Автор: В наше время все чаще можно услышать о существовании «тенденции к дематериализации» мира конкретных вещей. Это связано, в частности, со стремительным развитием высоких технологий: в современном обществе виртуальный мир не только стал для многих неотъемлемой частью повседневной жизни, но и даже в чем-то начал заменять собою то, что мы привыкли называть сферой реальности. Никуда не выходя из дома, включив компьютер, можно достаточно легко погрузиться в виртуальный мир и даже непосредственно действовать в нем. Специальные сенсорные устройства связывают движения человека с аудиовизуальными эффектами. Компьютер генерирует имитацию ощущений, при этом сохраняется реальный масштаб времени, обстановка обладает высокой степенью реализма; существует даже обратная связь.
Конечно же, в российской действительности многие из этих вещей нам пока еще в огромную диковинку. Тем не менее, вопрос отнюдь не праздный: сможет ли — и в какой степени — однажды, в далеком или близком будущем, «виртуальная литургия» разрешить такие проблемы рассеянных по просторам нашей страны католиков, как нехватка священников, огромные расстояния, отсутствие храмов и часовен? Сможет ли житель Москвы или Петербурга, расположившись в указанный воскресный час перед компьютером, сказать, что участвует в воскресной Мессе, транслируемой из Рима, Фатимы, Кракова или Гваделупы?
Как ни странно это может прозвучать, но виртуальный вариант участия в Мессе ближе к тридентскому видению литургии, чем к современному. Общеизвестно, что во втором тысячелетии в западном христианстве, в силу различных факторов, сложилась модель пассивного, почти чисто присутственного участия мирян в священнодействии. В этот период понятие «ассамблея» (или «литургическое собрание») практически исчезло. Священник совершал спиной к народу Евхаристическую литургию, произнося почти весь Евхаристический канон тихим голосом на уже мало кому знакомом латинском языке. В это время верующие, по другую сторону балюстрады и пространного пресвитерия, пели церковные песнопения, вместе или поодиночке читали Розарий или совершали другие благочестивые практики. Кульминацией Мессы считался момент пресуществления хлеба и вина в Тело и Кровь Господню, возвещаемый министрантом при помощи колокольчика. Самым важным было увидеть освященную Гостию и Чашу, поднимаемые священником. Причащение Тела и Крови Христовой, к которому приступали очень немногие и довольно редко, иногда считалось чуть ли не второстепенным по сравнению с так называемым духовным причастием. Несколько утрируя, можно сказать, что при подобном подходе виртуальное участие в литургии может быть не только равноценным участию реальному, но и иметь перед ним определенные преимущества: присутствие других людей не отвлекает от молитвенного сосредоточения, все произносимые слова слышны четко и ясно, а возносимые священником Гостию и Чашу можно увидеть крупным планом…
Однако II Ватиканский Собор достаточно радикально отказался от триденсткого подхода в вопросе участия мирян в литургическом действии, подчеркивая, что оно должно быть сознательным, действенным (то есть, активным) и плодотворным (ср. SC 11). Благодаря такой перспективе современная Церковь смогла вновь открыть ценность литургической ассамблеи, которая не просто полуанонимно присутствует на Мессе, совершаемой священником, а под его предстоятельством священнопразднует Евхаристию. Естественно, таким образом понимаемая литургия подразумевает конкретную общину – то есть, общину уникальную, в которой встречаются и взаимодействуют конкретные личности. Именно благодаря этому достигается гармоничная связь с действительной сутью веры, которой является неповторимость Иисуса Христа и личный характер любви Бога Отца. Тем временем, виртуальное участие в литургии способствует скорее приобщению не к самой Церкви как общине, а лишь к идее Церкви.
В Общем Наставлении к обнародованному в 2000 г. третьему изданию Римского Миссала отмечается, что священнопразднование Евхаристии, как и вся литургия вообще, совершается посредством чувственно воспринимаемых знаков, которые веру поддерживают, укрепляют и выражают (ср. п. 20). Важно понимать, что речь здесь идет не просто о неком наборе более или менее случайных и изолированных друг от друга знаков, используемых для красоты, в силу традиции или для того, чтобы придать священнодействию бóльшую торжественность или сакральность. Современная литургика рассматривает их совокупность как своеобразную «лингвистическую систему», состоящую из разных вербальных и невербальных языков для связи и общения нескольких или многих личностей. Каждый из этих языков становится возможен благодаря живому телу, которое слушает, говорит, двигается, осязает, обоняет, видит, дышит… Разнообразные органы чувств совместно вырабатывают, модифицируют и трансформируют многообразие полученных извне ощущений.
Эти ощущения задействуют также сферу желаний, стремлений и мотиваций. Язык символов и знаков способен дать выражение наиболее глубоким и радикальным желаниям человека. Таким образом сознательное, активное и полное участие в богослужении позволяет человеку «активировать» все свои чувства и открыться навстречу миру во всем его многообразии, чтобы жить в нем и воспринять спасение как всеобъемлющий Божий замысел, воплощающийся в истории. Причем только взаимодействие разнообразных вербальных и невербальных языков способствует приобретению интегрального и полного опыта общения с тайной, которая воплощается в «hicetnunc» (здесь и сейчас) истории спасения. «Ход литургии не допускает схождения на уровень того, что частично, чисто-интеллектуально, поверхностно-выражаемо, абстрактно-универсально и угрожающе-непреодолимо (…), где общение отмечено разделением части от целого, разума от тела, видимого и выразимого от невидимого и невыразимого», — считает один из ведущих итальянских литургистов Джиорджио Бонаккорсо. Только слышать, только видеть, только знать в данном случае – недостаточно.
В подтверждение можно вспомнить слова апостола Иоанна, которыми он открывает свое Первое послание: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и осязали руки наши (…) возвещаем вам» (1Ин 1,1.3а). В данном случае виртуальный мир, который все-таки не может дать возможность видеть собственными глазами и осязать собственными руками, противоречит реальности и конкретности тайны Воплощения, когда «Слово стало плотью и обитало с нами» (Ин 1, 14). Та же конкретность и реальность – в явлениях Воскресшего Христа апостолам, когда Он говорит: «Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои: это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня» (Лк 24, 39), показывает Своим ученикам руки и ноги, а затем вместе с ними вкушает пищу.
Подчеркивая силу, которая исходит из конкретности плоти, литургия вновь обретает свой истинный статус: она связана с телом – прежде всего и превыше всего. То есть, она не может сохранить полноту своего предназначения и смысла без телесного участия в ней конкретного человека, поскольку по сути своей она является ни чем иным как воплощением спасения, которое происходит посредством литургических символов и знаков. То есть, литургия – это действие, которое нужно совершить, а не проблема, которую следует понять. В этом действии воплощается вера человека, а символы исполняют свою основную функцию, состоящую не столько в том, чтобы дать информацию, сколько в том, чтобы дать человеку возможность приобрести опыт (experientia), носителем которого они являются.
Тело человека играет здесь ничем не заменимую роль: именно оно является соединительным звеном между личностью и вселенной, делая возможным общение благодаря способности желать, любить, ненавидеть и страдать в конкретной истории. Поэтому трудно не признать справедливым мнение, что не существует веры, которая не была бы вписана в тело: тело определенной культуры, тело конкретной истории, тело стремлений и желаний. Французский литургист Луи-Мария Шове утверждает, что невозможно себе даже представить христианскую веру вне тела, и это прекрасно подтверждается на примере крещения – первого из таинств. Погружение в воду, литургическое собрание, рукоположенный служитель, крестное знамение на лбу, книга Священного Писания, исповедание веры, воспоминание Иисуса Христа и призывание Святого Духа, пасхальная свеча – все эти символические элементы не только соотносятся с божественным откровением, но и запечатлеваются на теле каждого крещеного.
Итак, в литургии существует возможность встретиться с Богом особенным образом. Личность человека выражается посредством его тела, существующего во времени и пространстве; тайна Божия выражается при помощи символов и знаков. Обряд же посредничает между плотью и истиной и является ни чем иным как встречей тела и Тайны в организованном многообразии человеческого языка символов. Телесность этой встречи – это медиация, в которой тайна становится видимой и действенной. Ее нельзя обойти стороной, поскольку в ней сила Бога, погрузившегося до самой глубины в нашу человечность, стремится «конкретизироваться», чтобы дать себя почувствовать. Тайна как бы просит позволения войти у тела, у истории, у мира, и полностью воплощается, становясь символом, способным действительно соединить ученика с его Божественным Учителем. Благодаря этому истинно, например, утверждение, что Евхаристическая литургия – это не просто некий обряд в воспоминание действий Христа, а в полном смысле этого слова Пасхальная трапеза, во время которой верующие принимают Тело и Кровь Христову как духовную пищу (ср. Общее Наставление к Римскому Миссалу, 80).
В свете вышесказанного, несложно прийти к выводу, что «виртуальная литургия» вряд ли способна полностью и равноценно заменить живое участие в богослужении. Пожалуй, у виртуального мира более широкие возможности и перспективы в области катехизации как теоретической передачи веры, чем в области литургии, которая является верой в действии. Ведь не достаточно почувствовать запах вкусного обеда и посмотреть на выставленные на витрине блюда для того, чтобы насытиться и чтобы организм получил необходимые питательные вещества; не достаточно услышать журчание воды и даже ощутить ее прохладу при помощи соответствующих искусственных импульсов, чтобы на самом деле утолить жажду и дать телу живительную влагу.
о. Николай Дубинин OFMConv
Статья впервые опубликована в католическом катехитическом журнале «Радуга».