Автор: Нет-нет, конечно же, никто не обрадуется, если Вы вдруг решите поразмяться во время литургии – скажем, сделать пару приседаний или отжиманий. Речь пойдет о наших жестах и, так сказать, телодвижениях во время литургии Слова.
В начале литургии Слова верные садятся. Не спешите думать, будто это исключительно акт заботы матери-Церкви о нашей скорбной плоти: посидите, болезные. Как бы ни так. А также сидение не связано с тем, что эта часть литургии менее важна, чем та, во время которой мы стоим по стойке смирно. Дело в том, что положение человека стоя в западной культуре указывает на активное действие, говорение, участие в диалоге, в то время как сидящий человек воспринимался как человек слушающий. Садясь, мы не перестаем участвовать в литургической молитве: меняется только наш способ участия в ней. «Активное участие в литургии» выражается не только в громком пении и ответах, но и в активном слушании. Если в личной молитве время от времени мы отказываемся от «говорения», чтобы услышать голос Бога, почему бы не постараться провернуть то же самое на Мессе?
И все же, пока остальные, включая священника, расслабляются на скамьях или стульях, один человек стоит и мучается за всех. Это чтец (по-латыни lector), который, как нетрудно догадаться, читает чтение (или чтения) с амвона (трибунки в стороне от алтаря). Как правило, чтецом бывает один из министрантов или любой верный (мужчина или женщина), умеющий хорошо читать вслух. Предполагается, что читать нужно «громко, четко и осознанно» (Ordo lectionum 1981,32), а также recto tono, сиречь ровным тоном, проще говоря – не нужно пытаться сделать из библейского фрагмента чтение с выражением или театр одного актера.
Все, кому хотя бы раз приходилось побывать в роли чтеца, знают, насколько это трудно – сделать людям «громко, четко и осознанно», особенно, в первый раз, когда буквы с бешеной скоростью разбегаются по странице в разные стороны, а язык сворачивается в трубочку на словах «фессалоникийцы», «дромадеры из Мадиама» и, что уж совсем жутко, «Навуходоносор». А если проникнуться тем, что чтец, то есть в данный момент ты, являешься, как подсказывает умная книжка, «служителем присутствия Божия под видом Слова», есть риск вообще ничего не прочитать. Тем не менее, Наставление к римскому Миссалу гласит: «Пусть верные не отказываются радостно служить народу Божию всякий раз, когда их просят исполнить какое-то служение в свершении Мессы» (п.62). Радостно или нет, но когда вас просят прочитать/спеть/сплясать/собрать пожертвования, ложную скромность приходится отбрасывать. С другой стороны, всегда есть риск забросить эту скромность слишком далеко. Стоишь ты за авмоном, такой (такая) красивый (красивая), голос у тебя такой проникновенный, вид такой духовный… Аплодисменты в студию.
А впрочем, когда читаешь, лучше обо всем этом вообще не думать. А думать… ну, хотя бы о том, как благополучно миновать Навуходоносора.
Следующее физическое упражнение связано с пением псалма. Увы, мы обязаны петь – как правило, только рефрен псалма вместе с псаломщиком или хором. И если бы только петь! С псалмом дело обстоит не так просто, как кажется. Во-первых, помимо повторяющегося рефрена есть еще сам текст, в который нужно вслушиваться и по возможности понимать. Во-вторых, псалом недаром называется «ответным», «респонсорийным»: будучи ответом общины на чтение Писания, он, как правило, развивает тему только что прослушанного фрагмента. То есть псалом – это своего рода музыкальное размышление над Писанием. И, наконец, псалом с повторяющимся рефреном – созерцательная молитва (так же как, например, созерцанию событий жизни Христа помогают повторение строк Розария).
И если кто-то будет упрекать католиков в том, что они, мол, сидят на скамейках и пассивно потребляют духовный продукт, попробуйте объяснить, как это непросто: делать три… нет, даже четыре дела одновременно (петь, слушать текст, размышлять и созерцать). Юлий Цезарь может только завидовать нашим прихожанам.
После второго чтения (в воскресенье или в дни торжеств) или после псалма (в будние дни) приходится снова встать при пении «аллилуйя» — возгласе, предваряющем чтение Евангелия (Согласитесь, трудно выразить бурную радость, сидя на стуле). Этот возглас – «славим Бога» — пришел в христианскую литургию из глубокой иудейской древности, когда люди еще не обросли благочестивыми комплексами и умели выплескивать радостные эмоции от встречи со своим Господом.
Он возвысил рог народа Своего, славу всех святых Своих
Сынов Израилевых, народа, близкого к Нему. Аллилуйя. (Пс. 148:14)
В этом смысле ближайший современный синоним слова «аллилуйя» — возглас «ура!». Ну, или любое другое радостное восклицание.
Пение «аллилуйя» обрамляет стих перед Евангелием – своего рода «анонс» чтения. Одновременно это приветствие Бога-Слова.
Интересно, что в Средние века приготовление народа Божия к слушанию Евангелия не было таким простым, как сейчас. Дуранд из Мена, литургист XIII в., говорит о том, что знатные особы снимали плащи и снимали оружие, преклоняя головы и складывая ладони (что превращало господина в покорно слушающего слугу). Альберт Великий обитал в более брутальных краях: люди снимали рукавицы, а воины вынимали оружие из ножен, демонстрируя готовность защищать Евангелие и Церковь (представляете, какой стоял шум и лязг?!). В любом случае до сего дня сохранился обычай слушать Евангелие со склоненной головой.
И последняя деталь физических упражнений. Несведущему человеку кажется, что при словах «Чтение святого Евангелия от …» люди в храме начинают то ли отмахиваться от комаров, то ли что-то стряхивать со лба. На самом же деле в IX — XI в. возник обычай перед Евангелием совершать мало крестное знамение (чертить большим пальцем руки маленький крестик) на лбу, на губах и на сердце (ну, или просто на груди, если Вы вдруг засомневались, где находится сердце).
У этого жеста есть много красивых трактовок: это и защита от лукавого, который стремится вырвать Слово из сердца и разума; это и приготовление всех органов чувств к принятию Слова Божия, и намерение принимать Слово разумом, исповедовать его устами и веровать сердцем.
Анастасия Паламарчук