Автор: Библия – величайшее произведение искусства,
содержащее в себе высочайший на земле жизненный идеал. [1]
Марк Шагал
Над интерпретацией загадочного искусства Марка Шагала до сих пор размышляют и спорят искусствоведы. На его творения завороженно смотрят, как на таинственный диковинный цветок. Кто он, этот чудаковатый романтик, проживший жизнь длиною почти в целый век и при этом до конца своих дней не перестававший восхищаться миром? Откуда явилась его инопланетная, феерическая живопись, с яркими красками, с детским наивным рисунком, с летающими вверх и вниз по плоскости фигурками людей, невиданными животными и причудливыми птицами? Между тем, ключ к разгадке образного мира Шагала следует искать в Библии. Шагал – библейский художник. Что бы он ни делал, к каким бы образам он ни обращался, он всегда оставался в контексте Священного Писания. Его Библия – это Ветхий Завет, подготавливающий воплощение Сына Божьего. С мудростью пророка именно в любви он усматривал альфу и омегу жизни и искренне верил в то, что «мир и все в мире спасется любовью» [2].
Марк Шагал никогда в открытую не позиционировал себя, как человека верующего. Но все же лукавил, говоря о том, что он «человек не религиозный и никогда им не был» [3]. На самом деле, его религиозность – в крови, она уходит корнями в далекое детство, в традиции еврейской семьи, в которой он родился и вырос. «Когда наш ребе [4] брал Библию в руки, я воспарял под облака и чувствовал, ради чего стоит жить» [5], – вспоминал он, будучи уже зрелым человеком. Это именно та особая религиозность, которая на подсознательном уровне принимает форму завета между Богом и человеком и позволяет видеть Творца в окружающем мире. Через всю жизнь Шагал пронес сокровище заветного, сокровенно личного общения с Богом. «Я выхожу ночью в поле, смотрю на звезды, раскидываю руки в стороны и лечу, шепчу только: „Прими меня“» [6], – его слова на открытии персональной выставки в Иерусалиме в 1951 году. Такой внутренней близостью со Всевышним проникнуты все живописные образы Марка Шагала. Особенно это чувствуется в позднем творчестве, когда он был уже совершенно свободен и не старался чему-то соответствовать или кому-то нравиться. Кажется, что в конце жизни художник творил только для самого Создателя, во славу Его и в благодарность Ему. В 1973 году, когда за плечами была уже целая жизнь, Шагал скажет: «Библия с детства завораживала меня. Она всегда казалась мне, и до сих пор кажется, величайшим источником поэзии на все времена. И с тех самых пор я непрестанно искал ее отражение в жизни и в искусстве. Библия – как эхо природы, и этот секрет я попытался поведать людям» [7].
Мовша Хацкелевич Шагал (впоследствии Марк Захарович) родился в 1887 году в Витебске, в многодетной еврейской семье, в которой все хорошо знали Библию, ходили в синагогу и усердно молились (об этом художник достаточно подробно рассказывает в своей автобиографии [8]). Он получил традиционное еврейское образование, изучал Тору и Талмуд и даже пел в синагоге. Витебск в то время находился на западной окраине Российской империи, в черте еврейской оседлости [9]. Это был глубоко еврейский город. Как свидетельствует «Еврейская энциклопедия», в конце XIX века в Витебске проживало 34 420 евреев, что составляло 52 % от всего населения города [10]. Более того, Витебск был один из главных центров хасидизма [11] – религиозного течения иудаизма, распространившегося в еврейской среде в Восточной Европе с середине XVIII века.
Марк Шагал родился в семье, исповедовавшей хасидизм. Еврейство Шагала – важная составляющая его мировоззрения, во многом определившая феномен шагаловского художественного языка. Без учета еврейской культуры и религиозного контекста разгадать код Шагала невозможно. Как напишет поэт и переводчик Лев Беринский, «еврейская тема для Шагала – не тема, а естественно-природный наклон бытия» [12]. Сам Шагал говорил: «мне кажется, если бы я не был евреем, я бы не был художником – или стал бы совсем другим художником» [13]. Профессор Иерусалимского университета Зива Амишай-Майзельс в статье «Еврейские аллюзии Шагала» продемонстрировала, что многие произведения художника являются буквальным переводом на изобразительный язык еврейских идиом [14].
Хасидизм стал одним из крупнейших духовных переворотов в иудаизме. Согласно учению хасидизма, Бог присутствует повсюду, каждое явление имеет отношение к Его сущности, каждая песчинка на земле несет в себе частичку божественного света. Основатель хасидского движения Исраэль Баал-Шем-Тов (1698–1760) говорил: «Человек должен постоянно думать о том, что Бог везде и всегда с ним, что Он есть как бы тончайшая материя, разлитая повсюду. Пусть человек знает, что, когда он смотрит на материальные вещи, он в сущности всматривается в лик Божества, в вещах присутствующего» [15]. Из священности обыденной жизни следовала необычность обычного, а соответственно, и постоянное ожидание чуда. Второе ключевое начало хасидизма, после вездесущности Бога, – положение о непрерывном взаимодействии между Божественным миром и миром человека. Хасидизм основывается на принципе: «Во всех путях твоих познавай Его» (Притч.3:6). При этом особое значение придается эмоциональному постижению Творца и сердечной привязанности к Богу. Отношения с Богом у хасидов особые – интимные, почти домашние. Хасиды словно все время разговаривают с пророками и ждут посланников Божьих. На ощущении постоянной близости к Творцу зиждется тот самый необыкновенный хасидский оптимизм.
В духовных практиках хасидизма и христианства, основанных на любви, немало общих черт и буквальных совпадений [16]. Хасидизм со своим учением о преодолении абсолютной трансцендентности Божества, о нисхождении Бога к человеку является чем-то вроде еврейского христианства.
Мировоззрение и искусство Шагала насквозь пронизано хасидской культурой. Будучи еще мальчиком, он бродил по улицам Витебска и молил Бога, который казался таким близким и доступным, указать ему путь, научить не быть похожим на других и видеть мир по-своему: «Господи, Ты, что прячешься в облаках или за домом сапожника, сделай так, чтобы проявилась моя душа, бедная душа заикающегося мальчишки» [17]. Хасидизм стал основой его изобразительного языка. Унаследованное от хасидизма чувство божественного всеприсутствия отразилось в искусстве Шагала в особом внимании к деталям. Его композиции усыпаны подробностями, порой даже перенасыщены. Ощущение радости от мира звучит в ярких, ослепительных красках и непостижимых контрастах цвета. Он, кажется, и не декларирует ничего, а просто и искренне выражает свое восхищение перед Божьим миром. Представление о Боге, как о ком-то очень близком, у Шагала проявляется во всем. В его произведениях Бог спускается на землю в виде крылатых Ангелов, Скрижалей Завета, Неопалимой купины, радуги, россыпи ярких красок, лучей света, загорающихся в стеклах витражей. Все его творчество – это постоянное ожидание чуда.
Шагал уехал из своего родного Витебска, сначала – в Петербург, потом – в Париж, но так до конца своих дней и не сумел убежать из своего детства. Хотя его детские годы и не были раем, все его искусство устремлено в детство. Вспоминая свои первые неустроенные и голодные годы в Петербурге, Шагал писал: «и рисовать хотелось безумные картины. Сидят где-то там и ждут меня зеленые евреи, мужики в банях, евреи красные, хорошие и умные, с палками, с мешками, на улицах, в домах и даже на крышах. Ждут меня, я их жду, ждем друг друга» [18].
Где же искать ключ к разгадке шагаловского искусства, столь непохожего ни на что, не вписывающегося ни в одну из существующих парадигм, начиная от импрессионизма до абстракционизма и сюрреализма?
В личных записях и высказываниях художника есть два момента, которые, пожалуй, являются ключевыми для понимания шагаловского образного языка. В заметке, посвященной одному из своих учителей – Баксту, признаваясь в том, что ему сложно учиться и что он не укладывается ни в какие рамки, стили и направления, Шагал скажет: «В сущности, я учиться не могу. То есть, вернее, меня научить не могут. Я беру лишь внутренним чутьем» [19]. В автобиографии, вспоминая свой родной Витебск, он обронит совершенно исповедальную фразу: «Я вижу реку, мост, а за ним – кладбищенский „вечный“ забор и надгробия. Вот где моя душа. Ищите меня здесь. Здесь все мои картины, все мое искусство. Моя тоска» [20]. Исходя из этих проникновенных слов мастера, можно понять, что черпал он вдохновение в своих детских грезах, в том мире, откуда он был родом, где «с молитвенником в руках [он] глядел в окно […], где сквозь шум молитв [ему] небо казалось еще синее» [21].
Шагал считается одним из главных представителей художественного авангарда XX столетия. Безусловно, на него оказали влияние модернистские направления изобразительного искусства конца XIX – начала XX века – кубизм, фовизм, примитивизм. Но было бы ошибкой считать его последователем одного из этих течений. Более того, он открыто заявлял о своем непростом, двойственном отношении к модернизму, считая его тупиковым путем развития [22]. По его мнению, искусство, сведенное к поиску формул и решению чисто технических задач, поверхностно и бездуховно [23]. Диссонанс появляется тогда, говорит Шагал, «когда мы перестаем прислушиваться к голосу сердца» [24]. Разложение объекта на простые элементы (кубизм) не дает возможности раскрыть внутренний мир, не говорит ничего о сути вещей, а голые цвета (фовизм) приводят к украшательству [25].
Шагал воспринял идеи модернистов на свой лад, преломив их сквозь призму личного мироощущения, глубинной религиозности и еврейских фольклорных традиций. Позаимствовав ряд авангардных приемов, он на их основе создал свой собственный, оригинальный изобразительный язык, на котором он говорил с миром и которому он не изменял на протяжении всей своей жизни. Почерк Шагала узнаваем, его трудно спутать с другим.
Простой, наивный, почти детский рисунок, намеренная плоскостность и яркий, чистый цвет – самые характерные особенности изобразительного языка Шагала. Цвет Шагал ставит превыше всего. Для него цвет – это кровь и пульс всего произведения [26]. Следует отметить, что Марк Шагал с детства обладал обостренным чувством цвета. В автобиографии художника можно заметить, насколько красочным он видел мир [27]. Он с малых лет смотрел на все окружающее словно сквозь призму калейдоскопа, выделяя яркие светящиеся цветовые пятна рыжих коров, изумрудных зарослей, синего неба с голубыми звездами, фиолетовой земли и голубого воздуха. Шагал, в первую очередь, – это художник цвета, который слова заменял на звонкие, яркие, чистые краски. Именно поэтому он впоследствии настолько влюбился в технику витража, позволяющую оживлять цвет солнечным светом.
Традиционный еврейский мир внепространственный и вневременной. Как сказано в псалме, «Бог твердыня моего сердца» (Пс. 72:26). Для того, у кого есть сердце, время и место значения не имеют, так как обитель его – вся Вселенная. Шагал визуализировал эту концепцию – в его произведениях в рамках одной композиции и одной плоскости сосуществуют разные времена, разные события, множество параллелей, не пересекающихся в реальной жизни. Живопись Шагала абсолютно лишена повествовательности и иллюстративности, в его картинах нет никаких развернутых сюжетов. Но за кажущейся простотой и наивностью скрывается удивительная философская глубина. Что же это? Сны? Видения? Воспоминания? В том числе и они. Все его работы – это восхищение красотой Божьего творения и в каком-то смысле ностальгия по раю. Как скажет мастер: «В искусстве главный источник творчества – это жизнь художника, его внутреннее „я“, в том числе и бессознательное» [28]. Он был против того, чтобы его картины считали фантазиями и небылицами, поскольку был уверен, что внутренний мир реален, и даже более реален, чем мир видимый [29]. «Неправда, что мое искусство фантастично. Наоборот, я реалист. Я люблю землю» [30], – утверждал Шагал. В своих произведениях художник демонстрирует неразрывность двух миров – земного мира и мира духовного.
Шагал выстраивает живописное пространство архитектурно, наполняя его образами в определенном порядке, который не имеет никакого отношения к логике, а относится, скорее, к той «химии», которая открывает доступ в новое измерение, находящееся за гранью видимого. «Я стараюсь наполнить картину объектами и фигурами, которые я рассматриваю как звучащие формы… формы, полные чувственности, придуманные для того, чтобы придать всему видимому новое измерение» [31], – говорил художник. «Химия» – ключевое понятие в шагаловской концепции живописи [32]. По Шагалу, искусство – это «химия сердца», которая дается от рождения, которой невозможно научиться в академиях и которую невозможно перенять на занятиях в мастерских. Под «химией» художник подразумевал внутреннее состояние, замешанное на любви и соответствующем природном настрое, которое позволяет складывать из цветовых пятен и форм партитуру живописи, воздействующую на зрительное восприятие. «Моей кистью водит что-то идущее изнутри, – говорил Марк Шагал. – А только это и имеет значение – что движет кистью» [33].
Так случилось, что художник, сам того, возможно, не осознавая, своим искусством примирил два мира – иудаизм и христианство. Сохранив чрезвычайно сильную связь с национальной культурой, Шагал создал свой собственный мир, в котором синтезировал духовный опыт всего человечества. Иными словами, он не разделял, а соединял. В изобразительной форме он выразил ту идею богочеловечества, которая получила распространение в русской религиозной философии конца XIX века. Как писал Владимир Соловьев (1853–1900), «эти два Завета [Ветхий и Новый] не две различные религии, а только две ступени одного и того же богочеловеческого процесса» [34].
Пророки – одни из самых важных персонажей Шагала. Почему? Потому что в пророках проявляется высшая энергия человеческого духа, основанная на вере. Не доказать разумом, а увидеть грядущее внутренним взором и объявить о сокровенном – в этом великий подвиг духа. «Если бы люди повнимательнее читали слова библейских пророков, они нашли бы там ответы на все вопросы» [35], – говорит Марк Шагал.
В произведениях Шагала почти всегда рядом с пророками появляется распятый Христос. Еврейский художник, кажется, преодолевает противоречие двух религий. Цель иудеев и христиан одна и та же – осуществление божественного закона в мире человеческом, соединение Бога и человека. Христианство открывает путь к этому союзу неба и земли. И этот путь – крест. Светлый образ Христа, как признавался Шагал, всегда тревожил его душу [36]. В Иисусе он видел образ всего страдающего человечества. «Еврей с лицом Христа спускается на землю, о помощи моля: кругом разгром и жуть» [37], – напишет он в одном из своих стихотворений. Как ветхозаветный Исайя, пророчествовавший о Христе–страдальце, принявшем на себя все людские беды и грехи: «Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни […] Он изьязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши, наказание мира нашего было на Нем» (Ис. 53: 4–5).
Техника витража, как никакая другая, отвечала концепции Шагала, рассматривавшего живопись в качестве окна, через которое можно попасть в другие миры. На открытии в Иерусалиме синагоги с его витражами, художник скажет: «Для меня витраж – это прозрачная перегородка, разделяющая два сердца: мое и всего мира» [38]. Именно в витраже, соединяющем в себе цвет и свет, Шагал нашел средство для реализации своей мечты о чистоте цвета и его слиянии со светом. В живописи по стеклу стиль мастера обретает ту свободную живописность и красочную светозарность, к которой он стремился всю свою жизнь.
Витражи – венец творчества Шагала. Подумать только, первые свои витражи он создал на склоне лет, когда ему уже исполнилось почти 70. Но какой восторженной радостью перед лицом Божественного бытия проникнуты эти творения!
Это были витражи в церкви Богоматери Всеблагой в городке Пасси на Плато д’Асси в Верхней Савойе во Франции. Необычный храм, больше похожий на шале, чем на церковь, был построен в 1937–1946 годах по проекту архитектора Мориса Новарина (1907–2002).
Организацией внутреннего убранства занимался священник доминиканец Мари-Ален Кутюрье (1897–1954), который, помимо всего прочего, был еще и художником, а также написал несколько теоретических трудов, посвященных религиозному искусству. По его совету, для украшения церкви были приглашены такие известные художники, как Жорж Руо, Фернан Леже, Пьер Боннар, Жорж Брак, Жак Липшиц, Анри Матисс, Жан Базен, Марк Шагал. Своим созданием храм Богоматери на Плато д’Асси поднимал животрепещущие вопросы, волновавшие Церковь в середине XX века: как говорить о Боге в тот период, когда Бог «отсутствует» там и тогда, когда на Него больше всего уповают (речь идет о самой страшной войне XX столетия)? как решить невероятно сложную задачу соединения традиции с требованиями нового времени? как соотнести миссию церковного искусства и индивидуальность художника? нужно ли быть верующим, чтобы создавать произведение религиозного искусства?
Приглашенные мастера, несмотря на разные вероисповедания, жизненные и политические взгляды, превратили католическую церковь в настоящий храм искусства. К приглашению Мари-Ален Кутюрье Марк Шагал подошел со всей долей скрупулезности. Размышляя о противоречиях иудеев и христиан, он терзался сомнениями, имеет ли право еврейский художник оформлять христианскую церковь. С этим вопросом Шагал обратился к главному раввину Франции и даже написал письмо президенту Израиля Хаиму Вейцману. Вирджиния Хаггард, спутница Шагала, в своей книге воспоминаний рассказала об этой истории и указала, что ни у раввина, ни у друзей Шагала не нашлось никаких возражений, а президент посоветовал художнику поступать так, как ему подсказывают совесть и интуиция [39]. Однако прошло еще несколько лет, прежде чем Шагал, в 1956 году, решился на создание своих первых витражей для католической церкви Плато д’Асси. Это были образы Ангелов.
Кажется, что эти прозрачные, как лунный свет, крылатые посланники небес с непередаваемо мистическими выражениями лиц, навеяны детскими видениями, которые художник описывал в своей автобиографии «Моя жизнь»: «Темно. Вдруг разверзается потолок, гром, свет — и стремительное крылатое существо врывается в комнату в клубах облаков. Тугой трепет крыльев. Ангел! – думаю я. И не могу открыть глаза – слишком яркий свет хлынул сверху. Крылатый гость облетел все углы, снова поднялся и вылетел в щель на потолке, унося с собой блеск и синеву» [40].
В середине 1950-х годов Марк Шагал познакомился с мастером витражной мастерской в Реймсе – Шарлем Марком (1923–2006). В этой старейшей фамильной витражной мастерской, история которой берет свое начало в XVII веке, художник создал все свои витражные композиции [41]. Марк Шагал выполнял акварелью и гуашью эскизы и картоны в натуральную величину, потом Шарль Марк переносил рисунок на стекло.
Выбрать правильное сочетание красок и добиться нужного цвета – одна из труднейших задач витражного искусства [42]. Живописцу по стеклу приходится считаться с различиями в световой силе разных красок. Нужно не только следовать колористической гамме самого изображения, но и учитывать отношение каждой краски к проходящему сквозь нее свету (есть риск, что отраженные лучи одного кусочка стекла зальют все соседние краски и все изображение превратится в одно цветовое пятно). В сущности, работа над витражами – это работа со светом.
Перед последним обжигом Шагал сам колдовал над стеклами – осуществлял правки, работал над цветом, делал завершающие штрихи. Используя специально разработанную технологию, в одних местах он удалял частично слои краски с помощью плавиковой кислоты, высветляя тем самым тон. В других местах делал тон, наоборот, более густым. Кое-где процарапывал контуры и наносил отдельные штрихи. Под воздействием солнечного света цвет загорался, витражи оживали и рождались сияющие симфонии цвета, со звонкими красками и волшебными переливами оттенков, преображающими весь интерьер.
Витражи для готического собора Святого Стефана в Меце (Лотарингия, Франция) стали следующей работой Шагала в технике росписи по стеклу. Эта работа заняла почти десять лет – с 1958 по 1968 год.
Огромные хаотичные композиции на темы Ветхого Завета объединяет один элемент – ликующий светоносный цвет. Герой этих композиций, кто бы он ни был – от прародителей до царей и пророков, – это, в первую очередь, человек, который общается с Богом. В шагаловской трактовке библейских сюжетов видится глубинное понимание взаимоотношений человека и Творца.
Композиция «Земной рай», выдержанная в ярких золотисто-желтых тонах, включает в себя эпизоды «Сотворение человека», «Адам и Ева в раю», «Ева, искушаемая змеем», «Изгнание из рая». Рай Шагала, больше похожий на сон, наполнен фантастическими животными, удивительными растениями, мифическими птицами. В его раю по небу плавают рыбы, а птицы распевают песни в глубинах вод. В нем нет границ пространства и понятия времени. Потому что это совершенно другое измерение.
Сцена «Сотворение человека» с изображением Адама на руках у Бога выделена темно-красным цветом – цветом крови и жизни. Бог Отец «вливает» в безвольно поникшее тело Адама жизнь. Над Сотворением человека – Мадонна с младенцем и Распятие. Первозданный Адам не сумел пройти путь любви, предназначенный ему свыше, – путь самоотвержения и послушания Богу. Но Бог не оставил человечество. Все то, что не смог исполнить первый человек, выполнил за него воплотившийся Сын Божий. Вторым Адамом назвал Христа апостол Павел, противопоставив Его первому Адаму: «Первый человек – из земли, перстный, второй человек – Господь с неба» (1 Кор. 15:47).
В эпизоде «Адам и Ева в раю» представлено сотворение Евы. Посреди райского сада, с цветущими деревьями, животными и птицами, безмятежно спит Адам, распростертый на земле. Рядом с ним бодрствует созданная Богом Ева.
На другом витраже «Ева, искушаемая змеем» мы видим все тот же рай, только рядом с Евой появляется коварный змей. В образе Евы Шагал подчеркивает судьбоносное значение женщины в истории. Убаюканный райским блаженством Адам еще ничего не ведает, витая в счастливых грезах. Но птица, изображенная на самом верху, уже ранена и истекает кровью.
И вот уже Ангел с мечом изгоняет Адама и Еву из рая, и они из золота божественного света попадают в темно-синий мрак ночи. Но что удивительно, в шагаловском «Изгнании из рая» нет ощущения трагедии. На отрешенном лице Ангела не читается гнев, а в образах Адама и Евы нет и намека на страх и отчаяние. Их движения больше похожи на танец.
Витражи, посвященные пророкам, патриархам и царям Израиля, поражают динамикой и экспрессией, проявляющейся в особой сгущенности синего и красного цветов, в асимметричности композиций.
«Жертвоприношение Исаака» – один из излюбленных мотивов Шагала. Художник трактует эту сцену в необычном ключе. Авраам и Исаак у Шагала со смирением принимают волю Божью. Авраам жестом руки, прижатой к груди, выражает преданность Господу и готовность совершить предначертанное. Исаак, с закрытыми глазами и отрешенным выражением лица, спокойно возлежит на жертвеннике. Шагал тем самым словно подчеркивает, что все находится в руках Господа и нужно верить в чудо Божьего промысла. В этом сюжете усматривается параллель ветхозаветной истории о принесении Авраамом сына в жертву с новозаветной историей об искупительной жертве Христа.
Особым напряженным колоритом, со всполохами языков красного и желтого пламени, отличается витраж с изображением сцены схватки Иакова с Ангелом, в образе которого Иакову явился Бог. В этой таинственной борьбе заключен особый смысл – Бог явил себя человеку и позволил человеку сразиться с Собой.
Следующий витраж посвящен мистическому видению Иакова, который во сне увидел лестницу, соединяющую землю и небо. Шагал изображает спящего Иакова и фигуры Ангелов – одного восходящего вверх, а другого летящего вниз головой. Ангел, который поднимается вверх по лестнице, широко раскинул руки в разные стороны. На самом верху еще один Ангел изображен словно распятым на кресте. Эта аллюзия на Распятие в сюжете о видении Иакова есть прямое указание на то, что путь восхождения на Небо есть путь жертвенной любви.
Еще один важный персонаж, который является постоянным героем произведений Шагала, – пророк Моисей. На одном из витражей Моисей, с исходящими из его головы лучами света, перед Неопалимой купиной разговаривает с Богом. На другом – получает из рук Бога Скрижали Завета.
Самый любимый герой Шагала – псалмопевец и строитель города Иерусалима царь Давид. Давид привлекает Шагала своей сложной личностью – он обладал всеми недостатками и пороками обычного человека и, вместе с тем, высочайшими добродетелями [43]. Шагал изображает псалмопевца Давида, соблазнившегося красотой Вирсавии. Внизу изображена женщина с ребенком – образ рождения Соломона, сына Давида и Вирсавии, будущего правителя Израильского царства, мудрейшего из людей, строителя Иерусалимского храма. Во славу его трубят в шофары [44] и возносят хвалу к небесам.
На следующем витраже изображен один из четырех великих пророков Ветхого Завета – Иеремия. Он представлен погруженным в тяжелые раздумья, оплакивающим бедствия своего народа.
Витражи для синагоги больницы Хадасса в предместье Эйн Керем Иерусалима (1960-1962) посвящены Двенадцати коленам Израилевым, потомкам двенадцати сыновей патриарха Иакова, образовавшим, согласно Священному Писанию, израильский народ.
Марк Шагал следовал иудейской традиции, испокон веков запрещавшей изображать человеческие фигуры [45]. Поэтому витражи синагоги Хадасса носят иносказательный, метафорический характер. Композиции наполнены изображениями загадочных животных, птиц, рыб, деревьев, цветов и еврейских символов. Все эти образы, очевидно, родились не на пустом месте. Прототипы шагаловских диковинных зверей с грустными глазами и странных по своему виду птиц можно найти на каменных надгробиях XVII–XVIII веков старых еврейских кладбищ Центральной и Восточной Европы [46]. Стиль этих могильных памятников, созданных неизвестными еврейскими камнерезами, отличается трогательным наивным примитивизмом [47]. В них растительные и зооморфные мотивы переплетаются с еврейскими символами (к примеру, надгробия XVII–XVIII века еврейских кладбищ Украины, Беларуси, Молдовы).
Из подобных образов складываются и композиции витражей Шагала, отличающихся богатым метафорическим языком. Но главный герой всех шагаловских витражей – цвет, а точнее, окрашенный свет, с помощью которого художник передает сложную картину истории еврейского народа. Каждый витраж огромных окон синагоги решен в одном из четырех смысловых цветов – синем, красном, зеленом, желтом.
Цикл витражей синагоги Хадасса открывается окном, посвященном старшему сыну Иакова – Рувиму. Рувим был человеком невоздержанным, за что лишился права первородства. Он оскорбил ложе отца и тем самым навлек на себя проклятие Иакова (Быт. 49: 3–4). Проклятие отца сбылось. Род Рувима, изначально многочисленный и процветающий, не оказал заметного влияния на историю Израиля. В тексте Священного Писания сказано, что Рувим «бушевал, как вода» (Быт. 49: 4). Поэтому доминирующий цвет витража – сине-голубой, олицетворяющей водную стихию. Следует сказать, что синий цвет – один из самых любимых цветов Шагала. Это и один из важнейших цветов в иудаизме – он использовался в одежде первосвященников (Исх. 28:31).
Многочисленные рыбы в воде – символ плодовитости рода. Рыбы являются одним из самых распространенных мотивов еврейского народного искусства (часто встречаются на надгробиях). Мотив рыб связан с идеей потомства и плодородия. Синева вод сливается с синевой неба, в котором порхают птицы (еще один важный элемент еврейского искусства). Птицы – это образы бессмертных душ, преодолевающих пространства и время. А на самом верху светит белый диск солнца, напоминающий о старшинстве Рувима. Надо отметить, что солнечный диск – частый компонент произведений Шагала. Но в его иконографии солнце не столько источник света и тепла, сколько символ неизменяемости Божественного устройства мира. Поскольку, согласно пророку Иеремии, постоянство цикличного движения солнца по небесной сфере заложено в уставе Господа (Иер. 31: 35–36).
По библейскому преданию, второй сын Иакова Симеон отличался необыкновенной жестокостью, за что и был проклят отцом. Иаков предрек роду Симеона рассеяние и забвение (Быт. 49: 5–7). Этот витраж тоже синего цвета. Но здесь синь воспроизводит краски сумрачного ночного неба, с разбросанными по его своду разноцветными планетами. От самой большой планеты разлетаются в разные стороны таинственные крылатые звери.
Согласно Священному Писанию, род Левия призван был служить народу Израиля, охраняя веру и занимаясь просвещением. «В то время отделил Господь колено Левиино, чтобы носить ковчег завета Господня, предстоять пред Господом, служить Ему [и молиться] и благословлять именем Его» (Втор. 10: 8). На левитах лежали обязанности священнослужения: они участвовали в богослужениях, руководили жертвоприношениями, обучали народ закону Торы, исцеляли людей, были музыкантами и пели псалмы. Избранность левитов к священническому служению Марк Шагал выразил в золотисто-желтых тонах, символизирующих божественный свет, в изображении целого ряда иудейских символов – Скрижалей Завета, звезды Давида, горящих свечей, жертвенных животных.
Иуде было суждено сыграть одну из важнейших ролей в последующей истории еврейского народа, так как он стал родоначальником знаменитого колена Иудина, из которого произошел царь Давид, основатель царской династии. Сравнивая Иуду с молодым сильным львом, Иаков предрекал ему царствование, многочисленные военные победы и процветание (Быт. 49: 8–12). Темно-красный фон витража символизирует царскую власть. Огромные кисти рук Господа возносят к небесам царскую корону (мотив часто встречающийся на еврейских каменных надгробиях). Под стенами Иерусалима величественно возлежит фантастический шагаловский лев – символ колена Иуды.
Витраж, представляющий род Завулона, тоже окрашен в красный цвет, символизирующий в данном случае богатство и процветание. Роду Завулона отведены были приморские земли, между Тивериадским озером и Средиземным морем. «Завулон при береге морском будет жить и у пристани корабельной, и предел его до Сидона» (Быт. 49: 13). Потомки Завулона занимались рыболовством и морской торговлей, которая приносила им немалые доходы. Вот почему на витраже представлены символы, связанные с жизнью у моря, – морские волны, диск солнца, растворяющийся в водах, корабль с парусами и огромные рыбины.
Фон витража, посвященного потомству Иссахара, – зеленый. Зеленый – цвет жизни. Колену Иссахара была отведена северная часть Ханаана, куда входила плодородная Изреельская долина с виноградниками, фруктовыми садами, оливковыми рощами и широкими пастбищами. Люди из этого рода крепкие и работящие. Не случайно, символ колена Иссахара – осел. «Иссахар осел крепкий, лежащий между протоками вод; и увидел он, что покой хорош, и что земля приятна: и преклонил плечи свои для ношения бремени и стал работать в уплату дани» (Быт. 49: 14–15). Очаровательный шагаловский ослик с добрыми и грустными глазами примостился между светло-зелеными холмами. Он является олицетворением трудолюбивого рода Иссахара.
Центральное место в композиции, посвященной колену Дана, занимает подсвечник со змеей, обвивающей его основание. Над светильником какое-то фантастическое существо угрожающе заносит меч над головой и стремится погасить огонь свечей. Это намек на извечных врагов – филистимлян. Потомство Дана занимало небольшую по размерам территорию Ханаана и часто подвергалось нападениям со стороны филистимлян. В Священном Писании говорится, что «Дан будет судить народ свой, как одно из колен Израиля; Дан будет змеем на дороге, аспидом на пути, уязвляющим ногу коня, так что всадник его упадет назад» (Быт. 49: 16–17). Колено Дана отличалось воинственным духом, но побеждало врагов, скорее, не силой, а змеиной хитростью (образ змеи). Присутствуют в композиции и кони, о которых говорится в пророчестве Иеремии: «от Дана слышен храп коней его, от громкого ржания жеребцов его дрожит вся земля; и придут и истребят землю и всё, что на ней, город и живущих в нем» (Иер. 8:16).
История храброго и воинственного колена Гада представляет собой постоянные войны с окружающими его племенами. «Гад, – толпа будет теснить его, но он оттеснит ее по пятам» (Быт. 49: 19), – так говорится в Библии. Основной мотив витража, посвященного Гаду, – война. Увенчанные коронами орел со щитом и лошадь с мечом преследуют войско чудовищных зверей. Хаотичная композиция, резкий контраст между основным изумрудным цветом витража и красными пятнами крови отражают разрушительную силу войны.
С коленом Асира связано процветание еврейского народа. «Для Асира – слишком тучен хлеб его, и он будет доставлять царские яства» (Быт. 49: 20). Поэтому в центре витража помещен семисвечник – менора – древнейший символ иудаизма, над которым парит птица с короной на голове. Рядом – цветущее дерево жизни и кувшин со священным оливковым маслом. Птица с оливковой ветвью в клюве, изображенная на самом верху, представляет собой символ мира.
Самый лаконичный по образному решению витраж посвящен Неффалиму. О Неффалиме умирающий Иаков произнес следующие слова: «Неффалим – серна стройная; он говорит прекрасные изречения» (Быт. 49: 21). В благословении Моисеевом сказано: «Неффалим насыщен благоволением и исполнен благословения Господа: море и юг во владении его» (Втор. 33: 23). На лимонно-желтом фоне витража представлена грациозно возлежащая под раскидистым деревом серна. Над серной парит большая синяя птица с золотой головой, которая, видимо, и произносит прекрасные речи.
Доминирующий горячий желто-оранжевый цвет витража, посвященного Иосифу, подчеркивает особую значимость этого рода для Израиля. Иосиф был самым любимым сыном Иакова. Ему Иаков дает самое милостивое благословение: «Иосиф – отрасль плодоносного дерева, […] ветви его простираются над стеною; огорчали его, и стреляли и враждовали на него стрельцы, но тверд остался лук его, и крепки мышцы рук его, от рук мощного Бога Иаковлева. Оттуда Пастырь и твердыня Израилева, от Бога отца твоего, Который и да поможет тебе, и от Всемогущего, Который и да благословит тебя благословениями небесными свыше, […] благословениями отца твоего, которые превышают благословения гор древних и приятности холмов вечных; да будут они на голове Иосифа и на темени избранного между братьями своими» (Быт. 49: 22–26).
Окно, посвященное Иосифу, поистине является триумфальным. Разноцветное древо жизни, больше похожее на букет диковинных цветов, пасущиеся на обильных пастбищах стада, полные плодами корзины – все это говорит о райском изобилии. Птица с короной на голове, сидя на древе жизни, натягивает тетиву лука – знак того, что руки потомков Иосифа всегда крепки и меток их глаз. Изображенные на самом верху витража руки, держащие шофар, есть символ благословения свыше.
Иаков характеризовал своего младшего сына Вениамина, как «хищного волка», который «утром будет есть ловитву и вечером будет делить добычу» (Быт. 49: 27). Колено Вениамина отличалось чрезвычайно воинственным и мужественным духом. Оно сыграло важную роль в истории Израиля и после семидесятилетнего вавилонского плена, вместе с иудеями, составляло главную часть еврейского населения. В центре композиции витража, посвященного Вениамину, большой круг, внутри которого – цветок-розетка с сине-фиолетовыми лепестками. Это символ источника божественной благодати. Во Второзаконии о Вениамине сказано, что он «возлюбленный Господа», что он «обитает у Него безопасно, [Бог] покровительствует ему всякий день, и он покоится между раменами Его» (Втор. 33: 12). Сам Вениамин представлен в виде волка, попирающего свою добычу. На заднем плане сияет золотом священный город Иерусалим.
Витражи Церкви Всех Святых, Тудли, графство Кент, Великобритания. 1963–1978
В 1963 году к Марку Шагалу обратился сэр Генри д’Авигдор Голдсмит, который хотел заказать художнику витраж в память о своей дочери Саре. В 21-летнем возрасте Сара трагически погибла, утонув во время прогулки на парусной лодке. Безутешные родители попросили священника своей приходской церкви Всех Святых в деревушке Тудли графства Кент заменить окно витражом, который был бы посвящен их дочери. Сара восторгалась искусством Шагала, поэтому выбор родителей пал именно на этого мастера, прославившегося своими витражами в синагоге иерусалимской больницы. Шагал, в результате, выполнил в средневековой церкви Тудли не только один витраж, но оформил все окна храма.
В этих витражах мир земного соединяется с миром небесным, частное соотносится с библейским. Шагал переводит на язык надмирности обычную человеческую жизнь. Его персонажи угловаты и бестелесны, погружены в бездонную синеву и словно растворяются в космическом пространстве, превращаясь в мифологические существа.
Самое главное окно посвящено погибшей Саре. Внизу изображена бездвижная девушка, погруженная в пучину синих вод. Ее безвременную смерть оплакивает мать. Святая Мария с Младенцем Иисусом является посредницей между горем матери и Небесами.
Присутствие Богоматери в композиции – образ материнского сострадания всему человечеству и утешения, пронизанного уверенностью в воскресение. И это знание выводит горе в другую плоскость – в созерцание вечной жизни, дарованной Христом. Душа Сары возносится к небесам. Шагал изображает лестницу (аллюзия на лестницу Иакова), которая соединяет два мира. И над всем царит распятый Христос. Шагаловский Иисус, являющийся воплощением жертвенной любви, олицетворяет Собой дорогу в Небесное Царство.
Крылатые Ангелы, летящие по синеве Небес, изображенные на других витражах церкви, прославляют имя Господа: «Господи, Боже наш! как величественно имя Твое по всей земле! Слава Твоя простирается превыше небес!» (Пс. 8: 2)
Витражи церкви Покантино Хиллс, Маунт Плезент, Нью-Йорк, США. 1964
Для маленькой, уютной церкви фамильного имения Рокфеллеров в Покантино Хиллс (США), построенной Джоном Рокфеллером младшим в 1921 году, Марк Шагал выполнил целую серию витражей.
Главный витраж посвящен известной притче о добром самарянине и представляет собой изобразительную формулу заповеди о любви. Упоминаемая в Евангелии от Луки, притча рассказывает о милосердии и бескорыстной помощи попавшему в беду человеку со стороны прохожего самаритянина – представителя той этно-религиозной группы, которую иудеи не признавали за единоверцев (Лк. 10: 25–37). Суть этой притчи заключается в том, что примеры человеческой доброты встречаются у всех народов, вне зависимости от вероисповедания и этнической принадлежности. Главное, чтобы заповедь о любви была написана в сердце человека.
На витраже Шагала большая фигура милосердного самаритянина изображена слева, в нижней части композиции. К его груди припадает спасенный им человек. На самом верху представлено изображение Распятия. Иисус Христос, Своей жертвой на кресте, устанавливает истину о том, что на «заповеди о любви утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22: 40).
Витражи церкви Покантино Хиллс с изображением ветхозаветных пророков можно считать одними из лучших витражных работ Шагала. Пророки Шагала – мудрые старцы, спокойные и сосредоточенные. В их отрешенных лицах передана причастность к каким-то непостижимым тайнам.
В глубокие раздумья погружен пророк Иоиль, предсказавший Судный день Господень. Он склонился над записями своих пророчеств: «И покажу знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма. Солнце превратится во тьму и луна – в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и страшный. И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется» (Иоил. 2: 30–32). Образом Девы Марии с младенцем Шагал соединяет Ветхий Завет с Новым Заветом.
О грядущем благочестивом Царе и Пастыре, который будет править вечно, пророчествовал великий пророк Иезекииль: «И будут жить на земле, которую Я дал рабу Моему Иакову, на которой жили отцы их; там будут жить они и дети их, и дети детей их во веки; и раб Мой Давид будет князем у них вечно» (Иез. 37: 25). Шагал изображает Иезекииля припавшим на колено и протягивающим руки к Ангелу, который передает ему свиток с записями пророчеств.
Пророк Исайя, известный своими многочисленными пророчествами о грядущем Мессии, изображен Шагалом в сцене «Очищение уст пророка Исайи». К Пророку, как к человеку с нечистыми устами, посылается Серафим: «Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен» (Ис. 6: 6–7).
Удивителен по своей светозарности витраж, представляющий пророка Илию. Илия возносится к небесам на огненной колеснице, окруженный ослепительным золотым сиянием.
Воспаряет над землей пророк Даниил, обладающий данным от Бога даром понимать и толковать сны.
Оплакивает разрушение Иерусалима пророк Иеремия. Трагические события отражаются в позе его согбенной фигуры и в жесте рук, в отчаянии обнимающих пустоту.
Витражи церкви Фраумюнстер, Цюрих, Швейцария. 1970
В 1967 году в Цюрихе проходила выставка работ Шагала. В числе экспонируемых произведений были эскизы витражей для синагоги больницы Хадасса, которые вызвали особый интерес у комиссии по реконструкции средневековой церкви Фраумюнстер бывшего бенедиктинского монастыря в Цюрихе. На тот момент стекла в храме были прозрачными, и свет, проникающий сквозь них, в буквальном смысле ослеплял. Решено было пригласить Марка Шагала для создания витражей. Художник лично участвовал в процессе установки витражей в церкви Фраумюнстер, несмотря на то, что к этому моменту ему исполнилось 83 года.
Сложность работы в церкви Фраумюнстер заключалась в том, что нужно было вписать библейскую историю в пять узких окон (шириной 1 метр и высотой 10 метров). Шагал создает пять композиций: окно Пророков, окно Моисея, окно Иакова, окно Иерусалима и окно Христа. Все пять окон выдержаны в четырех цветах – два синих окна, одно зеленое, одно красное и одно желтое. Центральное зеленое окно, которое чуть больше остальных, посвящено Новому Завету, и ему отведена ключевая роль.
Красное окно посвящено Пророкам. Пророк Илия мчится вверх на огненной колеснице, запряженной тремя огненными конями. Взятие пророка Илии на Небо, согласно христианской традиции, символизирует грядущее Вознесение Богочеловека Иисуса.
Над Илией пророк Иеремия оплакивает разрушение Иерусалима.
А самая верхняя часть посвящена Создателю. В одном из своих стихотворений Марк Шагал напишет:
«Я сын Твой, ползать рожденный на земле.
Ты дал мне краски в руки, дал мне кисть,
а как Тебя изображать – не знаю» [48].
В других своих поэтических строках он скажет:
«Ты – весь сжимаешься в голубизне,
лик Твой раскалывается всеми красками,
вокруг Тебя я верчусь
до скончания моих дней» [49].
Шагаловский образ Господа кажется сложенным из многоцветья драгоценных камней. Художник использует сочетания красного, синего, желтого и зеленого цветов. Две руки Всевышнего благословляют созданный Им мир.
Одно из синих окон – окно Иакова. Именно его двенадцати сыновьям, родоначальникам колен Израилевых, Господь открыл, что их потомство будет избранным народом. Внизу витражной композиции представлен Иаков, погруженный в сновидения и парящий со сложенными руками в безграничном пространстве, окрашенном в глубокий мистический синий цвет. Выше – борьба Иакова с Ангелом. И, наконец, лестница Иакова, ведущая в небеса, по которой поднимаются Ангелы.
Другой синий витраж посвящен Моисею. Моисей со Скрижалями Завета в руках изображен на самом верху. Отрешенный от мирской суеты, он словно парит над всем миром, но с тревогой взирает на людей, которые не соблюдают законы и которых преследуют беды и несчастья. Среди людей различим человек, несущий на своих плечах крест. Это образ страданий всего человечества. В самом низу – шестикрылый Серафим очищает уста пророку Исайе. В пророчествах Исайи о Царствии Небесном и о грядущем Мессии надежда на спасение. Христианская традиция в сцене «Очищения уст пророка Исайи» усматривает ветхозаветный прообраз как Евхаристии, так и Воплощения.
Желтое окно посвящено Иерусалиму. На ярко желтом фоне просматриваются очертания города, залитого солнечным светом. Это то ли древний Иерусалим, то ли «новый Иерусалим, нисходящий с неба от Бога» (Откр. 3: 12). Внизу играет на арфе и поет псалмы царь Давид. За его спиной – Вирсавия, мать Соломона. На самом верху трубит в шофар апокалиптический Ангел, возвещая вечное Царство.
Центральное окно зеленого цвета – окно Христа. Здесь изображено райское Древо Жизни, в густой, раскидистой кроне которого явлен образ Девы Марии с Младенцем. У ног Марии – кроткий Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира. Венчает Древо распятый Иисус. Удлиненное, чрезмерно вытянутое тело повисшего на кресте Христа приковывает к себе внимание и является кульминацией всех пяти композиций. Жертвенная любовь Христа дополняет библейскую мудрость пророков, соединяет начало и конец времен. Крестное Древо открывает для человека двери Рая, даруя ему жизнь вечную через вкушение плодов Древа Жизни. Древо Жизни у Шагала предстает, как символ Христа–Искупителя, символ Царствия Небесного. Шагаловский Иисус олицетворяет Собой дорогу в Небесное Царство (неслучайным является расположение мотива лестницы Иакова слева от Распятия, в композиции окна Иакова).
Витражи Реймсского собора, Реймс, Франция. 1974
Величественный Реймсский собор является одним из ярчайших примеров готической архитектуры Франции. Знаменит он еще и тем, что в нем венчались на царство почти все французские монархи. После пожара 1914 года от оригинальных витражей XIII века уцелели лишь немногие. В XX столетии безвозвратно утраченные произведения были заменены копиями, а также работами современных мастеров. В 1974 году Марк Шагал оформляет окна в алтарной части храма. В проеме главного нефа синие витражи Шагала сияют таинственным притягательным светом. Центральная часть посвящена Распятию. В левом окне представлены пророки и Древо Иессеево, в правом окне – сцены из жизни монархов Франции.
Ряд иконографических мотивов, объединяющих Деву Марию, справедливый суд царя Соломона, царя Давида, играющего на арфе, представляют Древо Иессеево – земную генеалогию Христа, восходящую к царям Давиду и Соломону (Мф. 1: 1–17; Лк. 3: 23–38). В основании Древа изображен возлежащий Иессей – отец царя Давида.
Центральное положение всей иконографической программы шагаловских витражей в Реймсском соборе занимает Распятие.
В экуменической системе координат Шагала тема страданий Христа есть символ страданий всего человечества. Пасхальный образ восстающего из гроба Иисуса, озаренного красным сиянием, символизирует победу над смертью. А соединяющая землю и небо лестница Иакова, изображенная над сценой снятия со креста, демонстрирует, что путь к спасению лежит через крест.
Под Распятием Шагал помещает сцену встречи Авраама с Мелхиседеком. Согласно христианскому богословию, Мелхиседек предваряет пришествие Христа и объясняет Его миссию. Сын Божий придет как Царь–Победитель. Он принесет в жертву Свою плоть и кровь, как Мелхиседек подносит Аврааму хлеб и вино (Быт. 14: 18–19). Мелхиседек, таким образом, является прототипом Иисуса, соединяя оба Завета в единое целое.
Поскольку реймсский собор являлся местом коронации, в левом окне представлены композиции из жизни королей Франции: крещение Хлодвига I, коронация Людовика I Благочестивого, коронация Карла VII в присутствии Жанны д’Арк. Таким образом французские короли уподобляются иудейским царям, продолжая традицию царей Давида и Соломона. Крещение короля франков Хлодвига I состоялось в 498 году в баптистерии раннехристианской базилики, стоявшей на месте нынешнего готического храма. Крестил Хлодвига епископ Реймса – Ремигий. В 816 году в Реймсском соборе состоялась коронация Людовика I Благочестивого. Людовик стал первым монархом, коронованным в Реймсском соборе, который отныне, вплоть до 1825 года, станет традиционным местом коронации французских правителей. В Реймсском соборе в 1429 году был коронован Карл VII, которого привела на трон Жанна д’Арк. В контексте иконографии шагаловских витражей Реймсского собора корона монархов воспринимается как терновый венец Иисуса.
Витраж францисканской часовни в Сарбуре, Франция. 1976
Витраж с изображением Древа Жизни во францисканской часовне в Сарбуре – самое большое витражное окно, выполненное Марком Шагалом в Европе (его высота 12 метров, ширина 7,5 метров). С XIII века в исторической части Сарбура (Sarrebourg) находился францисканский монастырь. В 1970 году значительная часть построек монастыря, к тому времени уже не действующего, была снесена. Сохранилась лишь небольшая часовня, для которой городские власти и заказали Марку Шагалу витраж.
Основу всей композиции витража составляет огромное красочное Древо Жизни, больше похожее на пышный букет цветов. Шагал делает акцент на необыкновенной красоте райского дерева, которое, согласно Священному Писанию, является центром Рая (Быт. 2: 9).
В роскошной кроне Древа Жизни выделяются фигуры Адама и Евы. Справа от Древа Жизни – ветхозаветные истории: Авраам и три Ангела, видение пророка Исайи: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей, ибо земля будет наполнена ве́дением Господа, как воды наполняют море» (Ис. 11: 6–9).
Слева – сцены из Нового Завета: Вход Господень в Иерусалим, Нагорная проповедь, Распятие. В основании Древа Жизни – Мадонна с Младенцем, как отправная точка истории. В этой перекличке мотивов, в соединении времен – аллюзия на то, что Иисус есть Новый Адам, и путь Христа есть путь к Древу Жизни.
Витраж собора Святой Троицы, Чичестер, графство Сассекс, Великобритания. 1978
Тема витража чичестерского кафедрального собора – текст псалма 150:
«Хвалите Бога во святыне Его, хвалите Его на тверди силы Его.
Хвалите Его по могуществу Его, хвалите Его по множеству величия Его.
Хвалите Его со звуком трубным, хвалите Его на псалтири и гуслях.
Хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе.
Хвалите Его на звучных кимвалах, хвалите Его на кимвалах громогласных.
Все дышащее да хвалит Господа! Аллилуйя» (Пс. 150).
Витраж, иллюстрирующий хвалебную песнь Богу, является одной из самых жизнерадостных и многозвучных работ Марка Шагала. Насыщенный красный цвет передает состояние праздничного ликования. Царь Давид с арфой в руках и целое множество музыкантов с шофарами, трубами, скрипками, тимпанами и кимвалами возносят хвалу Господу к небесам.
Витражи собора Святого Стефана, Майнц, Германия. 1978 – 1985
Германия была единственной страной, где, по понятным причинам, Шагал наотрез отказывался работать. В 1978 году он все же уступил просьбе священника собора Святого Стефана в Майнце – Клауса Майера (1923 г.р.). Свою работу для собора Германии Марк Шагал посчитал знаком примирения евреев и немцев.
Один из старейших соборов Германии, кафедральный собор города Майнц (XI век) серьезно пострадал во время Второй мировой войны. Восстановительные работы проводились вплоть до середины 1970-х годов.
Когда Шагал приступил к созданию витражей в Майнцком соборе, ему уже было 90 лет. Витражи в немецком соборе явились одной из последних работ мастера. Заключительное послание художника человечеству превратилось в своеобразный гимн жизни. Основной тон витражей – синий. Это цвет Небес! На синем фоне загораются яркие пятна красного, желтого, зеленого цветов. Сначала видишь пестрый красочный ковер. И только потом начинают проявляться детали, и из хаоса красок вырисовываются библейские сюжеты, начиная от сотворения человека и заканчивая Распятием Христа.
Все герои шагаловских витражей так или иначе общаются с Богом – заключают заветы, внимают Божьему слову, смиренно принимают Божий промысел. Шагал выбирает для иллюстрации те сцены из жизни библейских патриархов, пророков и царей, в которых раскрывается путь домостроительства спасения, предвещается будущее таинство Христово.
История начинается со сцены, изображающей Адама и Еву в райском саду. В этой отправной точке заключена очень важная мысль Шагала – все люди одной крови, мы все берем начало от Адама и Евы.
Далее следует эпизод, рассказывающий о Деворе, – одной из пророчиц эпохи Судей, «судье Израиля» (Суд. 4: 4), «матери в Израиле» (Суд. 5: 7). Бог поставил ее судьей, чтобы спасти страну от поработившего ее ханааского царя Иавина. Согласно Священному Писанию, Девора была женщиной, вдохновленной Богом, «жила под Пальмою Девориною, между Рамою и Вефилем, на горе Ефремовой; и приходили к ней [туда] сыны Израилевы на суд» (Суд. 4: 5). Шагал изображает пророчицу Девору под деревом, в ярких красных одеждах, принимающей израильтян, которые приходят к ней со своими тяжбами.
В этом же окне представлена предназначенная Богом встреча Исаака со своей будущей женой Ревеккой, от брака с которой родится Иаков (Быт. 24: 63–67, 25: 24–28). Шагал изображает и колодец, рядом с которым слуга нашел жену для Исаака – сына Авраама (Быт. 24:1–60).
Далее идет история царя Давида и Вирсавии. И, наконец, сцена благовестия Сарре о рождении сына, который станет родоначальником избранного народа (Быт. 17: 15–16). В этой сцене благовестия содержится намек на Благовещение Пресвятой Богородицы.
Второе окно посвящено трем патриархам – Аврааму, Исааку и Иакову. Изображая сцену явления Господа Аврааму в виде трех Ангелов (Быт. 18: 1–10), художник подробно обставляет ее бытовыми деталями. За столом, уставленным яствами, сидит Авраам, погруженный в таинственную синеву и беседующий с Ангелом. Спешит к гостям Сарра, вынося из дома блюдо с угощениями. В этой домашней беседе Авраама с Ангелом совершается единение Бога с человеком.
Выше изображена сцена обращения Авраама к Господу с просьбой о спасении города Содома (Быт. 18: 20–33).
Полностью доверившимися Божьему Провидению представлены Авраам и Исаак в сюжете «Жертвоприношение Исаака» (Быт. 22: 1–3, 9–18). В этом смиренном жертвоприношении заключен прообраз Христа, принимающего смерть во имя спасения людей.
Далее изображен Иаков, во сне которому является Господь, заключающий с ним завет: «Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему; и будет потомство твое, как песок земной; и распространишься к морю и к востоку» (Быт. 28: 13–14). И, наконец, мы видим Моисея со Скрижалями Завета. Передача Скрижалей – знаковый момент в истории израильского народа. Считается, что с этого момента был заключен союз между Богом и людьми (Втор. 29: 14–15).
Третье окно начинается с сотворения человека и заканчивается Распятием Христа. В этом заключена мысль о Христе, как о новом Адаме. За сценой сотворения человека следует изображение Ноя, выпускающего голубя из ковчега. Спасённый от потопа Ной служит в христианстве прообразом нового человечества и тем самым предвосхищает Христа. Его спасение в потопе символизирует спасение людей водами крещения, а ковчег служит прообразом Церкви, спасающей тех, кто жаждет спасения.
Изображая Иеремию, Шагал вспоминает его пророчество о новом Завете – союзе между человеком и Богом, вместо старого, заключенного с Моисеем: «Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской; тот завет Мой они нарушили, хотя Я оставался в союзе с ними, говорит Господь. Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: „познайте Господа“, ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более» (Иер. 31: 31–34).
Непосредственно под Распятием и Девой Марией с младенцем Шагал изображает царя Давида. Важным для развития мессианских представлений является представление о вечной династии потомков царя Давида, выраженное в словах пророка Нафана: «И будет непоколебим дом твой и царство твое навеки пред лицом Моим, и престол твой устоит во веки» (2 Цар 7: 16). Последние слова Давида были о том, что Бог положил с ним «завет вечный, твердый и непреложный» (2 Цар 23: 5).
Соединяя библейских героев – Адама, патриархов, пророков, царей и Христа, художник представляет квинтэссенцию человеческого духа, выходящего за рамки времени и пространства, соединяющегося с Божественным духом, который является носителем жизни.
В чем же заключается «химия» одного из самых оригинальных и неповторимых мастеров изобразительного искусства XX века? Рожденный в еврейской семье, воспитанный в хасидских традициях, Марк Шагал по духу, по своему мировосприятию, в первую очередь, – еврейский художник. Но его еврейство смешалось в нем с христианским взглядом на мир, со свободным духом французского искусства и темпераментом мечтателя, до самой старости остававшегося в душе ребенком. Благодаря синтезу еврейской культуры и тенденций современного изобразительного искусства ему удалось создать оригинальный, ни на что не похожий язык цвета, с помощью которого он стремился передать весть о Божественном мироустройстве. В произведениях мастера, особенно позднего периода, прослеживается незыблемая связь между Ветхим и Новым Заветом. Его иконография, как мы можем наблюдать, выстраивается на идее того, что Ветхий Завет был предвестником Нового Завета, а Новый Завет стал исполнением Ветхого. В Библии он находит призыв не к разъединению, а к единению людей. И это объединение, в его понимании, должно строиться на любви. Иными словами, Шагал проповедует любовь. Его искусство – это универсальное послание всему человечеству. С одной стороны, оно отличается мудрой глубинной религиозностью, соединяющей иудейские и христианские традиции, а с другой стороны, оно универсально, поскольку обращено к человеку, к его боли, к его страданию, к его надеждам. Бог и человек, согласно мироощущению художника, всегда идут рядом. Каждый человек при этом представляет собой чудесное творение, каждый является сыном Бога, в каждом горит божественный свет, каждый распят на кресте и каждому протянута рука Создателя. «Мне всегда казалось, что без любви и сострадания, без того, чему учит Библия, жизнь не имеет смысла» [50], – говорит художник. Все искусство Шагала именно об этом…о человеке перед Богом и о любви Бога к человеку.
Примечания:
[1] Из речи Марка Шагала, произнесенной в 1963 году в США на конгрессе «За взаимопонимание между людьми», Вашингтон, 2–4 мая 1963 г. // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 266–273. С. 270.
[2] Из речи Марка Шагала, произнесенной в 1963 году в США на конгрессе «За взаимопонимание между людьми», Вашингтон, 2–4 мая 1963 г. // Шагал М. Ангел над крышами / Сост. Л. Беринский. – М.: Современник, 1989. – 224 с. С. 160–167.
[3] Суини Дж. Интервью с Марком Шагалом // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 146–159. С. 154.
[4] Ребе – учитель в иудейской начальной школе хедере.
[5] Шагал М. Выступление на персональной выставке в музее «Бецалель» в Иерусалиме в июне 1951 года // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 214–218. С. 215.
[6] Шагал М. Выступление на персональной выставке в музее «Бецалель» в Иерусалиме в июне 1951 года // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 214–218. С. 216.
[7] Шагал М. Библейское послание // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 313–315. С. 313.
[8] Шагал М. Моя жизнь / Перев. с фр. Н. С. Мавлевич. – М.: Эллис Лак, 1994. – 208 с.
[9] Черта оседлости в Российской империи – с 1791 по 1917 год граница территории, на которой разрешалось постоянное проживание евреям. Определена указом 1791 года, подписанным Екатериной II.
[10] Краткая еврейская энциклопедия. Т. 1. Витебск. – Иерусалим: Кетер, 1976. Кол. 677–678.
[11] О хасидизме см.: Дубнов С. Хасидизм // Энциклопедический словарь / Под ред. Ф. А. Брокгауза, И. А. Ефрона. Т. 37. – СПб., 1903. С. 118–124; Краткая еврейская энциклопедия. Т. 9. Хасидизм. – Иерусалим: Кетер, 1999. Кол. 671–695; Бубер М. Десять ступеней. Хасидские высказывания / Перев. с англ. М. Гринберга. – М.: Мосты культуры, 2017. – 144 с.
[12] Беринский Л. С. Достойный бытия // Шагал М. Ангел над крышами / Сост. Л. Беринский. – М.: Современник, 1989. – 224 с. С. 6–21.
[13] Шагал М. О еврейском искусстве // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 71–76. С. 76.
[14] Амишай-Майзельс З. Еврейские аллюзии Шагала // Панорама Израиля, № 275–276, 1992. С. 132–145.
[15] Цит. по: Дубнов С. Хасидизм // Энциклопедический словарь / Под ред. Ф. А. Брокгауза, И. А. Ефрона. Т. 37. – СПб., 1903. С. 118–124.
[16] О сходстве духовных практик хасидизма и христианства см.: Мельник С. В. Православие и хасидизм хабад: личностная модель межрелигиозного диалога. – М.: Российская Академия Наук. Институт научной информации по общественным наукам, 2017. – 250 с.
[17] Шагал М. Моя жизнь / Перев. с фр. Н. С. Мавлевич. – СПб.: Азбука, 2017. – 221 с. С. 150.
[18] Шагал М. Мой мир. Первая автобиография Шагала. Воспоминания. Интервью / Под ред. Б. Харшава. – М.: Текст, 2009. – 160 с. С. 134–138.
[19] Шагал М. Мой мир. Первая автобиография Шагала. Воспоминания. Интервью / Под ред. Б. Харшава. – М.: Текст, 2009. – 160 с. С. 128–134.
[20] Шагал М. Мой мир. Первая автобиография Шагала. Воспоминания. Интервью / Под ред. Б. Харшава. – М.: Текст, 2009. – 160 с. С. 33–43.
[21] Шагал М. Мой мир. Первая автобиография Шагала. Воспоминания. Интервью / Под ред. Б. Харшава. – М.: Текст, 2009. – 160 с. С. 134–138.
[22] См. : Шагал М. О современном искусстве // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 80–94.
[23] Шагал М. О современном искусстве // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 80–94. С. 90–91.
[24] Шагал М. О современном искусстве // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 80–94. С. 89.
[25] Шагал М. О современном искусстве // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 80–94. С. 89.
[26] Шагал М. Искусство и жизнь. Доклад, прочитанный в Комитете общественных исследований в Чикагском университете, март 1958 года // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 230–251. С. 249–251.
[27] Шагал М. Моя жизнь / Перев. с фр. Н. С. Мавлевич. – М.: Эллис Лак, 1994. – 208 с.
[28] Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. – 320 с. С. 137.
[29] Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. – 320 с. С. 141.
[30] Шагал М. Моя жизнь / Перев. с фр. Н. С. Мавлевич. – М.: Эллис Лак, 1994. – 208 с. С.108.
[31] Шагал М. Миссия художника // Шагал М. Ангел над крышами / Сост. Л. Беринский. – М.: Современник, 1989. – 224 с. С. 142–159.
[32] См.: Речь Марка Шагала, произнесенная в 1963 году в США на конгрессе «За взаимопонимание между людьми», Вашингтон, 2–4 мая 1963 г. // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. – 320 с. С. 266–273.
[33] Луврские диалоги с Пьером Шнайдером // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 280–304. С. 289.
[34] Соловьев В. С. Еврейство и христианский вопрос // Соловьев В. С. Собрание сочинений в десяти томах. Т. IV. – СПб.: Просвещение, 1914. С. 135–185. С. 145.
[35] Речь Марка Шагала, произнесенная в 1963 году в США на конгрессе «За взаимопонимание между людьми», Вашингтон, 2–4 мая 1963 г. // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 266–273. С. 272.
[36] Шагал М. Моя жизнь / Перев. с фр. Н. С. Мавлевич. – М.: Эллис Лак, 1994. – 208 с. С. 125.
[37] Шагал М. Где та голубка? // Шагал М. Ангел над крышами / Сост. Л. Беринский. – М.: Современник, 1989. – 224 с. С. 39.
[38] Речь Марка Шагала на открытии синагоги в медицинском центре Хадасса, Иерусалим, 1962 г. // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 263-265. С. 263.
[39] Хаггард В. Моя жизнь с Шагалом. Семь лет изобилия / Перев. с англ. Е. В. Серегиной. – М.: Текст, 2007. – 223 с.
[40] Шагал М. Моя жизнь / Перев. с фр. Н. С. Мавлевич. – М.: Эллис Лак, 1994. – 208 с. С. 83–84.
[41] Информация о витражной мастерской Симона Марка (Реймс, Франция)
[42] О технике витража см.: Теофил. Записки о разных искусствах. Кн. II / Перев. с лат. А. А. Морозова // Сообщения Центральной научно-исследовательской лаборатории по консервации и реставрации музейных художественных ценностей. Вып. 7, 1963. С. 101–117; Тоде Э. Стекольная живопись. Краткий очерк ее истории и технического развития // Зодчий, № 23, 1908. С. 204–208.
[43] Хаггард В. Моя жизнь с Шагалом. Семь лет изобилия / Перев. с англ. Е. В. Серегиной. – М.: Текст, 2007. – 223 с.
[44] Шофар – еврейский ритуальный духовой музыкальный инструмент, сделанный из рога животного. Имеет очень древнюю историю и традицию употребления, восходящую к Моисею.
[45] О еврейском искусстве см.: Сомов А. И. Еврейское искусство // Энциклопедический словарь в 82 томах / Под ред. Ф. А. Брокгауза, И. А. Ефрона. Т. 11. – СПб, 1894. С. 483–485.
[46] Одной из первых увидела связь шагаловских образов с еврейскими могильными памятниками профессор еврейского университета в Иерусалиме Зива Амишай-Майзельс, см.: Амишай-Майзельс З. Связь времен / Беседа с Ириной Врубель-Голубкиной, Мариной Генкиной // Зеркало, № 1–2, 1996.
[47] О еврейских надгробиях см.: Краткая еврейская энциклопедия. Т. 5. Надгробие. – Иерусалим: Кетер, 1990. Кол. 577–582; Гоберман Д. Н. Шедевры еврейского искусства. Еврейские надгробия на Украине и в Молдове. – М.: Имидж, 1993. – 315 с.
[48] Шагал М. Я сын Твой // Шагал М. Ангел над крышами / Сост. Л. Беринский. – М.: Современник, 1989. – 224 с. С. 62.
[49] Шагал М. Слово мое // Шагал М. Ангел над крышами / Сост. Л. Беринский. – М.: Современник, 1989. – 224 с. С. 195.
[50] Шагал М. О начале Шестидневной войны // Шагал М. Об искусстве и культуре / Под ред. Б. Харшава. Перев. с англ. Н. Усовой. – М.: Текст, 2009. С. 304–307. С. 305.