Автор: Историк, по меткому замечанию Марка Блока, похож на сказочного людоеда – любое событие интересно ему настолько, насколько оно «пахнет человеком». И хотя порой кажется, что в истории XX века, а особенно, когда речь идет о таких мрачных ее страницах, как нацизм и Вторая мировая война, действовали социальные механизмы, перемалывавшие личность и не оставлявшие места для человеческого поступка, все же это было не всегда так. Один из немногих, кто был причастен к событиям, произошедшим 70 лет тому назад, и при этом смог выжить, назвал свои мемуары так: «Чем ночь темней, тем ярче звезды». 20 июля 1944 г. в ставке фюрера взорвалась бомба, оставленная набожным католиком, офицером немецкого генштаба, полковником графом Клаусом Шенком фон Штауфенбергом.
То, что произошло 20 июля 1944 года, было не просто еще одной неудачной попыткой убить «бесноватого ефрейтора» (а всего их было больше полусотни) – план заговорщиков предусматривал арест высшего нацистского руководства, разоружение войск СС силами армии, создание переходного правительства для ведения мирных переговоров и проведения после окончания войны новых выборов. Все было продумано по-немецки тщательно, даже слишком, но об этом позже.
Уже 21 июля 1944 г. советские газеты заявили, что покушение на Гитлера совершили фашистские офицеры, понимающие неизбежность поражения Германии и желающие избежать ответственности. Эта точка зрения надолго закрепилась в нашей стране, но факты говорят совсем о другом. Сопротивление нацизму в Германии возникло в ноябре 1933 г., когда два полицейских инспектора «старой закалки», недавно переведенные на службу в гестапо, случайно обнаружили, что их начальство усердно заметает какие-то следы, и вскрыли настоящих поджигателей рейхстага. Это похоже на сюжет американского гангстерского боевика, но именно так в немецком Сопротивлении появились первые два заговорщика. Со временем немецких патриотов, понимавших, что правление Гитлера ведет Германию к катастрофе, становилось все больше, они постепенно находили друг друга, аккуратно вербовали новых сторонников. Уже к началу войны в числе заговорщиков были военные, полицейские, дипломаты, гражданские чиновники, духовенство… Постараемся понять, что двигало этими людьми, в числе которых были отпрыски самых славных родов Германии, а главное – большинство из которых было набожными христианами.
Самые старшие из заговорщиков к концу Первой мировой войны были младшими офицерами – лейтенантами или капитанами. Самые младшие – детьми или подростками. Огромную роль для этого поколения немцев играло представление об «ударе в спину немецкой армии» – мол, армия войну не проиграла, но революция погубила страну. Факты вроде бы подтверждали эту версию: 1 ноября 1918 года началось восстание матросов в Киле, 7 ноября – коммунистическая революция в Мюнхене, 9 ноября – в Берлине. В тот же день было объявлено об отречении Вильгельма IIот престола. К этому времени ни один солдат противника не стоял на немецкой земле. Бороться во время войны против своего правительства, каким бы оно ни было, для немцев того поколения было особенно тяжело. И чем хуже было положение на фронтах, тем тяжелее, а не легче им было принять такое решение. И все же среди военной и гражданской элиты Германии нашлись люди, вставшие против Гитлера. Что ими двигало? Эрих Шульце, друг одного из руководителей заговора, Ганса Остера, после войны писал: «Мы включились в эту задачу не как солдаты или офицеры, но как сознательные и обеспокоенные христиане. Мы почувствовали, что это наша ответственность перед Богом».
Первый план путча сложился уже к 1938 году. Тогда казалось, что, нападая на Чехословакию, Гитлер ввязывается в новую мировую войну и ведет Германию к катастрофе. Чтобы предотвратить это, заговорщики были готовы арестовать высокопоставленных нацистов, разоружить эсэсовцев, взять под контроль железные дороги и радиостанции, а главное – правительственный квартал, в котором находилась в том числе штаб-квартира гестапо. Глава полиции Берлина, командующий военными частями, расположенными в столице, и командиры других ключевых соединений участвовали в заговоре и были уверены в своих людях.
Примерно в это же время к заговорщикам присоединился генерал Людвиг Бек – глава генштаба, человек, стоявший у истоков возрождения немецкой армии после Первой мировой войны. Он обратился ко всем немецким генералам с письмом, призывая их заявить Гитлеру, что они подадут в отставку в случае начала войны с Чехословакией. Не станет же Гитлер начинать войну с обезглавленной армией, рассуждал Бек. Увы, он переоценил нравственные качества немецких генералов. Единственным армейским руководителем, последовавшим плану Бека, был он сам. Зато в Сопротивлении появился человек, обладавший огромным авторитетом среди среднего офицерства и простых немцев, да еще и лично знакомый с политиками, дипломатами и генералами большинства европейских стран.
Сотрудник немецкого МИДа, находящийся в Лондоне, попытался тайно встретиться с премьер-министром Чемберленом – ему отказали. Но он встретился с британским министром иностранных дел лордом Галифаксом, сообщил о готовности заговорщиков к свержению Гитлера в том случае, если англичане не согласятся на оккупацию Чехословакии. Галифакс обещал передать это Чемберлену. Уверенные в том, что Чемберлен поддержит их, заговорщики договорились, что условным сигналом для начала восстания станет объявление по радио новости: несмотря на противодействие Британии, Гитлер принял решение начать войну против Чехословакии.
Один из двух полицейских, случайно распутавших историю с поджогом рейхстага, на тот момент уже уволенный со службы, Ганс Бернд Гизевиус, чудом пережив войну, описал в своих мемуарах эту горькую сцену: как только стало ясно, что Чемберлен отдал Чехословакию Гитлеру, тщательно приготовленные карты и схемы полетели в камин. Если бы премьер-министр Великобритании не побоялся сказать слово против воли немецкого диктатора, лучшие представители Германии могли бы предотвратить Вторую мировую войну.
В 1939 г., когда Гитлер задумал напасть на Польшу, а англичане были, наконец, настроены решительно, офицеры-антинацисты большей частью не захотели совершать переворот. Дело здесь было не в постигшем их за год до того разочаровании, а в том простом, но не слишком часто вспоминаемом ныне факте, что в Польше действительно жило множество немцев, которых на самом деле дискриминировало польское правительство. Поэтому для большинства немецких офицеров, даже если они очень плохо относились к Гитлеру, война с Польшей казалась справедливым делом. Так несправедливость, совершенная одной стороной, помешала предотвратить многократно большие преступления другой. В 1940 г., перед нападением на Францию, их готовность свергнуть Гитлера снова возросла, и снова англичане упустили шанс. Мюнхенский адвокат и ревностный католик Йозеф Мюллер смог встретиться в Риме с личным секретарем Папы Пия XII и передать Святейшему Отцу просьбу выступить посредником между немецким Сопротивлением и английским правительством. Заговорщикам были нужны гарантии готовности англичан заключить мир с новым немецким правительством. Папа согласился помочь в столь деликатном деле, но англичане запросили имена заговорщиков. Понимая, что немецкая разведка может перехватить британские депеши, Пий XIIотказался назвать имена, но заверил англичан, что люди эти достаточно влиятельны и решительно настроены. Чемберлен отказался дать требуемые гарантии, план снова был отложен, а в 1941 г. многие антинацисты снова оказались не готовы совершить переворот, поскольку войну против коммунизма считали справедливой.
В 1943-м году, после того как англичане с американцами выставили требование «безоговорочной капитуляции» Германии и начали массированные бомбардировки немецких городов, многие офицеры, до того склонявшиеся к участию в перевороте, отдалились от заговорщиков. Теперь, считали они, стало ясно, что англосаксы ведут войну не против Гитлера, а против Германии, поэтому мы будем воевать под тем руководством, какое есть. Тем, кто остался в Сопротивлении, теперь приходилось продумывать новые планы, исходя из тех сил, на которые они могли рассчитывать – ведь каждый офицер армии или полиции, каждый комендант железнодорожного узла или командир батальона, способного быстро занять радиостанцию, отказывая заговорщикам в поддержке или даже просто демонстрируя нерешительность, вынуждал их отказываться от планов, в которых расчет делался на него и его непосредственных подчиненных. А некоторые заговорщики, в силу занимаемых ими должностей незаменимые при перевороте, отправлялись на фронт или погибали под бомбежками. «Бомба не спрашивает, как вы относитесь к фюреру», — горько заметил Гизевиус.
Один из переживших войну заговорщиков сказал: «Сопротивление не просто не пользовалось поддержкой Союзников, но преодолевало поставленные ими препятствия». В этих словах много горькой правды, но в чем ее причина? Недооценка значимости и сил Сопротивления? Или действительно желание видеть Германию раздавленной? Известно, что Сталин в 1943-м году запретил исполнять разработанный НКВД план покушения на Гитлера: живой фюрер был нужен ему для оправдания вторжения в Европу. Не был ли схожий образ мысли характерен и для части лондонских политиков? У меня нет ответа, но в любом случае англичане ответили злом на зло, ковровыми бомбардировками немецких городов на ковровые бомбардировки городов английских, и этим подарили Гитлеру еще два года жизни, два года власти, два года кровавой войны.
Снова заговорщикам пришлось отправлять агентов в Ватикан и просить Папу Пия XIIдобиться от англичан официальных разъяснений, что требование «безоговорочной капитуляции» относится к нацистской Германии, но не к той свободной Германии, которая может возникнуть в случае свержения Гитлера. Такое разъяснение, написанное на официальном бланке Святого Престола, со всеми необходимыми реквизитами, было привезено заговорщиками в Берлин и впоследствии найдено гестаповцами при обыске.
Наконец, к лету 1944-го заговор был детально разработан, настало время решительных действий. Ключевой фигурой заговора стал полковник генштаба, выходец из старого дворянского рода, Клаус Шенк фон Штауффенберг – единственный из заговорщиков, кто имел регулярный доступ к Гитлеру. На беду, он же был единственным, кто имел право отдать из Берлина необходимые приказы во все оккупированные страны и на все фронта о разоружении войск СС, аресте идейных нацистов. Именно это, а не желание остаться в живых, вынудило его подложить Гитлеру бомбу с часовым механизмом, а затем спешно покинуть «Волчье логово» и вылететь в Берлин. Если бы Штауффенберг мог себе позволить остаться в бункере фюрера, взорвать бомбу и погибнуть вместе с врагами, у Гитлера не было бы ни одного шанса уцелеть.
Раздавив плоскогубцами стеклянную ампулу с кислотой, Штауффенберг должен был оставить портфель как можно ближе к Гитлеру, под предлогом телефонного звонка выйти с совещания и срочно вылететь в Берлин. Минут за десять или тридцать кислота должна была разъесть погруженную в нее проволоку, после чего бомба взорвется. Взрыва одной такой бомбы должно было хватить, чтобы в бетонном бункере не выжил никто. Гитлера спасло то, что была жаркая и нелетная для бомбардировщиков погода. Поэтому он перенес заседание из бетонного бункера, который должен был стать для него смертельной ловушкой, если бы взрывная волна пошла гулять по нему изнутри, в наземный деревянный домик. Там заговорщикам требовалось бы взорвать обе бомбы, но Штауффенберг не успел раздавить вторую ампулу – на фронте он потерял одну руку и два пальца на второй, а заседание начиналось на полчаса раньше запланированного.
Взлетая на маленьком транспортном самолете с аэродрома «Вольчего логова», Штауффенберг видел взрыв, но не знал, остался ли жив Гитлер. Даже одна бомба могла бы его убить, если бы перед взрывом портфель случайно не отодвинули подальше от фюрера, а Гитлер в этот самый момент не попытался бы дотянуться указкой до дальнего угла карты, для чего ему пришлось практически лечь на толстую столешницу. Приземлившись в Берлине, полковник сразу помчался на Бендлерштрассе в здание верховного командования. Там уже в это время находились другие заговорщики. Сам Гитлер за несколько недель до двадцатого июля подписал план «Валькирия» на случай беспорядков в столице вместе со специально внесенными в него Штауффенбергом поправками. Теперь по этому плану руководство переходило к военным, и заговорщики планировали объявить убийство Гитлера результатом путча СС и партийной верхушки, приказать военным во всех городах Германии и оккупированных стран разоружить эсэсовцев и удерживать их в казармах, арестовать партийное руководство, а затем провозгласить создание переходного правительства. Президентом должен был стать Людвиг Бек, на чей международный авторитет они рассчитывали, канцлером – штатский антинацист Карл Герделер. Весь состав кабинета министров был заранее согласован. Как только Штауффенберг прибыл, он узнал скверную новость: связь с «Волчьим логовом» была отрезана не сразу, Кейтель успел заявить, что покушение было, но Гитлер жив. «Кейтель лжец», — отрезал полковник, после чего заговорщики решили действовать согласно плану. Тем более что отступать им было некуда. Так здание командования на Бендлерштрассе стало штаб-квартирой военного переворота. Оттуда во все столицы оккупированной Европы и на все фронты полетела весть об убийстве фюрера эсэсовцами и приказы взять ситуацию под контроль, но очень скоро Гитлер выступил по радио и обвинил в покушении самих военных. Сперва заговорщики заявили, что это был контролируемый эсэсовцами двойник, затем, что фюрер уже много лет морально мертв и не может управлять страной, даже если физически жив и здоров…
Но ситуация уже ушла из-под контроля. Уличив заговорщиков во лжи, офицеры на местах отказались выполнять их приказы. Вскоре после полуночи все находившиеся на Бендлерштрассе заговорщики были арестованы. Людвиг Бек попросил пистолет с одним патроном «для личных целей», и ему не посмели отказать. Штауффенберг и трое других ключевых участников заговора были расстреляны прямо во внутреннем дворике здания генштаба. Последние слова полковника через открытое окно донеслись до тех, кто пережил войну и благодаря кому мы их знаем: «Да здравствует вечная Германия» (а может быть, «Да здравствует священная Германия» — в немецком языке слова «Ewige» и «Heilige» в таких условиях можно и перепутать). Найденные дома у Бека бумаги, составленные со всей тщательностью немецкого штабного офицера, содержали среди прочего состав планировавшегося правительства. Часть этих людей знала о заговоре, другие просто были известны заговорщикам своим антинацистским настроем, и только услышав по радио свою фамилию в списке преступников, о местонахождении которых немцев призывали сообщить в гестапо, поняли, что их ждет. Все заговорщики за редкими исключениями были арестованы, большинство из них были после мучительных пыток казнены или отправлены в концлагерь. Там их, как правило, ждала виселица при приближении фронта. Например, адмирал Канарис был повешен на плацу концлагеря Флоссенбург вместе с пастором Дитрихом Бонхеффером 9 апреля 1945 года, когда в лагере уже была слышна американская канонада.
Когда я оказываюсь в Берлине, обязательно стараюсь попасть в музей истории Сопротивления, расположенный в том самом бывшем здании штаба на Бендлерштрассе (ныне – Штауффенбергштрассе). Я захожу во дворик, подхожу к цветочному венку, висящему на стене в том самом месте, где был расстрелян Штауфенберг, и только после короткой молитвы прохожу в сам музей. В нем есть залы, посвященные самым разным антинацистам – подпольным коммунистам и укрывавшим преследуемых властями людей священникам; студенчеству и деятелям искусства; немецким женщинам, спасшим своих еврейских мужей, и чиновникам разных ведомств, саботировавшим преступные приказы; и, конечно, немецким офицерам-антинацистам. Но прежде, чем попасть в любой из этих залов, надо пройти по коридору, увешанному семейными фотографиями заговорщиков.
Вот 1933 г., свадебная фотография Клауса и Нины фон Штауффенберг. На графе парадный мундир, красавица-графиня в белом платье. А вот они же в 1943-м вместе с четырьмя детьми. Полковник приехал в отпуск, скоро он снова уедет в Тунис, откуда вернется калекой. Их пятого ребенка графиня родит в январе 1945-го, в роддом ее доставят под конвоем из Равенсбрюка, о чем сообщает висящая здесь же табличка. А вот сын и отец другого офицера-заговорщика. Мальчик только начинает ходить, а его дедушка ходит с палочкой – ранение в Первую мировую. А вот фотокопия тетрадного листа со стихотворением «Рождество», написанным 12-летней дочерью третьего заговорщика 24 декабря 1944 г. в концлагере. Я не большой любитель стихов, написанных девочками-подростками, но здесь напрягаю свой немецкий, чтобы ничего не упустить. А коридор уходит вдаль, и с обеих сторон фотографии женщин и детей, обнимающих красивых мужчин в мундирах… Что могло заставить этих людей бросить все и принять участие в почти самоубийственной авантюре? Здесь же на лестнице выбиты известные слова Штауффенберга. Незадолго до покушения, когда другие заговорщики рассуждали о том, что, убив Гитлера, можно будет заключить мир с Англией и США, а потом совместно воевать против СССР, Штауффенберг возражал, что это невозможно, восточного фронта не существует, осенью красные будут в Берлине. И вот когда его спросили, зачем же он тогда планирует взорвать Гитлера, полковник и произнес: «Чтобы потомки знали: не все немцы были такими, как он». Много лет спустя его вдова скажет в интервью: «Для Штауффенберга покушение было формой покаяния».
20 июля Гитлер заявил по радио, что «провидение уберегло его», а Штауффенберг бросил в сердцах, что уберег Гитлера не Бог, а дьявол. «Кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?» Мы знаем, что Бог сильнее дьявола, а вот многого другого знать не можем. Было ли это долготерпение Бога, ждавшего покаяния даже от Гитлера? Или страдания немецких христиан, любивших свою родину и умиравших за нее, должны были искупить вину их соплеменников и сохранить Германии место среди христианских народов? Или нечто третье, четвертое, пятое? Все это вместе? Мы не получим ответа на этот вопрос в земной жизни. Церковь всегда трактовала четвертую заповедь расширительно, требуя от христиан любить не только родных, но и отечество. А дьявол всегда стремился, исказив нечто доброе, заставить одних творить зло, прикрываясь добром, а других – возненавидеть вместе со злом и то добро, которым прикрываются злодеяния. У Штауффенберга и его товарищей стоит поучиться подлинному патриотизму. И недаром немецкие военные принимают в наши дни присягу на месте гибели того, кто был расстрелян как предатель.
Евгений Розенблюм