Автор: Ядвига Казимировна Немонякина – одна из старейших прихожанок Кафедрального собора в Москве, которую ещё 2-3 года назад можно было встретить за столом сразу при входе в главный неф, на месте дежурного. С 1970 года она постоянно посещала храм св. Людовика на Лубянке, а с 1991 года стала прихожанкой Кафедрального собора, координировала круги живого Розария, дежурила в храме, став для некоторых людей первой, кого они встретили в Церкви. О своей долгой, непростой, но наполненной радостью веры жизни пани Ядвига рассказала Ольге Хруль в рамках цикла «Церковь с человеческим лицом».
— Пани Ядвига, где вы родились и выросли?
— Я родилась в Житомире 15 апреля 1944 года, во время войны, в многодетной семье. Из раннего детства я только помню, что наш дом горел.
Нас было семеро детей, из которых трое умерли в младенчестве. Мама домохозяйка, папа – плотник. Он не закончил ни одного класса, но Бог щедро одарил его разными дарами: он был работник нарасхват, очень красиво пел, его звали на свадьбы тамадой, при этом он почти не пил, что было редкостью тогда среди мужчин. Папа, Казимир Антонович Cоколовский, был верующий, но очень не любил показухи – его звали в «двадцатку», в приходской совет, но он по скромности своей отказался.
При мне в Житомире храм был один, а теперь много храмов, чуть ли ни в каждом районе свой. Мы жили в частном доме, вели хозяйство – была корова, поросята, кролики. В семье мы разговаривали на польском. В воскресенье папа ничего делать не разрешал: в субботу всё убирали, готовили пищу, а в воскресенье мама ходила на утреннюю Мессу, а мы – на Сумму. Во второй половине воскресенья делали уроки, навещали больных, посещали дом престарелых. Иногда ходили пешком в кармелитский монастырь – не большими группами, а по два-три человека, время же запретное было.
Нам дома многое привили с детства, например, любовь к молитве. В дороге или во время работы (помню, кукурузу возили) читали Розарий. А в храме мы Розарий пели: делились на две группы и пели. Потом так стали петь и в московском Кафедральном соборе, когда была сестра Малгожата Огродник, Светлана и Володя Недовы.
Мне, к сожалению, не удалось воспитать своих детей так, как наши родители воспитали нас.
— А почему, как вам кажется?
— Может, потому что раньше народ был беднее. Например, мы погорели во время войны, у нас не было никакой роскоши. Мама давала задания на день, и мы выполняли каждый своё. У нас не было времени на телевизор.
Зато мы учились искать выход изо всех трудностей в молитве. Звонит мне как-то одна родственница и рассказывает, как кто-то что-то дурное сказал на отца или на соседа. А я ей говорю: «Что же ты мне звонишь, надо сразу читать молитвы Розария…».
В войну наш храм закрывали, и семья ездила в храмы в деревни неподалёку. Там почти все католики, разговаривали на польском, Мессы шли на польском. Да и в Москве, в храме святого Людовика, когда я пришла, всё было на польском. Второй Ватиканский Собор сделал правильную вещь, когда ввёл Мессы на родном языке. Люди стали понимать Мессу и принимать живое участие в ней.
А ещё мы пешком ходили в паломничество в Бердичев. Эта традиция не прерывалась даже в советское время – мои дети тоже ходили, втихаря правда, нельзя же было. А ходили так: группами по два-три человека, доходили до речки, купались, а там уже нас встречал священник, и дальше шли с ним.
Мы молились, много молились. Библии мы ни разу не читали и в глаза не видели. Книг тогда не было, а за их чтение наказывали. Говорят, что за книгу о Матери Божией Фатимской отец Иосиф Свидницкий сидел в тюрьме. Зося (София) Беляк тоже за это сидела. Мы книжку переписывали и шифровали как умели и могли, а многое просто запоминали.
— А когда вас крестили? Как в семье отмечали праздники?
— Крестили нас всех как положено – при первой возможности сразу после рождения. Что касается Рождества, то мама всегда готовила 12 постных блюд. Вечером мы садились, пели колядки. Потом мы делились облаткой: сначала мама с папой (мне это очень нравилось), а после уже мы сами. И ранним рождественским утром шли в храм.
Кафедральный собор Житомира был окружён сквером, и мы по нему ходили с процессиями с детства постоянно. Хоть его и закрывали, но, сколько себя помню, мы ходили вокруг храма с процессиями, даже когда он был закрыт.
После Мессы, которая велась на польском языке, настоятель устраивал чаепития с прихожанами, пели колядки час, полтора. Почти все были католики и жили близко друг к другу, и весь вечер священник навещал семьи и в последнем доме все садились за стол, пели рождественские колядки.
В Москве, к сожалению, такой возможности нет – и живут все далеко, и дни рабочие. Сейчас так выходит, что мы собираемся всей семьёй уже после богослужения. Раньше я сама все готовила к Сочельнику, как мама, а сейчас уже дети. Традиции есть сначала постные блюда уже нет, потому что собираемся после Мессы. Это неправильно, да. Если бы жили близко, то, конечно, надо делать так, как было у нас принято. И обязательно с постными блюдами.
Основам веры нас учили дома – тогда же не было воскресной школы. У нас были очень верующие родители. Папа всегда говорил: «Без Бога ни до порога. Всю работу вы не сделаете. Дед мой работал, работал, всю работу не переделал, я работал и не переделал. Самое главное – не забывайте Бога. Бог на первом месте».
Раньше у нас не было Библии, все же было под запретом. И мы, что бы ни делали, всегда потом — Розарий. Ой, я так люблю Розарий! И пели его, и читали. Что-то делаем, откладываем и молимся Розарий. Розарий был у нас на первом месте. Старались молиться все вместе. В Москве мы тоже молились всей семьёй.
— А когда вы приехали в Москву?
— В 1969 году. Меня познакомили с парнем и я вышла замуж в Москву. Мы жили в Томилино, в Люберецком районе. В 1977 году муж получил квартиру здесь, в Железнодорожном. Ещё год я училась заочно, поступив в институт, приезжала на сессии. По профессии я экономист-бухгалтер, но когда появились дети, сами знаете, не до профессии. Я числилась в Институте горнохимического сырья, но меня там держали так, просто чтобы у меня был стаж.
Москву я не знала, и тем более не знала, где здесь храм, поэтому год не исповедовалась. Летом мы поехали в Житомир, и вот там, в Житомире, мне и подсказали, где католический храм в Москве. Причём сказал православный священник и даже дал адрес.
Помню, муж с папой искали храм и не нашли. Во второй раз нашли, но он был закрыт. В третий раз приехали в воскресенье к 11 часам — служба уже заканчивалась…
Но с тех пор, с 1970 года, мы стали ходить в храм на Лубянке постоянно. У меня же дети погодки были – 1973 и 1974 год – заберу из детского сада и в пятницу – в храм. И в выходные тоже в храм. У меня храм был на первом месте. И мне Бог давал сил.
Добирались мы электричкой от Люберец до Выхино, а дальше – на метро. Выходили из дома в 7 утра, чтобы успеть на Мессу в 9, от Курского вокзала до Лубянки вообще пешком ходили. Автобус-то ходил, номер 55, но ходил редко, и тогда в автобус с коляской не войти было. Люди помогали в другой раз, если есть автобус — cядем.
— Как вы одна справлялись?
— Так я не одна была, я всё делала с Богом. У нас раньше такого слова то и не было: «я устал». А когда уже не можешь, призываешь ангелов: «Ангелы! Я не могу!» И когда мне тяжело, я к ним обращаюсь, когда болела, тоже просила у них помощи. И понимала, чувствовала, что они за меня молятся. Сколько раз я на себе испытала: если Бог захочет, ангелы помогут — я смогу. Раньше меня много ругали, что я часто приходила с детьми в храм («они же мешают»), а мы-то сидели на первой лавке.
Однажды, помню, на день больных отец Антоний Гей сказал в конце богослужения: «Дорогие мамы и бабушки! Не вмешивайтесь в жизнь ваших детей!» Как я это запомнила! До сих пор следую этим словам. И понимаю, что они могут не послушать, поступать по-своему. У нас свои интересы, у них – свои. Теперь уже я говорю: даже если они не ходят в храм, мы только молиться о них можем. И я теперь только так и стала делать. Наконец-то до меня дошло. У каждого есть свой крест и его надо нести самому.
Мы все слабые люди. Я начинаю быстро нервничать и я решила для cебя ни на что не реагировать. Сколько раз я на себе испытала: если Бог захочет, ангелы помогут — мы пойдём, а не то, что я хочу! Божья воля.
Вот отец Августин меня когда видит, говорит: «пани Ядвига, что у вас в жизни было хорошего? Вот вспоминайте хорошее и живите долго!»
Когда-то и отец Станислав Мажейка говорил нам: «Если человек захочет, заинтересуется — пошлите его к дверям храма, где висит чин Мессы, пусть он перепишет. И если он хочет, он перепишет, и если он начнёт спрашивать, вот тогда только можете ему что то посоветовать, потому что он заинтересовался! А если он не заинтересован? Всё, что вы ему дадите, он положит в карман или выбросит и всё! И вся ваша работа».
У мужа моего приятель был, в гости к нам приходил. И однажды позвал нас к себе. Мол, мама его очень хочет со мной познакомиться. Как пришла, так глаза мои и засияли. Мама Георгия такая смиренная, сестра, дочка очень верующие у них. Как познакомились, так каждое воскресенье и встречались. Рассказывали друг другу проповеди – каждый из своей церкви. Анна Павловна была очень верующим православным человеком. Никогда не торопилась, всегда была спокойна. И всегда говорила: «Ядвига, не торопись. Если мы торопимся, это от сатаны. Надо все спокойно делать. Давайся в руки Божьи». И добавляла: «День, прожитый без Креста, напрасно прожитый день». Крест – это наше спасение, галочка наша к небу. Мы здесь живём, как гости, а наша Отчизна – на Небесах. И надо стремиться к этой Отчизне. А стремиться к той Отчизне, значит, надо себе здесь в чем-то отказывать, понимать волю Божью. Не что ты хочешь, нет. Бог тебе дал этот крест, тихонько переноси. Он знает, для чего это.
— Вы же хорошо помните пана Генриха?
— Да, конечно. Царствие ему небесное, уже семнадцать лет, как Господь призвал его к себе…
Пан Генрих — молодец, он с женой Зосей к нам в гости приезжал. И вот, помню, в пятницу Великого Поста пан Генрих дал моему мужу нести крест в процессии. И Владимир понёс! Он никогда не участвовал в таком действе, а тут… В Житомире и Адорации, и процессии были, так что этим меня в храме святого Людовика было не удивить. Муж у меня умер в 1995 году.
Дочь пана Генриха после его смерти принесла его вещи в Кафедральный собор. Настоятель, в то время – отец Иосиф, позвал прихожанок и сказал: разбирайте, что кому нужно. Я увидела Шенштаттскую икону Матери Божией Трижды Предивной и взяла её себе. С тех пор она хранилась у меня. Потом, когда я принесла ее для коронования, сестра Агнесс присмотрелась внимательнее и увидела, что эта икона – из Аргентины! Она оказалась одной из самых первых икон Матери Божией Трижды Предивной! Теперь она хранится у сестёр как реликвия Шенштаттского движения и мы её, украшенную цветами, видим на самых больших праздниках.
Возможно, кто-то из Аргентины привёз эту икону, и она хранилась в храме святого Людовика, потому что, согласно информации, которая размещена на иконе, она отправилась в паломничество из Шенштаттского санктуария в городе Овьедо в июле 1982 года. Возможно, это одна из самых первых икон, которые из Бразилии передавались в Аргентину, и первая, которая появилась в России. Возможно, её привёз с собой кто-то из туристов или паломников и, посетив храм, подарил ее пану Генриху. Скорее всего, он и не понимал сути этой иконы, но берёг её для себя. Эта икона для Шенштаттских сестёр — сокровище!
Когда я прихожу на Введенское кладбище в дни поминовения усопших, так я иду сначала к доктору Гаазу и с цветочками потом отправляюсь на могилку к пану Генриху. Время летит очень быстро! Мы уже все стареем. Как говорит доктор Гааз, спешите делать добро!
— А в каких паломничествах из Москвы вы участвовали?
— В 1991 году мы ездили в Ченстохову. Я перед этим перенесла инсульт, но все равно пошла с сыном Казимиром. Он как-то потерялся в толпе паломников, отец Йозеф Климурчик, доминиканец, помог найти ребёнка. Потом была встреча с основателем движения Неокатехуменальный путь Кико Аргуэльо. Это движение научило меня работать с Библией, понимать Слово Божие.
А еще три раза была в Меджугорье, на месте явлений Богородицы. В Москве в 1990-е годы был «Дом Марии» с часовней беспрерывного поклонения Пресвятым Дарам. И туда приезжала сестра Тереза из Меджугорья. Она предложила туда поехать, а денег у меня не было. Тогда она сказала: «Лишь бы было желание, пани. Делайте паспорт». Я поехала в Меджугорье с первой группой из России. Впечатление было сильным, до сих пор вспоминаю: нас человек 5, и полная тишина. И потом ездила туда ещё два раза.Потом осознала, что не обязательно ездить в паломничества, чтобы встретить Господа. Он есть везде. И даже сейчас мы разговариваем, Он между нами, и в каждой душе Он. И у тебя, и у меня в душе Господь. И если я обидела человека, я обидела Господа. Нас так учили.
У меня была и жива до сих пор жажда познания Бога во всех Его проявлениях.
— Что еще из католической жизни 1990-х вам запомнилось?
— Коледж Католической теологии, конечно, деканом которого был дон Бернардо Антонини. Я там училась. Удивилась, что меня туда приняли — я ведь самоучка, просто хотела систематизировать свои знания. Но давалось это с трудом, иногда было стыдно сдавать экзамены нашим светилам. Но отец Сергей Николенко всегда подбадривал. Жажда познания Бога у меня была настолько сильной, что как-то три года я отучилась и диплом получила. А дипломную работу я писала под руководством покойного Юлия Шрейдера.
Вспоминаю отца Иосифа Свидницкого — мы с ним познакомились в Житомире, потом и в Москве часто встречались, отношения стали дружескими, он часто бывал у нас дома — и один, и с друзьями. Он очень общительный, открытый.
Cестру Каспру часто вспоминаю. Мы познакомились в храме св. Людовика. Однажды приехал священник со статуей Матери Божией Фатимской, и мы пошли на Красную площадь. А сестра ещё не была монахиней, я её ещё помню девочкой, Олечкой. Тогда и Михаил Вольфкович и Вадим Шайкевич с нами ходили на Красную площадь.
В Москве мне было всё интересно, я знала все движения… И где я только ни была, как я только ни молилась: и в общине почитателей святого скапулярия, и в движении фоколяров, и в неокатехуменате — хотелось много знать. Кроме того, я же францисканка, принадлежу к третьему ордену францисканцев-мирян, в который меня приняли в Вильнюсе… Раньше я ходила и к францисканцам, теперь уж нету сил! Cюда меня привезут (в храм) и хорошо! А туда (к францисканцам) уж не могу.
У нас была такая бабушка-старушка Стефания Егорычева, она была францисканка, которая часто ездила в Вильнюс, в храм Святого Духа. Там был очень добрый священник, который всем, кто приезжал из Москвы, помогал увидеть красоту Вильнюса, показывал город и его храмы. Когда умерла пани Стефания, мы на седьмой день поехали в Вильнюс к этому священнику (не помню уж, как зовут). Он-то нас знал уже и предложил вступить в орден: «Больше в Москве никого не осталось, вот теперь пришла и ваша очередь». Этого я никогда не забуду, мы приносили обеты за алтарём, при свечах.
А ещё помню, что раньше в храме св. Людовика в день поминовения усопших перед алтарём всегда стоял гроб на высоком постаменте, и вокруг него – высокие четыре свечи. Помню, пани Вика, которая играла на органе (какая молодец она была!), всегда приглашала на праздники хорошего певца.
Хорошо помню отца Станислава Мажейку, диакона Петра, его бабушку или тётю Анну Рудницкую… В храме мы все перезнакомились. Cо Станиславой Зарембой мы ходили с утра и пели в воскресенье по-польски «godzinki» (это такая молитва по бревиарию, которую поют два хора). Раньше же Сумма была в 11 часов, а в 10.45 мы начинали петь. С нами пели Беата, Мария Терцевская, Ядя, Франя, сёстры Бланк (фамилии всех не помню уже). Потом мы шли в 40-ой магазин, там в кафетерии пили чай. Там же мы все научились убирать храм, мыть полы — и на Лубянке, и в Соборе потом.
Помню как раньше в торжество Петра и Павла 29 июня (или ближайшее воскресенье) много священников (и даже епископ, и даже нунций) служили Мессу у храма Петра и Павла в Милютинском переулке. Сколько мы молились о его возвращении! Надеюсь, эта молитва услышана, и храм нам вернут.
Помню сестру Нину, помню, когда был органистом Дима Пухальский — сейчас он священник, канцлер курии в Минске.
Помню ещё Ирину Ивановну Софроницкую, как она сидела на лавочке, а мимо проходил Иван Лупандин, и она про него сказала: «Это же мой ученик. Хочу посмотреть, как он теперь преподаёт».
Помню хорошо отца Бернара. Мой сын Костя его пригласил к нам в гости, и он пришёл! Мои дети всех приглашали в гости, и все священники у нас бывали в своё время.
— А когда вы стали ходить в храм на Малой Грузинской?
— Нас позвали на первые Мессы на ступенях будущего Кафедрального собора. Храма не было, были руины…
Первую Мессу на ступеньках в очень холодный, морозный день 8 декабря отслужил о. Тадеуш Пикус (он потом стал епископом в Польше). По средам и субботам мы пели Рораты, народу было как по воскресным дням. Некоторые мне говорили: это же далеко, на Лубянку ехать ближе. А я думаю: ну как же Иисус Христос там, и никого нет. И я стала сюда ходить. Тогда же я была помоложе. С 1970-го года по 1991-й ходила на Лубянку, а потом уже сюда, всей семьёй с детьми. У меня пятеро детей: три дочери и два сына. Они все выросли здесь, при храме.
Мы часто ходили друг к другу в гости, собирались по домам. И однажды пришла моя очередь принимать гостей. Звонит отец Иосиф Заневский: «Приедет из Ватикана человек!» Я звонить нашим пани Леокадии и другим, чтобы их тоже пригласить. А этим высоким гостем из Ватикана оказался теперь уже знакомый всем московским католикам отец Августин!
— Как в приходе на Малой Грузинской создавались круги живого Розария?
— В октябре 2003 года мы начали их создавать по благословению настоятеля отца Иосифа Заневского. Сейчас у нас уже 20 кругов, в каждой группе — по 7 человек.
Молитвенники нам привезла сестра Каспра, а до этого были книжечки от сестры Марии Стецкой, но перевод на русский язык был очень нехороший. Маша Надёжина из Центра катехизации нам тоже помогала с молитвенниками.
Раньше я занималась списками, группами и организацией молитв. Встречались мы в первую субботу каждого месяца, но специального богослужения не было. С нами очень долго занимался отец Августин, потом отец Генрих Богушевский, ныне покойный. Спасибо им. Потом в первую субботу месяца стали служить Мессу для участников кругов живого Розария.
Сейчас по состоянию здоровья я в храме бываю очень редко, мне тяжело ходить. Зато ко мне приезжают священники, освящают квартиру и даже служат Мессу дома! На Пасху был отец Кирилл, приезжали францисканцы отец Пётр и отец Дариуш. Помнят, не забывают. Спасибо им большое!
Беседовала Ольга Хруль
Свидетельствами о роли Ядвиги Казимировны в их жизни и пути веры поделились прихожане Кафедрального собора, священники и монашествующие, которых пани Ядвига упоминает в интервью.
Cветлана Карева: «Неизменно меня встречал ее добрый любящий взгляд и духовная забота»
Пани Ядвига заняла особое место в моей духовной жизни. Наверное, через ту доброту и смирение, что открывали невероятную любовь, тихую и в то же время дарующую огромную силу. Юной девчонкой я приезжала почти каждый день в храм и всегда видела там пани со спящей Марией, внучкой, на скамейке. Она часами молилась на одном неизменном месте — рядом с иконой «Иисус, уповаю на Тебя». Когда же пани Ядвигу не заставала, волновалась — не случилось ли чего? Неужели Мария снова в больнице?
Также неизменно меня встречал ее добрый любящий взгляд и духовная забота. Чтобы ни случилось. А случалось у пани с Марией много очень непростых историй: то руку кипятком обварила, то операция, еще одна, потом больницы… Я все время недоумевала: как же пани Ядвиге удается при всех сложностях сохранять такое доброе и любящее сердце?
Для пани Ядвиги молитва — самое ценное и важное, что есть.
о. Дмитрий Пухальский, Минск: «Только сильная вера выручала её в нелегкие минуты ее жизни»
Я приехал в Москву в 1998 году, когда поступил в МФТИ. В первое воскресенье после приезда пошел искать храм, зная, что он расположен на Малой Грузинской улице. В то время богослужения проводились еще в подвальном помещении, для меня все было новым и сама обстановка отличалась от обстановки храмов в Беларуси, к которой я привык с детства. Но приходя каждое воскресенье в храм, я понял, что приходская община Кафедрального собора в Москве действительно является семьей.
Сестра Валентина пригласила меня петь в хор, а потом, узнав, что я был органистом в Беларуси, я стал также играть на органе во время богослужений и в московском храме. Надо сказать, что довольно быстро я познакомился с прихожанами, которые составляли костяк прихода, среди которых была и пани Ядвига. Мы собирались и в воскресенье рано утром еще перед первой службой пели на польском языке годзинки.
Прежде всего пани Ядвига мне запомнилась своей добротой, улыбкой, доброжелательностью и верой в Божью любовь. Во время своих дежурств в храме и не только она постоянно молилась, причем не только в своих намерениях, а также молилась Господу за всех людей, которых Господь поставил на ее дороге. И было видно, насколько искренней была эта молитва. Уже позже, когда я был на старших курсах, и будучи в храме не только на богослужениях, пани Ядвига рассказывала очень непростую историю своей жизни, всегда повторяя, что только сильная вера выручала её в нелегкие минуты ее жизни.
о. Кирилл Горбунов, Москва: «Для священников важно видеть такие примеры духовной жизни мирян»
Я очень благодарен Богу за встречу с Ядвигой Казимировной, потому что, помимо того, что она человек верующий, у неё есть, как мне кажется, настоящий талант благочестия, который даётся не всем людям. Жить духовной и религиозной жизнью просто, естественно, и не напоказ, и не скрываясь – как ходить, как дышать – это очень непросто. И для священников важно видеть такие примеры духовной жизни мирян, нам они очень помогают.
И ещё Ядвига Казимировна для меня — пример искренней преданности своей семье, именно её спасению и вечной жизни, а не только сиюминутным интересам. И это тоже большое испытание, потому что, как известно, пророчествовать своим домашним – это самое трудное, чужим намного проще. Многие сдаются, даже толком не начав. Или так перегибают палку, что потом нескоро удается спокойно вернуться к разговору. Когда такие люди, как Ядвига Казимировна, молятся о детях и внуках, это на самом деле молитва о всей Церкви и обо всём человечестве. Я рад и благодарен, что она и меня приняла в число своих детей.
Cестра М. Каспра (Санникова): Божия логика
Верность и открытость
С Ядвигой Казимировной Немонякиной я позакомилась в конце 1980-х годов, при храме св. Людовика. Её ни с кем нельзя было спутать. В храме она всегда была справа, спереди, со всеми своими пятью детьми (Тогда мне казалось, что это очень много, а теперь у моего брата – слава Богу! – даже шестеро детей). Ядвига хлопотала, чтобы каждый раз собрать своих детей, организовать приезд и возвращение в неблизкое Подмосковье, но у неё всегда находилось время и для других, для нас. Никогда не была она отсутствующей, занятой собой и «своими». Глядя на тебя, она видела тебя, ты был ей интересен, она помнила твоё имя и – как я испытала позже – и имена твоих родных, живых и усопших, за которых ты хоть раз попросил её помолиться. Причём молилась она за них не только раз, а регулярно или даже постоянно, включая их в молитву групп, которые координировала, и прося священников занести их в число тех, за кого молятся на службах.
Заинтересованность и развитие
Поступив в 1989 году в монашескую общину и поселившись в Польше (а потом, с 2009 г., в Германии), я приезжала в Москву, к моим родным, только раз или два раза в год и всегда встречала в храме Ядвигу. В конце 80-х – начале 90-х годов мне бросалось в глаза, что она была чуть ли не во всём, что вырастало тогда в московской Католической Церкви: и на встречах Фоколяров, и в Неокатехуменате, и в других инициативах – и всё это с живым интересом. Со временем я видела, что Ядвига не вошла в пресловутое «порхание с цветка на цветок»: участвуя в разных встречах, в которых усваивала важное для себя, она жила усвоенным. Мне кажется, Господь одарил её особенным «сенсус фиделиум» – чувством подлинного в вере.
Принимая тот факт, что её временные возмости ограничены, Ядвига научилась выбирать. Всё глубже входила в почитание Драгоценной Крови. Приезжая в Москву (несколько раз вместе с нашими братьями и сестрами), я рассказывала людям о нашей духовности. Меня очень впечатлило то, как внимательно Ядвига слушала и как глубоко принимала услышанное в свою жизнь. Особенно глубоко запали ей в сердце слова о том, что, когда во время Святой Мессы священник вливает в чашу вино, которое станет Кровью Христовой, мы можем «погрузить» туда духовным образом то, что носим в своём сердце, и тех, за кого переживаем – и Господь «пресуществит» это, коснётся… Уже спустя несколько лет Ядвига рассказала мне, что всегда, когда священник при алтаре поднимает ввысь Гостию, она молится за души умерших, а когда священник держит в ладонях чашу, то она окунает в Кровь Христову все свои проблемы. Очень много Ядвига молится за «обращение грешников, наших алкоголиков».
Восприимчивость, открытость к новому сохраняется у неё неустанно. Несколько месяцев назад, уже в эпоху ковида, Ядвига с радостью рассказала мне по телефону, как она счастлива: благодаря помощи своей дочери она может теперь регулярно слушать трансляции с Ясной Горы по интернету!
Служение
Особенно я благодарна Ядвиге за верность и самопожертвованность, с которой она годами – с помощью своих соратников – занимается людьми из групп живого Розария Крови Христовой (которых в Москве сейчас двадцать): нужно всех обзвонить с собственного мобильника, поделить «таемнички» (размышления отдельных тайн пролития Пресвятой Крови), всё скоординировать… Я видела, что люди доверяют ей, делятся своими заботами, как с мамой.
В один из приездов я узнала, что Ядвига начала дежурить в течение дня у входа в собор Непорочного Зачатия. Какое важное служение! Ведь в наш храм постоянно приходят люди, также прямо «с улицы», зачастую попавшие в католическую церковь в первый раз. Когда дежурила Ядвига, я была уверена: она никого не отпугнёт, ничего не навяжет, не подойдёт формально, узко, но и не пропустит равнодушно, не потеряет возможности привлечь их к вере. Без «сюсюканья», без излишней опеки, просто, заинтересуется человеком, взрослым и молодым, независимо от вероисповедания, независимо от того, крещён он или нет. В её умении не оттолкнуть новеньких, подойти с уважением, заинтересоваться я вижу её сходство с отцом Августином, настоящим апостолом исповедальни нашего собора, и, может, с отцом Иосифом Свидницким. Конечно, у Ядвиги это служение совершается иначе – ещё более скромно, просто: по-матерински. Я уверена, что во время её дежурства было очень много важных встреч, когда люди, зашедшие «с улицы», остались, пришли (или вернулись) к вере.
Ядвига умеет быть самой собой, без всяких «комплексов», и благодаря этому находит общий язык с самыми разными людьми. Года три назад я хотела подарить нашему архиепископу Павлу мою новую книгу, но «робела» подойти к нему. Тогда попросила Ядвигу, и мы пошли в ризницу вместе, подошли к владыке. Ядвига заговорила с ним совершенно нормально, уверила, что молится за его умершего отца и попросила назвать его имя (оказалось, папу архиепископа звали Энио). Как я благодарна ей за отвагу быть собой!
Божия логика
Большое впечатление произвел на меня рассказ Ядвиги о том, как она, приезжая в семидесятых годах из Подмосковья в храм на поезде, шла пешком от вокзала с коляской с маленькими детьми: «Иду и читаю Розарий: Ангелы, помогайте мне! Мамочка, помоги!»
В течение этих десятилетий я слышала о болезнях Ядвиги (хотя она их совершенно не афишировала), про её повторные пребывания в больнице. Недавно она рассказала мне, что врач из больницы сказал ей, что каждый раз, когда она к ним поступает, не уверен, выйдет ли она от них живой. И каждый раз она выходит: Господь помогает, спасает! И опять ты видишь её с котомками в руках, терпеливо, с одышкой отправляющуюся пешком из храма к станции метро Краснопресненская.
Дай Бог Ядвиге ещё долгих лет жизни! Я поняла, что её жизнь течёт по особым, Божьим законам, по законам веры: невозможное постоянно становится возможным. Она несёт много крестов, но я уверена, что Господь принимает все её молитвы и что только потом явятся плоды этих молитв в жизни некоторых людей, за которых она горячо молится годами. Вот я сама недавно встретила в притворе нашего Кафедрального собора, на лестнице, человека, хотевшего дать пожертвование на богослужение за свою маму, которая была католичкой и ходила в этот храм. Он сам никогда не был в храме, несмотря на то, что мама очень этого хотела, а вот теперь, в годовщину её смерти, пришёл. Пришёл сам, искал, не знал, куда пройти, к кому обратиться… И в глазах его была жизнь.
Благодарим за помощь в подготовке материала Светлану Кареву и сестру Каспру