Автор: Очередная публикация из цикла «Церковь с человеческим лицом» посвящена прихожанке храма Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии в Москве, пани Леонтине Зелентовой, которая отошла ко Господу 28 апреля 2018 года. Воспоминаниями о маме, которая прожила трудную жизнь, но при этом не потеряла веру, делится Алла Бахирко.
— Расскажите об этой фотографии с Иоанном Павлом II.
— Это где-то 1993-94 год. Паломничество с архиепископом Тадеушем Кондрусевичем в Ватикан, где состоялась встреча с Папой Иоанном Павлом II. К сожалению, только такая фотография чёрно-белая. Может есть ещё где-то, но я нашла только её. Есть ещё одна фотография с Матерью Терезой. Это было ещё в те лохматые советские времена, наверное, 80-е годы, когда мать Тереза приезжала в Москву, в храм святого Людовика, где была встреча с прихожанами и никто тогда не знал, что это будущая святая. Конечно, одеяния сестёр для нас были не понятные, чудные; был обычный будний день, народу было мало, кто из прихожан знал, тот и пришёл в храм.
Ещё есть вырезка из газеты «Свет Евангелия», я её бережно храню, где к нам привозили статую Фатимской Божьей матери. Там видно, как стоят на коленях моя мама, её внучка — моя дочка, ещё маленькая. И ещё из одной семьи – мама называла её «многодетная семья» – с девочкой на руках, у них папа пел в хоре.
Скорее всего, мама родилась в 1929 году, потому что метрики были cожжены, утеряны и потом почему-то ее записали как рождённую во второй половине 30-го года. Её родители – поляки. Фамилия Зелентова – на самом деле Зелент. Её исказили, чтобы фамилия была ближе к русской. И имена родителей – тоже: Иван скорее всего был Яном, а маму звали Виктория Феликсовна.
— Мама была крещена в младенчестве?
— Как я понимаю, и бабушка — мамина мама — была набожной, и храм у них был, который после войны был закрыт. Родители впрямую не обучали вере, они просто говорили: «Это важно». И всё. В детстве мама — не знаю, сколько ей было лет — нарисовала карандашиком розочки и засунула свой рисунок к образам к Богу. Конечно, ей досталось, потому что родители не поняли этого порыва и отругали за то, что она свою «мазню» прикрепила к образам…
— Воспитание было строгим?
— Очень строгим, поэтому я даже не могу сказать, откуда у мамы такая религиозность — ведь её никто никогда в храм за ручку не водил, пальцем не грозил. Наоборот, это как будто было втайне, бабушка говорила, что это важно, и всё. Особо и не рассказывали. Мама видела, что бабушка молится на чётках. Такие времена были.
Мама родилась в Беларуси. Ей было 11 лет, когда началась война, и несколько раз у неё были случаи, что она могла быть и расстреляна: однажды искали партизан и стреляли в деревне, и ещё один раз она попала под артиллерийский обстрел, убило рядом стоящих на крыльце людей. А самое главное — был голод. Голод был такой сильный, что она работала где-то на подённых работах, у какой-то более богатой семьи. В семье было семь детей, она старшая. Там она узнала, что в Риге есть школа ФЗО (школы фабрично-заводского обучения), куда она поехала с кем-то из девочек, поступила туда. Училась и работала. Приобрела профессию ткачихи — это было уже в Риге. Конечно, в Риге был действующий храм, куда по воскресеньям они и ходили.
Вот опять же: не было ни бабушки, ни мамы, никого, чтобы сказать, что в воскресенье надо на Мессу. Была уже совсем другая жизнь, и при такой нагрузке всё равно мама ходила в храм. Вот откуда это в ней? Это закалка человека, который прошёл войну: надо же людям во что-то верить, надеяться на что-то. Естественно, на Бога. Именно это и повлияло, потому что родители особо не обучали её религии. Если я, наоборот, с малых лет с мамой ходила в храм и мне было сказано, что надо ходить в храм в воскресенье и все праздники, я в этом воспитана, то у мамы этого не было, но она это всё несла в себе.
Через какое-то время мама встретила моего папу на танцах. Ну, тогда все ходили на танцы. А папа поступал в Риге в лётное училище, не поступил и уехал в Москву поступать в Инженерный институт. Оттуда он написал ей: приезжай! А мама моя всегда такая маленького роста была, такая она скромная, тихая, трусливая, я бы сказала, воробушек. И тут моя мама делает решающий ход – едет одна в Москву.
Они поженились, мама осталась в Москве, через какое-то время родился мой брат, их первенец, Володя. И мама, к сожалению, очень долгое время не знала, что в Москве есть костёл. И меня, и естественно, Володю, крестили в Православной Церкви. У меня есть крёстные, и церковь я знаю, в которой меня крестили, а потом уж кто-то сказал, где есть костёл – на Лубянке. И она стала туда ходить.
— Примерно с какого года?
— Если я родилась в 1971, то возможно, с 1976.
— Получается, что всё детство пани Леонтины не было связано с храмом, в нём мама не присутствовала, осознано храм появился только в Риге. Потом появилась опять временная пауза, которую она восполнила в 1976 году?
— Я думаю, да. В Беларуси был костёл, но только до войны, после войны его закрыли. В Москве она сначала сама ходила, потом и меня уже с собой брала. Дальше произошло важное знакомство. Опять же, она никого не знала, а на праздники внутри храма были процессии, и женщины ходили в белых платьях. Маме это всё очень нравилось.
Было видно, как она на это смотрела с горящим взглядом, и к ней подошла маленькая такая старушка, ещё меньше мамы – Леокадия Яновна. И её привела в эту группу, чтобы участвовать в процессии потом перед Пресвятыми Дарами. У них были коленопреклоненные молитвы, и так она как бы вошла в круг активных прихожан. Мне тоже сшили белое платье, чтобы и я ходила в процессиях.
Мы несколько раз были в Вильнюсе, мама была из третьего Ордена францисканцев, который для мирян. Анна Лукъяновна, моя мама и я — мы втроём — ездили в Вильнюс, и для меня это было тоже очень большое впечатление, потому что я была ошарашена красотой этих храмов и какие бывают красивые вертепы с яслями – прямо ух! Моё воображение просто не выдерживало такого, была под большим впечатлением!
В 1982 году Рождество мы отметили в Москве и, наверное, 26 декабря мы укатили в Вильнюс. Я тогда была в 4 классе…
Потом, к 1990-м годам, образовалась община Неокатехумената, и мама с удовольствием туда ходила и наконец-то стала систематически читать Библию, потому что там были задания, над которыми надо было размышлять, изучать, которые она старательно выполняла, и ей это нравилось. Но через некоторое время маме пришлось сделать выбор – она никак не могла совместить своё присутствие и в храме на Мессе, и богослужения в общине.
У мамы – диплом педагога-воспитателя детского сада. Выйдя на пенсию, она ещё была полна сил и хотела быть полезной храму хотя бы в качестве прачки, поэтому взяла на себя стирку комжей. Какое-то время она пекла облатки к Рождеству, но это было недолго. Как могла, так и старалась.
Потом началась эпопея возврата храма Непорочного Зачатия. В 1992 году я родила дочку, я была уже кормящей мамой, поэтому не была ни участницей, ни свидетельницей тех событий, а всю информацию получала из газет и рассказов мамы. В “Московском Комсомольце” вышла статья, что католики штурмом взяли храм. Я позвонила в редакцию газеты, попросила к телефону автора статьи и сказала ему, что это неправда, что не штурмом!
В 1990-х годах появился Колледж католической теологии, и мама мне все уши прожужжала: «колледж, колледж»! А у меня ещё маленький ребёнок. Моя подруга, Марина Малиновская, все хвалила там курс философии. В итоге я пошла в колледж, и так, благодаря настойчивости моей мамы, мне посчастливилось познакомиться с доном Бернардо. Мы до сих пор дружим с ребятами, с которыми познакомились в колледже ещё 30 лет назад. В колледже я отучилась три года из четырёх. Из прихода Непорочного Зачатия он переехал в Немецкую школу, где нас временно приютили, потом мы переехали в здание на Бауманской. В последний год я уже не училась и поэтому не защитила дипломную работу, но эти три года были для меня временем абсолютного счастья!
Мы застали и дона Бернардо, и агапы-посиделки, полные любви, мира и музыки, и это ни с чем не сравнится! И если говорить о какой-то христианской любви, то я её себе представляю именно такой.
— То есть дон Бернардо вам показал опыт общения?
— Он показал, что вера может быть и весёлой, и с юмором – это открыл нам дон Бернардо. Он был такой маленький воробушек – его хотелось и обнять, и как-то о нём позаботиться, и в то же время он мог и шутить, и он был строгий! И всё в нём это сочеталось, и как это было удивительно! К сожалению, только теперь я понимаю ценность этого общения. Я воспринимала его присутствие как должное – он же вроде есть всегда, и я тогда не могла понять, что это может кончиться.
В силу возрастных изменений у мамы скорее всего что-то психиатрическое случилось с мозгом, она стала очень агрессивной: перестала общаться с друзьями, умудрялась поссориться с ними даже по телефону, швыряла трубку, и ни один вечер не обходился без скандала, без вспышки гнева… Это длилось достаточно долго. Инсульт, к сожалению, усугубил ситуацию, сознание было шаткое: то помню, то не помню, что достаточно опасно. Cилы-то у нее ещё были, а понимания ситуации уже не было. Мне пришлось пойти к психиатру, чтобы понять, как поступить. Если бы она была лежачей – это одна ситуация, а так: газ, балкон, открытое окно, вода… И получалось, что я, работая сутками, должна оставить больную маму на дочь-инвалида. Поэтому мы отправили её в ближайший дом престарелых. Там её навещали подруги, монахиня, приезжал отец Владимир Кабак, настоятель храма, Аня Белова, Леонтина, Валерий Сниховский…
Мама умерла 28 апреля 2018 года, ей было 87 лет. Она прожила трудную жизнь, но при этом не потеряла веру. И я горжусь ей.
Беседовала Ольга Хруль
Расшифровка: Вероника Ржеутская
Фотографии из семейного архива предоставлены Аллой Бахирко