы лучшее для обучения наукам время не ушло впустую на суетные занятия, он по распоряжению воли Божией надолго заболел. Таков, однако, был недуг его, что, удерживая его от мирских упражнений, не препятствовал заниматься учёбой. Он постоянно был покрыт мелкими гнойничками, и поскольку болезнь затянулась на долгое время, уже никто не думал, что он может поправиться. По этой причине его родитель с матерью рассудили позволить ему более основательно заняться науками, чтобы оказавшись непригодным для мирского поприща, он был готов посвятить себя церковному служению. И вот по этому случаю вышло так, что он выучился не только пению, но и ознакомился с грамматикой, что впоследствии принесло ему немалую пользу, поскольку острие ума его, заточенное таковыми упражнениями, легче проникало во всё, на что он желал направить его. При этом он обладал живой проницательностью ума и достаточно легко справлялся с учёбой, когда сам того желал.
5. Юность проходила, и, когда он возмужал, крепость членов его подавила действие вредоносных телесных соков. И так проворен он стал, что с лёгкостью перелетал в прыжке через спину коня. А поскольку он быстро укреплялся телесными силами, то его обязали освоиться с искусством владения оружием. Но душу юноши уже пленила сладость Писания, изучением которого он занимался куда охотнее. Поэтому, хотя к воинской службе он проявлял выдающиеся способности, его больше привлекало удовольствие чтения; с освоением первого он не торопился, выказывая сознательную лень, а второму отдавался с рвением. Думаю, он уже тогда чувствовал, что согласно свидетельству Писания премудрость лучше, чем сила (Вульг. Прем 6:1), и нет ничего драгоценнее её. И поскольку она легче обнаруживается любящими её, Премудрость загодя овладела душою сего юноши и первая явила ему себя, дабы быть ему утешительной собеседницей в размышлениях.
Итак, не могло захватить Геральда настолько, чтобы отвлечь его от любви к учёбе. Поэтому вышло так, что он изучил канон Писания чуть ли не полностью и изрядно опережал в этом многих начётников духовного звания.
6. Когда родители его скончались и Геральд вступил во владение всем их достоянием, он в отличие от обычных юношей, которые возгордились бы, преждевременно став господами, не стал чваниться и не изменил изначальной скромности сердца. Господская власть его возрастала, а смиренная душа его в гордыню не впадала. Теперь он был вынужден заниматься распоряжением и надзором за тем, что, как было сказано, он получил по праву наследования, и отойти от услады сердца своего, коей уже немного вкусил, к горечи земных забот. Он болезненно переносил необходимость покидать сокровище своего сердца и поспешал обращаться к нему при малейшей возможности. И когда он по причине земных занятий словно бы низвергался с высот созерцания, тогда по образу горного козла, который при падении, цепляясь за скалу рогами, спасается от смерти, он, обращаясь к любви Божией и размышлению над Святым Писанием, избегал низвержения в смерть внутреннюю. Полагаю, именно духом Давидовым он вдохновлялся, когда в своём рвении не давал сна очам своим, доколе, освободившись от дневных забот, не находил места Господу (Пс 131:4) в самом себе и там втайне под языком своим (Иов 20:12) с ликованием вкушал, как благ Господь (Пс 33:9). Можно сказать, следуя словам Иова, что скала Христова источала для него ручьи елея (Иов 29:6), дабы большие воды не смогли потушить любви в нём (Песн 8:7). И хотя он жаждал сего отдохновения, будучи привязан к нему всем сердцем, но домашние и семейные занятия вынуждали его всё свободное время посвящать благу других людей.
7. Поэтому только уступая их жалобным призывам, он неохотно отдавался гнетущим заботам. Ибо жалобщики убеждали его таковыми словами: «Как может могущественный муж терпеть буйство подлых людей, что расхищают его добро?!» И добавляли: «Ведь когда они убедятся, что мстить за себя он не хочет, то ещё лютее примутся опустошать все его законные владения. Больше святости и чести он явил бы, если бы вспомнил о праве на вооружённую защиту и, обнажив меч, обуздал дерзость буйных. Разумнее было бы подавить безрассудных военной силой, чем допускать, чтобы они беззаконно притесняли безоружных крестьян». Слыша это, Геральд, вынуждаемый не нападениями, но разумом, склонялся к оказанию милости и помощи. И вверившись целиком Божию промыслу и милосердию, он заботился преимущественно о том, чтобы, по повелению апостольскому, призирать сирот и вдов и хранить себя неоскверненным от мира» (Иак 1:27).
8. Того ради, когда он выступал на подавление распоясавшихся буянов, то обязательно прежде всего предлагал врагам мир и с лёгкостью был готов пойти на соглашение. Как бы то ни было, он старался либо побеждать зло добром (Рим 12:21), либо, если они не соглашались, смолкал и, в конце концов, поскольку пред очами Божиими правда была на его стороне, унимал их и замирял.
Если же хоть кто-нибудь по подлой злобности своей издевался над мирным человеком, тогда он скрепя сердце сокрушал беззаконному челюсти, дабы из зубов его, по словам Иова, исторгнуть похищенное (Иов 29:17). Однако не жаждой мести он возгорался, что свойственно большинству, и не желание людской похвалы побуждало его к тому, но горячая любовь к бедным, которые не в силах постоять за самих себя. Поступал он так, чтобы из-за его терпеливости не показалось кому, будто он скован робостью и пренебрегает предписанием заботиться о бедных. Ведь Бог велит избавлять бедного и нищего; исторгать его из руки нечестивых (Пс 81:4). Поэтому Геральд по праву не давал вознестись рогу грешника (Вульг. 1 Макк 2:48). Однако не раз, вынужденный вступить в бой, он строго настрого приказывал своим бить в сражении мечами плашмя и направлять копья древками вперёд. Враги потешались было над этим, но Геральд, укрепляемый Божий силой, стремительно одолевал их. И людям его это казалось чрезвычайно нелепым, пока они не убедились, что Геральд, которого в самом разгаре битвы одолевало благочестие, всегда оказывался неодолим. Когда же они поняли, что этот невиданный способ ведения войны, в котором сила соединялась с благочестием, приносит победы, насмешка сменилась изумлением. Теперь, уверенные в победе, они с готовностью соблюдали его повеления. Ибо не слышал никто, чтобы когда-либо он либо его воины, сражавшиеся под его руководством, упустили победу. И ещё достоверно известно, что ни он сам никогда никого не ранил, ни сам не был ранен никем. Ведь Христос, как написано, был на его стороне (Вульг. Пс 117:6), ибо Он, взирая на око сердца (Еф 1:18) его, видел, что ради любви к Нему он был так благодетелен, что не самим врагам стремился нанести вред, а лишь посрамить их дерзость.
Да не смутит никого то обстоятельство, что праведник порой прибегает к бою, что кажется несообразным святости. Всякий, кто по справедливости тщательно разберёт его дело, не обнаружит с его стороны ничего, что могло бы омрачить доброе имя Геральда. Ведь и некоторые из отцов, будучи людьми величайшей святости, когда требовалось отстоять справедливость, мужественно поражали противников оружием, как Авраам, который, защищая племянника, разбил огромное множество врагов (Быт 15) и царь Давид, который даже против сына своего направил полки (3 Цар 18).
Геральд сражался не ради посягательства на чужое, а чтобы защитить свои, вернее, своих людей права. Ибо небезызвестно было ему, что единорог, то есть всякий могущественный человек, привязан верёвкой, чтобы боронить борозды поля, то есть сокрушать тех, кто угнетает смиренных (Иов 29:10). Помнил и то, что изрёк Апостол: «Судия не напрасно носит меч: он Божий отмститель» (Рим 13:4). Ибо подобало мирянину из воинского сословия носить меч, дабы защищать невооружённый народ, подобный безобидному стаду, от лютых волков, как сказано в Писании (Деян 20:29), и укрощать по военному праву и силой закона тех, кого церковная власть усмирить не смогла.
Итак, не омрачается его доброе имя тем, что он ополчался за дело Божие, ибо «мир ополчится против безумцев» (Прем 5:20). Скорее уж к славе его послужит то, что побеждал он всегда в открытом бою, не прибегая к уловкам и засадам, и при этом Бог так хранил его, что меч его, как выше сказано, никогда не обагрялся человеческой кровью. Впредь, однако, кто по его примеру поднимет оружие против неприятеля, пусть следует ему и в том, чтобы искать не своей выгоды, а общего блага. Ибо, видишь ли, есть немало таких, кто из тщеславия или алчности отважно подвергают себя опасностям и охотно выносят тяготы мира ради самого мира, а когда они сталкиваются с его горестями, то забывают о тех, так сказать, радостях, коих взыскуют. Но это совсем другая история. Дела же Геральда светлы (ср. Ин 3:20), потому что они в простоте сердца совершаются.
9. Древний обманщик внимательно следил за жизнью юноши и, усмотрев в ней нечто божественное, возгорелся завистью и всеми силами старался подтолкнуть его к падению, уловив в силки соблазнов. Но Геральд уже научился прибегать в молитве к глубинам Божией милости и отражать козни лукавого по благодати Христовой. Однако преисполненный зависти враг, убедившись на опыте, что через плотские соблазны возобладать над ним не способен, возбудил посредством негодных людей против него, как сказано выше, смуту войны, дабы взять приступом твердыню благочестия в его сердце, куда своими силами вторгнуться никак не мог.
Если обратимся к годам его раннейшей юности, то увидим, что тогда изворотливый враг крайне ожесточённо воспламенялся против его целомудрия, которое молоденький Геральд несравненно высоко ценил. Ибо для него было в новинку и против обыкновения, чтобы какой-нибудь юнец так хранил честь и избегал угроз для неё. Поэтому он настойчиво подбрасывал ему блудные образы, ибо похоть служит ему основным и первейшим средством для обмана рода человеческого. Когда Геральд напрочь отверг их, враг мучился, оттого что не смог ввести их хотя бы на порог его сердца. Тогда он повторил свою давнишнюю уловку, прибегнув к тому орудию обмана, с помощью коего он и Адама, и потомков его премного обманывал – я говорю о женщине.
И вот он, как говорят, он устроил так, что Геральду попалась на глаза одна юница. Когда он неосторожно обратил внимание, какая она румяненькая, то сразу размягчился от приязни. О если бы умственным взором он вник, что таится под румяною кожей! Ведь ничего нет прекрасного в плоти, кроме обманчивых покровов. Он отвратил взор, но образ, отпечатанный в сердце, остался. И теперь душил его, и манил, и палил незримым огнём. Наконец, побеждённый, он послал к матери девушки человека сказать, чтобы та отправила её к нему ночью. Последовав за посыльным, он неукротимо рвался к погибели своей души. Однако меж тем, как бывает с пленными в путах, что рыдают, поминая былую свободу, так и Геральд вздыхал, не умея забыть сладость отведанной Божией любви. И хоть ослабел он душою, молил Бога, прося не дать соблазну всецело поглотить его. Он приходит в условное место, и девушка вступает в покои. Было холодно, и он встал напротив неё у огня. И вот призрел Бог на Геральда, ибо девушка показалась ему столь безобразной, что он не мог поверить, что она та самая, которую он прежде видел, пока отец её не подтвердил, что это она. Но он уразумев, что не без Божия изволения случилось так, что прежняя юница в его глазах лишилась прежней прелести, тотчас вспомнил о Христовом милосердии и, глубоко вздыхая, потребовал коня, сел в седло и без малейшего промедления, благодаря Бога, поспешно умчался.
Тогда он чрезвычайно остыл к той юнице, быть может, оттого, что на всю ночь предал себя томленью на огне, ведь известно, что теплота ничтожной утехи может повлечь за собой тягостное охлаждение. И он немедленно повелел отцу девушки выдать её замуж. Он наделил её свободой и отписал ей одно именьице. Однако, не полагаясь, похоже, на свою холодность, он поторапливал её со свадьбой. Отсюда и причина того, что он даровал ей свободу в приданое – только бы брак не откладывался.
Ты, кому суждено было стать воистину кедром райским, как мог ты так поддаться страсти?! Наверняка, чтобы изведал ты, что из тебя могло бы выйти. Ибо и покровитель твой, князь апостолов, коему позже ты вверил и самого себя, и всё своё достояние, не познал бы себя достаточно глубоко, если бы не застигло его в поворотный миг искушение. Ныне же, зная, каков человек сам по себе, а каков по благодати Божией, ты не презришь бренности молящих тебя о сострадании. Мы знаем, что и святым ведомы искушения, ибо и они рождаются в падшей природе, к которой привиты пороки, но они всегда с ними борются, в борьбе – побеждают, за победу – увенчаны. Ибо отличается тот, кто получает усладу, предаваясь порокам, от того, кто противодействует им и побеждает; чья душа более исполнена услады от добродетелей, и кто отраву низменного услаждения, которая порой может проникнуть в него, изгоняет противоядием усердной молитвы.
А сей юноша, наученный горьким опытом большему благоразумию, как человек, что раз ушибив ногу на скользком месте, ступает осторожнее, довольно берёгся того, что доносят глаза, ибо смерть могла войти в его душу через эти окна (Иер 9:21).
10. Впрочем, кроткий Господь и правый, упасший слугу Своего Геральда от блуда кроткой милостью, не преминул наказать его за похоть со справедливой строгостью. Ибо спустя несколько дней Он поразил виновника глаукомой – он ослеп на год с лишним, дабы глаза, глядевшие на недозволенное, не могли видеть до поры и дозволенное, когда ни через веко, ни в зрачок не проникало ничего. Близкие его знали о слепоте и с предельной осмотрительностью утаивали её от пронырливых зениц посторонних. Он же, смирив самого себя под бьющей рукою Господней, словно заранее готовый к удару бича, молчал. Земного лечения он не отвергал и не искал настоятельно, терпеливо дожидаясь, когда и как Господь, свершив наказание по воле Своей, соизволит отвести Свой бич. Ибо он знал, что Господь бьет всякого сына (Евр 12:6). Ведь Судия сердец даже малейшие пятна избранных Своих очищает ныне, дабы не осталось в них ничего, что потом оскорбляло бы Его взор. И по той причине нанёс Он ему сей удар, чтобы душа юноши освободилась от прежнего и в будущем сохранялась более чистой. Итак, когда Бог сотворил с ним по воле Своей, Он отвёл бич и восстановил его зрение.
11. Теперь, когда чувства его были очищены скорбями, жизнь он вёл весьма достойную и не уклонялся он срединной стези благоразумия ни в одну из сторон. То есть ни мирскими своими обязанностями не пренебрегал, ни от дел благочестия не отвлекался земными занятиями. Он приближал к себе достойнейших мужей и клириков, пользовавшихся самой доброй славой, с которыми как дома, так и в дальних краях читал часы как вместе, так порознь.
Однажды в день Господень он обязался посетить званый пир, на который должна была собраться разная знать. Чтобы своим опозданием не задерживать остальных, он постарался приехать с утра и для этого тронулся в путь ещё до рассвета. Ибо он берёгся напыщенной гордыни, появляющейся в нарочитых опозданиях или причинении неудобств другим, что сейчас в обычае у некоторых, которые, словно придя с брачного пира, напиваются допьяна прежде, чем явятся к друзьям, против чего остерегает Писание: «Горе стране, чьи князья объедаются с утра» (ср. Ис 5:11). Геральд был отнюдь не таков. Ибо он считал весьма недостойным, будучи господином, вознесённым над многими, самому по-рабски подпасть под господство пороков. На собрание он шёл попостившись, чтобы сохранить умеренность и не лишиться здравости суждения.
А искал он того, что Христово, что мирно, что способствует общему благу. Если он собирался куда-нибудь в путь, то после ночной службы он следовал на святую Мессу и, вверив себя и своих Божией милости, отправлялся. В то упомянутое воскресенье, когда он был должен выехать до зари, он пропустил Мессу, потому что надеялся послушать её после собрания, а нигде не смог. Весьма опечаленный, он метался повсюду, надеясь застать её где-нибудь, а когда всё оказалось тщетно, позвал клириков, которых тогда довелось застать и, когда оные воины псалмопения собрались, сказал: «Грешен! Только моя вина в том, что сей святой день прошёл для нас всуе. Однако мы можем кое-что сделать во славу Божию, чтобы не совсем попусту потратить святой день». Сказал это и вместе с ними псалтырь главу за главой, безостановочно воспевая, исполнил. (С тех пор он установил себе в обычай едва ли не каждый день прочитывать псалтырь.) Когда же он закончил псалмопение, то преисполненным радости, словно после духовного пиршества, как иные люди бывают веселы, насытившись вволю.
12. Стоит, пожалуй, поведать немного о его телесном облике. Ибо, хотя плоть не пользует нимало (Ин 6:63), хотя красота и лукавый дар, поскольку служит для некоторых топливом для сладострастия и надмения, однако, в сем муже он была похвальна, ибо, несмотря на привлекательность, он не запятнал себя нечистотой сладострастия.
Итак, Геральд был среднего роста и весь благообразен, то есть хорошо сложён. Каждый его член отличался своей красотой, но шея была так белоснежна, что почти больно было глядеть, и, казалось, не видал ничего столь же прекрасного. А изяществу тела отвечала краса души, так что сквозь это убранство сияли качества сердца. Это же подтверждается Писанием, которое говорит: «Одежда и осклабление зубов и походка человека показывают свойство его» (Сир 19:27). Он уже вкусил как сладок Господь (Пс 33:9) и как нежны объятия небесного Жениха, а потому не терпел, чтобы прекрасный взор души пред очами Жениха сего соблазнялся плотскими утехами. Близких, любивших нахваливать его шею, он не попрекал за это, поскольку в нём не было места надменности, которую он всегда терпеть не мог.
Сверх того, благодаря телесной ловкости он был очень подвижен и крепостью мышц силён. Следует упомянуть, поскольку это явно похвально, то, что имея повод превозноситься, он со смирением принижал себя (ср. Лк 14:11). Напротив, как же достойны порицания те, кто чванится, будучи скромно или вовсе ничем не одарён!
Однако после того, как он приступил к умственным занятиям, телесная его подвижность совершенно унялась. Теперь зато все могли оценить его чрезвычайно располагающую речь, а в беседах и распоряжениях острота ума его позволяла глубоко проникать в суть вопросов. И хотя шутовских речей он берёгся, однако, даже о важных говорил так, что близким было приятно слушать. Неизбежный ущерб он переносил без лишнего ропота и не долго помнил обиды. Хоть он не слишком легко давал кому-либо землю, но уж дав, не передумывал и не забирал обратно. Что он твёрдо обещал, то неукоснительно исполнял, если только вдруг не распознавал в том греха.
13. Он так был привержен трезвости, что не только сам, но и своих людей удерживал от пьянства. И товарищи его на пирах не обжирались, не упивались. Также и гостей он никогда не принуждал пить, и вино им подливали не чаще, чем всем прочим сотрапезникам. И он так умел уладить пир, что люди вставали из-за стола не хмельные и не скучные. Когда у него бывали гости, он целиком посвящал себя их человеческим нуждам и всегда распоряжался, чтобы им давали с утра подкрепиться, но сам подкреплялся не раньше третьего часа или, в постные дни, даже девятого. В этом блаженный князь следовал наставлению Писания и вкушал в подобающее время для насыщения, а не ради услаждения (ср. Прит 13:26).
Чего же как ни пьянства подобало ему всячески избегать, если оно мало того, что является смертью для души и по свидетельству Апостола, как человекоубийство, отлучает от Царства Божия, так ещё и наносит явный ущерб телу? Плачевны его последствия: истощение сил, дрожание членов, притупление чувств, преждевременная старость. Взор, речь, облик – всё обезображивается, а всякое духовное благолепие искажается. Никто не может быть одновременно полон вином и исполнен Духом Святым, и никто никоим образом не в силах уберечь свой Иерусалим от пожара блудного, если не отразит осаду Навузардана, князя поваров.
14. Седалища для нищих всегда были приуготовлены пред лицом его, чтобы всякий раз, когда во время трапезы им подавали на стол, он мог видеть, чем и в каком количестве их потчуют. Он не придерживался определённого числа, когда принимал их, но если вдруг приходило больше (по крайней мере тех, кто казался достоин), больше он и впускал к себе. Однако никто никогда не уходил от дверей его, не получив милостыни. На прислужниках лежала забота о том, чтобы у него всегда под рукой было блюдо, с которого он мог подавать. Также ему приносили вино, и он передавал его на раздачу нищим, сперва осмотрев и попробовав, чтобы они пили самое лучшее, и отдавал им половину своего хлеба. Он верил, что в их лице как бы принимает у себя Христа и благоговейно чествовал Его в них, вводя к себе в дом Того, успокоение Кому, по словам пророка, доставляет покой утружденному (Ис 28:12).
Как уменьшают награду свою те, кто, хоть и посылает милостыню для раздачи, но подальше, и нищих к себе не допускает! Ибо они Христа, сказавшего: «Я был странником, и вы приняли Меня» (Мф 25:35), как бы выгоняют из домов своих.
Итак, чтобы превзойти, как велел Господь, праведность фарисеев (Мф 5:20), он отделял девятую часть от прибытка полей своих, и с этого кормились нищие в домах его. Туда же доставлялась им одежда и обувь. Встречным нищим он тайно подавал – лично или через надёжного прислужника – деньги, которые на этот случай носил с собой.
Порой, когда милостыню подавали за кого-нибудь другого, он сам её радостно принимал вместе с нуждающимися, оттого что жаждал быть причтенным к нищим; впрочем, деньги он тут же раздавал, воздавая многими молитвословиями за малый дар.
15. В час приёма пищи им соблюдалась великая торжественность. Царили не болтовня и балагурство, но велись важные и достойные разговоры, а то и прямо богословские беседы. Во всякое время года он завтракал один раз в день, разве только ещё в летние дни ему доводилось съесть на обед что-нибудь простое или сырое. За трапезой его сначала долго читали вслух, но ради светских гостей он мог, приостановив на время чтение, попросить дать разъяснение прочитанному кого-нибудь из клириков, если знал, что тот способен ответить. Ибо он поддерживал благородных клириков, на чьё благонравие и учёность мог с уверенностью положиться.
С подростками он вёл себя сдержаннее, говоря, что очень опасен этот их возраст, когда юноша утрачивает сходство с матерью голосом или лицом и приобретает отцовский голос или черты; и кто тогда сумеет себя соблюсти, легко потом одолеет разжжения плоти.
Когда те, кого он просил читать вслух, в ответ предлагали, чтобы вместо этого он сказал слово, Геральд тогда не выдавал им пышную речь, но произносил простое и содержательное рассуждение. Между тем же, когда кто-нибудь, улучив миг, шутил, как это бывает, или паясничал, Геральд унимал его не уязвляющим выговором, а тоже как бы шутя. Никогда он, однако, не позволял суете затянуться в своём присутствии. Ибо ведомо ему было повеление, данное всем христианам о том, чтобы каждый в молчании ел свой хлеб (2 Фес 3:12). И в конце трапезы чтец всегда повторял прочитанное. Так Геральд и проводил большую часть времени трапезы: либо он говорил о Боге, либо Бог говорил с ним в читаемом слове.
Вот бы посмотрели на его пример те, кто вопреки предостережению пророка слушают игру цитры и гуслей на пиршествах своих (Ис 5:12)! Радуются потехам и ликуют при звуке органа. На дело Божие не взирают, потому что среди голосов гомонящих не слышат крика нищего. Короче говоря, истинно то, что сказала сама Истина – Христос: «От избытка сердца говорят уста» (Мф 12:34). Ясно же, что́ больше любят, че́м избыточествуют сердца тех, кто говорит всегда о мирском, а о Божием – мало или редко. О, если бы они, подобно Геральду, провидели грядущий конец и едят ли, пьют ли, или иное что делают, всё, по предписанию апостольскому, делали во славу Божию (1 Кор 10:31)!
Три дня в седмицу и всё время, посвящённое посту, он воздерживался от мяса. Если ж на один из таких дней припадал годовой праздник, он прерывал пост и вместо этого постился в какой-нибудь другой будний день, а также в честь праздника кормил ещё одного бедняка сверх обыкновения. Если же пост приходился на воскресенье, он не отказывался от него ни в коем случае и не пропускал, воспользовавшись случаем, но в субботу накануне выполнял долг поста. Если же это кому-то покажется несообразным святому человеку, пускай знает тот, кто так думает, что для чистых всё чисто (Тит 1:15), то есть для тех, кто ест не из чревоугодия. И Судия сердец взирает не на качество пищи, но на то, как она потребляется: по необходимости или влечению. Тому Илия пророк и Исав представляют примеры. Потому позволительно мирянину, тем более столь праведному, пользоваться тем дозволенным, что воспрещено тем, чьему призванию это не подобает. Ибо оное райское древо не потому принесло смерть, что было дурно, но потому, что на него посягнули вопреки запрету.
16. Кроме того, он всегда носил шерстяные и льняные одежды, не такие, как нынешние разнузданные сыны Велиара себе навоображали да попридумывали, а старинного лада и такого покроя, что ни увлечения пышностью в них не чуялось, ни худородной грубости не наблюдалось. Шёлком и драгоценностями он всячески избегал украшаться сверх обычного, несмотря на поводы, даваемые каким-либо праздником или приездом того или иного вельможи. Он в течение двадцати лет не позаботился бы о том, чтобы обновить или поменять тот ремешок, коим крепил меч к чреслам своим, если бы тот мог выдержать так долго. Что уже говорить о перевязях, о затейливых препоясаниях, фибулах, конских подвесках – он не то что золотых, вообще никаких украшений такого рода не позволял себе. Ибо не в золоте полагал он крепость свою и не во множестве богатства, но в Боге похвалялся (ср. Пс 51:9). А ведь порой даже люди в монашеском чине пестуют тело своё бесстыдной и безустанной заботой, прилагая к тому все усилия, дабы хотя бы изысканными одеяниями привлечь внимание тех, чьё уважение растеряли из-за недостойного своего поведения. Лучше бы они свои усилия направили на заботу о душе, которая вмиг бы у них стала краше.
17. А для нищих и обиженных к нему был всегда открыт доступ, и он не требовал от тех, кто поверял ему своё дело, ни самомалейшего подношения. Ибо кто вниманию его яснее представлял бо́льшую нужду свою, потребности тех он и рассматривал плотнее. Прошла же слава о его благости не только окрест, но и в дальних краях, и поскольку все знали, насколько он ко всем благодетелен, то многие благодаря ему разрешали свои затруднения. Делами нищих он сам и не пренебрегал, и людям своим не позволял, и по мере возможности оказывал в них поддержку. Часто, зная, что между несогласными сторонами может начаться суровая междоусобица, он, в день рассмотрения их дела заказывал за них Мессы и взывал о божественном содействии там, где как человек оказать помощь уже не мог. И того не терпел он, чтобы какой-нибудь сеньор забирал у вассала землю по какому-нибудь своему душевному движению, но, когда дело заходило далеко, он отчасти мольбой, отчасти приказанием, обуздывал движение ожесточённой души. Высоту его могучей праведности можно понять хотя бы из того только, что когда бы не оказывался провинившийся бедняк перед лицом могущественного господина, Геральд вступался и так поддерживал слабейшего, чтобы и сильнейший не почувствовал себя уязвлённым. Кроме того, воистину алкая правды (Мф 5:6), он не допускал оскорбления не только своих людей, но и чужаков.
18. Итак, его томила жажда правды и алчба её. И ни его простота, ни благость не противоречили суровости его духовной ревности, ни суровая ревность – благостной простоте. Ведь как об Иове сказано, что он был прост и прям (Вульг. Иов 1:1), так и сей муж, хоть и имел многое попечение о бедных, никоим образом не предавал забвению наказание виновных, ибо не неведомо ему было богоданное полномочие очищать земной карой преступление, ибо не должно ему оставаться безнаказанным. Потому и царь Давид, умирая, повелел наказать Иоава и Семея.
В каком-то лесу засели разбойники и чинили грабёж и убийства как проезжим, так и окрестным. Геральд, услыхав о том, немедля указал изловить их. И случилось тогда, что некий селянин, принуждаемый страхом, присоединился к ним. А воины, схватившие их, опасаясь, как бы господин Геральд не отпустил их, или наоборот, их самих не обвинил за то, что представили ему пойманных ненаказанными, повырывали всем им напрочь глаза. По такому случаю вышло, что и селянина заодно ослепили. После того он переехал в окрестности Тулузы. Много позже господин Геральд, как услыхал, что тот не был сообщником разбойников, весьма сокрушался и спрашивал, жив ли он и куда ушёл. Выяснив, что он переехал в пригород Тулузы, передал ему, как говорят, сотню солидов (солид – золотая монета, ходившая со времён Константина, весом ок. 4,5 г. – прим. пер.), повелев посыльному попросить от его имени прощения.
19. Равным образом он милостиво утешал пострадавших и много чаще щадил провинившихся, что явствует из следующего примера. Один священник был в ссоре с соседями, и дошло до того, что они напали на него и вырвали ему глаза. И вот сеньор утешал его много словами, убеждая его быть терпеливым. Но, понимая, что словесного утешения недостаточно, он передал ему некую церковь, находящуюся в его распоряжении, что торжественно засвидетельствовал.
По истечении малого времени один из тех, кто учинил священнику насилие, был схвачен государевыми людьми и заключён в темницу, о чём тут же доложили сеньору, думая его порадовать. А он немедля, будто бы поспешая свершить наказание, направился в здание темницы. Однако возникли иные дела, которые необходимо было разрешить назавтра. По такому случаю он повелел преступника придержать до той поры. Вечером же, когда государевы люди отправились по домам, он тайно повелел охраннику, в меру подкрепить заключённого пищей и питьём. А поскольку он был разут, дал ему обувь и позволил бежать.
Назавтра, когда люди отовсюду стеклись на судилище к сеньору, он повелел привести преступника. А те, которых охранник послал вместо себя, трепеща, доложили, что преступник убежал. Геральд, желая утаить случившееся, как бы погрозил охраннику. Однако тут же молвил: «Ну и ладно. Кончено! Тем более, священник уже простил ему причинённый вред».
20. Ещё привели двоих связанных, и обвиняли их перед ним в великом преступлении. Обвинители настаивали на том, чтобы князь повелел немедля повесить преступников. Он же таил свои мысли, не желая отпустить их открыто. Ибо таким образом он сдерживал себя в делах милосердия, чтобы и сама милость его не казалась чрезмерной. И вот, воззрев на обвинителей, молвил: «Если, как вы говорите, они должны умереть, то давайте, по народному обычаю, покормим их!» Затем он приказал принести еду и питьё, и развязать их, чтобы они могли поесть. Когда они подкрепились, дал им свой ножик и сказал: «Ступайте и сами принесите лозу, на которой вас повесят». Недалеко оттуда был лес, густо заросший побегами. Они вошли туда и, делая вид, что приискивают лозу, понемногу отходили всё дальше и вдруг пропали, избежав таким образом смертной казни. Присутствовавшие же, понимая, что произошло это с княжьего согласия, не посмели разыскивать их в зарослях.
Таковых преступников, по кому с уверенностью можно было заключить, что они закоснели во зле, он обуздывал пенями либо клеймил огнём. Тех же, кто не из присущей им порочности, а просто по случаю совершали какое-либо зло, он отпускал без наказания. Никогда, однако, не было слыхано, чтобы при нём кого-нибудь карали смертью либо отрубанием членов.
21. Пускай из множества его деяний мы смогли удержать в памяти лишь немногие отдельные случаи, нам будет достаточно рассказать о них, чтобы ясно засвидетельствовать его деятельное милосердие. Ради этого мы вставим сюда кое-какие сведения, показывающие его великое усердие, как, например, вот это.
Однажды, когда он ехал по насыпной дороге (дорога-вал, одна из сохранившихся со времён Римской империи), на прилегающем поле шла за плугом селянка. На вопрос, почему она взялась за мужскую работу, женщина отвечала, что муж её давно болен, и время сева подходит, а она одна и пособить ей некому. Сжалившись над её бедой, он повелел дать ей столько монет, сколько осталось дней до сева, чтобы на каждый день она могла нанять работника, а сама отныне к мужской работе не прикасалась. Естество избегает, по словам Амвросия, всего неестественного, и Бог, творец его, гнушается противного естеству (аллюзия на «Об обязанностях священнослужителей» Кн. 1, Гл. XVIII, 75 св. Амвросия Медиоланского). И хоть событие это само по себе незначительно, но приверженность праведника к порядку природных законов придаёт ему величие.
22. Он снова держал путь, а невдалеке некий селянин собирал горох. Когда юноши, ехавшие впереди сеньора, взяв немного гороху, начали его грызть, Геральд, заметив это, припустил коня и, стремительно подскакав к тому человеку, спросил, не брали ли мальчики его горох. А тот отвечал: «Я, господин, их сам угостил!» На что сеньор молвил: «Да воздаст тебе Бог!»
23. Так же было и в другой раз, когда прислужники его готовили пир под сенью вишен и до его прихода поломали свисавшие под тяжестью созревших ягод веточки. Селянин пожаловался на это, и Геральд заплатил за них серебром.
Возможно, кто-нибудь заявит, что об этом и рассказывать-то не стоит, но ведь в этих мелочах проявляется душа богобоязненного человека, и по ним косвенно можно уразуметь, что тот, кто не презирает малого, соответственно не падёт и в большем (ср. Лк 16:10). И не одобрил ли Господь беспокойство вдовы о двух монетках? (Мк 12:43)
24. С вассалами он был так доброжелателен и так миролюбив, что диво было поглядеть. Ибо часто его попрекали, что и мягок-де, и уступчив, раз сносит оскорбления от людей низших, словно и власти у него никакой. Однако в отличие от обычных повелителей, которые запросто гневаются, его нелегко было вывести из себя упрёками. Так, однажды он встретил изрядную толпу крестьян, которые, покинув свои наделы, переселялись в иную провинцию. Когда он их узнал и стал расспрашивать, куда же они направляются со своими пожитками, они отвечали, что-де при наделении землёй он с ними обошёлся несправедливо. Воины, сопровождавшие князя, стали было убеждать его отдать приказ беглых высечь и разогнать обратно по домишкам. Но он отказался. Ведь ведомо было ему, что один у него и у них Господь в Небесах, и поэтому приучился согласно Апостолу умерять строгость (Еф 6:9) и никогда обычно не поднимал мощную руку свою на сироту (Иов 31:21). Поэтому он позволил им уйти туда, где, как им думалось, будет получше, и дал разрешение жить там.
Поэтому не без стыда я слыхал недавно глупые сплетни, будто он должникам не возвращал залоги их – это сущая ложь, ибо есть очевидцы, свидетельствующие, что он зачастую прощал не только лихву, но и сам основной долг.
25. Его крестьяне и клирики, любившие его как отца родного, часто приносили ему восковые свечки, которые он принимал с большой признательностью, словно великие дары. Однако для себя он эти свечи использовать не позволял, но велел все возжигать на светильниках перед алтарём либо мощами святых, которые он всегда носил с собой. А постельничие его, когда вдруг не обнаруживалось готовых свечей к его услугам, делали для него светочи из берёзовой или сосновой коры. Но если он был так щепетилен, чтобы не употребить на личные нужды тех подарков, которые ему добровольно давали, как мог бы он не отдать залога за долг? Скорее наоборот, он часто отпускал должникам то, что они ему должны по закону, даже без просьбы с их стороны. Также и строгость с рабами, по апостольскому предписанию, он умерял (Еф 6:9). Ибо и обманывали его подчас, и он терпел лишения благ своих, как глаголет тот же Апостол (1 Кор 6:7).
26. Но это можно подтвердить и примером. Однажды ночью в его палатку проник вор, а сеньор как раз тогда не спал: у изголовья его по обыкновению горела свеча, ибо он на ложе своём, как обычно, предаваясь молитве, вкушал сладость и любовь Христову. А вор, с любопытством осматриваясь вокруг, пытался разобраться, не найдётся ли вдруг чего, что можно умыкнуть. Тут он увидел подушечку с шёлковой наволочкой, протянул руку и потащил её к себе. «Ты кто?» – вдруг спросил его сеньор. Грабитель перепугался и, остолбенев, не знал, что ответить. Тогда Геральд молвил: «Делай что делаешь и уходи осторожно, как бы кто не услышал» – дав тем понять грабителю, что тот может спокойно уйти с украденным. Кто ещё, кроме Геральда, совершал такое?! Мне кажется, что это точно намного большего удивления достойно, чем если бы он бросил вора околевать в каменный острог.
27. В какой мере старался он соблюдать повеление Апостола: «Не преступай и не юли в деле с братом своим» (Вульг. 1 Фес 4:6, – пер. Е. Розенблюма), будет ясно из настоящего примера. Однажды, возвращаясь из Рима, он проезжал мимо Павии и сделал привал неподалёку от неё. Узнав, что он там, к его лагерю выехали венецианцы и другие во множестве, ведь на всём том пути он успел изрядно прославиться по причине набожности своей и щедрости, о которой все говорили. Пока же торговцы по своему обыкновению сновали среди шатров и спрашивали, не хочет ли кто что купить, самые почтенные из них подошли к палатке сеньора попросили прислужников узнать, не соизволит ли господин граф (ибо так его все величали) купить что-нибудь из платья или приправ. Тут он позвал их к себе и молвил: «Что мне приглянулось, то я купил в Риме, но хотелось бы, чтоб вы мне без обиняков сказали, хорошо ли я сторговался». И повелел тогда он принести и показать купленные платья. Одно же из них было весьма дорогим, и венецианец, приглядевшись, спросил, сколько за него уплачено. А когда узнал цену, промолвил: «Воистину, даже в Константинополе оно стоило бы дороже». Услышав это, сеньор устрашился, словно бы ужасаясь великому злодеянию. И потом, встретив по дороге неких знакомцев, направлявшихся в Рим, он поручил им столько солидов, сколько по словам венецианца было недоплачено за платье, дав указание, где найти продавца. Воистину, хотя в иных видах грехов люди обычно сожалеют и помышляют об исправлении, но редко, а верней, никогда не увидишь, чтобы кто-нибудь, кроме Геральда, скорбел о свершении такого греха. Но он-то знал, что всякий грех оскорбляет Бога, и не желал даже в мелочах оскорблять Того, Кого всем сердцем любил.
28. Однако не забывал он и то, что праведность христиан должна превосходить праведность фарисеев (Мф 5:20), и тщательнейше отсчитав со всех прибытков своих десятину, он приказывал отдельно хранить девятую часть и расходовал из неё на различные нужды бедняков. Из этого запаса, когда возникала нужда, он покупал являвшимся порой нищим одежду. Кроме того, он постоянно носил с собой деньги, из которых, сколько мог, тайно подавал встречным нуждающимся либо самолично, либо через кого-либо, посвящённого в дело. И хотя доходы от его полей и виноградников были довольно обильны, никто никогда не слыхал, чтобы его управляющие что-нибудь присваивали.
Он не скупал поместий, кроме одного клочка земли, который оказался среди его владений, не то что некоторые богачи, которые страсть как любят это дело, забывая страшную угрозу пророка, сказавшего: «Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю!» (Ис 5:8) Ибо Геральд, согласно Евангелию, довольствовался своим жалованьем (Лк 3:14). И поскольку он не обижал никого и не злословил, то и Бог, Распорядитель всего, сохранял в целости то, что принадлежало ему по праву, от преступников и захватчиков.
Поскольку владения его состояли из множества поместий в различных провинциях, то из-за этого справедливо можно было назвать его состоятельным (В оригинале вполне правильная этимология: locus (поместье) + ples (полный) = locuples (богатый, состоятельный, зажиточный). – прим. пер.) Но не превозносился он из-за многого состояния своего, поскольку ничего, как сказал Псалмопевец, не хотел на земле от Господа (Пс 72:25). Который, конечно, приложил всё сие тому, кто взыскал у Него прежде всего Царства Божия (Мф 6:33). И столь процветал он по милости Божией, и так безопасно и безбедственно проводил свои дни, что к нему явно подходит это описание из Иова: «Ты оградил его и всё, что у него, распространяется по земле» (Иов 1:10).
29. Позволю себе поведать, каким образом он обычно побеждал зло добром по апостольскому предписанию (Рим 12:21), припомнив в подтверждение этого один пример.
Когда он однажды прибыл в пьячентинский порт (на реке По, близ Пьяченцы), тут же явился некий клирик, заведовавший портом. Ибо он, как там было принято, рассчитывал получить чрезвычайно богатую плату за проезд с римских паломников. Он невесть почему был в желчном настрое, сердито ругался, докучал оскорбительными замечаниями как епископу Родезской провинции (Родез находится недалеко от Орильяка; епископ мог быть другом св. Геральда), так и прочим знатным господам. Получилось так, что человек Господень стоял напротив. Опасаясь, что вспыхнет распря, он удерживал спутников от резких слов в ответ. Клирика ж он усмирил ласковыми словами и подарил ему какую-то мелочь. А тот, заметив, как он обходительными словами убедил епископа и прочих не отвечать на оскорбления, и сам придя в более мирное расположение духа, спросил его, кто он таков. Когда Геральд назвался аквитанцем простого звания, клирик, приняв во внимание как облик его, так и речь, совершенно сменил гнев на милость и всё, что причиталось уплатить за проезд, всем его спутникам простил, и наполнил ему и другим фляги и бутыли вином. Ибо был у сеньора такой Божий дар, что как сам он, так и слова его были милы людям – причём не кому-нибудь там, а самым что ни на есть магнатам. И даже короли всегда питали к нему любовь и почтение.
30. Поистине заслуженно был он всеми любим, потому что сам любил всех. Расскажем-ка как он по-братски поступил с одним беглым.
Ибо во время того самого путешествия нашёл он одного беглого, что несколько лет назад ушёл из-под покровительства своего сеньора. Там, где он жил, его почитали человеком значительным и богатым. И вот нашли его слуги господина Геральда и привели к нему, трепещущего и исполненного страха. А Геральд, расспросил его наедине о его делах, и когда тот сообщил ему, что в здешней местности он пользуется немалым почётом, молвил: «И я не буду позорить тебя» (ср. Ин 8:11). Затем повелел своим людям, чтобы не выдавали никому, кем тот был в своём краю. Тогда же на виду у соседей беглеца он подарил ему несколько безделушек и изрядно почтил его беседой и приглашением к столу, а потом отпустил с миром. Кто, кроме Геральда, так поступал? А вот он поступал так, потому что не был рабом алчности, но целиком посвятил себя милосердию.
31. Снова во время того же путешествия недалеко от Рима некий муж (а был он сам родом из окрестностей Буржа) сломал бедро. Покинутый спутниками, он оставался один с женой. Его случайно обнаружил некий Бонифаций, один из воинов господина Геральда, и, узнав о его беде, отвёл его к господину Геральду и сказал: «Вот, государь мой, нашёл я то, что тебе по нраву, и представляю твоему любезному вниманию: се, человек, нуждающийся в утешении». Человек Господень тут же с радостью принял больного на своё попечение и доставил его, обеспечив всем, до деревни Бриуд (Примерно в 200 км от Буржа; св. Геральду пришлось отклониться к северу от прямого пути домой в Орильяк). Там уж он вручил ему сверх всего десять солидов, чтобы у него были средства на дорогу домой. Эти и подобные деяния свидетельствуют о его жажде милосердия, коей божественное вдохновение его щедро наделило.
32. Воистину ведомо нам, что пшенице до жатвы суждено расти вместе с плевелами (Мф 13:30) и что зерно пшеничное будет погребено под соломою до поры (Лк 3:17); и сего ради подобало праведному Авелю пострадать от злобного Каина. Геральд тоже, подобно Иову, явил себя «братом шакалам и другом страусам» (Иов 30:29), ибо постоянно ему докучал кто-нибудь из его провинции. Ибо, когда состояние государства чрезвычайно расстроилось (по окончании правления каролингов), обнаглевшие маркизы стали подчинять себе королевских вассалов. Однако же многочисленные случаи попыток такого рода доказали, что, как написано выше, Всемогущий был против врагов Геральда. Он явно был настолько неодолим для них, что зло, которые они силились причинить ему, обрушивалось, скорее, на них самих, как написано: «Кто роет яму ближнему своему, сам прежде упадёт в неё» (ср. Прит 26:27).
Однако герцог Вильгельм Аквитанский, муж благой и за многое похвалы достойный, когда, наконец, чрезвычайно укрепился, не угрозами, но лишь мольбами склонял Геральда оставить службу королевскому дому и стать его вассалом. Но Геральд, лишь недавно принявший титул графа (д. Джерард Ситуэл сомневается: от королевской власти, как comes, т.е. для осуществления должности наместника, или просто в качестве титула), никак на это не соглашался. При этом он отдал ему в вассалы своего племянника Райнальда и многих других. Однако сей Вильгельм ничуть не был на него рассержен, помня, что отец его Бернард вверил его самого, когда он был ещё юношей, опеке господина Геральда, питая любовь к нему. И посему он к нему всегда относился с нежнейшим товарищеским чувством и огромным почтением. При всяком удобном случае Вильгельм прибегал к его совету и всегда, упиваясь обществом этого радушного человека, усиленными просьбами добивался того, чтобы он побыл с ним подольше, и часто, отправляясь по делам, увлекал его с собою в далёкие поездки.
33. Был однажды такой случай, что, когда обстоятельства того требовали, Геральд долгое время пробыл с Вильгельмом в некоем краю, куда тот пошёл войной. Между тем всё продовольствие, что Геральд возил на вьючных лошадях, понемногу подошло к концу. А войска занялись грабежом и, якобы преследуя Вильгельмовых врагов, опустошили весь край тот. По этой причине жители, боясь за свою жизнь, побросали добро своё и разбежались, и не могли прислужники Геральда найти никого, кто мог бы продать им еды. Поэтому, поскольку купить они ничего не смогли, а к награбленному Геральд им прикасаться не позволял, то терпел он в этом походе немалый голод. И не желал он принимать ничего от тех, кто грабительствовал, чтобы, приобщившись к ним, не оказаться вдруг соучастником греха. При этом он остался сопровождать друга и не покинул его, несмотря на лишения. Нашлись такие, что насмехались над Геральдом за то, что пока другие вовсю резвятся и грабят, он и его люди терпят нужду, хотя многие, более здравомыслящие, благословляли его, горько сетуя, что сами не способны подражать ему. Именно этим он заслужил своё прозвище, дабы впредь все повсеместно величали его Геральдом Добрым.
34. И таково было расположение Вильгельма к нему, что он хотел отдать ему в супруги свою сестру, а что до матери их Эрменгарды, то она желала, чтобы это случилась как можно раньше, поскольку любила она Герарда преданной любовью. Но Христос, Сын Девы давно уже дал ему вкусить сладость любви к целомудрию, посвятив которому себя с самых ранних лет, он уже был не в силах оторваться от оного даже ввиду столь блистательного союза. А до какой степени он ужасался плотской непристойности можно узнать по тому, что даже соблазны ночных видений он переносил не иначе, как со скорбью. Всякий раз, когда во сне его постигало это несчастие человеческой природы, доверенный слуга приносил ему, держась в стороне, в оговоренное место перемену одежд, всегда готовую на такой случай, и подтирку, и полный воды сосуд. Внеся всё, тот прислужник вмиг удалялся и закрывал за собою дверь, ибо Геральд не допускал, чтобы его видели обнажённым. Сей почитатель внутренней чистоты так избегал осквернения плоти, что одно лишь то, что с ним случалось во сне, омывал не одной лишь водой, но ещё и слезами. То, что он делал, может показаться глупым, но лишь тем, чья грязная душа смердит нечистотами пороков, тем, кто по естеству или произволению грязнятся, но омовением скверны своей пренебрегают. А Геральду же было ведомо, что написано: «Больше всего храни сердце твое» (Прит 4:23). И ещё: «Ни во что ставящий малое мало-помалу придет в упадок» (Сир 19:1). Так рассмотри же, пожалуйста, какого почтения достоин тот, кто, живя среди земных богатств и занимая столь высокое положение в миру, сохранил чистоту. Что ещё более великолепное мог бы он совершить? Не потребуешь от него ничего большего или высшего. Ибо, как считал блаженный Мартин, с девственностью ничто не сравнится.
35. Вот и граф Адемар горячо настаивал, чтобы Геральд подчинился его власти, чего никоим образом не смог добиться. Ведь он не только Адемару, но и самому герцогу Вильгельму, владевшему тогда более обильными достояниями, не соглашался стать вассалом. Я думаю, сей муж имел пред мысленным взором Мардохея, который презрел приказ покориться Аману, воздав царям честь как равным Богу (Есф 3:2). Поистине, когда благодаря дружбе с Вильгельмом он обрёл, казалось бы, мир, сатана подстрекнул того графа Адемара, дабы человек, живущий во Христе, не остался без гонений. Граф усиленно домогался подчинить его многими и разнообразными искушениями, но не смог.
Случилось, стало быть, как-то раз, что Геральд заночевал на лугу с малым числом воинов, а Адемар тогда с помощью засланных лазутчиков точно вызнал, где он и сколько людей с ним. Возрадовавшись много, что подвернулся такой случай захватить его в плен, он собрал ватагу ратников и направил отряд в то место. А Геральд, как говорят, возлежал на краю того луга и спал наравне со всеми своими. Но «Хранящий Израиля» отнюдь не «спал», храня и сего невинного мужа (Пс 120:4). И вот, как писал Иеремия пророк, «Господь сокрыл его» (Иер 36:26), да так Божество его утаило, что, хоть враги и изъездили весь луг кругами и ещё покружили в середине, никак его найти не могли. В итоге Адемар, когда его потуги оказались напрасны, скорбя, что обманулся в вероломной затее своей, отступил. А праведник, как написано, чистый руками всё больше утверждался на хвалу Господу (Иов 17:9).
36. Подобным же образом сообщники графа Адемара захватили Геральдов замок. Услыхав об этом, Геральд захватил с собою то малое число воинов, которым довелось тогда быть рядом, и ринулся к крепости. Адемар же с мощным войсковым отрядом готовился присоединиться к захватчикам крепости. Но когда он был недалеко от сил Геральда, который, опередив его, обложил замок, Адемар остановил несущееся во весь опор войско и сказал: «Нужно разузнать, сколько бойцов успел собрать Геральд, коли он дерзнул упредить нас и осадить крепость. Ведь не кинулся бы он на верную гибель, не обеспечив себе подкрепления хотя бы из крестьян?» Сказав так, он направил ушлых рыцарей на разведку. Был час приближения ночи, и рыцари без промедления ринулись к замку и принялись высматривать что творится в Геральдовом стане. Но, как это бывает ночью, они издалека в неверном освещении приняли белёсые скалы за палатки осаждающих. Совершенно бледные и перепуганные, они возвратились к Адемару и поведали ему, что видели огромный стан с множеством палаток. Отступали они через владения некоей дамы, которой сообщили то же самое, и от неё потом человеку Божию стало известно, что привиделось тем разведчикам.
Итак, Адемар, чьи замыслы были по Божией воле расстроены, возвратился со своим войском домой. А захватчика замка, обнаружив наутро, что Адемар к ним на подмогу отнюдь не явился, запросили у Геральда мира, умоляя, чтобы он позволил им отступить с честью. Эту просьбу человек Божий Геральд немедля соблаговолил исполнить. И хотя распалённые воины его болезненно переносили то, что им не дали хотя бы разоружить врагов, милосердие Геральда всё же оказалось сильнее и он велел им стоять, позволив врагам бежать через подземный выход. Он даже приказал двоим из своих ратников стать там и следить, чтобы никто ничего из снаряжения у выходящих отбирать не смел. Так Геральд без кровопролития восторжествовал над изгнанными врагами, а Христос, верный Своему обыкновению, через таковую превратность воителя Своего вящей славой украсил.
37. Годефред, граф Туреньский как-то раз, собрав воинскую силу, ринулся докучать войной человеку Божию и разорять подвассальные ему земли. Однако случилось так, что тем самым мечом, каким он был вооружён, он так ранил себя, что никак не мог довершить предпринятый поход. Уразумев, наконец, что ранен он за несправедливость, учинённую человеку Божию, прекратил козни свои, видя, что по заслугам сбывается на нём Моисеево слово: «Побежим от Израильтян, потому что Господь поборает за них нас» (Исх 14:25).
38. Брат упомянутого Адемара исподтишка проник в крепость, стоявшую над монастырём, но уже наученный опытом прочих, что Геральд, за которого поборает Бог, всегда одерживает верх над врагами, не посмел там задержаться. Однако, забрав всё, что его люди смогли унести, поскорее бежал. А немного времени спустя он отдал всё награбленное неким порядочным людям, которые разбранили его за бесчинство, а сам пришёл к человеку Божию и просил прощения за легкомыслие своё. Ибо Геральд к той поре у всех, кто его знал, пользовался таким почётом, что всякий, кто чинил ему ущерб, мог быть уверен, что, словно святотатцу, не видать ему счастья.
И хотя сыны тьмы, конечно, беспокоили сына света упомянутыми нами и многими другими способами, он всё же, где только мог, продолжал защищать бедняков. Тем же, кто ему вредил, он прощал с такой лёгкостью, что могло показаться, будто дать прощение он желает больше, чем они его получить. Но за бедных он всегда вступался со всей суровостью, ибо душа его им весьма сострадала, и легче он мог пренебречь своею, нежели их защитой. И как многоопытный врач, который сам может пасть от ран, но раны других уврачевать постарается, так и он, в то время как уязвляли его, не прекращал оберегать слабых.
39. Он был настолько непобедим для своих неприятелей, что зло, которое они силились причинить ему, обрушивалось, скорее, на них самих. Это доказывается как рассказанными выше случаями, так и настоящим примером.
Брат Адемара, граф Адалельм, после вторжения в замок Орильяк (за каковую несправедливость господин Геральд его охотно извинил), по-прежнему бешено строил козни и упорно стремился вредить святому мужу. Собрав как-то ватагу сообщников, он вдруг попытался ворваться в замок как раз тогда, когда господин Геральд был на святой Мессе, но те, кто находился снаружи, издали завидев стремительное наступление врага, успели захлопнуть ворота. Когда в замке поднялся шум и вопль, воины, присутствовавшие на Мессе с сеньором, вознамерились кинуться наружу, но он унял их словами и, пока не завершилось богослужение, так и не позволил им выйти. Между тем сообщники Адалельма, обойдя вокруг замок, нашли только семерых лошадей, которых и увели. И вскоре, увидев, что напали впустую, устыдились и поворотили домой. И, говорят, человек Господень, сдержал воинов, взял псалтырь и, стремительно взойдя на ворота, воспел псалом Господу, уж не знаю какой.
Так вот, супостату, который опечалил сердце праведника (Иез 13:22), отнюдь не дано было возвратиться с радостью (Пс 125:6). То, что я сейчас расскажу, странно и было бы почти невероятно, не будь на то ручательства вполне надёжного свидетеля. Ибо лошади их числом почти шестьдесят в короткое время издохли, а Адалельм через четырнадцать дней скончался столь ужасной смертью, что даже место, где он лежал, разворотило неистовой бурей.
Свидетелем сему является ныне живущий Адальберт, монах, который обычно в Лиможе проповедует народу слово Божие. Он прежде заведовал в Турени сокровищницей святого Марциала, которую туда недавно перевезли из опасения перед народом языческим (то было время, когда многие города подвергались нападениям викингов).
Итак, похитители, увидев, что произошло, отослали человеку Божию лошадей его.
40. Порой он бывал вынужден против своего желания проявлять свою мощь и нагибать выю (Сир 30:12) зловредных военной силой, что пришлось сделать с прескверным одним человеком, которого звали Арлальд. Ибо он держал некую крепость, называвшуюся «У святого Серена» (Ныне – местечко Сан-Сере в департаменте Ло, расположенное примерно в сорока километрах на юго-запад от Орильяка; на холме сохранились руины крепости), откуда делал вылазки, словно волк вечерний, и нападал на вассалов господина Геральда. Который при этом с ним, ненавидящим мир, говорил мирно (Пс 119:6-7), даже дарил ему кое-какие мелочи и вооружение для воинов, словно надеясь звериный нрав его умягчить благодеяниями. Но закоснелый глупец, почтя это трусостью, а не милостью, ещё отважнее нападал на упомянутых вассалов. Наконец, Геральд, приняв во внимание, что безумие глупца без бича обуздать невозможно, собрал вооружённый отряд и направился к замку его. И одержав невероятную победу, он, не убив никого, вытащил зверя того из его берлоги. Когда же Арлальд стоял перед ним в совершенном смущении, Геральд его не оскорблял, но вразумлял хорошенько. Когда, трепеща, он в самых смиренных выражениях запросил пощады, человек Господень молвил ему: «Вот, ты убедился, что со своими силами мне противостоять не способен, так что остерегись воровать, остерегись строить козни, чтобы чего хуже не обрушилось на твою голову» (ср. Ин 5:4). И добавил: «Тебя самого я отпущу, и ни поручительства, ни клятвы мне от тебя не нужно. Да и ничего из имущества твоего я не позволю забрать. Даже на покрытие грабежа, который ты всё время творил». Так обуздав его, отпустил, и человек тот впоследствии изрядно остерегался чинить вред вассалам Геральда.
41. Итак, как сказано выше, страх Божий привёл в замешательство его противников, и они унялись. Ибо, хотя по примеру Иова он стал братом шакалам и другом страусам (Иов 30:29), всё же звери полевые были в мире с ним (Иов 5:23). Ибо хотя вотчиной его был Пустоми, а владения простирались до великой горы Греон (совр. Пюи-де-Гриу), так что он мог ездить туда и сюда, всегда останавливаясь в собственных часовнях, всё же не возникало у него нужды вверить ни единой деревни под защиту какому-нибудь другому князю (т.е. стать его вассалом в этом отношении – прим. пер.), за исключением одного-единственного именьица, называвшегося Таладициак (совр. Тализа), которое ютилось далеко в стороне от прочих, да и в прескверном окружении. Государевы люди посоветовали Геральду, несмотря на его сильнейшую неохоту, вверить его под защиту некоему Бернарду. Однако перенёс он это терпеливо, с некоторым даже весельем, сказав: «Ну и хорошо, что со мной приключилось такое; пора научиться, что лучше уповать на Господа, нежели надеяться на человека» (Пс 117:8). Этот случай стоило вспомнить, потому как он показывает, что сколько бы Бог не попускал испытаний ему, он встречал их не с печалью, но со смирением. Из этого также видно, что муж сей верою жив был (Рим 1:17) и, познав, как всё вверять Божией воле, не забывал, что ничто на земле, как написано, не бывает без причины (Вульг. Иов 5:6).
42. Вот, мы обстоятельно описали его внешние дела и обыденную жизнь, по которым проще всего понять, что сей муж чтил справедливость и по апостольскому предписанию целомудренно, праведно и благочестиво жил (Тит 2:12). Поскольку же испытания от Бога он переносил безропотно, то не должно почитать невероятным, что сам Господь возвеличил Своё милосердие для него. Того ради мы убедительно попросили бы тех, кому кажется невероятным всё, что молва о сем святом ныне разносит, ещё раз внимательнее и прилежнее изучить его случай. Ибо если вызывает смущение, что он имел власть на земле, то стоит рассмотреть, сколь больше и похвальнее добродетель того, кто имел повод для превозношения, но огромную власть свою смиренно сдерживал (ср. Фил 2:6-7). Ибо нет власти не от Бога (Рим 13:1). Который, согласно Писанию, Сам могуществен и не презирает сильного (Иов 36:5). И хотя величаем он был славой земной, не должно показаться невероятным, что Бог прославил прославляющего (1 Цар 2:30) Его соблюдением заповедей. Разве не могущественны и не воинственны были Давид, Езекия и Иосия? В нынешние времена тоже известно о многих таковых, кого, как короля английского Освальда (св. Освальд Нортумбрийский, 604-641/642, память 5 августа – прим. пер.), Бог прославил знамениями за то, что они постарались прославить Его соблюдением заповедей Его. И вообще, в каждом веке Божественная милость совершила многое ради укрепления забытого и попранного благочестия. Поэтому и говорит Апостол, что Бог никакое время не оставил без свидетельства Своего (ср. Деян 14:16-17). Иногда они совершались и через неблагодарных, как, например, те, которые под руководством Моисея явили многие знамения, но, как написано о них, не о многих из них благоволил Бог (1 Кор 10:5). А есть ещё такие истории, в которые едва верится, но они подтверждаются верными и достойными свидетелями, как та, что блаженный Иероним рассказывает о некоем неистовом разбойнике, который, когда обратился ко Христу, повелел солнцу остановиться надолго, чтобы он мог завершить свой путь, а также вошёл к ученикам своим сквозь закрытые двери телесно. Если же Бог при отцах творил чудеса, то не должно почитать невероятным, что Он также и в наше время ради восставления попранного благочестия соизволил творить знамения через человека, который, как во времена Ноя, оказался праведным. Но тем достославнее Тот, Кто не оставив никакого времени без свидетельства Своей благости, помнит обетования Свои и не прекращает благотворить народу Своему. Ну а то, что подобает рассказать о деяниях этого мужа, совершённых им после того, как он целиком предался служению Богу, мы отложим до следующей книги, а сию здесь во имя Божие окончим.
КНИГА ВТОРАЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Возможно, те, кто наобум спорит о заслугах господина Геральда, успокоятся, если рассмотрят и изучат, какова была его жизнь. Ибо, словно бы восседая на судейских креслах, они смогут решить, должно ли его считать святым или нет. Ведь хотя то во власти суда Божия, что порой на благо добрым и дурные люди творят знамения, пускай чудеса, которые Христос соизволил свершить через него при его жизни и после кончины, послужат им достаточным свидетельством его святости.
Далее, тем, кто кичится, что Геральд был могуществен, подобно им, и свят, посоветуем не рукоплескать самим себе, ибо если они не станут нищими духом и не приправят могущества своего благочестием, то не устоит малый дом их. Воистину обличает их сравнение с ним в том, что могут они праведно жить, но не желают.
А тем обжорам и пьяницам из иноческого звания, которые, оправдывая потворство грехам своим, говаривают за кубком, что, мол, Геральд мясом потчевался, а всё равно святой, я заявлю, что само звание обличает их. Ибо мирянину позволяется многое, что не позволяется монаху. Проклят Адам не потому, что в раю будто бы росло худое дерево, но из-за того, что посягнул на запретное. Геральд вполне законно пользовался тем, что по его положению было дозволено, поскольку он и от недозволенного воздерживался, и с бедными делил трапезу. Ибо ведомо было ему, что вино создано для умеренных. Да и Илия вкушал мясо и удостоился вознесения в рай. Однако из-за алчности, которой иные подвержены, Исав предал первородство своё ради чечевичной похлёбки. Итак, одно дело Геральд, другое они.
Но те, кто мелет вздор, что ни мучеником, ни исповедником он называться не может, пускай знают, что он может зваться и тем и этим, да не и он один, а всякий, кто, противостав греху, несёт крест свой либо деяниями благими прославляет Бога. Ведь Бога исповедуют делами по свидетельству Иоаннову: «Что мы познали Его, узнаём из того, что соблюдаем Его заповеди» (1 Ин 2:3). Отрекаются от Него тоже делами, как Апостол молвил о каких-то людях: «Они говорят, что знают Бога, а делами отрекаются» (Тит 1:16). Итак, поскольку исповедник так именуется оттого, что он исповедует, а и исповедуют Бога, и отрекаются от Него делами, то тем правильнее называть Геральда исповедником, чем праведнее были дела, коими он исповедовал Бога. А те, которые, подобно иудеям, ищут знамений, что скажут об Иоанне Крестителе, о котором читаем, что он по рождении своём не свершил не единого знамения? Ибо, хотя Геральд никоим образом чудесам не был обделён, мы хотели бы подчеркнуть одно: он не понадеялся на богатства и сокровища, а сделал, как написано, чудом жизнь свою (Вульг. Сир 31:8-9).
1. Атлет воинства небесного, давно уже подвизаясь на арене мирского жития, мужественно поборал полчища пороков и, храня слово Жизни среди развращённого рода, воистину сиял, как некое светило в мире (ср. Фил 2:15). А поскольку надлежало ему пройти испытание в сокровении бури (Вульг. Пс 80:8), то злобный враг покушался погасить это светило всевозможными кознями – и сам, и с помощью сообщников своих. Но точно как пламя, раздуваемое дуновениями, обычно лишь мощнее разгорается, так и огонёк любви Божией, что затеплился в груди у Геральда в детстве, не могли потушить потоки искушений. Скорее наоборот, созрев летами и постепенно подавив имевшиеся пороки, он ежедневно утверждался в добродетелях. То в сердце своём он полагал некие горницы (Вульг. Пс 83:6), то восходил, по слову пророческому, на высоты земли (Ис 58:14). Видел бы ты, как осияла заря его святости день праздничный! Видел бы ты, как лилия растёт между тёрнами (Песн 2:1) и как с приближением зрелости всё шире раскрывались цветы его добродетелей!
Итак, находясь как будто на вершине всего, он вперил чувства души в Наивысшую красоту. И поскольку в ответ на его устремлённость к небесам его озарял внутренний свет, то он был способен осудить тьму мирских желаний. Разве не следует называть тьмой то земное вожделение, от которого слепнут любящие мир, увлекшись суетой? Но Геральд научился отделять драгоценное от ничтожного (Вульг. Иер 15:19) и почитал крайне недостойным лизать прах, зная, что зван на вечерю небесного Агнца. Весьма скорбел он о тех, кто из-за дружбы с миром, стал врагом Богу (Иак 4:4). Вкусив, как сладок Господь (ср. Пс 33:9), он брезговал прикасаться к «краденым водам», которые «слаще» (Вульг. Прит 9:17) и, скорее, оплакивал тех, кто, согласно блаженному Иову, с шумом убегает глодать корни можжевельника (Вульг. Иов 30:4), то есть вожделение, преисполненное терний.
Что до власти мирской, которой ему хватало вволю, то он презирал её всей душой. Но поскольку благоразумие требует, чтобы всё использовалось по назначению, он рассудительно распоряжался ею, дабы то, чем он обладал в жизни земной, послужило ему на благо в жизни вечной.
2. И призвал он Гаусберта, весьма почтенного и достохвального епископа, и неких других достойных мужей и наедине поведал им, что занимало его мысли. Ведь сей владыка Гаусберт был человеку Божию чрезвычайно дорог; связанные общностью святости, они питали друг к другу взаимные дружеские чувства. И открыл им Геральд, что жизнь земная ему не мила и что желает он принять иноческое одеяние; что намерен отправиться в Рим и передать по завещанию свои владения блаженному Петру, князю апостолов. После долгого обсуждения человек Господень Гаусберт, дальновиднее подошедший к делу, наконец посоветовал Геральду, оставшись в мирском одеянии, сохранить ради общего благополучия власть над провинцией, а имущество, коли так он желает, пожертвовать блаженному Петру. И не слишком настаивая на своём решении, дабы не проявить непослушания, Геральд согласился. Ведь он помнил слово Апостола о том, что лучше и правильнее быть иудеем – что переводится как «исповедующий» (стандартная интерпретация в то время, идущая от св. Иеронима) – втайне, чем в открытую (ср. Рим 2:28-29), и принял такой постриг, что от людей это было скрыто, а для Высшего наблюдателя очевидно. Ибо он подбрил свою бороду и дальше через голову удалил часть волос так, чтобы образовалось нечто, напоминающее венец (тонзуру – прим. пер.). А чтобы это осталось в полной тайне, он обязал клятвой знавших о постриге слуг не проронить о том ни слова, пока он жив. Думается, в итоге он таковым своим шагом снискал себе двойную награду. Ибо с одной стороны он, пылая любовью Господней, явил Богу знак своего обращения; а с другой, исполненный любовью к ближнему, с неохотою принудил себя ради блага других оставаться в одеянии, которого не желал. Ибо какой образ жизни он мог бы вести, чтобы оказаться любезнее Богу, нежели то, при котором он и помощью согражданам не небрёг, и ничуть не умалял личного совершенствования? Какой же образ жизни ценнее того, что и для многих полезнее, и ведом одному лишь Богу, Который, согласно Писанию, так всё управил своим Промыслом, что, хотя он вступил в брак с Лией, не лишён был и вожделенных объятий Рахили.
3. Он легко придумал уловку, чтобы совершенно скрыть свою тонзуру. Ибо он сбрил бороду, будто она тяготила его, и поскольку от затылка его ниспадали длинные волосы, он мог утаить венец на темени, которое прикрывал постоянно носимой головной повязкой. Поверх же льняных одежд он носил кожаные, поскольку такой род облачения был свойственен клирикам так же, как и мирянам. Но двух кожаных нарядов одновременно он никогда не надевал, но когда требовалось переменить его, требовал дать ему совершенно старый. Когда же он ехал верхом, его меч обычно везли перед ним, однако он сам никогда не прикасался к нему рукой. Издавна он повелел изготовить золотой крест для перевези своей или пояса, а на лошадях, украшенных подвесками он не имел обычая ездить. Из этого и подобного сему достаточно видно, как он радел об умеренности, а власть свою высокую презирал.
4. Затем он всецело предался служению Богу, а чтобы посвятить Господу свои владения, он отправился в Рим и передал блаженному Петру, князю апостолов по завещанию своё блистательное имение Орильяк со всеми доходами, дабы обеспечить полное довольствие монахов, которых он там намеревался собрать. Ибо горела душа его желанием учредить там общежительную обитель, где киновиоты проводили бы жизнь по своему уставу с аввой во главе. Также он установил ежегодные выплаты для передачи ко гробу блаженного Петра. В итоге, как он в пылкой душе своей задумал, так всё и исполнил согласно замыслу, и что постановил, то, с Божией помощью, довёл до конца.
Возвратясь, он приказал собрать отовсюду каменотёсов и каменщиков и повелел заложить основание для строительства церкви в честь блаженного Петра. Но сатана, ненавистник всего доброго, невесть какой уловкой спутал расчёты мастеров. Ибо основание было уложено ненадёжно и, когда уже истратили огромное количество денег и стены возвели на изрядную высоту, сцепления между блоками внезапно расторглись, и постройка рухнула. Однако муж сей не опечалился о том сверх меры. Ведь не печалится, как написано, праведный ни о чём, что случается с ним (Вульг. Прит 12:21). Он был совершенно уверен, что, хотя работа эта по такому случаю задерживается, награда за затраченный труд не пропадёт ни в коем случае. Он понимал, что этот крах был попущен Промыслом Божиим, ведь почти всегда любое предприятие, если Богу оно угодно, выполняется труднее. Ну и вообще по природе вещей что быстрей прирастает, то быстрей и клонится к упадку, а что труднее, то дольше держится.
5. Пришла пора Четыредесятницы, когда погода смягчилась и уже благоприятствовала строительству здания. Однажды утром Геральд, исполнив молитвенное правило, вышел из крепости, граничившей со стройкой. Пройдя немножко вперёд, он обратил взор туда и сюда и задумался, где бы лучше заложить основание церкви. Наконец, по Божию внушению, он выбрал место и приказал мастерам явиться обратно, вновь собраться с силами, прерванную работу возобновить, а начатую – усердно продолжить и возвести церковь сообразной величины и округлых очертаний (Раскопки 1944 г. показали, что храм, заложенный св. Геральдом, представлял собой романскую базилику с полукруглой апсидой), подобную церкви в честь святого Климента, которую некогда построил его отец. Ибо, как было сказано выше, отец его был благочестив и происходил из рода благочестивых.
6. А пока продолжалось строительство обители, мысли его постоянно вращались вокруг вопроса, где бы сыскать монахов доброго нрава, способных поселиться здесь и жить по строгому уставу. Но когда по причине редкости таковых найти их оказалось трудно, он затужил и не знал, что предпринять. И направил он тогда нескольких благородных юношей в киновию Вабре, где тогда с возрастающим пылом придерживались устава (бенедиктинского – прим. пер.), чтобы они там в общине навыкли к уставным правилам. Из них до нашего времени дожил один, который все описываемые нами деяния блаженного Геральда подтверждает как свидетель и готов собственноручно подписать.
Далее, когда эти юноши согласно приказу вернулись, они вскоре по причине отсутствия наставников разнежились точно девицы и перестали со всей строгостью соблюдать устав. Отчего вышло так, что предприятие не имело успеха. Правда, одного из них по необходимости пришлось поставить во главе прочих, но когда тот повёл беспорядочную жизнь, человек Господень чрезвычайно обеспокоился, поскольку ни его исправить не мог, ни другого предложить на его место. А когда он видел, как тот юноша и его присные шествуют стезёй порочной жизни, глубоко вздыхал, повторяя слова Давидовы: «О, Господи, расстрой совет Ахитофела!» (2 Цар 15:34)
7. Иногда при виде людей, склоняющихся ко злу, у него вырывался горестный вопль; тоскуя, он причитал, словно поражённый недугом, что люди эти погибают из-за любви к миру, что благочестие оскудевает, что беззаконие всё затопляет, что почти ни у кого в сердце не осталось невинности, а в устах – истины. Однако он не желал вступать с ними в препирательства, но молился Богу всемогущему, дабы умирил Он всех, и поручал служить святые Мессы, и всё чаще твердил слова Езекии: «О, Господи, мир и истина да пребудут во дни мои!» (Вульг. Ис 39:8) и ещё: «О, как оскудел праведный! о, как истощились верные между сынами человеческими!» (Вульг. Пс 11:2).
8. Пылко алкая небесного и презирая земное, он надеялся утешиться, хотя бы разделив с кем-нибудь свою алчбу. Соответственно, день и ночь душа его горела и, не в силах забыть своё желание собрать монахов, он всё чаще беседовал об этом с близкими и друзьями. Ибо от сего он приходил в такое волнение, что восклицал иногда: «О, если бы кто предложил мне такой договор, по которому я бы получил благочестивых иноков, а взамен отдал им всё, что имею, и зажил бы затем жизнью нищего! Я бы принял такой договор без малейшего промедления!» Отвечая на это, друзья как-то сказали ему: «Неужели в здешних краях недостаточно монахов, из которых вы могли бы собрать общину по своему желанию?» Но он с чрезвычайным напором произнёс следующую речь: «Настоящие монахи уподобляются блаженным ангелам; если же они возвращаются к мирским страстям, то по праву сравнимы с ангелами падшими, не удержавшимися в местопребывании своём из-за собственного отступничества. Ибо, уверяю вас, добрый мирянин несравненно лучше монаха, преступившего свои обеты». Когда же они возразили: «Почему же вы тогда оказываете столькие благодеяния инокам не только первого рода, но и другого?» А он, по обычному смирению своему, принижая дела свои, молвил: «Да ничего я не делаю! Если ж, как вы говорите, и делаю нечто, то в уверенности, что правдив Обещавший вознаградить того, кто даст чашу холодной воды во имя Его (Мф 10:42). Вот бы они сами увидели, каковы они в очах Его! Воистину кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника (Мф 10:41)». Далее он в этих и подобных им выражениях открыл им, что услады жизни земной ему не милы, что пламенно алчет он неба и что готов был бы оставить все достояния свои, если бы нашёл кого-нибудь достойного их принять.
Верна народная поговорка: захотел – считай сделал. Потому-то и ненавидящий брата своего называется человекоубийцей (1 Ин 3:15). А Иоанн Евангелист испил от чаши страстей, хотя при этом почил в мире (Мф 20:22). Итак, если намерение вменяется за свершение, то Геральд никоим образом не лишён награды, обещанной тому, кто оставил всё (Мф 19:29).
9. Итак, пускай и с неохотой, он оставался в миру. И хотя недоставало ему сотоварищей, с которыми вместе он мог бы оставить мир, всё ж дивным образом он был совершенно занят делом Божиим. И настолько радел он о чтении Слова Божия попеременно с молитвами, предаваясь то тому, то другому, что удивленья достойно, как он мог прилагать к этому такие усилия, как мог он постоянно с охотой творить такое множество псалмов, особенно когда в промежутках он выполнял другие обязанности. Он не устранялся чересчур упорно от исполнения необходимого, но уделив по случаю немного внимания внешним делам, он поскорее стремился вновь припасть к сладостным источникам псалмопения. Ну а как благоговейно стоял он в церкви, то не передать: но казалось, что он созерцает некое божественное явление, и одухотворённый облик его напоминал слова пророческие: «Жив Господь, пред Которым я стою!» (3 Цар 17:1).
Покажем это на примере. Настал день Вознесения Господня – великое торжество [solemnis], и поэтому Геральд поспешил на празднование его в монастырь Солиньяк [Sollemniacus] (Недалеко от Лиможа. Воздвигнутый по преданию св. Элигием во времена короля Дагоберта, он был разрушен во времена последовавших смут, но восстановлен Людовиком Благочестивым, сыном Карла Великого). И он не позволял службу столь великого празднества ни исполнять без должной торжественности, ни укорачивать свершение обряда, как водится у большинства. И вот, монахи, собравшись там, подготовили для него седалище и узорчатый подколенник, как подобает столь великой и важной особе. И когда Геральд, обойдя алтари, вернулся к тому месту, братия начали службу, как принято, протяжными песнопениями. Сеньор же, пока не завершилась Месса, стоял так глубоко погрузившись в созерцание, что ни присел, ни откинулся на спинку седалища ни разу, самой неподвижностью тела являя незыблемость ума. А мы не так – мы молимся словно во тьме и лику Божию воссылаем набожные хвалы скорее выспренним голосом, чем простотою сердца. И вместо того, чтобы разумение ума сообразовывать с голосом, мы погоняем голос вслед за суетливым умом. Геральд же, вспоминая слово апостольское: «Богу же мы открыты» (2 Кор 5:11), так вёл себя, будто был пред взором всевидящего Судии.
10. И прославила Божественная милость пред лицом людей того, кто Её перед лицом злобных прославил в исполнении Божиих заповедей. Хотя время Антихриста уже близится и чудеса святых должны бы прекратиться, Бог, памятуя обещание Своё: «Я прославлю прославляющих Меня» (1 Цар 2:30), всё же изволил прославить сего слугу своего даром исцелений. И дар сей был такого рода, что Геральд помогал больным, даже отказываясь по смирению своему возлагать на них руки, а зачастую и не находясь рядом, и не желая исцелять. Так, у больных повелось похищать воду, которой он обычно омывал руки, и большинство от неё оздоровлялись. Хотя, чтобы придать больше вероятия сказанному, следует упомянуть некоторых лиц.
Ибо жил подле монастыря Солиньяк некий селянин со слепым сыном. Он давно оплакивал его, угнетаемого равно слепотой и нищетой, и вот ему было указано в некоем видении, что следует отправиться к господину Геральду и воду, которой тот омыл руки, возлить на глаза своему сыну. Мужик поверил видению и, придя к сеньору, рассказал о сне. Тот, услыхав сие, смутился духом, вострепетал и, избегая гордыни, сказал, что то была прелесть [illusio], которая и селянина обманула, и его обмануть желает, соблазняя недостижимым; что мужик заблуждается в таковой своей тщетной надежде. Разрыдался отец, измученный слепотою сына, и, уразумев, что отказывается человек Господень по смирению своему, притворился, что уходит, а сам выпросил у одного из слуг ту воду. Придя домой, он слепые очи сына, призвав имя Христово, омыл, и тот обрёл зрение. А за этим событием последовало другое деяние.
11. Один мальчуган в Орильяке давно хромал. А был он в учениках у некоего кузнеца и учился ремеслу, которым ему предстояло кормиться. Между тем он получил во сне указание, что он так же должен испросить той воды, но кузнец, кому предстояло ходатайствовать о том, знал, что в таких вопросах человек Господень чрезвычайно суров, и потому не посмел просить воду в открытую, но тайно исходатайствовал её у прислужников. И конечно, когда он окропил полученной водою малоподвижный член, тому вмиг сила Божия возвратила естественную подвижность.
Весть о чуде, разумеется, постепенно разносилась молвой и дошла, наконец, до сведения сеньора. Потрясённый необычностью события, он сказал, что чудо свершилось не по его заслугам, но ради веры тех, кто ту воду передал кузнецу, причём совершенно без его ведома.
Когда же ему не удалось выяснить, кто это сделал, он разразился страшными угрозами, чтобы никто в дальнейшем никогда не смел творить такого, и объявил, что, если дерзнёт на то раб, то ему отрежут язык; если свободный, то больше не быть тому среди его людей. Ибо ничего он не страшился сильнее похвалы. И будучи благодетельным с врагами своими, с хвалителями он казался суровым.
12. В Пустоми, славной собственной его вотчине, некая слепая женщина обрела зрение от воды омовения рук его. Это стало известно всем, от него с превеликой тщательностью скрывалось; больше ради того слуги, который передал воду женщине. Ибо никто не мог легкомысленно отнестись к недавней угрозе, зная, что сеньор не оставит безнаказанным нарушителя, если ему удастся его обнаружить.
13. Подобным образом, когда он сделал остановку в часовне близ деревни под названием Круцикула («Крестик», возм. нынешняя Круазетта в 48 км от Орильяка), некая другая женщина, из числа его служанок, прозрела от его рукомойной воды. Узнав об этом, он человека, передавшего воду, по имени Раббольд, настоятельно допросил, дознался и немедля прогнал от себя.
Но прошло какое-то время, и некий благородный муж по имени Эббон поделился с сеньором своим рассуждением о том, что он, возможно, поступал против воли Божией, когда, упорствуя в чрезмерном смирении, небрёг даром, коим его наделило Небо, и тех, кому мог бы помочь, отсылал в бедственном состоянии. Вдруг дар этот был дан ради них? Уж лучше было бы просящим уделять то, за чем они вынуждены обращаться, а не слишком бояться ни превозношения, раз сам он хвалы не жаждет, ни самоуправства, поскольку искавшие помощи упоминают, что были на то надоумлены Богом. А главное, опыт показал, что чудо исцеления, о котором они у него просили, неоднократно свершалось, причём без его ведома.
И хотя Эббон продолжал толковать об этом, Геральд, вздыхая, плакал и говорил, что страшится, как бы не было это обманом диавола, которым он его, пользуясь случаем, хочет уловить и подстраивает это, чтобы лишить его награды за добрые дела, если он вообще когда-нибудь что доброе сделал. Наконец, уступив мольбам и доводам, он принял обратно изгнанного Раббольда и велел дать женщине двенадцать монет.
14. Зная, что тишина ума сохраняется лучше при попеременном молении и чтении, он, как сказано выше, просил возглашать себе Слово Божие. Поэтому он и завёл обычай, чтобы ему читали за обедом, и это чтение не пропускалось даже в присутствии гостей. Однако, снисходя к ним, он подчас приказывал чтецу остановиться и просил тех, кто, по всей вероятности, разбирался в этом, пояснить смысл прозвучавшего отрывка. Когда же те, к кому он обращался, настоятельно упрашивали его самого сказать слово, он тогда отвечал обстоятельно, точно сведущий знаток, однако так, чтобы и клириков не постыдить. Когда после трапезы все расходились по домам, ему продолжали читать, в основном, те отрывки, что пропускались при чтении Писания в Церкви. А пока он внимал чтению, никто не смел просто так отвлечь его по какой-либо причине, ибо, согласно словам Иова, подданные трепетали пред ним «и света лица его не помрачали» (Иов 29:24).
О речах и беседах его сохранились дивные воспоминания. Ибо не было ничего милее его слов, сказанных в радостном расположении духа, но когда изрекал он упрёки, они были точно стрекала, и их страшились почти сильнее телесных наказаний. Прежде, чем что-нибудь дать, он очень медлил, но потом, если уж давал, не забирал. Если он узнавал о священнике дурное мнение, то всё равно не пренебрегал служимой им Мессы, ибо знал, что святость Таинства не убудет от греховности человека. И если при рассмотрении чужих деяний он проявлял и чуткость, и кротость, в зависимости от достоинства дела, то свои свершения принижал. Но чем ниже он сам оценивал их, тем, конечно, драгоценнее они становились для Высшего наблюдателя.
15. Поскольку он был, так сказать, поглощён волнами алчбы небесной, уста его наполнялись тем, чем обиловало сердце (Мф 12:34), и закон Господень почти никогда не сходил с его уст. Ибо он отметил для себя некоторые слова, которые явным образом подходили к его повседневным делам. Так, утром, прежде чем начать говорить, он произносил следующее: «Положи, Господи, охрану устам моим, и огради двери уст моих» (Пс 140:3), также и прочее в том же роде приурочивал к каждому действию: когда просыпался, когда вставал с ложа, когда обувался, когда одевался и препоясывался, и уж во всяком случае, при отправлении в путь или начале любого дела, дабы явным образом, согласно словам Апостола, всё делать во имя Господа (Кол 3:17). Иногда же, когда доводилось ему сидеть среди немногих или одному, он надолго задумывался неизвестно о чём и, источая слёзы, судорожно вздыхал из глубины сердца, и всякий легко мог понять, что мысль его занята иным, и ничто земное не даст ему утешения. Такова была его речь и таково молчание, что уста его возвещали хвалу Господу (Пс 50:17) и помышление сердца его было пред Ним (Пс 18:15).
16. Его люди знали, что больше всего он желал облечься в иноческий чин. Но будучи дальновиден, он понимал, что если кто, призванный к возвышенному житию, обольстится любовью к земному, то его низвержение с высоты куда страшнее, и поэтому предпочитал оставаться как есть, нежели без испытанных подвижников приступать к столь трудному предприятию. Поэтому, если посмотреть на его устремление, то он воистину соблюдал монашеские обеты в своём служении Христу. И великой похвалы достойно в мирском одеянии исполнять иноческие правила, как и, напротив, чрезвычайно постыдно в облачении инока искать мирских благ.
Итак, поскольку у мужа сего, как сказано выше, не было братьев, с которыми хорошо и приятно жить вместе (Пс 132:1), то пребывание в земной жизни было ему отвратительно. И как некогда голубь Ноя, который, не находя вовне места покоя, возвращался в ковчег и к самому Ною (Быт 8:9), так и сей муж среди волн этого мира – устремляясь в тайные покои своего сердца, почивал там в радости Христовой. Не уподобился он вороне, которая цепляется за мертвечину плотских удовольствий, ибо отвергала душа его утешение земной славой, но услаждался он памятованием о Боге своём; и устремляясь в тайные покои сердца, как в ковчег, таил сладость под языком своим (Иов 20:12). Ибо не позволял он себе восторгаться беззаконием в сердце своём, страшась, что не пожелает услышать его Господь (Вульг. Пс 65:18), но наоборот, те грехи, которых человеческое естество избежать не в состоянии и которые кажутся нам лёгкими, а ему – тяжкими, он всегда держал пред очами и усердно исповедовал, дабы без сомнений принять от Бога милостивое отпущение прегрешений сердца своего. Ради чего Царь его и Господь милосердно путеводил его в правде пред лицом Своим (Пс 5:9) и благосклонно внимал гласу вопля его (Пс 5:3).
И такое усердие прилагал он к тому, чтобы ночевать в пути близ церквей, что в течение многих лет не провёл ни одной ночи вдали от храма, кроме одной, пришедшейся на канун праздника Невинноубиенных младенцев, по причине путешествия. И всегда его сопровождало множество клириков, вместе с которыми он непрерывно утруждался на ниве божественного делания. Также он возил с собой все необходимые богослужебные принадлежности, которые и употреблялись на службах Божиих, проводимых с огромным вниманием и благоговением, особенно в праздничные дни. На ночную службу он обычно приходил в храм гораздо раньше всех, а по завершении её он обыкновенно оставался один. И в такое время он тем сильнее, чем тайнее, ощущал вкус внутренней сладости. И затем уж, радостный и весёлый, он уходил либо спать, либо к своим людям. Он усвоил себе образ жизни, способный удивить любого настоящего мудреца, ибо великая небесная благодать изобиловала в нём. Своих жизненных правил он придерживался и во внешнем распорядке, так что слугам его было известно, чем он будет заниматься в каждый день года.
17. Он взял себе за правило как можно чаще приезжать в Рим. Говорят, он путешествовал туда многократно; нам же с уверенностью сообщали о семи разах. Ибо поскольку человеческому естеству свойственно всегда желать видеть свет, Геральд, будучи человеком духовным, устремлялся к духовному лицезрению оных двоих светочей мира – Петра и Павла. И поскольку их самих он пока не мог узреть, то старался почаще навещать их гробницы и храмы, а имущество своё завещал блаженному Петру. Он установил для себя правило каждый второй год спешить к их гробам, повесив на шею десяток солидов, принося их как будто оброк Господу, словно молящий раб. Но кто достойно опишет то благоговение, с коим он исполнял сие правило! Настолько благодетелен он был к нуждающимся, что едва ли хоть одного нищего (которые там толпились во множестве) миновала его щедрость, так как он крепко веровал, что будет выслушан, если сам услышит крики нищих. Щедро жертвовал он и монастырям, встречающимся вдоль пути. Так что молва о его великой благости гремела всюду и повсеместно. Поэтому и монахи, и паломники, а равным образом и бедняки, которых он принимал, как гостей, настоятельно расспрашивали проезжавших в то время в Рим: «Граф Геральд едет? А когда он приедет?» Даже сами марруки (арабы), горделивые жители Альп, считали, что нет ничего выгоднее, чем помочь в переноске пожитков Геральда через перевал Монжу.
18. Как-то раз он снова пустился в этот путь. Когда же прибыл он в город под названием Асти, некий вор угнал двух из его вьючных лошадей. Придя же к некоей речушке, тщетно пытался перевести их через неё, пока не был схвачен людьми господина Геральда. Который, получив обратно своих лошадей, ничего вору не сделал.
19. Один раз, когда он держал тот же путь, с ним ехал некий монах по имени Ариберт – муж, весьма усердный а посте. Общество его услаждало Геральда, ибо когда он встречал кого-нибудь, ведущего благочестивую жизнь, всегда проникался к таковому искренней любовью. И вот как-то случилось, что не было рыбы, которую постник тот вкушал обычно с хлебом. Когда в ответ на вопрос сеньора, готово ли для его спутника привычное кушанье, слуги ответили, что для него нет ничего, кроме хлеба, он встревожился и воскликнул: «Да что ж это такое нынче творится! У нас будет полноценная трапеза, а у сего слуги Божия – скудный паёк?» А день был беспостный.
Пришло время мыть руки; Самуил (который и рассказал настоящий случай) побежал за водой и на берегу реки вдруг обнаружил рыбёшку – она лежала и билась, по-видимому, выбросившись из воды. Схватив её, он, радостный, побежал к сеньору, крича: «Глядите! Бог послал вам эту рыбу! Я нашёл её у воды!» «Слава Богу!» – отвечал Геральд. И пока рыба готовилась, он, войдя в палатку, преклонил колени и какое-то время со слезами молился. Ведь таково было глубоко усвоенное им правило, что ничего не следует предпочитать Христу (Устав св. Бенедикта, гл. 4, 21), но за всё что случится благоговейно воздавать Ему благодарность. Встав с молитвы, он, весьма радуясь, присоединился ко всем прочим.
А когда они сидели вместе за столом, постник тот наелся досыта и, поскольку часть рыбы ещё оставалась, сеньор обратился к нему с вопросом: «Брат! Почему ты не доедаешь рыбку? Ведь ты больше ничего не будешь?» Когда же тот заверил его, что сыт, сеньор попробовал, хороша ли рыба. Найдя вкус её превосходным, он сам поел вволю и всем присутствовавшим раздал по кусочку как благословение. Все возблагодарили Бога, признав, что и находка рыбы, и преизбыток остатков её – Божий дар. А была она в полфута величиной (ок. 15 см, если св. Одон имеет в виду римский фут, – прим. пер.).
20. Снова, когда он ехал в Рим и прибыл в тосканский город, который именуется Лукка, подошла к нему некая женщина и сказала, что получила видение, согласно которому он вернёт зрение её сыну. Услыхав это, он укорил женщину и, припустив своего мула, поспешил скрыться.
Далее женщина спрашивала у кого только могла, как бы выпросить у Божия человека чаемое благословение (так как, возможно, кто-то из слуг сказал ей, что от рукомойной воды его происходили чудеса). Однако сеньор, ещё более настороженный настойчивостью женщины, каждый раз, когда мыл руки, приказывал прямо перед ним выливать воду на землю. А женщина всё следовала за ним, надеясь, что он как-нибудь позабудет, что воду нужно вылить. Наконец, без его ведома получила женщина воду, промыла глаза сыну и зрение немедля вернулось к нему.
Когда же человек Господень уезжал из города, женщина та представила ему прозревшего сына. А когда все стали восхвалять это деяние, он молча и плача удалился. И никто не смел упоминать об этом и тому подобном в его присутствии.
21. Расскажу кое-что странное и почти невероятное, положившись, однако на заверения двух свидетелей. Они сообщают, что сей человек Господень возвращался из Италии по дороге, которая идёт в Лион от Турина. Он уже пересёк Альпы и вступил в чрезвычайно безводную, как говорят, местность, поскольку она лежала на пути. Случилось же так, что и запас вина весь вышел. А поскольку тот край был давно опустошён сарацинами, то кроме воды там было не найти и вина, и путники начали мучиться сильнейшею жаждой. Они приложили все силы, чтобы проделать эту часть пути как можно быстрее, но пешие люди и вьючные лошади выбились из сил. Поэтому сеньор был вынужден объявить небольшой привал. Унылые люди повалились на траву, а лошади, томимые жаждой, бродили там и сям по пастбищу.
Тогда один из клириков, не желая затягивать задержку, поднялся, чтобы согнать лошадей и навьючить их. И вот он нашёл ямку, полную жидкости; удивился и, желая выяснить что это, склонился над ней. А от той жидкости, меж тем, повеяло ароматом вина. Тут, возрадовавшись, он помчался к сеньору и возвестил: «Я нашёл сам не знаю что, но как будто вино». А сеньор ему молвил: «Ты что, сошёл с ума? Вот бы ты хотя бы воды нашёл! Да откуда здесь вино?» Но монашек, взявши кувшин, почерпнул той жидкости и принёс Геральду. Принесённая жидкость оказалась не только на вкус, но и цветом как вино. Тогда сеньор приказал капелланам, взявши крест и реликварии, провести над ямкой с жидкостью обряд изгнания бесов и освящения воды. После того повелел, чтобы во имя Христово попробовали и выяснили, что это. Когда окончательно стало понятно, что это вино, человек Господень в огромном изумлении и радости возблагодарил вместе со всеми Бога и прежде, чем самому напиться, указал раздать жидкость всем, не дозволив, однако, никому наполнить ею фляги.
Записано это со свидетельства тех, кто заверяет, что это видел. Однако то, что ныне происходит на его могиле, принуждает поверить всему, что только ни услышишь о нём.
22. Эти поездки святой муж предпринимал часто. И не в палаты королей, и не в дворцы маркизов, и, конечно, не на собрания князей он стремился, но, как сказано выше, старался как можно чаще навещать небесных вождей – Петра и Павла. При этом он с пылким благочестием посещал и другие святые места: например, гробницу святейшего дома (domi – «господина»; титулование бенедиктинского аввы) Мартина, а равным образом и блаженного Марциала. Наверно, созерцал он в духе, как сии воинства блаженных ликуют в небесных чертогах, ведь вскоре ему предстояло причесться к ним, и он уже отчасти предвкушал радость от Господа своего.
23. По ту сторону Сутри, близ городской крепости было тростниковое поле, называемое полем святого Мартина, где обычно располагались лагерем паломники в Рим. Пока слуги ставили там палатки, сеньору довелось стоять в одиночестве, и подвели к нему некоего слепца. Настоятельно умоляя, тот просил, чтобы господин соизволил пожаловать ему воды, касавшейся рук его. Сеньор приказал ему стоять на месте и молчать. Затем, войдя в палатку, он помолился какое-то время перед мощами святых. Все слуги занимались порученными им делами. А поскольку они были заняты, Геральд понял, что может действовать незаметно и позвал кого-то, чтобы тайком ввёл слепца. Затем он тщательно вымыл руки, а в оставшуюся воду обмакнул пальцы и осенил её мощами. Едва слепец возлил её на незрячие очи, тут же стал видеть. Он было воскликнул, но человек Господень заставил его смолкнуть и вместе с ним воздал благодарение величию Божию, а потом, обрядив его в одно из своих одеяний – далматик, тайно вывел из палатки.
24. Также при возвращении из Города он прибыл в субботу к некоей церкви близ местности, где виднелись кучи серы (Месторождение серы в Баньи-ди-Стильяно около Манцианы, что лежит на пути из Рима в Витербо). Когда назавтра его люди пожелали двинуться в путь, он удержал их, сказав, что из почтения к дню воскресному следует задержаться хотя бы до девятого часа. Эта задержка отнюдь не прошла без пользы, ибо когда, торжественно отслужив Мессу и отобедав, они уже выдвигались в путь, подъехал к ним кто-то на кляче и сказал, что сбился с пути. Господин Геральд, не мешкая, приказал принять его.
Когда же они проезжали мимо Абриколы, встретился им некий слепец, который сидел при дороге и спрашивал проезжающих, нет ли среди толпы кого-нибудь по имени Геральд. Так получилось, что один из наших братий, тогда ещё каноник, двигался в одной веренице с господином Геральдом, шествуя пешком по обету; утомившись, он подошёл к слепому и, когда тот спросил о господине Геральде, ответствовал, что тот идёт следом. «Но для чего, – спросил каноник, – он тебе так настоятельно нужен?» Тот молвил: «Девять лет уже, как несу я мучительное бремя слепоты, но сей ночью во сне мне было велено прийти сюда, найти Геральда – паломника ко святому Петру, упросить его омыть руки и возлить ту воду на слепые мои глаза». Услыхав это, клирик стал там и ждал, пока не подъедет человек Господень Геральд.
Тут надо заметить, что у Геральда был обычай ехать с замотанной головой в одиночестве – так он свободнее мог петь псалмы. Когда ж он приблизился, клирик шепнул слепцу: «Вот он и здесь». Тот учтиво попросил графа приостановиться чуточку и тут же поведал что видел во сне. Сеньор покраснел, изменился в лице и, стараясь забыть услышанное, двинулся прочь. А слепец заклинал его мольбами многими остановиться, помочь несчастному, не отказывать в чаемом благодеянии. Спутники сеньора открыто просили его о том же. И он, поразмыслив, вспомнил, наверно, что, согласно Апостолу, не должно нерадеть о пребывающем в себе даровании (1 Тим 4:14), ответил обычными своими словами: «Помогите, святые Божии!» и остановился. А поскольку в той холмистой местности было полно ручьёв, ему немедля доставили воду. Тогда он спешился и омыл руки, сказав: «Да будет воля Божия!» И поспешил тронуться в путь. Слепой же без малейшего промедления возлил на себя воду и чудо не преминуло свершиться. Так внезапно обрёл он зрение, что немедля побежал за человеком Божиим, крича: «О святой Герард! О святой Герард! Слава Богу! Я вижу!» А тот так пришпоривал мула, убегая от хвалебных криков, так спешил покинуть Абриколу, что спутники смогли нагнать его лишь на второй день.
Воистину должно чтить эти руки, наделённые даром творить таковые исцеления: они сияли чистотою, святой муж хранил их незапятнанными и отрясал с них всякую мзду (Вульг. Ис 33:15). С другой стороны, как несчастны те, у которых правая рука полна мздоимства! (Пс 25:10). Поскольку написано, что огонь пожрет шатры мздоимства (Иов 15:34).
25. О событиях, происходивших с ним во время паломничеств, есть немало иных рассказов, но мы, избегая многословия, пропустим их, а добавим один, потому что в нём сообщается о чуде иного рода.
Как-то, когда он ехал в Рим и уже находился в Италии, услышал он в воздухе некий голос: он позвал его и сообщил ему о кончине своей. Геральду показалось, что голос принадлежит одному человеку по имени Гирбальд, оставшемуся у него на родине. И вот, позвав одного из своих людей, он спросил, не известно ли ему что о Гирбальде. То ответил, что последний раз видел его недужным. Геральд велел отметить время и читать за него заупокойные псалмы. Когда он вернулся на родину и спросил о том человеке, ему сообщили, что тот преставился как раз в тот день, когда голос его послышался в воздухе.
26. А после святых своих паломничеств он любил уединяться в отдалённых местах, словно бы следуя тем словам Псалмопевца, в которых он говорит: «Далеко удалился бы я, и оставался бы в пустыне» (Пс 54:8). Ибо там искал он отдохновения от мирской толчеи и от шума судебных тяжб, свободнее предаваясь служению Богу. Когда ради этого он остановился при часовне под названием Катусерия (Ныне коммуна Катю департамента Ло, примерно в 100 км на юго-запад от Орильяка) на праздник Иоанна и Павла (26 июня), некая селянка вошла в сад по какому-то делу и внезапно крупная капля крови появилась у неё на руке, которая тут же стала опухать. Перепугавшись, женщина с воплем бросилась к человеку Божию и, показывая руку, умоляла смилостивиться над нею. А он немедленно повелел собрать клириков и отслужить за неё Мессу, а затем освятить воду и этой водою смыть каплю крови. Сам же при этом смиренно стоял в сторонке, чтобы ни в коем случае чудо не приписали его добродетели. И как только обмыли руку той женщине, тут же кровь и опухоль исчезли, и она, здоровая, удалилась.
27. Поскольку то, упомянутое нами, место, будучи весьма удалённым и тайным, полюбилось ему, то он бывал там часто. Как-то раз он встречал торжество Успения святой Богородицы Марии в той церкви и, когда святая Месса завершилась, он отправился к своим людям. Ведь у него был обычай: после продолжительных и непрерывных молитв уделять время совместным беседам, чтобы каждый, у кого было требующее обсуждения дело, получил возможность сказать. Итак, когда пришёл он к своим людям, некто, заведовавший приготовлением пищи, сказал ему: «Простите, господин, но к праздничному столу не удалось найти ничего, кроме солонины». На что Геральд ответил: «Не беспокойтесь, ведь если Богородице будет угодно, то в Её праздник ни в чём не будет у нас недостатка». И едва он это сказал, как со скалы, нависавшей над тем местом, сверзился олень. Слуги, дивясь и одновременно радуясь, принесли его и приготовили для сеньора изысканное блюдо из оленьего мяса, которое в эту пору особенно вкусно.
И не должно показаться невероятным, что Бог в щедроте Своей дал пищу ему столь неожиданным образом, ибо он к славе Божией, следуя писанию апостольскому, ел кусок свой с нищими (ср. 1 Кор 10:31 и Лк 14:12). Никогда, как свидетельствуют ныне живущие воспитанники его, не затыкал он ухо свое от вопля бедного (Прит 21:13). Сей святой был, как тот, по словам Псалмопевца, блаженный, кто помышляет о бедном (Пс 40:2), когда внимал голосам взывающих, глубоко вздыхал и всегда отвечал им сострадательным словом.
28. Вы были знакомы с графом Раймундом, сыном Одона. Он коварно захватил и держал в плену племянника господина Геральда по имени Бенедикт – виконта Тулузского. Брат же его, Райнальд отдал себя в заложники и выручил брата. А господин Геральд, услыхав, что он обменял свою свободу на братнину, загорелся сильнейшим желанием помочь племяннику. Однако Раймунд откладывал его выдачу, втайне рассчитывая вновь захватить Бенедикта и держать в плену обоих. Семь месяцев истекло, а человеку Господню ничего не удалось сделать для освобождения племянника. И однажды сестре своей Авигерне он, как бы сетуя об этом, сказал: «Почему ты прекратила молить Христа о своём сыне? Явно мы слабы верой, либо, скорее, не достойны, чтоб Он нас услышал». И сказав так, расплакался. С той поры он, так сказать, до мозга костей предался Господу в молитвах. Ещё и авву Родульфа он однажды направил к Раймунду, который, ничего толком не добившись, вскорости повернул назад. Однако следующей ночью привиделось тому Раймунду во сне, что человек Господень Геральд стоит перед его кроватью и бьёт его ладонью, приговаривая: «Почему ты не слышишь? Я столько раз просил! Твёрдо знай: если ты и дальше будешь удерживать заложника, не видать тебе счастья». От слов этих Раймунд пробудился и, обдумав видение, вострепетал. Позвав своих людей, он сообщил им, что ему приснилось. Тут один из них, кто до сих пор в основном лишь разжигал вражду, по неизвестной причине также перепугался и стал убеждать графа поскорее просить у господина Геральда мира, а иначе, напомнил он, смерти не миновать. Раймунд немедля послал на постоялый двор за аввой Родульфом с приказанием вернуться. Когда тот пришёл, граф втайне поведал ему, как человек Господень устрашил его в видении, тут же передал ему заложника и смиренно молил Родульфа помочь ему вернуть расположение господина Геральда.
Так Геральд побеждал с божественной помощью и, согласно слову Писания, унижал горделивых земли (Вульг. Ис 45:2).
29. Однажды в ту самую пору Геральд поспешал на переговоры с графом Раймундом и, когда он приблизился к реке, называвшейся Аверон, кто-то упомянул в разговоре, что не видать, мол, ему сегодня рыбного блюда. И как раз когда об этом зашла беседа, спутники сеньора увидели рыбу, именуемую голавлем, плывущую прямо на них. Один из них (кто и сообщил нам об этом случае) ударил рыбу дротиком и ранил. Раненная, она отпрянула немножко, но затем снова возвратилась к берегу, куда направлялась, и оставалась там, пока кто-то, протянув руку, не поймал её. А размеров она была не маленьких.
И вот, человек Господень, воздав благодарение Богу, попытался унять остальных, величавших это чудом, уверяя, что им-де просто посчастливилось. И, возможно, кто-нибудь скажет, что это и в самом деле могло бы произойти по случайности, однако, думаю, вряд ли он припомнит, чтобы на его глазах какая-нибудь рыба из такой широкой реки, как Аверон, сама рвалась к людям на берегу.
30. Так что правильно считать чудом и то, что рыба выбросилась из воды, и то, что олень неожиданно упал со скалы, также то чудо, что рыба в реке сама просилась в руки. Но гораздо удивительнее то, что Небеса доставили человеку Божию в пропитание в другой раз.
Ибо недалеко от монастыря Фижак (Ныне город в департаменте Ло, расположенный примерно в 50 км к юго-западу от Орильяка) был скит в честь Св. Григория Великого, коим руководил некий пресвитер по имени Геральд, к которому ради святости его человек Божий Геральд питал огромную любовь и дружеское расположение, и который ещё перед концом своей жизни из любви к Богу ушёл в затвор. И вот, заехал как-то раз к нему человек Господень Геральд и, облобызавшись с ним после приветственной молитвы, спросил: «Чем попотчуешь нас, брат Геральд? Ведь мы к тебе на завтрак!» Говорил же он так вольно потому, что они со священником были накоротке. А тот с радостью отвечал: «Если угодно будет твоей милости, господин, то не уйдёшь голодный. Хотя могу предложить тебе только хлеб и вино, но поищу, вдруг найду ещё сыру либо яиц». Тогда сеньор молвил: «Не утруждайся, ведь день нынче постный, так что нам даже на благо, что нет кушаний – вот и случай поесть поскромнее». Но когда пресвитер, спеша приготовить угощение, зашёл в каморку, то увидел на блюде рыбу. Изумившись, он тайно спросил слугу, кто принёс её. Тот сказал, что не знает, и уверял, что здесь никого не было, кто мог бы это сделать. Тогда пресвитер, вышедши к сеньору, спросил, не соизволит ли он проследовать в каморку, и когда тот вошёл вслед за ним, показал ему рыбу. Поражённый и восхищённый, Геральд вместе со священником возблагодарил Бога. Однако его и слугу связал клятвой никому не сообщать о том, пока он жив. Но постепенно о чуде стало известно многим, ведь Божий промысел, прославляющий всех святых, открывает их, порой, даже против их воли. Воистину, помнит Господь о своём обещании, и ищущие Его не терпят нужды ни в каком благе (Пс 33:11). Впрочем, это не должно показаться невероятным, ведь мы часто читаем о том, как Бог чудесным образом подаёт слугам своим то питьё, то пищу.
31. Недалеко от Орильяка есть село Марколе, близ которого расположена скала, округлая от природы. Как-то раз, когда господин Геральд проезжал теми краями, некто из его свиты по имени Адральд заявил спутникам, что может вспрыгнуть на верхушку скалы, что немедля и проделал ко всеобщему удивлению. А говаривали, что Адральд этот был сведущ в волхованиях и колдовстве. Когда сеньор подъехал, передние остановились и обратили его внимание на прыжок. Он, полагая, что одной ловкостью такого проделать невозможно, поднял руку и осенил Адральда крестным знамением. После чего он, как ни старался, вновь запрыгнуть на ту скалу не мог. И так стало понятно, что проворство его достигалось волшбой, которая после крестного знамения помогать ему уже не могла, и что велика добродетель господина Геральда, против которого вражья сила ничего не могла сделать.
32. Раз уж я сообщил о его крестном знамении, то расскажу, что он ещё совершил с его помощью.
Он чтил праздник святого Лаврентия и однажды праздновал его в одной из своих часовен недалеко от деревни Аржанта (Ок. 50 км к западу от Орильяка). И вот, с одной из его служанок там случился тяжкий припадок. После того, как он усердно помолился о ней, она продолжала принародно свирепо скрежетать зубами и бесноваться, и все почтительно просили человека Господня перекрестить её. Он по свойственному себе смирению отказывался, но, поскольку она не прекращала бушевать, по настоянию окружающих, наконец, поднял руку и осенил её крестным знамением. Изблевав грязную кровь, она немедленно исцелилась. Когда все громогласно прославили Бога и стали величать Геральда, он унял их суровым выговором, сказав, чтобы величали единственно милость Божию да святого Петра, в честь кого была тамошняя церковь. А была это та самая церковь, где он останавливался, когда слепая женщина, о которой было сказано выше, получила исцеление от его рукомойной воды.
33. Некий муж по имени Херлоард, упав с лошади, сильно ушиб себе колено. От сильной боли он шесть дней не мог есть. Убедившись, что никакое средство ему не может помочь, он послал в Каденак (Ок. 50 км на юго-запад от Орильяка), велев тайно раздобыть рукомойной воды господина Геральда. Удивительно, но едва он окропил этой водою колено, боль тут же прошла, и он поднялся здоровый.
Немало ещё чего сообщают, достойного и пересказа, и восхищения, но, поскольку это идёт от народа, а не подтверждается четырьмя упомянутыми свидетелями, то лучше мы о том умолчим, хотя не неведомо нам, сколь многочисленны те свершения его, о которых не знает никто или немногие. Ведь по обычаю благочестивых и добрых людей он всегда хранил смирение как зеницу ока и сколько мог утаивал деяния свои. Когда же они вопреки его желанию открывались, он запрещал прославлять себя за них.
34. Итак, о чудесах его довольно. Удовлетворятся даже те, кто мерит славу святых числом знамений, а не количеством добрых дел. Вдруг бы они посчитали его святость недостаточной, ничего не услышав о чудесах, совершённых им в расцвете сил. Тем же, кого привлекает его святая любовь, и тем, кто почитает его с трезвенным восхищением, более любезны праведные деяния, что он сотворил. Но поскольку в нём сочетается всё: и праведность, и святость, и чудотворение, то тем безмятежнее и радостнее их благоговейное почтение к нему. Если бы вдруг он имел ещё и пророческий дух, то уж никто, наверное, не отрицал бы его святость. Но он достиг даже большего, ибо победил алчность. Ибо какой был толк Валааму от того, что он пророчествовал о столь глубоком таинстве, если он был отвергнут за алчность свою? (Чис 22-24) Так что не требуй у Геральда чуда более великого, чем то, что он не понадеялся на богатства и сокровища (Вульг. Сир 31:8-9). Вот, как уже сказано, что он совершил чудесного. Ведь так редко найдёшь человека, который бы не надеялся обрести счастье в богатстве, что о его редкости даже упомянуто в слове Божием. Кто он? Если найден будет такой, то достоин он хвалы, ведь, как там ещё сказано: «Мы прославим его, ибо он сделал чудом жизнь свою» (Вульг. Сир 31:9).
О тех чудесах, что творил Геральд, сохранилось много свидетельств. Ибо твёрдо известно, что всё полученное от родственников и королей он сохранил так, что мог бы одарить не рабов, а господ; что земным богатством он прирастал, не ущемляя никого, но собирая сокровище в небе; что был вознесён в могуществе, но оставался нищим духом. Поэтому не должно казаться странным или невероятным, что, как написано далее, прочно богатство его в Господе (Вульг. Сир 31:11). Хотя несравненно выше прочих его деяний то, что он до старости сохранил целомудрие. Ибо только целомудрие подражает ангельской чистоте. И поскольку он победил похоть, которая из сил сатанинских главнейшая, то не удивительно, что не имел сатана над ним власти, ибо, сохранив чистоту, Геральд его победил. И что невероятного в том, что ныне он исцеляет одержимых бесами, если он изгнал из сердца своего князя Маммону, победив алчность? И по праву повержен ныне дух гордыни тем, кто на самой вершине земного могущества проявлял кротость.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предыдущий рассказ уже отчётливо показал, что досточтимый муж Геральд блистал даром чудотворения, поэтому нам осталось лишь лёгкими штрихами описать, как духовная сущность его покинула телесную оболочку. Ибо доподлинно известно, что, хотя сей муж укротил телесные страсти сдержанностью и умеренностью, он оставался полон жизненных сил и не утрачивал бодрости даже при увядании. Но когда при приближении к концу своего воинствования он по старости лет уже готовился получить освобождение, то начал угасать, и обычная крепость его пошла на убыль. Конечно, это не было для него тайной, ведь само ослабление тела возвещало о неизбежном уходе.
Увидев, что большинство его присных стали к нему внимательнее, чем обычно, он повёл речь, сопровождаемую глубоким грудным хрипом и прерывистым дыханием: «Ну, дорогие вассалы и возлюбленные сотоварищи мои, чай заметили вы, что силы мои уже не те? Знайте, что приблизился срок преставления моего, когда дух, ведомый своим Творцом, перенесётся в уготованную для него обитель, а бренное естество обратится в прах».
Мучительный недуг не удерживал его от привычного подвига. Дивное дело: даже та немощь, что обычно одолевает стариков, не могла отклонить его дух от привычного ему образа жизни, ибо чрезвычайное ослабление плоти не размягчило непреклонного ума его (ср. Мф 26:41). Потому что по мере того, как душа напитывается теми или иными добродетелями, телесная деятельность убывает, но, поскольку в собственных очах он был презрен и не признавал себя человеком добродетельным, то и не вполне разумел, откуда подкрадывается этот упадок сил. А ведь духовная мощь, возросшая в нём дополна, почти пресекла силы телесные. Впрочем, так обычно и бывает со святыми: мощь божественная в них менее действенна, пока не истощится телесная крепость. Отсюда и многодневное Даниилово изнеможение после видения лика ангельского (Дан 10:8), отсюда и хромота Иакова после схватки с ангелом (Быт 32:25). Кого благодать духовная исполняет, у того мощь телесная иссякает. Итак, внешний человек тлеет, когда внутренний со дня на день обновляется (2 Кор 4:16).
1. Но вот однажды он был в крепости, что высится над Орильяком, и, глядя на здание монастыря, плакал обильно. Когда один из домочадцев спросил его, почему он плачет, дал ответ: «Потому что всё никак не могу исполнить мечту мою, которую давно питаю я об этой обители. Ибо это покой мой, здесь вселюсь (Пс 131:14). Всё, что казалось потребным для монашеского быта, я, с Божией помощью, без труда подготовил; только монахов нет, только их не смог я найти. И сего ради, словно вдовый и сирый, изнуряем я печалью. Однако надеюсь, что Бог Всемогущий, когда будет Ему угодно, изволит исполнить мечту мою. И не удивительно, что исполнение её всё откладывается – ведь я грешник; ведь и царю Давиду не позволено было возвести храм Господу, хотя Он и послал того, кто исполнил это дело после него (3 Цар 5:3). И хотя я в сей жизни этого не увижу, всё же дарует мне милосердие Христово по желанию моему, когда Ему будет угодно. Хочу, чтоб вы знали: ограды обители сей будут слишком тесны для множества людей, что придут в неё». Правда, откуда ему это известно, он не поведал. Но те, кто знал, что он говорил об этом, видя множества людей, появившихся, в согласии с его предсказанием, в этой обители, держатся мнения, что говорил он по божественному внушению. Ведь уста его наполнялись тем, чем обиловало сердце (Мф 12:34), так что закон Господень всегда звучал с них. Впрочем, по примеру упомянутого Давида, он предусмотрительно подготовил всё, что необходимо для будущих насельников: мощи святых, богослужебную утварь и одеяния, и, конечно, прибыток с полей.
2. Однако же, как говорит Писание: «Святый да освящается еще» (Отк 22:11), подобало сему Божию человеку перед кончиной усовершиться страданием. И как блаженному Иову, как Товии, ему было попущено пройти через испытание. И вот, на семь с лишним лет он лишился зрения. Однако при этом он был так проницателен, что не верилось в его слепоту. Из-за этого бедствия он не только не горевал, но даже много радовался в Господе, удостоившим его так смирять. Ведь не было ему неведомо, что, хотя не всякий, кого Бог бьёт, сын Ему, всё же нет сына, которого Он не бил бы (Евр 12:6). И в том было его утешение, что Высший Судия простёр руку свою, чтобы поразить его, и за грехи, которых никто избежать не может, наказать при жизни. Ибо уверенный в милосердии Господа, он уповал, что Тот изволит освободить его от вечных мук, изволив подвергнуть страданиям в настоящем. Казалось бы, что можно было ещё добавить к его прежним усилиям, но он, по мере того, как из-за слепоты устранялся от вовлечения во внешнее, всё сосредоточеннее прилежал молитве. И поскольку он был неспособен взирать на образ мира, то устремлялся сердцем своим к яснейшему созерцанию исинного Света. Заботу о внешних делах он прекратил, а все силы к молитве и Писанию приложил.
3. За два года до смерти он торжественно освятил церковь. В алтари было помещено столько мощей, что диву давались те, кто знал, а кто вдруг слышал от знавших, тем казалось это почти невероятным. Ибо святой сей отец, пока был жив, всеми способами утруждался собирать их повсюду, где только представлялась возможность. Он и в Риме, и повсеместно их добывал, что не удивительно, ведь он вызывал расположение и речью, и лицом; платил щедро; но, что важнее, во всех начинаниях полагался на Божию милость. Доподлинно известно, что часто, выпрашивая мощи, он дарил и дорогие шатры, и добрых коней, и большие суммы денег. Так, он поместил зуб святого Марциала в правой части алтаря вместе с мощами блаженнейшего господина Мартина и святого Илария, причём никто из дарителей этот зуб не мог, сколько ни старался, вырвать из святой челюсти, а он, помолившись, выдернул сразу. С этим алтарём в самый день освящения свершилось дивное происшествие. Ибо некий юноша, когда толпа стеснила его, взял покров с алтаря, чтобы передать его министранту, хотя окружающие и говорили ему, чтоб не смел он прикасаться к нему. Но поскольку он не прекратил тянуть покров, его тотчас охватила острая боль, и сначала у него облезли руки, а затем понемногу и всё тело, так что он насилу поправился за шесть недель.
Храм этот Геральд, как и постановил раньше, поручил под начало монахам, однако с той поры немногие из них там остались.
4. В конце жизни он прилагал все силы к тому, чтобы примирить своих вассалов, дабы не возникло вдруг повода к ссоре между ними. Поместья и владения, которые не были отписаны блаженному Петру, он передал своим близким и воинам, и даже слугам, однако некоторым на таких условиях, что после их смерти полученная ими собственность отойдёт обратно Орильяку. Только тогда он даровал свободу сотне рабов, а кого он освободил прежде в разных местах и сосчитать невозможно. Хотя многие из них, привязавшись к нему, отказывались от свободы, желая остаться в рабстве у него. Из этого можно понять, насколько мягко осуществлял он своё господство над ними, раз своей свободе они предпочитали рабство ему. Некоторые из его людей заметили ему, что он разрешил от рабских уз большую часть своей челяди, которая сама по себе была довольно многочисленна, на что он ответил: «Правильно будет соблюсти на этот счёт мирские законы; указанное в них число превышать не должно». Пускай это будет упомянуто затем, чтобы показать, как следовал он божественным заповедям, подчиняясь при этом также законам и обычаям.
5. Когда подошло время его отшествия, он пребывал в Цезервиаке (Возможно, нынешний Сен-Сирг близ Фижака в департаменте Ло), в одной из принадлежавших ему церквей, освящённой в честь святого Кирика. Тогда ещё глубже он воздыхал, являя тем, что устремление сердца его направлено к Иному, а в земной жизни нет для него никакого утешения. Вздохи чередовались с обильными слезами, и, то и дело возводя взоры к небу, он молился о скорейшем освобождении от сего мира, всё чаще повторяя: «Помогите, святые Божии!» Ибо слова эти сроднились с устами его – он всегда восклицал так при любом неожиданном происшествии. Немного спустя у него случились корчи, после чего здоровье его пошло на убыль, крепость, силы и всё телесное устройство расстроились. Сознавая, что наступает пора резрешиться, он велел позвать епископа Амбларда (Епископ Клермона, умерший, как сообщается, в 912 году – значит св. Геральд умер между 912 г. и 909 г., которым датируется его завещание), и попросил его молитвенного напутствия в час перехода, дабы овцу, взыскующую райской пажити, он вручил Христу – Пастырю всего. А между тем он в здравом уме и твёрдой памяти сделал все необходимые распоряжения как относительно своих похорон, так и нужд остающихся жить.
Когда проворная молва разнесла окрест слух, что человек Господень Геральд при смерти, собрались все и оплакивали словно бы общую потерю: толпы клириков и монахов вперемешку со знатью, множества нищих и люд деревенский скорбели, заражая друг друга плачем. Всхлипывая и проливая слёзы, словно бы мучимые недугом, они вспоминали о его милости, о милосердии, о нищелюбии, о защите слабых – и стенания их усугублялись. А рыдая, так приговаривали: «О Геральд, по заслугам прозванный Добрым! Кто теперь, вместо тебя, будет опорой нуждающихся? Кто будет питателем сирот и защитником вдов? Кто будет утешителем скорбящих? Кто же подобно тебе с высоты своего могущества снизойдёт к бедным? Или кто, как ты, в нужды каждого вникнет и их разрешит? О, любимый отец, как ласков ты был всегда, как любезен! Всем ты был мил, и даже не знавших тебя привлекала к тебе молва о великой твоей благости!» На все лады между всхлипами причитая, как вдохновляла их сила скорби, они изливали столь горестные плачи, что казалось, слезам их не высохнуть никогда. Так продолжалось ежедневно, пока не пришёл срок его призвания. Но и под самый конец он не мог отказаться от своей привычки уделять милостыню всякому просящему.
6. Поистине блаженным и счастливым назовём мы того, кто так жил, что и на земле не оставил невыполненного долга деятельной любви, и в небеса принят в любви святых. Поистине счастлив тот, кто, будучи превознесён на вершины земного могущества, никому не вредил, никого не угнетал, не заслужил ни малейшего упрёка ни от кого. Ибо, если верно то, что Нафанаил был назван израильтянином потому, что не имел лукавства (Ин 1:47), то справедливо поименуем мы израильтянином и того, кого ухо слышавшее ублажало и кого, по примеру блаженного Иова, око видевшее восхваляло (Иов 29:11).
Итак, когда все единодушно скорбели, он один был исполнен неколебимой радости. Ибо ведомо ему было, что надеющимся на Господа полуденный блеск ввечеру воссияет (Вульг. Иов 11:17), и когда Он дает им сон – вот наследие (Пс 126:2-3). Ведь хотя плоть и трепетала перед смертной участью, дух, устремлённый к лицезрению славы, ликовал, поскольку уповал уже наяву обрести чаемую надежду. Ибо, поскольку написано: «Праведный и при смерти своей имеет надежду» (Прит 14:32), то, надо думать, он, укрепляемый этой надеждой, нисколько не страшился смерти. Потому он был явственно исполнен радости и ни звуком не выказал страха, даже малейшего. И в течение всего времени болезни своей он вынуждал ослабевшие члены свои служить Богу: не позволял себе совершать полунощницу иначе, как в церкви; и, стоя перед алтарём, слушал одну Мессу дня и одну – заупокойную. Даже когда члены его уже совершенно отнялись, и он уже не мог передвигаться без поддержки, он сохранил такую ревность духовную, что носильщики по его приказу доставляли на руках его измождённое тельце в храм; он словно бы целиком покрыл себя одеянием благих дел и воспевал доблестью своей хвалу Господу до конца.
7. На рассвете шестого дня (пятницы – прим. пер.), почувствовав себя хуже, он приказал капелланам прочитать при нём полунощницу, пока епископ со своим клиром служил её в церкви; он пел псалмы вместе со всеми, пока после утрени не совершил все дневные часы. Наконец же, закончив повечерие, укрепил себя крестным знамением и присовокупил свои всегдашние слова: «Помогите, святые Божии!» Сказав это напоследок, он молча закрыл глаза.
Окружающие, увидев, что он смолк, позвали епископа. Тот облачил его святые члены во власяницу (По старинному обычаю христиан, особенно же клириков и монашествующих, умирать во вретище и пепле, – из прим. издателя латинского текста), и, пока прочие пели отходные псалмы, один из священников поспешил отслужить Мессу и доставил Святые Тайны. Однако, когда кто-то сказал, что он уже отошёл, Геральд пришёл в чувство и открыл глаза, показав, что ещё сохранил рассуждение. А затем он сознательно принял Тело Господне, которого ожидал, и тогда счастливая душа его отправилась на Небеса.
Само число дней словно бы указывало на сущность события, ведь он завершил благой труд, которому соответствует шестерица, и явил, что преселяется в истинную Субботу, означающую покой. И верим: ныне он уже видит то, чего алкал, и чаемым – обладает. Однако для многих лишиться его было немалым горем, ибо, хотя сама горечь была приправлена некоторой сладостью (ведь все знали, что его качества дают больше оснований радоваться за него, чем оплакивать), всё же рыдали плачем великим, лишившись общения с тем, подобного которому не надеялись встретить. Они по-человечески горевали, зато радовались, как мы верим, ангелы. Ибо если ангелы радуются об одном грешнике кающемся (Лк 15:10), то насколько больше – о человеке праведном, состарившемся в трудах добродетели? Но радость Господа его, к которой он восхищен ангелами Его, созерцается верой, а от глаз телесных это скрыто: они видели только труп, отдавший дань смерти, и не явилась тогда ещё слава, коей сияет душа его в небесах.
Итак, Геральд умер. Но, по словам Давидовым, никоим образом не почесть кончину его бесчестною, ибо жребий его – со святыми (Прем 5:4-5). И хотя на нём исполнилось сказанное Псалмопевцем – «Вы умрете, как человеки» (Пс 81:7), – всё же относится к нему и то, что этим словам предшествует: «Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы» (Пс 81:6). Евангелист свидетельствует: «Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем» (1 Ин 3:2). Так счастлив же Геральд, отделивший драгоценное от ничтожного! (Вульг. Иер 15:19) Ибо, вкусив, как благ Господь, он никогда не поддавался усладам земной жизни до презрения Самого Господа (ср. св. Августин, «О граде Божием», XIV,28, – прим. пер.). Но ту жизнь, что для отверженных драгоценна, он почитал для себя ничтожной, а смерть, которая для них – худшее из зол, он находил драгоценной. Воистину блажен тот, чьи дни прошли в скорби, а годы – во вздохах (ср. Иер 45:3), потому что он уже испытал, как много благ Бог хранит для боящихся Его (Пс 30:20). И даже пред сынами человеческими (Пс 30:20) Он являет это особыми знамениями.
О, как велика разница между ним и ведиями (Имя Ведия Поллиона, вольноотпущенника и друга Августа, известного своей жестокостью к рабам, стало нарицательным, – прим. пер.), злыми богачами! Он напитался хлебом слезным и напился слезами в большой мере (Пс 79:6), а они проводят дни свои в счастьи (Иов 21:13) и получают утешение своё, по слову евангельскому, в жизни своей (Лк 16:25). Зато он в гласе ликования уже перешёл в обители Божии (ср. Пс 42:3-4), а о них говорится, что они мгновенно нисходят в преисподнюю (Иов 21:13). Впрочем, если о внешнем его житии кто-нибудь нечто достойное и может поведать, то полноту его радостей и блаженство его в деснице Божией (Пс 15:11) никто из нас не то что словами выразить – даже умом постичь не способен, если только вдруг кто-то в себе самом не ощутит, каково это – блаженствовать в спасении Божием.
8. И вот, поскольку дивен Бог во святых своих (Вульг. Пс 67:36), в которых нам велено хвалить Его, говорит Писание: «Хвалите Его во святых Его» (Вульг. Пс 150:1), поэтому, о блаженный Геральд, насколько сможем, мы восхвалим Его за тебя. Хвалим Его за то, что Он избрал тебя и что оправдал тебя (Рим 8:30); за то, что явил дивную милость Свою тебе (Пс 30:22); за то, что на стези правды направил тебя (Пс 22:3); за то, что плоды трудов твоих открыл и потом до старости, и до седины не оставил тебя (Пс 70:18) и, более всего за то, что Он причислит тебя к сынам Божиим (Прем 5:5) и, наконец, перед глазами всех прославил тебя. А поскольку святым подобает похвала (Вульг. Пс 32:1), то хвалою Его хвалим мы и тебя, ибо, согласно Иеремии, ты нёс иго Христа в юности своей (Плач 3:27); ибо ты не презрел благодать призвания Его; ибо ты не дал выкупа за душу свою (Мк 8:37); ибо ты не принял спасения Его вотще; ибо ты внутренности свои, в которые любовь Христову принимал, не изверг (Сир 10:10); ибо во время искушения не отпал (ср. Лк 8:13); ибо ты не растратил себя на внешние радости жизни; ибо ты не прекращал делать добро (ср. Иак 4:17).
Однако же Ты, Господи Боже, Ты прости дерзновение наше ради него! Ибо страшимся мы отступления в повествовании нашем, ведь покусились мы на труд, к коему никоим образом не пригодны. Потому что, хотя он достоин хвалы, которой Ты хвалим, всё же мы, Господи, воздавать её недостойны, ибо «неприятна похвала в устах грешника» (Сир 15:9). Ведь благословляют Тебя, Господи, как написано, святые Твои и славят Тебя все дела Твои (Пс 144:10). Но поскольку зародыш Церкви видели очи Твои (Пс 138:16) и камни о земле её жалеют (искаж. Вульг. Пс 101:15), молим, чтобы те, кто по твёрдости нрава своего называются камнями, изволили помочь нам, из-за порочности своей являющимся землёю; дабы мы, лишённые одеяния праведности, приняли на себя камни и их заслугами могли покрыть свою наготу.
Итак, да явит нам слуга Твой сердечную милость, внушённую Твоей любовью; и из того вечного чертога, где он сопребывает с небесными угодниками, сострадательно воззрит на оставленную им юдоль плача; да услышит он молитвы каждого, да разрешит нужды всех Твоей силой по предстательству Господа нашего Иисуса Христа, Твоего Сына, Который с Тобою и Святым Духом живёт и славится – Бог в бесконечные веки веков. Аминь.
9. Весть о преставлении его быстро разнеслась повсеместно, как это бывает при кончине выдающихся особ. Немедля отовсюду начали стекаться невероятные множества людей: вереница благородных мужей, несчётная толпа крестьян и нищих, ряды монахов и воинства священников. Все оплакивали его с нежнейшей братской любовью, проникнутые каким-то божественным внушением, проливали о нём слёзы умиления, ибо не скрылось от них то, что он угодил Богу.
10. Когда ж его по обычаю обнажили для омовения, и Рагамберт с другими слугами, выполнявшими это, сложили обе его руки на груди, вдруг правая его рука вытянулась и прикрыла те самые части ладонью. Подумав, что это вышло случайно, они заново согнули руку и уложили на грудь. Но снова, как и в первый раз, она вытянулась и приладилась так, чтобы спрятать срам. Они пришли в изумление, но, желая разобраться, в чём дело, в третий раз отвели его руку и, сложенную, поместили на грудь – к левой. И тут же с величайшей быстротою она устремилась к вышесказанным удам и сокрыла их. Тогда уже омывающие, поражённые и испуганные, осознали, что иначе как силою Божией, это сделаться не могло бы: вероятно, этим Небеса показывали, что при жизни сия плоть всегда хранила целомудренную стыдливость. Поэтому они поскорее облачили тощее тельце, и, приняв одеяние, оно больше не вытягивало руку.
11. Его люди в сопровождении многолюдной толпы перенесли оные святые останки в Орильяк, как он приказывал, и поместили в каменной гробнице в левой части базилики близ алтаря святого Петра, так, чтобы гробница была от него справа и покойный располагался правой стороной к алтарю.
Однако теперь мы эту книжку закончим, дабы не досаждать вам как неотёсанностью, так и многословием. Если же она чем-то читателя порадовала, то это следует отнести на счёт заступничества господина Геральда, а то, что досадило, следует приписать моей неумелости, не забывая, однако, о снисхождении. Ради этого и ввиду того, что дерзнул взяться за труд сей я по приказанию, смиренно молю его заступиться за меня перед Судией сердец.
12. Хотя блаженному Геральду вполне довольно того воздаяния, что он получил от Свидетеля верного (Откр 1:5), сущего на небесах, Которому он всегда старался угодить и с Которым он теперь пребывает в райском царстве, всё же величие славы, которой он обладает внутри, свидетель сей Христос изволил явить и вовне. Ибо написано, что Бог выводит новых свидетелей Своих против нас (Иов 10:17), ведь всякий, соблюдающий заповеди Его, – это Его свидетель против нас, поскольку мы можем соблюдать эти заповеди подобно ему, но не хотим. Ибо, если говорить о людях вроде меня, то мы всяческие речения святых читать брезгуем, также и примерам их следовать небрежём, зато праздными и мирскими словопрениями занимаемся неустанно. Но поступая так, мы подтверждаем этим, что это на нас намекает апостольское речение: «От истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим 4:4).
И вот, в какой-то мере в упрёк нашей лености и прочим уродливым порокам Устроитель веков Христос вывел этого свидетеля Своего против нас, которого и прославил перед нами множеством чудес, дабы наши глаза, как уже было сказано, закрытые и не взирающие на примеры благочестивых, увидели блеск этого святого, сверкающий как бы изблизи.
Хотя он блюл божественные заповеди в наше время, мы мгновенно предаём это забвению, поскольку мёртвый быстро забывается в сердцах (Пс 30:13), и не вспоминаем о награде, которую он стяжал своими святыми делами, коим мы зловредно ленимся подражать. И вот ради этого он, возможно, и изволит творить чудеса в надлежащее время, чтобы мы хотя бы так уразумели, каковой славой он обладает внутри, и устремили взор на относительно недавно совершавшиеся дела его, коими он достиг такой славы, и загорелись желанием подражать им. А теперь, пожалуй, будет уместно поведать, с Божией помощью, об этих самых чудесах.
КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ
1. В воскресенье, последовавшее за кончиной, его, как уже было сказано, перенесли в Орильяк в сопровождении толп. И вот, когда хор вокруг похоронных носилок в течение ночи пел псалмы, некий благородный муж по имени Гиббон поместил перед носилками свою дочь, страдавшую падучей болезнью, после чего её недуг бесследно прошёл. Сейчас она уже мать семейства, и само её нерушимое здоровье выступает свидетельством его чуда.
2. Некий человек по имени Гримальд, живший в поместье, увидел во сне, что пытается поднять крышку гробницы его. Проснувшись, он обнаружил, что у него руки от локтей до пальцев иссохли, так что совершенно не слушаются. Дней примерно пятнадцать он помучился, а потом пошёл к гробнице просителем и немедля обрёл здоровье.
3. Служанка некоего мужа Ламберта была бесноватой, и однажды получила во сне указание идти просительницей к гробнице Геральда. Она сообщила об этом своему господину, а он, опасаясь, что это дьявольский обман и его засмеют, если за видением не последует чуда, запретил ей. Но она затем получила второе, а потом ещё и третье видение, и просила господина пустить её туда. Он уступил. Тогда женщина отправилась к гробнице, бодрствовала перед нею и обрела совершенное исцеление.
4. Между тем перед криптой появилась травяная площадка, окружённая как бы ободом. Притом, что она была густо покрыта травой, почва обода была голой и пыльной. Те, кто проходил через кладбище и видел ту площадку и пыльную борозду, окружавшую её, удивлялись, что та борозда не протоптана ни человеком, ни животным. Какое-то время она оставалась, а потом исчезла. На следующее лето было замечено то же самое, только значительно большее, но, как и прежде, в окружении землистой, пыльной каймы. На третье лето снова появилось травяное колесо, окружённое как бы пыльной дорожкой, но ещё обширнее. А затем в течение многих лет оно, постепенно разрастаясь, явственно распространилось наружу. Те, кто усердно обдумывал этот случай, решили, что это некоторого рода знамение, и предположили, что зелёное колесо прообразовывало славу блаженного Геральда, зеленеющую добродетелями. Эта слава со временем распространяется среди народов, которые в отсутствие добрых дел как бы поражены засухой и бесплодием, что обозначается пыльной окружностью. Когда же они из любви к нему охотно предпринимают паломничества и труды, то плодоносят – вот почему круг, распространяясь, заполняет пыльную и сухую окружность. Впрочем, верно ли это толкование, знает только Управитель всего. Однако ясно, что ничего на земле не случается без причины.
5. Жил в городе Роде один клирик доброго имени. Он, если стоит придавать значение снам, имел видение следующего содержания. Как будто на возвышенном месте блистало великое сияние. К этому сиянию вели четыре ступени. Перед первой ступенью стояло как бы железное седалище. Перед второй – бронзовое. Третье – серебряное. Четвёртое – золотое. И вот, он увидел, что на первую ступень восходят двое мужей, сиятельнейших ликом и одеянием. За ними следовали другие двое, которые вели между собою третьего за руки. И было сказано клирику, которому было видение, что те первые двое суть святой Павел и святой Марциал, следовавшие за ними двое – святой Пётр и святой Андрей. А третий, кого они вели, был святой Геральд, причём при жизни его клирик совершенно не знал. Однако, когда он потом рассказывал, какова была фигура и лицо у того, кого он видел, те, кто был знаком с Геральдом, узнали его по внешности. Так вот, когда он восходил на первую ступень, то пел как будто псалом, после чего святой Пётр прочёл завершительную молитву и все ответили: «Аминь». То же выполнили на второй ступени, на третьей и четвёртой. Когда остальные стояли, блаженный Пётр прошёл до того места, где было упомянутое сияние, простёрся на земле и какое-то время лежал, молясь. Потом поднялся и простирался ещё до трёх раз. Затем голос донёсся словно бы из того сияния и спросил, чего он желает. Пётр отвечал: «Господи, для слуги Твоего Геральда милости Твоей прошу». И тогда кто-то неизвестный, держа вроде бы книгу, как бы читал вслух его житие. Когда он уже сколько-то прочёл, клирику удалось расслышать лишь: «Кто мог погрешить – и не погрешил, сделать зло – и не сделал» (Сир 31:11). Тогда голос сказал ему: «Поступи с ним, как желаешь». И протянут был жезл, и дан Петру, и получил он власть возвысить Геральда. Клирик, однако, голос Дающего слышал, но ничего, кроме жезла, не видел. Тогда святой Пётр радостно возвратился к ждавшим его. Тут же на месте, где они стояли, появилась как бы крутая лестница, ведущая прямо в небо. А блаженный Пётр, держа возлюбленного Богом Геральда за руку, начал восхождение по ступеням той лестницы и воспел громким голосом «Тебя, Бога, хвалим». И так, распевая псалмы, они с ним отправились в небеса.
А за этим зримо последовало другое знамение от его гробницы.
6. В седьмой год после его преставления гроб, который до середины крышки был погружён в землю и обложен известняком, начал постепенно над землёй выступать. При этом земля вокруг него ни поднималась, ни проседала. Однако окрестные обитатели до поры не обращали на это внимания. Между тем пришёл некий клирик из области Лиможа и спросил монахов, правда ли, что гроб господина Геральда выступает наружу. И добавил, что получил во сне указание пойти к могиле его, поскольку гроб его уже показался. Тогда монахи пошли вместе с ним к могиле и, сняв с него завесу, всё обнаружили в таком виде, как было явлено клирику во сне. Тогда он выступал только самую малость. Теперь уже заметно выше. И всякий, кто видит это, не может не признать здесь некоей божественной силы.
С той поры чудеса начали совершаться чаще.
7. Приближался праздник Обрезания Господня, когда некий вассал по имени Адральд повелел целую ночь жечь у себя дома колдовской огонь. Той же ночью в дурной час бесы набросились на тех, кто огонь поддерживал, и так изранили их, что одного убили, а второго лишили телесного здоровья, покалечив ему члены. После этого он, ведя нищенскую жизнь, добрался до Орильяка. Там он жил несколько дней, когда вдруг некие буяны посягнули на обитель ту. По такому случаю монахи забили тревогу и стали усердно читать литании. Тогда калека упросил окружающих, чтобы они перенесли его к гробнице господина Геральда. Когда его просьбу выполнили, он молил святого оказать ему помощь. И по прошествии немногого времени поднялся здоровый, все члены его вмиг исцелели и вновь обрели крепость.
С того случая чудеса происходили многократно, а слава о знамениях святого крепла и распространялась. Поскольку они часто совершаются с болящими, то, если кто вдруг сомневается, может убедиться воочию и обрести веру в то, что было раньше. Во избежание многословия мы пропустим то, что Божия милость вновь и вновь совершает для людей, отягчённых различными недугами, однако, коснёмся некоторых чудес, придающих блеска славе блаженного мужа, дабы не показалось, что мы необдуманно умолчали о них.
8. Известно, что при жизни сей святой муж свёз в Орильяк множество мощей святых. Ведь, как было сказано выше, был он в сем деле чрезвычайно ревностен и немалую помощь получал от Бога к достижению желаемого. Среди прочих имевшихся там реликвий есть частица Древа Христова (Честного Креста – прим. пер.), в котором такая мощь, проверенная частыми испытаниями, что, если кто её везёт, сидя верхом, то конь вскоре издохнет, а если кто нарушит клятву, совершённую при нём, тот сделается эпилептиком. Немало уже таких, кто по причине сего греха заболели падучей.
Обитатели тех мест имели совершенно зверские нравы, но, кажется, понемножку, благодаря примеру святого мужа и почтению к нему, они смягчаются. Когда ж они заключают некий договор или приносят торжественную присягу на суде, то просят доставить сию частицу какого-нибудь монаха или клирика, который, однако, приходит пешком.
9. Некоторые из тех, кто опрометчиво оспаривает славу блаженного Геральда, заявляют, что эту благодать исцелений следует приписывать не его заслугам, но силе этих реликвий. Но мы, внимательно изучив дело, считаем, что получение даров исцеления от этих святых мощей не отрицает также и содействия силы блаженного Геральда. Ибо в этом убеждает сам образ свершения этих событий, поскольку обычно Геральд является болящим в видении, и они обретают исцеление, в основном, при его могиле.
Как было с сыном Иоанна, виконта Оверньского, которого доставили туда немого и глухого, с отнявшейся рукой. Ибо отец его, простершись перед гробницей, предался молитве. И вот, посреди ночи кровь потекла из ушей мальчика и он, вытянув руку, обвил ею, здоровой, отца за шею и, впервые в жизни подав голос, попросил хлеба. А отец, благодаря за сына, наполнил криком всю церковь и передал святой гробнице одно из своих имений.
А имя его мы упоминаем потому, что чудо, свершившись с особой высокого положения, стало известно многим. Другие чудеса, различные и разнообразные, местные жители поначалу записывали, но когда число их возросло безмерно, перестали и считать.
10. В Орильяке при вратах церкви был постамент, с которого Геральд обычно взбирался на лошадь. Когда больные из любви к святому целовали этот камень, они обычно получали исцеление. По этой причине местные его теперь даже переместили в церковь и застелили покрывалом наподобие алтаря.
Недалеко от города, который селяне называют Мулседон (Возможно, нынешний Монсо в трёх с небольшим километрах от Аржанта (деп. Коррез) и примерно в пятидесяти километрах к западу от Орильяка), у человека Божия была хижина. Тамошние горожане договорились между собой унести к себе его стол (который доныне стоит в той хижине) и трапезничать за ним. Что и сделали. Однако получилось так, что носильщики оставили его прямо перед чьим-то домом. Когда некто пришёл в полдень и собрался уже улечься на нём поспать, то тут же был поражён слепотой и обезумел. А когда затем и собака запрыгнула на этот стол, у неё отнялись все лапы. Всё ещё не осознавая, что происходит, кто-то другой тогда же прилёг на него, но сразу же ослеп. Наконец, уразумев, что претерпели они это из-за стола, освящённого частыми трапезами святого мужа, они закутали его в полотно и перенесли в церковь блаженного Мартина, расположенную рядом. Он и поныне находится там – висит под крышей.
За другим его столом, что был в деревне Ваксия (Ныне Ле Бе в нескольких километрах от Орильяка), некий пресвитер устроил пир с соседями. Когда бражники, как это обычно бывает, начали болтать и пустились перебрасываться шуточками, вдруг объял их страх великий и, прекратив балагурство, они ушли трапезничать в другое место. А стол перенесли в храм, построенный на том месте, где погребальные дроги [с телом св. Геральда] останавливались, чтобы переменить покрывало. Ведь, когда туда вдруг забредал откуда-нибудь из окрестностей скот и пробовал пастись на том самом участочке, где, как было сказано, стояли дроги, то их тут же скручивало болью, и некоторые издыхали. А местные жители, уразумев причину того, что случалось с животными, построили там вышеупомянутый храм. Точно известно, что с тех пор большинство больных обретали там здоровье.
Кроме того, случилось одно дивное и почти невероятное событие, удостоверенное, впрочем, на опыте: на том самом месте журчит с тех пор родничок, доставляющий питьё путешественникам.
11. Райнальд, к которому человек Господень при жизни своей питал подозрения и потому связал его клятвой, нарушил её и с людьми своими чрезвычайно досаждал общине, которой Геральд вверил киновию. Но во время налёта некоторые из пострадавших призвали имя господина Геральда. И вот однажды ночью увидел тот Райнальд во сне, что стоит рядом с ним человек Божий и требует быть верным данной клятве и велит не тревожить общину более. Пробудившись, он сообщил о видении супруге. И она убеждала его соблюдать, как и было велено, клятву. И он, опечаленный, заблаговременно сообщил об этом своим людям и приказал им, правда нехотя, не беспокоить общину.
Однако понемногу они вернулись к привычному хищничеству, а Райнальд, будучи склонным ко злу, не препятствовал им. И хотя он был кровным родственником святому мужу, всё же крайне чуждым являлся его благочестию. Тогда святой муж явился ему грозно, и, гневно укорив его за то, что тот воздал злом за сделанное ему добро, ударил его в голову и пригрозил неминуемой скорой смертью.
12. В провинции под названием Алемания жил некий благородный человек, одержимый бесами. Родственники и воины водили его к многим мощам святых, чтоб хотя бы по их заступничеству Божия благодать избавила его. Но Раздаятель всяческих благ, постановивший прославить избранного Своего, приберёг это чудо для него. А имени блаженного мужа в той провинции ещё не слыхали.
И вот, когда упомянутые родственники везли его к останкам святых, бесы часто выкликали, что отнюдь не покинут его тело, иначе как по заступничеству блаженного Геральда. Тогда родственники бесноватого стали носиться туда-сюда, пытаясь узнать, в какой провинции жил блаженный Геральд. И то ли паломник в Рим, то ли кто-то ещё указал им провинцию и город. Они спешно отправились в Орильяк.
Едва одержимый подошёл к гробнице, бесы закричали его устами: «О, Геральд, почто ты издеваешься над нами?! Почто палишь нас своей мощью?!» И тотчас, падши на землю, он изблевал их вместе с кровью. С той поры и далее он оставался невредим.
Перевод: Константин Чарухин