Автор: Новый материал из авторского цикла Ольги Хруль «Церковь с человеческим лицом» посвящен Гелене Казимировне Частиковой (27 февраля 1921 — 03 января 2003), прихожанке храма св. Людовика Французского в Москве. Воспоминаниями о своей крестной поделился Сергей Трофимов.
Снежная московская зима начала 1990-х. За ночь навалило столько снега, что транспорт ходит по городу с трудом. Я возвращаюсь с ранней латинской Мессы. Хотя мы договаривались на ней встретиться с моей крестной, но по такой погоде скорее всего она не сможет сегодня приехать, так как, наверняка, в подмосковном Марушкино под Внуково дороги занесены снегом, автобусы не будут ходить, а до Москвы ей нужно ехать с пересадкой на двух автобусах.
Подходя к стоянке КГБ в Фуркасовском переулке, я вижу огромную гору снега, которую дворники уже сгребли в центре площади, перегородив её полностью. А на вершине горы я вижу маленькую пожилую женщину в пуховом платке с белой тростью в руках, отважно перебирающуюся через эту гору снега – мою крестную. «Pani Heleno, столько снега выпало – я был уверен, что Вы сегодня не приедете». – «И я сама тоже была уверена», — отвечает мне крестная, — «но ноги сами пошли в костёл, ну только на латинскую уже не успела, пойдем теперь на польскую». Это маленькое событие прекрасно характеризует мою крестную, Гелену Казимировну Частикову.
Гелена Казимировна родилась в феврале 1921 году на территории восточной Польши, которая стала в одну сентябрьскую ночь 1939 г. Западной Белоруссией. Эти земли поляки называют «Кресами».
Семья была глубоко верующей: вместе молились и ходили в церковь, дома читали молитвы, розарий, отец читал детям Библию и объяснял смысл христианской жизни.
Крестная рассказывала, что в молодости она мечтала поступить в монастырь, который располагался недалеко от её дома. Но начавшаяся война изменила весь уклад жизни: монастыри были закрыты.
Замуж она вышла «неожиданно». По словам крестной, один из молодых русских солдат, начал оказывать ей знаки внимания. Думая, что поставит ему непреодолимое препятствие, Гелена сказала, что выйдет за него замуж, только если он согласится на венчание в Католической Церкви. Но надежда, что комсомолец в польскую церковь венчаться не пойдёт, не оправдалась, и в конечном итоге пани Гелена вышла замуж и уехала из родных мест в далекое Подмосковье, в село Марушкино под городом Внуково. В какой-то мере, это замужество спасло её от ссылки, так как вся её семья вскоре была выслана в Сибирь.
Обосновавшись в Подмосковье, пани Гелена разыскала открытый московский католический храм святого Людовика, который она всегда по-польски называла костёлом, и, невзирая ни на что, регулярно посещала Мессы и другие богослужения.
В Марушкино работать ей приходилось в совхозе, на поле, доить коров, сама держала корову. Благожелательность, определённая строгость и неизменный розарий (różaniec) в руках, которым она заполняла любую паузу в работе, выделяли её среди других крестьян, но вместе с тем, к ней всегда хорошо относились. Вырастила с мужем, дядей Ваней, двух дочерей, гордилась тем, что смогла дать им неплохое образование, обе закончили институты. Но она всегда переживала, что дочери и внуки заняты своей жизнью и работой, далеки от Церкви.
Служение было настоящей натурой пани Гелены. С детства она считала своим долгом делиться – с ближними, с детьми, с соседями. Приезжая в храм, она всегда в тяжёлой сумке везла плоды своего труда: картошку или свежие овощи из огорода, или соления – для священника, следуя старой традиции тех мест, где она выросла. В многоквартирном доме, где она жила, она регулярно мыла всю лестницу в подъезде от первого этажа до последнего, хотя была единственной, кто это делал.
Часть семьи пани Гелены была сослана в Сибирь. Кто-то при первой возможности вернулся в Польшу, младший брат Тадеуш Казимирович переехал поближе к старшей сестре и работал на Внуковском заводе, но некоторые родственники так и остались в Сибири. И она, по мере возможности, помогала им, посылала то, что могла. Это вошло в привычку, даже в конце 1990-х, когда я, навестив друзей в Польше, привёз ей в подарок польскую Библию тысячелетия (Biblia Tysiąclecia), искренне насладившись подарком, тем не менее, спросив моего согласия, она отправила её родственникам, «потому что там она им больше нужна».
Жизненная мудрость и благожелательность крестной снискали ей уважение прихожан храма святого Людовика. Люди всегда радостно и уважительно приветствовали, с удовольствием общались с ней после Мессы в садике перед храмом, с ней советовались, прислушивались к её мнению. Она много молилась, хорошо знала католическое учение и могла даже правильно объяснить основные понятия из катехизиса. Кроме того, она знала множество житий святых. С радостью пела на Мессе, участвовала в других богослужениях и, вместе с тем, никогда не претендовала на лидерское место, не «выпячивала» себя. Даже строгий пан Генрих привечал и уважительно здоровался с ней. Пани Гелена всегда выслушивала точку зрения собеседника, даже если не была согласна, старалась высказать и объяснить свою. О других она говорила всегда благожелательно, даже описывая чьи-то «проказы», рассуждала, пыталась понять, почему тот поступил таким образом.
Нередко, когда мы возвращались после Мессы из храма, крестная по дороге к метро, ссылаясь на то, что она де глуховата и не расслышала, уточняла у меня содержание сегодняшней проповеди. Однако она при этом ухитрялась меня поправлять, дополнять пропущенные мной места и даже объяснять, что именно сказал священник. И я понимал, что она сама внимательно слушала священника, все слышала, но хотела ненавязчиво убедиться, что я на Мессе не «ловил ворон». С одной стороны, это было мне полезным, так как приучило быть внимательным на литургии, а с другой стороны, позволяло живым образом обсуждать мою веру с крестной. Да и в целом, меня удивляла её образованность, необычная для простой крестьянки, которой она хотела казаться. Она же всегда говорила, что это отец в семье детям много рассказывал, да и она всегда внимательно слушала проповеди священников на Мессах.
Говорили между собой мы чаще на польском, а уж молитвы, розарий и литании всегда читали только по-польски. Часто она называла меня не Серёжей, но Юзеком, по моему второму крестному имени. Во время визитов к пани Гелене мы неизменно читали розарий, сидя в гостиной, читали Евангелие, просто разговаривали о вере, о традициях, о разном. В Рождественское время мы часто пели польские коленды (kolędy), в Великий пост – «Гожке жале» (Gorzkie żale) и читали крестный путь (Droga Krzyżowa), в Пасхальное время — радостные пасхальные гимны. Тексты крестная знала практически наизусть, посмеиваясь, что я в университете учусь, а таких важных вещей в голове не могу удержать и лезу за подсказкой «в бумажку».
В девяностые в Москве началась литургическая реформа, начали служить Мессы на русском, на польском и на других языках. В вопросе о языке Месс она считала, что все Мессы одинаково святы, но просто полезнее и приятнее участвовать в богослужении на родном языке, тонкости которого мы способны понимать правильно. Латинскую Мессу, в которой прошла практически вся её жизнь, она тоже любила, считая её очень торжественной.
Весёлый характер пани Гелены также проявлялся нередко, в подходящие моменты. Если, например, к ней приставали с вопросом, как же так, почему она, полька живёт под Москвой, да ещё в гости к ней другие поляки приезжают, она могла ответить, говоря: «А помните, Иван Сусанин поляков в болото завёл, и они там утонули?» — «Ну да, было такое». — «А вот тут мимо шла девушка, смотрит, один такой полячек молодой, ладный, красивый, тонет. Она его пожалела, вытащила, себе забрала, выходила, потом они поженились… Вот мы, поляки, с тех пор тут и живём».
Её квартира в подмосковном Марушкино, несмотря на неблизкий путь с пересадками, была всегда открыта гостям. Прихожане, особенно в последние годы, навещали её, чтобы вместе помолиться. Старые прихожане часто вспоминают такие поездки. Телефона у неё не было, а мобильных тогда не было в принципе, поэтому ехали, практически не предупредив, лишь примерно договорившись после воскресной Мессы, но всегда будучи уверенными что будут радушно приняты хозяйкой. Если кто-то приезжал поздно, то оставался ночевать. Мне кажется, что гостиная в гостеприимном доме пани Гелены был в каком-то роде неофициальной, но самой настоящей католической часовней в Подмосковье, так много и часто там произносились молитвы, туда приезжали, чтобы вместе помолиться и поговорить о вере.
Приехав с пересадкой на автобусе, я поднимался на третий этаж, звонил в дверь. Если её не было дома, пани Гелену можно было поискать на огороде, расположенном неподалёку, или просто недолго подождать на лавочке возле подъезда. Осенью мы договаривались, чтобы я приезжал специально помочь копать картошку, и тогда мы её копали совершенно замечательным образом – параллельно читая розарий.
«Польскость» для пани Гелены была образом жизни, однако, не была основанием для высокомерия. Просто в этой «польскости» она была самой собой. Она хорошо говорила по-русски, находила общий язык со всеми разношёрстными прихожанами храма святого Людовика: немцами, литовцами, русскими. Тем не менее, пани Гелена была свято уверена, что лучшие жены – только польки, о чем она неоднократно напоминала и мне, и моей маме.
Многие прихожанки храма святого Людовика тогда говорили на «виленьском» диалекте польского, однако крестная хорошо и правильно говорила на польском, и настояла, чтобы я раздобыл доступный тогда учебник варшавского издательства Wiedza Powszechna и выучил литературный, «правильный» польский, и знал правила и грамматику, а не просто с ней разговаривал.
От пани Гелены у меня осталось несколько польских рецептов, в том числе её фирменный бигос, который я и сам частенько теперь готовлю, но у неё он всегда получался вкуснее. Каждый раз пани Гелена стремилась не только накормить меня, но и передать домой гостинец моей маме – что-то, приготовленное по её собственному рецепту, а еще и продукты из совхозного кооператива. Кстати, пани Гелена и сама умела принять подарок и искренне поблагодарить.
В последние годы жизни, пани Гелена утратила зрение, не смогла приезжать в храм самостоятельно, а так как ни у кого из нашего окружения не было машины, то и привозить её в столь горячо любимый ею храм было невозможно. Своё состояние пани Гелена приняла стоически, посвящая своё страдание Богу в молитве. От неё было невозможно услышать какие-то жалобы на свою судьбу. Она много молилась, очень радовалась приезжающим навестить её прихожанам и даже в болезни стремилась угостить своих гостей. Конечно же, в её гостиной-часовне звучали молитвы, розарий, литании и песнопения.
Проводить пани Гелену в последний путь, несмотря на ненастную январскую погоду 2003 года, в Марушкино приехало много прихожан. Отслужил заупокойную Мессу и проводил в последний путь отец Виктор Воронович.
Приходя теперь помолиться о её упокоении на её могилу на подмосковном Анкудиновском кладбище, как и раньше при её жизни, я могу прочитать вместе с пани Геленой «ружанец».
Текст и фото: Сергей Трофимов