Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Луиза М. Стэкпул-Кенни
Пер. с англ. Francis de Sales: a study of the gentle saint by Louise M. Stacpoole-Kenny. London: R. & T. Washbourne. – 1909
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
ГЛАВА I. В ДЕБРЯХ САВОЙИ
Во вторник 21 августа 1567 г. в старинном замке Шато-де-Саль – в той его крохотной комнатушке, что называлась «la chambre de St. François d’Assisi» («покои св. Франциска Ассизского») в честь изображения Серафического отца, висевшего над алтариком, – между девятью и десятью часами вечера родился Франциск Сальский.
Семью годами ранее его отец – Франсуа, сеньор де Нувель – женился на юной дочери Мельхиора де Сьонней, сеньора де ла Вальер, де ла Тюиль и де ла Буази. Она была наследницей всех этих обширных владений и, соответственно, по вступлении в брак получила большие земли в Буази, а её муж приобрёл титул от этого поместья, так что они стали повсеместно известны как месьё и мадам де Буази.
Одним ясным августовским днём я посетила это старинное шато; там по сути уцелела лишь одна комната – та, в которой родился святой; теперь это маленькая часовня. Такая крохотная комнатушка! Я подумала о другой родильной горнице – в городке над Эйвоном в лесистом Уорикшире, где впервые увидел свет величайший из поэтов и драматургов – тот, что был и есть поэт на все времена, в чьих дивных пьесах люди любого нрава и состояния могут найти всё что им по душе. Ровно таков же и Франциск, святой на все времена. Ведь в его писаниях мы, чада суматошного двадцатого века, обретаем точно такое же утоление и утешение, как и те ревностные, пылкие люди века шестнадцатого, к коим были обращены его чудесные послания и для наставления коих святой составил «Благочестивую жизнь» (в рус. пер. Феофана Затворника – «Руководство к благочестивой жизни») и «Любовь к Богу».
Как рисуется моему воображению, столь же яркий августовский свет наполнял часовенку в тот день много веков назад, когда Франциск Сальский – младенец всего лишь нескольких часов от роду – был погружён в святые воды крещения. Вероятно, и день был таким же солнечно погожим, и уж наверняка высокогорья Савойи смотрелись столь же прекрасно, а деревья были так же густы и зелены, когда мсье де Буази с первенцем на руках выглянул из узкого оконца, а затем направился в долгий путь к маленькой приходской церкви в Торан, везя свою драгоценную, бережно завёрнутую ношу.
Восприемниками были бабка святого – мадам де ля Флешер (вновь вышедшая замуж после смерти отца мадам де Буази) и её деверь – дом Франциск де ля Флешер, приор бенедиктинского монастыря в Салиньи.
Дитя получило имя Франциск-Бонавентура, но звали его всегда Франциском: не только из-за того, что то было имя его отца, но и в честь его великого заступника и любимого святого – кроткого серафима из Ассизи.
И вот, обряд свершился – какое счастье теперь возвратиться домой! Новокрещённое дитя покоится на руках юной матери; она, гордая и ликующая, исполнена странного, неодолимого предчувствия, что мальчик её однажды станет князем Церкви – святым мужем несравненного благочестия и учёности.
«И ты, младенец, наречешься пророком Всевышнего, ибо предъидешь пред лицем Господа приготовить пути Ему, дать уразуметь народу Его спасение в прощении грехов их, по благоутробному милосердию Бога нашего, которым посетил нас Восток свыше, просветить сидящих во тьме и тени смертной, направить ноги наши на путь мира».
Конечно же, «младенец возрастал и укреплялся духом». Многие авторы рассказывают нам о забавных случаях из раннего детства святого, проливающие свет на его кротость и послушание, любовь к молитве и уединению, на ту быстроту, с какой он изучил катехизис, который преподавала ему его набожная матушка и добрейший мсье Деаж – благочестивый иерей, ставший для него с малых лет советчиком и наставником, и сохранял эту роль до тех пор, пока Франциск сам не сделался священником.
Но нам всё-таки довольно приятно узнать, что он не был совсем уж ангелоподобен – у него имелись маленькие недостатки, немножко тщеславия и даже страстишка к лакомствам. В нём не было бы ничего от милого человеческого ребёнка, если бы в столь раннем возрасте он не допускал порой шалостей, а ведь он уж точно всегда прежде всего оставался человеком. Особенно занимательна история о том, как он прокрался на кухню и наелся горячих пирожков. Они были с пылу с жару и страшно обжигали пальцы, но он хватал их крепко и со смаком уписывал. Потом он честно признался в непослушании, за что ему было строго воспрещено заходить в кухонное отделение.
В семилетнем возрасте его отправили в коллегиум Ля-Рош, а два года спустя, когда мсье де Буази был вынужден по политическим соображениям покинуть Шато-де-Саль и переселиться в Шато-де-Бранс в Шабле, Франциска поместили в коллегиуме в Анси под опекой верного мсье Деажа.
Здесь он предавался молитве и учёбе, проводя долгие часы за занятиями латынью, и добился больших успехов в «гуманитарных науках» – довольно любопытное выражение, ведь мы его совсем не используем теперь, и большинство из нас не понимает его значения. Насколько мне удалось выяснить, тогда сие означало общую осведомлённость в литературе и античности, а также соответственную умственную и телесную подготовку, позволяющую мужчине занять своё место в свете в качестве воина, придворного или сенатора.
По окончании трудов Франциск всякий раз поспешал в ближайшую церковь, прихватив с собой как можно большую толпу спутников, так что добрые обыватели городка, глазея вслед этой ватажке, направляющейся на поклонение нашему Господу в Св. Тайнах, и любуясь безупречной красотой юного де Саля, восклицали: «Comme il est beau, qu’il est aimable! II est l’ange visible de la patrie; et si Dieu lui conserve la vie, il sera un jour l’ornement et la gloire de sa famille» («Как хорош-то да пригож! Сущий ангел земной для краёв наших; и если только Бог сохранит ему жизнь, он однажды станет украшением и славою своего рода»).
В возрасте десяти лет он удостоился величайшего счастья – впервые принял Св. Тайны. Преклонив колени в той необычной старинной доминиканской церкви, я пыталась нарисовать в воображении картину этого события. И вот это уже не полузаброшенный храм – он заполняется причудливо наряжённой толпой: мужчины в рейтузах и дублетах, со звенящими клинками и вьющимися кудрями; женщины в чепцах и расписных корсажах, с затейливыми головными уборами, полностью скрывающими волосы; крестьяне, одетые почти так же, как они и сейчас одеваются в большинстве швейцарских кантонов… Святая Жертва приносится на ярко освещённом алтаре; торжественно гремят глубокие ноты органа, то возвышаясь плавно, то делаясь ниже, пока, наконец не смолкают, и в тишине не слышится ничего, кроме звона колокольчика, когда священник поворачивается, держа в руках св. гостию – «Domine, non sum dignus» («Господи, я не достоин») – и верные приближаются к алтарному ограждению, чтобы причаститься. Среди них – прекрасный голубоглазый мальчик, который, благоговейно преклонив колени перед алтарём, в первый раз принимает своего Господа. Можно вообразить запредельное ликование, наполнявшее душу Франциска, святого уже в детстве, ни прежде, ни впоследствии не терявшего своей крещальной невинности, но прожившего жизнь, не запятнавшись миром, и прошедшего без ущерба сквозь пламя испытаний и искушений.
Именно в этой же самой церкви годы спустя Господу нашему было угодно дать поразительное знамение Своей любви Своему избранному слуге.
Во время проповеди лицо святого преобразилось, просияв небесным светом, когда пылающие слова слетели с его уст, тронув даже самые зачерствелые сердца, и даже в своём отечестве все признали в нём провидца и пророка.
С того дня, как он впервые вкусил Св. Тайн, его желание посвятить себя Богу постоянно возрастало, но отец имел совершенно иные виды на его карьеру. Он пожелал, чтобы Франциск стал адвокатом и членом сената Савойи. Однако, поскольку тонзура в те времена значила очень мало (даже не обязывая носить церковное облачение и отказаться от шпаги и уж конечно никоим образом не принуждая к окончательному принятию священного сана), месье де Буази позволил сыну пройти этот обряд в Клермоне в 1578 г.
В ту пору Франциск был всего лишь одиннадцатилетним мальчиком, но таким разумным и сведущим, таким уравновешенным и благочестивым, что трудно было представить себе, что он столь юн. Притом ветхий Адам был ещё не совсем мёртв, ибо расставание с прелестными золотыми кудрями стоило мальчику горьких переживаний. Он обливался слезами и только после отчаянной борьбы кротко согласился лишиться своих обожаемых волос, но в итоге преодолел естественное нерасположение к стрижке, и когда наступил роковой миг, отнюдь не подавая виду, безмятежно позволил ножницам срезать его драгоценные локоны.
Мадам де Буази, со своей стороны, наблюдала, как безжалостная сталь отсекает один за другим эти милые её сердцу кудри, и по завершении обряда, когда толпа рассеялась, конечно, собрала их и принесла домой; обретя же в своей комнате уединение, она пролила по-женски слёзы и опять же по-женски возносила молитвы, взирая на эти чудесные золотые волосы, такие шелковистые и мягкие – прекрасные волосы её родного мальчика. Она осознавала, что он более не принадлежит только ей. Теперь он посвящён Всевышнему. Он сделал первый шаг по тернистому пути самопожертвования и самоотречения, пути, уводящему прочь от дома и из её любящих объятий, ибо в отличие от мужа она знала, что Франциску суждено стать священником и никакие препятствия не заставят его свернуть с избранной стези. Она ликовала, что её сын будет служить Господу Воинств, и хотя её сердце разрывалось от муки при мысли о расставании с ним, она памятовала о том, как сама ещё до появления дитяти на свет посвятила его Господу, стоя незадолго до родов на коленях в Анси перед покровом, осенявшим Св. Дары. Бог поймал её на слове, принял дар, и она не посмела бы даже пожелать взять его обратно, омрачив щедрость сего приношения. «Да будет благословенно Его святейшее имя!»
ГЛАВА II. ИЗ СТОЛИЦЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ В ВЕЧНЫЙ ГОРОД
Когда в 1580 г. Франциску исполнилось тринадцать лет, мсье де Буази решил отправить его в Париж на учёбу в университете. Он пожелал, чтобы сын разместился в Наваррском коллегиуме, ибо именно туда вся савойская знать посылала молодёжь, но он пользовался не слишком доброй славой: студенты были малость буйны, а дисциплина хромала. Франциск опасался, что дурные товарищи собьют его с толку и он развратится, а потому умолял отца позволить ему вместо этого отправиться в иезуитский коллегиум. В то время, как и всегда, он питал особую любовь и почтение к сынам св. Игнатия, а кроме того слыхал, что в их коллегиуме надо всем царит дух благочестия и святости. Мать была согласна с ним. Она тоже горячо желала поместить сына у Saints Pères (святых отцов, – фр.), уповая, что под их опекой он будет защищён от опасностей, грозящих душе и телу. Убедить мужа стоило ей некоторых усилий, но в итоге он неохотно согласился.
Едва прибыв (как обычно, в сопровождении верного мсье Деажа) в жизнерадостный город, Франциск вместо того чтобы предаться развлечениям, со своей обычной энергией сразу взялся за учёбу: посещал лекции, читал, писал, а большую часть свободного времени отдавал молитве и делам милосердия. Он причащался еженедельно, каждый день слушал мессу, часто ходил на поклонение Св. Тайнам; но несмотря на всю свою ревность и благоговение, он на шесть недель стал жертвой ужасного искушения страстью отчаяния. Его душа разрывалась от муки; он чувствовал, что обречён на вечную погибель, но даже когда этот чудовищный помысел владел его умом, терзал его не страх перед адскими муками — нет! то был лютый ужас, что в сем месте безвременного несчастия он похулит своего Бога. «Иисусе! – восклицал он, – если мне суждено никогда не увидеть Тебя в Твоём Царствии Небесном, даруй мне хотя бы, дражайший Господи, возможность любить Тебя, пока я пребываю в этом мире! О Мария, Матерь Божия! Неужто я никогда не узрю Тебя?! Молись, Матушка, чтобы, даже горя в адском огне, я ни за что не похулил Тебя или Твоего достолюбезного Сына! Если на то Его святейшая воля, чтобы я утратил Его навсегда, то да свершится она; но даруй мне хотя бы возможность любить Его и славить, даже будучи осуждённым».
Так он рыдал и молился, и наконец Матушка пришла к нему на помощь. Преклонив колени перед Её изваянием в церкви Сент-Этьен-де-Гре, он благоговейно прочёл Memorare («Памятуй», – молитва св. Бернарда к Богородице. – прим. пер.), и прямо во время молитвы зло, подобно мерзкой коросте проказы, спало с его души, жуткие мучения прекратились, помыслы обрели безмятежность и мир, измученный ум успокоился, и он благословил имя Господне.
Таким образом, поскольку он был спасён предстательством Пресвятой Богородицы, его благодарность к Ней не знала границ; он пообещал ежедневно читать розарий в Её честь и часто повторять Memorare.
Он провёл в Париже пять лет, изучал теологию под руководством Хуана Суареса (брат Франсиско Суареса – крупнейшего философа, «последнего схоласта». – прим. пер.), греческий – у отца Сирмона (Жак Сирмон (1559 – 1651), писатель, историк, издатель средневековых латинских и византийских авторов) еврейский – у Женебрара (Жильбер Женебрар (1535 – 1597) – экзегет, востоковед, впоследствии архиепископ Экса). Для завершения образования мсье де Буази решил послать его в Падуанский университет, дабы он получил учёную степень по юриспруденции. Итак, в 1586 г. Франциск пустился в путь и, проехав по славнейшим городам Франции, добрался до родного дома в Шабле. Все эти долгие годы он не навещал Шато-де-Бранс. Мать едва узнала своего сына в высоком восемнадцатилетнем юноше, а он со своей стороны подивился, как здорово выросли трое его братьев. Звали их Галуа, Жан-Франсуа и Луи – превосходные ребята, полные восхищения своим старшим братом, особенно Луи, который изначально почитал его и советовался с ним по всякому поводу. Это был добрый мальчик, старательный и разумный не по летам. Жан-Франсуа, напротив, был грубоват и легко выходил из себя. О Галуа нам мало что известно, хотя впоследствии он унаследует от отца титул сеньора де Буази и прослывёт в своих краях как Миротворец. О братьях и о самом себе Франциск порой говаривал: «Из нас троих выходит отличная заправка для салата: Жан-Франсуа – уксус, ядрёный и едкий; Луи так смышлён, что послужит солью; ну а «этот толстячок» Франсуа – масло; уж очень любезна ему кротость да мягкость».
Печален был для нежной матери и любящих братьев тот день, когда Франциску пришлось отправиться в дальний путь на Падую, но мсье де Буази твёрдо решил, что его наследник должен получить образование, приличествующее его рождению и положению в обществе, и по-прежнему лелеял надежду, что Франциск, получив звание юриста, станет сенатором. Поэтому несмотря на суровую зимнюю погоду он тронулся в путь в сопровождении, как обычно, доброго мсье Деажа. Они благополучно пересекли Альпы и прибыли к месту назначения в начале 1587-го года.
В Падуе Франциск изучал юриспруденцию под руководством Гвидо Панчироли, одного из самых прославленных наставников своего времени. Стоит ли говорить, что наш святой со всем пылом посвящал себя учёбе, трудясь день и ночь; но, зная, что попечение о душе и совести куда важнее простого упражнения разума, искал мудрого и сведущего руководителя, кто помогал бы ему с этой задачей. В итоге выбор его пал на отца Поссевина из Общества Иисусова (вероятно, знаменитого Антонио Поссевино (1534 — 1611 гг.). Секретарь генерала ордена, ректор падуанской академии, он побывал в 1581-1582 гг. в Московском государстве и оставил ряд исторических сочинений о нём. – прим. пер.), мужа праведного и благоразумного, который помог ему определиться с призванием. По-настоящему Франциск никогда не колебался в намерении принять духовный сан, но из почтения к мнению отца ещё раз решил взвесить все про и контра, попросив отца Поссевина молиться, дабы Бог дал ему познать Свою волю.
После долгой созерцательной молитвы и по зрелом размышлении мудрый иезуит сказал Франциску, что никаких сомнений в это вопросе быть не может – призвание его и в самом деле заключается в священстве. Он пошёл даже дальше, пророчествуя, что смиренный его духовный сын в один прекрасный день станет князем Церкви и оплотом веры.
Франциск был так мягок нравом, так обходителен и внимателен, что нескольким его товарищам пришло в голову, будто вся его приветливость и мягкость вызваны слабостью. Поэтому они решили заставить его проявить презренную трусость и похоронить таким образом благое влияние, какое он постепенно приобретал на всё большее число студентов.
Однажды ночью они залегли, поджидая его, с тем расчётом, что как только они выскочат и набросятся на него, он побежит, спасая свою жизнь, вопия о пощаде. Вышло же ровно наоборот. Вместо того, чтобы побежать от них, именно он, один против многих, обратил их в бегство. Едва распознав их намерение, он выхватил шпагу и несколькими мощными выпадами (ведь он был блестящий фехтовальщик) они не только оказались разоружены, но и пали на колени, моля смилостивиться, ведь их оскорбительные слова и неудавшееся нападение имели целью лишь розыгрыш. Франциск мрачно улыбнулся. Он вполне уразумел всю суть затеи, но со своей обычной кротостью великодушно простил им.
Франциск был кавалером весьма привлекательным и элегантным, да притом сметливым и бесстрашным. Танцевать он умел не хуже, чем фехтовать, отличался утончёнными и изысканными манерами, приятной речью и галантным поведением.
Он был столь заметной личностью, что привлёк внимание прекрасной, но ветреной принцессы, которая, дико в него влюбившись, послала к нему подругу с просьбой навестить её. Однако Франциск был предан единственной своей возлюбленной Госпоже, Которую избрал своей Королевой, Марии Непорочной, и никакие земные прелести не могли очаровать взора, устремлённого к Её духовной красе. Именно пред Её алтарём в Париже он принёс обет целомудрия и сему обету оставался верен всю свою жизнь. Ни единым словечком или деянием не омрачил бы он чистоту души, посвящённой Её служению. Поэтому он оказался глух к уговорам неудачливой посланницы, которая зашла так далеко и сделала такую глупость, что предложила ему брильянты и золото, склоняя у свиданию с очарованной им принцессой.
«Пускай сокровища принцессы остаются при ней; я вовсе не желаю ни их, ни её. Ступайте!» – приказал он.
Аскетичная жизнь, многие часы, посвящаемые учёбе и молитве, чрезвычайные подвиги и суровые посты наконец ослабили его превосходное здоровье. Он потерял аппетит, истончился до скелетоподобного состояния, не мог спать, а в итоге совсем сдал и вскоре опасно заболел. Четыре дня его жизнь висела на волоске. Бедный месьё Деаж был в отчаянии. Он осаждал небеса и врачей мольбами о спасении жизни его любимого ученика, но в конце концов, смирившись с неизбежным, принёс Франциску весть, что надежды на выздоровление нет и что на самом деле он уже на пороге смерти, а потому лучше бы подготовиться к принятию Последних таинств.
Несказанная радость наполнила душу святого юноши. Он разразился потоком песнопений хвалы и божественной любви и, выбирая самые прекрасные отрывки Священного Писания, восклицал чистым, благозвучным голосом:
«Как вожделенны жилища Твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни» (Пс. 83:2-3).
«Блаженны живущие в доме Твоем: они непрестанно будут восхвалять Тебя» (Пс. 83:5).
«Господи, Боже сил! Услышь молитву мою, внемли, Боже Иаковлев!» (Пс. 83:9).
«Буду восхвалять Тебя, Господи, Боже мой, всем сердцем моим и славить имя Твое вечно» (Пс. 85:12).
«Ибо ты сказал: «Господь — упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим» (Пс. 90:9).
«Буду петь Господу во всю жизнь мою, буду петь Богу моему, доколе есмь» (Пс. 103:33).
«Да исполнится Его святая воля в жизни и в смерти!»
Затем, обращаясь к доброму старому наставнику, молвил: «Я желаю, чтобы тело моё было отдано трупорезам. При жизни я был бесполезен; от мёртвого меня, надеюсь, выйдет хоть какая-то польза – это предотвратит брань и ссоры».
Он имел в виду жуткое обыкновение, распространённое не только среди студентов-медиков, но и среди хирургов, вытаскивать из могил трупы и препарировать их, что влекло к стычкам с родственниками и друзьями покойных, старавшимися защитить тела близких от осквернения.
Но не время было ещё Небесам распахнуть свои врата для этой праведной души. Ещё много лет жизни было впереди; предстояло совершить брань и одержать победу, прежде чем войти в радость Господа. Так что тогда он на последнем дыхании совершенно неожиданно поправился и очень скоро опять стал прежним самим собой, жизнелюбивым, здоровым, бойким.
Чтобы наверстать упущенное время, он приступил к работе с удвоенным рвением, предаваясь с новым пылом служению Богу и Его Пресвятой Матери, чьим властным заступничеством он теперь восстановил здоровье телесное, как прежде в Париже обрёл здоровье душевное. Его друг и однокашник месье де Шалль повествует: «Добродетелей у Франсуа имелось больше, чем требуется для канонизации, а подтверждается это тем, что он владел пророческим даром. Он предсказал мне, что я женюсь и буду иметь детей, а на мой вопрос «А ты?» ответил: «Бог предназначил меня для алтаря»».
Таким образом, уверенный в своём высоком призвании, он старался подготовиться к нему не только освящая свою жизнь, но и совершенствуя ум. Он изучал теологию наряду с юриспруденцией и преуспел в обеих этих многотрудных науках. Вскоре он был готов получить учёную степень.
Диплом был вручён ему в сентябре 1591 года профессором Панчироли в Падуанском университете. Поскольку не только преподаватели и студенты, но и горожане почитали его святым и видели в нём гения, церемония вручения диплома вышла особенно примечательной. Все желали оказать честь новому выпускнику. Да и он не испытывал недостатка признательности к альма-матер. В яркой речи он поблагодарил епископа, ректора и преподавателей, сказав: «Если я хоть что-нибудь знаю, то благодаря вам – особенно же вам, Гвидо Панчироли, князь юриспруденции, а потому прошу вас собственноручно даровать мне кольцо, шапочку и грамоту от Университета».
Затем Панчироли надел на его голову венец и шапочку и вручил ему диплом доктора, сказав: «Университет усматривает в вас, Франсуа де Саль, возвышеннейшие качества ума и сердца; и с превеликим удовольствием приветствует вас среди своих выпускников».
Образование своё Франциск закончил, но прежде чем возвратиться в Савойю, посетил Рим. Можно представить благоговение, с каким он молился над гробницей святых апостолов, пыл, с каким ходил от святыни к святыне, от церкви к церкви; радость, с какой он преклонял колени у подножия Вифлеемской колыбели в Санта-Мария-Маджоре. Не обошёл он вниманием и развалины Рима, Колизей, руины бань и все достопримечательности древних и сравнительно недавних – по сути, всех – веков, что делают Рим Вечным Городом.
Наконец, насытив как благочестие своё, так и любопытство, он возвратился домой через Лорето и Венецию. В Лорето он исполнился радости при виде Святой Хижины из Назарета, в которой Иисус, Мария и Иосиф жили, трудились и молились столь много лет.
Он ещё раз посвятил себя Богу и Пресвятой Деве, обновив обет целомудрия, а затем, простершись на земле, пылко целовал её и увлажнял слезами, извергая огненные слова любви к Богу.
Доброму месьё Деажу показалось, что лицо его воспитанника уподобилось ангельскому, ибо оно просияло и преобразилось пламенем Духа. С тех пор он обращался с учеником с величайшим уважением и почтением, сожалея, вероятно, о своей запальчивости, проявлявшейся в Париже, когда он потчевал парня оплеухами почём зря, видимо, просто для того, чтобы потешить себя и дать выход раздражению. Франциск тогда сносил затрещины благодушно, ибо всегда питал искреннее расположение к доброму старику.
ГЛАВА III. ИЕРЕЙ БОЖИЙ
В один прекрасный день весною 1592 года какой-то галантный кавалер подъехал верхом к старому Шато-де-Тюиль, служившему ныне местожительством для месьё и мадам де Буази. Молодого дворянина сопровождал почтенного вида седовласый священник. Ещё прежде чем прибывшие спешились, любящие родители выбежали наружу в объятия долгожданного сына; мать – нетерпеливо, взволнованно, задыхаясь, отец – в равной мере взволнованно, но медленней и степенней. Затем их облепили трое братьев, и Франциск Сальский с изрядным трудом узнал в этих высоких, пригожих юношах тех мальчиков, которых он покинул где-то пять лет назад; а среди них и Бернард, младшенький – робкий и застенчивый, слегка напуганный величавым видом молодого гостя.
Ему двадцать пять лет, он вежлив и учтив, голубые глаза его добры, улыбка неотразима, манеры мягкие и утончённые. Он стал самым настоящим кавалером: научился ездить верхом, фехтовать, поддерживать беседу на любую тему, ибо, зная, что отец желает видеть его au fait («на уровне» (от фр.) – прим. пер.) всех требований, предъявляемых молодым людям его сословия, он постарался усовершенствоваться в светских искусствах, рассудив, что если уж делать что-то, то делать толково.
Месьё де Буази был заворожён. В его мозгу мелькали мечты о будущем успехе и славе обожаемого сына, и он настоял, чтобы Франциск в качестве первого шага к блестящей карьере направился в Шамбери, дабы вступить в адвокатскую коллегию. Там он познакомился с человеком выдающегося дарования и благочестия, что стал ему другом на всю жизнь, почти братом – адвокатом и сенатором Антуаном Фором.
24 ноября 1592 года Франциск Сальский был принят Сенатом Савойи в адвокатуру.
Когда он возвращался через верхом домой через лес Сонэ, с ним приключился любопытный случай. Франциск был превосходным наездником, но несмотря на это внезапно сверзился наземь. При падении шпага его выскользнула из ножен, а ножны – из перевязи, и на земле шпага с ножнами скрестились. Наездник взобрался на седло, но через несколько мгновений опять свалился, явно безо всякой причины (дорога-то была ровная), и снова сложился крест из шпаги с ножнами. Вот Франциск обратно запрыгивает в седло, но стоит ему проехать пару шагов, как ещё раз он падает наземь, перевязь и ножны соскальзывают, как уже было дважды, и на третий раз шпага с ножнами образуют крест.
Месьё Деаж, как всегда, сопровождавший его, был поражён. Ему самому, хоть он был и несравненно менее искусным наездником, не составило никакого труда удержаться в седле. Наверняка было что-то сверхъестественное в этих трёх последовательных падениях и кресте.
Да, и он, и Франциск почувствовали, что то было знамение и что Господь наш изволил таким образом показать Своему избранному слуге, что ныне настало время ему отринуть не только мирское платье, но и навсегда оставить жизнь светского человека и дворянина, отказаться от шпаги, взять крест и выступить в бой под знамёнами Распятого.
Но месьё де Буази был упрям. Тщетно его кузен, каноник Людовик де Саль убеждал его позволить сыну принять духовный сан, тщетно Франциск описывал своё пламенное стремление полностью посвятить себя служению Божию, настаивая на том, что это отнюдь не новая идея, но что он с детства желал стать священником и молился о том. Мадам де Буази присоединилась к уговорам, указывая мужу на то, что призвание сына явственно вдохновлено свыше и что будет неправильно – а на самом деле грешно – противиться ему; но даже её усилия не помогли склонить старого дворянина к уступке.
Он решил, что его первородный должен унаследовать земли и звания. Он пожаловал ему титул сеньора де Вийяроже, даровав при том и земли, относящиеся к нему. Эти владения вместе с титулом всегда удерживались старшим сыном в роду. И вот, не довольствовавшись наделением Франциска земными благами и званиями, месьё де Буази теперь желал поженить сына с мадемуазель де Сюше, прелестной дочерью сеньора де Вежи. Эта очаровательная девушка была юна, мила, привлекательна и с хорошим приданым. Она жила с родителями в Салланше.
Отец с сыном навещали её несколько раз, но, хотя Франциск обращался с нею с крайним почтением и обходительностью, наслаждался её обществом и восторгался ею, мужем её стать наотрез отказался, заверив мсье де Буази, что не женится никогда.
Потерпев крушение в матримониальных затеях, старик попытался склонить сына к принятию должности сенатора при дворе Савойи. Это почётное звание Франциску настойчиво предлагал сам государь, и огромных усилий духа потребовалось для отказа, особенно когда мсьё де Буази стал настаивать, чтобы предложение было принято.
Однако Христос Господь наш не оставил Своего избранного слугу. Когда предельно сгустилась тьма и Франциск едва не впал в отчаяние, оттого что его нежное сердце разрывалось между долгом пред родителем и долгом пред Богом, обнаружился способ смягчить и умирить несгибаемого отца, а сыну – беспрепятственно последовать своему возвышенному призванию.
Умер настоятель капитула каноников кафедрального собора Женевы, и каноник Людовик де Саль, посовещавшись с досточтимым епископом Клавдием де Гранье, отправился в Рим, чтобы ходатайствовать перед папой о передаче этой должности своему кузену Франциску.
Возвратившись в Анси, он поспешил переговорить с мсьё де Буази, сообщив ему, что это почётнейшая должность – по сути, уступающая лишь епископской – и что не следует больше стоять на пути сына, особенно теперь, когда замыслы Провидения так ясно обнаружились.
Борьба была тяжёлой, но в итоге каноник победил – месьё де Буази согласился с тем, что Франциску следует принять предложение и последовать своему призванию к священному служению. Давая сыну родительское благословение, старый солдат воскликнул: «Да благословит тебя Бог навеки, сынок! Раз Он вдохновил тебя, то во имя Его даю тебе моё родительское благословение!»
За много месяцев до того мадам де Буази собственноручно сшила сутану своему любимому сыну, и вот, он отказался навеки от шпаги и яркого дворянского платья, облачившись в строгое чёрное священническое одеяние.
В праздник Вознесения 26 мая 1593 года он был представлен капитулу каноников в Анси, и все члены его радушно приняли нового настоятеля. На эту должность допускались только особы с докторской степенью или дворянского звания; Франциск же был тем и другим: он получил блестящее образование в Падуе и происходил от длинной вереницы благородных предков. Его предшественник заодно имел звание сенатора, и месьё де Буази уговаривал сына принять эту должность, но Франциск решительно отказался.
«Я чувствую, – сказал он, – вдохновение от Бога посвятить себя Его служению полностью. Он – мой один-единственный Владыка и не потерпит соперников».
«Ладно! – воскликнул бедный отец в крайнем раздражении, – Вижу, спорить с тобой – пустая трата времени. Ступай же и служи одному лишь Богу!»
Ободрённый отцовским приказом, Франциск немедля оставил всё сколь-либо относящееся к миру, отказавшись от земель и титула де Вийяроже. Он предпринял уединение под руководством старого священника месьё Бувара, который начал было наставлять его в новых должностных обязанностях, но был не на шутку удивлён, как хорошо Франциск уже знаком с ними. Он понимал бревиарий и мог пользоваться им, словно привык к нему за многие годы.
«На самом деле, – поведал Франциск ему, – живя в Падуе, я обычно пел литургию часов вместе с театинцами, а во время путешествий мы с месьё Деажем всегда читали сие священное правило».
Нужды откладывать посвящение не было, и вот, 18 июня 1593 года Франциск Сальский был рукоположен в малые чины праведным Клавдием де Гранье, а четыре дня спустя в субботу, в канун праздника Святой Троицы – возведён в субдиаконы. Впоследствии он говорил:
«Я стал прелатом, не побыв в подчинении. Лучше бы я сперва послужил простым клириком, лучше бы для начала носил кропильницу, чем сразу посох».
18 сентября он был последовательно возведён в диаконы, а в субботу 15 декабря 1593 года –посвящён в иереи. С душой, воспламенённой божественной любовью, он стал молитвенно готовиться к служению своей первой мессы.
Это великое событие свершилось 21 декабря в праздник святого апостола Фомы в кафедральном соборе города Анси.
«С того дня, – говорит отец Ла Ривьер, – он вступил в самоуглублённое и мирное житие; стал новым, иным человеком. Это было заметно по взгляду, речи, манерам; и что-то настолько ангельское, божественное проявлялось в его облике, что всякий, словно бы принуждаемый нежной силою, почитал его и любил».
ГЛАВА IV. СВЕТ ДЛЯ СИДЯЩИХ ВО ТЬМЕ
В кафедральном соборе Анси, ближе к дверям, имеется очень старая исповедальня, в ряде мест искромсанная и изрубленная на куски – вероятно, набожными паломниками.
Именно в ней Франциск Сальский выслушал множество рассказов о горестях и прегрешениях, утешая и успокаивая многие и многие сердца да уставшие от жизни души. Известно, что он расположил свою исповедальню так, чтобы хромые, слепые и немощные могли найти её без затруднения.
Здесь же и кафедра, с которой он, ещё будучи лишь субдиаконом, произнёс свою первую проповедь по настоятельному пожеланию епископа Женевы монсеньёра де Гранье. Она была подготовлена к празднику Тела и Крови Христовых, но поскольку в Анси приехал отец Фодири – знаменитый францисканский проповедник, – Франциск упросил его утешить народ своим словом.
Соответственно, сам Франциск не проповедовал до конца октавы. Его речь была тщательно подготовлена (он уделил много времени и труда её составлению), но когда пришла пора, его охватил приступ нервозности, и, трепеща всеми членами, он едва нашёл силы, чтобы взойти на кафедру.
Многочисленное скопление людей нетерпеливо ждало его слова. Вверившись Богу в короткой, но ревностной молитве, он вмиг успокоился и, позабыв обо всём, кроме возвышенного предмета, выбранного темой проповеди – Святых Тайн, – он поразил слушателей силой и пылом языка, изяществом и ясностью идей. Многие проливали слёзы, а паче всех – его благочестивая матушка, понявшая, что её надежды воистину сбылись, и сын её наверняка станет для многих вожатым и помощником.
Не то отец: месьё де Буази не нравились проповеди сына. С одной стороны, он считал, что тот проповедует уж слишком часто, а с другой – что стиль его слишком уж прост и невыразителен. Годы спустя Франциск поведал монсеньёру де Беллей:
«У меня был самый славный и добрый отец в мире, но он провёл большую часть жизни при дворе и в походах, а потому лучше разумел, что на уме у придворного и воина, чем у священника или духовника. Будучи настоятелем капитула, я проповедовал постоянно и повсеместно. Я никогда не отказывался от сего, tant m’était chere la parole de notre Seigneur (так дорого было мне слово нашего Господа)».
«Мой отец, заслышав колокол, призывающий на богослужение, спрашивал: «Кто будет проповедовать?», и ответ всегда был: «Кто ж, как не ваш сын – настоятель». Это крайне раздражало его; настолько, что он выговаривал мне: «Вот что, настоятель, ты проповедуешь совсем уж много; ты расточаешься по пустякам. И потом, твои речи! – grand Dieu! великий Боже! Ни латыни, ни греческого, ни учёных цитат. Твой язык так прост и безыскусен, что и ребёнок поймёт. Voyez-vous, видишь ли, в мои времена выдающиеся мужи таким образом не выражались!» И так далее, и так далее».
Однако бедный месьё де Буази вскоре получил ещё один повод для огорчения, и посерьёзнее, ибо Франциск вызвался на миссию в Шаблэ – обращать еретиков. Это было действительно ужасным испытанием для доброго старика, теперь уже почти семидесятилетнего, поскольку он признавался монсеньёру де Гранье со слезами на глазах:
«Я позволил своему старшему сыну – надежде нашего рода и опоре моей старости – посвятить себя служению Церкви в качестве духовника, но я никогда не соглашусь, чтобы он стал мучеником!»
Епископ был тронут этим горем, но Франциск оказался неколебим. Он решился отправиться как можно скорее на свою опасную миссию, взяв с собой лишь кузена – Людовика де Саля.
Миссия была необходима, поскольку южное побережье Женевского озера – область, известная как Шаблэ – отпало от Католической Церкви. В 1536 году протестанты кантона Берн, воспользовавшись войной между Карлом III, герцогом Савойским, и Франциском I Французским, завладели областями Во, Жекс и Тернье, а вскоре сделались хозяевами над Шаблэ до самого Тонона и, разделив завоёванную область на четыре района – относящихся к Жексу, Гайяру, Тонону и Тернье, – стали насаждать там свою религию и подавлять католическую веру. Спустя тридцать лет Савойя вернула эту землю, но католичество не восстановила. В 1589 году область опять была захвачена швейцарцами; затем герцог ещё раз овладел ею, а швейцарцы обратно отняли, но в итоге вынуждены были в 1593 году уступить Шаблэ савойскому принцу Карлу-Эммануилу.
Карл-Эммануил решил заняться обращением своего народа – более по политическим мотивам. Он опасался, что, коль подданные придерживаются тех же убеждений, что и швейцарцы, они естественным образом будут склоняться на сторону единоверцев и ухватятся за любую возможность освободиться от его власти.
Соответственно, он попросил епископа Женевы направить в Шаблэ миссионеров. В течение ряда лет епископы Женевские не могли пребывать в этом городе и даже посещать его, а вынуждены были переехать в Анси. Там-то Клавдий де Гранье и провёл встречу с епархиальным священством, совещаясь о лучших способах исполнения герцогского пожелания, и настоятель капитула был одним из вызвавшихся на опасную миссию.
9 сентября 1594 года Франциск и Людовик Сальские отправились из Анси в своё рискованное путешествие. При их отъезде город оплакивал их. Добрые люди, хоть и в полном восторге от героической отваги пастырей, горевали о расставании с ними и содрогались при мысли о бедствиях, с каковыми могут столкнуться их возлюбленный настоятель и его кузен. Франциск ехал к грубому и необузданному народу – народу, который так дурно обращался с отцом Бушером, который прежде прибыл к ним распоряжению епископа проповедовать Слово Божие, что он задержался среди них очень ненадолго и бежал, отчасти потому, что боялся за свою жизнь, отчасти утратив надежду добиться хоть какого-нибудь толку.
Вскоре кузены прибыли в старый добрый дом – Шато-де-Саль, – опять ставший местожительством четы де Буази. Здесь они провели несколько дней в молитве и созерцании, готовясь к великой миссии. Они совершили генеральную исповедь, приняли Святое Причастие и были уже готовы выступить, когда месьё де Буази вновь попытался переубедить сына.
«Безумие с твоей стороны, – сказал он ему, – ехать к этим дикарям; они тебя изрежут на кусочки, а мёртвый ты не принесёшь никакой пользы Церкви. Куда лучше тебе спокойно жить в Анси, проповедовать, свершать Святое Жертвоприношение (мессу. – прим. пер.), выслушивать исповеди, заботиться о своей пастве и бедном своём старике-отце».
Все эти доводы и даже угрозы были бесполезны. Отец напрочь отказался помогать Франциску – не дал ему ни гроша; что ж касается принца, то хотя он просил о помощи и получил её, денежного вспомоществования не предоставил никакого, так что миссионерам пришлось бы выехать буквально без гроша и даже не имея смены одежды, если бы нежная мать не пришла им на выручку. Мадам де Буази снабдила их бельём, одеждой, деньгами и прочим. Она не могла дать много, но, как заметил Франциск, у апостолов не было и вовсе ничего.
С горячей благодарностью он дал священническое благословение своей матушке, которая, испытывая, вероятно, куда более глубокую сердечную муку и страх, чем упрямый отец, всё же одобряла, более того, радовалась и гордилась, что её мальчику предстоит столь возвышенно посвятить себя служению Божию.
Коли на то Его всесвятая воля, чтобы её обожаемый сын отдал свою жизнь ради обращения грешников, soit – что ж, пускай; она покоряется полностью. Опять, как в те дни, когда она оплакивала его золотистые кудри, звучат её слова: «Да будет имя Его святое благословенно!»
Был праздник Воздвижения Святого Креста, когда настоятель и каноник выехали в путь из Шато-де-Саль. Они шли пешком, без слуг, имея при себе лишь маленькие сумки с одеждой, Библией, бревиарием и Белларминовыми «Контроверсиями».
После долгого дневного перехода они прибыли под вечер к крепости Алэнж в самом сердце Шаблэ, расположенной в шести милях от Тонона – столицы и оплота кальвинизма. Губернатором крепости был барон Д’Эрманс, имеющий под своим командованием отряд солдат-католиков. Он был верным приверженцем герцога Савойского и старым другом семейства де Саль; поэтому приветствовал он кузенов радушно и тепло. Франциск вручил ему два письма: одно от герцога Савойского, содержащее приказ заботиться о миссионерах и защищать их, а второе от епископа Женевского, главным образом на ту же тему, но с упоминанием их поимённо.
Д’Эрманс настаивал, чтобы прибывшие отдохнули, но они на следующее утро встали чуть свет и отслужили в часовенке мессу, после чего были готовы отправиться в Тонон.
«Давайте вы для начала осмотрите нашу крепость!» – сказал барон, провёл их всюду по цитадели и, показывая пушку, заметил: «Но это нам больше не понадобится, если вам, с помощью Божией, удастся обратить еретиков. Гляньте на этот великолепный пейзаж! С террасы видно Женевское озеро, горы со снежными вершинами, плодородные долины. Прекрасно ведь?»
Франциск только глубоко вздохнул. Склонившись над парапетом, он с грустью озирал эту прекрасную землю, чья славная краса была испорчена признаками гонений: разрушенные церкви, сожжённые дотла пресвитерии и замки, опрокинутые кресты, вместо которых воздвигнуты виселицы, – повсюду запустение. Глядя на всё это с высоты, на которой он стоял, Франциск не мог удержать слёз при мысли о миллионах душ, ввергнувшихся во тьму раскола, отделившихся от Истинной Церкви.
В Шаблэ было семьдесят два прихода с 70.000 душ, католиков среди которых было лишь 100.
Равноапостольный праведник громко застонал и, закрыв лицо руками, горько плакал. Затем, обратившись к кузену Людовику, сказал: «Будем надеяться, что Бог в благости Своей благословит наш труд и что мы сможем отстроить Его святилища, вновь воздвигнуть Его алтари и собрать потерявшихся овец в истинное стадо». После чего он совещался с Д’Эрмансом о том, как лучше всего поступить.
«Есть два совершенно необходимых условия, – поведал ему барон, – вы каждый вечер должны возвращаться в крепость и не должны пытаться служить мессу в еретическом городе. Это повергнет ваши жизни бесполезному риску; вас наверняка побьют камнями или изрежут на кусочки. Так что нет, друзья мои; пока довольствуйтесь лишь проповеданием Слова Божия в Тононе и окрестностях. Мессу служите здесь или в церкви святого Мартина на том берегу Дранса – тамошняя деревушка всегда оставалась привержена вере. Ещё есть часовенка св. Бернарда ближе к озеру; она лежит в руинах, но мы её отстроим».
Кузены последовали мудрому совету и ежедневно на рассвете служили мессу в Шато д’Алэнж, а затем отправлялись в Тонон. В городе была лишь горстка католиков, а кальвинисты не слушали их. Притом, еретикам мало было игнорировать проповедников; они распускали всяческие клеветы на них, говоря, что то маги, колдуны и злодеи. И тем не менее, они упорно продолжали.
Франциск ходил, в основном, в Тонон, а Людовик – в окрестные деревни. Их не обескураживала малочисленность собранных ими общин, и они старались завоевать сердца людей всевозможными способами. Франциск пользовался своими юридическими и медицинскими познаниями, чтобы всячески помогать им, и всегда был готов прийти на выручку, но его доброта и благодушие лишь бесили их. Они даже грозились умертвить священников.
Слухи об этом дошли до ушей несчастного месьё де Буази. Он был в отчаянии. Его безрассудный сын наверняка погибнет, убитый этими головорезами! Он не мог больше этого выдержать: Франциск должен вернуться в Анси! Итак, отец направляет туда верного слугу с лошадью, чтобы доставить настоятеля обратно, хочет он того или нет.
Франциск отказался покинуть пост, но, сжалившись над обеспокоенным отцом, зная, что беспокойство это и душевное смятение коренятся в любви, которую тот питает к нему, настоятель отправил обратно каноника Людовика, чтобы он унял стариковские страхи, а заодно попросил денег и одежды, поскольку запасы их совсем подошли к концу.
Месьё де Буази был так же непреклонен, как и его сын. Он отказался выдать им хоть самомалейшее вспомоществование, полагая, что без средств от него они будут вынуждены, bon gré, mal gré – волей-неволей, отказаться от миссии.
Вновь на выручку приходит мадам де Буази, обещая Людовику сделать всё, что в её силах, дабы пособить дражайшему сыну. Она немедля направляет надёжного гонца с деньгами, бельём и прочими предметами первой необходимости. Более того, зная, как взбодрило бы одинокого священника в его добровольном изгнании свидание с членом семейства, она послала его любимого брата Луи навестить его и пересказать все домашние новости.
Можно вообразить себе эту встречу и то, как рад был Франциск вновь увидеть любимого брата, ныне – галантного кавалера и элегантного придворного, вхожего ко двору герцога Немурского, стоявшего тогда в Анси. И всё же по сути Луи остался тем же, он был по-прежнему естественным, мягким, прямодушным, преданным, как всегда, своему праведному брату, счастливым от возможности побеседовать с ним.
Вот он рассказывает ему о Жане-Франсуа, как этот любитель колкостей и насмешек, обуздав ныне свой вспыльчивый нрав, готовится к принятию священного сана. Галуа и Бернар помогают постаревшему сеньору присматривать за обширными землями и великими владениями; а Жак, меньшой, решил стать рыцарем Ордена св. Иоанна Иерусалимского.
А ещё две сестры: Гаспарда, старшая, сделалась статной и трезвомыслящей девицей, а крошка Жанна, младшенькая, день за днём всё милее и благонравнее. Франциск некогда сам крестил свою сестрёнку и питал к этой девчурке как бы отеческую любовь наряду с братской.
Как, наверняка, ликовало любящее сердце кроткого святого, когда он выслушивал свежие новости из счастливого семейного круга и беседовал с Луи à cœur ouvert – по душам! Весьма воодушевила его весть о том, что матушка одобряет его труды и готова помогать в них, что отвага её неодолима, даже в условиях грозящей ему опасности. Ни разу не попросила она его вернуться домой. Она ясно понимала, что, положив руку на плуг, он обязан честью, не говоря уж о высших мотивах, продолжать работу, а она – делать всё возможное, чтобы ему помогать.
«Проповедуя в Шаблэ, – рассказывал Франциск впоследствии одной монахине-визитантке, – я жалел, что не обучился какому-нибудь ремеслу, ведь тогда я мог бы мог как-нибудь зарабатывать своими руками; но моего умишки хватало лишь на починку собственного платья. Однако правда и то, что в ту пору я не стоил никому и полушки, ибо матушка снабжала меня всем необходимым, втайне присылая деньги и бельё из Шато-де-Саль».
ГЛАВА V. ВОИН КРЕСТА
Истина диковиннее вымысла, и если изложить в современном романе жуткие приключения Франциска Сальского и то, как он избегал «беды на волосок от смерти», большинство читателей пожмёт плечами, пробормотав: «Что за дичь! Сплошные натяжки! Абсурднее некуда!»
Интересно, рассказывал когда-нибудь ли на склоне лет святой епископ Женевский свои приключения монахиням-визитанткам? Позволяла ли ему это его скромность? Или он в святой простоте воздавал за всё славу Богу, рассматривая себя как простое орудие в руках Промысла?
Припоминал лишенья и труды,
Испытанные на море и суше.
Рассказывал, как я беды избег
На волосок от смерти. Как однажды
Я в плен попал…
… Говорил
О сказочных пещерах и пустынях,
Ущельях с пропастями и горах,
Вершинами касающихся неба.
(У. Шекспир. «Отелло», акт I, сцена III, пер. Б. Пастернака)
А они уподоблялись героине:
Рассказы занимали Дездемону,
И, отлучаясь по делам, она
Всегда старалась кончить их пораньше,
Чтоб вовремя вернуться и поймать
Утерянную нить повествованья.
(там же)
И чувствовали тогда, подобно ученикам в Эммаусе, безмолвные монахини, как горят в них сердца их (ср. Лк. 24:32) при слушании рассказа, ибо в скромном повествователе они распознавали героя и святого. Они тоже во всём видели силу Божию, понимая, что именно Его милость и благость ограждали Франциска. При этом они вполне отдавали должное отваге и терпению человека, столь ревностно сотрудничавшего с благодатью Божией.
Я даже не буду пытаться описать все многочисленные приключения Франциска Сальского. Когда я думаю о его жизни в Шаблэ, мне приходит на ум один стих из Евангелия от Иоанна – о жизнеописании нашего Преблагословенного Господа: «Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин. 21:25). На самом деле, даже задача дать хотя бы краткий отчёт о миссии в Шаблэ кажется мне непреодолимо трудной. Mais nous verrons. – Однако поглядим.
Давайте-ка продолжим doucement, sans empressement – потихоньку-полегоньку, как посоветовал бы сам Франциск, ибо он был всегдашним противником спешки и наставлял своих духовных чад и друзей браться за дело спокойно, а продвигаться вперёд медленно, но верно.
Эту свою любимую поговорку он сам применял в жизни, ибо именно посредством кротчайшего убеждения он пытался обращать угрюмых и упрямых кальвинистов. Брошюры, которые он писал во время миссии и поручал распространять в народе, дышат добротой и кротостью, в то же время ясно и определённо излагая истины католического вероучения. Еретики, хоть они и не ходили слушать его проповеди, читали эти книжицы просто из любопытства, но многие находили их столь убедительными, что у них возникало желание побольше узнать об учении, вызвавшем у них не только умственный, но и сердечный отклик. Таким образом, очень постепенно, по двое, по трое они приходили послушать рассуждения настоятеля и каноника.
Когда вести об отбивающихся от стада овцах дошли до слуха служителей, они ещё сильнее (если это было возможно) обозлились на священников и решили наслать на них убийц.
Они несколько раз нанимали головорезов, чтобы покуситься на их жизни, но в особенности – на Франциска, потому как полагали, что, как только его устранят, Людовик вернётся в Анси.
Де Саль многократно и при чудесных обстоятельствах избегал рук таковых убийц, но 18 июля за дело взялись двое душегубов, что оказались отчаяннее и решительнее своих предшественников. Эти несчастные устроили на Франциска засаду в лесу. Друзья настоятеля слыхали, что жизнь его в опасности и уговаривали его провести ночь в Тононе, но он, вспомнив, что нужно срочно написать одно важное письмо, а относящиеся к нему бумаги остались в крепости, настоял на возвращении туда. «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится» (Пс. 90:1), – ответил он на уговоры.
Таким образом, в сопровождении двух католиков и верного слуги, Жоржа Роллана, он тронулся в путь. Когда он добрался до подножия горы Монтань-де-Алэнж, душегубы ринулись на него со шпагами в руках. Спутники бросились на защиту, обнажая оружие, но Франциск, подражая примеру Божественного Наставника, воскликнул: «Поднимите шпаги; я один пойду к этим людям, желающим отнять мою жизнь».
Идя навстречу, он глядел им прямо в лицо, слегка улыбаясь и кротко говоря с ними; и так благородна была его наружность, так спокойны и любезны манеры, что эти грубые мужланы пали к его стопам, моля о прощении, оправдываясь, уверяя, что виноваты во всём кальвинистские служители, заплатившие им за его убийство, но что в будущем они не только воздержатся от нападений на него, но будут верно ему служить.
Франциск с готовностью извинил их, пообещав запомнить их предложение и воспользоваться им, после чего вместе с товарищами продолжил путь к Шато д’Алэнж.
Стоило им добраться дотуда, как Жорж Роллан ринулся к губернатору и поведал ему о давешнем рискованном приключении. Д’Эрманс не на шутку встревожился и стал упрашивать Франциска брать с собой в дальнейшем при поездках в Тонон эскорт солдат – даже пятеро-шестеро послужат достаточной защитой, – но святой решительно отказался.
«Св. Павел и апостолы, – заявил он, – не нанимали солдат для защиты. Против врагов, куда более ужасающих, они прибегали лишь к мечу Слова Божия. Сим оружием они поражали бесов и успешно противостояли власти Римских императоров. Они восторжествовали над суетным философствованием и гордыней мирской, насадив веру Христову на развалинах язычества. Я желал бы следовать их примеру. Доверие к Богу стоит более легиона воинов, и если бы драгоценный Господь наш даровал мне милость пролить кровь на службе Его, то воистину было бы славным концом, да вот только я вовсе не достоин такового».
Губернатор не знал, что ответить на подобные рассуждения. В то же время он решил позаботиться о безопасности человека, вверенного его опеке, а потому тайно велел пяти-шести солдатам следовать за Франциском на отдалении, но держа его в поле зрения и находясь в готовности оборонить его в случае нападения.
Жорж Роллан не довольствовался этим распоряжением, а потому отправился в Шато-де-Саль, чтобы дать там отчёт месьё де Буази о последнем нападении на его сына и о безрассудстве Франциска, продолжающего рисковать жизнью. Добрый старик-сеньор пришёл в ужас как никогда. Он был убеждён, что сына убьют, если он ещё хоть сколько-нибудь промедлит в краю еретиков, очевидно ставших его заклятыми врагами. Он безоговорочно велел Франциску немедля возвратиться в Анси.
Франциск с тем же нарочным передал следующий ответ:
«ДОРОГОЙ И МНОГОЧТИМЫЙ БАТЮШКА!
Если бы Роллан был вам сыном, а не слугой, он не позволил себе трусости отступить и не поднимал бы такой шумихи по пустякам, едва вступив в бой. Конечно, еретики ненавидят нас и хотели бы от нас избавиться, но те, кто подвергают сомнению нашу отвагу, вредят нам даже больше. Потому умоляю вас, батюшка, не относить моё упорство на счёт непослушания, но верить мне всегда и неизменно.
Ваш всепочтительный и покорный сын
Франсуа».
Это прямодушное и отважное письмо пришлось старому воину по нраву. Он оценил героическую отвагу сына. Ведь и сам он смотрел в лицо опасности и смерти с высоко поднятой головой и храбрым сердцем на службе у своего земного государя. Неустрашимость и стойкость Франциска Сальского восторжествовали над отцовскими тревогами. Месьё де Буази в итоги смирился с тем, что его сыну придётся рисковать под знаменем Креста.
С той поры старый солдат более не ворчал, не пытался уговорить Франциска оставить свою возвышенную миссию. Напротив, он поддерживал и ободрял его, вплоть до того, что давал приют в своём шато лишившимся крова обращённым.
Мадам де Буази радовалась великой радостью перемене в мужниных настроениях, и оба супруга вместе с детьми теперь объединились с тем, чтобы всячески помогать воину Креста.
Главы VI-XXXIII доступны в полном файле для скачивания в начале страницы
Перевод: Константин Чарухин
Корректор: Ольга Самойлова
ПОДДЕРЖАТЬ ПЕРЕВОДЧИКА:
PayPal.Me/ConstantinCharukhin
или
Счёт в евро: PL44102043910000660202252468
Счёт в долл. США: PL49102043910000640202252476
Получатель: CONSTANTIN CHARUKHIN
Банк: BPKOPLPW