Автор: Алексей Пирогов — аколит Прихода Успения Пресвятой Девы Марии в Санкт-Петербурге, 12 лет работал главным редактором на «Радио Мария», сейчас учится в Семинарии на курсе постоянных диаконов. С 2016 по 2019 год посещал по поручению настоятеля тюрьмы и колонии города и области, читал лекции о Фёдоре Гаазе, организовывал концерты, круглые столы, передавал благотворительную помощь, работал в составе межрелигиозной группы для профилактики экстремизма в колониях. С 2019 года продолжает работать в тюрьмах от Общественной Наблюдательной Комиссии по соблюдению прав заключенных. О российской пенитенциарной системе, о том, в чём нуждаются заключенные и как им помочь, с Алексеем поговорила Анастасия Орлова.
— Алексей, как началось ваше тюремное служение? Был ли подобный опыт или хотя бы интерес к этой теме прежде?
— По внутреннему складу я миссионер и первопроходец. Тюремная тема заинтересовала меня с юности, когда я прочитал «Записки из мертвого дома» Федора Достоевского. Кстати, книга исполнена оптимизма, любви и упования на непотерянную совесть! Рекомендую! В армии как-то попал в одиночную камеру, присел ненадолго по пустяшному делу — самовольная отлучка из части. Я тот урок запомнил на всю оставшуюся жизнь. Во-первых, там не кормили. Во-вторых, грубое отношение убивает личность, человека разумного делает животным. Наконец, на гауптвахте я встретил своего друга, который почти сошел с ума от заточения в холодной камере. Возможно, эти события юности и навели меня на первые мысли — как-то заботиться о том, чтобы человек оставался человеком, не превращался в зверя. Высоких идей я сперва не преследовал. Просто на хороших книгах воспитан и молодость провел в медицинском институте и гвардейской пехоте, с калашниковым на плече. Получил свою «прививку гуманизма» в лихие 90-е. Песня у Юрия Шевчука хорошая — «Не стреляй!». Там вся философия парней моего возраста. Ещё повлиял Виктор Цой — типичный питерец, романтик, наша «икона». Блатной мир и его шансон меня совсем не интересовал. Человек – это самое удивительное творение Бога! Без романтики в России не прожить! Как в фильме Германа «Трудно быть богом». Человека хотел найти в остроге!
Больше четырех лет назад стал регулярно посещать учреждения исправительной системы от нашего католического прихода Успения. Православные долго звали, но из католиков никто так и не откликнулся. В тюрьмах города сидели и католики, они как раз нуждались в помощи собратьев. Иностранцу-священнику и монахиням удалось пару раз пройти, но на этом всё закончилось. Я видел пакетики с розарием, что они раздавали, лежали потом в православной часовне. Систематически я первый в Санкт-Петербурге и области стал заниматься тюремным служением, по благословению нашего смелого декана о. Стефана Катинеля. Он быстро в тему вошёл, договор с УФСИН от имени прихода заключили. Я был аколитом, стал представителем в тюрьмах. Всё на добровольной основе, без оплаты, на собственные средства. Волонтёр позже иногда помогал – протестант, трудяга. На своей личной машине бесплатно подвозил, ведь очень далеко колонии расположены. Все двери для служения тогда открылись! Многое можно было. Из местных католиков мало кто помощь предлагал. Помню, семинарист очень просился со мной, решительный парень, но просто так в тюрьме делать нечего. Надо постоянно заниматься, а это людям сложно.
Мы межрелигиозной группой потом часто ездили: православный, раввин, мулла, буддийский лама и я. Много было интересного, почти всё теперь подробно описано, море ссылок, есть научные статьи и доклады об опыте межрелигиозного сотрудничества. Возможно, это было первое тюремное взаимодействие православных, католиков, иудеев, мусульман и буддистов на постсоветском пространстве. Мы сами организовались, чтобы не допустить экстремизма и религиозных войн в тюрьмах. Посещали с лекциями, делали обходы, искали верующих, благотворительностью занимались. Само уже наше совместное появление встречалось положительно осуждёнными и руководством. До сих пор мы нашим экуменическим составом общаемся, дружим. Потом срок договора прихода с УФСИН закончился, и я сразу вошёл в состав Общественной Наблюдательной Комиссии. Акцент работы несколько сместился и расширился, мы защищаем права тех, кто находится в местах принудительного содержания: колонии, психиатрические больницы, изоляторы, гауптвахты, тюрьмы, центры мигрантов. У нас очень смелый и опытный руководитель Александр Холодов, личность медийная, можно сказать, легендарная. Считаю за честь с ним вместе работать. Он буддист, порядочный и справедливый человек. В комиссии много правозащитников и гражданских активистов, священников нет.
— Что испытываешь, когда впервые посещаешь тюрьму? Вам было страшно?
— Запах! Там специфический воздух, долго не забыть атмосферу. Всегда учую теперь, как собака, впрочем, и безошибочно узнаю в случайном встречном человека отсидевшего. Он может даже не говорить, просто молчать, обязательно выдаст взгляд, походка, поза, жесты, а если засмеётся или что-то расскажет — налицо характерные едва уловимые обороты речи. Наколки могу считать некоторые уголовные, но не все, много новых появилось, как и слов на фене. Там, кстати, не матерятся, это не принято. Я матерную речь не люблю.
Сидельцы, кстати, меня тоже узнают. Смысла им нет меня трогать или как-то угрожать. С одной стороны, они просят членов ОНК о разборе их жалоб, с другой стороны, они ведь люди и всегда надеются, что встретят человека, не машину, не бесчувственный камень. Ничего плохого от зеков я не видел. Было опасно, конечно, но это мы потом узнавали. Один раз столкнулись с адептами неоязычества. Не очень приятно. Спорили много. Позже выяснилось, что не стоило этого делать.
Бог меня защищает и закон, безопасность гарантирована системой. Шучу мрачновато. Рассказы стал писать, блог веду на сайте ОНК. Это помогает психологически.
— Вы вот сказали, что в тюрьмы просто так не ходят. А какова была цель ваших визитов с самого начала?
— Католиков хотелось найти и узнать о духовных нуждах, помощь психологическую оказать, поддержать молитвой. Удавалось почти всегда. Некоторые сами просили их навестить, заявления писали. Осуждённые ведь не обязаны давать данные о своей религиозной принадлежности, только по желанию. Ещё до моего прихода все уже знали, что появится Доктор, будет навещать католиков. Они прозвали меня сразу «Доктор». Это кличка такая необидная, погонялово. Они справки наводят о человеке, по своим каналам, перекрикиваются, свой телеграф включают. Потом очень точно человека называют, характеризуют. Я тогда приносил Причастие одному католику. Зеки видели, что я переодевался, вот у них так и переломилось в сознании – моя первая медицинская профессия и белая альба, которую они издалека принимали за халат эскулапа. Поэтому, завидев меня, сразу орали: «Доктор! Доктор! Католик-негр в триста пятой хате! Твоих на галерее нет!»
Это они по-своему помогали мне находить католиков. Я обычно в свитере хожу и берцах, а они меня до сих пор Доктором зовут. Тюрьма дала имя. Одного, помню, прозвали Буратино, за внешний вид, наверное, второго – Пёс господень. Сами догадаетесь, почему.
Кстати, не надо подобного искать. Как-то само получается. При мне один церковный посетитель удивился, что у других есть прозвища, у него только нет. Тоже захотел. Зря! Ему сразу предложили в окно прокричать: «Тюрьма! Дай имя!» Глупая арестантская шутка. В ответ орут со всех сторон через двор обидное, так потом и зовут горемыку. Нельзя в такие вещи играть! В тюремном мире свои правила, зло льётся, как вода холодная.
Первый католик, кого я встретил в следственном изоляторе, был маленький коричневокожий индеец-перуанец. Знаете, такие ещё у метро в пончо на флейтах играют и весело пляшут? Потом я всю их банду навещал. Суровым промыслом занимались, метисы и индейцы. За сбыт и распространение попали, статья 228. Розарием в тюрьме молились, духовные песни знали. Изображения черного Иисуса хотели заиметь. Это статуя такая из Портабелло в Панаме. Очень её почитают. Двое причащались, икон им привез, портреты просили Папы Франциска и Иоанна Павла ll. Раскаивались, конечно, но поздно было, большие срока теперь мотают, как арестанты сами говорят «на северах бруснику топчут». Дело громкое. Улыбнись, чтоб не заплакать.
— О чём вы разговариваете с заключенными? Возникали в эти годы разговоры о Христе, о вере?
— Постоянно говорю с осуждёнными, с ворами, блатными не раз беседовал на христианские темы. Пробивали меня по первости — верю ли я или только прикидываюсь. Многим скучно, грустно, одиноко. Они рады поговорить. Христа любят, жалеют, себя с Ним сравнивают. Я им в душеньку не лезу. Захотят, сами расскажут. Моя задача поддержать, принести духовную литературу, розарий, иногда – Причастие. Многие прежде просили православного священника их исповедовать, те обычно им не отказывают. Хорошие всё встречались русские батюшки, душевные и добрые.
Литовца долго посещал, контрабандиста. В тюрьме он стал ближе к Богу, много молился, читал духовную литературу. О матери часто вспоминал, она, верно, все святыни Литвы из-за него обошла. Когда он меня увидел, то не скрывал удивления. Как я тут очутился?! Видно, мама вымолила, чтобы блудного сына посетил хоть кто-то. Мы по-русски говорили. Контрабандист молился по-литовски. Ничего не понятно, только «Ешпати» (Господи). Однажды икона на пол случайно упала, сквозняком снесло. Все арестанты стоят и молча на это смотрят. Там с пола никто ничего не поднимает. Плохой маркер, не принято. Я опустился, поднял, протер рукавом. Они отвернулись, типа не увидели. Такая о Христе история.
— Как вы стали членом Общественной Наблюдательной Комиссии по соблюдению прав заключенных? Ваша миссия в тюрьмах от этого как-то изменилась?
— Наш договор с УФСИН закончился, и я подал документы в наблюдательную комиссию. Это инструмент гражданского общества. Не все желающие лица должны ходить в надзорные учреждения. Это не экскурсии! Нечего там болтаться! Общество доверяет эту миссию отдельным гражданам, состав комиссии утверждается, выдаются мандаты. Нужна безупречная репутация, уважение в обществе, отсутствие судимостей и криминальных связей. Семья должна быть беспорочна, обязательно – отсутствие судимых родственников и опыт социальной работы.
Мне дали свои рекомендации очень авторитетные и известные общественные деятели, потом был конкурс. Я теперь единственный католик в петербургском составе ОНК. Не слышал, чтобы хоть кто-то из католиков ещё занимался этим в России. Тема сложная и тяжёлая, не оплачивается. Рассказываешь что-то обычное, нестрашное, а прихожане почему-то пугаются. Не хотят ничего знать, им кажется, что это не про них, с их детьми такое точно невозможно. Понимаю, конечно. Не питаю никаких иллюзий на эту тему. Сейчас люди от всякого негатива стараются оградиться. Архиепископ меня благословил и поддержал, отец Кирилл Горбунов дал ряд дельных советов, отец-ректор Константин Передерий мне постоянно своё время уделяет, хотя священники заняты и в тему не так просто вникнуть.
Людям сложно понять, зачем я помимо работы и аспирантуры занимаюсь этим делом. Пытаюсь наделить это смыслом, уже достаточно. В семинарии, на курсе формации постоянных диаконов ещё подвизаюсь. Дальше – как Бог усмотрит! Постоянный диаконат – новое для России. Вспомните нас в молитвах!
— В чем вы видите основные проблемы исправительных учреждений в России? Чего им не хватает?
— Моя диссертация на философском факультете Университета — об основах и истоках пенитенциарной системы. Многое корнями исходит из церковной практики покаяния.
Сейчас эта система работает, как автомат Калашникова, простите за сравнение. Это одна из самых надёжных институциональных систем. Предназначена для защиты общества, исправления и наказания. В Библии ведь читаем: «Начальник не напрасно носит меч. Он отмститель в наказание делающему злое».
Бывает, попал в автомат осколок или песок, а он продолжает работать. Надо только протереть, прочистить. Так и эта система. Жуликов в погонах периодически тоже карают, не дают умножать зло, система самоочищается. Я оптимистичен. Меч – для злых, не для честных тружеников!
Всем католикам говорю: «Главное, не попасть в тюрьму за какие-то тёмные или злые делишки». Самое неприятное – увидеть в колонии знакомых прихожан. Такое тоже бывало. Погоня за наживой довела до преступления. Вера исчезала в неотвратимость наказания. Не остановились вовремя, хотя шанс давался, и не раз. Исповедальни все открыты! Брось грех, воздай всем тем, кого ты обидел!
Сегодня СМИ нет-нет да и упомянут о пытках и издевательствах в тюрьмах. Мои наблюдения свидетельствуют чаще об обратном, нет никакого трэша, незначительные негативные эпизоды утрируются, искажаются, преподносятся как ад. Зачастую надо защищать тех, кто работает в колониях. Вы почитайте научные исследования, посвященные этой тематике! В свободном доступе. Как психологически мучается контролёр, инспектор, как им бывает непросто от напряжения. Вот где нужна миссия Церкви и помощь психологов!
Не хватает системе святых, как доктор Федор Гааз! Его любят в тюрьмах и помнят. Очень чистый и смелый! Надеюсь, что он будет беатифицирован. Его пример меня и вдохновляет. Довелось быть свидетелем на епархиальном процессе по исследованию подвига святого доктора. Много доброго мог бы рассказать о его помощи! Молитесь ему!
— Вы видели примеры исправления или, лучше сказать, обращения заключенных, с которыми вы общались?
— Примеров таких достаточно. Многие в тюрьме начинают молиться, просятся в церковь, помогать хотят в чем-то добром, вспоминают, что католики. Такие изменения делает Бог. Женщин очень бывает по-человечески жалко. Им трудно в местах заключения, особенно, если детки есть. Это классики ещё описали: Чехов, о каторге на Сахалине, Шаламов. Плачут они часто, молятся, многие православные, но католички тоже встречаются, цыганки, армянки. Я им помочь мало чем мог, ни одна гуманитарная организация не давала помощь, я многие попросил. У всех долгосрочные проекты или вечная нехватка средств. Не секрет, мусульмане еду халяльную в изоляторы ежемесячно привозили, помогают собратьям, католики своим — ничего. Мало нас…
Я на свои средства арестантов навещаю. Это хорошо всё, но недостаточно, в современном мире для действенной помощи нужны совместные усилия разных людей.
В составе ОНК мы косвенно занимаемся благотворительностью, контролируем передачу техники для тюрем. Это заслуга нашего руководства. Сильный человек! Разрушились криминальные схемы. Всё прозрачно!
Может, многие арестанты изменялись в душе, но иногда нужно греть тело, то есть передавать нуждающимся продукты, средства гигиены, детям – игрушки, сладости. Все это официально делается, при желании, конечно. Откуда оно возьмётся, если тебя это не касается?
— Как вы сами изменились за годы этого служения? Что-то изменилось в ваших суждениях о человеке, о справедливости, о смертной казни?
— Выработал привычку не млеть перед авторитетами, стараюсь быть честным, неторопливым в суждениях. Смертная казнь – это крайняя защита общества, но при несовершенной системе правосудия мораторий нельзя отменять. Жизнь надо защищать! Право распоряжаться жизнью принадлежит одному Богу!
Знакомых всегда предупреждаю, что с законом шутки плохи. Не переступай черту! Детям рекомендовал бы делать экскурсии в места заключения, бывшие тюрьмы. Нас в детстве водили в Петропавловскую крепость. Там проводился целый урок. В камере даже закрывали, было жутковато, но сразу всё понятно. Сейчас это, наверное, невозможно. Родители потом замучают жалобами. Но лучше один раз увидеть, даже учебный фильм о тюрьме будет полезен. У некоторых это навсегда отобьёт желание совершать преступления. Хотя, я понимаю, что есть и патологические натуры, и дурные сообщества, и изощрённо вовлекают в группировки.
Родители ведь часто последними узнают, что их дети преступники. Невнимательны были, на многие вещи глаза закрывали, водка дома лилась рекой… Говорить надо с детьми и дружить.
Самое неприятное впечатление было от посещения тюрьмы, где содержались несовершеннолетие преступники. По их виду нельзя сказать, что они способны на тот кошмар, что совершили. Это самые опасные беспредельщики. Однако вид их был кроток и смирен, как у непорочных агнцев. Мы концерт им организовали, романсы и песни. Казак знакомый исполнял, артист. Они сидели на лавочках и гримасничали. В конце вдруг один встал и попросил ещё раз про клён спеть и про материнскую любовь. Есенин их коснулся.
— Есть что-то, чем отдельный верующий, не занимающийся тюремным служением, может помочь заключенным через вас или ОНК?
— Точно не советую девушкам переписываться с заключёнными. Они таких женщин называют заочницы или ждули. Дамы много страдают и зря тратят средства. Разочарование здесь неизбежно. Теперь о конкретной помощи.
Недавно меня спросил начальник большой тюрьмы в Санкт-Петербурге: «В мире больше миллиарда католиков. Папа встретился с Патриархом на Кубе. Вы же сами видели, сколько сидит в этом учреждении! Могут ваши католики хотя бы по одной мандаринке им привезти к рациону, к Рождеству или Новому году?»
Привел пример светского бизнесмена, который целый фургон апельсинов подогнал, из личных средств оплатил. Спрашивает «Могут католики театр пригласить на праздник, детям сотрудников утренник или концерт устроить?!» Не знал, что ответить.
Видел, как раввин приходил к иудеям с блоками сигарет, пачками чая и упаковками сахара. Про мусульман я уже рассказал, они единоверцев не бросают. Про православных очень много СМИ пишут. Они мощную социальную работу ведут, преуспели в том числе и в области благотворительности.
Католики могут не только молиться, но и участвовать в конкурсах, в своих регионах становиться членами ОНК, делать благотворительные проекты, концерты, организовывать центры ресоциализации для тех, кто освободился. Законы это позволяют. Срочно нужны энтузиасты! Спешите делать добро!
Беседовала Анастасия Орлова
Фотографии предоставлены Алексеем Пироговым