Пандемия. Баннеры со статистикой заражений и смертей, всплывающие, как только включишь компьютер. Волны паники, перехлёстывающие в реальность из СМИ и соцсетей. Сценарии фильма ужасов про дом престарелых в лентах новостей. Петиции с требованиями к правительствам СРОЧНО! НЕМЕДЛЕННО! обеспечить население аппаратами искусственной вентиляции лёгких. Страх заразиться, страх умереть, страх потерять работу, страх умереть, страх потерять родителей, страх умереть, страх, что дети заболеют, страх умереть…
А в календаре – Великая Среда, и Иисус уже знает, что жить Ему осталось три дня. А потом – Великий Четверг, Тайная Вечеря, Гефсиманское борение… Смерть смотрит Ему в лицо, а Он смотрит в лицо ей.
От нас этот прямой взгляд смерти в наши лица маскируется статистикой растущей продолжительности жизни, впечатляющими достижениями медицины, всеми теми удобствами и приятностями жизни, которые даёт нам современная цивилизация, окутывая нас комфортным коконом иллюзий достижимости бесконечной молодости, бесконечного здоровья, бесконечного существования в этом знакомом нам мире. Ах, как приятно убаюкивает нас эта иллюзия человеческого всемогущества!
И тут нам напоминают: «Ты прах, и в прах возвратишься». И напоминают не привычной, а потому кажущейся безобидной, формулой из богослужения Пепельной Среды, а распространением болезнетворной инфекции. Напоминают мягко, в рамках естественных закономерностей, которым подчиняется наша биологическая жизнь: ведь инфекция забирает не младенцев и детей, ещё даже не начавших самостоятельной жизни, не мужчин и женщин на пике их карьеры, самореализации, служения… Инфекция забирает по большей части хронических больных и стариков, чья жизнь (биологическая, земная, временная – выбирайте, что вам кажется точнее) уже подходит к своему естественному окончанию. С вирусом или без него, но конец жизни уже здесь, на расстоянии вытянутой руки. Это кажется таким очевидным: чем больше лет мы уже прожили, чем дольше мы болеем, тем ближе момент окончания жизни, момент смерти.
Что же так мешает нам УВИДЕТЬ и ПРИНЯТЬ эту очевидность? Из-за чего такой панический страх в обстоятельствах, которые напомнили нам о том, что и так всегда у нас перед глазами – о конечности нашей жизни? Люди умирают каждый день, каждый час – от старости, от болезней, под колёсами автомобилей, отравившись химикатами, и от тысячи других воздействий. Так почему такая катастрофическая реакция на ещё один болезнетворный вирус?
Всякий, кто имеет дело с биологической жизнью, знает, что и физиологическая и психическая реакция живого существа на любое внешнее воздействие зависит не только от характера и силы этого воздействия, но и от внутреннего состояния именно этого живого существа в момент встречи с воздействующим фактором. Так, может быть, и наша паническая реакция вызвана не столько объективной угрозой инфекции, сколько болезненной уязвимостью и неустойчивостью нашего внутреннего состояния?
Великий Четверг две с лишним тысячи лет назад в Иерусалиме… Иисус поднялся на Масличную гору и, «взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать. Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: …Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя» (Мф 27: 37-38, 42).
Великий Четверг 15 лет назад в небольшом украинском селе, о. Александр навещает пани Брониславу. Ей 74, у неё рак с обширными метастазами. Энергичный и очень ревностный в своём служении священник расспрашивает, как её лечат, все ли лекарства удалось достать, не стоит ли лечь в областную больницу, а может, и в республиканскую, ведь там и аппараты всякие есть, и врачи с научными степенями…
— И зачем мне всё это надо, отче, — отвечает баба Броня, — ну, растянут они меня ещё на пару месяцев…
— Ну, может, ещё и годик бы пожили…
— Я уж и так 74 прожила, что к этому ещё один прибавит?
— Да разве вы не боитесь умереть?
— А чего мне бояться? Я хорошо жила. С Богом. Что могла, по Его сделала, а где нагрешила, так я сама того уж никак не исправлю. Ему вожжи передала… Надеюсь, что сразу к Себе и заберёт. Мне не лечение сейчас нужно, а утешение… Вот и вы приехали – причастили, и дочка рядом – за руку подержит. Не тревожьтесь за меня, отче.
Баба Броня сказала о себе: «Я хорошо жила. С Богом». А апостол Павел незадолго до своей казни в римской тюрьме написал своему духовному сыну, соратнику и другу Тимофею: «Я хорошо боролся, я пробежал всю дистанцию и сохранил веру» (2Тим 4:7) и попросил его прийти к нему «поскорее».
Кому-то может показаться неуместным поставить в один ряд Богочеловека, исполняющего вселенскую миссию спасения, Его великого апостола и простую селянку, вся жизнь которой прошла в коровнике да на огороде. И всё же между ними есть глубинное, фундаментальное сходство – все трое приняли свою смерть, пусть переживая скорбь и печаль, пусть сожалея о чём-то из прошлого, пусть нуждаясь в утешении от близких людей, но без панического ужаса и без фанатичного отрицания той очевидности, что их земная жизнь кончилась.
Перед нами стоит та же очевидность, так почему мы реагируем паникой и отрицанием? Не потому ли, что наше внутреннее состояние совсем иное: есть ли в нас хоть капля такого чистого доверия Отцу, Которым жил Иисус? Можем ли мы, положа руку на сердце сказать о себе, что «Хорошо жили. С Богом»? Можем ли мы, не покривив душой, сказать, что «пробежали всю дистанцию и сохранили веру»? Действительно ли мы верим, что наша земная жизнь – это только подготовка к переходу в жизнь вечную? Живём ли мы так, чтобы выполнить предназначение этой жизни – подготовиться к жизни вечной?
На эти вопросы о самом себе может ответить только совесть того, кто решился задать их всерьёз. И окончательный вывод о том, как жить, чтобы не бояться неизбежного конца земной жизни, каждый тоже может сделать для себя только сам. Пандемия – это пробный камень нашего ответа на эти вопросы к себе.
Но есть ещё и вопросы о других, переживающих панический страх смерти, тех, кто по выражению безымянного кардиохирурга, «настолько боится умереть, что не способен жить». Что мы, верующие во Христа и вечную жизнь, можем сделать для них? Какое утешение можем им дать? На какую надежду можем указать? Только на то утешение, которое дано нам. Только ту надежду, на которую уповаем сами.
И это теоретически верное рассуждение ставит меня перед парадоксом: человеческая жизнь священна – «не убивай», но человеческая жизнь конечна – её убивает смерть, приходящая в том или ином обличье. Тот ответ, который даёт на этот парадокс современная цивилизация: реанимация, увеличение продолжительности жизни всеми мыслимыми (и немыслимыми) способами. Но не является ли всё это воплощением иллюзии всемогущества, открывающей доступ безудержному страху, как только иллюзия заколебалась под напором реальности? И не является ли аппаратное поддержание сердечной деятельности и вентиляции лёгких в теле, состояние которого с жизнью уже несовместимо, не меньшим святотатством, чем убийство живого человека? Да ведёт Господь Духом Святым тех, кого профессиональный и человеческий долг обязывает решать вопросы жизни и смерти в таких ситуациях! Здесь нет лёгких решений и простых рецептов.
Что же мы можем дать тем, кто боится посмотреть в лицо смерти? Уход – да, заботу – да, утешение и принятие их страдания с состраданием – да, христианскую надежду – да, товарищество в осмыслении уже прошедшей и ещё длящейся земной жизни – да. Но иллюзию, что можно бесконечно продлять земную жизнь – нет. Это обман, который лишает земную жизнь её конечного смысла и этим отнимает у нас способность проживать её в полноте и в направлении к той цели, к которой она должна нас привести – к воскресению в вечности.
Наталья Проскурина