Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Руфин (нач. XIII в.)
Пер. с лат. Vita et miracula B. Raymundi Palmarii, Auctore Rufino // Acta Sanctorum, Julii, T. VI, pp. 644-657. Примечания в строчках курсивом принадлежат переводчику.
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА И ПОСВЯЩЕНИЕ
Смиренным слугам Иисуса Христа, беднякам странноприимного дома блаженнейшего отца нашего Раймунда Паломника, я, ничтожный наставник в каноникате Двенадцати апостолов, желаю здравствовать.
[1] Дражайшие сыны мои в драгоценной крови Единородного Сына Пречистой Девы, не могу в должной мере восхвалить ваше рвение и горячайшие просьбы, коими вы меня уже давно побуждаете и чуть ли не заставляете собрать воедино и упорядоченно изложить начало и течение, а также блаженный, достославный исход жития святейшего отца вашего и моего Раймунда; его поразительные добродетели и изумительные чудеса, тем более я собственными очами видел, как прославился в сем блаженном отце нашем всемилостивейший Господь Бог. Также и многие из вас, дражайшие сыны, будучи близко знакомы с ним, ясно поведали мне о его милосердии, неизреченных трудах и тягостных путешествиях, которые милостивейший отец наш претерпевал денно и нощно ради вспомоществования своему странноприимному дому, всецело посвящённому беднякам и болящим.
[2] Хотя все эти побуждения должны были бы вырвать меня из моей теплохладности и медлительности, я всё же считал себя недостойным взяться за такой труд и так рассуждал о нём сам с собой: «Каким образом я, при моих столь ничтожных писательских способностях и, что важнее всего, грешник, смогу написать похвальное слово столь святому отцу?» Поэтому, до поры до времени, я воздерживался от работы, да и сейчас не решился бы, не вынуди меня к тому настоятельные побуждения и действенные доводы, коими осаждал меня возлюбленный собрат и наш духовный сын бр. Герард, субдиакон в нашем каноникате, единственный из живущих доселе чад отца нашего Раймунда. Посему хочу, чтоб вы знали, возлюбленнейшие сыны, что, когда я лежал в кровати, поражённый палящей горячкой, в нашу тесную комнатку пришёл уже упомянутый сын отца нашего Раймунда, чрезвычайно встревоженный духом и почти совсем отчаявшийся в нашем выздоровлении, и, устремившись со слезами к нашему ложу, заговорил.
[3] «Горе мне! Дорогой наставник, если случится так, что ты ныне умрёшь, то кто же когда оставит письменное свидетельство о блаженной и святой жизни возлюбленного отца моего, который был для всех – как тебе, впрочем, превосходно известно – здесь, в Пьяченце, городе нашем, яснейшим зерцалом всяческих добродетелей, неутомимым прибежищем для бедняков из странноприимного дома, а для пришедших после того – усерднейшим промыслителем и, наконец, примером всяческой благости, а прежде всего – терпения, смирения и настойчивости? Заклинаю тебя, наставник мой дорогой, не откладывай больше дело сие! Поразмысли, вдруг Божия справедливость тебя как раз потому и поразила болезнью, чтобы ты познал небрежение своё? Не отвергай увещания моего, порождённого сыновней любовью; умоляю тебя ради пылкой любви твоей к Богу, к блаженному отцу моему, ко мне, сыну его недостойному, постанови взяться за труд святой, как только исцелишься от этого недуга; и, я верю, что всесовершенное заступничество святого отца моего будет тебе вспоможением».
[4] Убеждённый столь справедливой речью, я обратился помыслами к Богу и к блаженному отцу Раймунду и постановил для себя, что, если Он избавит меня от жаркой горячки, я без малейшей задержки предамся выполнению священного дела. И так как через три дня здоровье моё восстановилось, я укрепился в своём намерении. Примите же эту нашу книгу, с помощью которой я вознамерился возвестить всем и помочь узнать блаженного отца Раймунда. Однако, чтобы не подвергнуться осуждению в легковерии, решившись описать почти невероятные дела такого простого, чистосердечного и неграмотного человека, каким был блаженный Раймунд, я не упоминал ничего, кроме того, чему либо я являюсь живым свидетелем, либо вы, либо иные люди – и притом присягнувшие на Евангелии. Итак, приступаю во имя Господне, а всё, что буду описывать, разделю на сообразные главы.
ГЛАВА I. Родина св. Раймунда, его родители, род занятий; смерть отца, паломничество со вдо́вой матерью во Святую землю и возвращение.
[5] Что касается родины блаженного Раймунда, то был он из пьячентинских краёв и родился в самом городе Пьяченце. Родители его были не знатного происхождения, но и не слишком низкого – рядовые граждане, и, если посмотреть на хозяйство, то ни бедные, ни состоятельные. Блаженный отец был среднего роста, станом строен, но подвижен и деятелен, даже когда исхудал и истончился. При врождённой находчивости природная мудрость его умерялось такой чудесной чистотой, что позволительно назвать её простотой голубиной (ср. Мф. 10:16). Он ненавидел подозрения и злые шутки и в общении с другими не признавал ни уловок, ни притворства. Был он надёжным и искренним человеком, о котором верно сказано в Евангелии: «Вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства» (Ин. 1:47). Говорил он редко, да метко; был преисполнен искренней любви и огромного сострадания к болящим и убогоньким, для которых его сердце было распахнуто до предела, о чём по ходу дела ещё будет рассказано.
[6] В детстве он воспитывался у себя дома и подчинялся матери, а когда достиг возраста примерно двенадцати лет, отец разместил его у некоего мастера – не ради обучения грамоте или наукам, а для упражнения в том грубом и скромном ремесле, которым ему предстояло овладеть и потом заниматься. Эта ремесло было из тех, которое невозможно постичь посредством точных умозаключений; так, например, те, кто желают заниматься сапожным делом, руководствуются не знанием, а мнением (разделение, характерное для античной философии; в особенности подробно рассматривается у Платона). В конце концов, какое бы это ни было ремесло, правда в том, что превосходному Отроку оно чрезвычайно не нравилось, ибо родился он для участи более возвышенной и благодатной, хотя пришлось ему побыть в подчинении у низших. Между тем, мальчик, подлежа и отцовской власти, был вынужден терпеть своё положение, дабы так соблюдена была заповедь Господа, предписавшего в законе почтение и послушание родителям.
[7] Бл. Раймунд уже достиг возраста созревания, сиречь юности, и пошёл ему четырнадцатый год, как отец его преставился из сей краткой жизни в небесное отечество. И тогда святой юноша, сочтя себя свободным, решил распрощаться с грубым своим ремеслом, но не для того, чтобы предаваться праздности или оскверняться пороками, как свойственно простым юношам, но дабы прочнее прилепиться к Спасителю (ср. Нав. 22:5; 4 Цар. 18:6; Пс. 62:9; Сир. 2:3), чистосердечно посвятив жизнь божественному послушанию. И чтобы ещё глубже проникнуться любовью к благословенному Иисусу Христу, он задумал совершить паломничество к Его святому Гробу и посетить святыни, находящиеся как в Иерусалиме, так и в окрестных местах. Однако он не хотел пускаться в путь, не получив согласия овдовевшей своей матери, и изрядно её о том просил. Улучив однажды время и зайдя в комнату, когда она была одна, он приступил к ней с таковыми словами: «Дорогая моя, любимая моя мамочка! Бесконечно благодарю я Создателя моего за то, что внушил мне мысль оставить занятия для меня отвратительные и ремёсла мирские людям мирским (ср. Мф. 8:22), а сам, взяв крест сладчайшего Иисуса (ср. Мф. 16:24), моего и твоего Спасителя, покинул родину и, попрощавшись со всеми друзьями (ср. Быт. 12:1), паломником отправился ко Гробу Господню. Единственное, что меня беспокоит, дражайшая родительница, это забота о тебе – ведь ты одинокая и вдовая, и кроме меня, единственного сына, не у кого тебе искать утешения и прибежища. И хоть я люблю тебя, взвесь и то, что говорится в святом Евангелии: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10:37) Поэтому заклинаю, матушка, не заставляй меня терять милость Спасителя моего, но по-хорошему отпусти с благословением».
[8] Благочестивая мать, услыхав то, пролила обильные слёзы и, обняв сына, такими разразилась словами: «О свет мой, дорогой и единственный! О опора несчастной матери вдовой! Не бывать тому, чтобы я заставила тебя мучиться! И никогда я не слышала от тебя ничего приятнее, чем сказанное ныне. Ведь и я теперь разрешилась от супружеских уз; иных детей, кроме тебя, не имею, а ты уже вырос и больше не мальчик – и вот, достигнув зрелых лет, я вполне могу решиться остаток жизни употребить целиком на служение Богу и пуститься по святым местам. Уступил Создатель моим мольбам, даровал мне милость, уподобив меня святейшей вдовице Анне, которая даже ночью не отходила от иерусалимского храма Господня (Лк. 2:36-37). Дерзай, сын мой! Мы вместе пойдём ко Святейшему Гробу, и только смерть может меня остановить!»
[9] Кто может представить, какова была взаимная радость матери и молоденького сына, когда они поняли, что оба вынашивали один и тот же благочестивый замысел! Они вместе воздали посильную благодарность Богу, который, оторвав их от мирской любви и привязанности, зажёг духовным стремлением. Исполнив обеты, они подготовили всё к путешествию, должным образом попрощались с друзьями и знакомыми и, придя к преосвященному предстоятелю города Пьяченцы, молвили так: «Ваше преосвященство, отец и пастырь наш, решили мы отправиться в дальний путь ко святому Гробу – итак, сложив крестообразно руки, мы просим того, что подобает таким паломникам». Вняв справедливой просьбе матери и сына, святой предстоятель дал им на грудь красный крест. «Вот, – сказал он, – тот знак, что сохранит вас от всякого бедствия. Да сопроводит вас всемилостивейший Спаситель и возвратит в целости! На молитве ж поминайте отечество ваше».
[10] Полностью снарядившись, они отправляются, а знакомые, друзья и соседи провожают их плачем. Держат путь то сушей, то морем и, претерпев великие труды и частые опасности, достигают, наконец, желанной гавани. Обозревая град Иерусалим, от благочестивого умиления они расплакались оба, помышляя в душе о суровом упрямстве неверных иудеев, которые до того были ослеплены, что Творца жизни предали смерти. Вспоминали также безмерную любовь вечного Отца, который ради искупления грешных рабов позволил взойти на крест Сыну Своему и Пренепорочной Девы. Когда они подошли ко священному Гробу и узрели место, где стоял Святейший Крест, то, разразившись сердечными рыданиями, воздыханиями, слезами обильными, горячо молились примерно в таких выражениях: «Прости нас, Господи, умерший и здесь погребённый ради прегрешений наших! Умоляем Тебя, о кроткий Спаситель, прими души наши с миром, чтобы не задержались мы слишком долго в этой юдоли несчастных! Весь этот мир для нас – дым, и ничто в нём больше уже не сможет усладить наши чувства после того, как мы очами нашими и умом восприяли то прелюбезное и духовное утешение, которое доставило нам место Твоей славной смерти, погребения и божественного воскресения».
[11] Посетив с подобными молениями иерусалимские святыни, облобызав их тысячу раз и более, они отправились в городок Вифлеем, чтобы почтить священный вертеп, а лучше сказать, царский дворец Сына Пречистой Девы. Восхищённые изнутри духовной сладостью от вида столь благолепного сооружения, они едва не лишились чувств. Вменяя ни во что все роскошные здания, которыми любуются всюду в мире, они целиком погрузились в размышления о том, как добр ко всем Господь, благоволивший простить отвергнувших Его. Оттуда пошли они к святейшей и драгоценнейшей гробнице Преславной Девы, что расположена в Иосафатовой долине, оттуда проследовали в Вифанию к хижине любезной Магдалины, которая почитается блаженнейшей за то, что сидела у ног кроткого Учителя своего, слушая божественные Его и премудрые слова. Меж тем, по прошествии немногих дней, обойдя уже все святые места, они стали подумывать о отправлении домой, чтобы поделиться всеми виденными дивами с благочестивыми людьми и монахами, а сердца тех мирян, что охладели, зажечь Божией любовью. И вот, вновь посетив святыни и пролив горячие слёзы, они возвратились к морю, чтобы отплыть в Италию и, наконец, снова увидеть родную землю.
[12] Бл. Раймунд изрядно настрадался за время столь долгого путешествия от худой пищи и питья, от затяжных бдений, от тягот пути и усталости, и, наконец, от жары и холода, но сверх того, на том самом корабле, которым он возвращался на родину, приключились ещё две невзгоды, вызвавших тяжёлую болезнь. Первая заключалась в том, что из трюма поднимался нестерпимый гнилостный смрад, заражавший окружающий воздух, к чему, во-вторых, добавились проливные дожди, под которыми терпеливейший отец наш мок на палубе безо всякого укрытия. Когда эти тяготы добавились к предыдущим, то и Божественное провидение, желая испытать терпеливость слуги Своего, послало ему изнурительную палящую горячку, так что через несколько дней он так ослаб, что ему ничего не оставалось, кроме последнего вздоха.
[13] Моряки, видя, что он уже почти мёртв, порешили скинуть его в море, дабы он не умер на судне. У них было поверье, что, если кто умрёт на корабле, то в плавании обязательно случится бедствие, все утонут и сам корабль пойдёт на дно. И вот, сговорившись, они уже собирались было свершить свой жестокий поступок, как бедняжка вдова, мать паломника, желая предотвратить это, бросилась и прикрыла тело сына своим. Источая жгучие слёзы, она выкрикивала такие слова: «Не лишайте, лютые звери, несчастную вдову её единственного света! Не отнимайте опору жизни моей! Не отрывайте от меня, не вырывайте из меня плод чрева моего! Либо оставьте мне дитя моё, либо вместе с ним низвергните в превысокие волны! Коли вам угодно облегчить судно, то начните с меня, ибо я слишком его рыданиями отягчаю! Не видите, что глаза мои обратились в источник горчайших слёз?! Положитесь, сыночки, на кротчайшего Иисуса, ради любви к Которому мы с сыном моим претерпели великие тяготы, и вместе со мною излейте с крепкой верой молитвы, ибо верю: услышит нас Бог в благости Своей».
[14] Многие слёзы и ласковые слова склонили матросов к состраданию, и они, простёршись, взмолились такими словами: «Господи, Ты защитник бедным странникам, утешитель вдовам, пристанище мореплавателям, исцеление болящим! Просим Тебя, Господи, прими моления наши и возврати здоровье слуге Твоему Раймунду, чтобы не пришлось нам поступить жестоко с несчастной матерью». Едва кончили они молиться, как благой отец наш заговорил со слезами, сказав так: «Господь Бог болезнью этой наказал меня, но смерти не дал надо мною никакой власти» (ср. Пс. 117:18). Услышав эти слова, мать и моряки возрадовались Господу и сказали: «Благословенно будь имя Твоё, благословен будь Хранитель наш за то, что не покидаешь взывающих к Тебе с искренней верой!» И так благой отец наш спустя несколько дней совершенно поправился.
ГЛАВА II. Кончина матери; женитьба святого, занятия христианским вероучением; смерть пяти сыновей; посвящение последнего, выжившего сына; кончина жены.
[15] Когда они завершили трудное и опасное плавание и высадились в Италии, но ещё не дошли до Пьяченцы, несчастная родительница, слишком измученная заботами и изнурённая трудами, впала в болезнь. Когда же она почувствовала, что уже не много осталось до окончания её многострадальной жизни, то обратилась к сыну, молвив: «Дорогой Раймунд, сынок мой любезнейший, вижу, настаёт время, когда призовёт меня отсюда Создатель мой к покою и долгожданной награде за перенесённые труды (ср. 2 Тим. 4:6-8). Потому умоляю, не поддавайся печали; ведь ты знаешь, что жизнь для меня заключалась лишь в Иисусе благословенном, а смерть будет непреходящим приобретением (ср. Флп. 1:21). Я не покидаю тебя, сынок, а иду подготовить тебе блаженное место (ср. Ин. 14:2)».
[16] Превосходный Раймунд опустил глаза и, пряча слёзы, сдержал плач, чтобы и счастливого отхода возлюбленной матери не омрачать, и Божией благости не оскорблять, ибо ведь не забывал, что любящим Бога все содействует ко благу (Рим. 8:28). А ответил он в таких выражениях: «Любезнейшая матушка, Господь Бог изволил сопутствовать нам во всех наших странствиях; обеты наши святые мы исполнили, так что ныне, коли угодно будет Всевышнему разлучить нас, что ещё остаётся сказать, кроме как: да будет Его всеправедная воля! Молю же тебя, святая родительница, когда придёшь к Спасителю твоему и моему (ср. Ин. 20:17), поведай Ему моё слово: довольно с меня этой жизни! Ведь жизнь без тебя, дорогая матушка, для меня поистине кара невыносимая! Потому походатайствуй за меня перед Богом, чтобы Он поскорее принял в мире дух мой». После чего мать, причастившись Св. Тайн Церкви, через несколько дней покинула жизнь. Верный сын закрыл глаза любимой матушке и затем, весь в слезах, похоронил её с подобающим благочинием.
[17] Похоронив дорогую матушку, превосходный Раймунд осознал, что остался теперь один и, обратившись душою к Господу Богу, плакал: «Горе мне несчастному: покинут я отцом и матерью! Но надеюсь, Господи, что Ты примешь меня! Господи, умоляю, будь Ты мне отцом и матерью, ибо нет у меня никакой иной надежды, кроме той, что я на Тебя возлагаю. И с этой надеждой ныне возвращаюсь на родину». Итак, благой Раймунд пускается в путь. Носил он странническое одеяние и отличительные знаки, принятые у тех, кто возвращается от святого Гроба, например, красный крест на груди, а в руке ветвь, сорванная с пальмы, по которой он и получил прозвание Паломник. Некоторые полагают, что так звучала его фамилия – Пальмарий («Паломник»), но на этот счёт я не нашёл ясных свидетельств. Придя же в Пьячннцу, он, прежде чем отправиться к себе домой, пожелал навестить кафедральный собор и предстать пред преосвященным епископом со всеми упомянутыми знаками. Затем, поблагодарив Бога за полученные благодеяния и получив благословение от епископа, был радушно встречен у себя дома знакомыми и друзьями, собравшимися, чтобы его торжественно поздравить.
[18] Когда по возвращении Раймунда на родину истекло сколько-то дней, родичи начали внушать ему: «Раймунд, братец, если ты всё так же будешь продолжать холостую и одинокую жизнь, то захлопочешься, потому как некому смотреть за твоим хозяйством. Ну а мы могли бы тебе помочь советом, когда будешь выбирать жену. Ты учти ещё, что и женатые могут услужать Богу, поскольку брак-то Им самим установлен». Благой Раймунд позволил себя убедить. И было это попущено Божественной благостью, дабы слуга Божий испытал также и тяготы, которые переносят все, состоящие в браке (ср. 1 Кор. 7:28): необходимость руководить супругой, прокармливать и воспитывать детей, распоряжаться хозяйством. Женившись, он понял, что на одном наследстве не проживёшь с семьёй, и вернулся к тому ремеслу (башмачному, кажется), которому выучился по отцовскому приказанию. Впрочем, он взялся за дело настолько добросовестно, что без обмана, без скаредности мог прокормить и себя, и жену, и детей, и ещё было из чего раздавать щедрую милостыню бедным.
[19] Но ремесло его не нравилось ему, так как отвлекало внимание от духовных устремлений; поэтому он старался свободные часы, которые ему, обременённому трудом, удавалось улучить и, в особенности, праздничные дни проводить в беседах с иноками, отличающимися порядочностью и учёностью, ибо горел стремлением постигнуть закон Божий и священные науки. В коих предметах он так преуспел, что даже будучи лишён образования (однако не Божия дара мудрости) в очах служителей Церкви и монашествующих представал весьма сведущим. Более того, чтобы отвратить простецов (а особенно тех, кто занимался одним с ним ремеслом) от развязной болтовни и суетных забав, он выбирал по праздникам какую-нибудь мастерскую и с великой и пламенной любовью проповедовал товарищам истинное учение святого закона Божия, увещевал их исполнять на деле божественные предписания и, прежде всего, стремиться к добродетелям и избегать поводов ко греху.
[20] Спустя немного времени слава о превосходном Раймунде распространилась аж настолько, что по праздничным дням, едва узнав, в каком доме или мастерской он нынче вещает, туда собирались толпы и внимали его пламенным речам. Некоторые даже побуждали его проводить собрания в общественных местах, да и на самой площади. Но смиренный Божий слуга не соглашался на это, часто говоря, что это обязанность священников и учёных мужей, а он-де грамоте не обучен и может невзначай ошибаться. Итак, зная самого себя, он не соглашался на такого рода затеи, и всё же теми своими скромными домашними увещаниями он так повлиял на цеховых сотоварищей, что, подобно членам монашеского ордена, они обращались ни к кому иному, как только к благому Раймунду, своему отцу и духовному руководителю.
[21] В пример жизни и делам своим Божий слуга поставил себе святого Товию (Тов. 1:2-17): в быту крайне бережливый, в милостыни неистощимый, в постах, в молитве, в богослужениях неутомимый. Исповедался он часто и с истым сокрушением духа, а при святом приобщении проливал реки слёз. И хоть телом он в полную силу жил на земле, помыслы его устремлялись к небу. Одевался он обычно скромно. Супругу он просвещал и учил как дочь, любил как сестру, почитал как мать. Она родила ему нескольких сыновей, и каждого из них, омыв во священной купели, он по обыкновению своему посвящал Богу, всех благ Подателю, и говорил: «Господи, они несут на себе образ Твой; Ты меня одарил ими, и вот я эти создания Твои Тебе же и представляю: в руках Твоих их смерть и жизнь».
[22] А благостный Создатель всего, зная, что слуга Его не может всем сердцем отдаться устремлениям жизни духовной из-за супружеских уз, заботы о детях и тягот вынужденного труда, сжалился над ним и, изволив даровать ему отчасти свободу, в один год прибрал из сей жизни всех его сыновей. И хотя это родителя поначалу по причине природной любви несколько опечалило, однако вскоре, усмотрев в том волю Божию, он совершенно утешился, сказав вместе со святым Иовом: «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1:21) Теперь-то мне уж точно легче будет развязаться с мирскими заботами».
[23] Кончина детей полностью угасила в блаженном Раймунде все житейские страсти. И вот, желая себя полностью посвятить Богу, он начал уговаривать жену соблюдать взаимное воздержание, ибо уже подошло время, когда всю свою любовь им обоим подобает перенести на Бога и не заботиться больше о деторождении. Но она, не слишком приверженная небесному, довольно дерзко ответила: «Когда стану монашкой, тогда и буду разинув рот слушать твои наставления (Созвучие: cum monialis – tum monitis, «когда монашкой – тогда наставления»), а теперь, раз уж взял меня замуж, обращайся со мной как с женой, а не как с монахиней». Благоразумный слуга Божий, видя несовершенство и уязвимость жены, не пожелал чрезмерно давить на неё, а потому жили они и далее друг с другом в мире и безгрешно.
[24] И по Божию промыслу так случилось, что родился у них снова ещё один сын, и благой Раймунд увидел, что опять попал в неволю. Однажды, когда жены не было дома, он взял запелёнатого ребёнка прямо из колыбели на руки и отнёс в пьячентинскую церковь св. Бригиды (св. Бригитты Ирландской, 451-525 гг. – пам. 1 февраля), в которой, кстати, имел обычай выстаивать святую и божественную литургию перед образом распятия, и поднял принесённого малыша вверх, и так взмолился: «Господь мой и Спаситель, Ты принимаешь всех прибегающих к Тебе! Простри руку Твою, молю Тебя, и, как Ты пятерых моих сыновей в нежном возрасте привлёк к Себе, сделав их сонаследниками вечного блаженства, так изволь принять и этого моего сыночка, дарованного мне Тобой паче чаяния. Умоляю, Спаситель мой, устрой так, чтобы он не разлучился с братьями своими! Но если ж Ты определишь ему жить подольше, то я его уже ныне посвящаю целомудренному и чистому иноческому чину, к коему и сам желаю когда-нибудь причислиться». Свершив молитвы, он младенца тайком относит назад в колыбель, а супруге о сделанном не говорит ничего.
[25] После посвящения малыша кротчайшему Спасителю, в сердце Раймунду ещё глубже вошло желание соблюдать, насколько то от него зависит, постоянное воздержание, однако, сомневаясь, что жена согласится, он не желал её к тому побуждать. Но Господь Бог в своей премудрости открыл ему иной путь к осуществлению его намерения, попустив, чтобы поразившая женщину неизлечимая болезнь так угнетала её, что она оказалась никоим образом не способна к супружеской близости. Таким образом слуга Божий без обиды для жены, без греха стал причастником обета целомудрия. Недуг этот длился много дней и даже месяцев, не принося самому Раймунду ни малейшего вреда (по видимому, болезнь была заразная), однако он, стараясь утешить супругу, сострадательно повторял: «Это из-за меня, сестрица, приключилась с тобою эта болезнь. Лучше бы я ею заболел!». И всё же Господу Богу было угодно слугу Своего из неволи вывести и направить на дела более возвышенные и благодатные, а заодно освободить от мучений его жену, уже совершенно изнурённую чрезмерно затянувшимся недугом. И вот, Он позволил ей, хорошо подготовившись духом и смирив его подлинным терпением, преставиться из сей жизни. Теперь благой Раймунд, разрешившись от семейных уз, утвердился в своём намерении блюсти целомудрие и воздержание.
ГЛАВА III. Оставив всё, он пускается в священное странствие; получает от Христа приказ возвратиться и на родине целиком предаётся делам тем милосердия таким образом, как Он ему предписал.
[26] Когда слуга Божий увидел, что он теперь лишён отца, матери, супруги, детей (за исключением этого последнего сыночка), то решил стряхнуть с себя также заботу о текущих делах да и вообще все хлопоты. Он прекрасно понимал, что задержать его может только воспитание ребёнка, но по божественному внушению отправился к тестю, неся в руках малыша, коего протянув ему, сказал: «Тебе, дорогой и почтенный тесть, и тебе, тёща моя, сыночка этого, рождённого от меня и дочери вашей, отдаю и вверяю. Позаботьтесь, молю вас, о том, чтобы воспитать его правильно, обучить и наставить в добрых науках, чтобы вышел из него в итоге монах достойный и толковый, ибо для этого я и посвятил его Иисусу Христу благословенному. Все сбережения мои передаю в ваши руки. Расходуйте их на пользу моему и вашему сыну. Моё ж устремление и постановление в том, чтобы, отринув мир и все земные блага, обойти святилища, где почитаются мощи святых: прежде всего в Рим, потом к церкви св. Иакова в Галисии, ко св. Антонию да и по прочим святым местам. Сюда я больше не вернусь и впредь вы меня не увидите. Долго я не позволю себе нигде задерживаться, но буду всегда в пути и остаток жизни моей пройдёт в непрерывном странствии. Об одной уступке прошу я у Спасителя моего: чтобы довелось мне окончить течение жизни там, где было погребено Его святейшее Тело, рождённое от Пречистой Девы.
[27] Когда женины родители услыхали это, кинулись они оба в объятья ему и не без слёз ответили так: «Любимый зятюшка, ох и угодил же ты нам тем, что принёс сюда сыночка и вверяешь его нашей заботе! И раз у тебя дома нет никого, кто мог бы позаботиться о нём, то здесь он получит более надлежащее воспитание и наставление. Однако уж конечно никак не снести нам того, что ты вознамерился покинуть родину и по образу людей обделённых да пропащих, которым нигде нет покоя (ср. Мф. 8:20), бродить туда-сюда, проводя жизнь в лишениях. Это ведь будет и нам отнюдь не легко, и тебе позорно. Почему бы тебе не прийти и не зажить с нами вместе? Заботу о сыне предоставь нам, а сам предавайся исключительно своим благочестивым занятиям – этим ты нас как нельзя больше порадуешь. И чего ж это ты на родине-то своей, богатой столькими святыми реликвиями, не можешь послужить Творцу своему?» На это бл. Раймунд хоть и высказал душевную благодарность, но отказался последовать совету остаться на родине, сказав, что Господь Бог не для того вернул ему свободу, чтобы он оставался; что он вдохновлён на то свыше; и что пребывая вдалеке он больше принесёт пользы душам их, нежели оставаясь подле. Итак, через несколько дней, распорядившись всем имуществом, словно собирался вскоре умереть, он ушёл из Пьяченцы тайно, чтобы не встретился ему кто-нибудь, способный ему помешать (molestus); отлично понимая, что советы родных и мирских друзей не спасительны для души его.
[28] Удалившись от Пьяченцы, бл. Раймунд продолжал путь, пока не добрался до св. Иакова в Галисии, прося в дороге милостыню с великим терпением и смирением духа. Оттуда, отдав почести мощам святейшего апостола, он вернулся в Италию, свернув по дороге к святейшим мощам Магдалины (хранившимся по тогдашнему преданию в бургундском аббатстве Везле) и месту её сурового покаяния недалеко от Марселя (в пещерах Сен-Максимен-ла-Сент-Бом). Потом он поспешно пересёк Прованс и пошёл к мощам Трёх Марий (Мария мать Клеопова, Мария мать Иаковлева и Мария мать Заведеева) и святых Марфы и Лазаря (все – в местечке Сент-Мари-де-ла-Мер, т.е. «Святые Марии у моря» на Лазурном берегу). Затем он устремился к св. Антонию (в Сент-Антуан-л’Аббеи) и тотчас же к в. Бернарду (в Клерво). Вслед за этим войдя в Италию, он почтил все находящиеся там святые места и мощи, прежде всего – святого Августина в Тичино (ныне Швейцария) и Лейпциге. Сверх того он направился в Рим, проведя где несколько дней в посещениях священных останков Первоверховных апостолов, святейших мучеников и дев, задумал снова повидать Иерусалим и, наконец, дождаться в столь святом месте конца дней своих. Однако, дожидаясь возможности переправиться через море, он внезапно получил наставление от Спасителя нашего, как мы вскоре расскажем.
[29] Бл. Раймунд был тогда в Риме и по образу нищего странника ночевал под одним из портиков базилики св. Петра, когда благословенный Иисус Христос, явился ему, приняв облик паломника, как некогда двоим ученикам, державшим путь в Эммаус, и заговорил с ним так: «Слуга мой Раймунд, так отрадны мне были молитвы твои, что даже до сего часа я исполнял благочестивые твои паломнические устремления, чего ради освободил тебя от служения жене и детям. Ты посетил уже все святые места, что тебе были более всего по душе, и не осталось у тебя иного желания, кроме как возвратиться к Моему Святейшему Гробу. Не угоден Мне этот замысел, поскольку желаю Я, чтобы ты занялся вещами мне более отрадными и твоей душе более полезными – я говорю о делах милосердия. И не подумай, что в пору суда Я приму во внимание прежде всего паломничества и тот род подвигов благочестия [которым ты предавался], когда скажу Я: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф. 25:34-36). Итак, сын мой, отныне не блуждай по свету, но ступай обратно в свою родную Пьяченцу, где великое множество нищих, одиноких вдов, немощных и угнетённых разными несчастьями взыскуют Моего милосердия, а помощника нет (Пс. 21:12). Ты – пойдёшь, Я – буду с тобой, и благодать дам, с коей ты сможешь обратить богатых к пожертвованиям, враждующих – к миру, и, наконец, заплутавших – а прежде всего, блудных жёнок – к правым устоям жизни».
[30] Отвечал подавленным голосом верный слуга Божий: «Господи, не пригоден я для исполнения такого задания: человек я, как ни гляди, простой, неучёный, полный грехов. Не посылай меня, Господи, заклинаю Тебя, к согражданам моим: Ты же видишь, насколько они разделены враждой, насколько не ладят! Они не послушают меня; зря я буду трудиться – Ты знаешь их нравы! И потом, Господи, разве Ты сам не утверждал, что не бывает человек принят в отечестве своём? (ср. Мф. 13:57)». На что Избавитель ему: «Не от чего отчаиваться, Раймунд, ибо сердца людей в руке Моей (ср. Притч. 21:1), куда ни пожелаю, склоню их. Придам Я словам твоим такую силу, дух и благодать, такое благоразумие твоим приказаниям (gubernationi), что никто не сможет противоречить тебе (ср. Лк. 21:15).
[31] Итак, ты вернёшься в Пьяченцу и отселе ознаменуешь начало своих дел благочестия с того, что облачишься в одеяние небесного цвета длиной до середины голени, со свободными рукавами, без капюшона. На плече ты всегда и всюду будешь носить Крест Мой, во имя и силой которого будешь исполнять все дела благочестия. Твоими трудами я открою достойное обиталище (locus pius) для нуждающихся и странников; и сие, ознаменованное твоим именем, пребудет всегда на вечную память о своём основателе. Вставай, действуй, не сомневайся! Прочь из Рима, где ты тратишь время и силы, и вперёд, на родину! Я устрою, что тебя встретят как Моего слугу и вестника. Но прежде чем войти в свой город, ты, оденься указанным образом и, подняв на плечо Крест Мой, предстань епископу и поведай ему о том деле, которое ты постановил исполнить во имя Моё. Я же его склоню на благоволение тебе». После ж того, как бл. Раймунд уразумел замысел Спасителя своего, он выразил покорность Ему сими словами: «Ты – Господь мой, я – слуга Твой; да будет воля Твоя». И тогда небесное видение исчезло.
[32] Пустившись в обратный путь из Рима в Пьяченцу, бл. Раймунд добрался до деревни Таро, где облачился как было приказано и соорудил себе деревянный крест длиной локтя в два и точно такой же ширины. Голову он не покрывал ничем, кроме шляпы, носимой путниками, на плече у него был крест и огромная сума, в которую он складывал пожертвования, предназначенные для нищих. И вот, когда он в итоге вошёл в Пьяченцу, столь необычное зрелище поразило всех узревших, огромное число которых последовало за ним до самого кафедрального собора. Он же при этом ни заговорив ни с кем, ни на ничьи вопросы не ответив, но, скромно держа очи долу, направился к предстоятелю, и, испросив у того благословения, молвил: «Почтеннейший отче, в душе я имел намерения не возвращаться на родину, однако Спаситель мой уговорил меня вернуться и с твоего благоволения посвятить себя целиком поиску пожертвований – во имя Спасителя и Святейшего Креста Его – для нуждающихся, собиранию нищих странников, примирению враждующих. Однако ничего из этого я без вашего благого изволения не смогу. Итак, умоляю тебя, Почтеннейший отче, протяни мне руку помощи на исполнение столь святого, приказом и словом Христовым вменённого подвига, к коему, признаюсь, я совершенно непригоден».
[33] Почтеннейший предстоятель принял слугу Божия с превеликой радостью и молвил: «Да будет вовек благословен Спаситель наш, направивший тебя сюда! Я пособлю тебе и поддержу всеми способами, сколько смогу». Итак, выйдя от епископа, бл. Раймунд не пожелал нагрянуть во владения свои, словно бы он там всё ещё хозяин, ведь он уже прежде в обеспечение сынишки всё состояние своё препоручил родителям жены. Многие были готовы оказать ему гостеприимство, но ни к кому из них ему не было угодно обратиться. Однако тестя с тёщей он навестил, поприветствовав так: «Нищим ушёл и нищим – не по своей, но Спасителя воле – возвращаюсь; нищенскую жизнь хочу вести и нищим служить». Затем он посвятил их в свои замыслы. Они же, дабы не противостать воле Божией, не посмели его разубеждать.
[34] Рассудив, что для подобающего исполнения своего задания ему поначалу нужно какое-нибудь достойное (pio) и поместительное обиталище, он присмотрел здание близ канониката Двенадцати Апостолов, которое эти каноники ему и уступили. Оно было довольно обширным и после вложения пожертвований стало как нельзя более подходящим для оказания приюта нищим обоих полов, были ли они странниками или немощными. Итак, обустроившись, добрый Раймунд начал разыскивать по городу нуждающихся, которым либо врождённая стыдливость, либо недуг не позволяли просить милостыни. Должным образом разузнав о некоторых таковых, он совершенно открыто собирал в городе подаяние для них, шествуя с крестом на плече и надрывно восклицал: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут! (Мф. 5:7) Горе вам, жадные богачи, ибо изречён будет над вами высший приговор! (ср. Лк. 6:24)» Притом, что добрых и щедрых его слова ободряли, а жадных и жестокосердных ужасали, так или иначе от тех и других он получал обильные пожертвования. Однако он не принимал ничего, кроме даруемого добровольно, поскольку хотел, чтобы они от щедрот своих получили воздаяние. Потом, доставив собранное домой, он соразмерно распределял деньги на нищих, немощных и стыдливых, оставляя себе самому ничтожную часть.
[35] Как-то сбежалась к нему толпа попрошаек, вымаливающих часть собранных им пожертвований, а добрый слуга Божий молвил им: «Идите и, как привыкли, сами открыто просите, ведь вы не больны и срама не ведаете». Заголосили они возмущённо: «Так просим же мы, да не получаем ничего!» Как услыхал это бл. Раймунд, вспылил любовью, сиречь [и проникся жалостью к нищим] и против жестокосердия имущих возмутился. И, подхватив на плечо Святой Крест и приказав несчастным следовать за собою, пошёл перекрёстками, восклицая: «Помогите, помогите! Христиане бессердечные и жестокосердные, я-то от голода умираю, пока вы роскошествуете!» Горожане, потрясённые этим воплем, а прежде всего женщины, кто окна распахнув, кто двери, высыпали на улицу, заговорили: «Заходи, Раймунд, заходи, поешь, не мучайся так!» А он, шагая дальше, отвечал: «Не один у меня рот – который, кстати, как по мне, так пускай бы себе попостился, – но столько у меня ртов, сколько вы здесь видите, томятся голодом! Заклинаю же вас Святым сим Крестом, смилосердитесь над нищими Иисус Христовыми!» Сие говоря, он поднимал Благословенный Крест в воздух. Узрев таковую любовь слуги Божия, все прониклись жалостью и несчастное стадо побирушек радушно облагодетельствовали. А добрая слава блаженного Раймунда вскоре так разрослась, что все обездоленные, немощные, нищие, как тайные, так и явные, считали его себе за отца и защитника. И многие благочестивцы, оставив свои жилища, переселялись к нему, чтобы в столь святое служение вложить также свой труд, помогая и в сборе пожертвований, и [в собирании] больных, и, паче всего, в оказании приюта странникам.
[36] Кроме того, бл. Раймунд, понимая, что следует позаботиться не только об оказании милосердия, но помимо этого так разместить в приюте мужчин и женщин, чтобы не дать явиться поводу ни ссорам, ни греху, ни сраму; постановил отделить обиталища одного пола от другого (has ab illis), что и сделал, определив женщинам особое жилище, красивее, но притом и более закрытое, однако поблизости от канониката Двенадцати апостолов. И сюда он принимал не только женщин-странниц, но также и городских нищенок, лишённых всех средств. И даже таковых, что выходили из постыдных притонов – если ему удавалось побудить их к покаянию за грехи, и они выказывали желали далее вести чистую жизнь – бл. Раймунд, не колеблясь, принимал и, чтобы исправить их примером выдающейся непорочности, вверял опеке самых целомудренных дам.
[37] Затем, когда проходило столько времени, сколько, по его рассуждению, требовалось, он спрашивал их, какой бы они предпочли бы избрать род жизни. Некоторые отвечали, что им для большей уверенности в прочности предпринятой ими достойной жизни видится лучшим замужнее состояние. Обеспечивая их пожелание, он собирал для них приданое у порядочных людей. Иные заявляли, что хотели бы совершенствоваться в целомудренной жизни, которую уже вели; и он заботился об их приёме в достойные затворнические монастыри, отлично понимая, как было бы трудно сохранить неослабным таковую добродетель в миру, тем более им, кому до недавнего было присуще бесстыдство. Бывали также и такие, что готовы были, отбросив замыслы о чистоте, впасть в прежние гнусности, но превосходный слуга Божий сразу подмечал это и в самых ласковых (humanissimis) выражениях укорял их и с великим воодушевлением увещевал к скромности, говоря: «Задумайтесь, дочки, в каком бы вы оказались жалком положении, если бы вернулись к гадостям: вы бы честь свою окончательно опорочили (prostituitis), погубили бы души свои, стали бы невольницами бесславных людей и умерли бы в итоге плачевно. Заклинаю вас, дочки, Святейшим этим Крестом, Девой Чистейшей, Тем, кто ради вас пошёл на смерть, – Иисусом Христом, смилуйтесь над душами своими и не предайте забвению столь великого Его благодеяния». Одни уступали столь пламенным увещеваниям, иные же, напротив, ожесточались; сих, впрочем, он тайно изгонял, дабы они не смогли заразить более порядочных прилипчивым примером бесстыдства.
ГЛАВА IV. Его милость ко вдовам и сиротам, к враждующим, к ЗАКЛЮЧЁННЫМ, к одиноким больным и подкидышам – и святейшая кончина его.
[38] Неподдельная святость бл. Раймунда достигла такой известности, что бедные вдовы, сироты и прочие, несправедливо обиженные кем-нибудь и не сумевшие добиться правды у судей и вельмож, прибегали к нему как к общему родителю всех несчастных и защитнику, восклицая: «Слуга Божий, помоги нам! Ибо не хватает на оплату издержек по тяжбе и потому не можем мы соперничать с противниками (adversariis) в суде». При сообщениях о таковых обидах Раймунд, словно ещё один Илия, воспламенившись духом, так привечал жалобщиков: «Вспомните, чада, что блаженны те, кто ради любви Христовой переносит преследования (adversa) (ср. Мф. 5:11). Итак, соберитесь с духом и запаситесь надеждой: а помощь вам от меня не убудет». Сказав это, он простирался перед Святейшим Крестом и молился примерно так: «Ты знаешь, Господи, что нищий покинут на Тебя; Ты пообещал, что будешь ему помощником (ср. Пс. 71:12); итак, молю Тебя, Избавитель мой, ради Святейшего Креста, дай мне сил вдоволь, чтобы нищих Твоих защитить от судей неправедных!»
[39] Затем, встав с молитвы, возложив на плечо крест, всем сердцем восхищенный к Богу, он направлялся в судилище, где, держа крест в руке, такую речь держал перед неправедными судьями: «Любите и соблюдайте справедливость к неимущим, о судьи земли (ср. Прем. 1:1)! Помните, что каким судом судите, таковым и вы будете судимы (Мф. 7:2) Тем, Кто за вас дух испустил на кресте! Помните, после сей жизни, не вам предстоит судить, а вас!» А святость столь славной жизни его придавала словам этим силы и веса, что как вельможи, так и городской голова, слушали его преохотно, и того добивался он обращениями своими (auditus), что множество дел они решали по его совету. Мало того, если с городу затруднение приключалось или опасность, они же советовались с бл. Раймундом, словно с пророком, и часто выносили решение о том, что должно сделать, по его суждению.
[40] Мир, без которого, как он знал, ничего уберечь невозможно, бл. Раймунд ценил так высоко, что, стоило ему заметить среди кого-нибудь хоть признак раздора и ненависти, он успокаивался не раньше, чем приводил их к согласию, произнося обычно сие слово: «Неужто вам неведомо, чада, что сам Бог Сын сошёл с небес и жизнь положил на сем прежёстком кресте, чтобы человека примирить с Богом? (ср. Рим. 5:10) Тогда отчего ж вы намеренно враждебны друг к другу? В ком вражда, те нисколько не имеют покоя, постоянно тревожимы опасностями, строят обоюдные козни, лишаются благодати Спасителевой, ведь Он предписал им любить друг друга (Ин. 13:34 и далее)». Побуждаемые столь праведными увещаниями, многие представляли доброму Раймунду причины своих раздоров на рассмотрение, а он, наделённый даром благоразумного совета, приводил их к взаимному согласию.
[41] Фракции и партии (Наверняка, гвельфов и гибеллинов), которые, как он видел, повсеместно раздробляли и рассекали его город, он совершенно не мог терпеть и, дабы предотвратить их, предавался усердным молитвам Боги и не скупился на усилия, убеждая почтеннейшего предстоятеля так: «Неужто не видишь, отче, что овцы твои готовы рассеяться? (ср. Мф. 26:31) Действуй же, прояви себя добрым пастырем, возврати их, сгони воедино, да будет только одно стадо (ср. Ин. 10:16) и един поистине город!» На что молвил ему почтеннейший епископ: «Рана, сын мой, неисцелима. Согласие оное во власти лишь Бога Всемогущего». Тогда же добрый Раймунд, замечая в общественных местах, как эти треклятые фракции шумят и орут друг на друга, начинал, взвалив крест на себя, слёзно вопить: «Горе тебе, мятежная Пьяченца! (ср. Мф. 11:21) Уже уготовал тебе Бог бич, коим поразит тебя! Разграблена ты будешь и сожжена; ты богатств своих, ты жизни лишишься; ибо ты – тело разъятое, и Бога не чтишь!» И истинность предсказания слуги Божия пьячентинцы после кончины его испытали на собственном опыте.
[42] Однако и во времена бл. Раймунда не только домашние распри раздирали Пьяченцу, но также и на внешние войны города вооружались и выводили друг на друга войска ко взаимному истреблению, что прежде всего творили против пьячентинцев кремонцы. И вот, едва обнаружив, где собрались таковые войска, он, покидая Пьяченцу, немедля устремлялся туда, вооружившись Святейшим Крестом и, обходя обе армии, восклицал слёзным голосом: «Воззрите, братья, на Того, Кто, чтобы вы не умирали, сам не отказался умереть! Почему же поспешаете убийство ближним чинить и самим ему подвергаться – и всё ради преходящих благ да обид в делах мимолётных? Ну же, вспомните, что вы – христиане, и подражайте Спасителю вашему! Простите, простите и помиритесь! Раз уж вы говорите, что я – справедливейший посредник, то вверьте мне целиком дело ваше!» Таким образом, перебегая от этого войска к тому, он добивался согласия, но, хотя воеводы пьячентинцев не имели ничего против [его увещаний], кремонцы подчас отгоняли слугу Божия угрозами и побоями.
[43] Сносил он это терпеливо, но и умеренно пенял, говоря: «За то, что я взыскую мира, вы мне отплачиваете поношениями, однако Избавитель мой рассудит дело между мной и вами! (ср. 1 Цар. 24:16)» Кремонцы, ещё сильнее рассвирепев от таковых речей, чтобы он больше не досаждал им, уволокли его в Кремону и затолкали в темницу. А там Раймунд возносил вопли к небу, которые не могли не услышать проходившие там. И восклицал он: «Спаситель мой, вверяю Тебе Твоих нищих, ибо боюсь, как бы не погибли они от голода, пока я содержусь здесь в оковах. Что до меня, то я, право, готов не только тягостное таковое заточение, но и смерть претерпеть, только бы расположил ты к миру души обоих этих враждующих народов. Прости кремонцам, Господи, бросившим меня в это узилище, ибо не знают они, что им на благо (ср. Лк. 19:44; Лк. 23:34)!» Едва кремонские граждане услыхали это, как, уразумев несравненную святость бл. Раймунда, добровольно позаботились о том, чтобы возвратить его к своим, и умоляли извинить за нанесённые обиды, страшась неминуемой кары Божией. Притом ужас перед судом Божиим засел в тех, кто заключил его в темницу, до того, что, даже когда бл. Раймунд уже окончил жизнь свою, они посещали гробницу его, вымаливая прощение, ибо мёртвого боялись его более, чем живого, не забывая, что дивен и страшен Бог во святых Своих (ср. Пс. 67:36 и там же в пер. П. Юнгерова).
[44] А сколько ещё раз случалось с бл. Раймундом, что, видя, как множества всадников уже готовы выступить на троянских играх (или другого рода гладиаторских боях, при которых отнюдь не редки свары, ранения, человекоубийство) (Имеются в виду турниры, причём даётся аллюзия на ритуальные поединки после похорон Патрокла. – см. Илиада, XXXIII. 707-737), сам будучи чужд этих зрелищных соревнований, в великое приходил волнение духа и так отговаривал их: «Не угодно Спасителю нашему, чтобы вы предавались безудержным, звероподобным играм, вызывающим ярость, но – достойным, мирным, любезным (civilibus) развлечениям для восстановления душевных сил. И не угодно Ему, чтобы кто-нибудь подвергал свою жизнь опасности из жажды суетной славы, но или ради спасения родины, или по воле закона Божия. Итак, если кого-нибудь из вас касается любовь Спасителя вашего и забота о спасении душ и тел ваших, то немедля оставьте столь пагубные состязания!» Так говорил он, но поскольку сборище состояло почти сплошь из юнцов, коих и горячая кровь будоражила, и жажда славы, то тщетны были его наставления. Тогда он мчался к почтеннейшему епископу и городским властям, и уходил от них не раньше, чем ему удавалось привести их с собой на ристалище, и при вмешательстве таковых особ прервать и разогнать турнир (ludum), мало при этом заботясь, что это придётся не по нраву ветреной и безрассудной молодёжи, лишь бы отвратить их от греха против Бога да от случая ко греху.
[45] Кроме того, бл. Раймунд усердно навещал заключённых, принося с собой, что ему удавалось собрать пригодного на излечение тел сих несчастных, дабы тем подготовить их и к лечению душ, которое – конечно, после того, как они уже восстанавливали свои силы, – он доставлял им в сих словах: «Чада мои, конец сей жизни не одинаков для всех: один умирает в постели, на войне другой, иной в море, иной в пустыне; этот – смертью добровольной, тот – насильственной; так не отбрасывайте надежды и душ ваших. Не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать (Лк. 12:4); но, как молвит Избавитель мой, на сем прежёстком древе за вас принесённый в жертву, бойтесь того, кто, по убиении, может ввергнуть в геенну: ей, говорю вам, того бойтесь (там же). Решитесь, чада, на будущее жизнь и нравы переменить, возложите крепкое упование на милость Спасителя, ну а я не допущу, чтобы остались вы в небрежении – чем смогу помогу».
[46] В его речах, проистекающих из горячайшего пыла его сердца, была такая сила, что не находилось ни одного столь закосневшего духом в злодействе (flagitiis) преступника, кто не обратился бы к доброте (pietatem) и терпению. И когда Раймунд по Божию вдохновению уразумевал, что покаяние их искренно, а благое намерение прочно, и что в будущем они смогли бы послужить народу Божию и славными примерами, и святыми делами, настаивал перед судьями и градоначальниками на их освобождении, говоря: «Господин судья, я породил сына духовного, который республике христианской принесёт много пользы. Молю Крестом сим Святейшим, который Сын Пречистой Девы украсил смертью Своей, дабы даровать нам жизнь истинную; молю – уступить его мне! Только позволь мне действовать; ручаюсь, раскаиваться не придётся; он воистину будет всему сему городу утешением!» Судьи, тронутые, как дивной святостью мужа, так и гласом Божиим, глаголющим чрез него, без труда соглашались с прошением. А многие из освобождённых таким образом, укрепившись в добродетели, задумывались над опасностями мирской жизни и, вняв увещаниям бл. Раймунда, принимали иноческий чин в каноникате Двенадцати апостолов и верно служили там Богу.
[47] Впрочем, если бы мы попытались перечислить порознь добродетели бл. Раймунда, все труды его да благие (pietatis) дела, то не хватило бы и целого года. Поэтому я счёл достаточным лишь вкратце коснуться их, как ради славы Божией и святого Его, так и ради примера тем, кто ныне живёт и кто жить будет после. Не говорю уж о том, скольких он подбирал внебрачных детей, тайно подброшенных там и сям; как он приносил их в приют свой, спеша спасти от жалкой гибели – часто двоих одновременно, по одному в каждой руке, содрогаясь от сострадательного плача – заботливо вскармливал. Скольких больных, а прежде всего иноземцев и странников, оставленных посреди улицы без всяких средств, он перетаскал на своих плечах! Сие, повторюсь, опускаю, чтобы приступить к описанию достохвального и блаженнейшего исхода его жития.
[48] Когда же настало предопределённое Божественной благостью время положить конец трудам и тяготам слуги Божия и щедро воздать ему, внезапно поразила его чрезвычайно сильная лихорадка. Поскольку с каждым днём она становилась всё тяжелее, блаженный смекнул, что преставление его не за горами. Итак, он просит уделить ему последние таинства и тут же получает их из рук достойных священников. Укреплённый таким образом, он препоручает все заботы и попечения о своём приюте сподвижникам, которые непрерывно в течение двадцати двух лет преданно помогали ему в благих делах и заботе о нищих Христовых, и так им, пришедшим к нему в комнату, молвит: «Братья мои и сподвижники по благим трудам, поставьте Крест мой Святейший пред глазами моими и послушайте меня. Прежде всего, благодарю Тебя, Спаситель мой, и тебя, Святейший Крест, за то, что уже вижу я приближение долгожданного конца странствия моего и течения многотрудной жизни моей; затем и вас, о верные товарищи, столько сотворившие и перенесшие вместе со мной ради окормления и защиты тех, кого я родил в Духе любви – нищих. Но ныне (о чём заклинаю вас Святейшим сим Крестом, на который я вовек возложил всю надежду) не охладейте и не устрашитесь тяжести предпринятых трудов. Оставляю вам обитель сию, а вас вместо себя поставляю, вверяя вам вместе с тем моих бедняков и сей Святейший Крест – на него возложите упование ваше, да не убудет у вас ничего из святых устремлений. Уже немного и я вернусь к Избавителю моему, от Которого надеюсь обрести вечную награду, полагаясь не на какие-то свои заслуги, но на Его безграничную благость».
[49] Обливаясь слезами от столь печального сообщения, верные соратники молвят: «Отче святой, не оставляй нас, несчастных, ведь мы без тебя – ничто. Одними лишь нашими силами, сколько бы мы ни прилагали трудов, долго столь святое дело не продержится. Ты – вождь, ты – опора, ты – наш совет. Отче святой, не покидай нищих своих! Видишь, какие нынче пошли люди – бесстыжие, жестокосердые, строптивые; едва тебя не станет, нас без разбору выдворят прочь, а нищих твоих разгонят. Взволновала бл. Раймунда речь сия, и потому он добавил: «Заклинаю, не терзайте мне душу перед желанным концом! Мужайтесь, ведь я победил мир (ср. Ин. 16:33), как бы ни был он свиреп; и не сомневайтесь, что и для вас, и для бедняков моих я после кончины буду полезнее, чем если бы остался я жив; так чтобы вы смогли их не только приличнее обеспечивать, но даже с избытком». Сей ответ, словно божественное прорицание, утешил дорогих ему товарищей, хотя всё же скорбели они о разлуке со столь дорогим им отцом прегорестно.
[50] Бл. Раймунд уже испустил было дух, как пришла ему на ум мысль о его сыне, находившемся там рядом. «Сынок, – молвил он, – подойди-ка сюда! Дай мне руку твою и причитающийся отцу поцелуй. Теперь обещай сделать то, что я скажу тебе. Тот послушался и с глазами, полными слёз, расцеловал отца. Затем сказал бл. Раймунд: «Если ты хочешь, чтобы я умер довольным, отрекись от мира и прими иночество, коему я тебя некогда, подняв из колыбели, посвятил пред ликом Спасителя моего в церкви св. Бригиды. Часто я тебе о том уж напоминал, да ты пока моё пожелание не исполнил. Не откладывай больше, сын мой. Задумайся: сего мира образ проходит (ср. 1 Кор. 7:31), а смерть приближается бодрым шагом. На утехи и на богатства мирские не полагайся, а помышляй, что те ими обилуют, кто добровольно следуют нищете, а жадные богачи – вот сущие побирушки. Сын мой, благослови тебя Господь мой, а ты закрой глаза мои». Закончив слово, он обратил совершенно безмятежное лицо ко Святейшему Кресту и молвил: «В руки Твои (Лк. 23:46), во имя Твоё, силой Твоей перехожу из этого мира ко Спасителю и Творцу моему». Так отошла, уводимая святыми ангелами святейшая его душа.
[51] Сын, едва это заметив, падает на колени, с высочайшим почтением закрывает блаженному своему отцу глаза; прочие же, что были рядом, сподвижники с равным почтением простираются, лобызают святые останки, которые источают благоухание – и не земное какое-нибудь, но небесное. После того, повергнувшись в плач, восклицают: «Ох мы несчастные, как же нам теперь без отца-то жить?! Помни, о святая душа, слуг твоих, помни, верный, как обещал!» Такова была счастливая оная кончина блаженного Раймунда Паломника Пьячентинского в год тысяча двухсотый июля двадцать седьмого дня, а в лето жизни его шестидесятое.
ГЛАВА V. ЧЕСТВОВАНИЕ ПОКОЙНОГО И ПОХОРОНЫ. ОБРАЩЕНИЕ ГЕРАРДА. СТЕЧЕНИЕ НАРОДА К МОГИЛЕ. ПРЕЧАСТЫЕ ЧУДЕСА
[52] Едва отошла его святейшая душа, как про городу распространилась молва, что бл. Раймунд преставился из сей жизни. Тут же к его жилищу сбегаются первые мужи города, знать, почтенные дамы – не чтоб оплакивать, но чтобы почтить покойного и вверить себя слуге Божию, который в их очах уже был блажен и величайшее стяжал перед Избавителем дерзновение. Дивное, уму непостижимое дело было видеть, как князи города, графы, знать припадают к останкам Беднячка. Все, охваченные невероятным благочестием, состязались между собой: этот, чтобы руки коснуться, тот – ногу облобызать, иной – раздобыть обрезок одежды. И это стечение народа длилось целых три дня, пока городские власти наконец не постановили соорудить драгоценную гробницу и поместить её в каноникате Двенадцати апостолов, на месте, однако, почётном, куда к слуге Божию на поклон и моление смогли бы приходить верные. Ведь они не сомневались, что Творец наш по заступничеству слуги Своего (как и на самом деле случилось) просияет небывалыми знамениями.
[53] А прежде чем тело было вынесено, достойное сострадания зрелище явили нищие из его приюта и домашние воспитанники обоих полов. Ибо они жалостно стенали и со сложенными ладонями проливали слёзы перед святыми останками, выкликая: «О святой отче! О пастырь и управитель наш! Что нам-то убогим делать? Кто накормит, кто добру научит? Не оставляй, святой отче, памятования о нас и заботы, ибо, кроме тебя одного никакой нет нам надежды! К ним присоединились женщины, что были некогда приведены им к достойной жизни, из которых потом часть устроилась в браке, часть (как мы выше упоминали) причлась к монахиням; они бросались наземь, простершись, в таковом душевном волнении, что не в силах оказывались воздать честь памяти отца своего, и в нестерпимой скорби от того, что не позволено было им остаться – хотя бы на бдение и похороны – в той обители, где предстояло быть погребенным его святым мощам (depositum).
[54] Наконец, после подготовки всего, что требовалось для таковых похорон, прибыл почтеннейший епископ со всем клиром и святейшие останки с величайшей торжественностью перенёс в уже упомянутый каноникат и так разместил их там, чтобы любому было угодно, согнув колени, почтить его священное погребение. По совершении подобающего таковым похоронам богослужения явился пред очи почтеннейшего настоятеля и почтенного приора канониката сын блаженного, который на виду у всего клира и первых лиц города, опустившись на колени долу, молвил: «Почтеннейший отче, пора исполнить обещание, данное блаженному отцу моему (хотя пороки мои изобличают моё недостоинство зваться сыном его), а потому я прошу хабита иноческого и молю принять меня в каноникат сей святой, а вместе с тем и в хранители гробницы отчей. Сие есть единственное устремление моё, дабы заступничеством его достичь мне когда-нибудь блаженства вечного. Оба уважили его просьбу: ибо и в иноческое одеяние он был облачён, и назначен хранителем святых мощей, и имя ему – как мы сказали в введении – было наречено брат Герард. Он и есть тот, по настоятельнейшим просьбам кого, я принялся за составление и написание сего повествования (Legendam), столь неуклюжего и совершенно несообразного той святости, что просияла в бл. Раймунде.
[55] После того, как в уже упомянутом каноникате были размещены, как мы только что рассказали, святые останки, стеклась туда огромная толпа христиан, как из числа горожан, так и из приезжих, молящих иль о болезнях, иль об иных своих бедах; и не было недостатка в бесспорнейших чудесах, коими Бог являл святость слуги Своего. И совершенно изумительно было множество вещиц, монеток, статуэток, которые каждый ежедневно приносил туда как пожертвование – до того, что, видя это, управители города решили отобрать надёжных мужей, а прежде всего, дорогих бл. Раймунду товарищей, коих обязали эти приношения расходовать на поддержание нищих в его странноприимном доме, что и было сделано. А они были так многочисленны и обильны, что их одних хватало на эти нужды. Тогда-то и вспомнили, как бл. Раймунд недавно предсказывал, что нищим своим он доставит больше выгоды мёртвый, чем живой.
[56] Затем спустя несколько дней, городские власти, озаботившись тем, чтобы там не иссякло благочестие и обилие даров, постановили учреждённый им странноприимный дом наименовать Госпиталем св. Раймунда (каковое название ему сохранилось и поныне), чтобы, значит, и нищим угодить, назначив им покровителя и защитника; и чтобы память о слуге Божием пребыла вовек. Потом к его погребению устремились кремонцы в немалом количестве, те, что, как сказано было прежде, слугу Божия, призывавшего их к миру, покарали бранью, избиениями, темницей. Они, немедля доставив щедрые подношения и бия себя в грудь, просили прощения, чрезвычайно страшась, как бы не призвал на них блаженный карающую десницу Божию, изрекши: «Отмсти, Господи, за обиды и притеснения слуги Твоего!»
[57] Притом столь многочисленны и удивительны были знамения и чудеса, кои по заступничеству слуги Своего Раймунда Бог могуществом своим проявил в исцелении болящих, освобождении бесноватых, спасении бедствующих на море, на реках, на войне, в темницах, в пути и в разных, одним словом, несчастьях, коим подвержена сия жизнь, что все их изложить не в силах было бы и превосходное чьё-нибудь мастерство (industria), не говоря уже о моём. Итак, думаю, довольно будет упомянуть из многого малое, как в удостоверение святости бл. Раймунда, так и на поддержку и отраду благочестия верных, чтобы и у них было основание возвещать потомкам своим святость слуги Божия и убеждать их в ней. И хотелось бы, чтобы знали все, кто ознакомится с этим повествованием, что я здесь не записал ни одного чуда, которое предварительно бы мне не засвидетельствовали под присягой почтенные и достойные доверия люди.
[58] На границе Италии, в краях, именуемых Пьемонтом, жил некий немец по имени Огерий, который в праздник Рождества Господня угощался варёной капустой с говядиной. И так не повезло ему, что в овощи незаметно подмешался какой-то осколок кости. А он пожирал всё с такой жадностью, что вместе с капустой проглотил и ту кость. Она опустилась до груди и там застряла. В течение многих дней он жестоко мучился, а врачи не понимали причины болезни. Между тем, пока он страдал от этих болей, случилось так, что сюда, в Пьяченцу, приехал один из его земляков, посетил гробницу бл. Раймунда и видел изумительные чудеса. Возвратившись затем в Пьемонт, он перечислил что видал да слыхал о свершениях бл. Раймунда уже упомянутому Огерию, который немедля принял обет, торжественно обязавшись, если только станет здоров, то отправится в Пьяченцу и не без благодарственного дара посетит могилу блаженного. Едва он пообещал это, как тут же изрыгнул упомянутую кость в ладонь и, принеся её сюда, после должного чествования священной гробницы предъявил, повелел подвесить её наверху (над могилой) в подтверждение столь знаменательного чуда.
[59] В графстве Лаванья епархии Генуэзской женщина, чью мать звали Софией, а отца – Гуго, была одержима злым бесом, ради изгнания коего родители свели её к экзорцистам. Но они ничего не смогли от неё добиться, кроме того, что враг адский крикнул: «Раймунд легко изгонит!», а на вопрос, кто таков оный Раймунд, и где живёт, ответствовал: «Новый в Пьяченце блаженный!» Уразумев, куда им нужно, родители незамедлительно с огромными трудами отвезли дочь к славному погребению, едва коснувшись которого бес начал вопить так: «Раймунд, Раймунд, будь же ты проклят за то, что гонишь меня отсюда!» И так отпустил на волю ту, которую прежде столь сильно мучил.
[60] В том же графстве у знатного человека Бернард де ла Торре и его жены Геласии была дочь по имени Мабилина, у которой так стянулись все жилы, что на два года она совершенно лишилась способности владеть членами и сама не могла ни подняться, ни стать на ноги прямо. Затем вдруг случилось так, что её мать проведала, каким образом бл. Раймунд привёл в себя бесноватую, о которой мы только что сказали. И вот, она дала обет поставить при могиле его восковое изваяние за дочь свою, если обретёт просимое. На пятый день после того дочь её почувствовала себя настолько здоровой и сильной, что поднялась, встала и пошла, будто никогда ни парализована не была, ни обездвижена. Мать же исполнила что обещала, принеся достойный и сообразный её состоянию дар.
[61] Одна женщина из Тичино по имени Берта, известная всему городу, по Божию попущению была одержима бесами, которые, овладев её телом, часто покрикивали; один так: «Я – Тралин!», другой: «А я – Капиций!», иной, наконец: «Ну а я Каринций!» Несчастная так мучилась из-за них, что порой казалась покойницей, не подавая никаких признаков сознания и совершенно не двигаясь. Доходило до того, что ей совали под ногти щепочки и иголки, а она не чувствовала; даже жидким горячим воском ей капали на лицо, а они при этом не двигалась. То начинала она бушевать, что требовалось двое отменно крепких юношей, дабы удержать её; то подбрасывали её бесы на шесть локтей в высоту, а потом давали ей рухнуть наподобие трупа; то надували её так, что она надувалась по образу бочки.
[62] К ней захаживали иные грамотные люди, которые произносили над ней некую молитву (versus), называвшуюся молитвой св. Маврикия, ибо в том время верили, что если эту молитву пропеть, то она может изгнать бесов из занятого ими тела; да нередко это и удавалось. Она же, с грехом пополам умея грамоте, кое-как повторяла за ними при пении молитвы, но без малейшего успеха. Также её водила сестра и разные соседки по разным церквам и монастырям, особливо же к мощам чтимых святых, но и там она не обрела того, на что надеялась. Ибо Божий промысел уготовал сие чудо бл. Раймунду, дабы его слава отселе воссияла и сущим далече. Итак, была она, наконец, не без приложения изрядной силы подведена к могиле его, где едва наклонилась, чтобы стать на колени, как залаяли бесы по-собачьи и закричали: «Проклятый Раймунд! Мы уходим в злоименное место!» Так тело женщины сей по заступничеству блаженного нашего совершенно очистилось от дьявольской мерзости и стало оттоле достойным обиталищем.
[63] В графстве Пьячентинском, в деревне, именуемой Рипа, некий Джиральдо Витали, как звали его на народном наречии, страдал грыжей, так что его внутренности выпучило и они провисли наподобие мешка, не позволяя ему ни ходить, ни выполнять какую-нибудь работу. Жена уговаривала его, дав обет, прибегнуть к бл. Раймунду, а он отказывался это делать и всё никак не давал себя убедить, что Раймунд – святой. Тогда жена с чистейшей верой сделала что смогла – дала обет вместо мужа и, впрочем тайно, чтобы муж никак не заметил, пообещала, значит, принести свечу на его могилу и сколько-то денег, и отслужить мессу (Sacrum) в благодарность за исцеление. Произнеся сей обет, она умоляет мужа, чтобы он изволил хотя бы сопроводить её к могиле святого. Он послушался, отнюдь не ожидая, впрочем, ничего хорошего. Однако вера и упование жены были таковы, что, когда, придя в церковь, муж её смиренно склонил колени, тут же почувствовал себя лучше, и внутренности его вернулись на положенное место. А через несколько дней он поправился настолько, что мог перенести усилия какой угодно работы. Тогда-то жена и поведала ему о данном обете, а он, услышав о том, подтвердил его и, почитая в дальнейшем святого с особым благоговением, ежегодно передавал в приют для нищих два модия вина, что с тех пор поставлялось постоянно, и смотрителям приюта для нищих (ptochotrophii) больше не приходилось обхаживать подателей, выпрашивая его.
[64] Венецианка по имени Мария тридцать лет была так согбенна – или, попросту говоря, горбата, – что не могла ни ходить без клюки, ни поднять головы, если надобилось поглядеть на небо, но держала её долу, что твой зверёк четвероногий. Как прослышала она о чудесах бл. Раймунда, так, одолевая тяжкую немочь, пришла на его могилу, где и молилась со слезами да поклонами об исцелении себя, несчастной – и домолилась-таки до того, что, оставив там во свидетельство чуда свой костыль, домой возвратилась прямая без какой-либо поддержки. Те, что знали её, видя такое, возвеличили Бога во святом Его.
[65] В окрестностях Ахена (Aquensi) некий муж, имя коему было Ломелль, так тяжко хворал грыжей, что внутренности ему приходилось удерживать железным поясом. Однако и он, проведав о преславных чудесах бл. Раймунда, дал обет, если поправится, пойти к гробнице блаженного пеши. Как только обетовал, сразу же и обрёл просимое, и чтобы знамение было совсем несомнительным, железный пояс тот спал с него и, грянув наземь, распался на многие части. Дивное это событие наблюдала его жена, которая уже целый год была пригвождена к постели из-за скрученных жил и членов. Тогда и она немедля пообещала вместе с мужем отправиться в путь к священному погребению, и к ней возвратилось здоровье. Итак вдвоём вместе они пришли сюда, принеся соразмерные своим возможностям обетные дары во свидетельство обоих чудес.
Что ж, пускай описание хотя бы нескольких этих чудес послужит подтверждению добродетелей и заслуг бл. Раймунда, ибо иные, широко известные во всей Ломбардии, не под силу ни моему косноязычию перечислить, ни в памяти удержать, ни, наконец, рукой да пером описать. Поскольку же это мои способности превосходит, то полагаю я прочее оставить более красноречивым рассказчикам, из коих я наименьший.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Жалкую эту книжицу я надиктовал и написал ради вас, братья дражайшие. Вы же её такую, какая уж получилась, примите снисходительно и с тем молите отца нашего и слугу Божия, да предстательтвует за нас и весь город у Иисуса Христа благословенного, Коему честь и слава с Отцом и Святым Духом во веки веков Аминь.
Заканчивается рассказ о житии и чудесах бл. Раймунда Паломника Пьячентинского, составленный и изложенный магистром Руфином, каноником общины Двенадцати апостолов в год спасения нашего тысяча двести двенадцатый.
Перевод: Константин Чарухин
Корректор: Карина Кейан
ПОДДЕРЖАТЬ ПЕРЕВОДЧИКА:
PayPal.Me/ConstantinCharukhin
или
Счёт в евро: PL44102043910000660202252468
Счёт в долл. США: PL49102043910000640202252476
Получатель: CONSTANTIN CHARUKHIN
Банк: BPKOPLPW