Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Св. Аудоин (Дадон) Руанский и его анонимный редактор
По изд.: Vita S. Eligius, ed. Levison, MGH SS Mer. 4, pp. 669-742 pp. 634-761. Современные географические названия приводятся в скобках курсивом без дополнительного указания источника сведений. Пропуски, сделанные редактором латинского издания, обозначаются […]. Пропуск, сделанный переводчиком, обозначен <…>.
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
НАЧИНАЕТСЯ ПРЕДИСЛОВИЕ ДАДОНА, ЕПИСКОПА РУАНСКОГО К ЖИТИЮ СВЯТОГО ЭЛИГИЯ, ЕПИСКОПА И ИСПОВЕДНИКА
Языческие поэты с пышным многословием расписывают свои выдумки и перепевают нечестивые предания о лютых и мерзких делах, да ещё и увековечивают этот вздор на нильских папирусах, причём их суетная слава тем шире, чем древнее сплетённые ими вымыслы. Так почему же мы, христиане, должны молчать о чудесах Христовых, если мы можем простым и остроумным словом поведать народу поучительную историю? К тому же церковное предание и учение апостолов побуждают нас памятовать о деяниях и добродетелях святых, как написано: «Память праведных с похвалами» (Прит 10:7 пер. Юнгерова) и ещё: «Восхвалим славных мужей, которые победили царства, да будет память их благословенна и имя их да пребудет вовек» (Вульг. Сир 44:1, Евр 11:33, Сир 46:15-16). Посему всякий раз, когда мы совершаем очередное ежегодное празднование в честь святых, подобает нам, собравшись для восхваления Христа, зачитывать что-нибудь из их деяний ради поучения народа христианского, ибо воистину всё, что достохвально у святых – то Христов дар.
И вот, хотя почти все чудеса исповедников и неисчислимые победы мучеников уже преданы памятным записям и многие славные мужи оставили об их деяниях целое собрание томов, мы тоже, пускай и обделённые подобающим для сего дарованием, попытаемся составить книгу о происхождении, ходе жизни и славной кончине святого и блаженнейшего исповедника и епископа Элигия. Житие его мы знаем во всей полноте и потому, с милостивой помощью Всевышнего, берёмся его изложить. Нам известно, что до нас о нём уже пытался писать некий многоучёный муж, однако, поскольку он, обременённый, по его собственному признанию, мирскими заботами, торопился побыстрее окончить, то мы сочли, что недостойно повествование о столь великой благости и такой чрезвычайной святости свести к скупому и краткому рассказу. Мы весьма мало способны описать столь великие предметы и можем оказаться недостойными и совершенно ничтожными излагателями такой достохвальной истории, но всё же по давнему обещанию и в ответ на частые просьбы любезной братии дерзнём поведать, если Богу будет угодно помочь нам, то, что нам доподлинно известно и что Господь приведёт на память. И поскольку в сочинительстве я неумел, то и не буду гнаться за красотою слога, а простыми словами опишу простое житие святого и, положившись на молитвы его, жизнеописание это, пусть и в неотделанном виде, но преисполненное пылкой любви, попытаюсь донести до народа, чтобы память того, кто жил во Христе, почиталась славословием, а быстротечность жизни была вознаграждена вековечной памятью; чтобы и на земле он жил в добрых воспоминаниях людских, как живёт он со Всевышним в небесном блаженстве.
Притом, конечно, подробное его жизнеописание – это труд объёмистый и времязатратный, а я, как уже признавался, писатель неопытный, и мне куда приятнее восхищаться сим святейшим мужем, чем говорить о нём, тем более о нём уже написано и людьми поучёнее меня (хотя и не так, как он заслуживает, конечно), но всё же я рассудил, что лучше действовать из должной любви к нему, чем из естественной любви к себе. Ибо, будучи должен тысячу талантов, я попытался своим неуклюжим трудом вернуть хотя бы капельку из своего долга, боясь, что если буду молчать и скрою в молчании известные мне чудеса, то согрешу подобно ленивому рабу, зарывшему деньги, и лишусь единственного вверенного мне таланта, пытаясь его уберечь. Поэтому я рассудил, что будет лучше всего полученные от Всемогущего сокровища, пустив в оборот, израсходовать во славу Всемогущего, и то, что получено от Него недостойным мною, возвратить с прибытком. Ради чего умоляю читателя не совсем уж презирать наш способ выражения, ведь, хотя я мог бы выдать более-менее красноречивую речь, всё решил писать взвешенно, чтобы и простецов каких-нибудь не отвратить, гоняясь за риторическими ужимками, и придирчивых учёных мужей не оскорбить чрезмерной грубостью; пускай захлопнут эту книгу немногие, а открытой она лежит почти перед всеми. Ибо даже при объяснении церковной догматики, которая не лишена словесного изящества, всё же должно избегать явной риторики, поскольку обращена она не к праздным подражателям философов, а ко всему человеческому роду; ведь для изъяснения Божественного учения нет нужды ухищряться в риторических словесных построениях, как написано: «Иной ухищряется в речах, а бывает ненавистен, ибо не дана ему от Господа благодать» (Сир 37: 23-24). В конце концов, что нам толку в учёбе от разнообразных риторических сочинений, которые явно успешнее ниспровергают, чем наставляют? Что, спрашивается, подскажут нам Пифагор, Сократ, Платон и Аристотель своим философствованием? Что сообщит читателю греховодный вздор поэтов вроде Гомера, Вергилия и Менандра? Что, спрашивается, дадут народу христианскому Саллюстий, Геродот и Ливий – эти вестники языческой старины? Что Лисий, Гракх, Демосфен и Туллий могут добавить своим риторическим искусством к чистому и ясному учению Христову? Что пользы нам в остроумии Флакка, Солона, Варрона, Демокрита, Плавта и Цицерона, да и прочих, перечислять коих, думаю, будет излишним?
Итак, отложим их всех вместе с их суетными страстями и устремимся к простой веренице предстоящих нам историй. Верен Создатель, делающий внятными языки младенцев (Прем 10:21), Коего прошу споспешествовать нас благодатью Своей, дабы удалось нам с Его изволения изложить шаг за шагом славное житие исповедника Его. В связи с чем я умоляю читателей и заклинаю славным пришествием Христовым: если кто-нибудь, прочитав эту книгу, пленится любовью ко святому и пожелает сделать себе список его жития, то пускай всеми силами избегает порчи текста, а выправляет списки согласно давней рукописи, дабы то, что с таким рвением и тщанием было написано, переписывалось заботливо и внимательно. Потому как вдосталь навидались мы всяческих сочинений, причём всё больше о житиях святых, которые были так изуродованы переписчиками, что человеку образованному их не то что читать, в руки взять противно. Ну а наша книга, надеюсь, будет угодна читателю и сохранена непорочным преданием Католической Церкви, и тогда получим мы за труд наш награду в последний день.
С робостью исполняю просьбу братии, ведь неумелой речью могу оскорбить святого, и всё же надеюсь на его прощение, ведь против благочестия я, надеюсь, не погрешил. Однако, чтобы не наскучить читателю пространным предисловием прежде, чем он склонит свой взор над самой историей, пора представить перед его взором первые строки жития.
ПРЕДИСЛОВИЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ
НАЧИНАЕТСЯ ЖИТИЕ СВЯТОГО И БЛАЖЕННЕЙШЕГО ЭЛИГИЯ, ЕПИСКОПА И ИСПОВЕДНИКА, ТВОРЕНИЕ ДАДОНА, ЕПИСКОПА ГОРОДА РУАНА
КНИГА ПЕРВАЯ
1. О семье святого Элигия и месте его рождения
Итак, Элигий родился близ галльского города Лемовика (Лиможа), что стоит почти в двухстах милях от Британского океана, в селении Каталак (Шаптала), расположенном на шесть миль севернее этого города. Вышеупомянутый город находится в пределах Арморики, на границе Галлии и Аквитании, которая простирается к западным областям. С востока с ней соседствует Лугдун (Лион) и Бельгийская Галлия, а на юге и юго-востоке – Нарбонская провинция; на северо-западе же её омывает океан, ну а Испания лежит на западе. В этом-то краю, у благородных родителей древнего христианского рода Элигий родился и был воспитан. Отца его звали Эвхерием, а мать Терригией. Сам же он по внушению предвидящей благодати Божией получил сообразное ему имя Элигий, служащее словно бы зерцалом души его (условно можно перевести как «Избранник» от лат. eligere – прим. пер.). И вот, прежде чем рассказать об основных событиях, описанных в его житии, а вернее о деяниях, которые Господь изволил совершить через него, не считаю себя вправе умолчать о том, что случилось прежде его рождения к явному ознаменованию его святости, и что я узнал из свидетельства великих мужей.
2. О предзнаменовании, явленном его матери относительно ребёнка
Когда блаженный муж ещё находился в материнском чреве, родительнице его было дано видение следующего содержания. Видела она орла весьма прекрасного, витавшего над ложем её, и он трижды воскликнул, что-то ей возвещая. Когда же она от повторяющихся кликов пробудилась, то пришла в ужас чрезвычайно дивилась, силясь понять, что бы значило это видение. Между тем, пришло время ей рожать, и мать была в опасности, ибо роды были весьма тяжелы. Тогда позвали к ней некоего благочестивого пресвитера, мужа доброго имени, дабы помолился за неё. Он же, придя к ней, был словно бы охвачен пророческим вдохновением и молвил: «Не бойся, мать, ибо удостоил тебя Господь одарить благословенным чадом. Ибо будет он мужем святым и избранным в народе своём и наречётся великим священником Церкви Христовой».
3. О том, как он рос в благонравии
Итак, Элигий, родившись, воспитывался в правоверии, и родители наставляли его католическому учению христианства. Когда же вышел он из детских лет и достиг возраста юности, то проявил хорошие задатки и за какое бы сообразное летам дело ни брался, выполнял его с дивной лёгкостью. Увидев в же в мальчике таковую одарённость, отец отдал его в обучение почтенному мужу по имени Аббон, многоопытному золотых дел мастеру, который о ту пору в Лемовике нёс обязанности казённого монетчика. Вскорости Элигий в совершенстве обучился у него сему ремеслу, чем заслужил у соседей и родных почёт и хвалу в Господе. И был он наделён простотой голубиною, не позволявшей ему никого обманывать; имел и мудрость змеиную, не дававшую ему попасться ни в чьи силки; при этом он был изрядно во всём одарён, а речь его была проста и чиста. Кроме того, он часто посещал церковные собрания, с услаждением склонял слух ко всему, что там зачитывали из Божественных писаний, жадно впитывал эти слова и так глубоко сохранялись они в его памяти, что потом, уже вне церкви, он мог повторять поучение и внимательнейше обдумывать.
4. Покинув родину, он отправляется в страну франков
Меж тем, спустя сколько-то лет он по некоему делу, направляемый, как я думаю, Провидением, оставил родину и родителей и отбыл в землю франков. В первые же дни своей жизни там он познакомился с королевским казначеем по имени Бобон, мужем достойным и кротким, который оказал ему покровительство и взял под свою защиту. И вот, он бодро принялся за всяческую работу, а каждый, с ком он хотя бы заговаривал, проникался любовью к нему.
5. Каким образом о нём стало известно королю
Прошло некоторое время, и о нём стало известно королю франков Хлотарю; и вот по какой причине. Ибо пожелал король, чтобы ему изготовили искусным образом трон золотой с драгоценными каменьями, однако не нашёл он в своём дворце никого, кто мог бы выполнить эту работу так, как он задумал. Когда же вышеупомянутый королевский казначей узнал о мастерстве Элигия, то решил испытать его, сможет ли он подобающим образом выполнить такой заказ, и, когда убедился, что это у него легко получится, явился к правителю и сообщил ему, что нашёл искусного мастера, который готов без промедления приступить к указанной работе. Тогда король, благодарный от всей души, вручил казначею вдоволь золотого сырья, а тот, соответственно, передал его Элигию, который, приняв его, поскорее занялся работой и скоро тщательно выполнил её. Наконец, из золота, полученного им на одно изделие, он соорудил два, причём невероятно, как ему удалось обойтись тем же весом золота, учитывая, что он исполнил заказ без малейшего обмана, без долечки примеси, не прибегая к обычным у других уловкам: не жаловался на то, что напильник стесал лишнее в стружку; не оправдывался тем, что часть золота погубило печное пламя – всё он выполнил добросовестно и украсил камнями, а потому счастливо удостоился заслуженной награды. Ибо, закончив работу, он немедля доставил её во дворец и представил королю оплаченный им трон, а другой, что сделал бесплатно, попридержал. Правитель стал дивиться и превозносить редкое изящество работы, да приказал тут же выдать мастеру достойную плату. Тогда Элигий вынес на середину другой трон, молвив: «А этот я изготовил из остатков золота, которые могли бы пропасть, будь я небрежнее». Король поразился и объятый величайшим изумлением, немедля стал расспрашивать ремесленника, неужто ему удалось всё сделать из той самой меры золота, и когда получил на это соответственный ответ, что так оно и было, то, в высшей степени восхитившись его дарованием, молвил: «Судя по всему, тебе можно доверять в даже самом важном». С той поры при дворе короля начали Элигию доверять и всячески выражать ему почтение. И поскольку, будучи вознесён, золотых дел мастер совершенствовался, то, достигнув высочайшей опытности и предельной умелости во всякой художественной работе, он обрёл благоволение в очах короля и пред лицом всех его приближённых. День ото дня он с помощью Божией укреплялся в вере, а по милости короля всё более процветал.
6. Как король пытался принудить его к присяге
Это случилось в моём присутствии (я тогда находился среди королевских пажей), но не знаю, по какой причине, впрочем, легко понять, что поводом было доказательство верности. Однажды, пребывая в области Ротоиля (г. Рюэй-Мальмезон), король вызвал Элигия и перед реликвиями святых предписал ему возложить руку на святые мощи и дать присягу. Однако он, трепеща пред взором Божиим, смиренно отказался делать что-либо, к чему был принуждаем. Принуждаемый же настойчивее, он тут же в тревоге разразился обильными слезами, ибо боялся оскорбить короля, но семикратно страшнее ему было коснуться рукою мощей святых. И вот, король, узрев ужас его, подивился великому благоговению сего мужа и не пытался его больше заставлять, а обошёлся с ним ещё более ласково и приветливо и с самым благодушным видом отпустил, обещая отныне верить ему ещё больше, чем если бы он присягал многократно.
7. Каким образом он совершал покаяние
Спустя немного времени, достигнув цвета лет, возжелал он соделать себя освящённым сосудом для Бога (ср. 2Тим 2:21) и, страшась того, что сердце его может быть помрачено прегрешениями, исповедал он пред священником все деяния юности своей и, наложив на себя суровые епитимии, вступил он в крепкую брань, пылом духовным противостоя плоти, по завету апостольскому, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в долготерпении да в нелицемерной любви (ср. 2Кор 6:5-6). Ибо в борьбе с плотским пылом настоящего века он представлял себе огненные кары будущего и памятованием о жаре геенны отсекал жар распущенности. Он непрерывно молился о дарах небесных, взывал к Богу день и ночь, часто поминая слова книги Иова: «Я помолюсь Богу и Господа… призову, Который творит великое и неисследимое, славное и необычайное, чему нет числа… Возносит смиренных на высоту, и погибших поднимает ко спасению» (Иов 5:8-9,11, пер. Юнгерова). Он отказывал себе в насыщении хлебом, чтобы снискать Хлеба Небесного. И хотя губы у него бледнели от поста и тело слабело от сухоядения, дух его всё ярче разгорался любовью к небесному отечеству, и чем более тяжёлые наказания он припоминал, тем легче переносил страдания. Ибо он всегда взирал на конец земной жизни, трепеща будущего приговора Божия и Страшного суда, зная, что написано: «Блажен человек, который из осторожности боится всего» (Прит 28:14, – пер. Юнгерова) и слова Апостола: «Со страхом и трепетом совершайте свое спасение» (Флп 2:12), а равным образом и речение Иова: «Ибо всегда я страшился Бога, словно волны, накрывающей меня» (Вульг. Иов 31:23). Ночами он простирался пред стопами Господа своего, бия себя в грудь, увлажняя ланиты слезами, и со сдавленными вздохами воздевал очи к небу, всегда взирая на Того, Кого страшился оскорбить каким-нибудь прегрешением, и горестным голосом часто повторял сии слова: «Тебе единому согрешил я; помилуй меня по великой милости Твоей» (Пс 50:6,3) и сказанное блаженным Иовом: «Вспомни, что жизнь моя дуновение» (Иов 7:7) и «Пощади меня, ибо дни мои – ничто» (Вульг. Иов 7:16) И когда он неким образом выходил из себя, то вот что представлял пред умом своим: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1Кор 2:9). Он размышлял об этом непрерывно и чем более совершенствовался, тем больше смирялся, а чем смиреннее становился, тем далее продвигался в совершенстве. Каково было его сокрушение, таково было ему и прощение; и чем глубже он себя сокрушением смирял, тем высшую от милостивого Господа награду приял. О, бездонная благость Божия! Прощение свершается скорее, чем прегрешение! О, блаженное покаяние, кое столь скоро привлекает милость Христову, но не раньше позволяет оставить обильный плач, угашающий пламя провинностей, и частый пост, изгоняющий яд грехов, чем просимую милость у Господа вымолит! Ибо о таковых изрёк Господь через пророка Малахию: «Я дал ему страх, и он устрашился меня и перед именем Моим трепетал» (Вульг. Мал 2:5). И ещё сказано в Писании: «Страх Господень отгоняет грехи» (Сир 1:21), и опять же: «Боящийся Господа ничего не устрашится и не убоится, ибо Он – надежда его» (Сир 34:14).
8. Как он получил Бога знамение прощения
Наконец, после непрерывных молений, попросил он у Господа с преискренней верой, чтобы удостоил его подать знак, принято ли покаяние его. А в комнате, где он настойчиво уединялся, были подвешены наверху многочисленные мощи святых, и молитвенно склонив главу на власянице, он привык проводить ночи под их священной сенью. И когда он там однажды ночью лежал, простёршись в молитве на власянице, то отягчил его сон, задремав как бы на долю мгновения, он внезапно увидел, что некто встал перед ним и говорит: «Вот, Элигий, услышаны молитвы твои и ныне даётся тебе издавна просимое знамение!» Немедля проснувшись, он ощутил приятнейший аромат и почувствовал, как ему на голову нежно падают преблагоуханные капли из ковчежца с мощами. Поразившись сему, он поскорее встал и, внимательно осмотрев ковчежец, увидел, что из сосуда и с покрова, которым он был обёрнут, сочится нечто, похожее на бальзам. И такой силы благоухание наполняло всю комнату, что он сам едва мог там оставаться. Вспомнив тогда о своём прошении, он изумился чрезвычайному обилию благости Божией и, воскликнув прегромко, благословил от всего сердца Христа, верного Воздаятеля, Который никогда не оставляет надеющихся на Него.
Таково-то было начало чудес его, а вернее, всемогущего Бога, с чьей помощью всем всё возможно. Сие святой муж тайно поведал товарищу своему Аудоину по прозвищу Дадон, которого любил, как свою душу (1Цар 20:17), и стребовал с него в свою очередь слово, что он никому не сообщит об этом, доколе Элигий пребудет в теле. А он, услыхав об этом, начал терзаться душой и некая сокровенная сила разожгла в глубине его любовь к сим таинствам, и презрев поэтому прельщения мира, он возжелал соревновать Элигию в добродетелях. Призвал он также и своего брата Адона посоветоваться (а они были среди дворцовой знати люди известные), и, приняв общее решение, они стали подражать поступкам Элигия и возникла у них домашняя община, где у обоих было одно сердце в Господе и одна душа (Деян 4:32).
9. О смерти Хлотаря и о том, какое расположение обрёл святой муж у государей
И снискал Элигий милость пред Господом и королями франков, и такая шла ото всех добрая молва о нём, что король выдавал ему кучи серебра, золота и драгоценных каменьев, даже не взвешивая. День ото дня возрастала слава его с великим благоволением; кругом был он хорош и при дворе сиял благочестием.
Между тем умер Хлотарь, король франков, и монаршую власть над королевством получил его единственный сын Дагоберт, у которого Элигий обрёл такое дружеское расположение, что у многих его счастье породило сильнейшую враждебность. […]
10. Какое рвение он проявлял в страхе Божием и делах милосердия
И вот, он всё более и более усердствовал в бдениях, в посте и любви к ближним. Он немало изготавливал посуды для короля из золота и драгоценных камней, и сидел за работой в землянке, а напротив него – Тилле, его подмастерье из саксонского племени, который следовал по стопам учителя и сам впоследствии вёл досточтимую жизнь. Садясь же за упомянутую работу, Элигий заранее размещал у себя перед глазами открытую книгу, чтобы, занимаясь всякого рода трудом, впитывать Божии заповеди. Так двойное нёс он служение: руки предавал делам людским, а ум – божественным.
Слава его гремела повсюду, да настолько, что если ко двору франкского короля из римских, италийских, готских или каких-либо иных провинций приезжали посланники ради заключения договоров или с какой-нибудь иной целью, то, прежде чем поспешить к королю, они заходили к Элигию, и кто просил помочь с пропитанием, а кто искал здравого совета. Отовсюду стекались к нему мужи благочестивые и монахи, и всё, что ему удавалось заработать, он либо в милостыню им давал, либо жертвовал на выкуп невольников, ибо о таковом занятии он имел превеликое попечение. Стоило ему узнать, что где-то продают невольника, он, охваченный великим состраданием, как можно скорее поспешал туда и, немедля выплатив нужную сумму, освобождал его. Бывало он выкупал до двадцати-тридцати, а то и пятидесяти невольников за раз, а подчас целые толпы аж до ста душ, когда приходил корабль; причём освобождал он всех равно без разбору пола и племени: римлян, галлов и бриттов, а также и мавров, но преимущественно саксонцев, которых в ту пору, оторвав от родных мест, словно скот развозили в разные стороны. Если же продаваемых в рабство оказывалось так много, что у него недоставало денег уплатить за них, тогда он отдавал всё, что мог у себя найти, кроме разве что собственного тела – до пояса, накидки и даже самых необходимых средств пропитания, вплоть до того, что, разувшись, отдавал всю обувь, чтобы таким образом выручить невольников. Так же и странникам Христовым он помогал весьма часто.
О, сколько раз он готов был впасть в долги, чтобы только выручить должников! Сколько раз срывал с себя шитый золотом пояс заодно с кошелём, украшенным золотом и каменьями, только бы помочь несчастным! Вкратце позвольте поведать, какое множество невольников он в течение ряда лет избавил от ига суровых господ, сколько милостыни роздал людям без разбору пола и племени, да по всяким церквам и монастырям, хотя в достаточной полноте рассказать об этом никакой ритор, будь он самый искусный, самый речистый, не в силах. Выкупленных невольников он представлял прямо королю и, выложив динарии, получал для них грамоты об освобождении. Затем он предлагал им на выбор три возможности: если кто, получив свободу, желал возвратиться на родину, он им выдавал пособие в достаточном размере; если же кто желал остаться с ним, он на то с готовностью давал согласие и таковые проживали с ним, но только уже не как рабы, а, скорее, как братья; затем, если ему удавалось кого-то убедить принять досточтимое монашеское житие в стенах киновии, то он выражал им величайшее почтение, как господам своим, снабжал их одеяниями, а также всем потребным и, тут же с ликованием отправив в иноческую обитель, нёс о них потом усерднейшее попечение. Кроме того, у него было несколько подмастерьев, живших с ним в одном помещении и постоянно бывших к его услугам. Среди них был свободнорождённый Баудерик, его земляк, который очень заботился о нём со всей искренностью. Был также Титуин, свев родом, его верный мирской келейник, который впоследствии был убит и достиг высочайшего воздаяния. Кроме них – Бухин, обращённый из язычников, который сам потом стал достопочтенен и возглавил киновию в Ферраре (коммуна Феррьер-ан-Гатине, деп. Луаре); Андрей, Мартин и Иоанн, которые – тоже его заботами – удостоились вступления в священство, да и многие другие, перечислять которых слишком долго. Все они в покоях его дни и ночи со всяческим усердием торжественно исполняли службу часов.
11. Как он услужал беднякам и странникам
[…] Но поскольку я видел этого человека, почему бы не обрисовать его наружность?
12. Описание одеяния и облика его, непрерывность молитвы
Он был высок ростом и румян; пышные волосы его завивались колечками; руки у него были изящны, пальцы длинны; лик же у него был ангельский, а взор простой и умный. Изначально он украшал одежду золотом и каменьями; были у него также пояса с золотым шитьём и каменьями да кошельки, изящно камнями отделанные, бельё его было золотом расшито, а сорочки им оторочены; и вся одежда его была дорогой, частью даже из цельного шёлка. Однако всё это он первое время носил напоказ, чтобы избежать похвальбы (своей скромностью – прим. пер.), а под одеждой на теле у него обычно была власяница. Но всё-таки позже, набравшись отваги, он все украшения распродал ради нужд бедных. Теперь его по большей части можно было увидеть препоясанного верёвкой и укутанного в убогое платье – того, кто прежде был весь в сверкающем золоте да каменьях! А подчас король, видя, что тот из благоговения и любви ко Христу ходит оборванцем, снимал с себя и давал ему и одежду свою, и пояс; ибо, говорил он, недостойно тем, кто служит миру, расхаживать в нарядах, а тем, кто ради Христа всем пожертвовал, выглядеть так неказисто.
Проживая при короле, он имел пристанище, которым неотлучно заведовал Дадон; и любил его Элигий, как свою душу. Многое из его примера переняли, хотя повторить это нам не особенно удалось.
Итак, в комнате его висело множество мощей святых и имелся целый ряд священных книг на поворотном столике, которые он листал после псалмопения и молитвы, как мудрейшая пчела, с разных цветов собирая словесный нектар, и сохранял всё лучшее из него в сердечных сотах. Также в его обычае было постилать на ночь власяницу пред ложем и с началом сумерек либо после краткого отдыха, подхватившись с постели, простереться на подстилке со склонённою головой и молиться. И так выстаивал он часто целые ночи, бодрствуя и слёзы проливая. Ибо он был наделён великим даром слёз и всеми способами, какие только позволяет человеческое естество, постоянно старался проводить ночное время в служении Богу. Молясь помногу, он перемежал молитву с некоторым отдохновением; воспевал псалмы по порядку, после долгого пения тут же переходил к чтению, а когда пробегал он взором священные слова, можно было заметить, что он вдруг возводит очи к небесам, за вздохом испускает вздох и то читает, то плачет; грудь вздрагивает от рыданий и лик омывается преобильными слезами. А когда прямо во время священного чтения на него внезапно наваливался крепкий сон, он даже во сне неким образом размышлял над прочитанными словами. А вскорости проснувшись, он заканчивал чтение и опять, по своему обыкновению, обращался к молитве, в занятии коей он соблюдал таковую тишину, что даже головы никуда не поворачивал и вообще не двигался, так что едва можно было расслышать звук дыхания его. И часто, когда по разным причинам то ночью, то с утра пораньше его вызывали к королю в покои, он не выходил из уединения – пускай даже за ним посылали снова и снова, – прежде чем заканчивал обетованное Христу послушание. Выходя ж из дому, он ограждал себя молитвой и крестным знамением; возвращаясь домой, спешил помолиться прежде, чем сесть. Так-то он поступал все дни жизни своей, и непрерывно в таковых подвигах устремлялся к Вечной отчизне. Был он при этом обходителен и остроумен, сердцем милостив, а в борьбе бесстрашен духом.
13. Как он, съездив в Бретань, заключил мир с тамошним государем
Как-то раз король упросил его отправиться в бретонский край посланником, и он, ничуть не мешкая, отправился туда с совершеннейшей готовностью, будучи покоен в Христовой любви. Прибыв туда, он пришёл к государю бриттов, изложил условия договора и получил обязательство, что он будет исполнен. И в то время как все считали, что они заведут перебранку и объявят друг другу войну, Элигий так умиротворил вышеупомянутого государя и привлёк своей кротостью его расположение, что тот легко согласился даже поехать вместе с ним. И вот, пробыв там какое-то время, он отправился домой, а с собой взял короля с большой свитой его единоплеменников, и, представив его в поместье Криоиль (г. Крей, деп. Уаза) королю франков, помог им заключить мир; после чего государь бретонский, принеся множество даров, был одарен ещё щедрее и отбыл на родину. […]
14. О том, с какой лёгкостью он получал у короля Дагоберта всё, чего бы ни попросил
Король Дагоберт, стремительный, прекрасный и славный, как никто из всех прежде бывших франкских королей, настолько любил его, что зачастую, удалившись от сонма князей, вельмож, а также воевод и епископов, в уединении просил совета у Элигия. И чего бы Элигий ни испрашивал, без малейшего промедления добивался, но что бы он ни получил, всё расходовал на милостыню для неимущих, выкуп невольников и лекарства больным; и тем охотнее сам государь благотворил ему, поскольку знал, что тем самым не одному, но многим послужит на благо.
15. Каким образом он построил Солемниакский монастырь
Среди прочего испросил у него Элигий одно поместье в предместьях Лемовика под названием Солемниак (Солиньяк, деп. Верхняя Вьенна), сказав: «Уступи мне его, государь мой король, дабы было мне где воздвигнуть лестницу, по коей мы с твоей светлостью удостоимся подняться в Царство Небесное». На сию его прошение король, как обычно, охотно дал согласие и предписал незамедлительно передать ему требуемое. А была как раз пора, когда от упомянутой области требовалось внести в королевскую казну общественные налоги. Но когда всё собранное золото было готово к отправке королю, наместник вместе с монетчиком пожелали очистить его в раскалённой печи, поскольку согласно обычаю только чистейшее, червонное золото следовало представлять королевскому двору (ибо не знали они, что земли те переданы Элигию во владение). И со всяческим старанием и упорством три или четыре дня они пытались исполнить свой замысел, но ничего им не удалось, поскольку Бог воспрепятствовал сему. Наконец, прибывший от Элигия вестник прервал начатую ими работу и объявил, что землевладельцем теперь будет он. И сразу, как это было возвещено, все окрестные жители возликовали, а работу удалось завершить и передать в его распоряжение. В этом-то месте он и построил первый и крупнейший монастырь для людей Божиих; поставил им настоятеля, разместил здесь многих из своих учеников, а также из других провинций до сотни человек, к которым присоединил монахов числом более пятидесяти, и отписал им земельные доходы, достаточные для их содержания. Было на что поглядеть, как шли повозки, загруженные сосудами разнообразного назначения – медными и деревянными, одеждой, а также одеялами и скатертями, и кроме того множеством томов Священных писаний, да и всем, что требуется на нужды монастыря в таком количестве, что это возбудило огромную зависть в иных низких сердцах. Элигий и сам помышлял в конце концов вступить в этот монастырь, если только Бог освободит его от прочих обязанностей.
16. Каким образом был устроен Солемниакский монастырь
Я сам поступил в эту обитель и увидел, что, благодаря тщательнейшему соблюдению святого устава, жизнь монахов в нём не идёт ни в какое сравнение с тем, каковую ведут почти во всех прочих монастырях Галлии. Кроме того, община его ныне украшена цветами разнообразных дарований, ибо живут там и мастера, опытные в разнообразных искусствах, которые, исполненные страха Христова, всегда готовы к послушанию. Никто там не держится за какую-либо собственность, но, как написано в Деяниях апостолов, вообще всё у всех общее (ср. Деян 4:32). А места там такие плодоносные и такие отрадные взору, что всякому, оказавшемуся там, среди плодовых рощ и зелени дивных садов, так и хочется от всего сердца воскликнуть: «Как прекрасны шатры твои, Иаков, жилища твои, Израиль! расстилаются они как долины, как сады при реке… как кедры при водах» (Числ 24:5-6). О таковых ещё и Соломоном сказано: «Жилище благочестивых Он благословляет» (Прит 3:33).
А находится киновия эта недалеко от города Лемовика, на расстоянии примерно шести миль в южную сторону; она обнесена отовсюду стеной, только не каменной, а просто рвом, укреплённым изгородью, почти десяти стадиев в окружности (185 х 10 = 1850 м – прим. пер.). С одной стороны его омывает полноводная река, над которой высится гора, покрытая лесами и ощетинившаяся обрывистыми скалами, а почти всё пространство монастыря занято плодовыми деревьями разного рода. И такое отдохновение там получает истомлённый дух, словно вкушает частицу блаженства райского.
17. Каким образом он построил в Париже монастырь для служительниц Божиих
И вот, когда все работы по устройству этой киновии были завершены и она была всесторонне тщательно обеспечена, задумал он в городе Париже устроить приют для странников, но по Божию вдохновению у него возникла ещё более превосходная мысль, и он начал свой дом, подаренный ему королём, перестраивать под девичью обитель. Положив на это дело много долгих и преусердных трудов, он, наконец, завершил достойный освящённых дев монастырь и, дав ему строгие уставные правила, собрал в него до трёх сотен разноплемённых девушек – как из числа служанок своих, так и из благородных семейств франкских. Настоятельницей им он поставил Ауреану, дочь Маурина и Квирии; отписал им земельные доходы и всецело обратил свою заботу на них. Стоило посмотреть, как он, подобно хлопотливой пчеле, тащил туда отовсюду всё необходимое для монастыря: сосуды и одеяния, а также священные книги и прочее снаряжение в немалом количестве. Ибо всем, что было сообразно потребностям женского пола, он, как любящий отец, совершенно достаточно обеспечил их со всяческим усердием и рачительной заботой. Когда же стройка в вышеупомянутой обители была целиком завершена и все подсобные здания закончены, оставалось пристроить только одно, хоть и скромное, но необходимое помещение, а земли уже было недостаточно, ибо вся она уже была занята зданиями. К стройке прилегал маленький казённый участок, как раз подходящий для намеченной постройки. Итак, Элигий велел его измерить, чтобы знать, каков он, и немедля отправился к государю, походатайствовал об участке и незамедлительно получил просимое. Когда же вернулся на место, расчертил площадку и оценил размеры сооружения, то обнаружил, что оно займёт земли на фут больше, чем он объявил королю. Опечалившись этим, – ведь нимало не желая обманывать короля, он всё же его обманул, – Элигий, полностью прекратив работу, в скорби возвратился во дворец и как только вошёл к государю, пал в ноги ему, сообщил об обмане и молил о прощении либо смерти. Однако король, когда узнал, что дело по королевским меркам в сущем пустяке, скорее изумился, чем оскорбился и, тут же обратясь к приближённым, заметил: «Вот сколь прекрасна и досточтима вера Христова! Воеводы и наместники похищают у меня обширные поместья, а Христов слуга ради своей веры в Господа не посмел скрыть от нас убыль и пяди земли!» И так он умилостивился, что на утеху Элигию удвоил дар, который прежде был крошечным. Из этого совершенно ясно видно, насколько святой муж страшился греха обмана, раз он без малейших колебаний признал себя достойным кары из-за ничтожной погрешности пред королём. Таковая вера возносила его к небесам, благодаря своей правдивости он был и Богу дорог, и пред людьми славен.
18. Как были воздвигнуты церкви имени блаженных Павла и Марциала и как была опустошена темница
Таким образом, полностью закончив строительство монастыря для служительниц Божиих и завершив все сооружения, на оплату каковых работ он изыскал средства, построил затем Элигий храм в честь святого апостола Павла в качестве усыпальницы для покойных служительниц Божиих; крыша его была с высочайшей изысканностью отделана свинцом, и погребён там среди прочих блаженный авва Квинтилиан. Также он построил, а вернее восстановил храм в честь блаженного Марциала Лемовикского, епископа и исповедника, где также поставил изящную крышу и покрыл её свинцом. И когда процессия клириков в глубоком благоговении переносила туда с великим торжеством сии мощи в сопровождении великой толпы обоих полов под пение псалмов и сладостные звуки антифонов, Господь явил достопамятное чудо. Ибо Элигий распорядился нести мощи такой дорогой, чтобы двигаться как можно прямее вперёд, и поэтому путь их пролегал недалеко от стен жуткой темницы, где под надёжной охраной содержались семеро узников, тол ли невинных, то ли виновных. Когда же Элигий, точно Давид, который скакал и плясал перед ковчегом (2Цар 6:14), возглавлял шествие с мощами оного сонма, празднующего со гласом радости (Пс 41:5), то едва они оказались напротив острога, носчик реликвий, придавленный внезапно отяжелевшим грузом, стал как вкопанный. Когда то один то другой начали подгонять его, он во всеуслышание объявил, что никак не может двинуться с места. Пока же остановившаяся толпа дивилась таковому происшествию, темничные узники услышали как бы лёгкий раскат грома и тут же накатила некая сила, со страшной мощью сотрясши всю темницу снизу доверху. Немедля все запоры сломались, узы спали и перед заключёнными растворились отомкнутые двери (ср. Деян 16:26). Все же присутствовавшие, оцепенев от изумления, принялись превозносить невиданное чудо и совместное заступничество обоих святых: Марциала славили, а Элигию рукоплескали. Также все, видевшие сие, непрестанными кликами возносили обильные славословия Христу Господу, действующему через слуг Своих.
[…]
21. С каким пылким благоговением он посещал святые обители
И хотя к нему во множестве стекались всякие монахи, он не довольствовался общением с ними, но, также пылая желанием святого иночества, устремлялся порой в ту или иную киновию, чаще всего, в ту, что называется Лусседий (Луксовий, совр. Люксёй), которая в то время была самой известной и строгой; ведь в Галлии всё ещё нечасты были монастыри, а те немногие, что имелись, жили не в соответствии с уставом, а полностью пребывали в старой закваске пороков мирских (ср.1Кор 5:8). Помимо ж Лусседия, который, как сказано, единственный усердно держался строгого устава, в западных областях Солемниакский монастырь выделялся таким же радением об иноческом житии, и многим обителям он в итоге дал почин и пример, благодаря чему, по милости Божией, всюду по Франкии и Галлии теперь имеется без числа мужских и женских монастырей, живущих в соответствии с благотворным уставом.
Итак, как я уже начал было говорить, Элигий приезжал в вышесказанный монастырь и общался с братией – но кто в силах передать, с каким благоговением и каковым смирением! Стоило поглядеть, как, войдя в монастырские врата, он вёл себя с братией – перед каждым монахом он простирался, пав ниц, а затем, потупив взор, склонив главу долу и всем существом своим являя великую торжественность, он с предельным благоговением испрашивал у каждого благословение, одарял всех обильными подношениями, а для себя самого перед уходом испрашивал убогонькую краюху в благословение, которую всякий раз принимал как великий дар и каждый день, пока она не начинала портиться, вкушал от сего освящённого хлеба натощак, как перед святым причастием.
[…]
27. Как он поставил на ноги калеку в Гамаппии
Как-то в другой раз, всё ещё будучи в мирском чине, ехал он со своими отроками из королевского поместья, называемого Стрепиниак (коммуна Этрепаньи, деп. Эр в 83 км к северо-западу от Парижа). Когда ж он проезжал деревней Гамаппий (коммуна Гамаш-ан-Вексен в деп. Эр в 75 км от Парижа), где, войдя в храм, наткнулся на некоего нищего калеку, лежавшего при вратах, который, увидев Элигия, закричал, прося еды или хоть какого-нибудь вспомоществования. Тут Элигий, внезапно ощутив дар Святого Духа, подступил к нему и сказал: «Давай вместе попросим Господа, дабы Он тебе возвратил здоровье»; и, немедля введя его в церковь, велел молиться настойчиво и крепко, а сам, простершись на полу, предался долгой молитве. Затем, слегка приподнявшись, он увидел, что калека всё ещё лежит, и снова преклонился в молении и излил слёзные просьбы. Он молился так долго и столько слёз пролил, что омочил ими мозаику пола, и текли они по нему, точно ручеёк. Наконец, укрепившись верой, Элигий поднялся, подошёл к больному с великим доверием и, схватив его за руку, сказал: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа, Сына Бога Вышнего, встань и ходи!» И немедля за словами человека Божия воспоследовало исцеление, а все присутствовавшие оцепенели, слыша, как суставы, жилы и все кости калеки с треском вправлялись. Выздоровев в тот час, он ходил вприпрыжку и благословлял Бога со всяческим ликованием. А поскольку он уже в течение многих лет не владел своими членами, то тем большее изумление вызвало у всех быстрота свершившегося с ним излечения.
Тогда блаженный муж дал ему милостыню и отпустил его с миром; и он, благодаря и славя Бога, возвратился домой. После чего Элигий взял страшную клятву с отроков и всех спутников о том, чтобы они, доколе он сам пребывает в теле, никому из людей не сообщали об этом событии, больше всего страшась, как бы не отягчилась душа его людскими похвалами из-за свершившегося чуда.
[…]
30. Об ограблении храма и о возвращении украденного
Как-то раз, когда он снова задержался в Париже, прибежал к нему однажды утром, дрожа, сторож храма святой Колумбы девы (Сансской, прибл. 257-273 гг., память 31 декабря) и, пав ему в ноги, возвестил, что ночью, пока он почивал, из храма были похищены все украшения. Услыхав об этом, Элигий весьма опечалился, однако быстро прибег к обычному средству – надежде. Ласково ободрив сторожа, он отправился в этот самый храм и, помолившись, такие изрёк слова: «Послушай, святая Колумба, что я тебе скажу. Клянусь Искупителем моим, если ты немедленно не возвратишь украденные украшения святилища сего, то я принесу задвижек и так запру дверь эту, что отныне никогда в этом месте тебе не будет воздаваться почитание». Сказав это, он ушёл. И что же?! Встав на следующий день пораньше, сторож обнаружил, что всё до малейшего покровца возвращено, как раньше было. Тогда он поскорее помчался и, столь же счастливый нынче, сколь накануне удручался, возвестил о случившемся Элигию, а тот, пойдя, убедился, что всё оказалось на своих прежних местах, восславил мученицу, а имя Христа Господа, как и всегда, возвеличил с ещё большей радостью.
31. О возвращении жизни полумёртвому
Среди ж прочих неисчислимых благих дел его было ещё то, что он получил от короля разрешение подбирать всюду останки казнённых разнообразными способами по королевской немилости либо по судебному приговору, снимать их с дыб, колёс либо виселиц в городах или весях и хоронить. Назначил он похоронщиками двоих из своих спутников – Галлебода и Винцентия, коим вместе с их товарищами и поручил заботу о сем. Таким образом, где бы они ни хаживали, близ городов либо в отдалении от них, всегда носили с собой тяпки, чтобы, если где-либо встретится им труп, они могли покрыть его землёй. И вот как-то раз проходили они владениями короля Австразии и завернули в один город, называемый Стратобург (Страсбург). Будучи недалеко от города, заметили они издалека человека, в тот самый день лишённого жизни – он висел в петле. Подойдя к нему вплотную, они вынули его из петли, дабы, как обычно, предать погребению. Однако досточтимый муж почувствовал в себе действие благодати и, пока копали могилу, быстро подошёл к телу и огладил его ладонью сверху донизу. Тут же, почувствовав возвращение духа в тело, он, чтобы поискуснее скрыть совершённое им чудо, воскликнул: «О, какое великое прегрешение мы могли бы ныне совершить, не вмешайся Господь! Ведь мы собирались предать земле тело, когда дух его ещё в нём!» Сказав это, при общем удивлении он приказал одеть человека и подождать немножко. Затем муж тот, придя в себя, поднялся с земли, словно бы и не потерпел никакого вреда. Когда слухи о том, что случилось, распространились в городе, тут же прибежали его палачи и дерзко попытались схватить его и снова предать смерти. Элигий насилу вырвал его из их рук, заступился за него перед королём и, выхлопотав охранную грамоту, его таким образом защитил. Немного позднее этот человек покинул те места (скорее всего, с ведома Элигия), дабы не попадаться на глаза королевским слугам, поскольку слухи о свершившемся всё больше ширились в народе.
Однако довольно об этом. Довольно того, что от единого Бога не скрыто то, что сотворил он втайне – в мирском ли чине, или под досточтимой апостольской тонзурой. Ныне же я перейду к по возможности краткому описанию того, что он сделал, трудясь руками своими.
32. Какие надгробия он сооружал для многих святых
Среди прочих благих дел сего блаженного мужа замечательно то, что он из золота, серебра и драгоценных каменьев соорудил гробницы для многих святых: для Германа, Северина, Пиатона, Квинтина, Луция, Геновефы, Колумбы, Максимиана и Лолиана, Юлиана да ещё и многих других (св. Герман Парижский, еп. 496-576 гг., память 28 мая; св. Северин Норикский, 410-482 гг., пам. 8 января; св. Пиатон Турнэский, мч. ум. 286 г., пам. 1 октября; св. Квинтин мч., ум. ок. 287 г. память 31 октября; св. Луций – возм. Курский, мч., V—VI в., пам. 3 декабря; св. Геновефа – св. Женевьева 420-ок. 500 гг., пам. 3 янв.; св. Колумба см. прим. гл. 30; св. Максимиан – вероятно, св. Максимин Трирский, ум. ок. 346 г., пам. 29 мая; св. Лолиан, мч., пам. 15 июля; св. Юлиан – скорее всего, св. Юлиан Ле-Манский, еп., ум. 348 г., пам. 27 января – прим. пер.). Но лучше всего ему удалась гробница блаженного Мартина в городе Туре, которую он с дивным мастерством отделал золотом и каменьями, расходы на что оплатил король Дагоберт, наряду с которой он возвёл изысканное надгробие над могилой святого Бриктия (Турского, 370-444 гг., пам. 13 ноября) и ещё одно, где прежде покоились мощи блаженного Мартина. В дополнение к тому он выхлопотал у короля большую льготу для этой церкви, ибо по просьбе Элигия из почтения к святому исповеднику Мартину все общественные налоги, уплачиваемые казне, король Дагоберт целиком уступил этой церкви, что и подтвердил грамотой. Потому-то все правила налоговых сборов в том городе определяет сама церковь и до сих пор они там нетяжелы и устанавливаются архиерейским указом.
Кроме того он соорудил мраморную гробницу для святого мученика Дионисия в городе Париже, и дивный навес над ней из золота и каменьев. Великолепно исполнил гребень алтарного престола с изображениями впереди и с завитками вокруг, покрытыми золотом и с украшениями в виде круглых золотых яблок, осыпанных драгоценными камнями. Также аналой и врата он тщательно покрыл серебряными листами, а навес над алтарём – серебряными завитками. Также он сделал крышку в передней части гробницы и внешний алтарь в ногах святого мученика. И настолько он там при щедрейшей поддержке короля проявил своё мастерство, такие приложил старания, что не было больше в Галлии подобной красоты почти нигде, и вызывает эта работа великое удивление у всех даже до сего дня.
33. О смерти короля Дагоберта и соборе в городе Риме у святого Папы Мартина
Завершив эти восхитительные труды, замирив окружающие народы и даже диких васконов (вероятно, предки нынешних басков – прим. пер.) покорив своей власти силою меча, умер великий и славный король Дагоберт и был погребён в том самом храме святого Дионисия под аркой в правом приделе. Королевскую власть унаследовал его малолетний сын по имени Хлодвиг (II, 633/634-657 гг. – прим. пер.). При начале его правления, когда во главе Римской империи стоял Константин (Констант II, 630-668 гг. – прим. лат. изд.) в странах Востока разрослась гнусная ересь (монофелитство – по прим. лат. изд.). И занимались сии ересиархи тем, что вопреки церковному установлению проповедовали чужеродное учение, утверждая, что Господь и Спаситель наш Иисус Христос отнюдь не принял образ раба (Фил 2:7), и нечестиво болтали, что Он не воплотился воистину от Девы Марии. Это сбивало с толку многих в Церкви, и немало кто уже был отравлен заразой этого тлетворного учения, причём не только в городах, где проживали ересиархи, но и в Рим – главу всех городов – это извращение понемногу уже проникало. А в то время Римским Понтификом был блаженнейший Папа Мартин (св. Мартин I, исповедник, ум. 655 г., пам. 13 апреля), который ревностно и мужественно вёл поистине неустанную войну в защиту веры, терпя от еретиков многие поношения и нападки. Наконец, видя, что император и многие уже вполне готовы всей душой принять это учение, Папа возмутился и созвал священнический собор (Латеранский, 649 г., в коем среди прочих участвовал св. Максим Исповедник, – прим. пер.) с целью унять эту ересь и поистине искоренить извращение сего догмата. По итогам собора Папа с согласия всех православных издал против еретиков весьма красноречивое и точное исповедание веры, которое вместе с сопровождающим письмом направил в уделы Галлии, поручая королю франков и заклиная его изыскать, если возможно, в своём королевстве просвещённых мужей католической веры и назначить их себе помощниками в деле борьбы с ересью. Элигий со товарищами преохотно приступил бы к сему делу, если бы не возникли тогда некие препятствия.
34. О многообразных страданиях Папы Мартина и мученическом завершении его жизни
Однако, между тем, пока суд да дело, враг человеческого рода, ещё сильнее разъярившись, бросал на стены Церкви сынов погибели и изнурял крепчайшую твердыню всевозможными осадами, желая сломить епископа Мартина непрестанными ударами. Но хотя нечистый дух изо всех сил ополчился на него во всеоружии, но Мартин, исполненный Христовой силы и благодати, противостоял ему и, подобно недвижимой скале, о которую разбиваются волны, так и его мужественный дух был неуязвим для их суесловия.
Императорским указом ему было велено издать исповедание веры, противоречащее вере отцов, но он, преисполненный почтения к святой вере, отказался, заявив, что не может изречь нечестивых слов против Бога, и рассудил, что разумнее будет отдать свою земную жизнь, лишь бы совесть свою перед верой не запятнать. Знавали мы некоего брата, пришедшего с Востока, который лично присутствовал при повествуемых мною событиях. Ибо, когда никого рода принуждения не отклонили Мартина от католической веры, его осыпали многочисленными оскорблениями и долго избивали перед народом, и наконец, связав ему за спиной руки, увели, точно жертвенного овна, под плач всего города, в ссылку. Доставленный таким образом в Константинополь, где ему было назначено место изгнания, он одною лишь молитвой вернул зрение слепому. Пребывая там в ссылке и безвестности, он после многих страданий завершил свою весьма славную и благородную жизнь превосходной и досточтимой кончиной.
Пускай теперь, смущаясь и краснея, еретики как хотят делают вид, что не они сделали его мучеником, пускай сколько угодно вопят, что он в мире испустил дух свой, сколько угодно твердят, что он не был умерщвлён, а умер своей смертью, и будто вовсе не казнь то была, а избавление от казни. Если бы кто из них теперь был теперь рядом, то услышал бы моё слово в защиту мученика: «Хоть и не пал он под ударом палаческого меча, однако после долгой и неутомимой проповеди истины удостоился славной кончины в ссылке за исповедание католической веры. И потому был он принят Господом своим Воздаятелем в небесном сонме мучеников; ведь ничуть не меньшую, чем блаженные мученики, проявил он доблесть и честь, невозмутимо претерпевая всё, что враги причиняли ему. Ибо, как свидетельствует Писание, мученичество ради защиты Церкви от раздирания еретическими заблуждениями не ниже, а даже ещё более славно, чем мученичество за отказ принести жертву языческим идолам. Ибо ведь от языческого преследования каждый страдает только ради своей собственной души, а от еретического же – ради всей Церкви; и потому осмелюсь я утверждать, что он выше обычных мучеников, ибо, без сомнения, более возвышенно и славно свидетельство его». Сие краткое упоминание о столь великом муже я включил в житие Элигия, чтобы оно возвестило во все грядущие времена то, как Мартин прославил истину веры; и да будет этих с любовью сказанных слов довольно, чтобы столь выдающийся муж, великий благодетель сотоварищей моих в Риме, будучи прославлен на Востоке, не был предан забвению и на Западе.
35. О соборе в галльском городе Аврелиануме и выдворении еретика за пределы Галлии
Примерно в то время, когда в Риме творились эти события, один из еретиков, изгнанный из заморских краёв (из Британии – прим. лат. изд.), направился в Галлию. Прибыв в страну, он вошёл в город, который в давние времена назывался Аэдуна, а ныне – Августодун (Отён, деп. Сона и Луара); обосновавшись где, он начал осмотрительно и вкрадчиво распространять свои нечестивые догматы. Когда же проповедь ереси достигла дворцовых палат и Элигий услыхал о ней, он, будучи всегда бдителен в такого рода делах, вместе с Аудоином и другими верными католиками начал сосредоточенно обдумывать, каким образом искоренить эту заразу, что проявилась уже в открытую перед всеми. И не отступал он от епископа, и вельмож беспокоил, пока по приказу государя не собрался в городе Авелиануме (Орлеане) священнический собор; на котором вышеупомянутый еретик был призван к ответу и всяческие учёные засыпали его разными вопросами, но не смоги прийти ни к какому определённому заключению. Ибо он с таким словесным мастерством отвечал на вопросы, что там, где, казалось бы, его совсем уже прижимали, он со змеиной ловкостью ускользал через какие-то лазейки и обращал их слова против них. Когда же оказалось невозможно ни прийти к какому определённому заключению, ни оспорить еретика, явился из наших рядов по Божию провидению некий многоучёный епископ по имени Флавий, который одолел его по всем вопросам к огромному нашему удивлению и радости. Ибо он усердными расспросами полностью изобличил все его увёртки и различные ухищрения, которые он то скрывал, то обойти пытался. Так что епископы сообща вынесли ему приговор и во всех городах вышло постановление о том, что сего человека, запятнавшего себя бесчестием, следует выдворить за пределы Галлии.
36. Как святой муж уличал и открывал уловки череды отступников
А когда Элигий обнаружил другого отступника, будоражившего парижский люд, он изобличил его с великим позором и выставил из города. Подобно тому и другого, выдававшего себя за епископа и кружившего по сёлам да большим дорогам, обманывая народ, он, долго потомив в темнице, вышвырнул за пределы франкского королевства. Равным образом он всегда изо всех сил преследовал новых и новых лжеучителей, сбивавших с толку народ разнообразными ухищрениями, ибо весьма ненавидел все измышления, которыми всяческие еретики и раскольники пытались вытеснить католическое вероучение, и с неослабным постоянством обличал их безумие. Ведь он и красноречием владел в высшей степени, и в Писании разбирался чрезвычайно тонко, а когда он в достаточной мере подготовился, то всюду, куда бы ни приходил, укреплял народ евангельскими поучениями неослабно блюсти веру Христову и с ревностным усердием беречься еретической заразы.
[…]
40. Послесловьице под конец книги
Но сказать о каждой добродетели, коими он был украшен, никаких слов не хватит, а ведь книга и так уже превышает разумные размеры, требует завершения и не допускает больше словоизлияний, да и мы, исчерпав скудные запасы нашего красноречия, почти лишились сил, словно бы после долгого пути. Причём не потому, что об Элигии поведано уже всё, что следовало (ведь я не смог донести, так сказать, и сотой части всех примеров его благости, которые были и прекрасны, и обильны, а также знамений вышнего воздаяния), но по той причине, что рассказать о нём трудно, как взойти на устремляющийся ввысь утёс, устрашающий самим своим размахом.
Между тем мы в настоящей книжке лишь дали очерк его деяний, что совершил он в мирском чине, и охотно полагаем конец рассказу, дабы не наскучить слушателю его долготою. Остаётся ещё поведать, что он творил, будучи епископом, каким образом покинул сей мир, а также какие чудеса содеял после ухода. Если жизнь ещё будет при нас (Вульг. 4Цар 4:16) и коль даст Господь силы по молитвам святого, очень хотелось бы нам описать это в другой книге. И верим, что не по нашим, но по его заслугам мы благополучно и добросовестно доведём до конца начатый труд, если изволит за нас пред Христом-Господом заступиться в Небесах тот, кто по удостоился дара творить столь дивные дела на земле чрез сего же Господа нашего Иисуса Христа, Который с Богом Отцом и со Святым Духом живёт и царствует во веки веков. Аминь.
ЗАКАНЧИВАЕТСЯ КНИГА ПЕРВАЯ О ЖИТИИ СВЯТОГО ЭЛИГИЯ, ЕПИСКОПА И ИСПОВЕДНИКА
КНИГА ВТОРАЯ
НАЧИНАЕТСЯ ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ КНИГЕ
Как-то я наметил основу книги о житии блаженного исповедника Элигия, но, устав и почти обессилев, на полдороге отложил перо и оставил работу незавершённой. Ныне же я по милости Божией, понемногу восстановив силы, полный желания и с радостным сердцем, изострив перо, намереваюсь вновь приступить к работе. Пускай дорога будет крута и ухабиста, я охотно отправляюсь в неё; куда ноги меня доставить не могут, туда доведёт пылкая любовь, а молитва дойдёт, куда не в силах подступить слова. Конечно, недостойно, как я думаю, предавать памяти потомков книгу о житии столь великого и славного мужа, не дав исчерпывающего описания его благородных качеств, поскольку, по моему мнению, из исторического рассказа читатели должны извлекать обильное наставление. Но дела его столь многочисленны и славны, что и величие добродеяний не позволяет умолчать ни о чём, и огромное множество свершений вынуждает опускать их часть, и поэтому дух мучается сомнениями, не в силах решить, что оставить, что пропустить. Ведь, честно сказать, если я попытаюсь собрать здесь всё, то и отведённых дней мне не хватит на повествование, и на свитке всё не уместится; а с другой стороны, если сообщу мало, то, боюсь, лицемеры засмеют меня, говоря, мол «этот человек начал строить и не мог окончить» (Лк 14:30). Хотя куда больше я страшусь оскорбить предстоятеля, ведь, если я, не постаравшись изложить связное повествование, дам лишь сухой отчёт, то, видится мне, это будет, скорее, надругательство, нежели история жития. Итак, не глядя ни в ту ни в другую сторону, прикрепляю кусок пергамента и продолжаю: те слова, что будто бы выплеснулись за край переполненной первой книги, жадно впитает следующая. В первой книге было достаточно изложить, что он совершил в мирском чине; ныне же подобает начать с того, что он творил на должности епископа.
ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПРЕДИСЛОВИЕ
НАЧИНАЕТСЯ КНИГА ВТОРАЯ
1. О распространении по Галлии ереси симонии
Итак, Элигий, пускай в мирском чине и во дворце, издавна служил вечному Царю и Государю всех Христу; и жил он как во времена Хлотаря среднего, кроткого короля франков, так и в пору славного государя Дагоберта и потом Хлодвига, сына его, и оставался в теле до начала правления Хлотаря младшего. Однако во дни те страшно разрослась ересь симонии в городах и повсюду в пределах франкского королевства; а хуже всего эта зараза терзала католическую веру со времён злосчастнейшей королевы Брунгильды и до поры короля Дагоберта. Святые мужи Элигий и Аудоин (комплиментарное упоминание св. Аудоина указывает на работу редактора над текстом жития – прим. пер.) усердно радели об искоренении сей ереси и, проведя совместное совещание с прочими ревнителями католичества, посоветовали государю поскорее очистить от смертоносного яда Тело Христово, которое есть вселенская Церковь (Кол 1:24). Их законное прошение возымело действие и к своей радости они получили то, чего правомочно добивались. И во единстве со Святым Духом все сошлись тогда на общем решении, подкреплённом королевской властью, о том, что никто не должен допускаться к священническому служению за плату, и выбирать на архиерейские должности следует не тех, кто, как волки хищные (Мф 7:15), за счёт даров помышляют дар Божий получить за деньги (Деян 8:20), но мужей доброго имени и безупречной жизни.
2. О посвящении святого Элигия в сан епископа
И вот, после того избрали святого Элигия, сиявшего, подобно светочу, преисполненными благочестия добродеяниями, на высокую священную должность епископа в Новиомаг (Нуайон, деп. Уаза, окр. Компьень), ибо в тот год скончался предстоятель упомянутого города Ахарий (святой, также упоминается под именем Айгахард, ум. ок. 640 г., память 27 ноября – прим. пер.). Избрали также и товарища его Аудоина, называемого Дадоном, главою церкви города Родомага (г. Руан, деп. Приморская Сена, столица Нормандии). Таким-то образом золотых дел мастера, постригши, сделали против его воли блюстителем следующих городов и муниципиев: Вироманда (комм. Верман, деп. Эн), от которого берёт своё начало одноименный край (ср. век. Графство Вермендуа на терр. Совр. Пикардии); Торнака (белг. г. Турне), что был одно время королевской столицей; Новиомага, а также фландрских Ганды (г. Гент) и Кортуриака (белг. г. Куртре). И поставили его пастырем над этими землями прежде всего потому, что жители этих краёв по большей части придерживались языческих заблуждений, были весьма привержены суетных верований, и им, словно зверям полевым, неоткуда было услышать спасительное слово.
Однако блаженный муж, не сумев никакими воспрепятствовать своему назначению на эту должность, всё же не допустил при этом никакого уклонения от уставов Католической Церкви и не позволил посвящать себя в сан, прежде чем не прошёл в течение определённого времени должного подготовительного обучения в низших чинах. По истечении продолжительного срока прибыл из краёв, что за Луарой, также и Аудоин, уже посвящённый в пресвитеры владыкой Деодатом Матаскенским (комм. Макон, деп. Сона и Луара), и договорились они вместе в один день единовременно принять дар апостольского благословения. И было то время, когда в разных частях Галлии проводились церковные шествия при стечении всего народа. И, сошедшись вместе в городе Родомаге, в четырнадцатый день третьего месяца, когда юный Хлодвиг был королём уже третий год, в воскресенье перед пением литаний среди толпы народа, среди полчища клириков, среди хоров песнопевцев удостоились мы оба посвящения от епископа во епископы: я – в Родомаг, а он – в Новиомаг. Итак, приняв сан, он отбыл на свою кафедру, и кто мог бы достойно поведать, сколь дел великих и славных он совершил на сей должности?! Или кто столь отличается силою слова да щедро наделён красноречием, чтобы сообразно писать все добродеяния его?
[…]
3. С каковой настойчивостью он влёк вверенную ему паству к пути спасения
Потом он с усердным пастырским попечением объехал все вверенные ему города и муниципии. Хотя фландрийцы и антверпенцы, а также свевы и всякие варвары, селившиеся вдоль морского берега, которых плуг проповеди до сих пор словно бы обходил, не задевая, поначалу приняли его с враждебным духом и супротивным умом, однако впоследствии по благодати Христовой понемногу начали проникать в них слова Божии, и большая часть свирепого и варварского народа, отринув идолов, обратилась к истинному Богу и покорилась Христу; и наконец, как будто показался свет небесный и прорвавшийся луч солнца просветил этот варварский край целиком. […]
5. О постройке киновии в Новиомаге
Потом он воздвиг в городе Новиомаге монастырь для служанок Христовых, где и великую общину собрал, и строгий устав ей дал; отписал также им вдоволь земельных доходов и усердно позаботился снабдить их в достатке всем, что необходимо для монастыря. Ныне в разных частях Галлии известно ещё много других монастырей, что были либо его трудами построены, либо его учениками учреждены; ибо многие из его учеников сооружали церкви, многие основывали благоспасительные монастыри, а многие даже были возведены в епископское достоинство и возглавили местные церкви.
6. О многочисленных мощах святых, открытых им, и о чудесном обретении святого Квинтина
И вот, среди прочих чудес Господь явил святейшему мужу ещё такое Своё знамение: мощи святых, что пребывали в течение многих веков в сокрытии от народа, благодаря его стараниям и великому пылу взыскующей веры были найдены и открыты; ведь прежде народ порой почитал святыни в местах, где их не было, а теми местами, где они на самом деле покоились, совершенно пренебрегал. Итак, с той поры, когда Элигий, посвящённый в архиереи, был назначен пастырем церкви, он представил народу несколько находок, первой и наиважнейшей из коих было обретение благодаря его великой настойчивости в начале епископата мощей святого мученика Квинтина, который также был давно утаен, пока Элигий не открыл его для общего почитания.
Как раз перед тем, как Элигий был назначен епископом в том краю, жил там некий негодный муж по имени Маврин, который перед народом показывался в иноческом облачении и славился при королевском дворе как певец, а по причине того, что был наставником наследников короля, возгордился и, будучи дерзок нравом и распущен в поведении, обольщаясь в своей наглой самоуверенности, возвысил голос о том, что сам может предпринять поиски и найти мощи мученика Квинтина. Но Господь вмиг показал и его дерзость, и достоинство Элигия, ибо едва он начал скрести землю киркой, как руки его прилипли к черенку заступа и несчастный бросил начатый труд. А на следующий день, когда черви вскишели в руках его, он жалким образом испустил дух. Это событие внушило такой страх народу, что, помимо Элигия, никто, будучи даже человеком праведной жизни, не смел браться за такого рода дело.
Итак, Элигий, приняв пастырские обязанности, с самого начала своего назначения занялся тем святилищем, что находится недалеко от города Виромонда, где некая Евсевия извлекла из реки тело мученика, после чего он был погребён на горе. Элигий, побуждаемый Божиим промыслом, непрестанно думал о нём, пока напрямик не заявил народу, что мощи находятся не в том месте, где народ почитал его, а совсем с другой стороны. Долго мысль об этом не давала ему покоя, и наконец он предпринял усердные попытки исследовать пол храма вдоль и поперёк, надеясь обнаружить священное погребение. Но когда он не нашёл и признака погребения, братья начали покидать его, всё рассказывая со страхом о смерти того, кто недавно в надмении своём затеяв подобные поиски, кончил жизнь жуткой смертью. Убеждая его в том, что по прошествии долгого времени древние мощи должны были уже сгнить и рассыпаться в мелкий прах, они пытались отвратить его от запавшего ему в душу замысла. Услышав от братии такого рода возражения, он, глубоко вздохнув, молвил: «Не надо, братия, пожалуйста, не надо препятствовать мне в сем боголюбивом деянии, ибо я верю, что Создатель мой не даст мне обмануться в столь великой мечте о столь великом сокровище». И вот, ещё внимательнее продолжая поиски, он возложил тогда на себя трёхдневный пост, и ещё ревностнее слёзно взывая к божественности Христа-Господа, дал обет не вкушать никакой пищи, прежде чем Он удостоит осуществить сердечное пожелание его. Ибо ведь такова была его вера и таково упорство, что он чаще всего смотрел на предстоящее дело словно бы на законченное и не раз разговаривал с Богом будто с земным своим господином, и без сомнения верил, что Бог исполнит представленный им замысел. Поэтому, даже когда многие пытались разубедить его, он говорил: «Господи Иисусе, Тебе ведомо всё, прежде чем оно свершится; Ты знаешь, что если Ты не явишь мощи сего свидетеля Твоего, который пострадал ради имени Твоего святого, то значит, так недостоин я, что ни к чему мне более быть епископом у народа сего, а лучше бежать из области этой в глушь, где подобает мне жить среди зверей». Короче говоря, продолжая упорно трудиться, он с помощниками своими обследовали церковь во всевозможных местах и, когда уже не оставалось ни малейшей надежды найти что-нибудь, он, кротко остановил всех и указал им копать в задней части церкви на одном месте, о котором меньше всего могли подумать. Тогда, охотно повинуясь его приказу, все направили свои усилия туда и, прокопав землю на глубину десяти футов или более, снова лишились надежды найти мощи. А когда уже третья ночь достигла середины, Элигий схватил заступ и своими святыми руками, отбросив накидку, начал при свечах и лампадах копать землю. Когда же он копнул немного вбок и зацепил землю на стене ямы, то обнаружил весьма древний погребение, таившее в себе священные мощи. Тогда, преисполнившись радости, он стал с величайшим нетерпением долбить своим заступом стенку гробницы и, когда пробил дыру в захоронении, оттуда полился такой благоуханный аромат и такой яркий свет, что даже святой Элигий был поражён и едва мог вынести светозарный блеск и неописуемое благоухание. Ибо лучи света, исходившие из могилы мощным потоком, распространяли сияние такой силы, что ослепляли взоры всех присутствовавших, и окрестности по большей части озарились, как днём. Поэтому все, кому довелось бодрствовать в этот час, не зная о причине происходящего, посчитали, что творится какое-то великое небесное явление. И хотя тогда было за полночь, причём ночь была весьма тёмная и непроглядная, но до поры стало светло как днём от исходящего из гробницы блеска, а со временем яркость его пошла на убыль. Тогда, облобызав со слезами радости обретённые святые мощи, Элигий велел поднять их из углубления в земле и отделил от них то, что желал хранить у себя в реликварии. Так, для исцеления больных он вынул из челюсти святого зуб, причём из его корня вытекла капля крови. Также, вынув из черепа и других членов гвозди удивительной величины, которые были вбиты в тело мученика палачами во время страстей его, он оставил у себя в реликварии. Также и прекрасные волосы, отделив, положил в мощевик. Затем, обернув всечестные мощи многоценным шёлком, он расположил их с величайшим почтением за алтарём и возвёл над ними надгробие дивной работы из золота, серебра и драгоценных камней. Также и церковь, что оказалась слишком тесна для множества паломников, он, расширив, украсил с несравненным мастерством. А часть тех мощей, которые он отделил от останков святого, были захоронены во многих местах и от них люди, отягчённые различными болезнями, получали многочисленные исцеления.
7. Об обретении святого Пиатона и других святых
После этого он подобным же образом благодаря великому труду и упорству нашёл в деревне Сакилиний (Секлен, деп. Нор), находящейся в области Меденанта (Сэнген-ан-Мелантуа, деп. Нор), святого мученика Пиатона. Также удалив из тела крупные гвозди, он выставил его на обозрение народу. Наконец он похоронил останки с подобающими мученику торжествами и соорудил над ними изысканную гробницу. Также в городе Суэссионе (Суассон, деп. Эна) он извлёк из некоей крипты святых мучеников, братьев Криспина и Криспиниана и похоронил их дивно, и уснастил их надгробие замечательными украшениями; а кроме того в муниципии Беллоак (Бове, деп. Уаза) он также похоронил и обустроил найденные мощи блаженного мученика Луция. Да и о почтении памяти других святых он проявил столько заботы, что ныне недостанет языку поведать о том.
8. Многие труды, что он вершил среди варваров
Кроме того он много потрудился среди фландрийцев, подвизался с неустанным упорством у антверпенцев и обратил многих заблудших свевов; взяв щит Христов, он с апостольским рвением рушил; также и идолов всякого рода, где только ни находил, низвергал напрочь. При этом же со всегдашним трезвением строго придерживался иноческих добродетелей и, когда неблагодарный и вероломный народ донимал его и почти напрямую бросал ему вызов своими оскорблениями, он отнюдь не прекращал учить его, но молился за них Господу с ещё большей мягкостью, терпением, смирением и кротостью. Ибо когда он обходил какую-нибудь деревню, то ревностными речами с неизъяснимой тонкостью старался ласково и искусно пробудить праздные, нисколько не помышляющие о грядущей надежде души варваров и зажечь в них любовь к вышнему отечеству; он проповедовал мир жестким, покой – необузданным, кротость – свирепым; наставлял всех сообща собираться в церкви, строить монастыри и прилежно служить Богу благими делами. И вот, благодаря его проповеди настолько основательно переменились варварские нравы, что вскоре на сухом и запущенном поле показались богатые всходы и взошёл преобильный урожай. Стоило поглядеть, как люди во множестве устремлялись к покаянию, раздавали богатства нищим, даровали свободу рабам и, следуя заповедям, исполняли немало иных благих дел. О, сколь многих Элигий трудами своими отвратил от языческих заблуждений и к досточтимому стаду Христову причёл! Сколькие, последовав примеру его, отринули все обольщения мира и приобщились блаженного монашеского жития! Сколько девиц, вняв ему, презрели плотский брак и в лоне Матери-Церкви стали невестами Христовыми! Сколь люден был сонм обоих полов, собиравшийся на ежегодные пасхальные торжества, дабы принять омовение от его рук в святой крещальной купели, ибо в течение года прирастало их множество! Ведь он мужественно, но при этом нежно исторгал из пасти врага мужей и жен, старцев и юных; и, здравым научением приводя к алтарю, бесчисленные души обращал на путь спасения. Стоило поглядеть, как в толпе, где большинство составляли младенцы, появлялась совершенно дряхлая старуха, трясущаяся всеми членами, седовласая и со сморщенным лбом, и вместе с мужами таких же старческих лет получив под руками его возрождение во святой купели и облекшись в белое одеяние, вдруг как будто бы молодела. Стоило поглядеть, как многие, будучи ранены стрелами врага, поспешали принести искупительную жертву исповеди и возвращались от Элигия, словно бы от многоопытного врача, совершенно здоровыми, так что и следа в их душах не оставалось от ран, и отнюдь не тянулась за ними привязанность к прежним грехам. Однако отчего ж я замешкался? Ясно ведь и очевидно, что пребывала с ним благодать Божия, которая бесчисленных к нему влекла подражателей. И потом в нём блистали исключительные добродетели: умеренность со скромностью, мудрость с простотою, строгость с кротостью, учёность со смирением, смирение с твёрдостью; и будучи милосерден к другим, к себе он относился крайне жёстко; с прочими обходился милостиво, а себя смирял постами; ко всем был щедр и только себя ограничивал. В его устах не смолкали святые слова, ибо он, заботясь о мире и беспокоясь о благоденствии родины, день и ночь возносил моления о покое для церквей повсюду, а также о мире между государями; и само звучание его имени находилось в согласии с добродетелью души и величием небесной благодати. […]
11. Как он где-то в Провинции исцелил бесноватого
Один раз понадобилось ему по какому-то делу съездить в область со своеобразным названием – Провинция (Прованс). И когда он однажды вместе с благородными своими спутниками держал путь, проезжая эту самую Провинцию, повстречался ему некий муж, исполненный духа нечистого и чрезвычайно лютого. Увидев святого мужа, он испугался, побледнел и, испуская пену, вскричал ему: «Что тебе здесь надо, Элигий?!» Обратившись к нему, святой Элигий ответил: «А тебе-то что, всенечистый диавол? Во имя Иисуса Христа умолкни и изыди из него!» И он немедля, крепко скрутив человека, вышел из него; а ведь дух тот прескверный пятнадцать лет одержал сего мужа и мучил его. Едва обретя былое здоровье, человек поднялся невредимый и был с того часа здоров.
12. Каким образом он исцелил бесноватую в селении Ампуикий
Итак, продолжая путешествие, Элигий спустился в некое селение, что называется Ампуикий (комм. Ампюи, деп. Рона), располагается на берегу реки Родан (Рона) и граничит с владениями сиятельного мужа Эрхенберта. Жила же там некая женщина, давно страдавшая от одержимости бесами. Прибыв в то селение, Элигий вошёл в храм помолиться, а когда, закончив молитву, выходил, то жена сия, встреченная им, принялась слишком часто и странно выкрикивать его имя. Тогда Элигий, рассмотрев её, сжалился и, став на колени, помолился. Затем, обратившись к ней, сказал: «Заклинаю тебя, злобный дух, Богом Отцом Всемогущим и Иисусом Христом, Сыном Его и Святым Духом Утешителем: изгнанный силой Его, выйди из сосуда сего, прочь из захваченной тобою пленницы!» И сразу по его слову дух поверг женщину наземь, и она стала словно бы мёртвая. А бес, теснимый силой великой, аж с кровью извергся из уст её и внутренностей, и бежал от лица человека Божия. Тогда святой Элигий приказал приподнять женщину и, благословив воду с елеем, дал ей пить, и, отведав, она пришла в себя и с того часа стала здорова.
13. Как он узнал в духе и указал, где находится украденная вещь
И нельзя, думаю, обойти молчанием один, пускай и незначительный, случай, произошедший с блаженным мужем во время этого путешествия. Итак, когда он благополучно завершил все дела, ради которых прибыл, то, навестив всех своих друзей и епископов в пределах Провинции, а также заехав в гости к Аспасию, наследнику Ювина, мужа христианнейшего, приготовился уже Элигий со всеми своими спутниками возвратиться домой. И вот, когда после всех он отобедал с Аврелианом, епископом Уцетии (Юзес, деп. Гар) и собирался уже распрощаться с ним, случилось так, что среди общей суеты один из слуг вдруг потерял пеньковую верёвку, на которой он обычно водил вьючного верблюда; мечась повсюду в поисках её, он задерживал отправление. Тогда Элигий, тайно подозвав к себе слугу, указал ему человека, который украл верёвку, и сверх того повелел ему: «Поди к ближайшему месту на берегу и там в терновнике найдёшь спрятанную прощу, в которую вплетено то, что ты ищешь. Развяжи её, возьми то, что твоё, и без ругани, даже без единого сурового слова верни указанному тебе человеку что осталось от расплетённой пращи». Когда слуга всё так и сделал, вор, чрезвычайно устыдившись и изумившись, попросил прощения за содеянное и сверх того предложил пострадавшему умилостивительный подарок.
[…]
15. Как, навещая родину, он освободил в Битурике преступников из темницы
Наконец, как-то раз пришло ему на ум посетить родные места, где близ города Лемовика находились его отчие владения, чего требовало и сыновнее почтение, и пастырские заботы. Ведь, слыша о святости монастырей, построенных в этом городе по его образцу, он весьма возжелал увидеть их собственными глазами и, особенно, как устроена жизнь в его монастыре, устав которого все чтили и которому подражали, ибо он чрезвычайно соскучился по нему. Достигнув со свитой города Битурики (Бурж, деп. Шер), он отпустил всех спутников дальше в путь, а сам с немногими направился почтить гробницу исповедника Сульпиция (св. Сульпиций, ум. 594 г., память 29 января; его часто путали с Сульпицием Севером, автором «Жития св. Мартина Турского»; – прим. пер.). Придя туда и помолившись, он услышал, что в казённой темнице содержится множество узников, осуждённых на смерть, ибо они убили государственного судью и поэтому содержались в оковах. Посему Элигий, памятуя слова Господа: «Я в темнице был, и вы пришли ко Мне; так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф 25:36,40), попросил, чтобы его отвели к ним, но, когда он подошёл к заставе темницы, воины тут же преградили ему путь и решительно воспретили подступать ближе. Тогда он, весьма огорчась и возмутившись духом, отошёл и отправился своей дорогой.
После того, прибыв к месту назначения, он жил некоторое время в Лемовике и, обходя все монастыри, как в городе, так и в предместьях, с величайшим благоговением всюду изучал их святой уклад. Навестив также братию своего монастыря и заодно назначив им следующего настоятеля (ибо прежнего у них забрали в епископы), он каждому преподал отеческое наставление, увещевая всех служить Богу в истине и простоте сердца, ежедневно возрастать в благе и со всяческой настойчивостью довести предпринятый подвиг до самого конца. Навестил он также и владения родителей своих, ибо и здесь уже имелся монастырь, устроенный его братом Алетием прямо в доме их отца. И там он также, собрав братию и дав им кроткое утешение, собрался затем вернуться в город свой.
А когда он держал путь мимо Битурики, пожелал снова заехать в город, ибо неспокойна была душа его из-за того, что в прошлый раз он ничем не помог сидящим в темнице осуждённым и не смог освободить их. И по дороге туда он молил Господа, чтобы труды, которые он намеревался потратить на помощь заключённым, не пропали втуне. И вот, в день его въезда в город, когда заря, уже пробудившись, высоко озаряла небо, наступил вдруг сумрак и наползла чрезвычайно тёмная туча, так что жители города не могли ничего разглядеть на расстоянии брошенного камня. И как вошёл Элигий в город и приблизился к дверям темницы, немедля по Божию изволению, словно бы от могучего удара, запоры сломались, распались дверные крючья, двери темницы распахнулись и все путы развязались на колодках. Тогда Элигий, делая вид, будто свершившееся чудо не имеет к нему никакого отношения, поскорее отошёл от темничных дверей, но всё же дал совет осуждённым, чтобы они, едва выйдут из острога, искали убежища в церкви. И они, без промедления выйдя, поспешили бегом в храм блаженного Сульпиция; когда же все церковные двери оказались закрыты и осуждённые, оглядевшись по сторонам, не нашли никакого входа, вдруг рассыпалось одно из самых больших стёкол на лицевой стороне храма и одновременно открылась дверь с одной стороны церкви, так что заключённые, вбежав в храм, достигли престола алтаря. Затем, когда святой Элигий, обойдя все святыни, зашёл также туда, он обнаружил, что все они стоят вокруг алтаря либо перед гробницей святого предстоятеля. А воины, обнаружив, что темница распахнута, немедленно погнались за ними до того самого места и, ворвавшись в храм, возложили на них руки и, связав цепями, пытались вытащить вон. Блаженный Элигий обратился к ним с ласковым словом, сказав: «Не надо, прошу вас, люди Божии, не надо творить такое в священном месте! Зачем вы пытаетесь погубить тех, кого милостивый Господь уже избавил?! Почему ведёте себя так нечестиво в доме Божием?! Неужто не убоитесь столь злодейского греха?! Ведь дом сей есть дом жизни, а не смерти; в нём убежище согрешавшим, а не проклятие убежавшим; он молитвы пристанище, а не разбойников обиталище!» Но не добившись от них ничего своей речью, добавил: «Да узрит Господь Бог, что вы творите! И хотя вы меня слушать отказываетесь, я верю, что услышит Тот, Кто никогда не покидает надеющихся на Него». И немедля обратившись к привычному заступничеству, он простёрся на полу между алтарём и гробницей исповедника, и горячо молился ко Господу, а когда поднял голову после молитвы, тут же упали наземь сломанные цепи и все путы, наложенные на узников, у всех на глазах с великой силой расторглись и развязались. Когда воины увидели это, объял их огромный страх, и, пав немедля в ноги святому Элигию, просили они простить их, сказав: «Согрешили мы, владыко отче, беззаконие сотворили и глупо поступили, когда дерзнули с тобой препираться! Немедля признаём мы, что сотворили зло – пожалуйста, прости нас за нечестие!» Тогда он сказал им: «И я знаю, что сделали вы это по неведению, а Господь содеял то, что пожелал. Молю того самого, кто их освободил, и вам по милости своей даровать прощение всех грехов ваших, ибо не я, как вы думаете, а святой Сульпиций защищает прибегающих к нему преступников». Таким вот образом Элигий, а вернее, Господь через Элигия дважды избавил осуждённых от жуткой гибели. Он милостивый, Он милосердный, избавивший Петра из заключения и из-под вооружённой охраны в годину Иродовых свирепств, ныне содеял подобное в Битурике ради Элигия; разрешивший в темнице узы Павла, избранного сосуда (Деян 9:15), ныне, распахнув темницу, смирил гордыню надменных. Ему же хвала, ему слава, дарующему слугам Своим власть в мире творить таковые чудеса! Итак, Элигий, освободив преступников, увидел, что они почти наги, оделил их одеждой и милостыней и повелел им в дальнейшем исправить жизнь свою. Также, кроме них, он в тот день роздал множество денег разным нищим да монастырям. Затем покинул те места и, поехал дальше своей дорогой и прибыл, наконец, домой.
И вот каждый день, поучая вверенную ему паству, он неустанно увещевал их спасительными наставлениями; пылая чрезвычайной ревностью об истине, он желал открыть народу суть незапятнанной веры, заповедуя всем служить Богу в истине и правду творить во всякое время, и памятовать о благодеяниях Христовых, и благословлять имя Его все дни жизни своей. Ибо когда в церковь отовсюду собирались толпы, он, вместив многое и великое в речи краткой, но при этом богатой духовным назиданием, возвышал голос в пророческом вдохновении и произносил проповеди такого рода.
16. Какие проповеди он произносил, благовествуя народу
Умоляю вас, дражайшие братия, и всесмиренно увещеваю: направьте всё внимание душ наших на то, чтобы услышать, что я желаю внушить вам на спасение ваше. […]
Прежде всего, предписываю и заклинаю, дабы никто не следовал кощунственным языческим обычаям, не смел ни советоваться, ни спрашивать ни о чём ни вещунов, ни гадаталей, ни прорицателей, ни чародеев, не обращался к ним ни по какому делу или из-за недуга, ибо кто творит зло такое, тот сразу губит таинство крещения. Не гадайте также по полёту птиц и чиханью, и пускаясь в путь не к щебету птичьему прислушивайтесь, а вступая на путь или берясь за какое-нибудь дело, перекреститесь во имя Христово да благоговейно прочтите Символ веры либо молитву Господню, и враг ничем навредить вам не сможет. Да не блюдёт никто из христиан, какой день благоприятен для выезда из дому, какой – для возвращения, ибо все дни сотворил Бог; никто пускай не подгадывает день или фазу луны для начала дела; никто да не творит нечестивых и нелепых ряжений в бабульку да олешка и других игрищ в январские календы, не устраивает новогодних застолий посреди ночи с чрезмерным пьянством и гаданиями по подаркам. Никто из христиан пускай не верит эмпурам (якобы обладавшим способностью с крыши здания увидеть будущее – счастливое или несчастливое, – согл. прим. лат. изд.) и не садится на край их – это дело бесовское. Никто на праздник святого Иоанна или торжества каких-либо святых не справляет солнцестояний, не устраивает плясок, или скаканий или песен бесовских. Да не дерзает никто с верою призывать имена бесов вроде Нептуна, или Орка, или Дианы, или Минервы, или духа места, или ещё какую-нибудь чепуху в этом роде. Никто да не соблюдает отдых в четверг, если на него не приходится какой-нибудь церковный праздник, ни в мае, ни в какое иное время; ни в дни червей или мышей, ни вообще в какой-либо день, кроме одного лишь воскресенья. Никто их христиан да не дерзает в капищах, на камнях, при источниках, у деревьев, в загородках или на перекрёстках зажигать свечи или приносить дары. Никто пускай не смеет вешать на шею человеку либо какому-либо животному талисманы, даже если они клириками сделаны, пускай даже говорят, что это святыня и в них вложен отрывок из Писания – ибо в них не лекарство Христово, а зелье диавола. Никто да не смеет совершать очищения и заклинать травы, и проводить скот через пустоты в деревьях и ямы в земле, ибо так они словно бы посвящают его диаволу. Никакая женщина да не дерзает вешать на шею янтарь (вероятно, оберег по галльскому поверью – прим. пер.) и призвать при тканье, или покраске, или какой иной работе имя Минервы или других злосчастных, но при всяком деле пускай молит о ниспослании благодати Христовой и силе имени Его от всего сердца доверяет. Никто при лунном затмении пускай не вздумает вопиять (во многих странах при лунном затмении было принято производить ритуальный шум – прим. пер.), ибо по Божию велению она затмевается в определённое время; и да не боится никто начинать какое-нибудь дело в новолуние, ибо Бог для того сотворил луну, чтобы обозначать времена и умерять ночную тьму, а не для того, чтобы кому-нибудь препятствовать в делах или сводить людей с ума, как думают некоторые глупцы, которые считают одержимых бесами страдающими от луны. Пускай никто не называет солнце и луну господами и не клянётся ими, ибо они творения Божии и по воле Божией служат нуждам людским. Никто пускай не гадает о судьбе, или участи, или о том, счастливая ли у него звезда – то, что называют гороскопом, дескать, что гороскоп сообщает, тому и быть; ибо Бог «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим 2:4), и всем распоряжается в Своей премудрости, как предназначил ещё прежде создания мира (1Пет 1:20). Кроме того, какой бы ни случился недуг, не обращайтесь к чародеям, ни к прорицателям, ни к гадателям, ни к вещунам, да не творите диавольские заклинания при источниках, у деревьев или на распутьях; но если кто болен, пускай вверится лишь милосердию Божию, да примет с верою и благоговением Святые Тайны Тела и Крови Христа и с доверием испросит у Церкви благословлённого елея, коим будет помазано тело его, и по слову апостольскому «молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь» (Иак 5:15), и примет исцеление не только тела, но и души, и исполнится на нём то, что Господь обещал в Евангелии, говоря: «И всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите» (Мф 21:22).
Прежде всего, где бы вы ни находились – дома, в пути или на пиру, – да не исходят из уст ваших слова гнусные и чрезмерные, ибо, как предуведомляет Господь в Евангелии: «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф 12:36). Игрищ также диавольских и плясок, а также песен языческих не допускайте; никто из христиан да не занимается этим, ибо через это делается язычником. Ведь недостойно, чтобы из уст христианина, коими принимает он таинства Христовы и коими подобает всегда славить Бога, исходили песни диавольские. Поэтому, братия, от всего сердца отвергните все вражьи измышления и избегайте вышесказанных кощунств со всяческим содроганием. Не оказывайте почитания никакой твари, а только Богу и святым Его; источники и деревья, которые называют священными, уничтожайте; изображения ног, что ставят при распутьях, делать не позволяйте, а где найдёте – огнём сжигайте. Веруйте, что никакое иное средства вас не спасёт, кроме имени Христова и креста Его. Ибо и такое бывает, что, если те деревья, к которым несчастные приносят дары, падают, то они их не берут на дрова для очага. И поглядите, какова глупость людская, когда дереву, бесчувственному и мёртвому, оказывают честь, а заповеди Бога всемогущего презирают. Итак, ни небо, ни звёзды, ни землю, ни вообще какую-любо тварь не удостаивайте почитания, а только Бога, ибо Он один всё создал и установил. Хотя высоко небо, огромна земля, необъятно море, прекрасны звёзды, но, конечно, больше необъятного величия и красоты в Том, кто сотворил их. Если же то, что мы видим, столь непостижимо, то есть различные плоды земли, красота цветов, многообразие ягод, роды животных, иные из коих живут на земле, иные в воде, иные в воздухе, а также благоразумие пчёл, движение ветров, капли из тучи, гром могучий, времён года перемена, дня и ночи поочерёдная смена и всё, чего мысль человеческая рассудком своим охватить не может, так вот, если даже видимое нами столь непостижимо, то каково должно быть небесное, покуда ещё не видимое нами? И каков Творец сего, по чьей воле всё создано, чьим решением всё управляется? Бойтесь Его, братия, больше всего, прежде всех Его почитайте, превыше всего Его любите, к милосердию Его прибегайте, на милость Его надежды не теряйте. […]
17. Какое обетование он давал, заканчивая свои прекрасные проповеди
Достаточно вкратце и того, что здесь поведано, чтобы получить представление об отеческих наставлениях сего великого мужа, ибо он не излагал их частями день за днём по порядку, как сборник законов, а в разное время давал народу такого рода предписания. А под конец он произносил: «Если, братия, вы соблюдёте сие, то обретёте награду». […] Однако об этом сказано довольно; ныне же мы продолжим намеченный рассказ о его знамениях.
18. О чуде с вином, когда пустая ёмкость оказалась затем полной
Жил же некий муж в парижском предместье недалеко от храма блаженного Петра, князя апостолов. Элигий любил его за веру и благочестие как друга и сам был чрезвычайно любим им, ибо тот чтил его святость. Случилось однажды так, что Элигий, обойдя владения своего монастыря, покинул Гентилиаг (комм. Жантийи, пригород Парижа) и возвратился в Париж. Когда же он проходил недалеко от дома того мужа, как обычно, вместе со своей благородной свитой, тот внезапно увидел Элигия издали и тут же узнал его. Тут же ринулся ему навстречу, обхватил колени его и сказал: «Есть у меня немного фалернского в бочке; прошу господина моего заглянуть в дом слуги своего, и спутники твои пускай угостятся крепким вином, дабы благословил меня Господь ради прихода твоего». Он хотел было отказаться, но всё-таки уступив уговорам спутников, зашёл, наконец, в дом. А у упомянутого мужа в кладовой была ёмкость, что по-народному называется «тунна» (совр. фр. tonne – «большая бочка» – прим. пер.), содержавшая в себе примерно две-три метреты (1 метрета – 39,29 л, – прим. пер.) вина. Когда ж Элигий вошёл туда, хозяин стал настойчиво упрашивать его вкусить хоть малость вина перед благословением, и он, благословив поднесённый кубок, испил из него немного, чтобы удовлетворить угощателя, а уж все спутники его попотчевались от души. Затем, благословив дом и попрощавшись с тем мужем, он ушёл и вернулся в свой монастырь, расположенный в том же городе, где и собирался побыть. После его ухода, бочка, которую его слуги почти совсем опустошили, вдруг по преизобилию благодати Божией наполнилась доверху. На другой день человек тот случайно вошёл в кладовую и обнаружил, что тунна, которую он только накануне оставил пустою, полна до краёв. Это до крайности поразило его, а когда он начал потом размышлять над произошедшим, тут же пришли ему на память заслуги его гостя, спешно прибыв к которому, он поведал о щедротах Господних, уделённых ему благодаря приходу его. Выслушав это, Элигий возблагодарил Господа и сказал мужу тому: «Мир тебе, брате, пускай рассказ этот останется при тебе, не смей где бы то ни было разглашать это, а поди и, воздав благодарность, уделённый тебе милостивым Господом дар употреби на нуждающихся». Тогда муж тот стал упрашивать Элигия, чтобы он снова потрудился прийти к нему домой и, благословив вино, собственноручно предложил угощаться из бочки; а не то, заверил хозяин, он ни за что и капли оттуда не возьмёт. И Элигий, видя благочестие того человека, отправился вместе с ним домой к нему и, вступив в дом, простёрся на полу и долго пребывал в молитве, после чего, увидев, что погреб полон, приказал отворить его и выставить вино в бочке. А когда так сделали и он сам снял пробу, то все присутствовавшие напились из неё крепкого вина вдоволь. И лишь тогда, очи и руки вздев к небесам, благодаря и прославляя имя Господне, Элигий пошёл своею дорогой.
19. О его слове, сказанном с суровостью, и о гибели злосчастного мужа
Но нельзя, думаю, умолчать ещё об одном его деянии, пример которого, надеюсь, побудит читателей и слушателей к большему смирению, дабы никто из них никогда, обнаглев, не посмел безрассудно дерзить мужам святым, ибо страшно претерпеть подобную пагубу. Так вот, некий злосчастный муж чрезвычайно буйный нравом и праздный, к тому же из числа родственников Эброина (майордом Нейстрии, ум. 680/681 г., отличавшийся крайним властолюбием – прим. пер.), долгое время вёл тяжбу против Элигия, упрямо пытаясь отнять у его церкви один преотличный лес и присоединить к своим угодьям. В связи с этим он часто набрасывался на него со словами дерзкими и почти оскорбительными. Так, однажды вышеупомянутый муж, подойдя к Элигию, в виду огромной толпы начал твердить ему всё то же. А когда Элигий ответил ему скромно и кротко, он, обуянный человеческой гордыней, ещё больше надмился, нагло наступал на святого и донимал его своей руганью. А Элигий, всё ещё сохраняя терпение, старался сдерживать его ласковыми словами, говоря: «Друг, обуздай свою алчность! Как не стыдно тебе, ослепшему духом, домогаться чужого? Если бы ты просил у меня моего, я бы, пожалуй, дал, но поскольку ж ты требуешь от меня не моего, а церковного владения, то я тебе не дам ничего из того, что вверено церкви для нужд бедняков». Тогда тот ещё сильнее разгорячился и яростно накинулся на него, крича: «Не дашь добровольно, заберу силой, хочешь не хочешь!» В конце концов Элигий возмутился и с грозным лицом молвил ему: Свидетель мне Создатель, если ты немедленно не прекратишь свои нападки, то будешь отлучён по заслугам!» Услышав эти слова, наглец разразился хохотом, извергая многие ругательства, поношения и насмешки. Тогда Элигий, видя, что его никоим образом успокоить не удаётся, простёр на него десницу свою и поразил его страшным копьём отлучения. И – о, дивная мощь духовная! – Божий гнев сопроводил слово его и так поразил того мужа, что он совершенно лишился крепости, утратил силы и даже облик живого человека потерял. Лишь только прозвучали слова Элигия, он рухнул наземь, и такова была Божия кара на нём, что всем вокруг он показался мёртвым; и все свидетели сего были весьма поражены и дивились, что Бог явил гнев Свой и отмстил за оскорбление Элигия. Итак, несчастного унесли оттуда на руках и с великой печалью стали готовиться к похоронам. Затем все, кто там был, единодушно умоляли человека Божия, чтобы он, невзирая на безрассудство злосчастного того, вознёс за него молитву, дабы, выздоровев, он мог сам покаяться в совершённых против него прегрешениях. Выполнил ли он их просьбу, мы до сих пор не выяснили наверняка. А записали мы это только для того, чтобы показать, какую Бог даровал силу словам того, кто без единого удара поверг наземь надменного и смирил дерзкого; и как любезен был Богу тот, кому стоило лишь слово сказать и за ним вмиг последовала кара человеку. Но дабы вы не подумали, что только одно это чудо сопровождало слова его, послушайте, что он совершил в другой раз.
20. О власти слова и исцелении бесноватых
И вот как-то раз, когда в одной диоцезии недалеко от города Новиомага праздновалось рождество блаженнейшего апостола Петра (Торжество свв. Петра и Павла – прим. пер.), Элигий, придя в деревню, по своему всегдашнему обыкновению проповедовал с неизменной настойчивостью о том, что следует отбросить всяческие бесовские игрища и, по крайней мере, возгнушаться нечестивыми скаканиями и напрочь оставить все бессмысленные суеверия. Все старейшины того селения приняли проповедь его крайне болезненно, ибо он их праздники ниспровергал и разорял законные, как они думали, обычаи. Тогда все злодеи (главным образом из семейства Эрхиноальда (ум. 658 г., майордом Нейстрии – прим. пер.), который стоял в то время во главе двора и соперничал с Элигием, но не в добрых делах) посовещались и сговорились, что если Элигий ещё в том же духе будет выступать против их вздорных верований, тотчас наброситься на него и умертвить. Когда Элигий прознал об этом, он, движимый пылкой жаждой мученичества, поспешно засобирался туда, а всем своим спутникам, кроме двух клириков и одного диакона, запретил следовать за ним. И вот, он прошёл через толпы народа и, став на возвышенном месте перед храмом, начал ещё настойчивее проповедовать, порицая народ за то, что, невзирая на его спасительные наставления, они с таким упорством творят бесовские заклятия. Толпа крепко возмутилась его увещанию, осыпала его предерзостной бранью и грозила смертельной расправой, крича: «Никогда тебе, римлянин, сколько ты ни ругайся, не искоренить обычаев наших. Мы как до сих пор отмечали наши праздники, так и будем вековечно праздновать, и никому из людей ни в жизнь не воспретить нам наших старинных и всеми любимых игр!» Тогда он, видя, что ничего не выходит, и что игрища ещё пуще справляют, вознегодовал и, из глубины сердца воззвав к Господу Иисусу, воскликнул: «Прошу Тебя, Господи, ради божественной милости Твоей, пускай те, кто так дерзко и нагло смеют противоречить Твоим святым заповедям и больше подчиняются бесовским соблазнам, нежели Твоим предписаниям, по Твоему попущению исполнятся ныне для острастки буйства и ужаса, дабы уразумели они, что они творят, а люди, ревностно верующие в Тебя, восславили святое имя Твоё». После слов этих многие (прежде всего, все Эрхиноальдовы сродники, которые, презирая Божии заповеди, собирались поднять на Элигия руку) вдруг были охвачены нечистым духом и немедленно стали безумствовать на разные лады. А все люди из толпы, за исключением тех, кого не было рядом, охваченные огромным страхом, схватились за одежды человека Божия, страшась сами претерпеть подобное, и наперебой обещали нелицемерно следовать всем его приказам. А блаженный муж сказал им: «Не пугайтесь, но лучше прославьте правый суд Божий, потому что поистине достойно тех, кто Его воле противостоит, предать на время тем, кого они чтут, чтобы почувствовали они, каковы их повелители, которым они воздают служение. А вам, если Христовым предписаниям добровольно покоритесь, бояться нечего, ибо вовек будете защищены от пакостников этих». Когда ж затем многие просили его за одержимых, он не пожелал сразу вознести молитву за них, а молвил: «Не надо, пока не надо; пускай, пускай почувствуют, им должно понять, что те, от кого они теперь в ужасе – это те, кому они до сих пор покорно подчинялись». Так вот, когда миновал год, Элигий снова приехал к тому же празднику и приказал всех тех одержимых вывести на всеобщее обозрение. Когда все собрались, он произнёс молитву, освятил воду, дал её им как целебное средство и тотчас освободил их от дьявольского одержания. А было их более пятидесяти числом. Итак, возвестив им путь спасения, изрядно укорив и назначивши епитимии, он отпустил их здоровыми.
21. Как он в некоем храме запретил служить литургию
В другой раз, когда Элигий согласно епископскому правилу посещал свои диоцезы, случилось так, что по определённой причине он в одном храме запретил служить литургию вплоть до дальнейших распоряжений. Ибо был там один пресвитер, отягчённый нечистой совестью, которого Элигий за совершённый грех подверг отлучению. Но тот меньше всего намеревался подчиняться епископу, слова его воспринял совершенно несерьёзно и, прикинув, что Элигий уже далеко отъехал от этого селения, как обычно в положенный час ударил в колокол. Тогда к посрамлению человеческого самомнения епископским словам повиновалось не разумное, а бесчувственное творение, и колокол, несмотря на все усилия бьющего, не издавал ни звука, словно ему было приказано молчать. Пресвитер ещё долго дёргал за канат, но когда убедился, что медь остаётся совсем беззвучной, вышел из храма наружу и объявил всем, что произошло. Тогда-то, вспомнив об отлучении, наложенном Элигием, люди погнались за ним поскорее и упрашивали снять с церкви их запрещение. Но он, несмотря на мягкость свою, не пожелал второпях отменить приговор, прежде чем сему воспредшествует достойное покаяние. Так прошли одни сутки, когда пресвитер всё тряс и тряс колокол, но никаких звуков из него так и не выбил. Миновали также и следующие сутки – ни звука; потекли вот уж сутки третьи, а никакого звона не слышно. Однако после того, как к Элигию зачастили посланцы с письмами от вельмож и сеньоров, тогда наконец внял он их мольбам и, удовольствовавшись совершённым ими покаянием, одним словом своим снял запрещение с селения и тут же колокол на удар отозвался прежним своим звоном.
22. Об иссохшем ореховом деревце
Однажды, путешествуя по делам, он заехал в некое селение неподалёку от королевского удела Компендиум (г. Компьень, деп. Уаза), в превосходное поместье и, устав с дороги, завернул на участок некоего колона, а там росла большая лещина, на которой было полно съестных орехов. Когда же Элигий отдыхал во дворе, какие-то из слуг его вышли и стали рвать орехи с вышеупомянутого деревца, ибо как раз было пора подкрепиться. И тут вмиг подбежал хозяин деревца и начал ругаться на то, что у него украли орехи. Узнав, в чём дело, Элигий позвал к себе того мужа и, утешая его кротко и ласково, молвил: «Друг, не надо так уж на нас наседать из-за этого; и если отроки немного и пошалили, то ведь у тебя вон ещё сколько осталось, а то, что они ощипали, я тебе охотно возмещу деньгами». Но он, по надменности нрава своего презрев его кротость, бранился из-за того же всё горше. Тогда Элигий изменил своё намерение и, выговорив сначала слугам за совершённый проступок, а затем приказав дать тому человеку три золотых за понесённый ущерб, повернулся к деревцу и по примеру Спасителя со смоковницей молвил: «За то, что мы столько из-за тебя претерпели, да не народится же никогда от тебя плода вовек» (ср. Мф 21:19). И – о, дивное могущество Господне! – Тот, чьему примеру он последовал в слове, явил то же чудо на деле; ибо спустя немного времени деревце иссохло и осталось сухим навсегда. А потому он удостоился повторить пример деяния Господа, что приказал деревцу с верою, в совершенстве поверив Господнему изречению: «Верующий в Меня сотворит не только то, что Я творю, но и больше сих сотворит» (Ин 14:12). […]
26. О том, как он отлучил пресвитера, и тот умер
[…] Затем, прилежно служа Богу в песнопениях и молитвах, он достиг такой чистоты ума и такой высоты достиг в расцвете духовных сил, что порой задолго предрекал будущие события. Об этом есть множество свидетельств, и мне думается, что необходимо рассказать хоть малую их часть.
27. О данной ему благодати пророчества и смерти Эрхиноальда
И вот, как-то раз начальник королевского двора Эрхиноальд настоятельно просил Элигия отправиться с ним из города в дальний путь вместе со свитой. Но тот, много поразмыслив сам с собой, отказался на этот раз отправиться с ним в упомянутое путешествие, хотя сеньоры и настоятели в его городе убеждали его как-нибудь удовлетворить пожелание сановника, дабы отказом от поездки не нанести оскорбления столь властительному мужу и не навлечь его враждебности. Когда ж они вынудили Элигия дать прямой ответ, он молвил: «Чего ради, братия, вы подталкиваете нас к такому мучению? Я наверняка знаю то, что вам вовсе неведомо: если мы ринемся туда, то великий там потерпим ущерб, ведь человек, что возьмёт да и пойдёт туда, живой не вернётся оттуда, а там и погибнет». Потом, спустя несколько дней исполнилось слово его, ибо едва путешественники добрались до назначенного места и провели там какое-то время, как постигло их то, что он незадолго до того предсказывал. А именно: как-то ночью, когда все почивали глубоким сном, Элигий неожиданно вышел из жилища и стал расхаживать снаружи по площадке, твердя про себя какой-то псалом. Вдруг он увидел огненный столп, который низошёл с небес и с мощью вонзился в обиталище Эрхиноальда. Он молча обдумал сам с собой это событие и сообщил своему диакону, которого случайно тогда встретил, о гибели зверя того. Тотчас же Эрхиноальд, сражённый Божией карой, чувствуя, что внутренности его вдруг охватил палящий жар, приказал немедля позвать к себе Элигия. Тот прибыл на зов и, увидев, что начальник двора крепко мучается, стал убеждать его, поскольку надежды на жизнь уже не осталось, совершить хотя бы перед смертью то, чего не удосужился сделать за всю жизнь: взять все те набитые золотом мешки, что он возил с собой на конях, и беспромедлительно раздать нищим простецам ради облегчения своей души. Элигий заверил его, что только это ему поможет, а если что из сокровищ останется, то несомненно душе его повредит. Но тот, всегда будучи алчен, скареден и жаден, надолго затянул раздачу милостыни, замешкал и внезапно испустил свой несчастный дух. Его тело Элигий из милосердия увёз с собой и предал могиле, и так все слова его явным образом осуществились.
28. О смерти Флаохада, предсказанной им заранее
Подобным образом он предвестил братии также смерть Флаохада (майордом Бургундии, ум. 642г. – прим. пер.), совершенно бессердечного мужа. Ибо, когда вышеупомянутый тиран безвинно погубил христианнейшего мужа Виллебада, бургундского вельможу, и о смерти его известили Элигия, он, возражая тем, кто рассказывал это, сказал: «Хотя вы так решительно утверждаете, что Виллибад мёртв, а Флаохад жив, я всё же знаю, что тот, о ком вы говорите как об убитом, ныне жив и блаженствует в Небесах ради исключительных заслуг своих; а о том, кого вы с таким ликованием объявляете живым, знайте: вскоре он погибнет лютой смертью». Когда его стали расспрашивать о причине такого заявления, он тут же со всей ясностью предвестил: «Я потому это сказал, что вижу, что тот воистину боголюбивый муж сейчас мёртв, но уже живёт в бесконечном блаженстве, а Флаохад, задумавший прожить ещё долгое время, в ближайшие десять дней поделом умрёт лютой смертью». Как он предсказывал, так и сбылось. Ибо минуло семь дней, и Флаохад неожиданно слёг и, по речению человека Божия, встретил плачевную кончину.
29. О видении смерти епископа Симплиция
Много и других он совершил предсказаний, став епископом, но и будучи ещё в мирском чине, он предчувствовал будущее и возвещал его. Однажды ночью, завершив свои обычные молитвы, он прилёг немного отдохнуть и вдруг начал метаться во сне. Когда клирик поскорее разбудил его и спросил, что у него было за видение, то услышал ответ: «Недавно Симплиций, епископ города Лемовика преселился от мира, и вот только что Феликс, который уже получил священнический чин, направил к нам гонцов, чтобы мы выступали на его стороне; я сейчас говорил с ними. Так что готовьтесь: они недалеко». Сказал и заснул. И вот, после слов его, когда занялся свет нового дня, внезапно предсказанные посланцы постучали во входную дверь, а когда вошли, то тут же возвестили о смерти епископа и обо всех тех событиях, которые предсказывал Элигий. Тогда, предложив ему много денег от Феликса за поддержку на епископских выборах, никак не могли его убедить принять что-нибудь. Вместо этого он сразу направился к государю и сам охотно добился всего, чего они просили, и тогда лишь отправил их обратно домой.
[…]
31. Как он предсказал будущее одному слуге Божию
В другой раз, когда Элигий посещал свой монастырь в области Лемовика и на обратном пути заехал в Битурику, он захотел повидать одного жившего там затворника по имени Эбригисиль, добрая молва о котором тогда широко ходила всюду среди горожан Битурики. И вот, сей затворник, соблюдавший невзирая ни на что своё суровое правило, не дал тогда увидеть своего лица Элигию, но по своему обыкновению отвечал на его вопросы, как и прочим посетителям, через окошко, да ещё и забранное крашеным стеклом. Поговорив с ним немножко и убедившись, что увидеть его не удастся, Элигий на прощание молвил: «Теперь-то, брате, мне не довелось тебя увидеть, но скоро мы безо всяких сомнений увидимся при королевском дворе в Клиппиаке» (комм. Клиши-ла-Гаренн, деп. О-де-Сен) А на его заявление, что этому никогда не бывать, Элигий ответил: «Вот как! Убедишься в тот день, когда я тебя там увижу пред лицом народа и князей». И правда, в скором времени сбылось его слово, ибо довелось такому случиться, что нужда заставила этого затворника, распахнув затворённую келью свою, пойти к королю во дворец, где он был с почётом принят Элигием. И вот, встретившись, затворник побыл с ним и, вполне благопристойно пожурив его в шутку за усладительной беседой, довёл затем до конца своё дело и возвратился к себе.
32. Как он предсказал рождение короля Хлотаря и многое другое
Много ещё чего он предсказал в частых пророчествах и сообщал это втайне: так он предвестил смерть короля Хариберта (II, 614-632 гг. – прим. пер.) и вскоре тот умер; также подтвердились его прорицания о смерти славного государя Дагоберта, а также о рождении Хлотаря младшего. Ибо, когда он был ещё во чреве и королева страшно беспокоилась, что родится дочь и из-за этого королевство падёт, Элигий пожаловал к ней и весьма ободрил её, предвозвестив во всеуслышание, что беременная родит младенца мужского пола, и предсказал, что он будет его сыном в таинстве возрождения (попросту крестником – прим. пер.); также нарёк и имя мальчику, ещё пребывавшему в лоне, попросил соорудить всё, что может понадобиться для содержания малыша и для игр его, и хранить это до его рождения. И всё, что он предсказал, подтвердилось свершившимися событиями. Ибо и королева произвела на свет сына, и Элигий стал мальчику крёстным, назвав его именем Хлотарь, которое дал ему прежде. После того умножил Бог потомство её, и она родила ещё двоих сыновей. Но в те дни, когда, произведя троих мальчиков, король с королевой жили в мире и довольстве, Элигий поведал им таковое пророчество: «Явлено было мне в ночном видении, будто солнце около третьего часа дня (9 утра – прим. пер.), прервав бег свой и ясное сияние, вдруг бесследно пропало. Когда же я присмотрелся к сему ужасающему знамению, то увидел: вот возник полумесяц в окружении трёх звёзд, и казалось, что он держится того же пути, на который ежедневно возвращается солнце в беге своём. И вот, когда я с изумлением наблюдал это явление, прямо перед моим удивлённым взором месяц неожиданно исчез, а звёзды остались. После чего я ещё внимательнее наблюдал за этими тремя звёздами, и когда они дошли почти до зенита и простёрли друг на друга лучи свои, та, что явно превосходила других, неожиданно закатилась, оставив только две на виду. Затем, когда две звезды вроде бы вершили путь вместе, вдруг мигом одна из них потемнела и сгинула, и только одна сохранилась пред взором. В одиночестве подражая прямому бегу солнца, она зазолотилась великим блеском и чем дальше клонилась к западу, тем обильнее разливалось её сияние. А когда она достигла самой точки заката, такие светозарные источала лучи, что, казалось, превосходила мощь ясного солнца. Вот и всё видение по порядку. После смерти короля Хлодвига – а он без сомнений скоро скончается – на какое-то время во главе Франкского королевства останется королева с тремя мальчиками. Затем же и та королева умрёт, оставив у власти троих сыновей, один из которых падёт; после чего по прошествии недолгого срока один из двоих тоже лишится королевства, третий же, в одиночку добившись единовластия, восторжествует над всеми соседями, и возвеличится, и возьмёт под власть свою три этих королевства. На том и завершается видение». Таковы были слова Элигия. Однако нам нисколько не подобает сомневаться, что предсказание его осуществится, тем более, как мы видим, отчасти оно уже исполнилось (По замечанию издателя памятника в MHG редактор жития был плохо осведомлён в политических событиях и точность передачи им пророчества Элигия не вызывает доверия). Прочее, что ещё не исполнилось, судя по предшествующим событиям, конечно, исполнится вскоре. Ибо по его предвещанию и король Хлодвиг в скором времени, то есть спустя тридцать дней почил в мире, и овдовевшая королева с тремя малолетними чадами затем стала править, но, лишённая потом власти, оставила сыновей во главе государства, а спустя несколько лет старший из них по рождению, имевший явно большие права в пору спокойного своего царствования скончался, и остались в живых двое братьев. А уж что с ними будет, только Божию суду решать подобает. Таковые и многие подобные предвещания, о которых рассказывать слишком долго, изрекал Элигий, вдохновляемый пророческой благодатью.
33. С какой умеренностью держался святой муж и какой пример подавал народу
[…] Но поскольку моё перо, перебегая поочерёдно от года к году, довело рассказ почти до конца и до блаженного упокоения его, то в самый раз будет здесь описать завершение его жизни. Ибо история у нас уже получилась, как я надеюсь, обстоятельная (хотя по неотёсанности ума своего я отнюдь не смог изложить достойное похвальное слово его заслугам), и ныне, я думаю, подобает ради наставления слушателей немного поведать о том, как он покинул сию жизнь.
Кончина святого и блаженнейшего Элигия, епископа и исповедника
34. Как он заранее предсказал свою кончину
И было в те дни, после того, как Элигий невозмутимо претерпел все мирские тяготы и труды и на благо провёл скоротечную жизнь, совершил многочисленные дела милосердия, подал жизнью своей умилительные примеры, освободил бесчисленные толпы пленников, передал Богу в киновии обильные множества монахов и дев, раздал целые горы денег в милостыню, обрёл всеобщее уважение ради честнейшего распоряжения вверенными ему богатствами – достиг он старческого возраста. Когда Элигию было больше семидесяти лет и он, преисполненный благих дел, почувствовал близость разрешения от плоти, вышел однажды с учениками в город Новиомаг на прогулку и вдруг увидел издали, что стена с лицевой стороны храма святого Медарда частично разошлась и дала трещину, которая грозит неминуемым обрушением здания. Элигий приказал немедля позвать каменщика и поскорее исправить повреждение стены, скрепив её замазкой. А в ответ на слова учеников: «Надо бы дождаться подходящего времени, владыко, когда и проще её можно будет починить, и крепче выйдет», он ответил: «Позвольте сделать это сейчас, сыночки, ведь если её не станут чинить немедля, то при моей земной жизни уже и не починят». От этих слов все, почти упав духом и предавшись тоске, заговорили они, то и дело вздыхая: «Да не доведётся, владыко, слугам твоим увидеть то, о чём ты говоришь! Да позволит Господь остаться тебе, блаженнейший отче, здесь и процветать ещё многие годы на отраду Церкви Своей и на заступничество бедным!» На это он, обратив молящий взгляд очей к небесам и испуская глубокие вздохи от всего сердца, молвил: «Однако пускай будет не наша, но Господня воля обо мне (ср. Лк 22:42). Такова уж участь естества, что после множества утех сей жизни в конце концов нам приходится расплачиваться. Вот и вам подобает смириться с волей Божией, ведь вы ничего тут поделать не можете, а всё только согласно ей совершается, ибо срок несомненно уже предопределён». После сих слов, когда все предались печали, он молвил: «Не печальтесь об этом, сыночки, а лучше порадуйтесь и поздравьте меня, ибо давно я мечтал о сей поре, давно желал пожать урожай после долгого труда жизни». И вот, поскольку они вздыхали и тосковали да и вопрос был неразрешимый, то беседы такого прекратились.
Однако вскоре после этого лёгкая горячка начала томить его тело. Тогда, убедившись, что Божие провидение вынесло решение о его смерти, он приказал созвать всех своих слуг и помощников, которых уже давно питал наставлениями, и открыл им, что теперь настаёт конец дней его. По своему обыкновению он проповедовал, среди прочего, всегда хранить мир, мир блюсти между братьями и прежде всего держаться любви, заключающей в себе единство и узы согласия. Затем, призвав Бальдереда, настоятеля Торнакской церкви, он сказал ему: «Не скрою от тебя, брате, я точно знаю, что предстоит. Отправляюсь я в путь по стопам отцов моих. А тебя настоятельно прошу, не пытайся вернуться в Торнак, но довольствуйся братией своей, и живи с нею; ибо я точно знаю, что, если забыв слова мои, ты всё же туда отправишься, то оттуда не возвратишься живой». И вот, что он предсказал, то после его кончины и случилось. Ибо ведь вышеупомянутый Бальдеред по небрежению своему преступил данный ему совет и без промедления отправился в вышесказанный город, где на него набросилась толпа и, крепко избив, наконец умертвила.
Так вот, как я уже стал рассказывать, когда началась у блаженного мужа болезнь предсмертная и длилась пять или шесть дней, ему пришлось опираться на трость, чтобы поддерживать свои изнемогшие члены, но поскольку он всегда ходил с ней, то ему удавалось скрывать свой недуг. И не прекращал он трудиться Богу, считая, что ради благого завершения своего подвига следует довести до конца то, чего он на протяжении всей жизни придерживался с неослабным усердием. Ночи напролёт он молитвами и бдениями усиленно порабощал изнурённую плоть духу, и всячески устремляя ум к памятованию будущего блаженства, с чрезвычайной радостью ожидал желанного исхода. Между тем, уже чувствуя приближение спасительного дня своего отбытия, накануне декабрьских календ (1 декабря 660 г. – прим. лат. изд.) он собрал отовсюду своих слуг и учеников, которых ему предстояло оставить сирыми – хоть и не духом, а плотью, – повёл с ними беседу. […]
36. Прощание, предсмертная молитва и чудесное видение исходящей души
[…] И довершив речь свою, он во время молитвы испустил дух свой на зов Божий. И поскольку был первый час ночи, то все с удивлением узрели, как из этого дома, внезапно засветившегося с огромной яркостью, как большой маяк, тут же поднялся, сверкая, огненный шар, вытянулся в подобие креста и, стремительно пройдя толщу облаков, углубился в небесную высь. И таким образом святая его душа, сбросив узы плоти и освободившись от земных привязанностей, счастливо вознеслась к своему Создателю и наконец-то, ликуя, взошла в исконный удел свой после долгого сего странствия, о чём небеса возвеселились, земля возрыдала, а ангелы рукоплескали. И вот, его смерть сразу выявила, какой любовью блаженный муж пользовался в народе: едва он испустил дух, едва он возвратил Христу богоданную душу, как скорбные причитания всех горожан зазвучали до небес и, по мере того, как нёсся гонец, улицы вмиг наполнялись различными голосами и смерть одного человека целый город единодушно оплакивал, словно уязвлённый множеством потерь. Короче говоря, немедля возложили, как подобает, его тело на погребальные носилки и доставили в церковь, где, посменно бодрствуя, клир провёл ночь в песнопениях, а народ – в причитаниях.
37. Как из ноздрей его потекла кровь, а тело обрело великую тяжесть
Когда же наступило утро, в город сошлось огромное множество людей обоих полов. Прибыла также и королева Батильда (святая, память 26 января – прим. пер.) с сыновьями и людной свитой вельмож; она, спешно приехав в город, помчалась к телу покойного и громко расплакалась, причитая и сетуя о том, что не застала его в живых. После предолгого бодрствования у погребальных носилок, к плачу прибавляя плач, она попросила подготовить тело блаженного мужа к перенесению в монастырь Кала (Шель, разрушенный в 1792 г.). Однако, когда она попыталась его приподнять и не смогла даже сдвинуть с места, весьма опечалившись и дала указание церкви совершить трёхдневный пост с псалмопением. Так и сделали, а она сама тоже вместе с вельможами своими наравне с клиром ревностно подвизалась, и в течении того триденствия не прекращались людные бдения. А пока свершалось сие, досточтимая королева, нестерпимо горюя, всё никак не могла удержаться от плача. Наконец, не в силах более выносить чрезмерную скорбь разлуки со святым мужем, она исполнила своё желание: раскрыла его лицо и покрыла его горестными поцелуями, а руки, грудь и щёки омыла потоками слёз. И тут, когда она покрывала поцелуями святые останки, внезапно случилось чудо, о котором нельзя умолчать. Ибо, хотя время было зимнее и покойник, долго пролежав, уже совсем заледенел, неожиданно из ноздрей его хлынула кровь и потекла по щекам святого ручьями. Увидев это, епископы и христианнейшая королева подложили с обеих сторон двуслойное полотно и с величайшей прилежностью, пока кровь сама текла, собирали её, а потом распределили по дарохранительницам, как великую святыню. Между тем, как было сказано выше, королева всеми силами старалась добиться перенесения тела святого мужа в свой монастырь Кала, с другой стороны парижане хлопотали, чтобы доставить его в свой город, а им обоим противостояли граждане Новиомага, совершенно справедливо заявляя себя наследниками останков своего предстоятеля. Таким образом между ними возник спор, и вступили они друг с другом в благочестивую брань за святую добычу, выясняя у кого больше прав иметь при себе останки его и могилу. А когда епископы и начальствующие всех наличных спорящих сторон поняли, что королеве благоугодно перевести их в свой монастырь, поднялся великий крик и большое смятение во всём народе Новиомага. Тогда королева рассудила благоразумнее и, предоставив решать всемогущему Богу, молвила: «Отложим словесные препирательства! Если есть на то воля Господа или святого сего на то, чтобы направился он туда, куда я желаю, то мы поднимем его без малейшего затруднения, если же в иное место, то и это сразу испытаем». После сих слов спорщики подступили к носилкам и постарались поднять его, но почувствовали столь великую тяжесть, что не смогли даже сдвинуть его с места. Затем одни за другими поочерёдно предпринимали попытки, ничего не добиваясь. После всех подошла королева, и желая попробовать сама, не удастся ли ей сдвинуть носилки, засучив рукава, начала толкать их то с одного угла, то с другого. Она, упорно и страстно, прилагая все силы, упиралась в них, словно в огромную гору, но совершенно ничего не добилась. Тогда, обратившись к вельможам, она молвила: «Вот! Теперь мы вполне выяснили, что нет его воли на то, чтобы мы его куда-нибудь переносили. Что ж, уступим народу сему поневоле то, чего добровольно отдавать не желали». И понравилось всем сие решение, и единогласно постановили похоронить святого мужа в сем городе. И вот, когда, приняв это решение, снова попробовали поднять носилки, то проделали это с такой быстротой и лёгкостью, что нести их без труда могли двое, хотя за час до того и многие не могли их сдвинуть. Взирая на чудо сие, все граждане с королевой славили и величали Господа, восклицая: «Велики и чудны дела Твои, Господи!» (Отк 15:3) и «Дивен Ты, Боже, во святых Своих!» (ср. Вульг. Пс 67:36)
38. Торжественные похороны его и прославление святости
Затем, когда тело уже несли к месту погребения, почти весь город высыпал навстречу похоронному шествию со стенаниями. Даже благочестивая королева, несмотря на зимнюю стужу и страшную слякоть, не поддалась на уговоры сесть на лошадь и шла, беспрерывно причитая, пешком за носилками вместе со всей челядью, с изрядным трудом одолевая топкую грязь. О, как все стенали, особливо монахи и бедняки, что в тот день стекались в сей город, оглашая плачем своим все улицы! Также хоры псалмопевцев возносили жалобные голоса, а им вторили слёзные песни сокрушённых сонмов; весь город содрогался от рыданий и высоты небес полнились сетованиями; звуки антифонов хором гремели и причитания Новиомага ввысь летели; погребальные песни на всех стогнах звучали и в каждом доме жутко кричали; стон людских толп захлестнул все пути, как потоп, и полнились ветров веяния стонами скорби (Седулий. Пасхальная песнь, IV, 34, – прим. лат. изд.)
Такими торжествами были обставлены проводы дивного пастыря, такие скопления людские несли его тело к могиле. Впереди шествовали поющие хоры, следом ступали завывающие сонмы народа, единодушно сетуя о потере отца и кормильца, а сквозь бесчисленные всхлипы едва доносились такие слова: «Кому, пастырь добрый, вверяешь ты служение народу и кому передаёшь пастырскую заботу об овчарне?! О, Элигий! Ты услада нищих, укрепление немощных, ты защитник и несравненный утешитель угнетённых! Кто уж после тебя подаст такую щедрую милостыню и кто нам будет защитником, подобно тебе, добрый пастырь?! Вот бы нам нынче умереть вместе с тобой, ведь смерть лучше, чем жизнь без тебя!» Итак, пока они шли, так стеная, к месту погребения, так смешались клики, возносимые к небесам, что нелегко было различить в общем гомоне, где скорбные гимны, где псалмопение клириков, где завывания народа. Да и кто бы в тот день, кроме самых, разве что, бездушных, мог бы не разрыдаться, слыша стенания нищих? Или кто оказался бы столь немилосерд, что, видя весь этот голосящий люд, не разразился бы тут же рёвом? У кого такое железное, бесчувственное сердце, что он устоял бы при зрелище проливающей слёзы королевы и князей, не предавшись сам причитаниям? А кто хотя бы вспомнить может с сухими очами, как прибыл Элигий к месту погребения, несомый с таким пылким радением, нескрываемой любовью, изъявлениями горя? Народ преградил путь носилкам, оттащил их назад, чтобы ещё хоть чуть-чуть покойный побыл на виду, дабы хоть так утолить тоску по нему. И все старались задержать, оттянуть тот миг, когда сомкнётся могила, ибо невозможно было вытерпеть того, что его больше нет. Потом, прорвавшись через народ и, так сказать, исхитив его превосходящей силой, присутствовавшие там епископы предали тело погребению. И вот, покоится теперь его тело под каменной плитой, окружённое великим почитанием, и под воздвигнутым надгробием ожидает воскресения во славе. Итак, досточтимая королева, поклонившись вместе с народом могиле предстоятеля, совершенно изнурённая, возвратилась, постясь, домой и, поскольку печаль не давала ей вкусить пищи, то так она и довершила в слезах трёхдневный скорбный пост. […] Сим как бы довольно сказано о кончине святого мужа и о том, что последовало за кончиной, и продолжение истории могло бы наскучить читателю, однако, хоть я и рассудил было, что завершением его жизни следует завершить также и нашу повесть, да вот только многочисленные чудеса, которые Господь беспрестанно совершает от его мощей, снова вынуждают меня говорить. Итак, опустив ради удобства читателей большую часть, я немногие опишу под конец настоящей своей книги.
39. О знамениях, коими он просиял после кончины
После того, как блаженный муж преселился на Небеса, а тело его было предано погребению, на том месте в кафедральном соборе, где он покоился, случайно забыли превосходный плащ из козлиной шерсти, который накануне наверняка подкладывали на двойное кресло, куда ставились носилки. Когда все ушли, некий дьякон по имени Уффон, а родом свев, обуреваемый алчностью, тут же его тайком прихватил и спрятал у себя в кровати под соломенной подстилкой. И вот, после того как покойный был подобающим образом предан земле, служители похорон возвратились в собор и обнаружили пропажу. Крайне перепугавшись, они стали разыскивать плащ в разных местах. Когда же, набегавшись и обыскав всё тут и там, служители не нашли и признаков потерянной вещи, объяло их по этой причине немалое замешательство. Но когда наступила ночь и пришло время спать, и почили все, как обычно, глубоким сном, святой муж вдруг явился в видении одному авве по имени Спарв и, утешив его ласковой речью, указал, в каком месте спрятана покража. Когда свет наступившего дня вновь озарил землю, вышесказанный Спарв, пригласив двоих доверенных братьев, изложил им суть видения. Затем он, отправив их в указанное место, сам прежде всего пошёл к изменнику. В это время они, прилежно обшарив то место, быстро нашли покражу там, где и указал блаженный муж. Тут же, позвав диакона, сурово его выбранили, однако бичеванию не подвергли, ибо и на этот счёт получили распоряжение от святого Элигия. Из-за этого случая все стали весьма страшиться святого предстоятеля со дня его смерти и непрестанно оказывать ему должное почтение. […]
41. Как, явившись во дворце, он предписал дать указание королеве
Думаю, стоит ещё добавить, что вскорости после своей кончины блаженный муж явился в ночном видении одной особе, обитавшей при королевском дворе, представ перед коей в сверкающем одеянии, он предписал без малейшего промедления пойти к королеве Батильде и дать ей должное указание о том, чтобы она ради Христа без сожаления сняла с себя золотые украшения и каменья, которыми всё ещё были убраны её наряды. Лицо, коему был дан этот приказ, нерадиво обошло его молчанием, и тогда Элигий явился ему во вторую ночь и наставил его в тою же речью, что и накануне. Но поскольку он и тогда отнюдь не смел поведать королеве о видении, то святой муж, явившись ему в третий раз в весьма грозном облике, потребовал того же, что и прежде, повторив это дважды. Поскольку же он и затем дерзнул ничего не сообщить королеве, то тело его вскоре охватила тяжкая лихорадка. Когда королева проведывала болящего, она настоятельно расспрашивала его о причине болезни. Тогда больной, воспользовавшись удобным случаем, раскрыл королеве тайны своего сердца, сообщил о предписаниях и изложил всё содержание видений. После того, как он рассказал всё как было, лихорадка в ту же минуту оставила его, и он стал здоров как прежде. А королева, всегда без колебаний слушавшаяся увещаний исповедника, немедля отказалась от всех украшений и не оставила на себе никаких драгоценностей, кроме золотых браслетов. И вот, всё раздав в милостыню, она из самого лучшего изготовила крест весьма изящной работы, который повелела укрепить в изголовье могилы святого Элигия. Затем она приказала изготовить дивную крышку из золота и серебра, которую велела поместить над останками исповедника. На эту работу она выделила огромную кучу серебра и золота, сказав: «Сей преблаженный изготовил гробницы для многих святых, а я, коли справлюсь, изготовлю достойный памятник ему». Работа была выполнена, и когда надгробие установили на могиле, вельможи прислали туда такое множество золота и каменьев в виде застёжек и разных украшений, что и слов не хватит описать всё это.
42. Об испарине на его гробнице
Так после этих деяний появился обычай во дни Великого поста закрывать слишком блестящее золото и сверкающие каменья на гробнице покровом, искусно вышитым шёлком. И вот, когда наступил Великий пост, крышку закутали в некое подобие плащаницы, чтобы на покаянные дни скрыть чрезмерный блеск лучезарного металла. А спустя несколько дней в присутствии многих у гробницы внезапно явилось неслыханное чудо. Ибо ткань, которой было замотано надгробие внезапно начала пропотевать, а затем мало-помалу обильно увлажнилась, пропитавшись росою. Заметив это, окружающие были повержены в величайшее изумление и восхвалили великие дела Христовы, вершащиеся здесь. Затем, видя, что ткань сочится влагой, старейшины посовещались и решили, что лучше всего снять ткань с могилы и выжать в сосуд, а полученную жидкость употреблять понемногу как лекарство. Так и сделали. Немедля подняв покров, выдавили влагу в золотой кувшин и с тех пор многие обретали в ней средство исцеления. Причём так обильна была та испарина, что даже краситель из шёлковой вышивки был смыт избытком росы и его цветом пропиталась окружающая ткань. Я в этом усматриваю подобие тому, что было явлено Гедеону (Суд 6:37-40). Там Божиим мановением роса увлажнила овчину в знамение просящему, здесь же влага появилась по могуществу Божию как средство исцеления. Тогда выжатой росой с овчины наполнилась чаша; теперь же, когда в чашу выжали полотно, получили почти два секстария (что составит около литра – прим. пер.) священной жидкости.
43. О целительных свойствах этой жидкости
Далее, в то время страшная болезнь опустошала франкские города. Поэтому нам думается, что средство в виде той чудодейственной жидкости появилось для того, чтобы те, кто заболевал, заразившись той смертельной болезнью, могли коснуться вышесказанного лекарства – и хворь отлетала, а человек выздоравливал. Жил же во времена того бедствия некий правитель города Тироанда (Теруан, деп. Па-де-Кале) по имени Ингомар, человек чрезвычайно богатый и могущественный. Он, крайне боясь бушующей повсюду заразы и при этом слышав историю о сем чуде, искренне обратился всем сердцем своим к заступничеству святого Элигия. Далее, с великой верой он испросил себе толику вышеупомянутой жидкости, принеся обеты и клятвы, что, если сей предстоятель умолит Господа о том, чтобы поветрие не проникло в его владения, то он с настоящего дня передаст его церкви десятую часть своего имущества и одно своё большое поместье. Вернувшись же в свои владения, он указал всем тамошним обитателям с молитвой и благоговением коснуться той целительной жидкости, что они и сделали, и когда вокруг по всей провинции распространялась болезнь, никто из его людей тогда не понёс ущерба от проникшей в его край заразы. И после сего вышесказанный муж, возликовав чрезвычайно о спасении своих подопечных, отделил десятую часть от всего своего имущества и, как обещал, передал церкви святого Элигия с благодарственными молитвами. И такова была величина этой десятины, что в распоряжение блаженного Элигия перешла сотня душ крестьян, а сверх того множество скота. […]
47. О коне святого мужа
Пока блаженный муж был жив, был у него один конь, среди прочих кротчайший, на котором он по большей части обычно и ездил, когда возникала на то необходимость. После же ухода святого, он перешёл в собственность аввы, который возглавлял ту самую церковь. После чего апостольский муж Муммолен, тамошний епископ, исполнившись алчности, силою отнял у вышесказанного аввы того коня и объявил его своим. Авва же, не посмев ничего сказать в ответ, тут же направился к святому Элигию и с плачем поверил ему сию беду. И вот, когда вышесказанного коня привели в епископскую конюшню, тот стал вдруг хворать ногами и, слабея всем телом, стремительно чахнуть. Тогда епископ, позвав коновала, приказал ему постараться изо всех сил и вылечить животное. Но хотя тот приложил все силы, совершенно ничего не смог добиться; хуже того, когда он хоть немного приближался к коню, тот, словно дикий зверь, фыркая и лягаясь, пытался растерзать целителя своего. Поскольку это продолжалось много дней и коню так и не делалось лучше, епископ, в конце концов убоявшись, что он, оставаясь в таком бедственном состоянии, окончательно погибнет, преподнёс его в дар некоей матроне, которой благоволил, а она, приняв его, окружила его заботливым вниманием. Когда же она однажды, решив отправиться в дорогу, села на него верхом, он тут же, встав на дыбы и дико заржав, грубо сбросил её наземь, да так она сильно ударилась при этом, что после того падения почти год провела, тяжко хворая, в постели. Когда женщина почувствовала себя значительно хуже, она отослала дарованного коня обратно епископу и вместе с ним велела передать ему, как она негодует из-за этого подарка и клянёт его за таковое подношение. Приняв коня, епископ снова приказал ухаживать за ним, но все усилия были напрасны и чем больше заботы уделяли животному, тем горше хуже было его состояние. После того явился некий благочестивый пресвитер, который дал епископу совет, мол, поскольку он сам видит, что толку ему держать при себе коня никакого, то стоит его вернуть тому самому авве, у которого он когда-то был несправедливо отнят. И когда его совет исполнили, всего через несколько дней конь выздоровел, вновь укротился и, живя с тех пор у того аввы, был весь из себя хорош.
48. О чуде, явленном при перенесении мощей его
Итак, после сих событий, когда тело блаженного мужа покоилось сбоку от алтаря, епископ и королева, посовещавшись, решили, что лучше будет возвести за алтарём склеп и останки с подобающим почтением перенести туда. Когда же, задумав такое предприятие, они пришли на место, чтобы прикинуть, как это следует сделать, вдруг на стене вокруг самого большого окна открылась огромная округлая трещина наподобие арки. Тем самым Бог очевидно показал Своё полное одобрение их замысла, а трещина, предшествуя сему труду, наметила место, где следует убрать кладку. И смотрели на это все, весьма дивясь тому, как по заступничеству предстоятеля была явлена воля Спасителя. Затем, когда они с уверенностью принялись за работу и попытались пробуравить стену в том месте, чтобы выполнить вышесказанную стройку, она так ровно сама по себе осыпалась, что ни кто-либо из людей, ни, наконец, сама гробница, примыкавшая к стене, совершенно не пострадали от рухнувших обломков. Так, под защитой предстоятеля они, приступив к задуманной стройке, возвели славную усыпальницу, достойную блаженного исповедника. Между тем приближалась годовщина его преставления и граждане готовились к торжественному перенесению его мощей. Королева тоже подготавливала всяческие драгоценные шёлковые одеяния, чтобы в день перенесения совлечь с него те одежды, в которые она когда-то его одела, и облечь в новые. И вот, когда исполнился круглый год со дня его преставления, в город стеклось великое множество народа. Когда весь клир звонкими голосами пел торжественные гимны и народ христианский бодрствовал стоя, с могилы исповедника осторожно сняли надгробие. Затем, когда была поднята могильная плита, окружающим предстало великое чудо. Ибо, едва открыли тело святого, тут же повеяло предивным благоуханием. Причём члены его оказались целы и невредимы, нетленны без малейшего ущерба, будто он до сих пор лежал в могиле живой. И что всего удивительнее, в могиле у него дивным образом отросли волосы и борода, которые он перед смертью по своему обыкновению побрил, так что все пришли в изумление, увидев наяву новое неслыханное чудо. Тогда епископы, с великим трепетом подняв его из могилы, полностью переодели его в драгоценные облачения, приготовленные королевой, а те, в которые он был одет прежде, совлекши, поместили с великой осторожностью под образом. И, наконец, грянул хор псалмопевцев, загудели святые колокола, стройно зазвучала нежная мелодия органа, и святого мужа, приняв из прежнего места, с величайшим почтением и осторожностью переносят в приуготовленную для него изысканную гробницу и подобающим образом полагают, где память его навеки сохранится, где ныне он ещё более чтится. А какими чудесными знамениями он просиял после этого, вы сейчас, коли слух свой склоните, изрядно наслушаетесь. […]
50. О чуде с лампадкой
Среди прочих чудес, что творились там по Божие милости, было такое. Однажды лампадка, висевшая в изголовье блаженного мужа, почти опустела и, вдруг мгновенно наполнившись до краёв, сама по себе зажглась от чудотворного огня и затем долго и горела, и пополнялась. А вот теперь послушайте, какое чудо явил Господь через эту лампадку ради заслуг великого мужа.
Когда блаженный муж ещё пребывал в теле, некий виромандский сановник по имени Гарифред затеял с ним мелкую распрю, и после того, как блаженный Элигий преселился из тела, этот грех остался на совести этого человека. По прошествии долгого времени он, так по небрежности и забыв искупить свою вину, пришёл, в конце концов, поклониться могиле святого. Тогда по обычаю в изголовье у исповедника горела лампадка, а едва он перешагнул порог церкви, огонёк на светильнике мигом погас. Тотчас заметив это, он затрепетал, побледнел и стал молиться, а когда после молитвы он вышел из церкви, светильник, зажжённый чудотворным огнём, сразу же засветился своим обычным сиянием. И когда вышесказанный муж уже был готов взобраться на коня, кто-то из его слуг, что вышел из храма последним, рассказал ему по порядку всё, чему оказался свидетелем. Услышав это, вельможа крайне опечалился и стал исследовать тайники своей совести, пытаясь понять, какой из его проступков изобличает это знамение. И когда он, вспомнив грех, допущенный им против святого мужа, поскорее возвратился, и вошёл опять в храм, то едва он сделал шаг внутрь, как увидел, что огонёк на висячей лампадке вновь мгновенно погас. Тогда явственно всё поняв, он, охваченный чрезвычайным страхом, простёрся с плачем и громогласным рёвом перед гробницей и долго каялся во грехе своём, и, не скрывая слёз, называл себя преступником, негодяем, злодеем, по вине которого в святом месте гаснет светильник. Он долго оставался на месте, всё плача да причитая, и во всеуслышание заявлял, что, здесь и умрёт, если потухший свет не зажжётся. Наконец его покаяние было принято и погасший светильник вновь загорелся по Божию изволению. Тогда он, слегка оправившись, приказал слуге немедля принести дорогой серебряный кубок и, взяв его, преподнёс Христову исповеднику как бы в залог примирения и поставил его подле надгробия, пообещав сверх того передать его храму некоторую часть своих богатств, и тем самым наконец-то искупил свой грех, что допустил против святого мужа. Итак, почтив и прославив могущество Спасителя, он в мерцающем свете лампадки с радостью вышел из храма. […]
52. Об исцелении немой и слепой женщины
За чудесами следуют ещё чудеса. Ибо привели как-то к гробнице святого Элигия одну немую и слепую женщину. Когда её, лишённую зрения и бессловесную, после долгого ожидания исцеления от небес одолела сонливость, она прилегла вздремнуть. Тут внезапно, пока она почивала, предстал ей в видении святой Элигий и легонько коснулся глаз её, а затем, взяв в руки то ли ножик, то ли щипцы вроде лекарских, незаметно перерезал узы её языка. И проснувшись в тот миг, открытыми глазами она узрела новый свет. Затем у неё пошла ртом кровь, и когда вытекло изрядно, женщина смогла отчётливо выговаривать слова языком своим. И выздоровев в тот час, она встала и, молясь, возвратилась в своё селение.
53. О том, как в другой раз так же была исцелена немая девушка
[…] А помимо всего прочего нельзя, я думаю, умолчать о том, что я узнал о событиях во время парижского мора.
54. О поветрии в Париже и призвании из жизни настоятельницы Ауреи
Когда ужасающее поветрие косило людей в городе Париже, а в учреждённом святым мужем монастыре, который возглавляла настоятельница по имени Аурея, уже несколько дев предстали перед Господом, явился однажды некоему юноше в храме при девичьей обители блаженный Элигий, наряженный в белые одеяния и облачённый в иноческую мантию. Когда же тот, объятый страхом, не знал куда деться, блаженный муж, ласково и кротко успокоив его, предписал ему сбегать к матери-настоятельнице и сказать ей, чтобы она с доверенными девами как можно скорее явилась к нему. Услышав это, юноша побежал и, представ пред Ауреей, молвил: «Вставай скорее! Господин Элигий зовёт тебя в церковь!» Услышав это, она исполнилась великой радости и без промедления направилась туда, однако, когда она пришла, видение блаженного мужа уже исчезло. Но в подтверждение того, что он там появлялся, было такое знамение: церковь заполнилась неким туманом, столь густым, что светильники и завесы внезапно усеялись обильными каплями испарины. Тогда вышесказанная Аурея, глубоко поразмыслив, уразумела, что Бог её призывает из мира и, немедля созвав всех сестёр, попрощалась с каждой, отделив от них некоторых, коим предстояло сопутствовать ей. Затем она преселилась ко Господу и остальные последовали за нею, так что во время этого мора в той обители умерло до ста шестидесяти монахинь.
55. О знамении, явленном Гарифреду
Послушайте же о другом чуде, свершившемся у священнейших мощей Элигия! Один знатный муж – наместник Гарифред (упомянутый в гл. 50 – прим. лат. изд.) – приехал в храм святого предстоятеля и, когда, помолившись, вышел на паперть, услышал там крики толпящихся нищих. Поскольку же в тот раз у него с собой ничего не было на подаяние, то, тронутый жалостью к ним, он с печалью задумался: «Нет у вас, о несчастные, больше такого утешителя, коим был сей блаженный предстоятель! Ничто не могло его остановить и никакие препятствия не мешали ему благотворить вам тогда, когда другие проходили мимо вас, заткнув уши, как многие ныне делают, да и я, негодный!» И когда он осыпал себя таковыми упрёками, было ему видение как бы в исступлении, что на миг предстал ему святой муж. В ужасе от сего видения он замер, почти ополоумев, и вдруг обнаружил у себя в руках и одежде золото, которого было вдоволь, чтобы раздать нищим, что он немедля и сделал. И крепко задумавшись над случившимся, он отошёл от церкви и уехал.
56. Об исцелении маленького сына Эброина
Того нельзя ещё утаить, что у знатного мужа Эброина, начальника двора – кого по-народному называют «майордомом» – был юный сын, именуемый Бобоном, которого он и супруга его, будучи нежными родителями, исключительно и необыкновенно любили. И вот, как-то раз мальчика поразил глубокий недуг и начал мучить его лютыми приступами, отчего родители, чрезвычайно беспокоившиеся о нём, пребывали в крайне удручённом состоянии. Затем, когда по мере постепенного усиления болезни мальчик стал страшно мучиться и готов был вот-вот умереть, родители, совершенно лишившись надежды на то, что он выживет, в ужасе прибегли к заступничеству святого Элигия о сыне и, уповая на чудеса великого предстоятеля, тут же молитвенно посвятили мальчика ему и поднесли в качестве дара наряды ребёнка, и его прекраснейшую перевязь благоговейно прикрепили прямо на гробнице. После того, как они это сделали, болезнь по предстательству исповедника незамедлительно отступила и мальчику, бывшему с ними, стало лучше, а затем он быстро поправился и был здоров.
[…]
58. О смерти человека, отнявшего церковные земли
Ну а кто мог бы обойти молчанием тот случай, когда некий муж, обуреваемый алчностью, захватил в селении под названием Кальвомонт (г. Шомон-ан-Вексен, окр. Бове, деп. Уаза) поле, принадлежащее храму святого Элигия, и был умерщвлён Божией карой? Ибо когда он беззаконно требовал передать вышеупомянутые владения в его собственность, ему ревностно противостоял Спарв – настоятель той церкви. После долгих препирательств с ним, авва наконец представил это дело при королевском дворе и получил от государя постановление о том, что, если он готов принести в святом месте клятву, что земля принадлежит ему, то может требовать её у от имени вышесказанной церкви. Однако он предпочёл, чтобы вышесказанный наглец, притязающий на неё, сам подтвердил присягой своё право владеть ею. А когда было вынесено решение, дабы вышесказанный муж принёс клятвы вместе со многими, согласно франкскому закону, свидетелями, авва решил освободить их от этого и сказал: «Я знаю, что он отнял её преступно, поэтому прошу, чтобы без всяких присяжных свидетелей он один, если Богу угодно, подтвердил своё право присягой». Когда же он сказал это, слова его понравились всем королевским сановникам и сообща постановили так тому и быть. После того, прибыв в церковь блаженного Элигия, все подошли ко гробнице и стали ждать исхода дела. Тогда упомянутый муж, считая, что это пустяк, с безрассудной дерзостью возложил для клятвы руку на святыню, но, произнеся слова присяги почти до середины, содрогнулся, резко всем телом отклонился назад, запрокинул голову и упал, вмиг оскалившись и закатив глаза. Как говорят, он, испуская изо рта пену, обернулся и успел промолвить лишь такие слова: «Авва Спарв, забирай свою землю!» Поражённый, таким образом, чудесной карой, несчастный простёрся на земле и внезапно встретил смерть, которой он вовремя не убоялся. Объятые при виде этого великим страхом, все признали, что здесь, как и везде, явлено могущество Христово.
<…>
80. О разнообразных чудесных знамениях, что ежедневно являются у его гробницы
В голову приходит ещё ряд чудес, происходивших как там, так и в разных местах, но прежде всего те, что засвидетельствованы у священнейших мощей его. Но если бы мы сейчас попытались поведать о каждом из них в том порядке, как они совершались, то нам не хватило бы свитка, да и сама продолжительность изложения, скорее всего, наскучила бы читателям. Поэтому удовольствуемся тем, что мы уже до сих пор написали; ну а о том, что мы ещё мало рассказали, все могут воочию убедиться, видя ту связку многообразных предметов, изображающих свершившиеся чудеса, что ныне висит на его надгробии. Из них мы упомянули в этой книге либо совсем немного, либо вообще ничего – только лишь те события, что происходили на виду у всех, так что о них мы, наравне со всеми, имеем несомнительные сведения. Ибо, как каждый может удостовериться, приношения там изображают разорванные цепи и сломанные колодки, а также разбитые кандалы да костыли калек. Об изгнании бесов и прозрении слепых упоминают только значки, сделанные кровью на полу. При этом они сообщают о многих событиях, свершившихся за короткое время, а поскольку на надгробии предстоятеля ныне строго запрещено оставлять знаки, то о чудесах, произошедших в позднейшие сроки – сколько их было, да каковы – никто теперь не может составить суждения. Ибо по свидетельствам чудеса ещё не прекратились, как это нередко бывает, но ежедневно отовсюду приходят больные и, проведя там в бдении ночь, исцеляются; закованные в цепи ищут прибежища и освобождаются; калек привозят на повозках, и они, там окрепнув ногами, возвращаются своим ходом; клятвопреступники, придя туда, либо умирают, либо бес в них вселяется; бесноватые приходят и освобождаются; слепые приходят и прозревают. Многие также исцеляются от того масла, что там умножается, и кто бы чем ни заболел, стоит его помазать этой жидкостью, как тут же недуг отступает и человек по милости Господней может стать здоров как прежде.
81. Защитительная речь в конце книги и примечание о том, что было сделано для удобства читателя
Итак, довершая, так или иначе, по милости Господней, порученный нам труд, ныне просим читателя не слишком уж презирать наш грубый слог, даже если бы он сам мог бы выразиться красноречивее, ведь мы нарочно так упростили способ выражения, чтобы донести до читающего скорее дела, нежели слова. Да и никак нельзя такое произведение разукрашивать в духе высокопарной трагедии, ведь это не соответствовало бы смирению столь святого предстоятеля. И пускай эти страницы проявят скорее мою преданность, чем дерзость, ведь не из уверенности в своих силах я взвалил на себя столь огромное бремя, ибо сознаю своё недостоинство, свою ничтожность и слабость как писателя для работы над таким значительным предметом. Но, будучи должен десять тысяч талантов, я поспешил воздать хотя бы малым даром Тому, кто мне дал их, боясь, что молчанием своим впаду в грех, если, как ленивый слуга, молча скрою известные мне чудеса, и подумал, что нечестиво будет, ссылаясь на слабость дарования (которое, как масло для светильника, небеса во мне могут пополнить), скупо обойти их молчанием, чтобы, пытаясь сохранить единственный вверенный талант, не согрешить, как тот, кто закопал деньги. Поэтому я почёл за лучшее тот крохотный талант, что я получил от Всемогущего, потратить на похвалу святого ко славе Всемогущего и то, что принял от Бога в дар, употребить на жертву Богу, а также то, что, будучи недостойным, у Него взял, с покорностью издержать на Него. Хотя осмотрительнее с моей стороны было бы дивиться сему святому мужу, а не говорить о нём, всё же, побуждаемый пылом любви, я подумал больше о его славе, мне желанной, чем о своём спокойствии, мне доступном. И поэтому, прошу, пускай никто не пеняет мне за то, что снова и снова я возношу хвалу его имени, ибо написано: «Восхвалим славных мужей» (Сир 44:1). И всё-таки величие горячей любви превосходит эту самую хвалу, ибо поистине не его восхвалять подобает, а благодать, которую мы не человеческой силе приписываем, но исповедуем Божиим даром, ибо Божие, повторю, Божие всё, что творят Его слуги, потому что из Него источники жизни (Прит 4:23) текут, из которых мы ныне черпаем.
Далее, дабы читатель не устал от непрерывного чтения, я решил каждой главе предпослать её краткое содержание, чтобы всякий сразу мог без труда найти то, что хочет узнать. Кроме того, мне показалось полезным и здравым делом собрать вместе выдержки из Священного Писания, кои святой муж по памяти употреблял в своих проповедях и которые мне самому удалось вспомнить, и украсить ими, словно окладом из драгоценных камней, это произведение (этот фрагмент утрачен – прим. лат. изд.).
Итак, разместив эту часть отдельно, сию книгу я без оглядки на завистников вверяю Твоей, Христе, защите, Тебе молитвенно предаю моё словесное подношение и им же, и чрез него мои уста, сколько есть сил, с любовью воздают благодарение Тебе за помощь, с которой стало возможно исполнить порученный мне труд. Тебе хвала, Тебе слава, Тебе честь, Создателю и Воссоздателю человеков Иисусу Христу, Господу нашему, Который с Отцом и Святым Духом живёшь и царствуешь в бесконечные веки веков. Аминь
ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ЖИТИЕ СВЯТОГО ЭЛИГИЯ, ЕПИСКОПА И ИСПОВЕДНИКА
Перевод: Константин Чарухин