Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Анонимный автор эпохи первых пяти приоров ордена картезианцев
По изданию: Vita antiquior, auctore primorum quinque Cartusiæ Priorum chronologo anonymo, ex antiquissimo Bibliothecæ Cartusianorum Coloniensium Ms. deprompta // Acta Sanctorum, October, T. III, pp. 703-707
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
ЖИТИЕ СВЯТОГО БРУНО КЁЛЬНСКОГО, ОСНОВАТЕЛЯ ОРДЕНА КАРТЕЗИАНЦЕВ
1. В год от Воплощения Господня 1082-й или около того, когда пышно процветал Парижский Университет, – преимущественно в области теологии, философии и канонического права, которые он, в основном, и пестовал, – там произошло, как говорят, такое жуткое чудо.
Некий доктор, весьма прославленный как учёностью, так, по-видимому, и жизнью, а также высоко чтимый всеми парижскими докторами за свою мудрость и дивно любезный, был сражён тягчайшим недугом и, недолго пролежав в постели, скончал свои дни.
2. Весь тот день, когда он почил, тело его по парижскому обычаю лежало на погребальных носилках во дворе, и над ним постоянно воспевали молитвы. На следующее утро там собрались как студенты, так и доктора Парижского университета, дабы похоронить столь почтенного мужа с подобающими торжественными похоронными обрядами. Едва досточтимые мужи вознамерились поднять носилки, на которых лежал труп, чтобы перенести его в церковь, как вдруг, ко всеобщему изумлению, тот, кто казался мёртвым, поднял голову, сел в носилках и во всеуслышание громким и страшным голосом прокричал: «Правым Божьим судом я обвинён!» И сказав это, склонил голову и лёг – мёртвый, как прежде.
3. Все были поражены и перепуганы этим криком, и рассудили в тот день покойного отнюдь не хоронить, но отложить погребение до завтрашнего дня. Утром все собрались в сопровождении превеликого множества народу и, как в прошлый раз, вознамерились перенести труп в церковь, а покойный, как в прошлый раз, подняв голову, скорбным и страшным голосом пророкотал: «Правым Божьим судом я осуждён!»
4. Множество присутствовавших, всё ясно слыша и понимая, ужаснулись ещё больше, чем прежде, и, рассуждая между собой, что должны знаменовать эти странные и небывалые крики покойного, решили его до завтрашнего дня ни в коем случае не предавать земле. А на третий день, когда по причине того чуда собрался весь город, все приготовились, и при попытке перенести труп в могилу покойный, как раньше, теперь уже в третий раз испустил прегромкий и тоскливый вопль: «Правым Божьим судом я проклят!»
5. Когда прозвучал этот ужасающий приговор, почти все прониклись безмерным страхом и трепетом, убедившись в том, что проклят такой муж: отличавшийся среди других и превосходивший других пристойной жизнью, добрым именем, высоким достоинством, множеством знаний и мудростью. В тот горестный час был там магистр Бруно, родом немец, происходивший из города Кёльна от небезызвестных родителей, каноник Реймсского капитула, где преподавал студентам теологию. Услыхав вышеописанные слова, он проникся спасительным страхом и сокрушением. И обратился он к неким своим товарищам, присутствовавшим там, с приблизительно такими словами: «Ну, возлюбленные, что будем делать?
6. Мы все погибнем, нам не спастись, разве только если кто убежит. Если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет? (Лк 23:31) Если человек такого достоинства, такой образованности, такой, казалось бы, пристойной жизни несомненно проклят, то что будет с нами, ничтожнейшими людишками? Если мы потрясены и ошеломлены жутким и поразительным страхом и трепетом от зловещих слов одного человечишки, то что будем делать, когда оглушит нас рёв львиный, когда возгремит труба Высшего судии? Когда все мы услышим: «Восстаньте, умершие, идите на суд»? Куда побежим тогда? Как сможем явиться на столь страшный суд, когда столпы небес зашатаются, и ангелы устрашатся и в ужасе устранятся? Где мы тогда сокроемся?
7. Невозможно будет сокрыться, невыносимо явиться; итак, бежимте от лица меча Божия, упредим лик Его в исповедании (Вульг. Пс 94:2), приидите, поклонимся и припадем, преклоним колени пред лицем Господа, Творца нашего (Пс. 94:6). Итак, слышав ныне жуткие слова его, не ожесточим сердец наших (ср. Евр 3:13), но изыдем из среды Вавилона (Иер 50:8), удалимся из Содомского пятиградия, уже воспламенившегося огнём и серой (Быт 19:24), и по примеру блаженного Павла Пустынника, блаженных Анатолия, Арсения, Евагрия и других святых с блаженным Иоанном Крестителем устремимся в пещеры пустынные, в горах схоронимся, дабы избежать гнева вечного Судии, и приговора проклятия вечного, и потопа, губящего грешников, и добраться на ковчеге Ноя и в лодке Петра, из которой Христос заставил прекратиться ветер и бурю (Мк 4:39), то есть на корабле покаяния – до безветренного пристанища спасения вечного».
8. Этими или подобными словами и изречениями он ободрял и увещевал себя и своих товарищей. И рассудил он с шестью другими добрыми мужами отречься от мира и сует его и отправиться вместе в пустыню на вечное покаяние и, оставив все богатства, и удовольствия, и почести этого мира, пребывать там, и взять каждому крест свой и нагими последовать нагому Христу по узкому пути, ведущему в жизнь, а широкого и пространного избегать, ибо ведёт он любителей и приверженцев сего мира к каре, уготованной проклятым.
9. А поскольку они были наслышаны о святости гренобльского епископа Гуго (говорят, он в давнее время был школьным товарищем магистра Бруно), то по внушению Святого Духа задумали вместе обратиться к этому святому епископу и попросить его помощи и совета: не позволит ли он в своём диоцезе, изобилующем, как они слышали, множеством горных пустошей, занять им подходящее место, где бы они могли приступить к осуществлению своего святого и спасительного замысла. И вот, шестеро святых мужей, ведомые Святым Духом, отправились ради сего дела к тому святому епископу.
10. И, воспользовавшись исключительно словами из Легенды жития св. Гуго, епископа Гренобльского, одобренными и утверждёнными Верховным Понтификом, который его канонизировал, скажем, что магистр Бруно был муж набожный, известный учёностью и словно бы воплощал в себе честь и достоинство и всяческую рассудительность. А товарищами его были магистр Ландуин, ставший после него приором картезианцев, двое Стефанов – из Бургоса и Диуа (они были канониками св. Руфина, но возжелали уединённой жизни и по благословению аввы присоединились к нему), Гуго по прозванию Капеллан (он единственный из них исполнял священническое служение), Андрей и Гварин. Они искали место, подходящее для пустынножительства и не могли найти. Но когда они с надеждой на обретение оного пришли к епископу, привлечённые благоуханием его святой жизни, он принял их не просто радушно, но и почтительно, и побеседовав с ними, удовлетворил их пожелание.
11. Итак, по его совету, с его помощью и в его сопровождении они пошли и расположились в безлюдной долине среди Шартрёзских гор в год Господень тысяча восемьдесят четвёртый, во время епископата упомянутого Гуго четвёртого. И вот, в то время увидел этот святой епископ во сне, что в той самой долине Господь, снизойдя, строит обитель, и предпослал семь звёзд указывать Себе путь. То и были те семеро, поэтому епископ не только их самих, но и преемников их охотно принимал советы и до самой смерти всегда содействовал им благодеяниями и советами, и, хотя он и прежде пылал пламенем божественной любви, теперь, благодаря примеру их и дружбе, ещё сильнее разжигался небесным подвигом – как если бы кто горящий факел обложил многими другими пламенниками.
12. Обращался он с ними не как господин или епископ, но как товарищ, как самый смиренный из братьев, всегда готовый ко служению всем, насколько то было в его силах. Стоит добавить, что досточтимый муж Вильгельм, служивший тогда приором монастыря Св. Лаврентия, а потом – аввой Св. Теофрида, который к магистру Бруно тоже питал благоговейное почтение и был к нему очень привязан, делил тогда кров с блаженным Гуго (ведь в кельях жили по двое) и крепко жаловался магистру Бруно, что епископ перехватывал все нижайшие работы по келье, обращаясь с ним даже не как товарищ, а, скорее, как слуга.
13. В таковом уединении и жил он, молясь и труждаясь, хотя магистр Бруно неоднократно побуждал его уйти. «Идите, – говорил он, – идите к овцам своим, исполните перед ними свой долг!» Тогда оный епископ, возгоревшись жаждой бедности и смирения, вознамерился продать всех своих лошадей и повозку, вырученные деньги раздать нищим, а самому пешком отправиться проповедовать. Магистр Бруно, будучи человеком глубокомысленным (советов его епископ слушался не иначе, как приказаний аввы), не согласился с этим, опасаясь, как бы он случайно не возгордился, или чтобы не осудили его другие епископы за сумасбродство, или, в чём не приходилось сомневаться, боясь за самого епископа, чтобы не погубили его тяготы и превратности путешествий.
14. Весь вышеприведённый отрывок заимствован из «Жития св. Гуго Гренобльского» дома Гвигона. Я счёл подобающим поместить его здесь, потому что в нём описывается зарождение и основание Шартрёзы и из него становятся ясными высокие свойства магистра Бруно, ибо ему с таким почтением, так ревностно и смиренно оказывал послушание столь досточтимый, столь святой епископ, которого воистину можно назвать покровителем и основателем обители и ордена картезианцев и, пускай и не первым, но всё же выдающимся его учредителем. Итак, начало и основание обители и ордена картезианцев было счастливо положено во времена Верховного Понтифика Григория VII, коему наследовал на кафедре Папа Виктор, проживший затем весьма мало – около года и четырёх месяцев. После его смерти избрали Урбана II, наставником и учителем которого был прежде магистр Бруно.
15. Вскоре после своего избрания Папа вспомнил исключительную мудрость, и святость, и рассудительность своего наставника Бруно и немедля решил призвать его к себе, дабы он направлял его в исполнении обязанностей Понтифика и помогал ему нести эти бремена. Когда оный магистр Бруно уже шесть лет обитал в шартрёзской пустыни, был он призван в римскую курию. Высшему Понтифику следовало повиноваться, и пришлось магистру Бруно прелюбезное сообщество небожительствующих чад своих покинуть, по крайней мере, до времени. Подначальные его, потрясённые великим горем и охваченные сильной печалью, сказали ему, что и сами ни в коем случае не останутся в Шартрёзе, если придётся им осиротеть, лишившись опеки и заботы возлюбленнейшего отца.
16. И вот, магистр Бруно, сам немало тоскуя о покидаемых в тоске чадах своих, но не имея ни желания, ни права отказаться от долга послушания Верховному Понтифику, позаботился о том, чтобы шартрёзская обитель, брошенная иноками, не перешла в нечестивые и недостойные руки или на мирские нужды. Для этого он передал её авве монастыря Шез-Дьё (одному из его первых основателей), составив публичный документ об акте уступки и дарения. После чего досточтимый отец отправился к Верховному Понтифику и не долгое, но краткое время был ему помощником: поддерживал его в несении многих бремен своим спасительным советом и содействием, весьма укреплял его, благодаря своей распорядительности, в заботах по руководству святой Церковью Божией.
17. Он был терпелив, но всё же не смог долго скрывать печаль и таить скорбь о рассеянных чадах своих (ср. Ин 11:52). Кроме того, шум и гам курии, препятствовавшие душевному умиротворению и тишине, кои он привык вкушать и пестовать в пустыни, так отягчали его, что он не мог сносить их более и открыл Верховному Понтифику тоску свою и с величайшей настойчивостью умолял и упрашивал отпустить его из курии и позволить вернуться в пустынь, к излюбленному умиротворению и желанной тишине кельи.
18. А когда Верховный Понтифик вознамерился утвердить его архиепископом в Реджо, церковь которого его с согласия Папы выбрала на эту должность, магистр Бруно на это предложение никоим образом не согласился, но отвергнув и отринув его, попрощался с апостоликом и, ведомый Богом, отправился в Калабрию, в некую пустынь под названием Турри. Когда вокруг него там собралось множество клириков и мирян, он учредил монастырь, в котором до кончины своей проводил уединённое житие, постоянствуя в смирении, благоухая любовью и пылая благоговением. А когда он, предстоя всегда Богу, счастливо «течение совершил» (2Тим 4:7), вечная Божественная милость через множество чудесных знамений явила, что сей преславный отец стяжал победную награду и венец блаженства.
19. Однако, прежде чем он покинул курию, Божественная милость по его, надо думать, заслугам и молитвам, вновь призвала подначальных его, так что все они уговорились возвратиться в Шартрёзу. Для этого магистр Бруно испросил у Верховного Понтифика письмо к досточтимому мужу Сигвину, авве монастыря Шез-Дьё, предписующее обитель Шартрёзу, переданную ему магистром Бруно, в течение тридцати дней после получения папского письма вернуть и восстановить сотоварищей и подначальных магистра Бруно во всех прежних правах на неё.
20. Похоже, это первое папское письмо, в котором встречается упоминание об ордене картезианцев, и список с него находится в начале реестра Шартрёзы.
Что касается аввы Сигвина, то он, получив апостольский приказ, охотно и радостно повиновался и передал Шартрёзскую обитель магистру Ландуину и его сотоварищам со всеми правами на неё по публичному документу, переписанному в начале реестра Шартрёзы. А оного отца Ландуина магистр Броуно возвёл в приоры Шартрёзы ещё прежде, чем ушёл в пределы Калабрийские.
21. Случилось же это потому, что непостижимы судьбы Божии (Рим 11:33), они суть бездна великая! (Пс. 35:7) То, что после шести лет преданного служения Богу шартрёзская обитель была покинута оными святыми мужами, не значит, что Он почёл её недостойной, напротив – за это следует считать её ещё более дивной и достойной, ибо, даже будучи покинутой, она достигла такой ценности, что как бы привлекла и призвала обратно своих обитателей, ибо не могла оставаться без Божиих служителей и божественного хваления.
22. Это подобно тому, как апостолы, уже предопределённые от вечности стать князьями неба и земли, при виде страстей Христовых пали по попущению божественного Провидения и удалились от истины христианской веры. Также и другие ученики, покинув священный град Иерусалим, были развеяны ветром неверия по дальним городам и бурей отчаяния сотрясались; однако же, когда Христос телесно воскрес, воскресли и они духовно, утвердились и укрепились в вере и пребыли потом в любви Христовой, а поскольку от Иерусалима они уже отошли стадий на шестьдесят, то Христос им явился на пути и в тот же день они вместе с другими учениками преобразились. Вот так и насельникам Шартрёзы Бог позволил поначалу отступиться, дабы потом, вернувшись, стать ещё крепче и твёрже в святом терпении.
23. Они ушли из неё в конце шестого года, на седьмой год вернулись, и так дано было им уразуметь, что подобно тому, как Господь на шестой день при начале творения почил от тяжких трудов, а после страстей в тот же день также почил во гробе; и как седьмой год в Законе был предназначен для отдыха природе (см. Лев 25:3), а седмижды седьмой год назывался юбилейным (см. Лев 25:8-12), так и обитатели Шартрёзы, возвратившись на седьмой год, тут же освободились от подобных греховных деяний. Отдохнув в тишине духовного созерцания и почив во гробе Христовом, то есть в сокровении затвора и келий, они, наконец, благополучно достигли седмижды седмичного юбилея и, сами уже усемерившись числом, воздают в вечном покое хвалу Прославленному вовеки.
24. А Бруно, муж святейший и двойною мудростью – как человеческой, так и божественной – наделённый; цицероновским красноречием известный; рассудительностью, боголюбием, красотою возвышенного нрава блистающий; обильным сокровищем небесных добродетелей одарённый и обогащённый; Богу и людям любезный и милый прожил в шартрёзской пустыни шесть лет, а потом, как выше описано, был призван Папой и немного позже переехал в калабрийскую пустынь, имя которой Турри, где, построив святую обитель, был многим слугам Божиим анахоретам руководителем и слугою, там же, счастливо доведя до конца течение своей жизни, преселился ко Господу в год отъезда из Шартрёзы одиннадцатый – ни позже, ни раньше, – как записано в книге Уставов дома Гвигона, находящейся в шартрёзской обители. Совсем рядом с могилой его бьёт природный источник, который по Божией милости через заступничество святого мужа многим страждущим верным приносит желанное исцеление и здоровье.
Св. Бруно Кёльнский
ПИСЬМО РАДУЛЬФУ ЗЕЛЁНОМУ, НАСТОЯТЕЛЮ РЕЙМССКОГО КАПИТУЛА, СОДЕРЖАЩЕЕ УВЕЩАНИЯ О ПРЕЗРЕНИИ МИРА, ОТШЕЛЬНИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ И СОЗЕРЦАНИИ – БЛАГОЙ ЧАСТИ МАРИИ, А ТАКЖЕ ОБ ОБЕЩАНИЯХ
По изданию: Patrologia Latina, T. 152, pp. 420-424; С учётом англ. перевода братии картезианского монастыря Преображения Господня, США, transfiguration.chartreux.org
Господину своему, достопочтенному Радульфу, реймсскому настоятелю, с выражением преискренней любви Бруно желает здравствовать. Верность давней испытанной дружбе, которую я наблюдаю в тебе, тем прекраснее и достохвальнее, чем реже её встречаешь у людей. Хотя телесно нас отделяют друг от друга протяжённые земные пространства и продолжительные промежутки времени, ты всё ж неразлучен с другом благодаря духу благоволения своего. Которое вполне явствует как из твоих прелестных писем (в которых ты со мною по-дружески ласков), так и из услуг, оказанных не мне одному, но и брату Бернарду, на которого ты ради нас изрядно поиздержался, да и из многих иных признаков. Потому благодарим тебя за твою доброту, хоть и не в должной мере, но от чистого сердца. Какое-то время назад мы направили к тебе странника с письмом; прежде он был надёжным посланником, а тут не явился. Поэтому показалось нам подобающим послать к твоей милости одного из братии, чтобы как можно пространнее порассказать о наших обстоятельствах вживую (ибо не достанет мне на это пера и чернил).
Итак, извещаем твою милость («твоя любовь», «твоё разумение» и т.п. почтительные, хотя и не вполне формальные титулования вроде «Ваше величество», ещё не раз встретятся в тексте, – прим. пер.), твоё достоинство, поскольку, как нам думается, это тебе небезразлично, что телом (о если бы и душой!) мы здравствуем и всего, что касается внешних благ, у нас вволю. Однако же уповаю, взывая к милости добросердечного Бога, что Он исцелит мои глубинные немощи и «насытит благами желание моё» (Пс 102:5).
Пребываю же я в калабрийском краю с монашествующими братиями, иные из которых хорошо образованы (они, упорно «стоя на страже Божией» (Вульг. Чис 9:19), ожидают возвращения своего Господа, дабы, едва постучит, отворить Ему) в пустыни, довольно удалённой со всех сторон от людского жилья. Как описать тебе всю красоту здешних мест, умеренность здоровой погоды, просторные и очаровательные равнины, далеко протянувшиеся между гор, покрытых зеленеющими лугами и цветущими пастбищами? Или кто смог бы вполне передать вид на отлого вздымающиеся повсюду холмы и глубокие долины со множеством прелестных речек, ручьёв и источников? Сколько здесь дарящих прохладу садов, какое изобилие и разнообразие деревьев!
Однако к чему я задержался на этих красотах, хотя мужам благоразумным отрадны иные предметы, куда более привлекательные и полезные – божественные? И всё же, немощный дух, изнурённый суровостью устава и духовными упражнениями, получает нередко от них облегчение и отдохновение. Ведь если лук постоянно держать натянутым, он ослабится и больше не сгодится в дело.
А благость и радость свою тишина пустыннического уединения открывает лишь тем, кто любит её, и только те, кто её изведал, познали их. Ибо здесь «способным людям» (Исх 18:25) можно погрузиться в себя насколько угодно глубоко, жить самим по себе и настоятельно возделывать посевы добродетели, дабы счастливо вкусить райских плодов. Здесь тот, кого ясный взгляд Жениха уязвил любовью, взыскует чистого и незамутнённого взора, коим созерцается Бог. Здесь предаются деятельному досугу и покоятся в безмятежном действии. Здесь за подвижнический труд Бог воздаёт атлетам Своим желанную награду – мир (pacem), которого мир (mundus) не знает (ср. Ин 14:17), и радость во Святом Духе. Вот стройная Рахиль, прекрасная ликом, более любимая Иаковом, хоть и меньше детей она родила, нежели Лия, что была плодовитее, но имела гноящиеся глаза. Ибо чада созерцания малочисленнее чад деятельности. И всё же Иосиф и Вениамин были более любимы отцом, чем прочие братья. Вот та благая часть, которую избрала Мария и которая не отнимется у неё (ср. Лк 10:42). Вот Сунамитянка, прекраснейшая из всех, кого отыскали в пределах Израильских, которая ухаживала за старым Давидом и согревала его (3 Цар 1:3-4).
Вот бы тебе, дражайший брат, полюбить единственно её! Тепло её объятий возгрело бы в тебе любовь Божию. Стоит только этой любви укорениться в душе, как вскоре мирская слава, эта обольстительная и вкрадчивая обманщица будет внушать тебе отвращение, ты легко отбросишь попечения о богатствах (чрезвычайно обременительные для души) и, конечно, напрочь с презрением отвергнешь наслаждения, равно вредоносные как для духа, так и для тела.
Ибо ведомо просвещённому разумению твоему, Кто сказал: «Кто любит мир и то, что в мире, – а это похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, – в том нет любви Отчей» (ср. 1Ин 2:15-16). А также: «Кто дружит с миром сим, тот становится врагом Богу» (ср. Иак 4:4). Существует ли большее беззаконие, худшее безумие и падение для души, найдётся ли что пагубнее или жальче, чем желание вражды с Тем, чьему могуществу невозможно противостоять и чьего праведного отмщения не избегнуть?! Разве мы сильнее Его? (1Кор 10:22) Разве не отмстит Он наконец нам, если мы презрим покаяние, к которому Он нас сейчас побуждает? Итак, есть ли худшее извращение, попирающее разум, справедливость и саму природу, чем любовь к твари большая, чем к Создателю?
Что ты же ты намерен делать, дражайший? Что ещё, если не следовать божественным советам, следовать Истине, которая ошибиться не может? Ибо Он советует всем: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф 11:28). Разве есть труд хуже и бессмысленнее, чем пытка вожделения, непрестанные хлопоты и тревоги, страх и скорбь ради страстных желаний? Разве есть тяжелее бремя, чем то, что свергает душу с небесной тверди её достоинства в ничтожество, которое есть «всяческое беззаконие» (Вульг. Пс 118:133)? Так беги же, брат мой, беги от сих беспокойств и всяческих несчастий, и укройся от бури этого мира в безопасном и тихом пристанище. Ведомо ведь просвещённому разумению твоему, что сказала нам Премудрость: «Кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лк 14:33). Что может быть прекраснее, полезнее да и отраднее, чем в школе Его под руководством Святого Духа овладевать божественной философией, которая единственная одаряет истинным блаженством; неужто кто-то не видит этого? Вот поэтому стоит потрудиться и со всем тщанием взвесить свои намерения; ведь если тебя не привлекает любовь Божия и не побуждает надежда на великие награды, то, по крайней мере, необходимость и страх перед наказанием должны тебя склонить к этому. Ибо ведь ты знаешь, каким ты связан обетом, знаешь, как всемогущ и как может быть страшен Тот, Кому ты самого себя посвятил в достойный и благоугодный дар (ср. Рим 12:1), Кому лгать и беззаконно, и бесполезно. Ведь Он не бывает осмеян безнаказанно.
Твоя любовь (т.е. «ты» – прим. пер.), конечно, помнит, как однажды мы вместе с тобой и Фульком Одноглазым были в садике при доме Ады, где я тогда проживал, и беседовали – довольно, кажется, долго – о ложных услаждениях и преходящих благах сего мира, равно как и о радостях бесконечной славы. Тогда же, горя любовью к Богу, мы обещали и клялись Святому Духу в ближайшем будущем оставить ускользающую жизнь сего века и взыскать вечного, приняв монашеское облачение. Мы бы и выполнили это вскоре, если бы Фульк не отбыл в Рим и мы не отложили всё до его возвращения. За этой задержкой пошли иные помехи, божественная любовь утихла, дух остыл и пыл угас.
Итак, дражайший, что может быть сейчас важнее, чем поспешить исполнить столь великий долг, дабы, провинившись в огромном и долгом обмане, не вызвать гнев Всемогущего и затем подвергнуться жуткой каре. Ибо кто оставил бы безнаказанным такого подчинённого, который бы пообещал дар и обманул, особенно, если дар этот ценен и дорог. Поэтому поверь – не мне, но пророку, – поистине глаголющему Святым Духом: «Делайте и воздавайте обеты Господу, Богу вашему; все, которые вокруг Него, да принесут дары Страшному: Он укрощает дух князей, Он страшен для царей земных» (Пс 75:12, 13). Почему Святой Дух так настойчиво повторяет всё сказанное, если не для того, чтобы тебя, обещавшего, побудить выполнить обещанное.
Итак, что затрудняет тебя в выполнении оного, раз ничего из благ твоих не пострадает и не уменьшится, ведь обогащаешься скорее ты, чем Тот, Кому ты воздаёшь долг. Поэтому не позволяй себя задерживать ни лукавым богатствам, которые не в силах изгнать нужду, ни почётным обязанностям, которые невозможно исполнять без великой опасности для души. Обращать же в свою собственность чужие достояния, коими ты только распоряжаешься, но не владеешь – это, не в обиду тебе будь сказано, как отвратительно, так и беззаконно. Если, доискиваясь большего блеска и славы, ты пожелаешь содержать больше челяди, а тех средств, что ты по праву имеешь, не хватит на это, то не придётся ли тебе, так сказать, обирать одних, чтобы одаривать других? Нет в этом ни благодеяния, ни щедрости, ибо щедрое даяние должно быть также и справедливым.
Однако вот ещё в чём хочу твою любовь убедить: не стоит ради нужд господина архиепископа уклоняться от высшего долга. Да, он до чрезвычайности верит в твои советы и полагается на них, но отнюдь не всегда легко дать справедливый и полезный совет. Так пусть же вами обоими руководит божественная любовь – она настолько справедливее, настолько же и полезнее. Что может быть справедливее и полезнее, или что более присуще и сообразно человеческой природе, чем любить благо? А что ещё столь же благо, как Бог? (ср. Мф 19:17) Да есть ли вообще иное благо, кроме одного лишь Бога? Поэтому святая душа, отчасти предвкушая привлекательность, великолепие, красоту Его благости, воспылала пламенем любви и сказала: «Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие!» (Пс 41:3)
О, если бы ты не пренебрёг дружеским увещанием; о, если бы не оказался глух к словам Духа Божия; о, если бы утолил моё желание и давние чаяния, то больше не терзалась бы душа моя заботами, тревогами и страхом за тебя. Ибо если доведётся тебе (избави Боже!) уйти из жизни прежде, чем исполнишь ты своё обещание, тогда останется мне лишь зачахнуть от неизменного горя без малейшей надежды на утешение. Поэтому-то я и уповаю уговорить, умолить тебя соизволить хотя бы отправиться на богомолье ко святому Николаю, а после того прийти к нам: повидаешь того, кто тебя безмерно любит; сможем вживую побеседовать о наших делах, о порядке иноческой жизни и о том, что касается общей пользы. И уповаю в Господе на то, что ты не раскаешься в том, что предпринял такой трудный путь.
Я немного превысил пределы, подобающие краткому письму, потому что, не имея пока возможности лично встретиться, хотел, по крайней мере, побыть с тобою в слове. Горячо желаю тебе, возлюбленный брат, крепко и долго памятовать о наших советах и не забывать о своём обещании. Очень прошу тебя передать мне Житие св. Ремигия, потому что в наших краях его не достать. Прощай.
ПИСЬМО ЧАДАМ СВОИМ В ВЕЛИКУЮ ШАРТРЁЗУ
По изданию: Patrologia Latina, T. 152, pp. 418-419; С учётом англ. перевода братии картезианского монастыря Преображения Господня, США, transfiguration.chartreux.org
Братьям своим, безмерно любимым во Христе, бр. Бруно желает здравствовать в Господе. Ликует дух мой в Господе, узнавая из частых и достолюбезных сообщений блаженнейшего брата нашего Ландуина о разумном и поистине достохвальном вашем образе жизни, которого вы неуклонно придерживаетесь, а также слыша о святой любви вашей и непрестанном попечении о том, что ведёт к чистоте и добродетели. Да, воистину я ликую и восхваляю и благодарю Господа, но и горько вздыхаю. Хотя по праву я ликую о том, что возрастают плоды добродетелей ваших, всё ж о себе скорблю и краснею, ибо, будучи вял и нерадив, валяюсь в грязи грехов моих.
Однако вы, братья мои возлюбленные, радуйтесь о блаженной участи вашей и щедротах благодати милосердия Божия, являемых вам. Радуйтесь тому, что избегли многообразных бедствий и кораблекрушений в волнах мирских бурь. Возрадуйтесь, что обрели безопасное и тихое пристанище в сокровенном уединении, куда многие желают прийти, многие даже усиленно стремятся, но не достигают (ср. Лк 13:24). Многие возмогут потом, но будут изгнаны, поскольку никому из них это не позволено свыше (ср. Мф 20:23). Посему, братья мои, знайте твёрдо и верно, что если кто-нибудь по какой-либо причине лишится столь желанного блага, то будет до самого конца своего скорбеть, если будет у него попечение или забота о спасении души своей.
А о вас, возлюбленные мои светские братья, скажу: Величит душа моя Господа, взирая на величие милосердия Его о вас, ибо обо всём извещает меня ваш приор и любящий отец, который весьма гордится вами и радуется. Радуемся и мы о том, что хотя несведущи вы в науках, всемогущий Бог перстом Своим записывает в сердца ваши не только любовь, но и познание святого закона Своего. Ведь вы в делах являете, что любите и что узнали. Ибо со всяческой осмотрительностью и усердием соблюдая послушание (в котором заключается исполнение заповедей Божиих, и ключ, и печать всей духовной науки; которое невозможно без многого смирения и чрезвычайного терпения; которое всегда сопровождается чистой любовью к Богу и истинной милостью), вы показываете, что пожали сладчайшие и полезные плоды Писания Божия.
Итак, братья мои, крепко стойте на достигнутом и избегайте как чумы всяких пресуетных светских иноков, которые распространяют свою писанину, бормоча о том, чего не понимают, не любят, чему слова и дела их противоречат. Это бездельники и гироваги (См. Устав св. Бенедикта: «Четвертый род монахов — гироваги (шатайки), которые всю жизнь блуждают туда и сюда, по три и четыре дня, гостя по разным кельям; все шатаются и никогда не сидят на одном месте, — это самоугодливые рабы чрева», – прим. пер.), которые чернят всех благих и набожных и ставят себе в заслугу, если им удаётся обесславить кого-нибудь действительно заслуженного, которым ненавистно послушание и любой порядок.
А брата Ландвина я хотел задержать ради утешения в частых и тяжких немощах наших, но поскольку без вас всё ему кажется бессмысленным, безрадостным, безжизненным и бесполезным, то он не мог утешиться и всё твердил мне, проливая о вас ручьи слёз и вздыхая много, как жаждет к вам и какую совершенную любовь к вам питает. Засим не захотел я настаивать, дабы не огорчать ни его, ни вас, коих превыше всего люблю за добродетели ваши. Потому я строго наказываю вам, братие, и покорно прошу изо всех сил, покажите на деле ту любовь, что вы носите в сердце, послужите вашему приору и возлюбленному отцу предупредительно и радушно, как того требует многострадальное его здоровье. Решительно нельзя допустить, чтобы он, не согласившись на вашу человеколюбивую помощь, предпочёл подвергать опасности своё здоровье и жизнь, чтобы только не отступить от суровости телесного подвига. Возможно, он будет стыдиться, что, первенствуя в общине, оказывается последним в подвиге, опасаясь дать кому-нибудь из вас повод расслабиться и остыть, но это, думаю, нисколько не заслуживает страха. Чтобы вы не лишились возможности оказать ему милость, я уступаю любви вашей (вам, – прим. пер.) своё место – ровно настолько, чтобы вы могли уважительно принуждать его к тому, что благоприятно для его здоровья.
Что до меня, братья, то знайте: после Бога единственное моё желание – прийти к вам и видеть вас. И, как только смогу, с Божией помощью приложу все силы и приду. Прощайте.
Перевод: Константин Чарухин