Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Цезарий Гейстербахский
Пер. с лат. по изд. Des Cäsarius von Heisterbach Leben der bl. Elisabeth // Annalen des historischen Vereins für den Niederhein insbesondere die alte Erzdiözese Köln. 68. Heft: KÖLN, J. & W. BOISSEREE’S BUCHHANDLUNG. (INH. HERM. SCHILLING.), 1908 – pp. 17-60
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
[НАЧИНАЕТСЯ ПОСВЯТИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО К ЖИТИЮ СВЯТОЙ ЛАНДГРАФИНИ ЕЛИЗАВЕТЫ]
Досточтимому и возлюбленнейшему приору Ульриху и прочей братии обители Немецкого ордена, что в Марбурге, брат Цезарий, священник и монах в Долине св. Петра, ради молитв его выражает готовность ко всяческому послушанию. Наш монах Христиан, возвратившись к нам после перенесения мощей покровительницы вашей, святой и Богу любезной Елизаветы, и отчасти описав великие чудеса, что там творились и ежедневно творятся, а также вручив мне некую книжицу (quaternulum), в коей рассказ его был изложен кратко и просто, увещевал и просил меня от вашего имени преобразовать набросок рассказа его в повествование (hystoriam). И хотя в надежде на [небесное] воздаяние я вдоволь имею охоты к исполнению сего труда, но, будучи беден ведением, признаюсь, что изрядно боюсь, зная, что о столь великих делах мне более подобает молчать, нежели писать что-то несообразное. Однако вышеназванный брат так часто и настойчиво убеждал меня взяться за написание книги, что я, уступив его доводам и братской любви, возложил упование на блаженную Елизавету и согласился, вверив дерзновенный замысел свой милости Божией. Да и магистр Конрад, её духовник, перед своей смертью предлагал, как мне стало ведомо из различных сообщений, возложить сей труд на меня, убогого. И поскольку оная святая прожила в сем мире просто и смиренно, то думается мне, что ей больше понравится, если простота святой её жизни (conversacionis) будет описана в простом повествовании с соблюдением правды, нежели украшена цветами красноречия ради бахвальства мирской учёностью. Ну а насколько угодна было Богу жизнь сей святой, о том свидетельствует множество чудес. Если же их не предать записи, чтобы сохранить навеки для потомков, они скоро выпадут из памяти живущих. Сего ради, возлюбленнейшие братия, стремясь удовлетворить ваше пожелание, я в некоторых главках (capittula) переданной мне рукописи исправил слова, не затронув смысла; в некоторых – улучшил слог; некоторые оставил без изменений.
[ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПОСВЯТИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО]
НАЧИНАЕТСЯ ЖИТИЕ СВЯТОЙ ЛАНДГРАФИНИ ЕЛИЗАВЕТЫ, ПОМИНАЕМОЙ В XIII ДЕНЬ ДО ДЕКАБРЬСКИХ КАЛЕНД
Досточтимая и Богу любезная Елизавета, происходящая от славного рода, блеском добродетелей своих просияла, как утренняя звезда среди облаков (Сир. 50:6) сего мира. А слава чудес [свершающихся по её заступничеству] показывает, сколь многи были заслуги её в мире сем и как велико воздаяния её в небесах. Ведь в каком государстве или краю, находящемся в пределах Церкви, неведомо имя её и достоинство?! Ныне, поставленная на подсвечнике, она светит всем сущим в доме Божием (ср. Мф. 5:15). И подходит к ней реченное чрез Премудрого: «Что солнце, восходящее на высотах Господних, то красота доброй жены в убранстве дома ее» (Сир. 26:20-21). Она поистине «светильник, сияющий на святом свещнике» (Сир. 26:22), что повсеместно распространяет сияние добродетелей своих через славу чудес. Уж молчу о месте, где покоятся святейшие мощи её, в коем для просителей свершаются величайшие и частые чудеса её по заступничеству и молитвам её, но даже в отдалённых краях (как свидетельствуют записи о чудесах её) в ответ на призывание имени её болящим даруются многие благодеяния. Таковы дары Твои, Христе, коими Ты не только изволишь увенчивать преданных служителей Твоих в Вечном отечестве, но также и на пути нынешней жизни удостаиваешь знамениями и чудесами ради наставления нашего. Но дабы заслуги блаженной Елизаветы воссияли сильнее, я счёл необходимым предать записи для потомков сведения о роде и отечестве её, о богатстве и славе, поскольку, как говорит Апостол: «Не духовное прежде, а душевное, потом духовное» (1 Кор. 15:46).
Итак, она была дочерью Андрея, короля Венгрии (Андраш II Крестоносец или Андраш Иерусалимский, 1175 – 1235 гг.), который недавно умер, радуясь и ликуя о том, что был отцом столь святой и славной дочери. Мать же её, звавшаяся Гертрудой (1185 – 1213 гг.), была дочерью преславного герцога Меранского, единоутробными братьями кому приходятся Бертольд (V Андексский, ок. 1180 – 1251 гг.), патриарх Аквилейский, и Экберт (граф Андекс-Меранский, посл. 1173 – 1237 гг.), епископ Бамбергский. Причём оба они живы доселе и, будучи превосходными мужами, превосходно управляют вверенными им епархиями. А король Венгерский сестру их, с коей был соединён узами брака, столь крепко любил, что ради неё благоволил немцам, кои во множестве проживают в Венгрии, и возвышал их. Венгры, движимые ревностью и уязвляемые жалом зависти, покусились самого короля со всем домом его, сиречь с женою и чадами, истребить мечом. Когда королева проведала о сем, более беспокоясь за супруга, нежели за себя, увещала его спастись бегством от подготовленного заговора, сама же, вверившись милости Божией, по невиновности своей удостоилась мученического венца. Таково было мученичество Авеля праведного, который, будучи убит братом из зависти, удостоился первенства среди мучеников. А то, что страдания блаженной оной королевы вменились ей ради чистоты её жизни в мученичество, свидетельствуют чудеса, которые, как рассказывают, совершаются в месте убиения её. Вот от какого славного и какого благочестивого рода ведёт своё происхождение блаженная Елизавета! Ибо если от материнской плоти вела она свою родовитость, то не диво, если от духа материнского, словно бы от источника благочестия, смогла приять святость по заступничеству своей матери и с помощью молитв её. Дочери часто, как обликом, так и нравом, бывают похожи на матерей, посему от добродетельных рождаются добродетельные, а от порочных – порочные. Итак, о роде блаженной сей и отечестве сказано достаточно. Не стоит долго задерживаться на плотском, ибо душа жаждет возвестить о добродетелях её и духовных деяниях. А поскольку имя выявляет самую личность, взглянем же первым делом на наречение сей блаженной.
Когда блаженная Елизавета была крещаема во Христа, она вместе с сим именем усвоила себе и достоинство имени. Ведь «Елизавета» переводится как «Бога моего седьмая», прообразуя будущую благодать на ней. Ибо блаженная сия стала преемницей [библейской Елизаветы] не только по имени, но и в святости. А поскольку досточтимой жене сей с самого часа возрождения [во святом крещении] подобало удостоиться даров семиобразной благодати Святого Духа, то не зря наречена она была Елизаветою, то есть Бога моего седьмою. Так, прежде оная Елизавета, старая жена и внове мать, узнала Святым Духом благодаря сыну, взыгравшему в чреве её, о приходе Христа, а отвечая тем, что восьмой день пришли обрезать младенца и хотели назвать его, по имени отца его, Захариею, сказала: «Нет, а назвать его Иоанном» (Лк. 1: 59, 60), хорошо разумея силу имени этого. Ведь Иоанн, дотоле исполнившийся во чреве материнском Духа Святого, родившийся и обрезанный [с именем] Иоанн, то есть «Божия благодать» либо же «В ком благодать», по праву так был именован матерью-пророчицей. И так имя сего Иоанна в действительности стало предвестием будущих даров. Так и блаженную, о коей мы ведём речь, Елизавету при купели, что является чревом Церкви, по праву должно было назвать «Бога моего седьмою», поскольку украсилась она семиобразной благодатью Святого Духа. Итак, суть семь даров Святого Духа, а именно: дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ве́дения и благочестия; и дух страха Господня (ср. Ис. 11:2-3). О любом из сих даров можно сказать, что он седьмой, то есть один из семи. Подобно тому и о любом из Лиц во Святой Троице правоверно (catholice) говорится, что Оно третье, будучи из Трёх одним. Так и блаженная сия, которую Всемогущий Бог извечно предопределил и избрал к тому, чтобы Дух Его почил в душе её семиобразной благодатью, вполне сообразно была названа Елизаветою, то есть «Бога моего седьмою». Бога моего, – повторяю, – седьмая. Заметьте, что не просто «Божия седьмая», а «Бога моего» – с добавлением притяжательного местоимения, ведь хотя Господь есть Бог всех по сотворению, однако не всех Он по приятию, поклонению и почитанию, но только благих, потому-то Давид часто и говорит в псалмах: «Боже, Боже мой», показывая тем самым, что Он есть Бог всех условно, но [вполне] – только Бог верных, благодаря, как уже было сказано, поклонению и почитанию.
Также Елизавета переводится как «Бога моего насыщение». И таковой перевод оного имени на самом деле соответствовал добродетелям её. Ибо она, как в дальнейшем будет сказано, насыщала Бога делами милосердия, уделяя пищу, одежду и приют нищим и нуждающимся, кои суть члены Христовы (1 Кор. 6: 15). Её Бог тоже насытил – духовными дарами, учением и таинствами (spiritualiter, doctrinaliter et sacramentaliter). Благодать Божия – это питающее и укрепляющее душу пиршество, хлеб коего – созерцание божественное, а вино – благоговение; слово Бога насыщающего душу таково: «Ешьте, друзья, и упивайтесь, возлюбленные!» (ср. Вульг. Песн. 5:1). Знать, как она [была насыщена] хлебом божественного созерцания и вволю, аж допьяна, напоена, могла только та [душа], которая вкусила [оных], да Бог, Который её, алчущую и жаждущую, напитал обоими дарами. Пищу учения, то есть слово проповеди (которая в простом значении уподобляется питию, а в мистическом понимании – пище), она вкушала так алчно, что, словно голодная, следовала пешком за магистром Конрадом Марбургским и другими проповедниками Христовыми по разным их и удалённым пристанищам. Сию пищу она вкушала ненасытно, зная, что написано: «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его» (Лк. 11:28). А также: «Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4:4). Посему, братия, поскольку слово Божие есть жизнь души, подобает его слушать охотно, часто и с пользой. А с пользой слово Божие слушает тот, кто удерживает в сердце услышанное и исполняет на деле. Что, думается, блаженная Елизавета и творила. Пищей же та́инственной, то есть Телом и Кровью Христовыми, она удостаивалась насыщаться в таковом страхе и пламенной любви, что не только вкушала [вещество] Св. Тайн устами, но всегда принимала в свою душу самую их сущность (rem), то есть дар (gratiam) духовный. Ибо уразумела она слова Спасителя: «Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Ин. 6:56-57). Сего ради она старалась причащаться охотно и часто, однако со страхом и благоговением, почитая себя недостойной столь великого таинства. Итак, поскольку Елизавета названа была в соответствии со сказанным выше, поглядим же, как в ней с детства стала проявляться оная седмерица духовных даров.
Инокиня Гуда, что была приставлена к блаженной Елизавете, когда та была лет около четырёх от роду, давая после смерти святой показания о её жизни и подвиге, сообщила под присягой, что оная блаженная Елизавета с детства прилежала благочестию, причём все действия свои направляла к Богу, как в пустяшных (ludicris) делах, так и в серьёзных. Когда же она была пятилетней девочкой и ещё совсем не знала грамоты, часто простиралась пред алтарём; держала перед собой псалтырь, как бы молясь, и часто в ознаменование благих своих задатков творила втайне коленопреклонения, всячески улучая случай, чтобы спокойно и без смущения проникнуть в капеллу, располагавшуюся королевском дворце. Когда за нею наблюдали служанки, она под предлогом игры, словно бы намереваясь догнать какую-нибудь девочку, бежала к церкви, а переступив порог, коленопреклонённо и с простёртыми руками, молитвенно замирала пред алтарём, припадая устами к полу. Измыслила Елизавета и иной способ попасть в церковь: прыгая, словно бы играючи, на одной ноге, она убегала от девочек к капелле, а когда не могла по правилам игры войти, она по крайней мере могла покрыть поцелуями порог и стены церкви. Кто освятил Иоанна Крестителя, дав ему ещё до рождения почувствовать приближение Премудрости Божией – Христа, и вразумляет младенцев (Пс. 118:130. – пер. П. Юнгерова), пример чего имеем в малыше Кирике (мч. – пам. 15 июля), Тот сию малышку Елизавету в возрасте пяти лет наделил способностью понимать и разуметь небесное. И хотя существует семь даров Святого Духа, два высших из них, то есть дух мудрости и разума, относятся к созерцательной жизни, прочие же пять, то есть дух совета и крепости, дух ведения и благочестия, и дух страха Господня, относятся к жизни деятельной. Страх Господень учит нас уклоняться от зла, благочестие учит творить добро, ведение – проводить различие между добром и злом, крепость – держаться добра, совет – соблюдать во всём благоразумие. Разум же и мудрость возносят ум к небесным предметам. Поскольку же сокровенная молитва и размышление о небесных предметах относятся к созерцанию, то, значит, блаженная Елизавета с ранних лет своих приступила к более совершенной жизни. И, как будет явствовать из дальнейшего, в таковой жизни она продвигалась по образу небесных животных (см. Иез. 1:14): то восходя к созерцанию, то обращаясь к деятельности. Не говоря уж о серьёзных делах, даже играя с девочками в колечко или что-нибудь подобное, она надежду на победу и выигрыш возлагала на Бога, обещая ему сколько-нибудь коленопреклонений с таким же числом «Радуйся, Мария». А когда не могла по робости исполнить обет свой, предлагала какой-нибудь из девочек: «Давай-ка вытянемся на земле и поглядим, кто из нас окажется длиннее!» И так, чтобы сотворить побольше коленопреклонений, она простиралась на земле, соизмеряясь со многими, дабы, как позднее признавалась на исповеди, таким образом исполнить свой обет и избежать проявления ханжества. А при всякой игре она дарила нищим девочкам свою долю колечек либо монеток. Признаки и зачатки будущего совершенства и святости в сем дитяти проявились также в следующем.
Итак, немножко повзрослев, она почитала блаженного апостола Иоанна любителем целомудрия и горячо желала ему подражать (хотя Бог дивным устроением Своим распорядился иначе). Посему, когда женщины по своему обычаю, написав имена всех апостолов на свечках или бумажках, помещали их все вперемежку на алтарь, а потом каждая выбирала себе таким жребием апостола, Елизавета, помолившись, согласно желанию своему трижды получала в жребий апостола Иоанна – из чего явствует, что Сам милостивый Господь исполнил благочестивое пожелание девицы. А когда во имя Его у неё просили либо в подарок что-нибудь, либо о прощении обиды, либо сделать что-нибудь, либо от чего-нибудь отказаться, она никогда не отказывала. Когда же её принуждали отправляться спать, не завершив всех обетованных молитв, она молилась в постели, тем восполняя оный недостаток. Каждый день она ради Бога лишала себя чего-нибудь, в чём-нибудь сокрушая собственную волю. Ибо, когда ей приходилась по нраву какая-нибудь игра, она говорила: «Побуду-ка я ради Бога в сторонке», понимая, что так оно достойнее. Так, когда девчата водили круги в хороводе, Елизавета, совершив один круг, говорила девушкам: «Довольно с меня и одного круга, от прочих, пожалуй, ради Бога откажусь». Творила она и иное, сему подобное. Также в детстве своём она имела обыкновения давать множества чистосердечных обетов, коими надеялась угодить Богу: например, не надевать рукавиц перед мессами праздничных дней и не носить перчаток в дни воскресные до полудня. Долго рассказывать, от скольких таких и им подобных [излишеств], относящихся к украшению тела и мирской суете, она из почтения к Богу по обетам отказывалась. Ещё она в юности, всегда имея Бога пред очами своими, от всего сердца любила со смирением призывать Его во всех делах своих, с нежностью поминая имя Его. Хотя об этом можно было бы много рассказать, однако поскольку вышеназванная Гуда доныне больше ничего не вспомнила, довольно будет и сего немногого. Когда её спросили, сколько времени она оставалась при святой, свидетельница ответила, что была она с блаженной Елизаветой, служа ей после смерти госпожи своей ландграфини, до самого её пострига и облачения в серую рясу руками Конрада Марбургского. Тогда и сама оная Гуда облачилась в рясу вместе с нею, принеся одновременно с принятием хабита обет целомудрия, решение о котором за много лет до того вверила в руки оного Конрада.
А Конрад тот был мужем весьма грамотным и знаменитейшим проповедником, суровым обличителем пороков, устрашителем тиранов, а еретиков, что во времена его проповедания распространились и стали более заметны, неутомимым преследователем. Первоначально он получил от владыки папы Иннокентия (III, понт. 1198-1216 гг.) право проповедовать против сарацин, в чём много преуспел, подняв в крестовый поход без числа людей. Затем при преемниках его – блаженной памяти папе Гонории (III, понт. 1216 – 1227 гг.), а затем при владыке Григории (IX, понт. 1227 – 1241 гг.), что ныне занимает Римский престол – проповедуя с такою же, нет, с большей духовной силою, верхом на убогоньком муле объехал почти всю Алеманнию, то исправляя нравы, то обуздывая еретиков. За ним следовали из различных краёв неисчислимые толпы простых людей обоих полов, приманиваемые словами учения и привлекаемые большими отпущениями (indulgentiis), которые он творил на каждом местопребывании. Конрад этот, хоть и носил одеяние светского клирика, ничем в этом мире не владел и владеть не стремился – ни пребендами, ни приходами, ни какими-либо иными должностями, – но изнурял и истощал тело своё постами и многими трудами, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным (ср. 1 Кор. 9:27). Его советами ландграф Людовик и блаженная Елизавета, жена его, во всём руководствовались, и от него же Елизавета после смерти мужа, как было выше сказано, получила иноческое облачение и обещала ему послушание как духовному отцу. Когда же сей Конрад, возгоревшись ревностью о вере, стал очищать поле Церкви от плевелов, не просто искореняя ереси силой учения, но и самих еретиков прямо-таки «связывая в снопы, чтобы сжечь их» (ср. Мф. 13:30) (вряд ли речь идёт о казнях, скорее – о раздражающей, «жгучей» личной критике, что видно из ниже описанной реакции на неё. – прим. пер.), некие люди, коих он порицал за ересь, с изрядной жестокостью убили его. Вместе с ним был убит и некий инок из Ордена братьев меньших по имени Герард, который несколько лет верно помогал оному Конраду в проповеднических трудах. Как рассказывают, убийцы хотели пощадить его, но он не смог оторваться от наставника своего, братской любовью, словно узами, прикреплённый к телу его, да так и погиб с ним вместе. И поскольку они любили друг друга всю жизнь, не разлучились в смерти, в одном месте были убиты, то и похоронили их в одном месте, то есть в базилике блаженной Елизаветы. После этого краткого отступления, восполняющего понимание того, о чём идёт речь, обратимся к изложению истории.
Когда же блаженная и досточтимая дева Елизавета достигла брачного возраста, тогда против её сердечного желания её просватали и выдали замуж за преславного государя – ландграфа Людовика. Ну а Людовик оный был юношей дивной порядочности, украшен добродетелями, враг пороков и, что в таковом возрасте и мирском чине особенно примечательно, богобоязнен, что на деле проявилось в суждениях его и деяниях. Ибо во всех своих владениях он установил такой мир, что при взгляде на дивное изобилие мира в Тюрингии и у прочих подчинённых ему народов приходили на ум времена Августа. Он удалялся всяческого лицеприятия и взяток (кои часто ослепляют судей) и не давал спуску ни графу, ни рыцарю, ни горожанину либо селянину, если кто из них оказывался обвинён и уличён в грабеже, воровстве и тому подобном проступке, но сурово судил и карал беззаконников. С милостивыми он был милостив, со злыми – суров. Бог, пред Коим всё открыто, провидя таковые его дела справедливости и благочестия, кои он исполнял в страхе Божием, сочетал его с женою доброй, святой и стыдливой согласно изречению Сирахову: «Добрая жена – счастливая доля: она дается в удел боящимся Господа» (Сир. 26:3). И там же сказано: «Благодать на благодать – жена стыдливая» (Сир. 26:18). «Дом и имение – наследство от родителей, а разумная жена – от Господа», – говорит и Соломон (Прит. 19:14).
Сколь был благочестив и богобоязнен славный сейм ландграф, легко понять из последующего рассказа. Как узнал я от владыки Теодориха, досточтимого архиепископа Трирского (Дитрих II, фон Вид, еп. 1212-1242 гг.), когда однажды ночью супруги вместе лежали в постели и засыпали, блаженная Елизавета обратилась к мужу с таковыми словами: «Я тут придумала, сударь, как нам должно вести жизнь благую, коей мы могли бы плодотворно Богу послужить». А на вопрос ландграфа: «И что ж это за жизнь?» продолжила: «Мне хотелось бы, чтобы у нас было земли только на одну соху (aratri, ок. 50 га. – прим. пер.) да двести овец, так чтобы вы могли возделывать эту землю своими руками, а я доила бы овец». На эти слова ландграф, улыбаясь и умиляясь простодушию её, ответил в шутку: «Э, сестрица, да если б у нас было земли одна соха да двести овец, то мы были бы не бедны, а богаты!» И исполнилось на ней реченное чрез Премудрого: «Любезность жены усладит ее мужа, и благоразумие её утучнит кости его» (Сир. 26:16). Кости означают добродетели. И всё что ни есть благого в мужьях, увеличивается и укрепляется благодаря любезности и богобоязненности святых жён. Оный ландграф стал почитателем целомудрия и всего благого без сомнения не иначе как благодаря святой жене, коей он усердно хранил супружескую верность как из страха Божия, так и по взаимной любви. Поэтому некие из рыцарей его, видя таковую благодать и завидуя ей, сказали ему однажды: «Государь, отчего вы не поступаете подобно другим князьям да вельможам? С государыней нашей вы редко можете побыть, а юность свою сдерживать трудно, так почему ж не попользуетесь девчонками?» А он молчал. Когда же в другой раз вопрос повторился, он возмущённо ответил: «Вы, господа, если дорожите моей благосклонностью, остерегитесь в дальнейшем при мне обмолвиться об этом хоть словом! У меня есть жена, коей я намерен блюсти верность!» Сей блаженный в ознаменование своего великого благоговения повелел клирикам в замке Изеннаке устроить представление как бы воочию свершающегося пленения, страстей и смерти Спасителя, оплатив все расходы на сие зрелище, как я узнал от тех, что присутствовали при оном. Во время похода на Дамиетту (V Крестовый поход 1217-1221 гг. во главе с Андрашем II. – прим. пер.) он, взяв крест, отправился на защиту Святой земли, где в служении Спасителю и скончал свои дни, предав верный дух свой в руки Божии.
О том, что блаженная Елизавета творила после смерти мужа и какова была её жизнь, была расспрошена Изентруда, инокиня из обители Хузиллегове, состоявшая в услужении у неё. Она прожила с мужем около пятидесяти лет, а после смерти его – год [вдовой], пока не облеклась в серую рясу. Тайны её она знала так хорошо, что едва ли от неё утаилось хоть что-то. При подготовке канонизации блаженной Елизаветы в ответ на вопрос об образе жизни (statu) её сия инокиня под присягой ответствовала:
Я, Изентруда, государыню мою святую Елизавету, даже когда она жила с мужем, всегда видела набожной да смиренной, весьма милостивой и чрезвычайно богобоязненной. Служанки о смирении её ворчали и негодовали о том, что на якобы унижает свою знатность и мирскую славу, но она, ничуть не заботясь о таковых пересудах, быстрым шагом, опережая служанок, входила в церковь и как бы украдкой совершала коленопреклонение, зная, что написано: «А вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушённого духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис. 66:2). Также, ещё пребывая в одеянии мирской славы, она некоего больного попрошайку, даже обликом своим жуткого, с головы коего тёк зловонный гной, в полной тайне приютила и собственными руками стригла ему волосы, голову его склонив на лоно своё. Затем она отвела его в дальний угол сада своего, где, избегая людских взоров, помыла ему изъязвленную и вшивую голову. Когда девушки, застав её за таким низким и презренным занятием, стали укорять её, она засмеялась, ибо не неведомы были ей слова Спасителя, сказавшего: «Я был болен, и вы посетили Меня» (ср. Мф. 25:36). И ещё: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40).
Также вышеназванная сказала, что досточтимая Елизавета, ещё при жизни ландграфа и с его согласия, вверилась в послушание магистру Конраду (при нерушимом соблюдении прав мужа своего), дав оному Конраду клятву блюсти вечное воздержание, буде случится ей пережить своего мужа. И принесла она этот обет в Изеннаке, в киновии святой Катерины. А магистр сей Конрад, приняв святую женщину в послушание, предписал ей, чтобы не вкушала она никаких яств мужа своего, каковых не могла бы принять с чистой совестью. Сие предписание оная блаженная старалась исполнять так строго, что порой, сидя за трапезой обок мужа своего, воздерживалась от всего, что поступало из вассальных оброков и даней, вкушая лишь ту пищу, о которой знала, что она – от доходов мужа её, из его законных владений и достояний. Когда же подавали к трапезе что-нибудь из дани, она часто притворялась, что вкушает от многих блюд, однако лишь крошила да просыпала хлеб и прочие яства, оставаясь за роскошной трапезой голодною. Когда же она и три её служанки, согласные с её обетом, попросили у ландграфа, чтобы он избавил их от необходимости не вкушать вместе со вкушающими, а только притворяться, оный благочестивый государь ответил: «Я бы охотно устроил это, если бы не опасался скандала, нареканий от родни да прочих сотрапезников. Впрочем, надеюсь, что с содействием милости Божией я добуду скоро что-нибудь другое – из своих запасов (statu)». Ну а блаженная Елизавета, из особо выделенной части приданого своего обеспечивала самых близких и служанок своих, а когда не могла раздобыть еды за деньги, просила через посланцев у самых доброчестных людей, близ которых тогда жила, необходимого для жизни, сказывая, будто яства их ей более лакомы, чем те, что при дворе. Поступали же они так только ради предписания магистра Конрада хранить совесть свою незапятнанной. Посему часто терпела она крайнюю нужду, предпочитая голодать, нежели вкушать недозволенное, и питаясь лишь лепёшками, подслащёнными мёдом. И не раз среди разнообразных блюд за трапезой мужа своего она претерпевала голод и жажду, да даже сам муж порой тайно предупреждал её, если знал, что кушанья, подаваемые тогда к столу, не дозволены ей. Однажды, трапезничая вместе с мужем, она, поскольку воздерживалась по соображениям совести от многих яств, взяла только пять крохотных птичек, из коих себе оставила две, а остальных передала своим служанкам, чем за тем застольем довольствовалась. Ведь о нужде прислужниц он беспокоилась более, чем о своей собственной, опасаясь, что они смалодушничают, если она когда-нибудь не сможет уделить им необходимое из оных яств. Поэтому, нередко, просмотрев оброк от селян и найдя только пищу, которую они могли бы есть с чистой совестью, она молвила служанкам своим: «Ешьте, да только вина не пейте». Так и наоборот, когда она знала, что вино – с виноградников мужа её, а пища внушает опасения, она воспрещала им не питие, а пищу. Когда ж она понимала, что и то, и то дозволительно, хлопая в ладоши, радостно восклицала: «Вот повезло нам! Только осторожно нужно есть и пить». Однажды случилось так, что, последовав за мужем на великий пир, она не обнаружила еды, которую отважилась бы употребить с чистой совестью, кроме чёрного жёсткого хлеба, который и ела, размочив в простой воде, но всё равно с трудом. И этим кушаньем она вместе с единомышленницами своими в тот день довольствовалась, поскольку по субботам они постились. И так худо подкрепившись, они проехали в тот день верхом восемь немецких миль, что составляет примерно сорок итальянских. Ради таковых необычайных подвигов (singularitates) как она, так и муж, дозволявший сие, подвергались в лицо нареканиям, перенося их с великим терпением, зная, что написано: «Блаженны гонимые за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5:10. – пер. еп. Кассиана). Впрочем, она, хоть и воздерживалась от недозволенных приобретений, всеми доступными для себя способами старалась поддерживать претерпевших насилие.
По ночам блаженная Елизавета часто вставала помолиться, хотя муж многократно упрашивал её не утруждаться. И иногда, когда она вставала с кровати, даже схватив за руку, просил её вернуться на ложе, беспокоясь о неудобствах, испытываемых женою. Дабы незаметнее молиться и ради того, чтобы свободнее предаваться дару слёзному, служительница Божия, зная, что сказано в псалме: «В полночь вставал славословить Тебя за праведные суды Твои» (Пс. 118:62), а также в другом месте: «Вставай, взывай ночью, при начале каждой стражи; изливай, как воду, сердце твое пред лицем Господа» (Плач. 2:19), наказала служанкам своим, чтобы они будили её ночью, когда муж уснёт. В ответ на их вопрос, каким образом разбудить её (они боялись побеспокоить своего господина), Елизавета с голубиной простотой отвечала: «Разбудите меня так-то». Однажды ночью, когда вышеназванная Изентруда указанным ей образом попыталась разбудить госпожу, по ошибке разбудила самого ландграфа. А он, сразу поняв замысел жены, терпеливо снёс неприятность.
Ещё было, что из-за продолжительных молитв объял её сон, и прикорнула она, лёжа на ковре. Когда прислужницы укорили её за это, сказав: «Приличнее было бы вам спать на ложе с мужем своим, чем без него на земле», оная блаженная ответила: «Из-за немощи плоти я не могу молиться постоянно, но [вместо этого] сильнее страдаю от того, что насилу отлучаюсь от возлюбленного мужа своего». А ещё она часто, встав с супружеского ложа и удалившись в укромное место, она приказывала служанкам, чтобы они крепко и безжалостно бичевали её, а после того возвращалась на ложе. Известно, что творила сие она часто с тех пор, как дала обет послушания магистру Конраду. Однако и до того она сие точно иногда творила в Четыредесятницу и по пятницам. В отсутствие ж мужа она много ночей проводила в бдениях, предаваясь самобичеванию и усмирению плоти. Вот в таковом-то мученичестве святая Елизавета старалась сообразовываться страстям Христовым! И из трёх видов мученичества, описываемых блаженным Григорием (Великим, пам. 3 сентября) – сиречь пролития крови, усердного укрощения плоти и сострадания ближним – Елизавета ни в одном не имела недостатка. Как было сказано, она даже до крови бичевала себя острейшими розгами, ежедневно умерщвляла плоть свою бдениями, постами, молитвами и многими другими тяготами, так что вместе с пророком могла бы сказать: «Ибо ради Тебя умерщвляемся мы целый день, считаясь овцами на заклание» (Вульг. Пс. 43:22). Сколь полно сердцем своим сострадала она нищим, болящим и от иных нужд страждущим и страдала от их горестей, достаточно показывают предшествующие примеры, да и последующие не дадут утаиться её мученичеству, проявляющемуся в сем, когда о них в своё время будет поведано.
В беседах со светскими дамами, навещавшими её, она имела обыкновение неким образом проповедовать о Боге и духовных предметах небесных, и часто подвигала некоторых из них к радению о смирении и благочестии. И со всяческим настоянием просительно увещевала их по крайней мере воздерживаться от излишеств, питающих мирское тщеславие, как то танцы, тесные перчатки и пришивные [рукава] или шелковые ленты, что вплетаются в волосы для украшения. А в качестве примера, побуждающего избегать также и прочих сего рода сует, она приводила наставление Князя апостолов, который, увещевая женщин, бывших его ученицами (in canonica sua), говорит: «Также и вы, жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие. Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде» (1 П. 3:1-3).
И из трёх родов людей, коим подобает воздаяние (aureola), – сиречь мучеников, дев и наставников (prelatos) – она не уступала никому из них. Воздаяние мучеников ей подобает ради пролития ею крови за Христа, дев – за обет и намерение блюсти плотское целомудрие, наставников – за проповедание. Всем она старалась подражать: мученикам, как было сказано, –усердными трудами; девам – обетом воздержания; проповедникам, как сказано выше, – не только примером святой подвижнической жизни, но, поистине, также и благим увещеванием словесным. Ведь не все девы по плоти обретают воздаяние – некоторые, например, хотят замуж и умирают с мечтою о том. Так о девстве в переносном смысле свидетельствует блаженная Луция, дева и мученица (пам. 13 декабря): «Если какая девица, давшая обет целомудрия и намеревавшаяся хранить его, претерпев насилие, лишается девственности, но затем, живя целомудренно, до скончания скорбит о сем лишении, то, надеюсь, отнюдь не пропадёт её награда за целомудрие». Так и блаженная Елизавета, почитательница целомудрия, ещё при живом муже на случай, если переживёт его, обещала Богу пред магистром Конрадом воздержание, да и некоторых дам склонила дать обет воздержания после смерти мужей своих.
Дар благочестия был так действен в ней, что часто на мессе при некоторых евангельских чтениях она отстёгивала свои перчатки и ожерелья, снимала кольца и прочие украшения. Также и покрывало, пристойно и нарядно расположенное на голове её во время чтения Евангелия и часов, она низко спускала и натягивала при вознесении гостии. Совершала она и иные достопамятные действия, изобличающие её великое смирение.
У блаженной Елизаветы был такой обычай, что всякий раз, родив ребёнка, по исполнении дней очищения своего (ср. Лк. 2:22) она вопреки народному обычаю, облекшись в шерстяную одежду смиренно и просто шла босиком в церковь, сама держа младенца на руках по примеру Святой Девы Марии, где, дав в приношение свечу и агнца (разновидность золотой монеты. – прим. пер.), возносила его над алтарём. А возвратившись вскоре домой, она обычно отдавала эту рубаху и накидку какой-нибудь нищенке. Да воззрят на сие дамы, которые с великой пышностью, в драгоценных одеяниях совершают такого рода шествия, не желая подражать смирению Богородицы, каковой следовала Елизавета блаженнейшая, дочь богатого короля!
Подобное же смирение старалась она блюсти и на крестных ходах (in rogationibus), следуя в шерстяной одежде и босиком за шествием, а на остановках, когда читали проповедь, всегда располагаясь среди беднейших женщин. К тому же ещё при живом муже она пряла шерсть вместе с прислугой, ткала из неё ткань для одежды Братьям меньшим и прочим нищим так же, как и новокрещаемым из бедняков, которым она шила одежду собственными руками. Она распоряжалась об их крещении и была восприемницей при святой купели, дабы по поводу духовного материнства получить больше возможностей благотворить им. Также и саваны для умерших нищих она шила собственными руками, касалась их тел, приводя их в порядок, и погребала. На похороны им она отправляла большое белое льняное покрывало, разрезав его на части. Также она навещала некоего болящего бедняка и, выслушав его сетования о каких-то его долгах, и долги оплатила, и милостыней наделила. Но не допускала она, чтобы тела умерших богачей облекались в новые полотна или сорочки, но – в старые, веля лучшие платья их отдавать бедным. Была она частой посетительницей нищенок рожавших и утешительницей, а когда мужья их или иных болящих вымаливали чего-нибудь у неё, она, попросившись к ним в гости, лично наведывала их, как бы ни была слякотна и крута дорога, надеясь от лицезрения их обрести ещё больше способности к состраданию. И, вступая в их убогие домишки, не гнушаясь их грязью, она приносила им что было нужно и утешала их, на тройственное от сего надеясь воздаяние: во-первых, за труд; во-вторых, за сострадание; в-третьих, за даяние милости. Ибо ведь молвит псалмопевец: «Блажен, кто помышляет о бедном и нищем! В день бедствия избавит его Господь» (Пс. 40:2). И такового благословения она всегда заслуживала, ибо помышляла о бедных и нищих. Однажды она, намереваясь удовлетворить просьбу некоего нищего, попыталась в отдалённом месте подоить корову, но та, взбрыкнув (дословно – «неприлично поведя себя». – прим. пер.), не далась.
Наряду со смирением блаженная Елизавета старалась блюсти великое терпение и совершенное послушание. Ибо ещё при жизни мужа она проявляла крайнее послушание магистру Конраду. Так, когда он однажды позвал её к проповеди, а она, из-за того, что к ней пожаловала маркграфиня Майсенская, не смогла прийти, боясь скандала, тогда магистр Конрад, оскорбившись, заявил ей через посланца, что ради её непослушания в дальнейшем не желает нести попечение о ней. После чего она, будучи женщиной святой и богобоязненной, дабы не лишиться заслуги послушания, кое она обещала этому Конраду, придя назавтра, смиренно упрашивала его простить ей сие оскорбление. Когда он не пожелал, она вместе со служанками пала ему в ноги. А он на неё наложил епитимию, чтобы, раздевшись до сорочки, она довольно долго бичевала себя. Ведь этот Конрад, как мы все знаем, был строгий подвижник, отчего многие его боялись, а тем паче он был наделён духовной властью от Верховного понтифика, к которой он усердно прибегал.
В пору голода и недорода, когда ландграф был в отъезде при дворе императора Фридриха (II Штауфена, 1194-1250 гг.), что собрался тогда в Кремоне, Елизавета, дабы не подпасть под проклятие, о котором говорит пророка: «Кто удерживает у себя хлеб, того клянёт народ» (Прит. 11:26), сострадая от всего сердца голодающим, ничего из продовольствия, что было собрано у неё в амбарах и житницах, не удержала и ничего из оного не продала желавшим купить, но раздала нищим в милостыню, на протяжении многих дней выдавая каждому столько, сколько им могло хватить для прокормления. Иосиф, когда получил в распоряжение все житницы фараоновы, продавая египтянам продовольствие (см. Быт. 41:56), все богатства Египта собрал в царские сокровищницы, а блаженная Елизавета всё отдала Христа ради.
В то время она жила на огромной высоте в некоем замке, под которым стоял большой и поместительный дом, где располагалось множество болящих, которые были не в силах добраться до места раздачи и не рассчитывали на общую милостыню. Их Елизавета многократно навещала каждый день, невзирая на трудности спуска и подъёма. При этом она утешала их в отчаянии, собеседуя с ними о терпении и спасении души да нужды их во всём удовлетворяя. Чтобы их содержать, она даже продала украшения с тела своего. Притом, хотя сия благородная женщина была столь нежного сложения, что нисколько не могла терпеть дурных запахов, однако смрад и вонь от болящих, что в летнюю пору становилась ещё жутче, переносила (несмотря на ропот служанок об этом) без всякого ужаса и вреда для здоровья, как глаголет апостол: «Любовь долготерпит, милосердствует, всё переносит» (1 Кор. 13:4, 7). А поскольку она была исполнена любви, то радостно руками своими умывала нищих и болящих, ласково и бережно отирала своим головным покрывалом их лица – даже слизь, мокроту, грязь со ртов и ноздрей их, словно бы то бы то было благовонное мирро. И не удивительно – ведь она видела и чтила в них Христа. Помимо сих нищих и болящих содержались у неё в том доме жемчужины Христовы, сиречь бедные детки, сиявшие чистотою душ и тел подобно каменьям драгоценным: об их жизненных нуждах Елизавета пеклась с материнской нежностью. С ними она обращалась так ласково и так любовно, словно сама их всех во плоти породила. Также и дети взаимно любили её, как мать, и называли матерью, выбегали навстречу, когда она приходила, и, как цыплята собираются вокруг курицы, так, облепив кормящую сию матерь, оные бедные малыши ласкались к ней. Притом, если она узнавала, что среди этих деток кто-нибудь особенно презираем из-за парши, увечья, грязи, либо безобразнее прочих, то старалась обращаться с ими особенно ласково: склонив их отвратительные с виду головы себе на лоно, она вычищала их своими руками. «Пустите, – говорила она, – детей приходить ко мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (ср. Мф. 19:14). А поскольку родник милосердия, бьющий в сердце сей святой, было не остановить и он изливался наружу, она покупала и приносила оным детям горшочки, стеклянные колечки и другие того же рода безделушки сообразно их возрасту, чему Господь явил благоволение Своё. Ибо, когда блаженная Елизавета, едучи верхом, везла из города в замок эти хрупкие стеклянные сосуды, завернув в плащ, он случайно распахнулся и игрушки попадали с высочайшей скалы на острейшие камни – но, когда их подобрали, то к изумлению присутствующих, все они оказались невредимы. Их своевременно доставили деткам и раздали. Хотя всемогущий Бог велик в великом, однако более достославны чудеса, свершающиеся в самом малом, как в этом случае, так и в том, о чём будет поведано далее.
Служительница Божия Елизавета, творя, как было сказано, милостыню, старалась, кроме того, быть рассудительной, и поэтому среди прочих болящих, получавших обычную милостыню, выбирала более нищих и немощных, коим благотворила щедрее. Ибо, разместив их перед замком своим, она собственными руками раздавала им остатки трапезы своей, много лишая себя и своих служанок, чтобы сытнее накормить этих нищих. А когда она однажды после раздачи милостыни разливала из остававшегося в некоем кувшине пиво и раздавала понемножку каждому, пиво в сосуда не убыло: его явно осталось столько же, сколько было вначале. Сие дар Твой, Христе, малым числом хлебов насытивший многие тысячи людей в пустыне (см. Мф. 14:15-21).
Прокормив множество нищих до нового урожая, оная блаженная всем, кто мог работать, подарила новые рубашки и башмаки, чтобы они не покололи ноги о стерню. Подарила им также серпы, чтобы они могли жать и кормиться от трудов своих. Немощным же и не желавшим трудиться давала одежонку, указав им торговать ею на рынке. Притом всё сие она раздавала собственными руками. Был у неё и такой обычай, чтобы, прощаясь с нищими, никому из них не позволить уйти без какого-нибудь подарочка: каждого она наделяла чем-нибудь. А когда у неё не было денег, дарила она нищенкам плащи и прочие шелковые вещицы, говоря: «Не хочу, чтобы их носили ради тщеславия, но продайте их ради утоления нужд ваших», ибо заботилась о пользе нищих. Одной из этих женщин она подарила башмаки, рубашку и сюрко (sorcutum). Та от такого дара пришла в такой восторг, что упала наземь словно бы замертво, крича, что не бывало ещё на свете подобной радости. Медики сказывают, что от неумеренной радости или горя человек и умереть может, поскольку от чрезвычайной радости сердце расширяется, а от чрезвычайного горя – сжимается, а тут, как мы понимаем, случилось и то и другое. Уразумев, что женщине худо, блаженная Елизавета огорчилась, что подарила ей одежду.
Ещё находясь на вершине славы, она весьма любила нищету и часто о ней с бедняками вела разговоры да беседы. Ибо знала она слова Спасителя: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5:3). И однажды, находясь в палатах и в присутствии служанк своих, она надела в убогий плащ и, покрыв голову совершенно убогим платом, громким голосом воодушевлённо воскликнула: «Так я буду ходить, когда обнищаю и ради Христа буду терпеть несчастья». А на вечере Господней (в Великий четверг. – прим. пер.) она всегда торжественно исполняла заповедь (Ин. 13:14): умывала ноги нищим и каждого наделяла серебром. На одной из вечерь Господних она собрала к себе в гости множество прокажённых, умывала им ноги и руки, лобызая оные члены – весьма изъязвленные и жуткие. Затем, кланяясь в ноги им, наделила их подарочками. И где бы ни встречала она прокажённых, садилась подле них и, утешая несчастных, увещевала их к терпению.
Зная же, что одеяния дорогие и роскошные чреваты грехом, а богача, который «одевался в порфиру и виссон, похоронили… в аде» (Лк. 16:19, 22-23), она совершенно воздерживалась от оных и украшалась не пышными одеяниями, но делами милосердия с весьма радостным лицом и душою, всегда от заднего простираясь вперед (ср. Флп. 3:13). И наделил её Господь, Который сам есть родник милости, величайшим даром слёз, дав ей «источники верхние и источники нижние» (Нав. 15:19). Сим даром она пользовалась весьма рассудительно: не искажала выражение лица, дабы не прослыть лицемеркой либо, плача, внушить другим неловкость.
Вышеупомянутая Изентруда утверждает, что видела проявления всех сих и многих иных дарований (кои к настоящей поре уже не упомнит), когда блаженная Елизавета жила ещё с мужем своим, причём до самой смерти весьма похвально. Ибо в сей жизни они питали обоюдную любовь и поддерживали друг друга в поклонении Богу и служении Ему. Причём ландграф, муж её, хоть и вынужденный радеть о земных нуждах владения своего, всегда имел пред очами духа страх Божий, что сказывалось в его деяниях. Ибо во имя Христово он принял знак креста (т.е. стал крестоносцем. – прим. пер.), с большими издержками отправился в морской путь на защиту Святой земли и, умерев по пути, удостоился, как надо надеяться, Царства Небесного, став гражданином вышнего Иерусалима. А когда он отправлялся на освобождение Иерусалима земного, оставив блаженную Елизавету, жену свою, своей душеприказчицей, дал ей свободу распоряжаться его имуществом во исполнение всего, что служит на славу Божию. Все эти показания Изентруды подтверждает под присягой вышеназванная Гуда: тогда они вместе были в услужении у святой Елизаветы.
После смерти ландграфа Людовика, сатана, который наущением своим возбудил Господа против Иова, дабы вотще поразить его мучением, возбудил без причины и неких вассалов против вдовы (derelictam) сего мужа, сиречь блаженной Елизаветы, да так, что они совершенно злодейски изгнали её из замка и из владений, причитавшихся ей по наследству. Но сия блаженная женщина в огне таковых скорбей и столь дичайших гонений за нетерпимость к порокам, не сгорела, но закалилась, так что могла вместе с псалмопевцем сказать: «Испытал огнем меня, и не нашлось во мне неправды» (Пс. 16:3. – пер. П. Юнгерова). Послушайте, как действовала оная блаженная:
Вступив в город, расположенный под замком её, вошла она в некий бедный дом, во двор некоего трактирщика, где хранилась посуда и кабацкая утварь да валялись свиньи его. И провела там сию ночь славная сия королевская дочь в великом радовании. А встав рано, после полуночи, пошла она к Братьям меньшим, пребывавшим в том городе, и попросила у них, чтобы пропели «Te Deum laudamus» («Тебя Бога хвалим»), возблагодарив тем Бога за её скорби. Ну а на следующий день, когда из страха перед преследователями её уже никто не смел дать ей приют, она с служанками своими вошла в церковь и долго сидела там, словно презренная странница. Привели из замка и малышей, коим принадлежало владетельное право на сей город, и среди крайне сурового холода не знала оная блаженная, куда податься и где преклонить головы малышей своих. Ведь братья мужа её, будучи ещё во младых летах, следовали советам дружины своей и дворни. Наконец, побуждаемая нуждой, блаженная Елизавета вошла в дом к некоему священнику, где после изгнания потомства хлебнула горя вместе со спутниками. Затем, дабы возросли скорби её, приказано ей было поселиться в доме некоей неприятельницы своей, где вместе со спутниками принуждена была ютиться в крайне тесном углу, хотя при этом в том же доме имелись большие и довольно обширные помещения. И поскольку хозяин с хозяйкой весьма отягчали её жизнь, Елизавета, покидая стены, защищавшие её от мороза и дождя, молвила им на прощанье: «Я охотно бы и людей возблагодарила, да не знаю, за что». И вот, не сумев найти пристанища, она вернулась в прежний грязный дом, где валялись свиньи. Притом она беспричинно сносила весьма суровые гонения от всех дружинников мужа своего, так что, лишившись всего имущества, не имела возможности содержать малышей своих, и нужда вынудила её отослать их в разные отдалённые места, чтобы там они могли прокормиться, а то ничтожное, что у неё имелось, она издержала на нищих, вырвав, так сказать, у себя изо рта. Видишь, со скольким терпением и радостью святая сносила от подданных (hominibus) таковые скорби и гонения, а потом ещё и более тяжкие! Думаю, не неведома была ей добродетель терпения среди скорбей, ибо, как удостоверяют Божественные Писания, скорбь вкупе с терпением, возвеселяет праведного, испытывает, очищает и прославляет. О том, что оно возвеселяет, Сирах (Ecclesiasticus) говорит: «До времени пострадает терпеливый, а после – воздаяние веселием» (Вульг. Сир. 1:29). Ведая же о том, блаженная Елизавета в надежде славы (ср. Рим. 5:2) (которою она ныне услаждается с веселием многим) сносила причиняемые ей скорби со многим, как выше сказано было, радованием. Что скорбь испытывает праведных, о том свидетельствует Сирах, говоря: «Золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, – в горниле уничижения» (Сир. 2:5), а ангел – Товии: «Поскольку приял тебя Бог, необходимо было, чтобы искушения испытали тебя» (Вульг. Тов. 12:13). Скольким испытаниям от негодных людей подвергалось терпение блаженной Елизаветы –о том сказано выше. О том, что огонь скорбей праведных очищает, учит Августин, говоря так: «Что печь – с золотом, что молотило – с пшеницею, что напильник – с железом, то скорби творят с праведным», а так же добавляет: «Печь скорбей сжигает дрова пороков и очищает золото добродетелей». Всё, что было в блаженной Елизавете сгораемого, пожрал огонь скорбей, дабы золото достоинств её и добродетелей сильнее возблистало. О том, что скорби прославляют праведного, можешь прочесть в псалме, где Господь глаголет о праведном: «С ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его» (Пс. 90:15). [Скорбь], как говорит апостол «производит в нас важность вечной славы» (2 Кор. 4:17. – пер. Евг. Розенблюма). А сколь прославлена в небесах любезная Богу Елизавета ради кратковременных скорбей (ср. там же), перенесённых на земле, то вдоволь являет слава чудес её. Впрочем, довольно об этом.
Одна больная старушка, часто получавшая от Елизаветы милостыню и микстуры от своей болезни, встретила её однажды по пути к церкви на узкой улице, где лежали камни для перехода через грязную лужу. Старушка, попытавшись уступить проходящей дорогу, столкнула её в грязь, упав куда, Елизавета целиком испачкалась вместе со всеми одеяниями своими. Эту неприятность служительница Божия перенесла терпеливо: смеясь, проворно поднялась из грязи и принялась весело отмывать грязь с одежды. В сем событии проявилось её великое смирение.
Однажды во время Четыредесятницы она, стоя на коленях [в церкви], по причине немощи приклонилась к стене и предолгий взор устремляла на алтарь. Потом, когда, вернувшись в своё убогое жилище, приступила к еде, тогда по телесной немощи вспотела, прислонилась к стене и склонилась на лоно упомянутой Изетруде. И вот, выгнав всех служанок за исключением упомянутой, она уставилась распахнутыми очами в окно. Вдруг она нежно улыбнулась, и лицо её озарилось великой радостью, и улыбка сия указывала на то, что увидела она нечто великое и прекрасное. Затем, спустя довольно продолжительное время, она разразилась нескончаемым плачем. А после того, открыв глаза, она снова заулыбалась, как прежде, и пролежала в таковом созерцании до повечерия, после чего, закрыв глаза, плакала, но меньше, чем улыбалась с открытыми очами, но в веселии пребывала много более. Довольно долго так пролежав, то улыбаясь, то плача, она, наконец, внезапно промолвила сии слова: «Да, Господи, если Ты желаешь быть со мною, то и я – с Тобою; никогда не желаю я отлучаться от Тебя!» А названная Изентруда, женщина благородная и самая близкая ей из служанок, весьма настойчиво умоляла её, прося поведать, с кем это она разговаривала. Блаженная же Елизавета строго возражала спрашивавшей, но в итоге, уступив её просьбам, ответила: «Я увидела небеса отверстые и достолюбезного Иисуса, Господа моего. Он склонился ко мне и утешал меня в тех бедствиях и скорбях, что объяли меня. Увидев Его, я заулыбалась, а когда Он отступил, заплакала; в Его присутствии была весела, а в отсутствие – печальна. И, смилостивившись надо мною, Он вновь обратил ясный Свой лик ко мне, сказав: если ты желаешь быть со Мною, то Я буду с тобою. А я ему с великой радостью сердечной ответила так, как ты слыхала (sicut prius)». А Изентруда стала допытываться у неё о видении, явленном ей в церкви, когда возносилась спасительная жертва (hostia), как было упомянуто выше. На что блаженная Елизавета ответила: «То, что я там увидела, ныне не подобает открывать, но знай, сердце моё возрадовалось величайшею радостью, и созерцала я дивные тайны Божии». Чем удостоверяется, что не чужда она была откровений божественных, но, неся внешнее Марфино служение, и с Марииным была знакома – в небесном созерцании.
Аббатиса монастыря Китцинген в Вюрцбургской епархии, тётка блаженной Елизаветы, сострадая лишениям её, отправила её к дяде её, епископу Бабенбергскому. Он обращался с нею вполне достойно, намереваясь выдать её замуж, как прежде и сообщал ей. Когда же упомянутые служанки, давшие вместе с нею обет воздержания, страшась принуждения со стороны епископа, со скорбью и слезами сетовали об этом, сия блаженная Елизавета, утешая их, весьма часто повторяла: «Дерзайте, сёстры; столь крепко моё упование на Господа, знающего, что мой обет соблюдать воздержание, принесённый ещё во дни замужества моего, дан чистосердечно и искренне, что, полагаясь на милость Его, знаю: невозможно, чтобы не защитил Он целомудрие моё от всех замыслов человеческих и посягательств. Ведь безусловен был обет блюсти непорочнейшее целомудрие после смерти мужа, что сложила я пред магистром Конрадом. И твёрдо помните сие, если дядя мой, владыка епископ, будет неволить меня сочетаться с кем-нибудь браком, тому я сердцем и устами воспротивлюсь. Если же иным образом избежать сего не смогу, то я втайне отрежу себе нос, и тогда никто меня замуж взять не захочет, столь безобразно изувеченную».
Однажды, когда сию блюстительницу целомудрия везли в некий город, а именно в замок Боденштайн – под охрану до, как она понимала, дальнейшего распоряжения, и она со слезами вверяла целомудрие своё Богу, как тут по устроению Господа, утешителя угнетаемых, внезапно прибыл вестник прежденазванного епископа с предписанием возвратиться ей в Бабенберг, дабы встретить останки мужа своего, ландграфа Людовика, кои были доставлены из краёв заморских. Когда же епископ торжественно, с процессией принимал оные, Елизавета со слезами сказала: «Благодарю тебя, Господи, за то, что весьма утешил Ты меня [встречею с] долгожданными останками мужа моего! Ведь Ты знаешь, что, сколько бы ни любила я его, однако не вознегодовала о том, чтоб жизнь возлюбленнейшего сего им самим и мною была принесена в жертву Тебе ради защиты Святой земли. Если бы можно было мне стать причастницею ему, я предпочла бы сие всем удовольствиям мира и всегда с ним нищенствовала бы, но против воли Твоей (Ты свидетель!) ни единой капельки жизни его вернуть не пожелала бы. Ныне я душу его и себя самое вверяю Твоей милости: да будет воля Твоя о нас». Вот истинная любовь: когда ближнего любят, не предпочитая при этом его любви Божией.
Затем она вместе с вассалами мужа своего (когда они пообещали позаботиться о возвращении ей её приданого) возвратилась в Тюрингию, чтобы отвезти его останки и предать их погребению в монашеской обители Райнхардсбрунн. Ибо епископ сим господам не соглашался отдавать останки, иначе как при условии, если они позаботятся о благополучии Елизаветы. Однако после погребения мужа о её благополучии все забыли, и она оставалась в прежней нищенской бедности, пока не переехала по велению магистра Конрада в Марбург, где, презрев радости и удовольствия мира, облачилась по подобию горлицы в серую рясу, довольно убогую и невзрачную. Там она в разное время пожертвовала нищим почти две тысячи марок (что получила вместо своего приданого), причём в один день она раздала собравшейся неисчислимой толпе нищих пятьсот марок. Кроме того, оставшиеся украшения, привезённые ею из дома отца своего, короля Венгерского, и всё, что имела, отвергнувшись мира, пожертвовала неимущим. Основала она также приют для приёма странников и нищих – за стенами города Марбурга на равнине, ибо сам город расположен на холме. Главою этого приюта был магистр Конрад, и жил он там, выезжая на проповеди, всё время вплоть до убиения своего. В сем приюте блаженная Елизавета согласно со значением имени своего насыщала Христа в Его членах, как Марфа, и проповедуемым словом Божиим насыщалась, как Мария. Ведь «Елизавета» переводится, как было сказано выше, «Бога моего насыщение». И по причине сего безрассудного, как казалось вельможам и простым людям страны той, раздаяния денег блаженная сносила от них хулы, оскорбления и великое презрение –так что спутники святой ни видеть её, не разговаривать с нею не желали, почитая её глупой и безумной. Впрочем, такого рода бранью её не смогли отвратить от избранного образа жития: наоборот, о наносимых ей оскорблениях он только более радовалась, отвращаясь от речей их, словно бы от пения сирен. Её попрекали тем, что она слишком скоро забыла о смерти своего мужа и радуется, когда подобает горевать. Но она, будучи глуха к такого рода словам, внимала словам магистра Конрада, наставника своего, который плодотворно помог её презреть земное, убедив просить Бога, дабы привил Он её сердцу презрение к временным благам, затем возвысил её над плотской привязанностью к чадам и научил презирать наносимые ей оскорбления. Когда она почувствовала, что сии три её просьбы были услышаны, она сказала служанкам своим: «Господь услышал молитвы мои и вот – все мирские достояния, к коим я когда-то была привязана, ныне почитаю за сор (ср. Флп. 3:8); детей моих, коих дал мне Господь (ср. Евр. 2:13), почитаю – Он свидетель! – словно бы за чужих; а оскорблениям, злословиям и презрением ко мне веселюсь и радуюсь. Я ни к чему не привязана, кроме Бога, даровавшего [мне] всё».
Магистр Конрад, в послушание коему вверилась блаженная Елизавета, многообразно испытывал её твёрдость, всячески укрощая волю её, дабы благодаря сему послушанию своему она приобрела больше заслуг. Поэтому, дабы сильнее удручить её, он давал ей предписания, противные её сердечным склонностям, и каждого в семье, к кому она питала большую склонность, отстранял от неё. Так, саму Изентруду, о которой говорилось выше, которую Елизавета любила, как свою душу (ср. 1 Цар. 20:17), он освободила от службы ей, и она отпустила её не без великой тягости сердечной и нескончаемого плача. Напоследок он отстранил от неё и Гуду, ровесницу её, которая жила при ней с детства, так что у них «было одно сердце и одна душа» (Деян. 4:32). От сего весьма сокрушалось душа её. Говорили, что магистр Конрад поступал так в благой ревности и с тем намерением, чтобы они не разговаривали с нею о былой славе мирской и не отвращали тем самым ум её от состояния совершенства. И лишил он её, удалив сих благочестивых женщин, всякого человеческого утешения, наказав прилепляться к Богу, а не к человеку. Ибо сильная сия жена (ср. Вульг. Прит. 31:10), которая руки свои простирала на дела, требующие силы (ср. Вульг. Прит. 31:19), зная, что Христос, сущий силою Божией, сказал: «Я сошел… не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца» (Ин. 6:38), сносила всё сие без ропота сердечного и без слова возражения. Она проявляла такое послушание магистру Конраду в различных этих предписаниях, что, когда эти благочестивые женщины порой навещали её, она не смела совершенно ничем одарить их, даже попотчевать, или поговорить с ними без дозволения. Помимо того часто упоминавшийся здесь Конрад налагал на неё и другие многочисленные тяготы, [прививая ей] пренебрежение собой и [предписывая] долгие самобичевания, дабы не уклонилась она от подвига своего, а служительница Божия сносила сие с величайшим терпением и радостью. [Показания] относительно всего этого часто упоминаемых здесь благочестивых женщин – сиречь Изентруда и Гуда – полностью совпадают, причём подтвердили они это под присягой. А когда при сборе сведений их поодиночке расспрашивали, откуда сие им известно, они ответили, что всё видели своими глазами, много лет живя совместно с блаженной Елизаветою.
Когда блаженная Елизавета после смерти своей многими и великими просияла чудесами, одарённый юноша Конрад – ландграф, брат Людовика, – по молитвам, безо всякого сомнения, святой Елизаветы, презрев почести, богатство и славу сего мира, поступил в обитель Немецкого ордена. Магистр Конрад сего юношу наставил в добронравии и склонил к презрению мира. И дабы из благого извлечь ещё лучшее, он, с помощью и по вдохновению благодати Божией избрав стезю совершенства, презрел к изумлению многих воинствование сего мира и владычество, а предался воинствованию Христову. Сего ради и с содействием Владыки папы Григория, а также его светлости Римского императора Фридриха II приют святой Елизаветы, где упокоились святейшие мощи её, вместе со всеми достояниями и его и прилегающими к приюту землями был передан Немецкому ордену. Когда же иноки сей обители стали хлопотать перед Владыкой Апостоликом о канонизации блаженной Елизаветы, он пожелал полнее удостовериться в истинности чудес и предписал тщательно расспросить как свидетелей жизни блаженной Елизаветы, так и свидетелей чудес её, чтобы рассказали они под присягой, что имеют сказать. Что и было сделано. И очевидно сей общей присяге соответствует третий и четвёртый перевод имени святой Елизаветы. Ведь оно переводится не только как «Бога моего седьмая» и «Бога моего насыщение», но также «Бог мой признал» и «Богу моему присяга». Ту истину, что Бог признал [в Елизавете] служительницу Свою, принуждает также людей признать подвижническое житие и чудеса её, засвидетельствованные под присягой. После сего отступления о случае с присягой, возвратимся к прерванному повествованию.
Елизавета – некогда служанка блаженной Елизаветы, ландграфини Тюрингской, – будучи расспрошена о жизни и подвиге сей блаженной, сказала под присягой, что после облачения в рясу долго жила при ней и наблюдала многочисленные благие поступки, то есть дела милосердия и смирения, свершаемые ею. Она созывала к себе в жилище самых нищих из окрестностей города Марбурга, самых немощных и больных, а также наиболее набожных, и прислуживала им самолично. Она вместе с служанками, посвятившими себя Богу в сером облачении, готовила пищу и прислуживала [за столом] пребывающим в её жилище нищим, согревала их в ванне и облачала в одежды. Также она держала дома одного одноглазого малыша, целиком запаршивевшего, и среди множества прочих забот о его человеческой природе часто собственноручно носила его на оправление естественных потребностей.
Ирмингарда – инокиня, облачённая в серый хабит, – была некогда служанкой блаженной Елизаветы. Будучи расспрошена о жизни святой, она под присягой ответствовала:
Государыня моя, блаженная Елизавета имела обыкновение постоянно держать нищих у себя в дома в городе Марбурге, а после того, как облеклась в серый хабит, прислуживала им сама, а также вне своего дома многим давала денег, чтобы они кормили нищих. Также она втайне распорядилась продать её золотые кольца, шелковые платья и прочие украшения, чтобы на вырученные деньги питать нищих. Поведала [Ирмингарда] и о некоторых других чрезвычайно великих делах милосердия блаженной Елизаветы, о которых было сказано выше, но повторить их нелишне, «дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово» (Мф. 18:16). Ибо сказала она, что некоего запаршивевшего одноглазого малыша святая однажды носила на оправление естественных потребностей шесть раз. Также и пелёнки этого мальчика, испачканные нечистотами, она стирала сама, а с ним разговаривала чрезвычайно радостно и по-матерински ласково. При такого рода занятиях она обыкновенно говаривала: «Как хорошо нам, оттого что Господа нашего мы так в ваннах греем и вытираем!» На что служанка возразила ей: «Нам-то хорошо от такого рода [дел], но не знаю, хорошо ли другим».
Она ухаживала в приюте за некоей прокажённой, чрезвычайно вонючей, полностью покрытой язвами и гноем, на которую по причине ужаса едва кто и взглянуть был в силах даже с отдаления. Святая мыла её, одевала и без страха умащала целебными мазями, [а однажды], преклонившись, развязала ремни обуви её (ср. Мк. 1:7) и попыталось снять с неё туфли, но та не позволила. И ногти как на руках, так и на ногах её постригала блаженная Елизавета; и рукою своей вытирала ей изъязвленное лицо, касаясь его. В итоге она поправилась. Разместив её в крыле здания подле других болящих, святая часто её посещала и с великой весёлостью развлекала её утешительными речами.
И чего бы ни пожелали нищие, она по мере своих возможностей им обеспечивала; также и о том, что относится к спасению душ, весьма радела. Ибо она уговаривала всех, кого могла, не пренебрегать крещением младенцев своих, дабы не лишить их Христа – жизни душ. Также и болящих со всяческим усердием уговаривала не пренебрегать лекарством исповеди и Святого Причастия. А кто не заботился о том, тех она сурово укоряла. Ибо как-то раз, когда она увещевала одну нищую старушку сходить на исповедь, но не преуспела, тогда, словно сонную и на исповедаться ленящуюся, она её розгами отхлестала и так старушку оную принудила исповедаться.
После смерти святой памяти ландграфа Людовика блаженной Елизавете до поры не дозволялось распоряжаться имуществом мужа своего, ибо его брат ей препятствовал. И хотя в то время она могла получать от него содержание, но не пожелала питаться от оброков и поборов с бедняков, предпочтя лучше повергаться у дома Бога (ср. Пс. 83:11. – пер. П. Юнгерова) и вместе с Товией жизнь вести нищенскую (ср. Вульг. Тов. 4:23), нежели жить в домах грешников (Пс. 83:11. – пер. П. Юнгерова) в довольстве, а потому решила добывать пропитание подобно ремесленнице и жить от трудов рук своих (ср. Вульг. Тов. 2:19). Ибо же, прядя шерсть, которую ей передавали из киновии Альтенберг, она, как всем было ведомо, зарабатывала себе на хлеб, получая за сие наименьшую возможную плату. Причём она не только зарабатывала руками, но, что было признаком ещё большего благочестия, вместе с евангельской вдовой (см. Мк. 12:42) обычно приносила сколько-то динариев к алтарю Божию. И, как свидетельствует вышеупомянутая Ирмингарда, она иногда и во время болезни, лёжа на кровати, сучила шерсть, ибо лён сучить не умела. А когда служанки порою, дабы поберечь её, выхватывали из рук её прялку, она всё же, решительно не желая оставаться в праздности, чесала шерсть, подготавливая её для будущих работ, дабы не есть хлеба праздности (ср. Прит. 31:27). Поистине она – та «сильная жена», о которой устами Соломона сказано: «Протягивает руки свои к прялке, и персты ее берутся за веретено» (Прит. 31:19). Чем блаженная Елизавета была смиреннее, тем становилась сильнее. Ибо она «препоясала силою чресла свои» благодаря добродетели воздержания и «укрепила мышцы свои» (ср. Прит. 31:17), исполняя ради Христа работы низкие и презренные. Для дочери короля и жены князя это было великое дело.
Примерно в то время случилось так, что король Венгерский, отец блаженной Елизаветы, послал одного из графов своих именем Павиан с великой свитой, чтобы призвать дочь свою обратно к себе в страну. Ведь он слыхал, что она живёт точно нищенка и лишена всякого утешения. Прибыв в город Марбург, оный граф застал её сидящею за прялкой и сучащей шерсть. Он, от великого изумления выругавшись, сказал: «Никогда такого не было видано, чтобы дочь королевская пряла шерсть!» А ведь предсказывал о ней Соломон: «И персты ее берутся за веретено» (Прит. 31:19)! Ибо не искала она славы вовне, но внутри согласно оному речению: «Вся слава дщери Царя внутри» (Пс. 44:14). И невозможно было принудить отвратиться от созерцания сей славы дщерь цареву Елизавету, возлюбившую нищету и изгнание.
В то время служительница Божия носила серое платье, само по себе слишком короткое, но удлинённое другого цвета тканью, и оторванные рукава мантии были заменены [рукавами] из ткани другого цвета. Как-то в зимнюю пору из-за скудости одежды она лежала между двух тюфяков, один подстелив, а вторым накрывшись. И сказала слова сии: «Лежу, как в гробнице». И радовалась она в скорби, и ничуть не заботилась о телесном удобстве.
Однажды её пригласила аббатиса монастыря Китцинген, приходившаяся ей тёткой, и стала упрашивать её искупаться. Уступив просьбам, святая в итоге вошла [в купальную], одной ногой с шумом погоняла туда-сюда воду в бочке и, сказав: «Купание закончено», немедля вышла.
То, что она имела чистую совесть, подтверждается следующим случаем. Как-то в ту пору, когда она зарабатывала руками себе на пропитание, случилась так, что по вызову магистра Конрада она из Марбурга прибыла в Изеннаке. А получив плату за шерстяную пряжу от епархии в Альтенберге, она отослала назад один кёльнский динарий вместе с каким-то количеством непряденой шерсти, дабы ничего не получить сверх должного и причитающегося за работу.
Насколько ревностна и действенна была её молитва, явствует из следующего случая. Вышеназванная Елизавета – служанка блаженной Елизаветы – сообщила под присягой:
Некая благородная женщина именем Гертруда из Леймбаха, приехав в с визитом, вошла к блаженной Елизавете, а с нею прибыл некий молодой человек именем Бертольд, по-светски одетый. Блаженная Елизавета, подозвав его к себе, сказала: «Мне кажется, ты не очень благоразумно ведёшь себя: почему ты не служишь Творцу своему?» Юноша ответил: «О государыня моя, смиренно прошу вас: молитесь за меня, дабы Бог изволил даровать мне благодать Свою, силою коей смог бы я послужить Ему». А она ему: «Так ты хочешь, чтобы я помолилась за тебя?» Юноша ответил: «Непременно хочу!» Тогда она ему: «Нужно, чтобы ты подготовился к приятию благодати, помолившись вместе со мною – тогда я охотно буду за тебя молиться». И немедля преклонив колена в подобающем месте монастыря в Верде (где она тогда находилась), святая стала преусердно молиться за юношу. Он также настоятельно просил для себя места для молитвы в той же церкви, дабы подготовиться к сей благодати. Какое-то время усердно помолившись на равных с нею, юноша закричал громким голосом: «О государыня, прекратите молиться, ибо я совершенно изнемогаю!» Ибо же, палимый чрезвычайным жаром молитвы её, он потел вовне и горел внутри, руки его и всё тело ходили ходуном, так что вместе с пророком он мог бы сказать о действии святой её молитвы: «Был как бы горящий огонь, опаляющий кости мои, я совершенно ослабел и не мог удерживать» (Иер. 20:9. – пер. П. Юнгерова). Поистине молитва смиренного проникнет сквозь облака (Сир. 35:17) и направляется, как фимиам, пред лице (ср. Пс. 140:2) Божества, возжигая и просвещая сердце грешника. И госпожа этого юноши, и вышеупомянутая Елизавета, служившая блаженной Елизавете, и Ирмингарда, свидетельствовавшая о том под присягой, подбежав, удерживали его и обнаружили, что он весь силою молитвы разогрелся, а одежды его промокли от преизобильного пота. Он всё чаще вскрикивал то же самое и наконец взмолился: «Во имя Господа прошу, прекратите молиться, ведь меня сейчас пожрёт огонь!», а удерживавшие его едва могли терпеть жар, обжигавший им руки. И как только блаженная Елизавета прекратила молиться, юноше сразу полегчало телесно. А после кончины святой Елизаветы он пошёл в Братья меньшие.
Нечто подобное случилось с нею и в другой раз. Получив после долгой нищеты в возмещение приданого довольно большую сумму денег, она в определённый день созвала в определённое место нищих и немощных, [обитавших] в окрестности Марбурга аж до двенадцати миль от него. И повелела раздать им пятьсот марок. И, дабы всё сие было исполнено пристойно и чинно, сама блаженная Елизавета прилежно обходила людей, прося их присесть, дабы по подобию Христа ходить среди них и служить им.
И издала она, и обнародовала указ, согласно коему, если кто покинет сие место и, придя повторно, возьмёт милостыню в ущерб другим беднячкам, тому надлежит обрезать волосы на посрамление. Случилось тогда, что некая юница по имени Хильдегунда, обладательница прекраснейших волос, не осведомлённая об указе, внезапно явилась туда, но не с намерением дерзновенно взять милостыню, а чтобы навестить болящую сестру. Её, якобы виновную в несоблюдении вышеупомянутого указа, представили в присутствие блаженной Елизаветы и спросили, каковой она вынесет приговор о ней. И блаженная Елизавета, увидев красоту волос её, повелела немедля остричь их. Тогда девица, лишившись волос, громко расплакалась. А несколько человек, знавшие, что она невиновна, подошедши, сказали, что наказана девушка совсем несправедливо. Им блаженная Елизавет ответствовала: «По крайней мере, не доведётся ей с такими волосами на танцы ходить». И немедля велев позвать девушку, спросила у неё, не было ли у неё когда-либо намерения начать лучшую (т.е. монашескую, – прим. пер.) жизнь? Та ответила, что, если бы не удерживала её красота волос, то она давно бы уже Господу служила в иноческом чине. И сказала ей служительница Божия: «Я бы тебе лучше пожелала потерять волосы, чтобы спастись, нежели обрести власть быть дочерью моей!» Она вскоре, прияв чин иноческий, усердно служила в богадельне, а в знак благоговения своего волосы свои там принесла в обетный дар. Поведала же сие Хильдегунда под присягою, а засвидетельствовали миряне города того и многие её товарки.
Ночью после того дня, когда она раздала щедрую милостыню в пятьсот марок, ярко светила луна. Когда те нищие, что были посильнее, ушли, многие более немощные и болящие остались, возлегши вдоль стен да по углам двора. Увидев же их, блаженная Елизавета молвила своим: «Вот, те, что более немощны, остались; так дадим же им ещё что-нибудь!» И велела каждому дать по шести кёльнских динариев (детям – поменьше). Затем она повелела принести хлеба, который и раздала. Совершив сие, она сказала: «А теперь мы хотим их сполна возвеселить! Разожгите повсюду огонь, омойте ноги им и умастите!» По исполнении сего нищие запели и возвеселились. Блаженная же Елизавета, услышав их, молвила: «Вот, я же говорила вам, что должны мы были порадовать нищих», и радовалась она с радующимися (ср. Рим. 12:15), и ликовала с ликующими.
Та самая Елизавета, о которой говорилось выше, под присягой сообщила о святой Елизавете вот ещё что. Когда служительница Христова была в городке Варда, там рожала некая нищенка. Но поскольку хижина роженицы находилась чересчур далеко от приюта блаженной Елизаветы, та, которая никому не отказывала в милости, смилостивилась над нею и повелела нищенку устроить в амбаре подле своего дома, снабдить жаровней, развести огонь, подготовить для неё тюфяк с подушками, чтобы укрыться. А когда та родила, блаженная оная распорядилась крестить дитя и нарекла своим именем – Елизавета. А на прощание служительница Христова по великому состраданию сердечному, прибавив к милости милость, подарила той нищенке платье своё и башмаки, сняв их с ног своих, и семь динариев кёльнских, а также шерстяную накидку служанки своей, да ещё [пришивные] рукава, в которые завернули ребёнка, а сверх того – сала и муки. Так она обеспечила нищенку сию всем необходимым для жизни на четыре недели, но та, предав забвению все сии благодеяния и злом воздав за добро, оставила дитя в приюте, а сама вместе с мужем своим (коему блаженная Елизавета тоже подарила новые башмаки) тайком ушла. С наступлением же утра, служительница Божия, не зная о сем, вспомнила, находясь в церкви, о нищенке и перед началом утрени, позвав служанку свою, молвила: «У меня в сумочке лежат кое-какие лекарства, которые та нищенка с ребёнком может принять для укрепления сил; поди-ка да отнеси их ей!» Та пошла в приют, где, как она полагала, находится нищенка, но [оказалось, что] она ушла, оставив ребёнка в доме одного. Немедля вернувшись к госпоже, служанка возвестила ей о случившемся. Блаженная Елизавета ей на то: «Живо поди принеси дитя, дабы не осталось оно без присмотра!» Когда сие было сделано, святая вверила ребёнка на кормление жене одного рыцаря из того же села и, немедля повелев позвать городского судью, поручила ему разыскивать по улицам и дворам города мать младенца. Когда же гонцы возвратились ни с чем, служанка сообщила о том блаженной Елизавете, убеждая её усердно молиться. Ибо боялась она за магистра Конрада, подозревая, что из-за сего дела он может взволноваться. И молвила блаженная: «Не знаю, о чём просить; да будет воля Божия!» После ж часа молитвенного, призванный, как мне думается, [просьбой] блаженной Елизаветы, пришёл обратно муж той нищенки и, простершись пред служительницей Христовой, признался пред всеми, что они вместе с женою, несмотря на желание, были не в силах уйти и словно бы насилу вынуждены были вернуться. Будучи спрошен, где жена, он указал [место её пребывания]. Приведённая служанками, она немедля самостоятельно рассказала о грехе неблагодарности своей, из-за которого она не могла уйти без младенца. И когда присутствовавшие рассудили, что стоило бы за порок неблагодарности лишить её накидки, и башмаков, и прочих подарков, блаженная Елизавета ответила: «Делайте, что вам покажется справедливым». И отняли у неблагодарной женщины накидку, и отдали некоей благочестивой девице. А та вскоре посвятила девство своё Господу и дала обет служить Ему в иноческом чине. Башмаки же отдали некоей вдове. Блаженная же Елизавета, преисполнившись благоутробным милосердием (ср. Кол. 3:12. – пер. Евг. Розенблюма), всё ещё сострадая упомянутой нищенке и побеждая зло добром (ср. Рим. 12:21), велела дать ей другую шубу и башмаки. Ну а та, взяв ребёнка, коего по-злодейски было покинула, ушла.
Ирмингарда, которую мы упоминали выше, свидетельствует, что слышала из уст блаженной Елизаветы вот ещё что: «Жизнь монашеская (sororum) в веке сем паче всего презираема, а если бы была жизнь ещё более презираемая, я её избрала бы. Хотя я могла бы поступить в послушание какому-нибудь из епископов или аббатов, располагавших владениями, я подумала, что полезнее мне будет и большее принесёт смирение, если я дам обет послушания магистру Конраду, что в сей жизни ничем не владеет, живя по-нищенски и не имея совершенно никакого утешения». Сказала она также, что магистра Конрада, коего избрала себе в отцы и наместники Христовы, весьма боялась, уточнив: «Если только я вообще боюсь смертного человека, поскольку бояться подобает Бога всемогущего, сущего Господом и Судиею всех».
Также оная Ирмингарда сообщила, что магистр Конрад как-то раз приказал блаженной Елизавете поехать в Альтенберг, намереваясь посовещаться, следует ли её помещать в монастырь. И просили начальницы монастыря сего магистра Конрада, дабы позволил он блаженной Елизавете войти в монастырь и навестить их. А магистр Конрад ответил: «Пускай войдёт, коли желает!», будучи вполне уверен, что она не войдёт. Но она, подумав, что разрешение ей дано, вошла в монастырь и навестила сестёр. Уразумев сие, магистр Конрад присудил её к отлучению [от Св. Тайн], срочно вызвал и, вручив ей подготовленную грамоту (вероятно, об отлучении. – прим. пер.), спросил, желает ли она остаться у него под началом и понести наказание отлучением за вход в монастырь, и она согласилась. То же случилось с сестрой Ирмингардой: хотя она не вошла в монастырь, а только, став у входа, взяла ключи и отворила двери. Ей [магистр] сказал, чтобы она вместе с блаженной Елизаветой преклонилась для получения разрешительной молитвы, а брату Герарду предписал хорошенько высечь их довольно толстой и длинной розгой. А сам Конрад между тем пел псалом «Помилуй меня, Боже» (Пс. 50). И было сие наказание для них столь тяжким, что и через три недели на спине у той Ирмингарды, как она поведала, всё ещё виднелись рубцы от ударов.
Послушайте о дивном терпении сей святой женщины! «Подобает нам, – изрекла она, – охотно сносить таковые испытания, ибо с нами происходит то же, что и с быльём, растущим в половодье. Когда нахлынет поток и бурно потечёт, былинка склоняется и прижимается, и нахлынувшая вода проходит по нему и проскальзывает, не причиняя вреда. Когда наводнение отступает, былинка выпрямляется и растёт себе, зеленея на загляденье. Так и нам порой подобает склониться и принизиться, дабы потом – с прибавлением благодати – удостоились мы выпрямиться и утешиться». Ибо наряду с терпением она обладала мудростью, не забывая о плоде терпения (ср. Лук. 8:15). Нет сомнения, что суровость сего Конрада послужила причиной стяжания блаженной Елизаветой великих заслуг. Как она сама признавалась выше, она весьма боялась его, а страх – это великое наказание.
Уже упоминавшаяся Ирмингарда поведала ещё и о других [случаях], из коих видна рассудительность, смирение и прочие душевные качества святой. Блаженная Елизавета была настолько рассудительна, что советовалась с врачом, который предписывал ей, как питаться, чтобы она, излишне ограничивая себя в еде, не ослабила сверх меры тело, из-за чего лишилась бы возможности служить Господу посредством тела. С другой стороны, боялась она и впасть в порок чревоугодия, позволив себе еды или питья сколько-нибудь сверх природной необходимости. Ещё ж такое она проявляла смирение, что понуждала служанок своих сидеть рядом с нею за трапезой и есть с нею с одной тарелки. И хотя некоторые из них были бедны и простого звания, она всё же не желала, чтобы они почитали её как государыню и называли государыней, но наставляла их, говоря: «Обращайтесь ко мне в единственном числе: «Ты, Елизавета, сделай то-то и то-то»». На что ей как-то раз уже упоминавшаяся здесь Ирмингарда сказала: «Вы, государыня, обретаете заслуги через нас, а как нам быть – на то внимания не обращаете. Мы сидим подле вас, а вы из тарелок наших вкушаете: сколько прибывает ваша заслуга благодаря смирению, столько наших заслуг теряется ради чести, оказываемой вами». На что блаженная ей ответила: «Так вот же: подобает тебе сесть, склонившись на лоно мне!» – и понудила её. Ещё блаженная Елизавета, проявляя даже большее чувство смирения, мыла тарелки, а чтобы служанки не воспрепятствовали сему, отсылала их куда-нибудь. А когда они возвращались, обнаруживали, что тарелки и прочая посуда тщательно вымыты, а порой заставали её самоё, занятую сей презренной работою. Ещё блаженная Елизавета часто вместе со служанками, распорядившись взять с собою хлеба, мяса, муки и прочей снеди, в коей нуждаются неимущие, хаживала по домам бедняков и всё раздавала собственноручно. Она внимательно осматривала их одежду и постели, а вернувшись домой, предавалась молитве. Ибо не желала она ради служения Марфина оставлять Марииного покоя. Ради чего её труды благотворения были приправлены сладостью молитвы и созерцания, а в благодарность за вкушаемую сладость она имела обыкновение преблагоговейно воздавать почитание мощам святых, возжигая благовония и свечи. А поскольку, вновь со всей щедростью обратясь к деятельной жизни по образу Лии, она сразу помногу дарила нищим, магистр Конрад, указав на безрассудство сих действий, предписал ей раздавать не более, чем по динарию за раз. Тогда, не имея позволения [благотворить помногу] сразу, она старалась восполнить [дары свои] по отдельности. Уразумев сие, оный Конрад предписал, чтобы в дальнейшем она не раздавала динариев, но только хлеб. Когда она стала раздавать хлеба помногу, как прежде [денег], он, как тогда, предписал ей давать не более, чем по кусочку. Вот какими святыми уловками она обходила предписания магистра Конрада в делах милосердия, соблюдая во всём послушание. Посему, когда она однажды была в пути, направляясь в гости к некоему отшельнику, а магистр Конрад приказал ей возвратиться, она ответила гонцу: «Мы подобны черепахе: она в дождливую погоду втягивается назад в свой дом. Так и мы, дабы соблюсти послушание, возвращаемся назад с пути, в который уже пустились».
Блаженная Елизавета достигла такого совершенства, что дитя своё, коему было полтора года, повелела совершенно отдалить от себя, дабы плотская привязанность не отделила её чрезмерной любовью к нему от служения Божия. И хотя блаженная выглядела чрезвычайно весёлой, она премного расплакалась, так что могло показаться, будто она одновременно плачет и радуется. Ведь она обладала ещё таким даром, что, когда плакала, лицо её никогда не искажалось гримасой рыдания, но слёзы текли из глаз её, словно бы струясь из всерадостного и неистощимого источника. Посему о тех, что во время плача морщат и изничтожают лица свои (ср. Мф. 6:16. – пер. Евг. Розенблюма), она обычно говаривала: «Таковые как будто отпугивают Господа. А лучше бы они одаривали Господа тем, что имеют, в веселии и радовании». Чем подтверждается, что те слёзы, кои она проливала на молитве или из сострадания к ближним, не были вымученными. Ведь если она видела что-нибудь, в чём замечался душок чрезмерности или тщеславия, то, движимая ревностью о справедливости, едва сдерживалась, чтобы промолчать.
Кстати, однажды прибыла она в некую обитель, иноки коей жили с ежедневной милостыни, и показали они ей в своей церкви роскошно позолоченные изваяния. И она сим инокам числом около двадцати четырёх, обступившим её, сказала: «Да уж! Лучше и больше толку было бы вам сии расходы потратить на одежду и пропитание себе, чем на стены, а образы сии носить в сердцах ваших». Посему, когда некто заговорил с нею о некоем красивом образе, сказав, что он принадлежит ей, она ответила: «Нет мне нужды в таковом образе, ибо я ношу его в сердце». Ибо ведь таковой последовательницей святости была она, что не могла невозмутимо сносить, если кто в её присутствии вёл бесполезные или запальчивые речи, но немедля сказывала: «Где ныне Господь?» (ср. Мих. 7:10) И хотя можно ещё многое рассказывать о святости жития её, сиречь о её любви к ближним, смирении, терпении, сострадании, целомудрии, рассудительности и делах милосердия, кои она творила для несчастных, но дабы само многословие не вызвало у читателей досады, сочли мы подобающим положить конец [повествованию], почему и поспешим к описанию кончины её.
Приблизилось время, когда Бог всемогущий изволил воздать возлюбленной и избранной Своей Елизавете за все труды, скорби и тяготы, и через немощи плоти услышала она у врат сердца своего голос Возлюбленного, стучащего и вызывающего возлюбленную из святилища тела её: «Встань, иди, ближняя моя, добрая моя, голубица моя! Ибо вот, зима прошла, дождь миновал, пронесся. На земле появились цветы, настало время обрезывания (виноградника), голос горлицы слышен в нашей земле. Смоковница принесла ранние ягоды свои, виноградные лозы цветут, издают благоухание» (Песн. 2:10-13. – пер. П. Юнгерова). Как по чрезмерной стуже или ливню понимают, что трогаться в путь некстати, так по цветам, голосу горлицы и благоуханию цветущих лоз определяют [пору отправляться в] Небесное Отечество, куда чрез смерть плотскую преселилась блаженная Елизавета. Время обрезывания – время смерти. Когда оное настало, возлюбленная Христова лежала в кровати. И услышала часто упоминавшаяся здесь Елизавета, прислужница её, будто бы из горла её [доносился] пресладостный голос, а блаженная Елизавета тогда лежала лицом к стенке. Через час она обернулась к служанке и молвила: «Ты где, милая?» Та отозвалась: «Я тут, государыня!» и тут же добавила: «О государыня моя, как сладостно вы поёте!». И спросила святая, слышала ли она то самое пение. «Конечно», – молвит служанка. А святая ей и сказывает: «Говорю тебе, что между мной и стенкой какая-то птичка превесело пела для меня. От сладости [голоса] её захотелось и мне подпеть певунье».
Не диво, коли святая сия душа перед тем, как выйти из изгнания и улететь на гору небес, как птица (ср. Пс. 10:1), с усладою отозвалась на приветный голос горлицы. Когда же преждеупомянутые служанки сидели подле возлежавшей государыни и много горевали о недуге любезной своей матери, она сказала им: «Что будем делать, если диавол явится нам?» Сказав сие, святая, спустя краткий миг, громким голосом, словно бы пытаясь отогнать диавола, вскрикнула так: «Сгинь, сгинь, сгинь!» и прибавила: «Давайте же поговорим о Боге и Младенце Иисусе, ведь приближается полночь, когда родился сладчайший Иисус, и в яслях покоился, и новую звезду, никогда прежде не виданную, сотворил». Вне всякого сомнения, она чувствовала тогда присутствие обоих, то есть диавола, который наблюдает за пятами (ср. Пс. 55:7), сиречь кончиною, избранных – примером чему служит святой Мартин (см. Сульпиций Север, Письмо III. К Бассуле, ст. 16. – прим. пер.), – и самого Иисуса, при смерти Коего, как пишут, был диавол. И как он присутствием своим исходящую душу ужасает, беспокоит и сокрушает, так Христос её возвеселяет и видением Своим святым укрепляет. Об обоих сих видениях Невеста говорит в Песни песней: «Поднимись ветер с севера и принесись с юга» (Песн. 4:16). Суровый ветер с севера означает диавола, молвившего: «Вознесу престол мой… на краю севера…; буду подобен Всевышнему» (Ис.14:13-14). А южный ветер, что дует со стороны полудня, Христа означает, Который есть середина дня и посредник между Богом и человеками (1 Тим. 2:5). Потому-то блаженная Елизавета и крикнула диаволу: «Сгинь, сгинь, сгинь», чтобы он отступил; потому-то и воскликнула: «Давайте же поговорим о Боге и Младенце Иисусе», чтобы Он с нею остался. Но, говоря о Спасителе, она становилась чрезвычайно весёлой, словно бы и не болела, так что и сказывала: «Хотя я обессилена, однако не чувствую никакого недуга». И молвила так, что услышала Ирмингарда: «Уже настала пора, когда Бог всемогущий призывает тех, кто друг Ему», ради смирения сказав сие о себе во множественном числе (т.е. как о ком-то другом. – прим. пер.). И весь тот день, что предшествовал святейшей её кончине, она сохраняла благоговейное расположение, ожидая пришествия Жениха своего, дабы войти с ним на брачный пир (ср. Мф. 25:10). Что иное есть «масло в сосудах» (ср. Мф. 25:4), как не дар благоговения в сердце? Благоговение подпитывает огонь любви, дабы мог он гореть, светить и сохраняться. С горящим светильником, то есть пылающей любовью, сия блаженная со Христом, Коего как жениха обожала и как дражайшего гостя в доме своём, [сиречь] в собственном теле, всегда готова была принять, вошла на брачный пир. В самый же час смерти своей она лежала, словно бы спящая, да так и испустила дух. Испустила дух, повторю, в святой вере церковной и твёрдой надежде славы (ср. Рим. 5:2), так что, умирая, могла бы сказать вместе с псалмопевцем: «В мире, в нём самом я усну и упокоюсь» (Вульг. Пс. 4:9). И в другом псалме: «Плоть моя упокоится в надежде» (Вульг. Пс. 15:9). В какой надежде? Конечно, в надежде славного воскресения! «Хотя мы все воскреснем, но не все изменимся» (Вульг. 1 Кор. 15:51) Изменение тел – это прославление, подобающее лишь избранным. Сии почивают в мире и покоятся в надежде, ожидая счастливого дня своего славного воскресения, в коий, хоть и почивают, восставлены будут.
От тела блаженной Елизаветы тогда совершалось немало чудес. Ибо пока от часа своего смертного до четвёртого дня она лежала непогребённая, не источало святое тело её никакого смрада или зловония, каковое обычно исходит от трупов умерших, но «благоухание приятное» (Исх. 29:18), благоухание ароматное, сладость коего все ощутили в таковом обилии, что могли бы сказать о ней: «Отрасли твои – гранатовый сад с прекрасными плодами; киперы с нардом, нард и шафран, благовонный тростник и корица со всеми деревьями ливанскими, смирна и алой со всеми наилучшими благовониями» (Песн. 4:13-14. – пер. П. Юнгерова). Когда же сие всесвященное тело, облачённое в серую рясу, с обвязанным платком лицом, возлежало на погребальных носилках, из находившихся рядом многие, зная о святости мощей и побуждаемые благочестием, отрезали частички от одежд её, иные – отрывали, а некоторые отстригали ногти с рук её и ног. Кто-то отрезал даже пуговицу с грудной повязки её и один палец с руки, чтобы хранить в качестве святыни. И невозможно передать, какова была скорбь нищих и болящих, стекшихся туда, какие слышались причитания о смерти таковой матери. Ведь она была для всех как мать дражайшая, словно бы во плоти родившая их, потому и оплакивали её жалобными голосами. Когда же вычитывали службу по умершей, аббатиса Вердского монастыря, присутствовавшая при том, услышала превесёлое птичье пение. Весьма потешившись сладостью сего пения, она, пытаясь узнать, откуда оно доносится, вышла из церкви и тут вдруг увидела, что на церковном куполе собралось множество птичек, которые своим щебетом словно бы совершали панихиду. Разумеется, образ сим птичкам дал согласный сонм святых ангелов, что собрались вокруг сего святейшего тела и с радостным гимном препровождали душу к Богу. А поскольку блаженная Елизавета женщиной была благородной и набожной, то за целых три дня, пока тело её лежало непогребённым, на похороны её собралась со всего края, из городов, замков, деревень и киновий бесчисленная толпа народу, которая с великими почестями и похоронила тело её в скромной капелле при марбургском приюте, который она же и основала, и владениями наделила.
Скончалась же блаженнейшая Елизавета в год от воплощения Господа 1231-й, на двадцать четвёртом году своей жизни, когда во главе Римской Церкви стоял владыка папа Григорий – девятый с таковым именем, при императоре Римском Фридрихе II. Возблагодарим же, братья возлюбленнейшие, Высшего Царя и Первосвященника Иисуса Христа, Господа нашего, Коему со Отцем и Святым Духом да будет честь и держава (1 Тим. 6:16) в бесконечные веки веков! Аминь.
[Заканчивается житие блаженной Елизаветы]
Перевод: Константин Чарухин
Корректор: Ольга Самойлова