Автор: Как часто болезни, войны и другие страдания вместо того, чтобы объединить нас в братстве, ещё больше разъединяют нас и озлобляют друг против друга! Есть ли выход из этого разделения и злобы? На примере евангельского отрывка о благоразумном разбойнике размышляет Татьяна Валериус.
Опыт реколлекций для меня часто оказывался самым ценным и именно тем, чем хочется поделиться. Одно недавнее размышление особенно запало в душу. Нам был предложен отрывок из Евангелия от Луки — про разбойника, на кресте исповедавшего Христа:
Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас.
Лк 23, 39–43
Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же?
и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал.
И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!
И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю.
«Разбойника благоразумного в один час сподобил рая Ты, Господи» — песнопение Страстной седмицы в Православной Церкви. Любимое, из детства, родное. Предпасхальное, закапанное воском и слезами, служба 12-ти евангелий, сколько великих описаний в литературе, в мемуарах — не стану пытаться повторять.
Слово «разбойник» в детстве особого ужаса не вызывало. Ну, кто-то лохматый такой и злой. Из книжки. Очень смелый. Даже немножко романтики: где-то, краем сознания, маячат капитан Блад и Робин Гуд.
Земную жизнь пройдя до половины, мы узнаём, как всё выглядит в реальности. Причём не где-то там в книге по истории или в мемуарах о гражданской войне, а здесь и сейчас. Как страшно то, что вооружённый творит с беспомощным! Что человек, творящий такое, он как бы уже и не человек. Ему невозможно сохранить в себе человеческое. Если и возможно для него покаяние, то это будет почти как чудо воскрешения сына вдовы. Чудо, в общем, без сомнения.
Я приступила к этому отрывку с некоторым недоумением. С одной стороны — давно знакомый и родной, прожитый, проплаканный насквозь, со многими проторенными дорожками для молитвы. С другой, что-то мешало. Отвлекали какие-то разборки в соцсетях, зудящие в голове. И огорчение оттого, что вот опять… И снова я не смогла промолчать, дала себя вовлечь в это дурное, ненужное, всё снова, снова, снова…
Я обратилась к Нему словами вступительной молитвы и добавила: Господи, опять вот это всё. Ну научи меня, пожалуйста, больше не…
Внезапно я вижу Христа на кресте не лицом к лицу и снизу, как обычно мы смотрим на распятие. Его крест — справа от меня и чуть впереди, на уровне глаз. Итак, я разбойник, висящий от Него (увы) слева. О, новость! Оказывается, он и не видел лица Спасителя — этот несчастный убийца, в последний час продолжавший плеваться злобой. Он видел край соседнего креста, окровавленный лоб, рёбра, ступни. Его трясло от гнева и ненависти, от страха, от протеста, от нежелания во цвете лет умирать.
Его издевательства, кстати, легко объяснимы. Кто для него Христос? Какой-то мошенник. Мошенник, именно. Он же оказался на кресте? Оказался. Значит, не Бог. Бог сумел бы постоять за себя. Значит, врал. Ну ведь так! Все данные налицо. Можно излить на Него весь, как бы сейчас сказали, негатив.
И тут раздаётся с третьего, дальнего от меня, креста вот это: «или ты не боишься Бога, когда и сам осуждён на то же?» (Лк 23, 40) Тихий голос здравого смысла и, как любит говорить мой муж, «принятия реальности». Голос сочувствия, нежелания усилить чужие страдания своим осуждением. Смиренного признания, что кто-то на свете мог оказаться чище и лучше нас.
Голос звучит для меня отрезвляюще, но я по-прежнему не до конца принимаю своё место в этой сцене. Господи, говорю я, мне трудно применить это всё к себе. Если честно, мои страдания сейчас не так велики. Я и крестом-то с трудом могу назвать свои обстоятельства.
И с ясностью чувствую внутри ответ, что все мы осуждены на одно и то же: как минимум, жить на грешной Земле. Бежать от войны. Страдать от болезней. Видеть, как рушится годами построенное. Терять надежду, не спать ночами, молить о пощаде для близких. Иногда получать ответ. И вот, мы делаем то же самое: поносим друг друга. Мигрант клеймит мигранта, беженец — беженца. Приёмная мать, натерпевшаяся ада с усыновлённой дочерью, поносит другую («неправильную») приёмную мать.
Страдания не объединяют нас в братстве, а разъединяют. Мы постоянно делаем то же, что тот обозлённый разбойник. И постоянным противоядием для нас должно было бы быть: «Побойся Бога, ведь ты на то же самое осуждён». То же самое терпишь. Где в тебе понимание, сострадание? К сказавшему эти слова обращается Божья милость.
Бог рядом всегда, но Он не хочет ломиться в дверь запертую, забитую гвоздями без шляпок и заминированную. А стоит открыть — входит Дух и проясняет то, что сам человек не видел. Художник такое называет озарением или вдохновением, а психотерапевт — инсайтом, в народе же говорят обычно «осенило» — накрыло тенью крыла. Момент, когда ты внезапно знаешь то, что секунду назад не знал.
Следует фраза, вошедшая как часть в православную литургию, и потому произносимая ежечасно по всему лику Земли: «Помяни меня, Господи, в Царстве Твоём». Вспомни меня, Господи, когда вернёшься как Царь. Фраза, даровавшая мгновенное спасение произнёсшему. Формула избавления. И вслед за ней — обещание Господа: «Ныне же будешь со Мной в раю». И всё моментально меняется.
Я снова внизу, передо мной — Господь, и я говорю Ему: «Ты меня вспомнишь?» Потом, когда для всех закончится этот ад. В Земле, из которой никогда не нужно будет бежать. В доме, который никогда не сгорит. Среди Любви, которую смерть не отнимет? Я знаю, Господи, Ты вспомнишь всех нас! И начинаю вспоминать всех, о ком болит душа. Всех, кого хочу видеть спасёнными.
И тотчас же зазвонил будильник, отмечающий время конца медитации.
Иллюстрация: Шарль Антуан Куапель