Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Морис Жоффруа OP
Пер. с лат. по Yvo, Presbyter Trecorii, in Britannia Armorica (S.). Vita Prolixior auctore Mauritio Gaufridi Ordinis Prædicatorum // Acta Sancrtorum Maii, T. IV – pp. 581-608
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
ВВЕДЕНИЕ
Досточтимому во Христе отцу и владыке Христофору, Божиим милосердием и по милости Святого Апостольского престола епископу Трегьескому и их превосходительствам, той же епархии пресвитерам и настоятелям капитула и всей досточтимой коллегии я, бр. Морис Жоффруа, ничтожный профессор Священного Писания и наименьший достоинством в Ордене проповедников – со всяческими благопожеланиями, почтением и послушанием не столько по долгу, сколько по душевному расположению.
Давно, когда я в дни четыредесятницы проповедовал в ваших краях народу слово Божие, несколько ваших епархиальных викариев, ревнители о службе Божией и почитатели второго покровителя Вашего, блаженного Иво (первый – св. Гервей, ум. 446 г., пам. 17 июня. – прим. пер.), просили меня (и притом я всерьёз задумался об этом) взять записи о жизни и чудесах оного святого и составить из них соответствующее сочинение, пригодное для чтения в два праздника его. Я колебался на этот счёт и, не открыв ни Вам, ни кому-либо ещё из членов вашего капитула и коллегии причин своего сомнения, отложил исполнение просьбы. А недавно те самые викарии вновь настоятельно обратились ко мне, известили меня о надёжном благоволении Вашем, уповая на которое, да притом уязвленный совестью за задержку и промедление, я, хоть и будучи непригоден для того и занят заботами нашей нищенствующей братии (ордена. – прим. пер.), однако, полагаясь на Божию помощь, заступничество святого и снисходительность Вашей милости, приложил [к сему труду] душу и побудился усердием.
<…>
ГЛАВА I. РОДИНА, СЕМЕЙСТВО, ИМЯ ИВО И РОДИТЕЛЕЙ ЕГО. ЕГО СВЯТОЕ УСЕРДИЕ В РАННЕМ ДЕТСТВЕ
[4] Благое Провидение Божие разнообразными и многими способами приходит на помощь падшему человечеству во времена благоприятные, кои устрояет по дивной премудрости Своей, и немалые благодеяния своей милости уделяет людям, когда являет им, уклонившимся в ослеплении своём с прямых стезей спасения, руководителей и вождей спасения. Посему после плачевного падения человечества во главе с согрешившим Первозданным, когда мир был повсеместно ввержен в грязь всяческих пороков, а путь святых ещё не открылся, [Бог] по своей воле всегда призывал неких мужей и непрестанно посылал их отвращать сей мир от его заблуждений, побуждать его уроками достойных и праведных слов и примеров, а также грозить воздаянием будущей справедливости, дабы, взыскуя спасения себе и другим, устремлялись они к тому, что установлено единственным Создателем. И с возникновения мира сей милостивый Творец и Опекун человека в таковой Своей спасительной помощи не презрел ни единого промежутка времени и не отверг ни единого народа. Ибо, по свидетельству Писания, Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему (Деян. 10:34-35). Поэтому, когда мир нечестивых погиб в потоп (ср. 2 Пет. 2:5), Он назначил Ноя глашатаем праведности для восьмерых [спасшихся]; а Иова, потомка Исавова, верой и нравом преславного, – для язычников в земле Хуш; потому Он направил Моисея вождём к народу избранномуи, наконец, после многих ещё святых патриархов, пророков, судей и царей Он, дабы вернуть Себе созданный Им, но падший мир, пришёл Сам в самое время его разрушения и оказал ему помощь сообразным целительным средством – воплощением Своим.
[5] А после сей полноты времён (ср. Гал. 4:4) Он отнюдь не меньше и не реже помогал людям, желая, чтобы, если возможно, все, будучи причастниками Его природы, также обрели благодать и славу, а потому с рассвета первого дня благодати каждый час аж до одиннадцатого, сиречь до скончания века, Хозяин не прекращает посылать работников (ср. Мф. 20:1-16) из всех племён, народов и языков на виноградник, который насадила десница Его (ср. Пс. 79:16). Поэтому Бог в благости Своей, равно благодетельствуя прочим различным народам на земле, конечно, не обошёл вниманием и древнейший народ бретонский, далекий от неблагодарности за дары Его милости, но одарил оный преимущественной честью. Ибо ведь сила Божия, хоть и восславилась в подвигах прочих народов, на народе бретонском проявилась с особенным величием под сенью скипетра древнего Израиля (захваченного врагами при завоевании Израильского Царства и, по преданию, оказавшегося в Британии, а в Арморику, т.е. Бретань, привезённого королём Конаном Мериадоком. – согл. прим. лат. изд. ), неколебимо храня который тысячу восемьсот лет, сей народ воздвиг могучие царства и долговечные монархии, и в итоге его почтил приходом преславный глашатай Спасителя (т.е. ап. Пётр, который, согласно преданию, добрался до Британии через Арморику. – согл. прим. лат. изд.), Коего сей народ наряду с обитателями окружающих земель, просветившись светом Христовым, в год от воплощения Его трёхсот пятый принял и с тех пор в дальнейшем не отвращал от Него лица своего в отступничестве и не порождал ни схизматиков, ни еретиков, ни прославленных преступлениями злодеев (о каковых захватчиках написано в истории древности и святых канонах), а, скорее, наоборот, давал миру проповедников веры и поборников добронравия всякого сословия, пола и звания, – причём не малое число, но сонмы и легионы, – мучеников, исповедников и дев, каковые и в наши времена не перевелись.
[6] Итак, когда одряхлевший мир уже клонился к закату, в сем славном народе бретонском, в окрестности Трегье, благой Создатель и Просветитель святых недавно произвёл от знатного рода звезду утреннюю, коей никогда не закатиться, как бы солнце, ныне уже причастное сиянию Солнца и ночи грехов неподвластное, затмений никаких не ведающее, ни малейшим облаком вины не омрачённое, преславного именем исповедника, блаженного Иво, великого светоча Церкви, отца Бретани, заступника Трегье несравненного.
Повествования обоих Заветов – как Ветхого, так и Нового – учат, а жития показывают, что не только поступки указывают на святых, предназначенных Божиим провидением к славе Божией и спасению мира, но также обстоятельства рождения и наречение имени предзнаменует их добродетели и дары. Ибо столь великому исповеднику подобало иметь таковых родителей, которые и родовитостью, и благочестием, и даже имянаречением как бы завещали наследнику своему будущую святость. Итак, происхождение от знатного и католического рода весьма предвещало, что в будущем он, славный родом и благочестием, станет славнее добронравием и поступками, родовитость плотского происхождения обратит в более сообразное себе духовное благородство, а достоинство мирской знатности превзойдёт достоинством подвига, и таковым обменом покажет знати суетного мира, как должно поступать.
[7] Он родился в законном браке от матери Гаду и отца Гелория, был назван Иво, и само значение имени его предзнаменовало то дарованное ему свыше обилие благости и готовность распространять свою обильную благость на других, а также сиявшую в нём чудесную силу сорадования. Ибо это имя произносится как «Иво» в современном французском и латинском языке ради благозвучия, хотя и неправильно, у иностранцев и в древней латыни оно звучит как Эудо, а сами бретонцы выговаривают его как Эуден. Так что, составленное из греческого «эу» и бретонского слова «ден», оно в переводе на латинский совершенно явственно значит «Благой человек» либо «Человек благости» и было предзнаменованием того, какое обилие благости сообщит ему милостивый Бог. И потом, по свидетельству Самой Премудрости: «В лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху» (Прем. 1:4), потому и подобало, чтобы, уготовав его быть храмом обитания Своего (Вульг. 2 Макк. 14:35) (ибо, будучи единственным благим (ср. Лк. 18:19), Бог в одних только благих обитает), Он наделил дарами Своей благости равно тело его и душу, а также по благости Своей и имя ему нарёк, дабы вместе с именем и слава его разошлась до пределов земли и вместе с Соломоном ликовал он, говоря: «Я был отрок даровитый и душу получил добрую; притом, будучи добрым, я вошел и в тело чистое» (Прем. 8:19-20). И нечего смеяться надо мной, как над помешанным, что я составляю имя, прибавляя к бретонскому именованию греческое, ведь и сами бретонцы ведут своё преславное происхождение от греков, и в этом имени, действительно бретонском, они сохранили, пускай и в испорченном виде, греческую приставку.
<…>
[11] Щедрый Податель даров благодати изволил таким множеством милостей окружить святого Своего, что даже предвозвестил грядущую святость его в пророчестве и с самого его младенчества явил её в знамениях, ибо Божие Провидение постановило не лишать возлюбленного Своего Иво также и этого дара, который уделяется в особых случаях некоторым друзьям Его. Ибо благочестивая мать его, которую осенил дух божественного предведения будущего, видела сон, что сей [ребёнок] станет святым, и, подобно пророчице, открыто объявила о том народу. Ведь это проявление Духа, которое, согласно Апостолу, даётся на пользу (ср. 1 Кор. 12:7), возвещает о милости Бога, сообщающего его, да о славе и матери, и чада, и всего народа. И так как из сего чудеснее явствует благоволение Самого Бога к возлюбленному Своему и славнее проявляется достоинство самого возлюбленного Божия, то мать делается счастливее и к таковому сыну в оказываемых заботах внимательнее, а народ от всего случившегося – любезнее да охотнее в воздаянии должного почтения к дитяти. Поэтому не были нелепы звучавшие в устах всех слышавших об этом слова, подобные тем, что были изречены Евангелистом о Предтече Господнем: «Все… положили это на сердце своем и говорили: что́ будет младенец сей?» (Лк. 1:66).
[12] Причём признаком сей предвозвещённой святости было его усердие в самые ранние годы, а детский почин предвосхищал грядущее рвение в более зрелые годы и предуказывал образы того, что впоследствии достигнет совершенства. Ибо свидетельствует Писание: «Можно узнать даже отрока по занятиям его, чисто ли и правильно ли будет поведение его» (Прит. 20:11). Ибо так, по усердию, Астиаг узнал в Кире [будущего правителя] (см., напр., Ксенофонт. Киропедия, I. – прим. пер.); так отрок Амвросий (Медиоланский, – прим. пер.), протянув руку для поцелуя родительнице своей и сестре, поцеловавшим руку священника, и сказав: «Так подобает делать», предвосхитил своё будущее епископство. Также и отрок Афанасий однажды во время одной игры с детьми понарошку служил мессу, которую полюбил, видав в церкви, – так прообразовывал он своё будущее священство Христу.
Итак, благодать Божия, дивным образом действуя в славном отроке, уже с ранних лет вдохновляла его служить Богу священным младенчеством, подражая отрочеству того Отрока, образца отроков, что после трёхдневных поисков был найден родителями в Храме, где он был занят тем, что принадлежало Отцу Его (ср. Лк. 2:49). И прежде чем какая-либо юношеская греховная порча проникла в душу его, он усердно начал напитываться всяческими добродетелями, дабы, подобно новому сосуду, наполненному благоуханием святости, впоследствии навсегда сохранить изначальное содержимое.
[13] А дабы мир, проникнув, не укоренился в обители его ещё юного сердца, Иво, упреждая его, предался благотворной учёбе. И, по образцу отрока Самуила и наиблагороднейших духом отроков, отрок сей, ещё начинающий ученик, был отдан наставнику – магистру Жану Вьевилльскому – для обучения благонравию и основам наук, коими он, будучи весьма хорошо одарён, занялся с усердным прилежанием. С помощью благодати, восполнявшей в нём то, в чём отказывали возраст и естество, он отвергал пороки, присущие юным годам и всего себя направил к достижению зрелости и святости, целиком устремился к Богу. Днём и ночью, ввечеру и с утра пересекал он пороги церквей и, будучи ненасытен к богослужениям и мессам, преусердно прислуживал священникам при алтарях; внимая Посланиям и Евангелиям, в самом образе жизни воплощал церковные предписания и поучения проповедей; беспрерывно занимался чтением и молитвой, и было с ним, как с Иаковом, что жил в шатрах и уклонялся от походов в поля с Исавом (ср. Быт. 25:27). Весьма часто и с превеликим вниманием вчитываясь в жития святых, он постигал в них вершины совершенства и усваивал себе совершенные качества каждого из них. Одному следовал он в сдержанности, другому – в весёлости, оному – в спокойствии, сему – в бдениях; кому-то подражал он в прилежании к чтению, а кому-то – в посте; у этого изумлялся он лежанию на земле, а у того – терпению; а кто-то научал его кротости. Итак, питая в себе любовь ко всем и исполненный начатками всяческих добродетелей, он обращался к себе и, наедине с самим собой всё обдумав, благие черты всех старался в себе воспроизвести; и на их примерах, словно бы на прочном основании, возрастая умом не менее, чем летами, изо дня в день счастливой поступью продвигался к вершине добродетелей.
<…>
ГЛАВА II. УЧЁБА СВЯТОГО ИВО В ПАРИЖСКОМ И ОРЛЕАНСКОМ УНИВЕРСИТЕТАХ
[15] Когда в невинности закончились его отроческие лета, юношей четырнадцати лет он был послан в Парижский университет, дабы заняться изучением свободных искусств и приобрести образование. <…>
[16] И приступил святой юноша неленостно к наукам, ради изучения коих был послан, и, прилежно занимаясь, за кратчайшее время в знании свободных искусств превзошёл многих сверстников, а в итоге в том же университете стал из ученика и слушателя сделался бакалавром и магистром. А после того, как он, усердно потрудившись, достиг достаточного знания свободных искусств, тогда полностью обратился к изучению богословия, дабы время, благоприятное для спасительного научения, израсходовать не столько на науки, сколько на познание начал истинного и высшего любомудрия. Проведя в ревностных занятиях оным много лет, он обильно почерпнул в том университете из сих сокровищ, кои впоследствии будет щедро расточать народу.
[17] И воззрел он на верных Христовых, послушных Царю своему мирному, на тех стыдливых в речах, мирных и скромных, с которыми соперничают, ссорятся, судятся, ведут тяжбы, которых крючкотворством запутывают люди разнузданные и одержимые расточительством; увидел он, что по их проискам право гибнет и справедливость угасает от злоупотреблений среди тяжб, а согласие повсеместно изгоняется как бы по разводному письму (ср. Мф. 5:31); и приложил он все силы к изучению в том университете гражданского и канонического права, законы коего оттесняла всяческая преступная корысть и ущемляла неправая алчность, ибо желал он, чтобы верные жили по чести, иные им не вредили и соблюдалось правило каждому воздавать то, что ему подобает. Изучив споры тяжущихся, сей будущий судья и адвокат яснее стал разбираться в делах, мог надёжнее послужить справедливости и вернее противостать беззаконию.
Вновь воззрев на посредника между Богом и человеками, человека Иисуса Христа (1 Тим. 2:5), Царя и Священника, на единого основателя и источник государства и священства, Иво рассудил так, что собственное служение каждой из властей должно обладать собственными полномочиями и подобающим достоинством, ибо христианские государи и императоры ради вечной жизни нуждаются в понтификах, а сами понтифики в делах исключительно земного порядка имеют надобность в государственных законах. Потому, дабы не захлестнул его водоворот мирских тяжб, но чтобы всегда быть готовым к решению и совету по делам церковным – как духовным, так и земным, — он примерно на двадцать четвёртом году своей жизни отправился в Орлеан изучать оба права. Там у магистра Гильерма Блеского, впоследствии епископа Ангулемского, он прослушал курс по Декреталам (корпус посланий Римских понтификов, – прим. пер.), а у господина Петра Капелльского, впоследствии кардинала, – по Институре (согл. Дюканжу — канонические постановления папы Льва III. – прим. пер.), и там же проучившись много лет, он наконец приобрёл знание обоих прав.
<…>
[19] Однако стоит прилежно приглядеться к тому, как будущий избранный сосуд, человек Божий, приступив к насыщению наукой, усердствовал в своих учебных занятиях. Ибо в пору вышеупомянутых благотворных занятий, за которыми он провёл много лет, он прилежал к ним с таким рвением и такой ненасытностью, что ночи проводил почти без сна. Кроме того, следуя замыслу Соломона, он, дабы предать душу мудрости, решил удержать плоть свою от вина (Вульг. Еккл. 2:3); решил, повторяю, и по решению поступил, но не только от вина, но и от всякого многоядения он удерживал плоть, подчинив её правилам воздержанности. И записи деяний его сообщают, что он, ещё будучи юношей и учась в Парижском университете, уже отвращался от изысканных яств и не нежился в постели (хотя она имелась в его комнате, хорошая и приличная), но, ради укрощения тела, спал на полу, подстелив лишь немного соломы. А в Орлеане, хотя иные его товарищи налегали на мясо и вино, он от них воздерживался и часто (а по пятницам – всегда) постился. Ибо как земля напитывается влагой небесной, так и он изо всех сил внимал сердцем и вбирал слухом Священные писания, каноны и законы, но не оставалось сие в нём только посевами святых размышлений и чувствований, но также давало обильные плоды благих деяний. И видя, как от богатств гибнет чистота, от наслаждений – целомудрие, а от почестей – смирение, но соученики его, тем не менее, ступая как бы через стремнины пороков, устремляются к ним, Иво обращал душу свою к смирению и милосердию, храня себя от тенет мира, плоти и диавола. Однако он никогда не возмущался против самих товарищей и сверстников своих, но в груди достославного студента пылало желание ни от кого не отстать в добрых делах.
[20] Он охотно ходил на мессы, часто посещал проповеди, Часы Св. Деве никогда не пропускал, никогда не клялся Богом или святыми и не произносил никакого скверного слова; выделенную ему толику мясного и рыбного он, оставляя перед собой на столе, в целости отдавал нищим; не обнаруживал ни малейших признаков к юношеской распущенности или невоздержанности (в том роде, что свойственна, замечу, не только студентам, но весьма многим дурно воспитанным (discolis) людям), противной целомудрию. Более того, он представлял из себя образец всесторонней скромности и внутренней чистоты, проявлениями коих повергал некоторых студентов и преподавателей в полное изумление, а некоторых, с содействием благодати Божией, подвигал на подражание своим делам и благочестию. Ибо понимал он, что добродетель превосходит знание в том отношении, что она даже без знания служит путём, ведущим к жизни, ну а знание без добродетели – это путь, приводящий до погибели. <…>
ГЛАВА III. КАК ОН ПРЕСЛАВНЫМ ОБРАЗОМ ИСПОЛНЯЛ ДОЛЖНОСТЬ ОФИЦИАЛА В РЕННЕ И ТРЕГЬЕ И КАК ПОСЛЕ ВОСЬМИЛЕТНЕЙ БОРЬБЫ СОВЕРШЕННО ПОКОРИЛ ПЛОТЬ ДУХУ
[22] И вот, по мере того как блаженный мужал и на диво процветал обширной учёностью и глубоким благочестием, благоухание его святости и мудрости распространялось повсюду; и когда широкая молва о нём дошла до слуха достопамятного Маврикия, тогдашнего архидиакона Реннского, он немедля вызвал его к себе и, настоятельнейшими просьбами убедив вызванного стать его официалом (церковным судьёй, действующим от имени епископа, – прим. пер.), на что тот из братской любви согласился, ввёл его в эту должность и был, разумеется, счастлив тем, что и себя обеспечил таким славным официалом, и свой округ – таким деятельным и способным чиновником. <…>
[23] И сразу, вступив в должность официала, он начал всех убеждать отречься от нечестивых и мирских устремлений и жить в сем мире, держась воздержно по отношению к себе, справедливо – к ближнему, благоговейно – к Богу, ожидая осуществления благой надежды и справедливого воздаяния от высшего Судии. Строптивых же и наглых он, должными строгостями и целительными наказаниями смирив, отвращал от зол и прочим показывал их исправление как пример. Бесспорно, что и в судебных делах он доискивался до истины и, найдя её, становился верным защитником справедливости, каждому без пристрастия и не взирая на лица творя суд скорый и праведный. Тяжущихся он всеми силами приводил к миру и согласию; в исках по сделкам и соглашениям, насколько возможно, старался соблюсти равновесие сторон, а когда не мог их примирить, чинил им скорый и праведный суд. Стряпчие дивились таковой быстроте судопроизводства и предельной истинности его, словно свече, поставленной на подсвечнике, и городу, стоящему на вершине горы (ср. Мф. 5:14-15); и, видя, что премудрость Божия была на нём к вершению суда, благословляли за него Господа, и говорили в области Ренна словами Иоиля: «Чада Сиона, радуйтесь и веселитесь о Господе Боге вашем, Который дал вам учителя правосудия» (Вульг. Ил. 2:23).
[24] Итак, поскольку молва о его достохвальной справедливости и плодотворном управлении широко разошлась, зажглись и в его родном краю желанием залучить его. Потом, и нужда того края настоятельно сего требовала: обитатели оного в те времена были до того ленивы и медлительны на добро, а ко злу склонны и расположены, что нужен был исполненный добродетелей муж, дабы от зол их удерживать, а к доброчестным и достохвальным делам поощрять. А тогдашний тех мест предстоятель, доброй памяти Алан ле Брюк, считая, что было бы большой удачей иметь такого судью в своей епархии, также желал сего и всеми способами добивался, да и святой муж радел о том же, памятуя изречение Цицерона о том, что не следует вмешиваться ни в какие дела, раз в собственном отечестве отказываешься ими заниматься. Итак, влекомый сим тройственным трудноразрывным вервием благой любви, он покинул Ренн и устремился в отеческий край. Архидиакон слёзно попрощался с уезжающим, а епископ с ликованием принял прибывшего; реннцы плакали, трегьесцы торжествовали; скорбели чужане, веселились свои.
[25] Итак, встретив Иво, ликующий предстоятель назначил его своим официалом и словом пророка, а вернее, Божиим, чрез пророка изреченным, описал обязанности официала: «Смотри, – молвил он, – я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать» (Иер. 1:10). И всё сие муж святой, будучи в должности официала, прилежно исполнял.
И вскоре осенние деревья, бесплодные, дважды умершие (Иуд. 1:12), зря занимавшие сад Господень (ср. Лк. 13:7), исторгнул; также и неплодоносные лозы, явно засорявшие виноградник Господа Саваофа, очистил Петровым мечом; ибо очистил он родину от людей скверных и злых, испорченных и вредоносных, и наполнил сады приходов и церквей по всей епархии молодыми насаждениями – судьями праведными. Ибо из множества роскошников, лихоимцев, расхитителей, угнетателей женщин и девушек, и из толпы прочих разных порочных людей он одних перевёл в киновии монахами; других, переменившихся, возвёл в священники; иных затворил в пустынях и скитах; иных отправил в паломничество к порогам апостольским (в Рим. – прим. пер.) и в другие отдалённые места; а также другими разными способами, кои подсказывал многочастный и тонкий дух (т.е. премудрость, – ср. Прем. 7:22), возвращал удалившихся от Бога и уклонившихся от спасения к общению святых в таинствах Церкви. Итак, сокрушив и искоренив таким образом строптивых, закоренелых, упрямых и неуступчивых наказаниями и должными строгостями, а послушливых и кающихся пестуя и наставляя любвеобильными увещаниями, словами и примерами святых отцов, он весь край переменил к лучшему, и следы сей перемены видны до нынешних дней, ибо продолжает она приносить обильные плоды.
<…>
[27] Когда же почил вышеупомянутый предстоятель, который, пока был жив, удерживал Иво на должности официала, его преемник, достопамятный владыка Жоффруа де Торнамен, узнав достоинства и совершенство святого официала, никоим образом не пожелал его отпускать, но точно такое же возымев к нему горячее расположение, относился к нему со всяческой любовью и в равной мере почтением.
А когда порой случалось, что иные зазывали его из многих других округов, где он не председательствовал, он бесплатно подавал иски, помогал в судебных делах, выступал в защиту бедняков, сирот, вдов и прочих обделённых, к коим влекла его собственная душа по внушению Духа Божия. За это он и был прозван Адвокатом бедняков. Он, не требуя гонорара, защищал их и давал советы, безвозмездно помогал составлять завещания, письма и акты, а когда и где председательствовал, там и тогда он епархиальных адвокатов и нотариусов уговорами побуждал поступать так же. И благоговение вызывало у людей то зрелище, когда святой господин Иво, такой родовитый, образованный, весь из себя видный, чтобы защитить и поддержать в правом деле бедняка Христова, вступает в спор с адвокатами противоположной стороны, невзирая на насмешки, издевательства и злословие, а когда его все обзывают плутом, не печалится и не смущается духом и не теряет терпения в отношении других, но с безмятежным и весёлым лицом доброжелательными и разумными ответами убеждает противников. И в этом он подобен славным апостолам, по примеру которых он пред взором совета радовался, что удостоился за Христа претерпеть бесчестие (ср. Деян. 5:41, пер. Евг. Розенблюма).
[28] Эти его особенности особенно открыто проявлялись в многочисленных тяжбах, прежде всего, когда рассматривалось дело некоей бедной вдовы и некоего ростовщика; в деле некоей девушки против юноши, который не уплатил ей по сделке из-за того, что она не была заверена у нотариуса; а также в деле бедного оруженосца Ришара де Бруза против аббата де Релека (предположительно; в оригинале: «de Reliquiis». – прим. пер.), пытавшегося отнять у него землю. Тот, не имея каких-либо средств, окончательно лишился бы и земли и ни за что не смог бы добиться правосудия, если бы Адвокат бедняков, слуха коего достигли вопли оруженосца, не проникся жалостью и не взялся за его дело. А за сказанные дела и множество им подобных Иво брался, взяв с подзащитных присягу, что они уверены в правоте своего дела, и, доведя до окончательного решения, выигрывал оные для них. Ибо говорит он вместе с признанным царём и правым судьёй Иовом, и правильно говорит: «Я был отцом для нищих, защитником вдов; глазами был слепому и ногами хромому; тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно; сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное (неточ. Иов. 29:15-17), – а также, вместе с пророком, – избавлял слабого от сильного, бедного и нищего от грабителя его» (Пс. 34:10).
<…>
[30] Однако посреди деловых забот и занятий различными судебными делами, опутавшими святого мужа, он не пренебрегал благочестием, но прилежал [духовному] чтению; среди такового множества различных событий не отводил внутреннего взгляда от пестования добродетелей; ум устремлял к Богу и не отвлекался от молитвенного правила и размышления. Ибо, когда он избирал часть Марфы – либо помогая, либо верша суд, либо утруждаясь иным служением, – то хоть и беспокоился о том, но не чрезмерно; то ни на миг не отказывался и от части Марии, но, неизменно внимая Иисусу, не мог отойти от ног Его (ср. Лк. 10:39); и ради плодовитости не отвращаясь от подслеповатой Лии, он услаждался красой Рахили (в средневековой книжности Лия служила аллегорией жизни деятельной, а Рахиль – созерцательной. – прим. пер.).
Однако, поскольку он был причастен общему с прочими смертными естеству, то и общую с ними претерпевал брань между чувственной плотью и разумным духом. Эту внутреннюю брань, прирождённую всем от утробы [матери], прообразовывала схватка Иакова с братом его Исавом, когда они были ещё в утробе. <…>
[34] Итак, восемь лет год за годом он провёл без единого падения в сей жуткой и долгой брани, то упражняясь в бранном подвиге, то принимая благодатную помощь. И наконец на девятый год по особому дару Божию, доселе немногими обретённому, борение в нём так умирилось и утихло, что плотская чувственность ни против разумного духа не восставала, ни от послушании ему не уклонялась, ни в уступчивом повиновении не отказывала, ни поднимала мятежа при осуществлении добродетелей, ни высоких устремлений ума не отвлекала и не подавляла. <…>
ГЛАВА IV. ОБРАЗЦОВАЯ И СУРОВАЯ ЖИЗНЬ ИВО, ПОЛНАЯ ЗАБОТ О ДУШАХ
[36] …Вышеупомянутый святой памяти предстоятель Алан ле Брюк передал ему, несмотря на отпирательства и многочисленные отказы, управление приходской церковью в Тредре (Trezdretz) и, хоть и против его желания, назначил его на должность пресвитера. И в течение восьми лет с лишним он достойно и достохвально управлял ею к славе Божией и спасению душ. Откуда он по прошествии времени был переведён преемником почившего предстоятеля, владыкой Жоффруа де Турнаменом, в приходскую церковь в Луаннек, ректором коей он оставался в течение десяти лет – до самой смерти своей. <…>
[37] Итак, вскоре после того, как Иво принял руководство над душами и священническое служение, он, дабы совершеннее исполнить служение ректора и священника, преобразовал, подобно Гонорату (вероятнее всего, св. Гонорату Арелатскому (365-429 гг.), пам. 5 мая. – прим. пер.), прежний образ жизни и, целиком переменив убранство, питание, одежду и манеру держать себя, стал другим человеком. Зная, что сердца мирских людей больше поддаются влиянию примеров, нежели слов, он бедняка Христа и веру в Него не только словами и устами возглашал, но являл Его делами и усилиями; и не по образу фарисеев, которые учат и не делают, но по примеру своего Учителя, Который сделал и научил, Иво сам в первую очередь делал то, в чём потом убеждал других, ибо весьма далеко от сути учения уклоняется тот, кто избегает творить то, что удосужился изучить.
Итак, отвергнув доспехи Сауловы, Иво пошёл на Голиафа вместе с Давидом, вооружившись пращой и палкой, ибо, отказавшись от всего, что кажется украсой смертного тела, и от чванства мирского, он полностью предался проповеданию бедняка Христа, чтобы добродетельной жизнью подтверждать произносимые речи. Посему, совлекши пышные убранства, шелковые и шерстяные одеяния, которые он получил от вышеупомянутого архидиакона и епископов в честь своей должности официала, а также и наряды скромные, которые он нашивал ради почтения к сану судьи и в коих начал было проповедовать черни и простонародью, Иво облачился в одежду убогую и простую, которая лучше благовествовала о бедняке Христе. Вскоре затем он отправился в городской приют и одному бедняку отдал шапку, другому – накидку, третьему – меховой воротник от накидки, какому-то слепому – сапоги, а сам, прикрывшись вместо шапки краем пелерины, пошёл прилюдно босой.
[38] И с той поры он носил одежду бедняцкую, убогую и неприглядную: длинную белую пелерину из грубой шерсти; рясу без пуговиц с большими продолговатыми рукавами; низковатый капюшон, скрывавший лоб и лицо – всё белого цвета в знак его невинности, в примету смирения духа, как указание на скромность и целомудрие плоти; так что о достоинствах духа говорила телесная наружность. Направляясь благовествовать на путь мира (Лк. 1:79), он изготавливал прочные плетёные сандалии по образу братьев-проповедников и цистерцианцев и не носил сапог; и не добирался верхом до нужного места, пускай и далеко находящегося, но шёл туда, утруждаясь, пеши. На голое тело он носил крайне колючую власяницу и сорочку из грубого полотна поверх власяницы, чтобы её никто не увидел. А когда он вне дома стелил себе ложе для отдыха, то не на мягком, а на досках или голой земле, либо подстилал себе немного соломы; а дома спал на решётке из жердей или палок, сплетённых прутьями, которую в холодное время покрывал колючим одеялом, убогим и почернелым; а в прочее время довольствовался своей одеждой, причём часто или почти всегда спал обутым.
[39] Однажды ночью, когда некий оруженосец Морис де Мон и наш святой делили одну комнату в приюте, упомянутый оруженосец, легши в постель и думая, что Иво находится в комнате, услышал сквозь сон троекратный призыв: «Встань! Блаженный лежит на камне, а ты нежишься в постели!» Пробудившись, он тут же встал с постели и когда, зажегши свет, не обнаружил святого в комнате, то направился на кладбище и наткнулся на него, спящего в каменной выемке, где подвизался св. Элвен.
Вместо подушки у него была Библия, служившая орудием не сна, но учения, ибо он носил её с собой весь день, дабы о законе Господнем размышлять день и ночь (ср. Пс. 1:2). Порой он по образу Иакова подкладывал под голову камень (Быт. 28:11), ибо и на истинном Камне, который есть Христос, основывал он покой свой и своё воздвигал помышление. Так странны были временами его ложа, тюфяки и убранства; и плоть свою ради спасения пасомых он ежедневно распинал, почивая на жёстком ложе по примеру Того, Кто за овец Своих (ср. Ин. 10:11) смертным сном смерти уснул на жёстком древе смертном.
[39] Что же сказать о трапезе его, о качестве и количестве пищи и питья? Такова была его сдержанность в еде, такова суровость в воздержании, что ни уму плотских людей того не представить, ни речью не изъяснить. Одиннадцать лет он всю Четыредесятницу постился на хлебе и воде, а также Адвент Господень, от Вознесения до Пятидесятницы, в посты Четырёх времён года, а также в кануны Богородичных и Апостольских праздников, во все назначенные Церковью кануны, во все среды, пятницы и субботы. В прочие дни недели он только раз на день вкушал хлеб с похлёбкой, а по воскресеньям, в Рождество Господне, в Пасху, Пятидесятницу и праздник Всех святых дважды в день подкреплялся. А хлеб у него был грубый – ржаной, овсяный, ячменный, отрубной или из смеси их; похлёбка его была из гороха, фасоли, овощей или репы, как правило, приправленная только солью без масла; иногда, правда, редко, он добавлял в неё малость муки и чуть-чуть животного жира; а за Пасхальной трапезой он порой съедал одно-два яйца. Питьём же его почти всегда была вода.
[40] Когда же он бывал за столом с епископом или друзьями, то, уступая, хоть и редко, их настояниям, добавлял немного вина в воду, а куски мяса и рыбы, сыра, орехов и прочих кушаний, он тайком откладывал на милостыню. В последнюю Четыредесятницу перед своей смертью он, побуждаемый жалостью и состраданием, как-то раз поел похлёбки некоего бедного и болящего отшельника по имени Иво, чтобы побудить есть этого больного, за которым он ухаживал.
Порой ему доводилось по пяти, иногда по семи дней не есть и не пить, подкрепляясь лишь небесной и ангельской пищей (причастием, – прим. пер.); после чего пребывал в таком добром самочувствии и являл лицо такое весёлое, будто ежедневно вкушал яства и напитки царские.
И поскольку был у него изрядный бенефиций и хорошее имение, а в приобретении земных благ он был умел и прилежен, да и всякий из всех тех, кто проникался к нему любовью, щедро посвящал ему себя и достояния свои, то не под давлением нужды и не из-за бедности лишён он был мягких одежд и тонких яств, но по любви и по примеру Того, Кто, желая облечь пасомых своих в одеяния славы и накормить их усладой блаженства, вкусил в пищу желчь, напоён был уксусом и, нагим повиснув ради них на кресте, привлёк всех к Себе (ср. Ин. 12:32). Так же и Иво переносил все сии суровые подвиги, дабы привлечь пасомых своих к подражанию Ему.
[41] Держался он тоже весьма смиренно и кротко, терпеливо и доброжелательно, мирно и тихо. Слова его, жесты и поступки, да и все стороны его достойной жизни выражали святость, чистоту, целомудрие, и ничего им противного. Ступал он смиренно, склонив голову и опустив взор под натянутым капюшоном. Дружбе с бедными он радовался более, чем с богатыми; и со всяческим смирением утешал их словами и делами. Мирских почестей, кои все ему пытались воздавать, он избегал и выражал крайнее неудовольствие, если кто-нибудь хвалил его. Людей всякого положения, сословия, пола и сана он побуждал к добродетели подобающего смирения, сам всем во всём подавая пример смирения. Посему как-то раз, когда в селении Локюзе Трегьеской епархии, куда ежегодно сходится великое множество народу, его попросили сказать проповедь прежде всех прочих, он, несмотря на общее волеизъявление, передал слово братьям Ордена проповедников, что присутствовали там, заявив, что он в их присутствии недостоин проповедовать, и, несмотря на то, что им это было не по душе, призвал послушать их.
[42] В неблагоприятных обстоятельствах он проявлял великое терпение: были ли то поругания поносными именами, или вынужденные тяжкие телесные неудобства, или убогие условия жизни, возникавшие по разным причинам.
Ибо хулители, несмотря на его достоинство и почтенность, часто обзывали Иво плутом, а он принимал это терпеливо, с радостным ликом. И вшей, ползавших у него по шее и по одежде, он не позволял отлавливать, а возвращал обратно за пазуху, приговаривая: «Червям в трупе дозволяется жить, как кроликам на угодье».
Был он при том миролюбив и спокоен и, по учению апостола, был скор на слышание всякого спасительного слова, а на слова медлен (ср. Иак. 1:19), кроме тех, что могли бы послужить славе Божией и спасению ближних. Если и гневался он порой на злых, то не согрешал (ср. Еф. 4:26), но, хотя возражал им и противодействовал, добивался своего доброжелательно и терпеливо.
Итак, то, как он одевался, питался, равно и то, как поступал, являло всем достолюбезный образец святой жизни и славный пример подвижничества, которому если и не в равной степени всем подрожать подобает, то хотя бы по мере своей возможности. Кто при виде проявлений такой суровости и таковой святости не почувствует зова к освящению жизни, не воодушевится желанием очиститься подвигом?
ГЛАВА V. О ТОМ КАК ДЕЙСТВЕННЫ БЫЛИ ПРОПОВЕДИ ИВО И МОЛИТВЫ ЕГО. ЕГО ДЕЛА МИЛОСЕРДИЯ, ТЕЛЕСНЫЕ И ДУХОВНЫЕ
[43] Но не одними примерами святого и небесного подвижничества он стаю птенцов своих вдохновлял к полёту (ср. Вульг. Втор. 32:11), не только дружескими и личными беседами, но увещевал также в принародных речах, часто и ревностно. И так он был усерден в проповедании слова Божия, что занимался этим чрезвычайно часто, почти постоянно; притом не только в своём приходе или городе или в приходах своей епархии, но и во множестве иных епархий, городов и приходов, не только с позволения, но и по настоятельнейшим просьбам епископов и местных ординариев. А возглашая слово в людных местах – на площадях и перекрёстках, и на больших дорогах, – он порой в один день проповедовал дважды на одном и том же месте. И бывало – чаще в Четыредесятницу – он за один-единственный день проповедовал в трёх или четырёх различных местах и удалённых приходах. Как сообщают записи его деяний, однажды в пятницу он проповедал семь раз в семи местах.
Что ещё сказать? Проповедуя так много и столь многим, он, хоть и принимали его многие с любовью, возвращался порой голодный и изнурённый столь ужасно, что не мог устоять на ногах, и другие поддерживали его. И таковая благодать изливалась из уст его (ср. Пс. 44:3), что многолюдная толпа народу стекалась из разных краёв и, не в силах насытиться сладостью его слов, следовала за ним от проповеди к проповеди, из прихода в приход, чтобы снова послушать его. И в обычае его было перед проповедью и после неё, преклонив колени и сложив руки, благоговейно молиться, порой даже со слезами. И порой при своём проповедании он плакал с таковым благоговением, что и сами его слушатели проникались слезами.
[44] И вот, благодаря столь частым и пламенным проповедям, святым научениям и спасительным примерам благих дел, ленивые в том краю побуждались к добру, множество порочных и склонных ко злу отвращались от своих заблуждений и отставали от уклонений; и весь край, как свидетельствует опыт, переменился к лучшему. Добрые и достойные совершенствовались в добродетелях, скверные и испорченные возвращались на путь спасения, пребывавшие в распре и розни и закосневшие в ненависти воссоединялись и примирялись; а те, кто был постоянно поглощён распутством, развратом и разнузданностью (как некий Жоффруа, прежде худший их известных мерзавцев) укрощали свой нрав постами на хлебе и воде, отказом от мягкой одежды и паломничествами. Ростовщики, притеснители женщин, растлители дев и человекоубийцы (среди коих был некий Дериан, богатый и знатный) исправлялись после паломничества к порогам апостольским. А некий распущенный и донельзя недостойный клирик после паломничества в Рим так исправился, что, став священником, всю Четыредесятницу постился на скудной пайке хлеба и малом количестве воды, причём по добровольному обету. А некоего щитоносца (наряду с оруженосцем – разряд воинов младшего ранга при рыцаре. – прим. пер.), проходившего мимо, когда Иво проповедовал, и не обратившего внимания на его слова, святой обличил, сказав, что если он, не удосужившись послушать слова Божия, намерен проводить время среди девиц с бубнами дьявольскими, а затем прилюдно Господа хулить, то перед смертью он во плоти понесёт наказание. Дивна справедливость Божия и милосердие Его! Вскоре после того он был парализован более чем на год и, помолившись об исцелении Богу и святому, обрёл здоровье и исправил жизнь свою на пример многим.
[45] А тех, кого ему не удавалось ни примерами добрых дел, ни личными увещаниями обратить и исправить, он, прибегнув по своему обыкновению к молитве, пытался вразумить с помощью наития Божия.
Рассказывал нам некий Жоффруа де Лиль, что однажды возникла превеликая распря и тяжба между ним и его женой с одной стороны и пасынками жены от другого мужа – магистром Раулем де Пором и его братом Жаком де Пором – с другой стороны о некоем движимом и недвижимом имуществе, которое упомянутые пасынки Рауль и Жак требовали от своего отчима Жоффруа и собственной матери. Святой же муж пытался унять спор по этой тяжбе и добиться между ними справедливости и мира, утруждался над тем, чтобы достигли они дружественного согласия, и предлагал своё посредничество. Однако те отчим и мать не соглашались ни на какое иное примирение или соглашение, кроме такого, которое было бы провозглашено строгим судом со всей судебной помпой и обрядностью, и даже с душевным ожесточением всячески противодействовали ему. Тогда святой муж, видя, что они ослеплены злобой, и понимая, что воля их непреклонна, при таковых обстоятельствах решил прибегнуть к Тому Одному, Кто Один, смилостивившись, обращал к Себе даже волю разбойников, и настоятельно попросил тяжущихся – раз уж они не могут по его уговорам прийти к согласию, – обождать чуточку и повременить хотя бы час, пока он не отслужит мессу о Святом Духе и не попросит Его ниспослать им дар любви, чтобы они легче смогли прийти к миру и справедливости, склониться к мирному соглашению. И что же? Дивна благодать Божия! Дивно святого мужа дерзновение к Богу! Святой приступает к священному Таинству, возносит фимиам молений, возвращается, и бегут к нему навстречу, примирившись, прежние строптивцы и упрямцы со словами: «Не можем мы больше Духу противостоять да противоречить, господин наш! Рассудите, как вам угодно, всю нашу тяжбу и все разногласия!» О изменение десницы Всевышнего! Как не усмотреть действенность молитвы святого к Богу: ради Жертвы, принесённой его руками, и ради его достойной молитвы свободная воля, сопротивляясь, вдруг переменилась от зла ко благу; закосневшая в дурном намерении, принудила себя к противоположному, оставаясь при этом свободной.
[46] Он неуклонно соблюдал указания Церкви и предписанные сроки при свершении канонических Часов и служб за умерших. Мессу служил многократно каждый день, если только не удерживала его от этого болезнь или иное значительное препятствие. Часто, когда он возносил Тело Господне, таким был восхищаем исступлением духа, словно бы видел перед собой Христа воплощённого. У него был обычай: прежде чем приступить [к священнодействию], склонить колени пред алтарём и, сложив руки, склонив голову, сокрыв лицо, погрузиться в себя и долго, со стенаниями, воздыханиями и слезами, молиться. Во время же мессы он многократно стенал и плакал при алтаре, памятуя, что Сам Спаситель, с сильным воплем и со слезами принеся Себя на жертвеннике креста, всячески услышан был за Свое благоговение (ср. Евр. 5:7). А вне мессы, на уединённой молитве он, как бы новый Иеремия, обильно плакал, беспокоясь и истаивая от искреннего сострадания к грешникам, несчастным и больным. Пылая сверх меры ревностью о гибнущих душах да притом искренне устремляясь к обителям небесным, он часто проводил в молитвах ночи. Часто во время молитв он, не сдержавшись, мог разрыдаться от всего сердца, так что звук плача его слышался издалека.
[47] Направляя к спасению народ сим примером святого подвижничества, постоянным проповедническим служением, усердным молитвенным заступничеством, святой пресвитер и добрый пастырь со всем прилежанием заботливо уделял душам их и телам необходимую помощь – как духовную, так и телесную. Ибо в заботе о немощах их страждущих душ он прилежно приходил к ним на помощь с семью целительными таинствами, а для тех, кто был болен нравом или нуждался телесно, он ревностно творил семь дел милосердия. Для этого он всегда носил вместе с бревиарием в сумке или в руке Библию – эту аптеку всяческих спасительных лекарств; и перечитывал четверицу «Сентенций» («Четыре книги сентенций» Петра Ломбардского, – прим. пер.) – этот стол, уставленный сосудами благодати, дабы всегда иметь наготове, что посоветовать всякому встречного в зависимости от нужды его, чем попотчевать его на пользу.
Катехизации простецов он уделял особое внимание; охотно выслушивал исповеди пасомых, оплакивая их, и тем, словно новый Амвросий, воодушевляя исповедников оплакивать свои грехи. Тем, кто исповедался и исполнял епитимию, он преблагоговейно уделял Тело Господне и другие церковные таинства, а также и все прочие обряды справлял самым достойным и безупречным образом.
[48] С детства, от материнской утробы, росло в его душе сострадание, и, сказавшись с годами, оно достигло большей полноты, когда он стал пресвитером и ректором, проявляясь в телесных делах милосердия к нуждающимся. Он кормил сирот и давал им образование, из своих средств оплачивая жалования учителей. Бедным девушкам брачного возраста он пособлял с замужеством; а когда узнавал, что какая-нибудь из них под давлением житейских невзгод вот-вот может пасть или, пав, не может вырваться из дурного сообщества, не имея посильной возможности добыть себе пропитание и одежду, и когда ему более неоткуда было взять средств на помощь им в столь злосчастной нужде, он волей-неволей брал из достояния Господа (т.е. из церковного имущества, – прим. пер.), богатого всем, что требовалось для облегчения их скудости.
[49] Он оказывал гостеприимство всем – бедным и богатым, для чего наряду с пресвитерием своей церкви он в собственном имении Кермартен построил особый дом, где, с воздетыми в небо руками благословляя Бога, радостно принимал всех приходивших немощных, калек, слепых и хромых, старых и болящих; сам подавал им воду для омовения рук, собственноручно потчевал их потребными угощениями, вместе с ними сидел на полу. Подле себя он наипаче собирал калек и уродов и уговаривал их поесть с ним из одной чашки и попить из одного кубка, давал им хлеба из белой пшеницы, и похлёбки, и питья самого лучшего из того, что у него имелось, а самому ему в пищу после них чаще всего оставался грубейший хлеб да вода. Хотя у себя он совсем не топил, для них покупал дрова и, став подальше от огня, их понуждал к огню приблизиться. Он разувал их, мыл им ноги, собственными руками умащал им подошвы, стелил им постели, укладывал их и накрывал, а сам спал на полу. Сверх всякой меры он с дивной любовью почитал нищенствующих иноков – братьев-проповедников и миноритов; их он часто приглашал к себе домой, с весёлым ликом потчевал их добрыми угощениями и вином, от которого сам воздерживался, делая вид, что просто не смеет есть то же самое в их присутствии. Это он творил не редко, не понемногу и не походя, но многократно – порой он целые недели проводил в том своём доме, укрепляя их духовно и телесно.
[50] Часто, особенно в зимнюю пору, он закупал холсты и ткани и, нашив из них одежды, раздавал бедным.
Как-то раз, не имея больше одежд, чтобы дать некоему дрожащему бедняку, он снял с себя рясу и отдал ему, а сам остался только в сорочке и пелерине.
Когда его однажды осадило множество бедняков, и у него тогда не имелось ничего иного, что можно было бы им дать, кроме одежд, в которые он был облачён, то он отдал им всё, а сам ходил закутавшись в то самое колючее одеяло, о котором мы говорили, пока не смог раздобыть другой одежды.
В другой раз, когда ему скроили какую-то рясу, он сказал швецу: «Наденьте-ка её, чтобы я понял, хорошо ли она сидит» и, обернувшись к дверям, увидел одного из своих прихожан, крайне бедного. Тогда он подозвал его и сказал: «Надень эту рясу с капюшоном; хочу на поглядеть, хорошо ли она сидит на тебе». Бедняк, хоть и робко, с радостью надел её. И молвил ему святой: «Она очень тебе идёт; оставайся в ней!»
[51] Он весьма часто и с превеликой охотой навещал больных – как богатых, так и бедных (впрочем, охотнее – бедных) и как из своего прихода, так и из иных, без различия – в общем ли доме Божием, сиречь госпитале, или где-нибудь в частных домах. И беспокоясь более об их духовных, нежели телесных недугах, он утешал их божественными беседами и благими примерами, побуждал с терпением переносить нынешнюю муку и, презрев земные блага и тленный мир, стремиться к вечному.
Грешников он притом увещевал к исповеди, злоделателей – к исправлению и принятию спасительных таинств, дабы, коли будет воля Создателя, они, поправившись, поскорее обрели здоровье души и тела; а коли придёт срок их успения, то, укреплённые Напутствием и знаками Христовыми (в обряде соборования. – прим. пер.), спокойнее отправились в лучший мир. Он приносил им Тело Христово на груди своей в серебряной пиксиде (круглая коробочка с крышкой. – прим. пер.), подвешенной на шее, и благоговейно причащал их. И, обливаясь слезами, он по христианскому обычаю собственноручно уделял умирающим, засвидетельствовав их благую веру, последнее Помазание и возносил молитвы за них, с радостным духом прощавшихся с миром и в оправдании спокойно отправлявшихся на встречу со своим Судией.
[52] А трупы скончавшихся в госпитале либо в других местах бедняков он обмывал, закутывал в саван, укладывал на погребальные носилки и, когда их по его приказу доставляли к могиле, собственными руками погребал. Случилось как-то раз так, что один бедный уродец умер в его доме, а бедняки, что обычно ежедневно туда стекались, испугались и не пришли, чтобы не обмывать его безобразное тело, не нести его на похороны и ничем иным не помогать, ибо их отпугивал его смрад и уродство. А святой пресвитер и любящий отец смиренно и благоговейно омыл того покойника, завернул омытый труп в саван, зашил, перекусил нитку зубами и, наконец, предал подобающему погребению.
<…>
ГЛАВА VI. ИВО ПРЕДВИДИТ СМЕРТЬ СВОЮ. ЕГО ДЕЯНИЯ ПЕРЕД КОНЧИНОЙ И ПОХОРОНЫ.
[55] С приближением же конца подвига, когда блаженный Иво готовился завершить течение своё и, пожав плоды благих трудов, принять венец правды в небе (ср. 2 Тим. 4:7-8), угодно было Божией благости также и возлюбленному Своему Иво уделить тот дар, который доселе обретали немногие избранные Его возлюбленные: он задолго предвидел духом свою кончину и предсказал некоторым особо достойным и близким людям, что близится разрушение жилища тела его.
Ибо рассказывала Теофания де Пестинен – будущая блистательная и благоверная графиня де Каранре, – что за три недели до кончины святого мужа, когда между ними шла душеспасительная беседа, при которой он говорил о малоценности сего мира и удовольствий его, а она всем сердцем внимала словам его, словно вышним водам Источника жизни, святой между прочим заметил: «А я, сударыня, по нарастающей немощи тела моего заключаю, что смерть близка, о чём я несказанно счастлив и духом ликую. Я был бы рад и скорейшей смерти, коли бы то было угодно Богу, ибо желаю разрешиться и быть со Христом» (ср. Флп. 1:23). Услыхав сие, благочестивая дама опечалилась и огорчилась духом, и, пронзённая сильнейшей скорбью сердечной, рыдая и причитая, воскликнула: «Отче возлюбленнейший, попросите у Господа продления жизни вашей! Неужто разделит нас горькая преждевременная смерть? Что мне делать, несчастной?! На кого ж вы, отче, меня покидаете?! Ни мне, ни миру – тем, кому ваша жизнь изо дня в день приносит благо, – ваш уход не сулит ничего хорошего. Награда спасения вашего не убудет, коли примете вы её погодя; лучше сжальтесь над нами, кого оставляете!». Но святой муж, словно новый Мартин (Турский. – прим. пер.), радуясь о своей смерти и не отрекаясь от своего желания жить с Богом, отвечал опечаленной даме, чтобы утешить её: «Сударыня, как вы, да и кто угодно, порадовались бы победе над врагом и противником, так и я безмерно радуюсь ввиду смерти моей, веруя, что с Божией помощью побеждён будет противник мой, и не вижу причины для печали обо мне». <…>
[56] А в самую неделю преставления своего, несмотря на предсмертную болезнь, начинавшую отнимать у него телесные силы, Иво не прекращал дел Божиих: служил мессы, выслушивал исповеди и беспрестанно проповедовал слово Божие. А в среду на той самой неделе он служил свою самую последнюю мессу в часовне при своём имении Кермартен, проливая при этом обильные слёзы, подолгу испуская благоговейные стоны и громкие вздохи. При этом он тогда был настолько болен, что по слабости тела не мог самостоятельно ни облачиться в священные одеяния, ни разоблачиться; и только при поддержке сослуживших ему аббатов Белльпора и де Бегара, а также с помощью трегьеского архидиакона господина де Карриме и прочих совершил приуготовительные обряды перед мессой, выстоял у алтаря и вознёс Тело Господне. Однако, несмотря на такую слабость, он собрался с силами и, едва его блистательные сослужители позволили и отпустили его на время, сразу после мессы отправился принимать исповеди у ожидавших сего.
[57] Наступил четверг, и он уже не мог не только служить, но ни стоять, ни сидеть и, возлежа на дивном ложе своём, описанном выше, по-прежнему принуждал изнемогшее тело служить духу и неутомимой крепостью ума устремлялся к Богу – более того, он был словно бы уже свободен от телесных уз и, возносясь на духовных крыльях, побуждал к тому же присутствовавших, уготовляя им крылья для полёта своими наставительными словами, святыми увещаниями и утешительными уроками на примере собственного умирания. Когда же навещавший его официал и кто-то из каноников стали упрашивать его позволить им заменить ему одеяло или хотя бы соломенную подстилку да камень, что он клал под голову, на мягкую перину, Иво ответил, что отнюдь не достоин того и что ему достаточно того, что имеется. А к образу Распятого, которое по его просьбе было помещено перед его взором, он, постоянно устремляя взор и руки, неуклонно и неустанно молился духом.
[58] В пятницу перед кончиной он заметил, что, желая его повидать, к нему начинают стекаться соотечественники и прихожане, безутешно скорбящие о его смерти и потере столь великой драгоценности. Тогда, волнуясь за них любящим отеческим сердцем, он поскорее отправил вестника с повелением не утруждаться так телом и не беспокоиться духом, а лучше совершенно утешиться тем, что он по Божией милости чувствует себя хорошо и всем сердцем молится. <…>
[59] Под вечер же субботы, уже лишившись телесных сил и чувствуя приближение конца, он с величайшим сердечным рвением молил уделить ему евхаристическое Напутствие – причастие Тела Христова. Трепетно и благоговейно приняв его, Иво также смиренно попросил о Последнем помазании, которое и получил в присутствии официала, каноников, пресвитеров Церкви и других многочисленных благочестивых особ разного состояния и обоих полов. Когда же читали псалмы и литании, он на каждое возглашение давал ответ, помогая во всём, что требовалось при такого рода обряде, а взор его был безотрывно прикован к изображению Распятого на Кресте, что по его просьбе был размещён перед ним.
По исполнении помазания он тут же утратил дар речи, но продолжая держать в руках крест, благоговейно взирал на него, многократно лобызал и осенял себя крестным знамением – и так провёл всю ту ночь.
А на рассвете блаженного дня отшествия своего, со сложенными руками предав Богу дух свой, он словно бы забылся сном. Итак, он почил в Господе на заре в октаву Вознесения Господня, на пятидесятом году окончив жизнь смертную и положив начало бессмертной. <…>
[60] Его дух, возвращаясь к Создателю своему, при уходе преявственно явил полученную от Него славу, от чего просияло даже бездушное тело его. Присутствовавшие там засвидетельствовали, что его останки приобрели природу и свойства как бы прославленного тела (т.е. воскресшего или святого, – прим. пер.), словно бы предвосхищая красоту будущего нетления. Окружающие видели, что его лицо было свежо и как будто улыбалось и казалось красивее и румянее, чем при жизни; ни на устах, ни на ноздрях не выступила пена, и ни единое пятнышко ни членов его не изуродовало, ни ясного лика не помрачило. Размыслите, братия возлюбленные, какой чистотою блистал его дух, коли даже на мёртвом теле он оставил таковые следы.
[61] А на похороны его собралось невероятное множество людей и все они с непредставимой скорбью причитали, били себя в грудь и испускали страшные крики. Иные безостановочно лобызали руки и ноги его, иные рвались дотронуться до тела его или хотя бы до погребальных носилок руками своими или какими-нибудь предметами: кольцами, украшениями, платками или иными украшениями, кто что имел лучшего. Иные же между делом прихватывали себе в качестве реликвий волоски, клочки одежды и прочие [мелочи], касавшиеся плоти святого.
Сбежались и сами его прихожане, с плачевным воем восклицая: «Сироты мы оставленные!» и причитая: «Жизнь наша, защитник наш, почто ты нас покинул!», а вся толпа слушала их и, видя мучения их, сочувствовала.
Затем прибыла ещё и огромная толпа бедняков, калек, слепых, хромых, прокажённых и прочих больных и немощных питомцев его, которые неразборчивыми, но громкими криками наполняли воздух, оплакивая смерть пастыря и лекаря своего.
Итак, при общем стечении клира и народа святые останки Иво были с высочайшим благоговением отнесены в кафедральный собор св. Тугдуаля (св. Тудвал, ум. 564 г., первый епископ Трегье, один из 7 святых основателей Бретани; пам. 30 ноября). И там после подобающе торжественного отпевания было погребено, предано земле и почве тело, сиятельной белизной своей совершенно подобное алебастру.
<…>
ГЛАВА VII. НЕКОТОРЫЕ ЧУДЕСА, СОВЕРШЁННЫЕ ИВО ПРИ ЖИЗНИ
[63] Поскольку же он при жизни собственную волю подчинил Божиим заповедям и принёс себя в жертву Богу, угодную и приятную (ср. Рим. 12:1), то, слушаясь голоса Богочеловека и обретя его обоюдное благоволение, он просиял многими и очевидными чудесами… Ведь он преисполнился молитвенного дерзновения обретать всё, чего желал, поскольку, по свидетельству Апостола, «соединяющийся с Господом есть один дух с Господом» (1 Кор. 6:17), а поскольку соединён с Ним волей, то может и желать в согласии с Ним. И потому так могуществен он стал в Боге, что по многочисленным сообщениям оживлял умерших, возвращая их души в храмины тел; возвращал покой мучимым яростью бесовской; а кроме того исцелял болящих различными недугами и немощным, взывающим к нему о помощи. Тела уродов и калек благодаря ему восстанавливали естественные способности. Крестным знамением он гасил пожары, возгоравшиеся в домах ближних, спасая людей и их имущество. Когда на пути у него и сопутствовавшего ему слуги оказалась глубокая река, он разделил крестным знамением – как Моисей посохом – воды, которые после того, как они со слугой свободно прошли посуху, возвратились к изначальному своему течению.
[64] Как-то раз предусмотрительный святой, заботясь о том, чтобы здание кафедрального собора не рухнуло, для чего нужно было отремонтировать его огромные и крайне ветхие помещения, обратился к чрезвычайно могущественному и славному сеньору де Ростренену и поведал ему о нужде родной церкви. А этот сеньор наряду с прочими своими щедрыми дарами великодушно позволил брать повсюду в его рощах и лесных угодьях, коими он был богат, всё что угодно, сколько то потребно для работ.
Святой послал плотников, и они согласно разрешению на выбранных лесных участках за милую душу вырубили топорами да секирами те деревья, что представлялись Иво самыми лучшими и подходящими. И что бы вы думали? Там, где на столь благое и святое дело был вырублен и вывезен лес, по милости Всемогущего Бога за пять лет, превышая возможности природы, выросли ещё более высокие и толстые деревья, а лес стал гуще и сохранился до наших времён. Сие свершилось, дабы видевшим то место само великолепие леса возвещало славу Божию и являло одобрение столь великого благого дела, а равно же дабы славный сеньор обрёл справедливую и достойную земную награду.
[65] Но затем последовало большее и необычайное чудо. Ибо некий искусный зодчий, которого святой поставил во главе строительных работ, обмерив церковь, провёл по правилам геометрии расчёты и повелел согласно своим выводам нарезать брусья. Но когда леса прибыли и их нужно было поднимать и собирать, он снова смерил их и обнаружил существенную разницу с предшествующими обмерами. И что бы вы думали? Раз за разом подбегая к лесам, он убеждался, что брусья нарезаны слишком коротко. Он разразился рыданиями, рвал на себе волосы, трясся всем телом, полностью повергся в ужас душой. Итак, в отчаянии из-за совершённой в расчётах ошибки, чувствуя себя виновным в огромном ущербе для церкви, не зная, куда деваться от своего позора и вины, он пришёл в состояние такой душевной подавленности, что нашёл верёвку и, держа её в руках, пришёл к святому. Бросившись к его ногам, зодчий жалобным голосом, со слёзными рыданиями воскликнул: «Досточтимый наставник и господин мой! Горе мне! Что делать?! Как явиться на глаза тебе?! Как перенести мне такое бесчестье и позор?! Во весь день посрамление мое – предо мною, и стыд лица моего покрыл меня (Пс. 43:16. – пер. П. Юнгерова)! Как возместить мне такой убыток для трегьеской церкви? Вот: вручаю тебе тело своё с верёвкой на шее – наказывай! Ведь из-за моей неопытности и небрежности брусья, приобретённые твоими хлопотами и трудами, приведены в негодность. Они короче на два фута, чем требуется для постройки!»
[66] Выслушав сие, святой проникся двойным сожалением – об отчаянии мастера по деревянным работам и о потере брусьев, – и поскорее отправился вместе с ним осмотреть леса; велел прямо перед ним перемерить их и воочию убедился в том, о чем ему было сказано. Тут же, смутившись, святой склонил голову и ударил себя в грудь, а затем, возведя благоговейный взор к небесам, немного помолился про себя и, обратив к зодчему милостивый лик, молвил ему: «Ты неправильно померил. Возьми линейку и перемерь». Мастер, едва только что не умерший, ощутил исходящий от Бога и слов святого как бы некий животворящий луч надежды и, послушный его повелению, заново перемерил леса.
Велик Господь и велика крепость Его! (ср. Пс. 146:5) По слову и повелению святого Божия, благоговейно уповавшего на милосердие, брусья, что были на два фута короче, при новом измерении незримым и чудесным образом вдруг удлинились на четыре фута и, поэтому, оказались на два фута длиннее, чем требовалось для лесов на церковь, – пришлось потом даже отпиливать часть.
Итак, Господь, дивный во святых Своих и прославленный в деяниях, обратил стенания в радость (ср. Вульг. Есф. 16:21).
Такого же рода чудо свершилось с брусьями, подготовленными для моста через Ар, когда по неопытности или небрежности мастера они оказались на полфута короче, а потому бесполезны, но по молитвам святого мужа затем оказались должной длины и пригодны.
[67] Когда чиновники французского двора, взымая и взыскивая подати да налоги, заявились в Трегье, они, нагло захватив епископского скакуна, увели его. Тогда примчался святой официал, снедаемый ревностью о доме Божием (ср. Пс. 68:10) и вольностях его, и заявил им, что ничего из собственности блаженного Тугдуаля им изымать нельзя, обвинил их в посягательстве на вольности церковные и сурово их за это разбранил. Короче говоря, когда вошёл в него дух Божий, отважно бросился Иво к одному из чиновников, что уводил коня, простёр руку и схватил за удила. Стали они коня туда-сюда каждый сам на себя тянуть: чиновник – за поводья, а святой официал – за железные удила. И рассвирепевший чиновник, порвав поводья, свалился наземь, а кроткий и стойкий святой за железку коня удержал. Тут, видя потасовку, на помощь святому сбежалась толпа его питомцев, то есть бедняков, всякого рода калек и обычных простых горожан, но и конокрад тот, поделом поражённый карой Божией, тоже кричал, чувствуя, что от ужасного удара сломал свою святотатственную руку.
Рассвирепевшие французы, рассыпая яростные проклятия, грозили королевским гневом, запугивали церковных сановников и в такой ужас повергли весь город, что даже самые знатные трепетали от страха и каждый страшился неотвратимых будущих бед. Словом, все стали единодушно поносить святого Господня, с угрозами, бранью и хулой требуя, чтобы он отступился.
[68] Даже и казначей церкви и высокий сановник её вместо того, чтобы присоединиться к святому официалу, который горой стоял за их вольности, весьма на него ополчился. Ибо, будучи известным союзником французов и заискивателем, он по подлой робости своей подчинил церковное достоинство власти королевских чиновников и, нечестивец, сделался их сборщиком. И объявлял он многим, и заверял всех, что прав Церкви не нарушает, и уверял, что преступления французов якобы законны, а святотатственные посягательства суть будто бы издержки правосудия. «Эй, плут! – говорил он, – вы что, единственный из всех охотно готовы подвергнуть всех нас, людей церковных и светских, и сам город с его богатствами погибели, ужасам и бедствиям? У вас что, нет ничего такого, чего бы вы могли лишиться?»
О сколько оскорблений он перенёс, какие выслушал угрозы, на какие насмотрелся издёвки! Но всё это он преодолел по словам Апостола (Рим. 8:37), считая себя счастливым тем, что удостоился претерпеть поношения ради прав Церкви, ради достояний блаженного Тугдиаля. <…>
[69] Когда Иво поразмыслил об этом в душе своей, почти тут же сошёл на него Дух Господа, и, приняв семиобразный дар Его Духа, он, просветившись и укрепившись, неожиданно утишил все бури, разогнал тучи и каждому – согласно внушению сего Духа – воздал то, что должно и поспешествует ко благу. Благодаря дару страха Господня он смягчил страх перед земным королём, а страх перед угрозами королевских слуг потеснил страхом небесного гнева; и не допустил беззакония против церкви своей.
А поскольку конокрад раскаялся и просил Иво вымолить ему милосердие у Бога, он – благодаря дару благочестия – немедля полностью исцелил ему ужасно болевшую руку. Какая славная победа, но и дивное милосердие: противнику Иво не уступил, а несчастному кающемуся пришёл на помощь.
Непорочно живя среди строптивого и развращенного рода (Флп. 2:15), он по дару мудрости, коим мы наставляемся, укротил мирными и мягкими речами бешенство клириков и мирян, нападки сограждан и чужаков; усмирил их гнев, угасил пыл нечестивой ярости. Ибо прибег он к совету Мудрости не отвечать им по глупости их, чтобы не сделаться подобным им, но, чтобы глупые не показались себе мудрыми (ср. Прит. 26:4-5), ответил им с ясным и радостным ликом: «Вы можете говорить, судари мои, что заблагорассудится, однако за соблюдение права и за вверенную моему попечению свободу Церкви я жизнь свою положу, ибо Христос положил Свою за Неё».
По дару мужества он, будучи праведен и отважен, как лев, не устрашился в одиночку противостать дерзким слугам дерзкого короля и, представляя перед взором своим Христа –ратника Божественной справедливости, Главу и Жениха Церкви, Который ради её спасения один топтал точило крестное, и из народов никого не было с Ним (ср. Ис. 63:3).
А благодаря дару совета он, направляемый Ангелом великого совета (традиц. искаж. Ис. 9:6) на путь мира (ср. Лк. 1:79), так рассудительно на следующий день переговорил с королевскими посланцами о мире, что унял все чудовищные проявления их ярости, положил конец возмущениям и угрожавшим бедствиям и добился, чтобы они более не возникали.
[70] По дару разума он (согласно суждению Спасителя отдавать Царю то, что Царю причитается, а за Богом и Церковью невредимо сохранить Божие и церковное), отстояв права Церкви и древние её вольности, умирил королевских посланцев законными доводами, и они, ни на что из оного не посягая, мирно отбыли. И так проявился его дар мудрости (чья задача всё улаживать и упорядочивать) в том, как он от начала до конца провёл столь тяжёлые переговоры – возражая смело, но при этом любезно, – что все слышавшие восхваляли мудрость его, которую и сам Мудрейший под солнцем одобрил в своём изречении, молвив: «Город небольшой, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь и обложил его и произвел против него большие осадные работы; но в нем нашелся мудрый бедняк, и он спас своею мудростью этот город» (Еккл. 9:14-15). Но он же наряду с чудесным и дивным благодеянием сего мужа показал также всегдашнюю предосудительную неблагодарность и забывчивость будущих веков, с упрёком добавив: «Однако же никто не вспоминал об этом бедном человеке» (там же). А также, дивясь презрению к мудрости и пренебрежению к разумению, подытожил: «Мудрость бедняка пренебрегается, и слов его не слушают» (Еккл. 9:16).
[71] Святой муж хранил у одного своих прихожан, жившего близ его церкви, закрытый и запертый на ключ ларь, полный пшеницы, и однажды он послал своего пресвитера с прислужником, чтобы они взяли и принесли оттуда пшеницы, сколько нужно для приютившихся у него бедняков. Придя, они отомкнули ларь, обнаружили, что он почти пуст, восплакали о таковом убытке и возвестили святому. Выслушав их, святой в утешение ответил: «Не беспокойтесь, по щедрости Господней всего у нас будет вдоволь». И, пойдя вместе с ними поглядеть, что там в ларе, он обнаружил, что он полон пшеницы, так что та даже просыпалась наружу. А поскольку между уходом и возвращением тех посланцев прошло ничтожное время, то они усмотрели в случившемся божественное деяние и дивились как силе Божией, так и дерзновению святого.
[72] Когда всю Бретань внезапно охватил такой страшный голод, что бедняки вместо хлеба ели землю, святой муж Иво однажды после мессы пригласил к трапезе тех, кто прибыл к нему, ибо множество бедняков, мимо которых, как обычно, прошли священники и левиты (ср. Лк. 10:31-33), обрели в нём своего несравненного самарянина. И когда милосердный святой разломал для них свой единственный хлеб и раздал уже примерно третью часть, пресвитер – викарий его, – видя это, попросил приходящих брать поменьше, а не то весь хлеб кончится и остальным будет нечего есть. Беспокоясь о них и самого себя не забывая, он с упрёком сказал святому: «Где нам купить хлеба, чтобы их накормить? Наставник, я-то два дня голодаю и хлеба не ел!» Святой же, ликуя духом, с оживлённым лицом благословил Бога и, словно бы исполненный упованием свыше, сказал ему в утешение: «Не бойтесь! Возьмите половину от всего каравая, а остальное будет мне и моим товарищам». Викарий взял свой кусок и на время, пока накрывал на стол, положил его в безопасное (как он думал) место; а потом не смог найти его ни там, ни где-либо ещё. Совершенно дивное дело Божие! Когда пришедшие сели за стол и был подан оставшийся кусочек, в двери дома постучалась какая-то убогая женщина, ростом на вид как карлица, и внесла на голове три завёрнутых в полотенце пирога. На вопрос, чего она хочет и что принесла, дала ответ: «Слыхала я, что у господина Иво нет хлеба и купить ему негде, вот и решила ему принести». Отдав пироги, она, когда их выкладывали на стол, так быстро ушла, что потом никогда не удалось узнать ни откуда она пришла, ни куда возвратилась. А по уходе её человек Божий, простерши руку к товарищам и сотрапезникам, молвил: «Вот, братья, ешьте!» О женщине же той никто из сидевших за столом не решался ничего спрашивать у человека Божия, зная, что как Божие Провидение повелело через Аввакума отнести обед Даниилу в Вавилон (ср. Дан. 14:33-39) и через ворона снабдило Илию хлебом в пустыни, так и человеку Божию с гостями его в крайней нужде послало хлеб насущный через ангела, принявшего облик женщины-благодетельницы.
[73] В бытность свою ректором церкви в Тредре, он совершил не менее чудесное деяние, но столь же дивное величием своим: раздал в милостыню более чем двумстам беднякам семь хлебов, чего им хватило и было вдосталь. А будучи ректором в Луаннеке, он разделил единственный имевшийся у него хлеб двадцати четырём беднякам, какового количества и на них-то должно было совсем не хватить, но когда пришло больше людей, единственного этого хлеба оказалось довольно, ибо руками мужа действовал Бог, Который руками учеников насытил столько тысяч людей малыми крохами ячменного хлеба.
[74] Как-то раз, беседуя в дороге с некими спутниками о спасении, святой муж повстречал бедняка, который просил у прохожих милости, сетуя, что умирает с голоду. Обратившись к нему, святой сначала утешил его словами, а потом, сняв с головы шапку, протянул её бедняку со словами: «Возьми, потому как ничего другого, что бы я мог дать тебе, у меня сейчас нет».
Итак, нищий внял ему и успокоился, а святой продолжил свой путь и, пройдя половину лиги (лига или галльская миля составляла около 2,25 км. – прим. пер.), начал с непокрытой головой читать часы. О достойная награда за дар достойный! Христос, воззрев с высоты достоинства Своего на достойного святого и на достойный дар его, коим он почтил бедняка, его собственную шапку ему вернул и на голову надел. А святой, чьё дерзновение ко Христу подтвердилось таковым знамением, тут же, пав на колени, сложив руки и ударив себя в грудь, взмолился, говоря: «Господи Иисусе Христе, благодарю Тебя за Твой дар». Людям же, что сие видели и слышали, и чрезвычайно тому дивились и плакали от умиления при виде сего, он, отпуская их, на прощанье сказал: «Ступайте в благословении Божием и благотворите сколько можете. Ведь вы воочию убедились, как благодарен Христос, и творящим добро воздаёт».
[75] Однажды святой муж, раздав весь хлеб из печи нищим, сел с сотоварищем своим за стол – и тут заявился некий бедняк безобразнейшего облика и в убогой одежде, коего святой посадил перед собой за стол и ел с ним из одной чашки. Поев немного, он встал из-за стола и, выходя, в дверях дома обернулся к святом и товарищу его и попрощался по-бретонски: «Адео!», что значит: «Господь с вами». И – о дивное проявление благоволения Божия! – тот, что пришёл в безобразнейшем облике, уходил прекрасным и облечённым в блистательные одеяния. Безмерное сияние от одеяний его так озарило весь дом, что, усладившись красою его, человек Божий потом снова и снова утешался сим воспоминанием, и слёзы радости были для него хлебом день и ночь (ср. Пс. 41:4), когда говорил он помощнику своему: «Ныне знаю я наверняка и уверен, что в лице посланника Своего посетил нас Христос, Восток свыше» (ср. Лк. 1:78).
[76] Когда во дни человека Божия чиновники французского двора прибыли в город Трегье и стали вопреки правам и вольностям сей Церкви в счёт податей и налогов изымать движимое имущество у епископа, членов капитула да иных клириков города и епархии Трегье, святой муж, ревнуя о Боге и св. Тугдуале, своём покровителе, готовился по мере сил всеми способами противостать посягательствам всякой земной власти на сии права и вольности, коих он по Божией милости добился от прежних французских королей.
И вот, однажды ночью, когда он по своему обычаю вместе с товарищем своим расположился на ночлег в ризнице, чтобы уберечь от похищения священные предметы и прочее добро, хранившееся в церкви, донёсся до них великий грохот, вроде грома, настолько страшный, что им показалось, будто рушится всё здание церкви. Итак, они поднимаются, зажигают свет и, выйдя из ризницы поглядеть, что происходит, приближаются к главному алтарю. Святой велит своему товарищу остаться у гробницы близ алтаря, а сам направляется в санктуарий, где хранились мощи блаженнейшего Тугдуаля. И тут вдруг оттуда донёсся разговор, который долго вели друг с другом двое, причём голоса, доносившиеся от них, звучали не одинаково, но как при беседе бедняка и вельможи, о которой говорится в Писании: «С мольбою говорит нищий, а богатый молвит строго» (Вульг. Прит. 18:24 ). Ибо один говорил смиренно, а другой – дерзостно. И хотя товарищ человека Божия слышал со своего места оба голоса, но отнюдь не видел того, с кем говорил святой, и не понимал, о чём идёт речь. И вот после долгих переговоров, вернувшись к товарищу, святой муж сказал: «Идём спать, ибо установился мир. Однако вот что я предписываю тебе силою Божией: при моей жизни никому о том, что видел или слышал, не сообщай!»
<…>
[78] Также не подобает обойти молчанием, что однажды, когда он постился на хлебе и воде, а в обеденный час, окружённый, как обычно, нищими, сел за стол, то повелел прислужнику, который внёс большой вкусный каравай, подать нищим и тоже угоститься, а себе взял хлеб грубый, с отрубями. И тут в окно впорхнула какая-то небольшая птичка, с белоснежной шейкой и переливчато-зелёная сверху, каковой в этом доме, да и в краях тех никогда прежде и после того не видали, и уселась святому мужу на плечо, точно на ветку. Несмотря на уговоры присутствовавших поймать её, человек Божий подержал её немного на открытой ладони и в итоге во имя Господне велел ей лететь, сказав: «Ступай во имя Господне!»
По нашему суждению, эта дивная птица неведомого вида и то, как она прилетела и как улетела (ибо, хотя ладонь святого была всё время открыта, он не упорхнула без разрешения), было не чем иным как неким знамением Божиим, ниспосланным свыше святому в удостоверение святости его и на утешение в его суровом подвиге.
[79] Яснейшим образом явил также Бог свидетельство святости человека Божия и благоволение Величества Своего к верному исповеднику, когда тот предстоял алтарю святому.
Однажды звонарь ударил в колокол к утрене, и на звон его святой вышел из ризницы (где ночевал по вышеупомянутой причине), поднялся на хор и молитвенно склонился перед алтарём. Тут звонарь увидел, как из ризницы к алтарю вылетел блистающий голубь и наполнил всю церковь безмерным сиянием своим. Увидев это, он прекратил благовестить и постарался было по мере сил рассмотреть, что это такое, однако голубь немедля исчез, а сияние погасло. Прочитав утреню, святой муж укорил звонаря за то, что он закончил благовестить раньше, чем было принято в церкви, а когда тот в ответ поведал о вышесказанном видении, святой запретил ему рассказывать об этом, доколе он будет жив.
[80] Также святость его и безмерное благоговение очевиднейшим образом было удостоверено тем, что, когда святой однажды служил мессу и возносил Тело Господне и Кровь, вокруг Святых Даров воссиял свет, который по завершении возношения потускнел и погас.
[81] Также во удостоверение святости человека Божия Всевышний дал ему силу изгонять бесов.
Примерно за три года до кончины человека Божия появился один бесноватый. Он постоянно неестественно ярился и метался, увечил кого мог, рвал на себе одежду, мало ел, никогда не спал, бросался наземь; бес говорил с ним, и он его громко корил, выкликая: «Зачем ты мучаешь меня, бес?! Зачем мучаешь?!» и в таком же роде. Поэтому-то его и держали постоянно взаперти, а через узкое окошко передавали скудную пищу, на которую он притом зачастую мочился, а уж затем съедал.
Узнав об этом, человек Божий проникся к нему жалостью и послал прислужника своего освободить его и привести. Едва прислужник развязал бесноватого, он вмиг сделался кроток и, охотно повинуясь, позволил себя спокойно отвести к человеку Божию. Святой же прежде всего призвал его исповедаться, а после исповеди спросил, не сказал ли ему бес ещё чего-нибудь? Тот ответил, что, мол, да, он всё грозится да повторяет: «Зачем ты сюда привёл меня?! Горе тебе будет этой ночью! Горе тебе будет этой ночью! Натерпишься ты, ох, натерпишься нынче ночью! Зачем ты меня сюда привёл?!» Но человек Божий запретил бесу, молвив: «Будь спокоен, ты в безопасности – лжёт бес; не ты натерпишься, а он. Ты поешь и спокойно ляжешь спать у меня дома, а он, голодая по тебе, отправится в свою геенну». И как вы думаете? Святой приготовил угощение для голодного, постлал ему постель подле своего ложа, окропив оное и весь дом благословлённой водой, и стал читать над бесноватым Евангелие от Иоанна и произносить множество иных молитв.
Утром на вопрос святого, как он себя чувствует, говорил ли с ним ещё бес, остался ли с ним, одержимый ответил: «Уже три года я не спал так хорошо; бес со мной больше не говорил и вообще отступился от меня». Тогда святой, возблагодарив Бога, сказал ему: «Возвращайся домой и оставайся там, благодарствуя. Отныне ж благотвори; посещай мессы; слушай проповеди; усердно подавай милостыню; будь постоянен в благих делах; соблюдай заповеди Божии и церковные, чтобы не вернулся к тебе бес и не стало тебе хуже, чем прежде (ср. Мф. 12:45)».
Он в меру сил послушался наставлений святого ипрожил ещё пятнадцать лет, благодаря Бога и почитая святого.
[82] Когда г-жа Жанна де Бомануар, жена шевалье Жоффруа де Турнамена, была больна едва ли не смертельно, так что и лекари уже отказались от неё, и шли приготовления к её похоронам, человек Божий, часто принимавший её на исповеди, пошёл навестить её. Когда же пришёл час трапезы и он стал прямо перед ней вкушать свою обычную пищу, то есть грубый хлеб, ломтиками размачивая его в воде, она настоятельно попросила дать один кусочек, из тех, что отломил святой. И тотчас, едва лишь она этот кусочек (дивное доверие к Господу! дивная благодать у святого!) попробовала, как воскликнула, что ей полегчало и что она выздоровела. После чего она прожила ещё двадцать лет, постоянно благодаря Бога и почитая святого.
[83] Когда архиепископ Турский посещал Трегье, некая благочестивая женщина, давняя и верная знакомая святого мужа попросила его, как бы по срочной нужде, выхлопотать у упомянутого архипастыря отпущение грехов для некоего затворника, жившего близ Дериановой скалы. Святой муж, задумавшись ненадолго и воззрев в небеса, как бы воспринял луч Божественного Провидения и ответил ей: «Тот затворник однажды погибнет от сребролюбия». Что и подтвердилось последующими событиями. Ибо после смерти человека Божия тот покинул затвор, и, непригодный для Царства Божия, возвратившись в мир, как и предсказывал святой, пустился на путь погибели.
ГЛАВА VIII. КАК ПО МОЛИТВАМ К СВ. ИВО ОЖИВАЛИ МЁРТВЫЕ, А НАХОДЯЩИЕСЯ В СМЕРТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ СПАСАЛИСЬ
[84] После смерти благого исповедника чудеса по его заступничеству могуществом Божиим не убывали. Ибо Бог Всемогущий, прославляемый во святых Своих, не позволил солнцу затмиться облаком и сокровищу сокрыться в прахе. И постановил Он, чтобы столь славная свеча была помещена на подсвечник Церкви и на благо всем сияла знамениями, сверкала чудесами (ср. Мф. 5:15). Когда из-за постоянного учащения чудес святость блаженного мужа более было скрывать невозможно, достойное рвение подвигло верных поднять и перенестипокоившееся поначалу в низком месте тело святого с должными почестями поместитьвыше. Ибо казалось – и было – недостойным, чтобы убогая земля покрывала мощи того, чью святость могущество Божие так явственно возвещает знамениями. И действительно, премудрость Искупителя так благоразумно и мудро распорядилась, чтобы тело того, чьи члены при жизни блаженно служили исцелению живых душ, стали лекарством для умерших тел, а ради являемых даров исцеления достойно почиталась смертными святейшая плоть того, кто по славе всецелой чистоты и девственной незапятнанности сроднился ангелам. И разве удивительно то, что его священные члены исцеляют болезни и возвращают к жизни умерших, когда ими, словно орудиями, Бог прежде исцелял болезни и язвы душ? Разве не достойно, что силы духовные сохранились в останках тела того, кто по щедротам Божиим столь долго был обиталищем всяческих сил Духа Божия?
Итак, далее последует достоверный рассказ о поразительных чудесах по заступничеству святого, которые Бог изволил явить к возвеличению славы Своего исповедника после его кончины. Они по рассмотрении достоверных свидетельств были приняты Верховными понтификами Климентом VI и Иоанном XXII. И в первую очередь мы рассмотрим оживления мёртвых и избавления от смертельных опасностей.
[85] Раймунд – один юноша из Сен-Бриё – неосторожно ступил на край жёлоба или водосборника какой-то мельницы, упал в воду и был подхвачен мельничным колесом. Голова его была изранена, всё лицо разбито, лопатки и прочие члены тела изломаны, и сам он захлебнулся в воде. Поскольку его тело несколько воспрепятствовало току воды, и мельничные колёса замедлились в своём движении, старый мельник пошёл разбираться, в чём дело, и, обнаружив его, стал звать на подмогу. А крестьяне из ближайшей деревни едва поначалу расслышали слабый голос старика, но, по прошествии изрядного промежутка времени в итоге вняв непрекращающимся зовам, пошли поглядеть, что там происходит. А уразумев, что случилось, зашли в воду аж по шею и вытянули мертвеца из глубины. И что бы вы думали? Оплакивая столь злосчастную гибель юноши, вверили они его Богу и св. Иво и стали молиться о возвращении ему жизни да обеты давать. Отнюдь не обманулись они в своей надежде на Господа и уповании на святого Его. Ибо когда прошло время, достаточное, чтобы удостовериться в его смерти, внезапно у них на глазах юноша, бывший мёртвым, ожил и вместе со всеми, о Боге ликующими чрезвычайно, преблагоговейно воздал благодарение Богу и святому.
[86] Также было, что единственный сын одной высокородной и благообразной вдовы, страдая от лихорадки, на восьмой день своей болезни умер. Он уже не проявлял совершенно никаких признаков дыхания и жизни, и любящая мать после долгого промежутка времени по увещанию близких закрыла ему уста, ноздри и глаза и в благородном и многочисленном сообществе, вместе со всем рыдающим семейством провела бессонную ночь подле тела скончавшегося сына. Когда одни занялись подготовкой похорон, а другие, утомившись, отошли отдохнуть, скорбная мать осталась одна. Сев у изголовья покойного сына, она дала волю слезам и с молениями и стонами умоляла милостивейшего Иво вернуть ей, давно безмужней матери, её единственное чадо. И вот, когда засияла заря, мёртвый ожил и, открыв глаза, повернулся к матери и сказал: «Матушка, много же вы мне тягости доставили! Однако и блаженный Иво, тронутый вашим отчаянием, своим заступничеством допросился, чтобы я был возвращён вам живой». И когда разнеслась молва, что мёртвый ожил, более двухсот человек, собравшихся на похороны, обнаружили, что он не просто жив, но и совершенно здоров, и вместе с матерью вознесли к Богу и святому молитвы и воздали подобающие благодарения.
<…>
[88] Когда всю Бретань поразил смертоносный голод, некая Азенора из Плугьеля с четырёхлетним сыном, придя попрошайничать в город Анжу, получила приют в странноприимном доме. А посреди ночи на Страстной Четверг сын её скончался, и она с мёртвым ребёнком на руках побиралась по всему городу, прося денег на его похороны и погребение, пока не подошла к дому одного бретонца. Он проникся состраданием к ней и, поняв, что и она бретонка, посоветовал сей матери благоговейно и с верой помолиться о своём сыне и себе самой св. Иво, своему земляку и соотечественнику. Женщина, только что подавленная горем, от его слов вдруг словно оживилась лучом надежды и громогласно взмолилась к святому, прося возвратить жизнь её сыну, и дала обет пожертвовать свечу ростом с него. Итак, поднявшись, она отправилась искать верёвку, чтобы снять мерку с трупа сына и, когда в Навечерие Пасхи она обмеряла тельце сына, он, кого она оплакивала как умершего, вмиг вернулся к жизни.
<…>
[98] Напишется о сем для рода последующего, и поколение грядущее восхвалит Господа (Пс. 101:19) в славном исповеднике Его, и превознесёт хвалою святого Иво, который, творя чудеса силой Его, оживлял также умершие плоды и мертворождённых. Одна беременная придворная дама по имени Ментия из епархии Кемпер так мучилась и страдала пятнадцать дней при родах, что всё тело её, а особенно бёдра и голени, свело судорогой, и сама она, местами побледнев и почернев, словно бы и вовсе умерла. Мать же её, видя, что она лишилась сил, а родить никак не может, что смерть при дверях и нет ни малейшей надежды выжить, воззвала в молитве ко святому Иво о помощи, прося избавить дочь её от этих мучений и дать возможность спасти ребёнка крещением. И что бы вы думали? Тут же последовали дивные и доселе неведомые чудеса! Ибо и саму роженицу, и повивальных бабок, и всех, кто ухаживал за нею и помогал, объял сон. Дама, сладко почивая, без помощи бабки и безболезненно родила девочку, причём прошли все её судороги, боль в бёдрах и голенях совершенно исчезла; а пробудившись, она с родильной кровати прошла без чьей-либо поддержки через двор дома в свои покои и ложе. А новорождённая девочка оказалась такой чистой, не испачканной кровью или ещё какой грязью, что казалось, будто её основательно искупали.
Позже, когда она достигла брачного возраста, её взял замуж некий вельможа более высокого положения, и до конца своей жизни она, помимо прочих своих благих дел, коими изобиловала, дважды в неделю постилась на хлебе и воде. А о тех дарах, уделённых ей от Бога по заступничеству и предстательству св. Иво, она никогда потом не умалчивала, но всегда возвещала словами и поступками.
<…>
[101] Когда Юзета из Плёданьеля, что в Ланьонской епархии, у которой пятнадцать дней как умерло дитя в утробе, два дня с великими муками пыталась его родить, то устами и сердцем изо всех сил воскликнула: «Святой Иво, помоги мне! И дай крестить рожаемое дитя!» Едва произнеся это, она тут же родила мальчика. Его крестили, и, хотя у неё не было молока, а ничего другого он есть не мог, всё же прожил он девять дней.
[102] Сюда же в пару идёт и другое чудо, случившееся с женщиной, у которой не было грудного молока. У некоей женщины из Плестена был маленький ребёнок, а молоко, чтобы кормить его, было у неё только в одной груди, и того мало; из-за чего дитя у неё на груди, словно бы потихоньку умирая, непрестанно плакало. По совету какой-то дамы мать прибегла к заступничеству святого Иво, помолилась ему и вверила ему самоё себя и ребёнка. Едва она сделала это, молоко наполнило пустую грудь и тут же закапало прямо на глазах, так что умиравшее дитя насытилось и оживилось.
[103] В Ньёре приговорили к виселице одного человека. Три раза в один день его пытались повесить, а он, призывая блаженного Иво, спасался от смерти. Ради чего он прямо в той сорочке и штанах, в коих был повешен, да с верёвкой на шее немедля направился ко гробнице его, а придя, прилюдно поведал о случившемся с ним и о свершённом по заступничеству святого чуде. Также и верёвку, порвавшуюся посередине, и оставшиеся на шее раны от повешения он предъявил всем, кто хотел посмотреть.
[104] Один слепой лет пятидесяти свалился вниз головой в тот глубокий колодец близ городского кладбища Трегье, куда в начале года упал некий крепкий юноша и умер. Однако слепой тот, выкликая имя святого, кричал: «Святой Божий Иво, на помощь!» Сбежавшиеся тоже просили и молились за него святому Иво, и слепой, хоть и поранивший голову, был извлечён из колодца живым. И засвидетельствовал он, что погиб бы, как и вышеупомянутый юноша, если бы святой Иво не хранил его во всём.
<…>
[106] Под праздник Всех святых ватага вельмож и дам числом около пятнадцати отправились поохотиться на некий остров, лежащий в лиге от берега, и когда они находились уже на расстоянии броска камня от острова, поднялась такая мощная буря и морское волнение, что корабельщик в растерянности и страхе решил поскорее поворотить назад. Однако самый норовистый из господ, сеньор де Пестювен, не согласился на это, но перехватывая одно весло за другим, изо всех сил мешал управлять кораблём. Наконец буря и морское волнение усилились, мореплаватели остались без вёсел, корабль стали захлёстывать волны и наполнять вода. Не рассчитывая на человеческие силы, они обратились к силе Божией. И вот, избрав себе покровителем и пред Богом заступником святого Иво, они дали обет, если он молитвами своими поможет им благополучно добраться до гавани, без верхних одежд босиком отправитьсяк его гробнице. И что же? Корабль вдруг поворачивается против течений и волн морских, против порывов ветра и бури и прямым путём возвращает их в ту гавань, откуда они выплыли, целыми и невредимыми.
<…>
[114] Жена виконта де Певерита, Деудмат именем, рассказывала, как отдала под присмотр некоей даме свою годовалую дочь Агнессу, а вернувшись домой, почувствовала некий щемящий страх в сердце. Не понимая, почему это с ней происходит, решила она всё-таки молитвенно вверить свою дочь и дом, в котором она находится, блаженнейшему Иво. Поразительное дело! Когда она, непрестанно призывая св. Иво, возвратилась к тому дому, где она оставила свою дочь, то вдруг заметила исходящий от него дым пожара и ускорила бег лошади. Войдя в дом, она увидела следы пожара и обнаружила, что дочь её сидит в колыбели, а пелёнки её сгорели и истлели до середины. О святой, всяческой веры и надежды достойный! По заступничеству его и огонь пожара угас, и девочка среди сгоревших пелёнок совершенно цела и невредима осталась.
ГЛАВА IX. КАК ИСЦЕЛЯЛИСЬ РАССЛАБЛЕННЫЕ И ПАРАЛИТИКИ, ИЗЛЕЧИВАЛИСЬ СЛЕПЫЕ И БОЛЯЩИЕ ГЛАЗАМИ, ОСВОБОЖДАЛИСЬ ОДЕРЖИМЫЕ И БЕСНОВАТЫЕ
[115] Следует далее поведать о чудесах исцеления расслабленных, паралитиков, скорченных и обездвиженных судорогами конечностей. Катарине, родом из Плужана, что в епархии Трегье, в возрасте пятнадцати лет или около того из-за судорог и прочих недугов более чем на год так скорчило руки и ноги, что она не в силах была ни ходить, ни подниматься, ни есть сама. Ибо руки у неё друг с другом перекрутились и соединились, сцепившись внизу пальцами, бёдра прижались друг к другу, а ступни крестообразно лежали одна поверх другой. Её водрузили на лошадь, привязали и доставили ко гробнице святого Иво – просить об исцелении. Семь седмиц она провела там в благоговейных молитвах и не обрела исцеления. Тогда она велела снова водрузить себя на лошадь, привязать и везти домой. О мнимая задержка милости! Итак, тронувшись в путь и отъехав от города на лигу, уже не видя церкви и обители, где покоился святой, связанная, полная доверия к святому, оглянулась в сторону города и, взирая на звонницу, из глубины сердца издала громкий вздох, за которым последовали слёзы и прозвучали такого рода слова: «О святой Иво, велика во мне была вера в милосердие ваше, и вот – я покидаю обитель вашу без утешения? Святой, кроткий и милостивый Иво, как я вернусь домой больная по-прежнему и отнюдь не исцелённая – и опечалю взор матери моей? О премилостивый исповедник Иво, вы ни живой, ни умерший не отвергали ничьих молитв! Горе мне! Отчего же прощаюсь я отныне и навсегда с вами и святой обителью вашей, не удостоившись вашей милости и вашим милосердием обойдённая?» И вот, пока она так воздыхала в затяжной горести своей, тут внезапно и невзначай явилось божественное утешение. Не закончила она ещё слов своих, как вдруг её окружило сияние и, согрев, возвратило подвижность рукам, освободило от окоченения ноги, от давней болезни избавило и здоровье возвратило. Итак, ощутив на себе действие благодати Божией, Катарина велела совершенно развязать путы, которыми она была привязана к лошади, самостоятельно спешилась и со спутниками своими и всеми случайными свидетелями чуда пешком поторопилась ко гробнице святого. Услыхав о том, весь клир и народ вышел ей навстречу целой процессией, и, сопроводив её ко гробнице, все вместе громогласно воздали Богу и святому Его хвалу и благодарение.
<…>
[120] Некий Иво из Падермака утратил память, так что не понимал ни где находится, ни что делает, но словно бешеный и сумасшедший выкрикивал безумные и непристойные слова. И в такое бешенство он пришёл, что охватила его немощь, что язык его и рот весь был изнутри опалён, ладони и ступни холодны, ноги судорожно скрестились и руки так же. Он мучился таковым недугом уже два года с небольшим перерывом, когда отец привёл его ко гробнице святого Иво и дал обет за выздоровление сына пожертвовать к началу года свечу высотой в его рост. Итак, не прекращая таким образом молиться и просить, он постоянно ходил в церковь и ко гробнице десять дней, пока к сыну его наконец не вернулась память и не выздоровел он по заступничеству святого от вышесказанных недугов.
<…>
[131] Благочестный муж Жоффруа, аббат монастыря Благого Упокоения рассказывает, что в его присутствии некая девушка привела ко гробнице святого Иво свою давно ослепшую мать, которая надеялась вымолить себе зрение. Долго просила она об исцелении от слепоты, вознося молитвы и давая обеты, однако, ничего не добившись, отчаялась и, намереваясь удалиться из церкви и от гробнице, велела дочери увести себя. Дочь же, дабы не оскорбить мать, послушалась её просьб и приказаний и, нехотя выводя её за из церкви обратно, на пороге оглянулась ко гробнице святого и на виду у того аббата и множества свидетелей воскликнула: «О святейший и милостивейший Иво! Вы много чудес совершили для многих, так почему же моей слепой матери, которая вас молила, себя саму и свои достояния вам вверяла, вы не явили чуда?!» И что же? Взглянув на мать, дочь вдруг узрела, что глаза её по мановению Божию заступничеством святого открылись. Вмиг печальный голос её стал радостным, и воскликнула она: «Моя мать видит! Моя мать видит!» И аббат вместе со всей толпой наблюдал, как мать, направившись обратно, вместе со следующей за ней по пятам дочерью вернулась ко гробнице, восславила Бога и возблагодарила святого Его.
[132] Юлиана из Кутревана принесла ко гробнице святого Иво свою слепую дочку двух с половиной лет, в надежде, что к той вернётся зрение. Посвятив девочку святому, она молила, чтобы любой ценой он избавил её от слепоты. Едва она так помолилась, девочка прозрела на один глаз, а второй, прежде даже и вовсе закрытый, открыла, хотя и не видела потом им ничего. Так что по заступничеству святого свершилось двойное диво: слепой глаз обрёл способность ясно видеть, а закрытый благообразно открылся.
<…>
[133] Также святость его и сила Божия явственно просияли в том, как он освобождал бесноватых и возвращал им сознание и память.
В приходе Пенгвеннам епархии Трегье некая мать, разгневанная и возмущённая своим двадцатилетним сыном по имени Иво, преклонив колени и обнажив сосцы свои, обвиняя его в позоре своём, прокляла: «Опозорил ты меня, ту, кого от дурной молвы должен был защищать! Проклинаю тебя сосцами, которые ты сосал, и утробой, что тебя носила! Все права, что на тебя я имею, на рождённого мною, я дьяволу предаю!» И он вмиг рухнул наземь, словно мёртвый, а потом вдруг бес так завладел его духом и телом, что едва можно было удержать силами четырёх человек. Его доставили в ближайший дом, поместили на какую-то кровать и привязали, а ночью ему явились в видении два беса: чёрные и ужасные, огромные, точно башни; с мордами и рогами козлиными. Они кидались на него и пытались схватить, крича: «Ты наш! Ты наш – твоя мать отдала тебя нам!»
[134] Когда его отец пришёл, то, видя, что сын бешено завывает по-собачьи, бросается на него, пытается укусить и ужасно кричит: «Защитите меня от этих разбойников, от козлов этих! Они хотят меня утащить!», наклонился к нему и воззвал: «Святой Иво, вверяю сына моего вашей опеке! Будьте ему покровителям и защитником!» Едва он вознёс таковую молитву, его сыну немедля явился святой Иво: он воссел у изголовья его, отразил назойливые нападения бесов и, чудесной силой сдерживая их натиск, сказал: «В понедельник ты был у моей гробницы и призывал имя моё, поэтому я пришёл спасти тебя. И не может твоя мать отдать тебя дьяволу, потому что прав на тебя у неё не более, чем у мешка – на пшеницу, которую в нём носили». Тут прокричал петух, и сын, обратившись к отцу, сказал ему: «Позвольте мне, батюшка, поговорить со святым Иво; он защищает меня». Повторив эти слова многократно, он уснул и спал до утра. На рассвете же, пробудившись от сна, он попросил отца отвести его прямо к святому Иво. И вот, когда отец взял его с собой и они тронулись в путь, мать, раскаиваясь и скорбя, последовала за ними. При приближении её юноша почувствовал, что демоны снова овладели им, и страшно закричал: «Уберите её!» В ответ мать, преисполнившись сострадания, из глубины сердца возопила к небу: «Сын мой, я вверяю тебя святому Иво, к которому ты поспешаешь!» Когда она по приказу отца возвратилась домой, эти повторное бесовское нападение немедля прекратилось. Когда же они добрались до церкви и подступили к гробнице, с ним случился третий, жесточайший припадок, продлившийся до вечерни. Когда вечерню отслужили, он, руководимый отцом, принеся мольбы и обеты, поцеловал наконец каменное изваяние головы святого на гробнице и почувствовал, что по заступничеству его примирился с Богом и освободился от бесов. Попросив обратно свою одежду и пояс, он в здравом уме и трезвой памяти, благодаря Бога и святого, направился вместе с отцом домой, чтобы успокоить и порадовать мать. Смиренно исповедав свои грехи, он постановил исправить жизнь свою и исполнил обещание.
[135] В приходе Прат епархии Трегье одна девочка двенадцати лет именем Маргилия больше месяца была безумна и бесновалась, так что даже бросалась на свою мать и других, рвала одежду свою, крушила домашнюю утварь и творила множество иных безумств, из-за которых её приходилось связывать и держать под строгим надзором. Мать отвела её ко гробнице славного исповедника, призвала святого над ней, дала обет, и девочка тут же совершенно образумилась и исцелилась.
[136] У одного испанца из Фуэнтеррабии (городок в Стране Басков на границе с Францией. – прим. пер.) по имени Михаил некий нищий попросил милостыню во славу Божию и из любви ко святому Иво; а тот, отбросив благоговение к Богу и поправ почтение ко святому, осмеивая милосердие и выражая презрение к милостыни, мерзко отхаркнувшись, плюнул нищему в ладонь.
Но не безнаказанно. Ибо едва нищий молвил в ответ «Да воздаст вам Господь и святой Его», как вышеупомянутый испанец, пав наземь, охваченный безумием и бешенством, заорал, что кто-то в белом с товарищами своими его без стеснения колотит и немилосердно убивает. При этом он себя обоими кулаками крепко бил в грудь. Наконец кто-то из товарищей его и прохожих подняли его и затащили на корабль, на коем он прибыл. Явился капитан корабля и, когда он поговорил с матросом о приключившемся с ним случае, товарищи отвели его в церковь, где он согрешил, ко гробнице святого, коего он презрел.
И заказав за него множество месс, много пожертвовав свечей и раздав щедрую милостыню нищим – а прежде всего тому, обиженному, но потом умиротворённому, – матросы вымолили для своего сотоварища Михаила исцеление и избавление и возрадовались, когда он пришёл в себя, попросил прощения у Бога и святого и возблагодарил за справедливое вразумление, сделанное ему.
<…>
[155] Некие местные прелаты, посланные Владычным Апостоликом на расследование вопроса о святости Иво, во время своего первого посещения его гробницы внимательно осмотрели и описали камень, на котором был изваян образ головы святого, который был размещён там, чтобы верные могли благоговейно целовать и памятовать облик его. И они засвидетельствовали, что, когда они при множестве присутствующих вошли туда, вышеупомянутый камень чудесным образом без человеческого содействия выдвинулся вверх более чем на два пальца и остался так, хотя на него тогда изрядно нажимали и с некоторой тяжестью давили на него при поцелуях. Они даже сами его измерили, а многие находившиеся там в то время засвидетельствовали это.
[156] Ещё оные прелаты, проводившие после кончины человека Божия расследование о его чудесах, рассказывали, что им сообщали о множестве свершавшихся чудес, которые они то по причине давности времени и неверности человеческой памяти, то вследствие их множества и неизвестности рассказчиков не стали предавать огласке и записывать все подряд. Кто взывал к милостивейшему Иво и не был услышан? Кого же презрел Бог, столь многим подавший по заступничеству его благословения земные? Ибо любовь Его творит так, чтобы не пребывали грешники в немощах своих, но от исполнения земных прошений устремлялись к лучшему. А записано сие к возвеличению святости его и наставлению верных, а также на хвалу и во славу Того, Который один творит чудеса (Пс. 135:4), Кто, Тройственный и Единый, живёт и царствует в бесконечные веки веков. Аминь.
Перевод: Константин Чарухин
Корректор: Ольга Самойлова