Автор: Та массовая миграция из Средней Азии в Россию, из Африки в Европу, из Мексики в США, которую мы наблюдаем, — не первая в истории человечества. В конце II века, проиграв войну с ханьским Китаем, распадается государство Хунну, и начинается эффект домино – одни народы теснят другие, и волна прокатывается от Китая до Европы (так что глобальный мир гораздо старше, чем нам кажется). Одновременно наступает глобальное похолодание, и народы, опять же, снимаются с мест в стремлении выжить. В результате Великого переселения народов в конце V века рухнула Римская империя под ударами готов. Напомню, за полтора века до того, в начале века IV, Миланским эдиктом император Константин – не объявил христианство государственной религией, как иногда пишут, нет – даровал христианам равные с другими права исповедовать свою религию, после чего христианство действительно быстро распространилось в империи. С вторжением варваров ситуация изменилась. Во главе королевств вестготов, остготов, бургундов, вандалов стояли ариане – правда, большинство населения были приверженцами христианской ортодоксии, к тому времени как раз в основном сформированной вселенскими соборами. Британия же и западные Балканы и вовсе возвращаются к язычеству. Европа отстаёт от Византии, арабского мира, Китая. Начинаются Тёмные века, о которых даже письменных источников сохранилось необычайно мало.
Этот период длится до X века. Дальше начинается та средневековая Европа, которую мы знаем – рыцари и трубадуры, святые (Бернар и Бруно, Франциск и Доминик, Бонавентура и Фома Аквинский), схоласты, поэты, живописцы, готика… Как произошёл этот «фазовый переход»: от распавшейся под ударами варваров изнеженной империи и нашествия диких народов – к Высокому Средневековью? Источников мало… и в то же время именно Тёмные века называют золотым веком агиографии – имена той эпохи, которые нам известны, — это, помимо королей, в основном имена святых. Бенедикт Нурсийский (родившийся через 4 года после падения Западной Римской империи), чей монашеский Устав сегодня изучают как образец гибкого и рационального менеджмента, и папа Григорий Великий, подаривший нам григорианику, Беда Достопочтенный, в VIII веке доказывавший шарообразность земли, и автор первой средневековой энциклопедии Исидор Севильский, легендарные миссионеры Колумбан, Августин Кентерберийский, Колумба; солунские братья Константин Философ и епископ Мефодий, наконец… В конце VI-VII веках происходит новое обращение Британии, в VIII веке – крещении Германии и альпийских славян… Из потомков римлян, готов, вандалов, галлов, бриттов, белгов создаётся новая, единая христианская Европа. Немец Альберт Великий прославился в Сорбонне, там же учился и преподавал родившийся близ Неаполя родственник германских императоров Фома Аквинский, францисканский проповедник Антоний родом из Лиссабона стал известен на века как чудотворец Падуанский…
Так что сегодняшние мусульманские кварталы в городах Франции, Британии, Германии вовсе не обязательно предвещают смерть христианства в Европе в исторической перспективе – оно там уже отступало после гибели империи и вновь возрождалось. Придётся ли ждать нового единства и нового возрождения вновь несколько веков? Не обязательно. Сергей Петрович Капица в одной из последних статей описал очень важную и интересную вещь: исторические периоды становятся всё короче, однако одновременно растёт по гиперболе население Земли, и если сопоставить эти данные, выходит: история человечества делится по своему содержанию на периоды, в каждом из которых живёт около 10 миллиардов человек. Казалось бы, мы подошли к пределу, когда огромный (по своему внутреннему содержанию) кусок истории, подобный античности или средневековью, сжимается до полувека. Получается, можно даже попробовать сделать расчёт, как долго могут продлиться новое переселение народов и действие нового «плавильного котла» будущего общества? Однако сегодня мы находимся на сломе многотысячелетней тенденции. Если продолжать гиперболу роста населения Земли до наших дней, нас должно уже быть 10 миллиардов, но население Земли – только 7. Мы находимся в самой сердцевине перелома тенденции безудержного роста, который прекратился около 1995 года. Отсюда – все сегодняшние глобальные кризисы и глобальная неопределённость.
Отсюда же – новые шансы для глобальной евангелизации, той самой «новой евангелизации», к которой призывает папа Франциск, о которой он говорит, как о естественной потребности и обязанности каждого христианина. И не надо никуда специально отправляться, чтобы проповедовать Христа мусульман или язычникам: вот они, сами пришли! К той же новой евангелизации, в сущности, когда-то призвал православных епископов президент Путин, в ответ на жалобы на засилье китайцев на Дальнем Востоке посоветовавший заняться их обращением – и, право слово, это был лучший из возможных ответов. Тем более, что на успех подобной евангелизации мигрантов должны работать многие факторы: европейские ли, российские ли культура, образование, цивилизационное влияние должны быть мощным дополнительным стимулом, как минимум вызывающим уважение и пробуждающим интерес к христианской цивилизации, культуре, вере. (Как это, между прочим, произошло в Южной Корее, где общее количество христиан — протестантов и католиков – превысило число буддистов и приверженцев любой другой религии и где христианство сегодня стало религией политической, деловой и военной элиты, образованной молодёжи, горожан и столичных жителей.) Если же этого не происходит – значит, мы плохие христиане, и свет наш светит недостаточно ярко перед людьми.
И в самом деле – задумаемся даже не о том, готовы ли мы проповедовать Христа мигрантам. Задумаемся: мы вообще видим в наглом чеченце-дагестанце-азербайджанце («кто их разберёт!»), в грязном то ли таджике, то ли узбеке («Равшане и Джамшуте»), в забитом вьетнамце, в бесстыжей цыганской торговке краденым – не «чурку» и не «черножопого», а человека, рождённого потому, что так захотел и наделил его бессмертной душой Бог, наш общий Творец? человека, ради которого Иисус умер на кресте? то есть – нашего брата? Пусть даже это не первая наша реакция – часто ли у нас вообще бывает вторая, осознанная, а не рефлекторная по принципу «свой-чужой», признаемся себе честно?
Если же мы сможем увидеть в неприятном и пугающем мигранте человека, в наших с ним отношениях появится место для маленьких, редких, но всё-таки – дел милосердия. И это будет сильнее и действеннее любой проповеди. Потому что воспитывают и привлекают не слова, а дела и пример.
Что же до нашего страха перед мигрантами, то нужно себе признаться: страх – признак слабости. Речь здесь не о том, надо ли приветствовать миграцию или её ограничивать. Во-первых, достаточно посчитать количество детей у наших современниц-соотечественниц – жён, подруг, сестёр, одноклассниц, — чтобы понять: маловато нас на одну седьмую земного шара, и больше не становится. Во-вторых, конкретные параметры миграционной политики – предмет серьёзных социально-экономических расчётов, а не эмоций и голословных рассуждений. Речь не о приезжих, речь о нас, коренных и некоренных москвичах, питерцах, сибиряках, жителях традиционно русских регионов. Спросите у любого психолога: страх выдаёт нашу неуверенность в себе. Неуверенность, которой не должно было бы быть, если знать историю. Веками Россия присоединяла к себе новые народы, и не потеряла ни своей веры, ни своей культуры.
Если не спорить о том, как бы было хорошо, если бы царя не убили, революцию не совершили, гражданскую войну не развязали, детей в семье было бы хотя бы по двое-трое из поколения в поколение и т. д., а исходить из реальности, то открывается огромное поле для осознанной и целенаправленной работы, как говорят в Католической Церкви, — каритативной деятельности. Дешёвые хостелы и бесплатные ночлежки. Кухни для бездомных. Медпункты. Детские сады для мигрантов, причём – с изучением русского языка. Фантастика? Коренным жителям детских садов не хватает? Да. Но нужно понимать: эта «фантастика» решит наши сегодняшние проблемы и предотвратит новые. Тут особенно ярко видно, как дела милосердия могут приносить пользу не только в посмертной, но и в земной жизни. Нормально организованная медпомощь мигрантам предотвратит вспышки эпидемий. Уже сегодня в некоторых спальных районах Москвы, в том же Бирюлёво, в начальной школе по полкласса может не говорить по-русски – поэтому обучение детей мигрантов дошкольного возраста русскому языку поможет нормально учиться нашим же детям. Школьный класс, который не говорит на одном языке, не только не может нормально учиться, но и распадается на изолированные группировки, которые нередко начинают враждовать. Включая же детей в огромную, богатейшую сферу русского языка, русской культуры, мы не только делаем их в будущем лояльными гражданами России, но и сегодня – через детей – затягиваем в эту сферу нашей культуры их родителей. То есть в буквальном смысле слова повышаем шансы на нахождение общего языка. Трудно? Идеалистично? Но какова альтернатива?
Включение мигрантов в социальную, культурную, религиозную жизнь нашей страны в результате осознанно христианской политики не будет означать их ассимиляции до стирания национальных, культурных, даже религиозных различий. Почему я так в этом уверен? Потому что мы видим в истории два способа реакции на «переселение народов» и ситуацию столкновения культур. Сегодняшний европейский секулярный мультикультурализм отказывается признавать то, что люди разные, и не позволяет им демонстрировать свою идентичность, запрещая или пытаясь запретить как паранджи и хиджабы, так и нательные кресты, распятия в школах и рождественские ёлки. Но мы знаем историю христианской Европы, построенной на принципах великого Миланского эдикта: равная свобода исповедания для любой религии, как без каких-либо предпочтений и льгот для «традиционных конфессий», так и без ограничений. Христианство именно в этих условиях равенства завоевало империю светом истины. И затем сформировало из рухнувшей великой цивилизаторской империи и массы варварских королевств и племён, пройдя через Тёмные века, — единую и разнообразную, сложную и способную к развитию христианскую европейскую цивилизацию, из веры и культуры которой все мы, в конечном счёте, выросли.