Житие св. Петра Клавера

Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!

Херонимо Суарес де Сомоса

Пер. с исп. Suárez de Somoza, Jerónimo. Vida del Venerable y Apostólico Padre Pedro Claver de la Compañía de Jesús. María de Quiñones, 1657.

СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:

PDF * * * FB2

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. О ЕГО РОДИНЕ, РОДИТЕЛЯХ, РОЖДЕНИИ И ВОСПИТАНИИ, ВПЛОТЬ ДО ВСТУПЛЕНИЯ В ОБЩЕСТВО ИИСУСА.

Отец Пётр Клавер родился в городе Верду, что в епископстве Сольсона, в Княжестве Каталония, в тысяча пятьсот восемьдесят пятом году. В то время Верховным Понтификом был Сикст V, а владыкой Испании — Католический король Филипп Второй. Отца его звали Педро Клавер, а мать — Ана де Сабокано. Семейство Клавер — одно из самых прославленных в Каталонии, соединённое кровными узами с семейством благородных Рекесенсов, от коих ныне происходят знаменитые графы Бенавенте.

И хотя отец с матерью его не были столь знатны, ибо не все ветви древа равны, они были людьми видными, каковыми и надлежало быть родителям столь дивного сына, и одними из первых в своём городке. И что важнее всего, они были благочестивы и богобоязненны, склонны ко всякой добродетели, а жизнь свою проводили в святых деяниях. Ибо таковым и подобало быть корню, от коего предстояло произрасти побегу столь дивному.

Сыну дали имя отца, дабы паче побудить его следовать по стопам отцовских добродетелей, и чтобы имя сие продолжало жить в нём, сколько его собственная жизнь продлится.

У отца имелся брат, каноник Кафедрального собора Сольсоны. Желая, во-первых, чтобы сын смог унаследовать место дяди в каноникате, а во-вторых, и что важнее, устремляя свой взор на то, чтобы он всю свою жизнь служил Богу, родители отдали его в учение и воспитывали с величайшей заботой во всяческом роде добродетелей. Мать его, Анна, с нежных лет посвятила его Богу как жертву угодную, дабы он служил Ему вечно, уподобившись Анне, матери Самуила, которому надлежало подражать ему в святости и в служении. Он стал священником Закона благодати и проповедником Его слова, как Самуил в законе ветхом, подражая ему также в духе пророчества, как мы увидим далее в повествовании о его святой жизни.

Первые деяния детства суть (как говорит Аристотель) предзнаменования, подобно растениям, из которых должно возводиться здание жизни в зрелом возрасте. Так мы видим, что Давид ещё ребёнком начал отважно сражаться и дерзновенно вести войну с тиграми и львами в защиту своего стада, что было явным предзнаменованием, как говорит святой Августин, столь героических подвигов, которые ему предстояло совершить позже в зрелом возрасте в защиту своего народа.

Этот же благоприятный опыт заметен и у нашего достопочтенного отца Клавера, ибо хотя мы располагаем немногими сведениями о его воспитании и о том, как он поступал в свои нежные годы, знаем, однако, что он был по натуре кроток, миролюбив, весьма послушен и покорен своим родителям, любил богослужение и молитвы, а также расположен ко всяческим делам добродетели. Сие оказалось предзнаменованием великого достоинства, которое он должен был приобрести, возрастая в летах. И, кажется, Бог ещё в детстве запечатлел в его сердце, сколь важно упражняться в добрых делах и удаляться от пороков, ибо сие учение весьма часто было на устах его, и он повторял его в различных пословицах, которые со своей святой простотой и добрым духом обычно говорил детям и юношам, дабы они отстранялись от пороков. Некоторые из этих изречений были найдены записанными среди его заметок и гласили: «Что усвоено в колыбели, то пребудет навеки». Также: «Что всосано с молоком, то изливается в могилу» и «Кто ходит по дурным путям, тот поднимает дурную пыль». И подобным образом он имел и другие изречения, в которых выражал свою высокую оценку добродетели у детей и важность того, чтобы они как можно раньше начинали упражняться в святых делах. Ибо, как говорит Дух Святой устами Мудреца: «Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него и в старости» (Притч. 22:6). И хорошо видно, что наш отец Клавер избрал этот путь, добрый и святой, в своей юности, ибо он никогда не оставлял его на протяжении всей оставшейся жизни. И нет ни единого человека, кто не знал бы его всегда святым, добродетельным, примерным — сущим зерцалом добродетели для всех своих сверстников.

Заботясь о его преуспеянии, родители отправили его на учёбу в город Барселону, столицу того княжества, дабы он изучал латынь в училищах, которые там имеет Общество Иисуса. Имелись у них и иные возможности устроить его, поближе и, быть может, удобнее, дабы чаще получать весточки о нём; и дядя-каноник из Сольсоны с удовольствием принял бы его и содержал в своём доме. Но благие родители, паче ревнуя о его духовном благе, нежели о временном и предпочитая его преуспеяние в добродетели собственному утешению, отправили его в нашу Коллегию, дабы через общение с иноками он научился благочестию, а вместе с молоком наук впитал бы и молоко добродетелей. Это и есть главное, что наш Орден стремится дать в своих училищах, которыми он руководит по всему свету, обучая как латыни, так и прочим наукам. И Бог благословил их намерения и увенчал успехом их святые желания, ибо поскольку отец Клавер был весьма смышлён от природы и прекрасно воспитан своими родителями, он воспринял доброе учение и святые советы, данные ему его учителями, подобно тому, как белая и хорошо обработанная шерсть впитывает первые цвета, в которые её окрашивают.

Здесь он научился с горячим сердцем почитать Пресвятую Деву Марию, каковой навык впоследствии ревностно хранил на протяжении всей своей жизни. Здесь он воспринял почитание святого Ангела-Хранителя, в котором постоянно возрастал, как мы увидим впоследствии. Здесь он начал часто причащаться Святых Таин, согласно нерушимому обычаю, соблюдаемому в наших училищах. Здесь он научился молитве и размышлению о Божественных таинствах, будучи, благодаря знакомству с богословием, наставлен в главных правилах созерцания и глубокого богообщения. Здесь, наконец, он заложил основу всей своей жизни и явил вернейшие предзнаменования того, каким должен был стать впоследствии.

В изучении латыни он достиг больших успехов, а от неё перешёл к риторике, в которой также весьма преуспел и был одним из лучших среди соучеников. По достижении надлежащего возраста его посвятили в клирики (он принял тонзуру и младшие степени), и в его документах епископ оставил свидетельство, что он обладал достаточным знанием наук, которые требует Святой собор (Тридентский – Прим. пер.) для получения священного сана; и что, побуждаемый его добрыми качествами, епископ позволил хиротонию, отдавая большее предпочтение его добродетелям, нежели достоинствам других, даже если те и были весьма выдающимися, как уже было сказано.

ГЛАВА ВТОРАЯ. КАК ОН БЫЛ ПРИНЯТ В ОБЩЕСТВО ИИСУСА И УСПЕХИ ЕГО В НОВИЦИАТЕ ДО ВСТУПЛЕНИЯ В ОРДЕН.

Божественное Величие, которое, как говорит святой Григорий, во всякое время и час избирает и призывает работников для Своего виноградника, избрало и призвало отца Петра Клавера на рассвете разума, когда разгорался день рассудительности и благоразумия, дабы сделать его выдающимся тружеником Своей Церкви.

Он учился, как уже было сказано, в нашей коллегии в Барселоне, с теми успехами в добродетели и науках, о которых уже шла речь. И, взирая очами души на святость и пример иноков той обители, на столь пылкую ревность, с коей день и ночь они трудились ради спасения душ, на неустанные усилия, которые они прилагали в обучении юношей, на добрые советы, коими они их воспитывали, на скромность сих наставников, терпение и кротость и на высоту добродетелей, которые во всех сообща, и в каждом в отдельности сияли, — он привязался к ним так, что желал бы никогда не расставаться с их святым Обществом. И хотя он по смирению своему не считал себя достойным вступить в него, но, видя, как принимают других из его соучеников, набрался духу, чтобы просить своих учителей о принятии.

Он обратился к Богу в молитве, покаянии и через святые Таинства, прося Его о свете и благодати, дабы преуспеть в столь важном деле. И Твоё Божественное Величие, действовавшее внутри его души, постучало в двери его сердца голосом Своего святого вдохновения, и сердце, как верный слуга, тотчас откликнулось и распахнуло двери настежь. Чувствуя, что Божественная воля Его объяла его, и свет Его благодати повел его, он приготовился усердно служить Ему, ибо таковых рабов, как гласит Писание (Лк. 12:35), призывает Бог на Своё святое служение.

Итак, услышав глас Божий, с благословением и советом своего Исповедника, он просил настоятелей о принятии в Общество, дабы вечно посвятить себя в нём Богу. Они же, проведя со всей тщательностью необходимые расспросы и испытания, а также обычные проверки для подтверждения его призвания, нашли его твёрдым и постоянным и с явными признаками того, что его призвание идёт от Божественного Величества. И приняли его в Общество, в коллегии Барселоны, когда ему было семнадцать лет, в тысяча шестьсот втором году, седьмого августа, в Октаву праздника святого Игнатия, Отца нашего. А его сыном Пётр был всегда, притом не только по одеянию и обету, но гораздо более в своей приверженности его добродетелям, почитании их и подражании им. Впрочем, облачение ему дали не здесь, а в новициате Таррагоны, куда его и отправили, и приняли согласно обычаю того времени, как свидетельствуют книги провинции [ордена].

Но какой язык сможет выразить радость его сердца, когда он, увидев себя уже иноком, ощутил исполнение заветных желаний своей души? Он вселился в Дом Господень, его причислили к членам Его Семьи, и, подобно Самуилу в Его Храме, под водительством и послушанием своего иерея, он должен был теперь служить Ему вечно. Он простёрся ниц перед Его алтарём, вознося Ему безмерную благодарность за несравненную милость. Он принёс себя всего во всесожжение Его Божественному Величеству, дабы любить Его и служить Ему всеми силами своей души. «Я уже не принадлежу себе, Господи, — говорил он, — я Твой; и Тебе Единому должен я служить. Прими меня в число рабов Своих, ибо в Твоих узах я выйду из своих, и тогда, наконец, жизнь моя обретёт истинный смысл. Дай мне руку [Твою], как дал мне призвание, дабы в новом одеянии и обители обновил я жизнь и начал иное, угодное в очах Твоих и приятное Тебе служение». Эти и подобные слова произносил новый воин Христов, облечённый в доспехи Его святого воинства, призывая в заступницы Царицу Ангелов, Отца нашего святого Игнатия, святого ангела-хранителя и прочих святых, кого особо почитал, наполняя воздух вздохами и орошая землю слезами, рождёнными пылом его духа и желанием исполнить свой долг.

Он тотчас известил родителей о своём новом положении. И те, будучи весьма богобоязненны, отнюдь не стали ему препятствовать. Напротив, они ободряли и увещевали его к постоянству в своём призвании, ибо хотя и любили его как сына, и полагали, что, унаследовав дядин каноникат или получив другую достойную должность, он жил бы в богатстве и чести, а им давал бы утешение в старости, но, предпочтя служение Богу своим удобствам и духовное благо своего сына – всем почестям и богатствам земли, они с величайшей благодарностью принесли его в жертву Божественному Величеству, моля Его простереть Свою руку и принять их сына под Свою защиту, дабы он служил Ему вечно. Они дали ему своё благословение, а с ним, подобно как Исаак Иакову, первородство небесное, испросив ему у Божественной длани безмерные милости на небесах и на земле.

Приняв это благословение, он начал свой новициат с таким изобилием добродетелей, с каким другие его обычно заканчивают. Легко было предвидеть, сколь усерден он будет в Ордене, ведь и в миру он служил с великой ревностью, и с ранних лет значительно преуспел в добродетели, одолевая множество врагов, что осаждают юность. И вот после победы над ними он, благодаря близкому общению с иноками, руководству настоятелей и воспитательным усилиям наставников новициата, достиг великих успехов в добродетели, возрастая изо дня в день и миг за мигом, подобно кедру.

Все, кто его знал, утверждают, что он сиял среди прочих, подобно деннице средь звёзд, и что с первого дня, как он вступил в Орден, служил образцом святости для всех иноков: скромен, молчалив, смиреннее праха, послушен и покорен своим начальствующим, как ангелы Богу на небесах, он с готовностью ловил малейший знак или проявление их воли; творил покаяние и подвиги аскетические — Ему было достаточно лишь Бога, будто он жил только молитвой и общением с Ним. Правила и обычаи Ордена он блюл столь строго, что, как говорит Христос о Себе, не преступил ни единой йоты, ни единой черты закона, и никто ни разу не видел, чтобы он нарушил даже малейшее из предписаний. Он был весьма услужлив и готов помочь, а потому любим всеми, ибо все обретали в нём облегчение, утешение и помощь при любых своих нуждах, не только здоровые, но и больные, ибо он стал всем для всех, стремясь служить каждому.

Бог, возводя здание его духа, заложил глубочайшие основания. Поскольку стены его должны были быть высоки и состоять из возвышенных добродетелей, то и фундамент требовался соответствующий — глубоко утверждённый в смирении, соблюдении правил и святости совершеннейшей жизни. Итак, отец Пётр Клавер, возводя здание своего духа на столь твёрдом камне, укрепил своё постоянство и явил непреклонную стойкость, а великое сокровище добродетелей, что принёс он с собой в Орден, с тем же упорством хранил всю свою жизнь. Ибо, как гласит его житие, даже спустя сорок лет пребывания в Ордене, он сохранял неизменными и уклад свой, и манеры, и ревность, какими отличался в самом начале.

Так, ещё в новициате он отличился неукоснительным соблюдением правил и достиг совершенства, словно был уже старым монахом с многолетним опытом. А достигнув весьма преклонных лет, он вёл себя как новоначальный, не теряя первого пыла и ни в чём не ослабив за столь долгие годы монашеской дисциплины. Он был так же послушен, смирен, молчалив и сдержан, отличался тою же простотой, аскетичностью и кротостью, как и в начале своего пути. И если в новичке высоко ценится опытность старца, то в старом монахе столь же важны смирение и искренность новоначального. Всё это с особой полнотой проявилось в отце Клавере, ибо он всегда был примером для каждого в любых обителях и коллегиях, где бы ни пребывал. Он следовал совету, столь высоко ценимому, но мало кем соблюдаемому, который авва Агафон дал своему послушнику: всегда быть таким, как в первый день пострига, сохраняя ревность и искренность, с которой начал служение Ордену. Так наш новобранец и поступал. Сразу стало очевидно, что Бог избрал его духовным наставником для многих, ибо с тех пор он начал писать духовные трактаты. Среди прочих он составил сборник медитаций и упражнений для тех, кто приносил первые обеты при вступлении в Орден. Эти обеты он соблюдал всю свою жизнь, и его записи были найдены среди прочих его бумаг.

По истечении двух лет новициата он принёс обеты в точности, как подобало столь преуспевшему подвижнику, что, по мнению многих, мог бы быть даже мастером новициата. Сие свершил он перед лицом ректора с той подобающей торжественностью, что принята в Обществе, но и с искренним радостным благоговением, всецело вверяясь Божественному Величеству. Присутствующие получили великое назидание и прониклись глубоким умилением, не зная даже, что трогательнее: слёзы его иль слова. Когда он осознал, что теперь всецело принадлежит Богу, что принят в Дом Его, отделился от мира и стал членом Ордена, душа его возликовала так, что словами не выразить. Он решил, что новые обеты обязывают его к новой жизни и к новому подвижничеству. И в то время как теплохладные, возрастая в Ордене, обычно ищут исключений, порождающих расслабленность, наш отец Клавер всегда стремился к вящей строгости и соблюдению устава, считая себя тем паче обязанным к ней, чем более он возрастал в летах и в служении.

Обычно по принесении обетов студенты тотчас отправляются в семинарию, дабы усовершенствоваться в латыни и подготовиться к преподаванию её, но любовь, которую к Петру питал его ректор, была так велика, что в союзе с уважением к его святости побудила почтенного мужа задержать его на два месяца в новициате, дабы своим примером и руководством он наставлял других новициев и вёл их по пути совершенства. Отец Пётр исполнил сие с великим смирением и с большим утешением для своей души, ибо он находил великую радость в беседах о духовных вещах и в понуждении себя к смирению.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. О НАЧАЛЕ ЕГО УЧЁБЫ И УСПЕХАХ В НЕЙ.

По истечении двух упомянутых месяцев, после того как он принёс обеты, настоятели отправили его в коллегию Жироны, где находится семинария той провинции. Здесь он должен был совершенствоваться в латыни, а также изучать греческий и риторику. Ко всему этому он приложил все свои силы, как истинный сын послушания. Один год он провёл в этой коллегии, занимаясь науками.

За это время он стал примерным студентом и преуспел во всех трёх дисциплинах, так что его учителя восхищались его способностями и тем, как он помогал усвоить пройденное многим своим соученикам. И хотя он с таким великим усердием отдался изучению наук, отнюдь не ослабил своих занятий по усовершению добродетелей. Напротив, пользуясь науками для духовного продвижения, он посвящал Богу свои труды, а также те тяготы, что претерпевал, изучая греческий — язык ему совсем незнакомый. Трудности этого языка повергли в уныние святого Августина, как он сам признаётся, ибо он начал было его изучать, однако, натомившись и высушив мозги, сдался и бросил.

Ну а наш студент благодатию Божией принял своё призвание с таким великим рвением и твёрдостью в послушании, что, начав путь свой, продолжал его, преодолевая все встречавшиеся трудности, пока не достиг в том совершенства. Был он также и превосходным ритором, и в обеих сих областях мог бы стать знаменитым наставником, если бы остался в Испании. Но благоугодно было Господу нашему предназначить его к преподаванию наук более высоких и к водительству великого множества душ, которые он направил на небо своим посредничеством.

Наступил год тысяча шестьсот пятый. К тому времени Пётр провёл три года в Обществе и многие годы в иноческой жизни, совершенствуясь духовно. Дабы он начал изучать науки и стал служителем Евангелия, послушание направило его вместе с другими его соучениками в коллегию, которую содержит Общество на острове Майорка, с тем, чтобы он там изучал свободные искусства и постигал философию. Принял он сие послушание с величайшею радостью.

Во-первых, потому что мог принести Богу жертву в опасностях морских — ибо хотя залив был не столь широк, но не лишён угроз от множества мавров, промышлявших у тех берегов и незадолго до того времени пленивших одного наставника с одиннадцатью учениками. Но при воспоминании о том, что Христос бороздил моря любви нашей ради, возрадовался дух его случаю хоть в чём-то подражать Ему и подвергнуть себя опасностям плавания ради служения Ему.

Во-вторых же, и что было главнейшею причиною его радости о сем послушании, — он знал, что живёт в той коллегии святой брат Алонсо Родригес, молва о святости которого облетела весь мир. Он знал его по сей молве и пламенно желал увидеть его, войти с ним в общение и стать его учеником, дабы воспользоваться его святыми советами и постигнуть высочайшую науку совершенства из примера его жизни. И не тщетна была надежда его, ибо желания его исполнились, и он обрёл в сём святом иноке богатую сокровищницу для обогащения своего духа.

Отплыл он в том же году со своим наставником и соучениками, а по прибытии на Майорку, едва ступив в коллегию, он ни о чём паче не заботился, как о встрече с упомянутым святым братом. Потому, получив благословение настоятеля, отыскал его и пал к ногам его. Брат Алонсо противился сему со святым упорством, и не предугадать было, кто кого превзойдёт в смирении, – что подобно тому состязанию, какое случилось между святым Павлом и святым Антонием в пустыне, когда они встретились по Божию изволению. Ибо святым столь же свойственно быть учтивыми, сколь и смиренными. Обнялись они с любовью и прочли сердца друг друга, поскольку в обоих обитал тот же дух, внушавший им одинаковые помыслы и служивший узами милости и связью искреннейшей любви, как то бытовало у верных первобытной Церкви, о которых говорит святой Лука, что было у них одно сердце и одна душа, ибо если едины были душа и дух, то не могло не быть у всех единым и сердце. Подобным же образом можем сказать, что сии два святых инока были одной душой и одним сердцем – по той сердечной любви, какую питали друг ко другу, рождённой от того же духа.

Двадцать лет было отцу Петру Клаверу, когда прибыл он в коллегию на Майорке — возраст подходящий и зрелый для преуспеяния в науках и в духе, и поскольку не менее ценил он последнее, нежели первые, то первым делом записался духовным учеником в школу святого брата Алонсо Родригеса. Дабы соблюсти все правила и обезопасить себя от своеволия, Пётр испросил на то дозволение у настоятеля, который охотно дал его ради великого плода, какого ожидал от сего наставничества. Святой брат, движимый Духом Святым, принял его с равною радостью. Назначили они время и подходящий час для слушания и изучения уроков небесной философии, дабы, не сбивая наставника, проходить одновременно обе науки, продвигаясь одновременно по стезе знаний светских, как и в божественных. Впрочем, знавшие Петра утверждают, что без сравнения больших успехов достиг он в духовной науке. И неудивительно, что в краткое время он более преуспел в небесной философии, нежели в человеческой, ведь высокими были основания, какие он заложил в иноческой жизни, о чём уже сказано, а кроме того и наставника в духовном руководстве избрал себе превосходного, наученного свыше и украшенного высочайшею степенью небесного богословия. Писания и учение его принесли и ныне приносят весьма обильный плод в мире, как то всем известно и о чём повествуется в книге, описывающей его житие.

Как важен наставник для успехов ученика, это хорошо известно и многократно повторено мудрецами. По словам Сенеки, у которого заимствовал это изречение святой Иероним, каков наставник, таков обыкновенно и ученик — если велик, то велик, если мал, то мал. Ибо, как учил Боэций, плод соответствует дереву, а ученики — наставнику. Нравственно невозможно, чтобы от дурного наставника вышли хорошие ученики.

Каждый учит тому, что знает, как светоч даёт свет сообразно содержимому. И как пустой не светит, так и несведущий не учит, а мудрый наставник производит мудрых учеников.

Когда у Филиппа, царя Македонского, родился Александр, наследник его царства, он написал Аристотелю, говоря, что удачу родить сына в такое время, когда тот может стать его учеником, предпочитает всему величию своей державы. И сам Аристотель всегда гордился тем, что был учеником Платона, а Платон — учеником Энния. Воистину, мудрость учеников являет величие наставников.

Сие сказано для того, чтобы составить понятие о духовном богатстве, которое стяжал отец Клавер благодаря превосходным качествам своего наставника. Ибо, как говорит святой Иероним, каков наставник, таковы и ученики. От наставника святого, да и столь святого, ясно следовало ожидать ученика святого, каким и стал отец Пётр. Не зря же металл его духа был добыт из рудника святого наставника.

Слушал он его с почтением и благоговением, словно самого Христа. Принимал учение Божие, внимал советам его и записывал их, дабы забвением не утратить ни одной из многоценных жемчужин. Ну и сам святой брат многократно давал ему записи своих поучений.

Пётр открывал ему свою совесть со всею правдивостью и ясностью, как духовному отцу своему, и потому брат Алонсо с лёгкостью вёл его по пути совершенства. Ибо где недостаёт откровенности с духовным отцом, там всё сплошь тьма, преткновения и падения, и вместо того, чтобы двигаться вперёд, человек шаг за шагом пятится.

Ученик внимал столько же жизни, сколько и учению наставника, стремясь подражать ему в поступках. Поскольку подлинник был весьма совершен, то и во всём сходная с ним копия вышла прекрасной. Все, кто видел Петра, почитали его за совершеннейший образ святого инока, ибо был он скромен, молчалив, сосредоточен, смирен и послушен. Ходил всегда перед Богом, к Которому направлял все дела свои, моля, чтобы они свершались во славу и честь Его.

Был он первым в молитве и умерщвлении плоти — как явном, так и тайном. Безмолвием проповедовал всем своей кротостью, стойкостью и долготерпением. Примером своим назидал прочих и воспламенял их в духе. Потому был любим как настоятелями, так и благим наставником своим, который помогал ему не только святыми советами, но и пламенными молитвами, непрестанно молясь о нём Богу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. В КОТОРОЙ ПРИВОДЯТСЯ НЕКОТОРЫЕ ДУХОВНЫЕ НАСТАВЛЕНИЯ, КОТОРЫЕ СВЯТОЙ БРАТ АЛОНСО РОДРИГЕС ДАЛ ОТЦУ ПЕТРУ КЛАВЕРУ

Св. Иероним весьма гордился тем, что имел наставником св. Григория Назианзина, столь же славного благочестием, сколь и учёностью, ибо честь ученика — в превосходстве наставника, как честь сына — в благородстве отца его.
Не менее гордился и отец Клавер тем, что имел духовным отцом и наставником души своей святого брата Алонсо Родригеса — мужа столь знаменитого благочестием, столь просвещённого Богом и столь искусного в науках и учении духа. Почтение и любовь к нему длились всю жизнь. Он всегда открыто величал его своим святым наставником и хранил его наставления и записи с тем же благоговением и почтением, с каким принял их – будто откровения свыше.
Перечитывал он их весьма часто, возобновляя память о святом наставнике своём и приводя их в исполнение, словно святой в тот самый миг говорил их ему. Множество таких записей нашлось в его бумагах — по-видимому, те самые, которыми пользовался святой брат для блага души его.

Мне показалось уместным привести их здесь как для общего назидания, так и дабы сохранилась память о них и не погребла их неблагодарная пыль забвения. Также и потому, что они словно набросок всей его жизни и краткое изложение того, что он в ней совершил.

Вот, что мне удалось собрать:

Углубляйся в познание самого себя — это есть твёрдое основание. Кто познаёт себя, тот презирает себя. А кто не познаёт себя, тот тешится собою.
Мало говори с людьми, много — с Богом.
Кто сумеет найти уединённый уголок, тот найдёт благоговение.
Добрый инок должен быть подобен Мелхиседеку — без отца, без матери, без родословия родичей и родственников. Ибо не должен он обращаться с ними иначе, чем если бы их у него не было.
Не должно быть в мире ничего, кроме Бога и тебя, потому что Он один должен быть для тебя всем.
Взирай на Бога во всех людях и служи им как Его образам.
Молись Богу за тех, кто тебя обидел, и делай им больше добра, чем они причинили тебе зла.
Первые плоды дня приноси Господу нашему, предлагая Ему своё сердце и все дела того дня.
Посвящай свои дела Богу в начале, в середине и в конце. В начале — возымев намерение к Его вящей славе и служению. В середине — соединяя их с делами Иисуса Христа, дабы они имели смысл и были угодны Его Величеству. В конце — принося в жертву их за свою душу и души ближних.
Держи Бога в своём сердце и не делай и не говори ничего, не испросив у Него дозволения и не посоветовавшись с Ним.
Удаляйся во всякий час в убежище своего сердца, дабы почтить Бога и испросить у Него благодатной помощи служить Ему и не оскорбить Его.
Никогда не выходи из кельи без нужды. Испрашивай дозволения у Господа нашего и благодатной помощи не оскорбить Его. По возвращении испытай, таким ли пришёл, каким вышел.
Прежде чем выйти из обители, посети Господа нашего в Его храме. Проси, чтобы Он сопровождал тебя, и иди всегда с Ним.
Не пользуйся чувствами, разве только для дел необходимых и для служения Богу. Не смотри на вещи любопытные, необычные или бесполезные – они опустошают сердце.
Никогда не говори о еде или одежде, не проси их, а равно не проси и кельи. Веди себя во всём как тот, кто умер для мира и жив только для Бога.
Никогда не ешь ничего сладкого, изысканного или сверх того, что необходимо для поддержания жизни. Кто допускает утехи тела, тот теряет утехи духа. Кто услаждается общением с людьми, тот теряет утешения Божии.
Почитай похвалы за поношения, вспоминая о том, что ты такое в очах Божиих. Люди смотрят на внешнее, но Бог, Господь наш, видит сердце.
Радуйся поношениям и цени поругания ради тех, которые Христос претерпел за тебя. Смиряйся в обидах, ибо заслуживаешь горшего за свои грехи.
Непрестанно размышляй о последних вещах (смерть, суд, рай, ад. – Прим. пер.), особенно о смерти, ибо она наступит скоро. Воодушевляйся на дела и страдания, ибо время, когда можно исправиться, подходит к концу.
Часто размышляй о Страстях Господних. Каждый час вспоминай, что Он претерпел за тебя. Благодари Его много и проси у Него креста. Неси оный с радостью ради любви к Нему.
Размышляй о добродетелях, особенно иноческих, которые сообразны твоему званию. Помни, что каждая из них сопряжена с большими трудностями, такими как неприятные послушания и великие труды. Не переставай, пока не покоришь своё сердце, нести их с радостью ради любви к Богу.
Говори о всех хорошо, а о себе — худо.
Укоряй и наказывай себя за проступки, в которые впал. Проси у Бога прощения и помощи не впасть в грехи большие.
Избегай обстоятельств, в которых однажды пал или мог бы подвергнуться опасности падения. Они суть сети диавола, которому должно сопротивляться до победы.
Прислужи на мессах всякий раз, когда есть возможность. Помни, что ангелы предстоят и служат Господу, Который при литургии приносится в жертву. Взирай на Него на алтаре, как на Голгофе. Возноси Его вместе со священником Вечному Отцу за весь мир и за себя в особенности.
Отрешай сердце от всех творений и полагай его в одном Боге. Совершай в течение дня множество актов любви, разжигая огонь в святилище своего сердца.
Глубоко чти Пресвятую Деву, любя и служа Ей от всего сердца. Навещай Её почаще в течение дня. Приноси Ей в дар все свои дела, читай Её розарий, а если можешь — и Её Часы. Не упускай случая оказать Ей какую-нибудь услугу. Размышляй о Её добродетелях и старайся им с Божией благодатью подражать.
Чти также святого ангела-хранителя и св. Игнатия, отца нашего. Люби его как сын, уважай как отца. И того, и другого поставь ходатаями, чтобы стяжать от Бога то, о чём просишь.
Почитай образы святых, словно они присутствуют пред тобою. Вспоминай их добродетели и то, как они служили Богу. Помни, как стремительно миновали труды их и какую награду они за оные получили. Размышляй о краткости этой жизни и о вечности той. И всё покажется тебе лёгким и вполне терпимым – ради любви к Богу.
Много бодрствуй и мало спи. Сколько отнимешь от сна, столько прибавишь к жизни и заслугам.
Изучай внимательно необходимое, а не излишнее. Подобающая наука приносит пользу, а излишняя — суетна.
Ищи Бога во всех вещах, и найдёшь Его, и будет Он всегда при тебе.

Таковы некоторые из наставлений, которые святой наставник дал своему послушному ученику. Тот хранил их всегда как драгоценное сокровище и часто перечитывал, претворяя в дело. Как видно из жития святого брата Алонсо Родригеса, это почти те же самые наставления, которых он сам придерживался, ведя по своим стопам своего ученика. Именно в его обществе и под его руководством Пётр Клавер умудрился достичь в столь короткое время той вершины совершенства, которой он достиг.

ГЛАВА ПЯТАЯ. В КОТОРОЙ ПОВЕСТВУЕТСЯ ОБ ОДНОМ ОТКРОВЕНИИ, ПОЛУЧЕННОМ СВЯТЫМ БРАТОМ АЛОНСО РОДРИГЕСОМ О СВЯТОСТИ И ЗАСЛУГАХ ОТЦА ПЕТРА КЛАВЕРА

Любовь и привязанность, которые питают наставники к воспитанникам, бывает столь велика, что часто равняется, а иногда превосходит ту, которую родители питают к своим детям. Святой Павел возымел к своим ученикам столь великую любовь, будто сам их породил. Он уподобил себя матери, которая их родила — и по болезням, которых ему стоило вновь родить их во Христе, и по великой любви, которую к ним питал.

Как учит Аристотель, матери имеют гораздо большую любовь к детям, чем отцы, по причине времени, которое носят их во чреве, молока, которое им дают, и многих трудов, которые они им стоят. Эта любовь обычно возрастает от сходства — она растёт в их сердце по мере того, как дети становятся на них похожи, ибо сходство всегда порождает любовь.

Чтобы выразить ту любовь, которую питал Апостол к верным, которых он возродил во Христе, он говорил им, что любит их, словно он мать каждого из них.

Святой брат Алонсо Родригес был исполнен любви к Богу и ближним, которых любил как самого себя. Однако при всем том благоговении, которое он питал к добродетели, и при желании видеть, как все прославляют Бога своими деяниями, он не мог не находить особую радость в тех, кто усердствовал в служении Господу с большим радением — подобно тому, как ангелы радуются при богослужении.

Поскольку его добрый ученик столь выделялся добродетелью и легким полетом устремлялся к вершине совершенства, святой Алонсо радовался в Господе, видя его духовные успехи. Он благодарил за это Бога и непрестанно молился за то нежное растение, которое произрастало для великой славы Божией в саду Ордена. И любовь, которую он питал к Педро Клаверу, была соразмерна его добродетели.

Эта любовь возрастала от частого общения и сходства в нравах. Благодаря доброму нраву Клавера все проникались к нему еще большим расположением, а сам Алонсо еще сильнее воспламенялся желанием помочь ему в духовном возрастании, дабы его святые стремления исполнились.

И если Христос Господь наш, по любви к своим ученикам, проводил ночи, как говорит святой Лука, в молитве о них к своему Предвечному Отцу, то то же самое творил и святой брат Алонсо Родригес — молился, взывая к Божественному Величеству, о своем возлюбленном ученике отце Петре Клавере, прося, чтобы Господь взял его под свою защиту и даровал ему благодать во всеобилии, дабы он достиг святости, а таланты употребил на служение Богу.

А поскольку заслуги святого брата были весьма велики, благоугодно было Божественному Величеству утешить его следующим видением.

Однажды молился он Богу о брате Петре Клавере. Вдруг его охватил духовный восторг, и он лишился чувств. Ему открылось видение: небо разверзлось, и он узрел лики славы небесной. Там, на престолах, подобно тому, как их изображают в Апокалипсисе Иоанна Богослова, восседали святые. Среди них он заметил одну пустую скамью, возвышавшуюся на великолепном троне, сияющем славой великой и блеском. Это зрелище наполнило его душу радостью неизреченной. Но ещё большее удивление вызвало, что столь величественное место среди тронов оставалось незанятым, и он не знал, кому оно предназначено.

Пока он размышлял об этом, его ангел-проводник заговорил и сказал: «Это место уготовано твоему ученику Клаверу – за его добродетели и за души, которые он приведёт к Богу в Индиях своей проповедью». Услышав слова сии, Алонсо пришёл в себя, а видение исчезло. Он размышлял о том, что увидел, и сердце его не могло вместить переполнявшей радости. Если он уж и прежде высоко ценил Петра, то с этого дня его любовь к нему возросла безмерно. Он стал смотреть на него как на святого, избранного Богом для высокого служения и достойного великой награды в небесной славе, заслуженной трудами и добродетелями.

В житии святого Антония Падуанского повествуется, как Бог явил ему откровение: один из писцов того города умрёт мучеником и будет наделён в небесах венцом сияющим и пальмовой ветвью в лике мучеников. Антоний проникся столь глубоким уважение к нему и святой завистью к его счастью, что всякий раз при виде его преклонял колени, чтобы почтить его как избранника Божия. Если так поступал Антоний с простым мирским писцом, то не диво, коли святой брат Алонсо Родригес, видев своего возлюбленного ученика в украшении редкостных добродетелей, поступал бы так же. Получив сие откровение, он попросту не находил слов, дабы выразить своё великое уважение к отцу Петру. Однако, будучи богобоязнен и благоразумен, он умел скрывать свои чувства и молчать, как того требуют тайны Божии. Он не дал Петру понять, что открылось ему в видении, но поведал о нём своему духовному отцу, как было принято, чтобы укрепить свой дух в уверенности. От духовника-то откровение позже и стало известно.

Нельзя пройти мимо столь важного события, не поразмыслив о великих заслугах отца Петра. Они открываются в пророчестве и небесном видении, явленном, когда он был ещё братом-артистом (студентом свободных искусств и философии. – Прим. пер.) и даже не помышлял о путешествии в Индии. Его добродетели были столь велики, что уже тогда в небесах для него был уготован трон и престол великой славы. Ведь святые в небесах различаются, подобно звёздам на небосводе, которые сияют разным светом сообразно заслугам своим. Без сомнения, заслуги сего святого инока были велики, коль для него с самого начала был приуготован престол столь славный и трон столь возвышенный.
В житии серафического отца Франциска рассказывается, что что святой собрат его брат Лев, пребывая однажды в молитве, узрел на небесах среди серафимов и херувимов престол величайшей славы; и ангел, показавший ему сие, сказал, что уготован он смиренному Франциску — ибо возвысило его Божественное Величие на небесах настолько же, насколько смирил он себя на земле.

Видение о Франциске Ассизском, о котором рассказано ранее, явлено было спустя много лет после того, как он основал свой орден и совершил героические и дивные деяния, о коих повествует его житие. А вот видение святому брату о Петре Клавере состоялось, когда тот был ещё юношей, всего через четыре или пять лет после вступления в Общество Иисуса, когда он проходил начальные науки и находился в самом начале своего духовного пути.

В очах Божиих будущее так же ясно, как настоящее. И всё же нельзя отрицать, что это видение свидетельствует о величии добродетелей отца Петра и его высоких заслугах. Оно говорит о славных делах, для которых Бог избрал его. В этих делах он проявил столь великую любовь, что заслужил место на троне среди хоров ангелов и величайших святых небесных. Немалая слава как для него самого, так и для Общества Иисуса, обретшего в наши времена мужа столь высокой святости, который может сравниться с серафическим патриархом Франциском, человеком несравненным и преисполненным величайших заслуг.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. О ТОМ, КАК ОН ПРОДОЛЖАЕТ СВОИ ЗАНЯТИЯ И ПОЛУЧАЕТ ПРИЗВАНИЕ ОТ БОГА ОТПРАВИТЬСЯ В ИНДИИ

Отец Пётр Клавер продолжал свои занятия, совершенствуясь всё больше в добродетели под руководством столь святого наставника. Однажды святой брат Алонсо Родригес находился в своей келье. И вышел он к брату Петру и его товарищу, приблизился к ним и сказал, указывая пальцем на брата Клавера: «Вот отец». Затем, указав на его спутника, добавил: «Вот сын». Положив руки на их плечи, он довершил пророчески: «А вот Дух Святой». На этом он благословил их, и они отправились исполнять своё послушание.

Слова эти произвели столь сильное впечатление, что, казалось, Дух Святой вошёл в их души. Брат Пётр Клавер ощутил в сердце своём пламя божественной любви, столь пылкое, что оно, казалось, готово было разорвать ему грудь. Его душа наполнилась неизъяснимой сладостью и таким глубоким благоговением, что он был весь во власти этого чувства и не мог спокойно заниматься обыденными делами. Он старался, как мог, сдерживать этот порыв и спросил своего товарища, чувствовал ли тот что-либо подобное. Тот ответил, что да, но не столь сильно, как брат Клавер. Ведь Дух Божий, подобно огню, действует тем сильнее, где большую встречает в сердце готовность. Сердце нашего отца было так хорошо подготовлено (ср. Пс. 56:8), что в нём вспыхнуло могучее пламя, от которого он словно бы потерял себя.
Пётр стал размышлять, следует ли ему вернуться в уединение, чтобы насладиться этой милостью, дарованной ему Господом, или продолжать исполнять своё послушание. Он избрал последнее, как более явную волю Божию, и молил Бога умерить этот пыл, чтобы следовать своему послушанию. Господь услышал его и смягчил жар, но, подобно печи, что долго сохраняет тепло после огня, душа его ещё многие дни хранила жар той сладости и благоговения, которые зажёг в его сердце Дух Святой.

В тот вечер оба товарища пережили то же, что Франциск Ассизский и святая Клара в подобный момент. Их сердца, пылающие божественной любовью, рождали слова, которые были словно искры благоговения и хвалы Богу. Их святая беседа питала этот огонь, подобно ветру, раздувающему пламя. Как из холодного сердца исходят слова блеклые, так из сердца, пылающего любовью к Богу, исходят слова, полные огня.

В это время произошло событие, о котором поведал отец Висенте де Аркайна, служивший в ту пору в нашем валенсийском доме профессов (Т.е. полноправных иезуитов, завершивших весь цикл духовной, интеллектуальной и пастырской подготовки. – Прим. пер.). Тогда он жил в коллегии Монте-Сион на Майорке, где учился отец Пётр Клавер. Однажды отец Аркайна стоял у входа в ризницу вместе со святым братом Алонсо Родригесом. По двору шли братья Пётр Клавер и Хуан де Уманес, оба ученики отца Бласа де Байльо. Находились они примерно в пятидесяти шагах. Святой брат спросил: «Кто эти двое, что идут туда?» Отец Аркайна ответил, назвав их имена. Тогда Алонсо добавил: «Эти братья отправятся в Индии и пожнут там обильный урожай спасённых душ».

Пророчество это в точности исполнилось. Отец Хуан де Уманес отправился в Парагвай, где и подвизался, а отец Пётр Клавер — в Новое Королевство. Оба стали апостольскими мужами и выдающимися тружениками в винограднике Господнем.

Святой брат Алонсо Родригес, уже получив небесное откровение о великих деяниях, которые его возлюбленный ученик Пётр Клавер совершит в Индиях, стал побуждать его к этому пути. До того времени Пётр почти вовсе не думал о миссии в Индиях. Как истинный послушник, он всецело предался в руки своих настоятелей, предоставляя им все решения и полагая их волю волей Божией. Ибо, как учил отец наш Игнатий, добрый послушник не должен склоняться к чему-либо сам, но, подобно стрелке весов, оставаться беспристрастным, готовым последовать туда, куда направит его послушание. Таким был и наш брат, в высшей степени послушный: готов ко всему, не привязан ни к чему, подобен младенцу в руках настоятеля. Потому он никогда не выказывал предпочтений относительно личного поприща.

Но миссия в Индиях — не для всех, а лишь для тех, кого Бог призывает и избирает для сего апостольского служения, а настоятели благоразумно изыскивают тех, кого Бог с особой силою вдохновляет на это святое дело. Святой брат Алонсо Родригес побуждал своего ученика просить о поездке в Индии, ибо знал, что Бог желает его служения именно там. Не пришлось долго убеждать Петра последовать этому совету. Он так высоко ценил своего наставника и был уверен, что все его советы — от Бога, что с готовностью согласился вступить на этот путь, хотя тот и был нелёгким. Как дерево без глубоких корней легко пересадить, так и инок, не привязанный к земным вещам, а укоренённый лишь в Боге, легко следует Его зову. Таким был наш брат. По совету своего святого наставника он совершал покаянные подвиги и многие часы проводил в молитве, чтобы обрести свет и силу для служения, угодного Богу. Он сообщил о своём призвании ближайшему настоятелю, дабы удостовериться в богоугодности сего послушания. Затем он решился просить об отправке в Индии: написал отцу-провинциалу, известив его о своём новом призвании и предав себя в его руки, дабы тот распорядился им ради вящей славы Божией.

В этих трудах завершилась учёба Петра Клавера, и настало время возвращаться в Барселону, чтобы штудировать там богословие. Он достиг больших успехов в философии под руководством своего наставника, но ещё большие успехи проявил в философии духа — самой глубокой и истинной науке, которая никогда не прекращается. Начавшись в этой жизни, она продолжается вечно в жизни грядущей.

Его провинциал отложил решение по его прошению, поскольку близилось время отъезда. Он хотел обсудить просьбу устно, как подобает благоразумному настоятелю, а прежде чем вынести решение, намеревался выслушать все стороны и лично рассмотреть дело. Как говорится, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.

Когда пришло время расставания, сердце Петра разрывалось от боли, так тяжко ему было покидать своего любимого наставника. Язык его онемел, но глаза говорили красноречивейше – изливая потоки слёз: так велико было его горе при разлуке с невероятно дорогим ему человеком. Святой брат Алонсо Родригес утешал его, говоря, что такова воля Божия, и она – истинное утешение для Его слуг. Он обещал всегда помнить Петра в своих подвигах и молитвах. В знак своей любви святой брат подарил отцу Клаверу книгу с описанием духовных упражнений, начертанную собственною рукой – в ней он изъяснял путь к совершенству.

Получить эту книгу было непросто. Настоятель запретил выносить из коллегии сочинения брата Алонсо Родригеса, поскольку просьбы о них поступали отовсюду – столь велико было их значение для духовного роста. Но святой брат, движимый искренней любовью к своему ученику, испросил у настоятеля разрешение подарить книгу, объяснив, что Пётр отправляется в Индии, где она будет ему весьма полезна. Брат Пётр Клавер принял сей дар как драгоценную реликвию и хранил его всю жизнь. Он пользовался книгой для укрепления своей души и при всех своих трудах в апостольском служении, стяжая чрез неё многие милости от Бога.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. О ТОМ, КАК ОН ОТПРАВЛЯЕТСЯ В БАРСЕЛОНУ, ИЗУЧАЕТ БОГОСЛОВИЕ И ПОЛУЧАЕТ НАПРАВЛЕНИЕ В ИНДИИ

Получив благословение своих настоятелей и святого наставника, Пётр Клавер в 1608 году вместе с соучениками отплыл в Барселону. Путешествие прошло благополучно.

Там он приступил к изучению богословия и показал себя прилежным студентом. Но ещё большие успехи он обрёл в стремлении к совершенству: в этом он постоянно возрастал, подобно солнцу, которое восходит и достигает зенита, ибо всегда следовал наставлениям своего святого учителя, словно тот был рядом.

У других занятия науками порой приводили к ослаблению духовной жизни. Ум естественным образом отвлекается на споры, доводы, возражения, лекции и разные дисциплины… Потому отец наш Игнатий установил в Обществе Иисуса третий год испытания для послушников. Это время предназначено для восстановления духовного рвения и благоговения, которые могли угаснуть из-за учёбы. Но отцу Петру Клаверу это не понадобилось. Его духовное рвение не только не ослабло от занятий науками, но, напротив, укрепилось. Он использовал учёбу для усовершения, а совершенство — для углубления познаний. На этих-то двух крылах — науке и духовности — он и возносился к духовному преуспеянию.

Свидетелем тому служит его соученик, отец Гаспар Гарригас, живший в валенсийском доме профессов. В письме, адресованном отцу Алонсо де Андраде, от 15 августа 1656 года он писал следующее:

«Если бы в те годы, когда я был соучеником отца Петра Клавера в богословском училище, я его исповедовал, то, без сомнения, узнал бы многое о его удивительно совершенной жизни. Всё, что я знал о нём тогда и знаю теперь, позволяет мне сказать: в нём не было ничего, что не было бы исполнено совершенства и святости истинного инока. Всех вдохновляла его скромность и кротость; он был приветлив в общении и добросовестен в служении, стараясь угодить каждому. Его все любили. Никогда я не слышал, чтобы он жаловался на кого-либо. Он всегда говорил о Боге и о том, что способствует духовному росту. Всё, что было в его силах, он делал на благо ближних. При этом был чрезвычайно смирен и столь же послушен, к своим настоятелям относясь с великим уважением.

О подробностях его жизни я сказать ничего не могу, ибо он был молчалив и склонен к уединению, но знаю точно: никогда он не нарушил ни единого правила, даже самого малого. Во всём он стремился подражать святому брату Алонсо Родригесу, с которым в Майорке его связывала тесная дружба и близкое общение, в котором-то он и обучился постоянно пребывать с Богом. Пётр хранил тетради, написанные рукой Алонсо Родригеса, с наставлениями о молитве и умерщвлениях плоти, которые тот сам практиковал, и отец следовал сим наставлениям. Неудивительно, что Бог творит чудеса через него, ведь он жил поистине свято. Да дарует мне Господь милость подражать ему и узреть его в небесах. Аминь».

Как в молитве Давида разгорался огонь, воспламеняя его сердце жаждой служения Богу, так и в эти дни в сердце отца Петра Клавера пылал огонь. Его душа возносилась пламенем желания служить Богу и вести к Нему ближних, возжигая их души жаждой небесной. С сим горячим стремлением он писал настоятелям, настойчиво прося отправить его в Индии, куда, как он чувствовал, призывал его Бог. Он продолжал вновь и вновь писать, множа доводы, и чем обильнее Бог ниспосылал ему Свои милости, тем настойчивей становились его мольбы.

Два года он упорно добивался этого, а настоятели медлили, испытывая его призвание. Убедившись в его неодолимой решимости, они наконец дали ему долгожданное разрешение и назначили его в Новое Королевство Тьеррафирме (Эвфемизм для обозначения «дальних миссий», особенно в противопоставлении с Перу или Мексикой, где уже было установлено стабильное колониальное управление; по сути же и без обиняков выражаясь: «Тмутаракань». – Прим. пер.) — новую провинцию, нуждавшуюся в тружениках. Письмо отца провинциала, подтверждающее его просьбу, сохранилось, и я привожу его здесь в качестве дополнительного свидетельства. Оно гласит следующее:

«Нельзя противиться воле Господней, проявление коей я ясно вижу в вашем неизменном желании послужить Ему среди индейцев. Верю, что благодати Божией они получат от вас, брат мой, великую помощь. Хотя я удерживал вас, сколько мог, мне кажется, что не следует более препятствовать вашим боголюбивым и вполне обоснованным устремлениям. Поэтому я поручаю отцу ректору немедленно отправить вас в Севилью. Да ниспошлёт вам Бог Своё святое благословение, да направит все ваши труды и дела к вящей славе Своей, о чём и молю.

Тарагона, 23 января 1610 года. Хосе де Вильегас».

Можно лишь представить радость, которую Пётр испытал, получив это разрешение после столь долгого и упорного ожидания. Прежде всего он воздал благодарение Богу за милость, дарованную ему. Затем обратился к Пресвятой Деве, своей Покровительнице и Руководительнице во всех делах, а также к отцу нашему Игнатию и святым, к которым питал особое благоговение. Он горячо молил их быть его ходатаями перед Божественным Величеством, испросить для него благодать верно исполнить сие служение вящей славе Божией и на благо спасения душ.

Без промедления он заручился благословением ректора и, не задерживаясь, чтобы повидаться с отцом, матерью и родными, словно бы их и не было, отправился в Севилью. Там его ждали ещё пять товарищей, направлявшихся в ту же провинцию. Вместе с ними он приготовился к плаванию.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. О ТОМ, КАК ОН ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ИНДИИ, ЗАВЕРШАЕТ СВОИ ЗАНЯТИЯ И ПРИНИМАЕТ СВЯЩЕННЫЙ САН

В 1610 году, в возрасте двадцати пяти лет, Пётр отплыл в Картахену в сопровождении отца Алонсо Мехиа, уполномоченного по делам провинции Перу, вместе с пятью товарищами, о которых упоминалось ранее. О том, что происходило, и какие дела он совершил во время этого плавания, у нас нет сведений. Известно лишь, что, подобно огню, который повсюду греет, его сердце, пылавшее божественной любовью и радением о благе ближних, везде билось одинаково. Во время плавания он, несомненно, приносил всё те же плоды, вдохновляя иноков своим примером, а мирян — своими делами и словами. Он не упускал ни одной возможности послужить спасению душ, при этом всегда в первую очередь заботясь о своей собственной, ибо считал это своей главной обязанностью. Тяготы морского пути он нёс с радостью, памятуя о страданиях Христа, и твёрдо уповал на божественную защиту среди частых опасностей, сопровождавших плавание.

Они прибыли в Картахену, где их приняли иноки местной обители, как ангелов небесных, подражая милосердию Авраама, который принимал ангелов, как странников, а странников — как ангелов, не различая их в своём гостеприимстве. Затем прибывших распределили по обителям и служениям. Отца Петра отправили завершать изучение боословия в город Санта-Фе, находившийся в двухстах лигах от Картахены. Путь туда был нелёгок, но Пётр прошёл его с тем же ровным духом и благоговением, с каким преодолевал все прежние дороги, всегда радуясь возможности пострадать за Бога.

В Санта-Фе он продолжал занятия в течение трёх лет, сохраняя тот же образ жизни, что и в Барселоне. По завершении учёбы его здоровье сильно пошатнулось. Причиной тому были и суровый климат той страны, и тяготы, что обрушились на его сердце и голову, и многие покаянные подвиги, которыми он изнурял своё тело, и непрестанный труд учёбы. А скорее всего, всё это вместе. Настоятели повелели ему вернуться в Картахену. Он прибыл туда в 1615 году, а в 1616 году был рукоположен в священники, чтобы служить мессу. К этому он подготовился долгими и благоговейными духовными упражнениями, которые совершал с великим сосредоточением и многими покаяниями, моля Бога о благодати достойно исполнять столь святое служение.

Свою первую мессу он свершил (с глубоким благоговением, без пышности) у алтаря Пресвятой Девы — чудотворного образа, находившегося в церкви той коллегии. Его душа исполнилась такой радости, какую может постичь лишь человек равно духовный и благоговейный.

Став священником, отец Пётр начал размышлять об обязанностях, связанных с этим высоким служением, и о том, какой отчёт придётся дать Богу. Он вспомнил о чистоте совести и святости жизни, которых Бог потребовал от св. Франциска, явив ему небесное видение сосуда с чистейшей водой — образ той чистоты, которой должен обладать священник. Если и до того времени Пётр уже жил богобоязненно, как было описано, то с сего мгновения он стал словно другим человеком. Стремясь стать достойным служителем Господа, он установил для себя новые, суровые правила: строгие покаяния, умерщвление плоти, сосредоточенность, молчание, смирение и терпение. Его жизнь и достигнутые им степени совершенства сделали его образцом для благоговейных иереев и примером для иноков самых ревностных.

К мессе он готовился долгими часами мысленной молитвы, за которой следовала исповедь во грехах своих, совершаемая с такой скорбью и слезами, словно то были тягчайшие злодеяния в мире. Затем облачался в священные ризы в глубоком молчании, размышляя о том, как каждая из них символизирует страсти Господни – это помогало ему ещё горячее воспламеняться благоговением. С таким расположением подступал к алтарю, а мессу служил с величайшим почтением, сосредоточенностью и вниманием. Слова он произносил медленно и спокойно и служил мессу с величайшим благоговением, сосредоточенностью и вниманием, строго придерживаясь церковных обрядов, никогда не отступая ни от одного из них. В этом он был чрезвычайно скрупулёзен и за точностью чинопоследования следил ревностно.

Он всегда призывал своего ангела-хранителя, дабы тот вместе с ним вознёс Богу сие божественное жертвоприношение. Мессу он совершал с такой нежностью и благоговением, что приводил в умиление всех, кто её слушал. Во время мессы он принимал великие милости Божии, которые были для него утешением и поддержкой. Месса стала для него как бы арсеналом, где он черпал силы и обретал мужество для духовных битв, которые вёл, а Господь чрез Своё божественное таинство вооружал его небесным светом и крепостью духа на подвиги и служение.

Хотя месса была для него великим утешением, он не затягивал её, строго следуя правилу, установленному Обществом Иисуса для иереев – это позволяло ему и устав не нарушать, и слушающих не утомлять. Ибо держался он того мнения, что всё совершаемое против устава, сколь бы хорошо оно ни было, умаляет иноческое совершенство и более вредит духу, нежели пользует. Подобно тому, как камни, кладомые в здание, пусть даже цены высочайшей, если не выровнены по правилу зодчего, искривляют постройку и служат причиной её разрушения, — таким же образом поступки инока чинят разрушения зданию совершенства, если не выровнены по уставу ордена. Поэтому, несмотря на утешение и благоговение, которое могло удерживать его у алтаря часами, он подчинялся правилу и ограничивал мессу получасом, как предписано, учитывая также, насколько благоговейно настроены и рядовые участники. При этом он не терял божественных утешений, ведь Бог никогда не отказывает в них истинно послушным, но изливает их затем полными горстями, а потому во всё оставшееся время Господь творил несказанные милости в его душе.

После мессы отец Пётр уединялся в укромном уголке церкви или в какой-нибудь отдалённой часовне. Там, стоя на коленях, он долго и с глубоким благоговением благодарил Бога за сие несравненное благодеяние; наслаждался общением с Женихом своей души, поверяя свои намерения Божественному Величеству; молил о свете, чтобы верно служить Господу, и о благодати и милостях для себя и всех, кто поручал себя его молитвам, ибо сознавал, что для христианина нет более благоприятного времени просить милостей от руки Господней, нежели принимая Его в доме своём, и потому никогда не упускал столь драгоценной возможности.

Чтобы полнее описать его отношение к таинству мессы, скажем, что за тридцать восемь лет, пока здоровье позволяло, не было дня, чтобы он, пребывая в коллегии, пропустил богослужение. Всегда служил последнюю Мессу: во-первых, чтобы избавить братьев-иноков от лишнего труда (в жарком климате это была нелёгкая ноша); во-вторых, считая себя недостойным приступить к Господней трапезе, пока не «заработает хлеб», то есть не послужит людям. Потому в будни он служил в десять часов, а в праздники — в половине двенадцатого, после долгих часов молитвы и исповеди, что начинались ещё до рассвета.

На Рождество он совершал первую Мессу в три часа утра, когда все ещё почивали; вторую — между восемью и девятью дня для тех, кто приходил её слушать, и последнюю — в половине двенадцатого, что был его обычный час. И хотя все мессы совершал с упомянутым благоговением, но в главные праздники Господни, и Пресвятой Матери Его, и святых, к которым питал особое почитание, а также в Адвент и Великий пост он расправлял паруса благоговения своего, душа его раскрывалась, он погружался в неизъяснимую сладость и проливал нежные слёзы, рождавшиеся из сердечного умиления.

Что же до чтения божественного оффиция, то здесь он явил миру пример такого внимания, точности и благоговения, какое едва ли найдёшь у другого священника. Часы он вычитывал строго по расписанию, не забегая вперёд и не откладывая, разве что по неизбежной причине. Способ, которым он их совершал, был таков: перед началом он настраивал свой дух, размышляя о Божественном Величестве, к Которому обращался, исполняясь почтения и благоговения. Он просил ангелов, особенно своего ангела-хранителя, наставлять его, помогать и соучаствовать в его хвале Богу. Затем надевал на шею верёвку и возлагал на голову терновый венец, подобный тому, что носил Христос, наш Искупитель, в час Страстей. В таковом облачении он входил в присутствие Божие с величайшим трепетом.

Преклонив колени перед святейшим образом Спасителя, он воздавал Ему глубокое почтение, словно видел Его телесными очами, душой же своей взирал прямо на Господа. Затем открывал бревиарий и с великой неспешностью, вникая не только в звучание слов, но и в их смысл и дух, читал молитвы, беседуя с Богом. При этом он соединял умственную молитву с молитвой устной, прося сердцем того, что произносил устами, поэтому при чтении оффиция он нередко воспламенялся огнём томленья по Богу и любви к Нему – так же, как в минуты глубокого созерцания.

Вот зрелище, поистине достойное любования и восхищения: святой инок, слуга Христов, облачённый в одеяние своего Господа и увенчанный венцом Его!

Если бы видел его святой Иоанн Златоуст, сказал бы то же, что об Елисее, когда узрел его облечённого во внешнее одеяние Илии и во внутреннее — дух его: Duplex Elias, Elias sursum, Elias deorsum (Двойной Илия, Илия горе́, Илия долу), — двух Илий увидел, одного в вышине небесной, другого в низине земной, ибо умножился Илия в ученике своём Елисее, дав ему одежду свою и сообщив дух свой.

То же можно было бы сказать о и нашем боголюбивом иерее. Видя его с верёвкой на шее и терновым венцом на голове, уподобившегося Христу одеянием и знамением, осознаём, что Христос умножился в нём, даровав ему и одежды Свои внешне, и дух Свой внутренне. Двух Христов созерцаем: одного в вышине небесной, другого на земле, подобно тому, как святой Иоанн Златоуст видел двух Илий. Слуга стал образом своего Искупителя, и хотя он так и оставался навсегда слугой, нельзя отрицать, что его жизнь была исполнена высочайшего достоинства, ведь его пример в чтении божественного оффиция стал назиданием для всей Церкви, но главное: Христос, увидев в нём Свой образ, устремился к нему, как подобное по природе своей тянется к подобному. И пленил его сердце.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. О ТОМ, КАК ОН НАЧИНАЕТ ПРОПОВЕДЬ И АПОСТОЛЬСКОЕ СЛУЖЕНИЕ ОБРАЩЕНИЯ ДУШ К БОГУ

Искупитель мира до тридцати лет хранил молчание и не приступал к божественной проповеди, проповедуя весь этот час миру делами своими, а не словами. Тем Он показал труженикам Своего Евангелия, что не следует торопиться с этим святым служением, но сперва укрепить основание духом и благочестием, ибо здание, не имеющее прочного основания, обречено на плачевное разрушение. Как говорит св. Григорий, проповедники, которые приступают к сему святому служению, не напитавшись благочестия и не обретя необходимых знаний, подобны птенцам, бросающимся в полёт прежде, чем оперятся их крылья; вместо того чтобы парить в небесах, влачатся они по земле и служат забавой мальчишкам. То же происходит с теми, кто бросается проповедовать, не подготовив себя духом и наукой — крыльями, необходимыми для этого служения: вместо того чтобы воспарить и принести плоды, они ползут по земле, впадают в ошибки и невежество, становясь посмешищем и притчей во языцех. В худшем же случае они губят себя и не приносят пользы другим. Потому Христос Своим примером научил нас умерять пыл благоразумием и не приступать поспешно к проповеди, пока не достигнешь зрелого возраста и не укрепишься духом и небесной мудростью. Этому примеру Христову и последовал наш добрый отец Клавер.

В его груди всегда пылала ревность о спасении душ, и, если бы он дал волю своим устремлениям, то ещё с юности, едва выйдя из новициата, ринулся бы им на помощь. Но он умерял свой пыл правилом благоразумия и, подобно Христу, тридцать лет молчал, проповедуя в эти годы примерами дел своих. Достигнув же возраста исполнения, он пошёл по Христовым стопам, отверз уста и к примеру дел прибавил слово, начав с того же, с чего и Христос, — проповедуя покаяние и крестя тех, кто каялся во грехах своих.

Господь определил ему апостольское служение в Картахене, что в Индиях, где он подвизался в течение сорока лет с великим духовным пылом, с такой горячей ревностью о спасении душ и со столь обильными плодами, что без преувеличения может сравниться с величайшими тружениками, каких знала Церковь. Он неустанно работал днём и ночью, во всякий час, в городе и деревнях, средь жилищ и в полях, на суше и на море, не жалея ни забот, ни усилий ради спасения душ. С пламенной ревностью о их благе приходил он и к великим, и к малым, не делая различия между богатыми и бедными, знатными и простолюдинами, мудрыми и невеждами. Словно солнце, которое одинаково освещает всех, это новое духовное светило душ, поставленное Богом на небесах Общества для блага Церкви, всех одинаково озаряло светом своего учения, а жаром проповеди воспламеняло в людях огонь божественной любви.

Плод соответствовал его трудам, как доброта и обилие плодов — качеству дерева. Он обратил в нашу святую веру язычников-неверных и крестил собственными руками более ста десяти тысяч душ, как явствует из книг приходов Картахены. Он наставил в вере и научил около четырёхсот тысяч негров, которые, хоть и были крещены, совершенно не знали церковных молитв и важнейших тайн веры по недостатку наставников и нерадению тех, кто их крестил. Те позаботились лишь о том, чтобы преподать им крещение на их родине или на кораблях, едва услышав, что они желают стать христианами. А отец Пётр, ценой безмерных трудов, обучал и наставлял их в познании нашей святой веры, делая их истинными чадами Церкви.

Он привёл к Богу великое множество мавров, прибывавших с испанскими флотами, обратив их и сделав христианами. Он возвратил в лоно Церкви великое число еретиков, приплывавших на кораблях, побудив их отречься от ереси и примириться с Церковью католической.

Множество таких растений насадил сей святой и апостольский муж в райском саду Церкви. Но кто в силах сосчитать те, что он взрастил? Те, что были не им посажены и росли верующими, но увядали в зное пороков, он орошал своими проповедями и святыми словами, и они вновь оживали, вновь зеленея.

Невозможно подсчитать все спасённые им души, ибо, если бы мы заявили, что их миллионы, никто из знавших его и видевших его неутомимое рвение, жажду и алчбу, с которыми он во всякий час, во всех местах и во всякое время их искал, не сочтёт это преувеличением. Серпом своей проповеди он пожинал души целыми снопами.

Величие свершённого им станет ещё легче представить, когда мы подробно опишем его подвиги и труды. Я не утверждаю и не отрицаю точных цифр, но оставляю это на суд благочестивых и мудрых читателей, которые знают его историю, жизнь и рвение, с которым он всегда действовал.

Первое служение, которое он исполнял, было в годы 1616 по 1617 год в Картахене, где он начал свою проповедь с искренним воодушевлением, со всей мощью явив огонь божественной любви, пылавший в его сердце. Ибо как воздух принимает свойства земель, над которыми проходит — если над холодными, то становится холодным, а если над тёплыми, то тёплым, — так и воздух слов принимает свойства сердца, из которого исходит, — если сердце пылает огнём божественной любви и ревностью о спасению душ, слова выходят такими жаркими, что возжигают слушателей любовью к Богу и раскаянием во грехах, побуждая их к исправлению. Но если сердце холодно, слова остаются безжизненны, и, хоть достигают ушей, оставляют сердце холодным, а грешников — во льду их прегрешений.

Сердце отца Петра пылало живыми огнями любви к Богу и ревностью о спасении ближних, и потому проповеди его были подобны пламени, как и слова пророка Илии, зажигавшие сердца пожаром любви божественной. Послушав его проповеди, люди выходили с сокрушением, преображённые и исполненные благоговения, били себя в грудь и плакали о грехах своих. Его беседы и увещания были словно сети, которые с мягкой настойчивостью извлекали людей из плена их пороков, и тысячами приходили они исповедать свои грехи у ног духовника.

Блаженный отец постоянно собирал на площадях детей, рабов и простой люд, наставляя их в христианской вере, научая молитвам Церкви и тому, как правильно исповедоваться, в чём в ту пору была великая нужда в том городе. Он посещал тюрьмы и, обращаясь к узникам – иногда ко всем вместе, – рассказывал поучительные истории, побуждавшие их к покаянию, а иногда – к каждому в отдельности, особенно к тем, чьи души, как он видел, были в большей беде. Его добродушие и любезность, споспешествуемые благодатью Божией, помогли вернуть Господу множество погибших душ.
Если кого-то приговаривали к казни, он находился рядом, с великой любовью заботясь о душе осуждённого, и не терял его из виду, пока тот не отправлялся на небеса с великим утешением. Он помогал несчастным не только духовно, но и по мере сил телесно: приносил гостинцы и утешал их, стремясь подсластить горькую чашу смерти.

Случилось, что одного преступника приговорили к удавлению, и отец Клавер сопровождал его со свойственным ему духовным рвением, утешая и ободряя его, окружив искреннейшей любовью и милосердием. Мавр, находившийся поблизости и наблюдавший воодушевлённое милосердие священника, был так тронут, что это подействовало сильнее всех прежних увещаний. Тотчас пал он к его стопам и попросил научить его святому закону Божию, заявив, что желает креститься, и жить, и умереть в том законе, который исповедует столь святой человек. Отец с великой радостью обнял его, возрадовался о его душе, наставил в вере и крестил – к назиданию всего города и его собственному утешению. Минутный пример, обративший неверного на путь истины, оказался действеннее слов, звучавших двадцать четыре года.

Что же сказать о его служении в исповедальне? Он словно бы родился только для того, чтобы постоянно исповедовать, особенно бедных и нищих, рабов и отверженных обществом. С таким рвением он отдавался этому служению, что казалось, будто иных дел у него и вовсе не было. Обычным его правилом было спускаться в исповедальню в половине четвёртого утра, едва брезжил рассвет, и оставаться там, исповедуя, до часу дня. В праздники и воскресенья, когда собиралось больше народу, он не уходил, пока оставался хоть один желающий исповедаться. Его усердие было так велико, что не раз его выносили из исповедальни без чувств, в обмороке от страшной местной жары, усиленной испарениями от множества кающихся. Каждый из них был словно раскалённая печь, а запах от негров и больных ещё паче усиливал тяготы. Всё это лишало его сил, но не рвения и не жажды спасения душ: стоило только поднести к его ноздрям платок, смоченный спиртом, как он приходил в себя и тотчас возвращался к исповеди с тем же усердием и воодушевлением, что и вначале. И был он подобен тому, кто собирает полными горстями драгоценнейшие жемчужины, ибо за таковые почитал он души верных, которых приобретал для Бога.

В Великий пост он с поразительной неутомимостью проводил в исповедальне утро, день и ночь почти без перерывов на сон, исповедуя рабов, чтобы они могли идти на работу, не провинившись перед хозяевами. То же происходило во время миссий, о которых мы расскажем позже: каждая из них была точно сплошной Великий пост.

Однажды ризничий из любопытства подсчитал записки с просьбами об исповеди, которые отец Клавер получил за Великий пост, и их оказалось более пяти тысяч, причём блаженный наш иерей откликнулся на все, не оставив ни одной без внимания.

Он заранее предупредил настоятеля и привратника, чтобы его будили ночью, если кто-нибудь придёт исповедаться, а поскольку он почти всегда бодрствовал, то при первом же звоне колокольчика у ворот вставал, полагая, что зовут именно его, и в полном облачении бежал, не дожидаясь спутника, чтобы поспеть к больным. С тем же рвением он исповедовал в больницах, часто их посещая, где утешал больных, укреплял их духовно и телесно. Он был отцом для всех и служил им с величайшей любовью, относясь к каждому, точно к брату родному. Не было дня, чтобы он не привёл к Богу множество душ из числа тех, над которыми трудился, и считал потерянным тот день, когда не удавалось совершить сколь-либо знаменательного служения Богу или принести блага ближнему, и в этом был подобен Цезарю, скорбевшему о всяком дне, не отмеченном какой-либо знаменательной милостью для подданных, но только у доброго исповедника было на то больше оснований.

Кто теперь усомнится, что отец Клавер, неустанно трудясь сорок лет, привёл к спасению несметное множество души, может быть, миллионы? С равным рвением он обращал неверных и укреплял верующих, одних исповедуя, других крестя, ни на миг не прерывая своего плодотворного подвига. Святой Иоанн Златоуст учит, что нет более явного признака, указующего на предназначение человека к небесной славе, чем обращение им хотя бы одной души от мрака греха к свету благодати. Сколько же таких свидетельств стяжал сей апостольский муж, благодаря чьей проповеди столь великое множество душ обрело путь к небесам!

В хронике святого Франциска рассказывается, что когда один проповедник из Италии находился при смерти, пришли семьдесят тысяч душ, облечённых славой, чтобы отвести его на небо. Они спаслись через его посредство и в тот час пришли воздать ему за добро, которое он им сотворил. Если же наш святой инок населил чертоги славы миллионами душ, которые вступили в них через его посредство, то сколь совершенное и славное воинство явится в час кончины его, дабы торжественно сопроводить его к награде за подвиги? Воистину, можно верить, что небесное воздаяние будет соразмерно его трудам, и Бог прославит его в жизни грядущей сообразно тому, как он послужил Ему в этой.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. О ТОМ, КАК ОН ПОЛУЧИЛ ПОСЛУШАНИЕ ОБРАЩАТЬ НЕГРОВ

Для понимания того, о чём предстоит говорить, следует знать, что город Картахена служит как бы вратами в земледельческие угодья Нового Света. Сюда стекаются торговцы со всего мира, как с материка: из Перу, из Мексики, Кито и Потоси, – так и с соседних островов, из Бразилии, и даже из Анголы, Конго и с берегов Гвинеи. Поскольку почти всюду в Индиях пользуются трудом негров для обработки земель и разработки рудников, невольник сделался здесь таким же обыкновенным предметом торговли, как пряности, шёлк и прочие плоды земли.

Дело это столь прочно поставлено, что король продал множество ценных бумаг, основанных на податях с торговли неграми. И эти бумаги не менее надёжны других, поскольку делом этим занимается огромное множество купцов. А чтобы развеять сомнения тех, кто недоумевает, как это так легко удаётся покупать негров прямо у них на родине, надобно сообщить следующее.

В землях и царствах, где они обитают, идут постоянные войны между разными племенами. Вожди и цари портовых городов — таких как Ангола, Сан-Томе и берега Гвинеи — видя, что европейские купцы постоянно прибывают покупать невольников и выменивают их на вино, масло и другие товары, в которых есть нужда в их краях, выходят в походы, захватывают пленников, держат их в заточении и продают по столь умеренной цене, что каждого отдают меньше чем за полведра вина или масла, а то и за пригоршню стеклянных бус.

Тот, кто в Анголе стоит один-два реала восьмеричных (Испанская серебряная монета, служившая главной валютой в международной торговле; в русской литературе её порой называют «пиастр» или «песо». – Прим. пер.), продаётся в Картахене за двести. Расходы на перевозку невелики, а поскольку прибыль столь огромна, многие, поддавшись корыстолюбию, предаются этому промыслу, и вот каждый год в Картахену прибывает от десяти до двенадцати тысяч негров, привозимых капитанами и купцами.

Поскольку вся их забота — лишь нажива, они не думают о душах невольников: покупая их неверными, они и привозят неверными. Правда, некоторые, более богобоязненные работорговцы во время плавания сообщают своим пленникам что-то о нашей святой вере и убеждают стать христианами, а поскольку те мало что понимают, то и не возражают особо, но, движимые страхом перед своими хозяевами, говорят, что готовы стать христианами. Тогда их тотчас крестят, не оглашая и не обучая тому, что они обязаны знать. Так и прибывают они в Картахену, нуждаясь в наставлении не меньше, чем самые что ни на есть неверные.

Видя тысячи негров, которые каждый год высаживались в Картахене, и духовную нужду, с которой они прибывали, Общество Иисуса взяло на себя заботу о них и решило всеми силами позаботиться об их спасении, употребив для этого всё возможное попечение. Для этого отцы Общества назначали нескольких иноков, которые должны были учить невольников, обращать и крестить, а одного выбирали как бы настоятелем над всеми и общим их руководителем.

Первым, на кого легло это поручение, был отец Алонсо де Сандоваль, уроженец Толедо, умерший во время мора в Картахене в 1650 году. Он трудился в апостольском духе и составил весьма толковую книгу как руководство для сего святого служения. На этом поприще он подвизался до 1617 года, когда по послушанию отправился в Лиму.

Затем настоятели, распознав в отце Петре Клавере пламенную ревность о спасении душ, которой пылала его собственная душа, вверили это дело ему. Поручение он воспринял его с живейшей готовностью — во-первых, как послушание, а во-вторых, как апостольское призвание: малопочётное, весьма трудное, но приносящее великий плод. И исполнял он его в течение тридцати шести лет, пока хватало сил.

Какими словами поведать о делах, трудах и плодах сего апостольского мужа в его святом служении? Нет купца, столь алчного к наживе, чтобы он с такой отвагой встречал опасности ради прибыли, с какой сей святой отец преодолевал трудности ради спасения душ. Рвение о душах палило ему сердце. Днём и ночью он не помышлял ни о чём ином, неустанно трудясь, чтобы привести их к Богу.

Поначалу дело его было нелёгким, ибо языки чернокожих из разных краёв многочисленны и разнообразны. На реках Гвинеи говорили на тридцати различных наречиях, а языки Анголы, Конго, Айды, Кабрала, Кабо-Верде, Сан-Томе и других земель отличались друг от друга. Отец Клавер не владел ими, а на кораблях часто оказывались невольники из разных племён, поэтому приходилось с великим трудом приискивать толмачей, чтобы наставлять и обращать новоприбывших. Он щедро платил им за помощь.

Ничто не доставляло ему большей радости, чем весть о том, что прибыл корабль с неграми и стоит у порта. Узнав об этом, он спешил туда с товарищем, нагруженный дарами, а если не знал языка, брал с собой толмачей. Войдя на корабль, он сердечно приветствовал несчастных невольников, являя всю возможную доброту. Он раздавал им подарки, обнимал каждого, словно родного брата, и рассеивал их страх, внушённый слухами, будто их везут, чтобы переработать на масло, жир или костную муку. Убедив их, что они найдут в нём друга и защитника, готового помочь всем, чем только можно, он завоёвывал их доверие, и они привязывались к нему сильнее, чем к своим господам.

Отец Пётр прежде всего разузнавал, нет ли среди них новорождённых, которым грозит опасность, и если такие находились, крестил их, не сходя с корабля. То же делал с больными: осматривал их, утешал, а если их жизнь была под угрозой, через толмачей наставлял их в вере, насколько позволял время, и совершал святое крещение, чтобы они не умерли без него. А обнимал он их с такой нежностью, словно они были его детьми родными.

Служение своё он начинал ещё на корабле, но, когда невольники сходили на берег, его труды продолжались. Он ходил по их хижинам, прежде всего навещая больных, одаривал их, утешал и при нужде уделял им таинства. Затем собирал всех негров в одном дворе и там, вместе с толмачами, опускался средь них на колени, держа в руках образ Христа, как делал наш отец святой Франциск Ксаверий. Так он готовил их к принятию веры, наставляя в христианском учении. На это уходило много времени, и, когда силы покидали его, он вставал и продолжал учить, опираясь на длинный посох. Если и тогда слабел, садился на циновку или пустую бочку, а негры и толмачи рассаживались вокруг — кто на стульях, кто на скамейках. Капитаны и рабовладельцы, присутствовавшие при этом, восхищались его рвением и смирением и дивились, с какой любовью он заботился о спасении этих бедных рабов да притом как смирялся, следуя советам чернокожих невольников, которые ему помогали.

После крещения отец Клавер часто собирал негров, наставлял их в христианском учении и увещевал почаще приступать к таинствам, особенно к исповеди. При этом он объяснял им, как следует исповедоваться и иметь сокрушение о грехах, старательно описывая им тяжесть греха и ужасы наказания, что ожидают грешников. Для этого он использовал картины, изображавшие души в аду и демонов, их терзающих, каковые картины служили как бы книгами для неграмотных. Созерцание их вселяло в негров страх перед грехом, и некоторые из них давали обеты скорее умереть, чем согрешить. Такие наставления завершались актом сокрушения, который все сообща совершали, повторяя за ним слова, причём он стоял посреди них на коленях. Затем святой муж давал им своё благословение, раздавал гостинцы, приготовленные по случаю, и с лёгким сердцем отпускал слушателей, побуждая вновь приходить на учение.

У него были назначены особые дни для исповеди слепых, безруких и хромых – он договаривался, чтобы их доставляли в носилках, – особенно в Великий пост, чтобы дать им возможность исполнить долг перед Церковью. Предварительно он испрашивал разрешение епископского наместника, дабы они могли исповедаться в нашей церкви, а собрав их, готовил к достойному принятию святых таинств, объясняя, что надлежит делать. С великой любовью и добротой он исповедовал их, служил мессу и причащал. Если кто-то был так слаб, что нуждался в подкреплении, он поручал ризничему принести вина, которое тот обычно доставлял. После причастия и благодарения благодетельный иерей устраивал для них трапезу, при которой лично, стоя на коленях, словно перед Самим Христом, Которого являют эти бедняки, подавал им кушанья, а безруких и немощных кормил с ложки. По окончании трапезы он прощался с ними, вручая каждому милостыньку, и распоряжался отвезти их домой в тех же носилках, на которых они были доставлены.

Святой отец заботился, чтобы невольники посещали мессу в праздничные дни. Когда исповеди оставляли ему время, он сам ходил в дома капитанов и купцов, где держали негров, собирал их и вёл на мессу, начинавшуюся в полдень или час дня. Если же исповеди занимали весь день, он посылал толмачей или негров посмышлёнее, чтобы те привели остальных. Каждому он вручал чётки, кресты или медали, которые те носили как знаки христианской веры, научая их молитвам и почитанию святых в меру их разумения.

Когда негров отправляли в другие края, отец Пётр горячо умолял капитанов обращаться с ними милостиво, навещал несчастных, обнимал, словно родных, и говорил, что, будь это дозволено, сам бы поплыл с ними. Он ободрял их не страшиться плавания, уверяя, что капитан о них позаботится, обещал непрестанно молиться за них, увещевал блюсти закон Божий, читать выученные молитвы и, в случае болезни или опасности, свершать акт сокрушения с искренним сожалением о грехах. Затем, держа образ Христа, он опускался на колени среди них и вместе с ними произносил акт покаяния. Провожая их к причалу, он благословлял их, а они, стоя на коленях, принимали благословение, как дети от отца, после чего он обнимал их одного за другим и давал каждому какую-нибудь милостыньку, чтобы они отбыли с утешением. Вот с каким усердием и тщанием он возделывал молодые побеги в саду Церкви, чтобы они укрепились в вере и принесли плоды вечной жизни.

Стоит упомянуть случай, почитаемый за чудесный, дабы ярче воссияла ревность сего благословенного отца. Сыскать толмачей для всех негритянских племён было нелегко, а без них наставление в вере становилось невозможным. Тогда блаженный отец собирал подаяния и посылал за толмачами в их родные земли. Однажды знакомый капитан готовился к отплытию к побережью Гвинеи. Пётр Клавер вручил ему золото, собранное милостыней, чтобы тот купил двух или трёх смышлёных негров, способных толмачить для своих соплеменников. Он наказал капитану твёрдо уповать на Бога, ведь, взяв с собой эту милостыню, он благополучно доберется до места, ибо от успеха его путешествия зависит спасение стольких душ, сколько у него волос на голове, а Бог не попустит, чтобы он потерпел неудачу и погибли. Эти слова врезались в сердце капитана, будто исходили из уст Божиих, утвердив в уповании, что Божественное Величество даст его предприятию благополучный исход. Однако у берегов тамошних царств корабль постигла лютая буря, в которой капитан потерял всё имущество, но, по чудесному промыслу, сохранил жизнь и золото, вверенное отцом Клавером. Для вящей убедительности приведём выдержку из его письма, где он описывает происшедшее следующими словами.

«В тот самый миг, когда все — и корабли, и люди — шли ко дну, я позабыл обо всём на свете: помнил только о поручении Вашего преподобия. Привязав оное к кушаку и подпоясавшись им поверх белых штанов, что одни на мне остались оставались, я бросился в море, уповая лишь на это поручение и на множество душ, от него зависящих.
И тут чудо! Когда даже королевские галеоны оказались в опасности, Бог — не по молитвам ли тех самых душ? — тотчас послал мне большую черепашью раковину вместо шлюпки. Забрался я в неё, крепко вцепился за края, и Бог вынес меня живым на берег. Правда, голым и безо всякого имущества, кроме белых штанов да кушака с малым количеством золота в нём».

Так он описал в письме своё приключение. Добрый капитан оказался столь верен своему поручению, что несмотря на крайнюю нужду не прикоснулся к золоту, почитая его милостыней, посвящённой Богу на спасение из пекла душ через святое крещение. Впоследствии он отправился к рекам Кашеу, где купил трёх чернокожих толмачей, смыслящих в языках. Они весьма помогли святому отцу в наставлении и обращении их соплеменников. Капитан же всюду свидетельствовал и исповедовал, что благодаря этой милостыне и по молитвам отца Клавера Бог спас его от страшной бури, в которой погибло столько людей.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. О МИССИЯХ, ЧТО СВЯТОЙ ОТЕЦ СОВЕРШАЛ ВО СПАСЕНИЕ ДУШ

В Евангелии Христос уподобил апостольских мужей и тружеников Церкви свечам, что светят людям (Мф. 5:14–16), дев же сравнил со светильниками: они сияют, оставаясь на месте, а если их двигать, могут разбиться и оставить пятна. Свечи, напротив, освещают улицы, площади и дороги, их носят повсюду без той угрозы, которой подвергаются светильники. Сие учит нас, что женщины, сколь бы добродетельны ни были, должны блюсти уединение. Чем строже они его хранят, тем ярче сияют. Выход же их в мир грозит утратой чести и спасения души. Свидетельство тому — пять неразумных дев, что, оставив уединение, пошли на площадь, хоть и по делу, казалось бы, необходимому — купить масла для светильников, – но сие привело к их несчастью: они лишились небесного брака, который обрели те, что сохранили уединение и встретили Божественного Жениха в бдении (Мф. 25:1–13). Такова угроза для дев, не хранящих уединения. Апостольские же мужи, подобно свечам, шествуют всюду, озаряя мир светом своего учения; и им не грозит опасность погибнуть, напротив, они умножают заслуги, творя добро ближним.

Сему учению следовали апостолы и все, кто наследовал им в проповеди и рвении о спасении душ, как явствует из книги «Евангельский делатель». Так же поступал и Пётр Клавер, ученик Христов и сын святого Игнатия. Его рвение не ограничивалось городом, и, когда позволяло время, особенно после Пасхи, он отправлялся в миссии по окрестным селениям, деревням и поместьям, где трудились негры. Там он проповедовал, наставлял, исповедовал и вёл их к небесам. Эти миссии он совершал с таким апостольским духом, что казался живым подобием учеников, посланных Христом проповедовать миру.

Он всегда ходил пешком, захватив с собою лишь бревиарий, чётки и скромные подарочки для рабов, чтобы расположить их сердца. Без денег, без сумы, без посоха, не опираясь ни на что, кроме упования Божия, он был вооружён терпением и кротостью агнца. С радостью сносил он козни демонов, что через злых людей чинили ему войну в его святом служении. Нередко ему препятствовали лукавыми речами, жалуясь, что он отвлекает негров от работы. Такие хозяева не давали рабам ни мгновения досуга, чтобы исповедаться, причаститься, исполнить долг перед Церковью, а тем более на то, чтобы познать христианское учение и путь ко спасению, который оно указует. Всё это блаженный отец одолевал с непревзойдённым терпением и дивной кротостью.

Никогда он не останавливался в гостях у священников или у управляющих поместий; обычным пристанищем его бывала хижина самого больного или старого раба, отвергнутого хозяевами за непригодность к работе – с ним он проводил время, утешая и одаривая, чем мог. Его ложем был жёсткий пол, без иного укрытия, кроме бедного плаща; пищей ему служила горсть риса, сваренного в воде. В редкий день он решался полакомиться и дополнял обычный рацион варёным или печёным на углях бананом, приправленным золою (а ведь этот плод только выглядит вкусным, будучи похож на испанские огурчики, но отнюдь не столь полезен, ибо обладает такой холодной природой, что выжатый сок его — яд, который гасит сердечное тепло и причиняет смерть) [1]. Таковы были обычные трапезы святого отца в миссиях. Он никогда не принимал приготовленной для него пищи, даже горшка простой похлёбки, и тем более не принимал приглашений на обеды, от кого бы они ни исходили. Не брал он также ни денег, ни украшений, ни одежды, ни обуви, ни подарков, сколь бы малыми они ни были.

Следуя наставлению, что Христос дал Своим миссионерам перед тем, как послать их в мир (Мф. 10:8), отец Пётр прежде всего он заботился о больных, особенно о самых нуждающихся и забытых, подобно Христу, исцелившему расслабленного у купели, что лежал там тридцать восемь лет (Ин. 5:5–9). Затем он проповедовал святым [2], собирая их вечером, когда они освобождались от работы, наставляя их, подготавливая к таинствам и исповедуя всю ночь напролёт, при чём не давал своему изнеможённому телу никакого отдыха, ибо лучшим для него отдыхом была помощь душам тех несчастных, оставленных напрочь без попечения. На рассвете он произносил краткую проповедь, служил мессу, причащал их и давал какое-нибудь угощение. С тем и отправлял довольными в поместья, чтобы они не опоздали к хозяевам.
Проповедовал он также и испанцам, и индейцам, и метисам, и всем, кто находился в тех селениях и поместьях. Там он пожинал величайший плод покаяния, расторгая многие незаконные сожительства и обращая их в освящённые браки, как то обыкновенно делал святой Франциск Ксаверий, по чьим стопам он и следовал.

Во всём он действовал от имени епископов и генеральных викариев, когда требовалось отпускать грехи и давать разрешения в особых случаях, подлежащих их ведению, и сим способом он узаконил многие дурно заключённые браки и вывел из греховного состояния бесчисленное множество душ. Он искоренил многие дурные обычаи, которые за долгое время пустили глубокие корни к великому ущербу для духовного блага душ; примирил многих врагов, претворяя ненависть в любовь, а гнев — в благоволение. Через его посредство было возвращено немало неправедно нажитого имущества.

Дети примирились с родителями, жёны — с мужьями, с которыми были в разлуке, слуги — с хозяевами, а рабы — с господами. Ибо, едва разносилась молва, что отец Пётр Клавер странствует по округе, беглые негры спускались из лесных чащоб и предавались в его руки, а он отводил их к хозяевам и примирял с ними, ручаясь, что отныне они будут служить верой и правдой, как они и поступали из почтения к нему. Он был общим отцом для всех, и в нём находили неиссякаемый источник милосердия, утешение для душ и исцеление для тел.

Благодаря любви, которую питали к нему, и силе духа, с которой он проповедовал, селения и поместья преображались так, что казались в сравнении с прежним совсем иными. Ибо там уже не слышалось ни божбы, ни ругани, ни злобы; не было ни вражды, ни дурной привязанности. Все жили в святом мире, и пороки пьянства и разгула были изгнаны. Не было там бесчестия, но добродетель и благочестие: все усердно молились, слушали мессу и вверяли себя Богу как добрые христиане. Таковы были миссии этого апостольского мужа: казалось, тогда Дух Святой сходил на верных и преображал грешников в святых.

Но и этими миссиями в селениях не утолялась жажда его пламенного духа, ибо как костёр никогда не говорит «Довольно!», но от новых дров лишь разгорается сильнее и мечет всё большее пламя, так и огонь божественной любви, пылавший в груди сего апостольского мужа, не угасал от обильных плодов, что он пожинал в упомянутых миссиях. Напротив, жажда его возрастала, и он извергал ещё большие пламена милосердия к ближним своим, придумывая новые миссии в самом городе, где обитал.

Много раз в году обходил он окраины и дома, где жили мулаты, бедняки и рабы. Он проникал в конюшни, закоулки и ниши под лестницами, где обычно и лежали эти несчастные, больные и всеми забытые, словно сор, выброшенный из города. Там он навещал их, утешал и исповедовал с величайшей любовью, и давал им подарки, какие мог. Если же они были тяжело больны, он заботился, чтобы им преподали Напутствие, сам подготавливая всё необходимое. Он подметал комнату, где они лежали, стелил покрывало и ставил образ, который держал при себе для этого случая; воскурял ладан и благовония, и окроплял всё ароматной водой, дабы изгнать зловоние, исходящее от их язв, и со всем благолепием приготовить помещение для встречи столь высокого Гостя, шедшего их навестить. Также он ставил свечи и устраивал алтарь, когда в комнате имелось место и состояние больного позволяло. А если священник задерживался, он сам, с его разрешения, шёл за святыми Святыми Дарами и преподавал их больным, прибегая к помощи чернокожих толмачей. Для этого обряда у него был готов балдахин из тафты с камышовыми шестами вместо рукоятей, дабы Святейшее Таинство несли со всем подобающим почтением.

Наконец, если больной находился при смерти, он уделял ему святое елеопомазание и оставался с ним до конца, утешая и ободряя его в смертный час, дабы спасти его душу.

Когда он выходил на эти миссии, то носил через плечо кожаную суму, в которой хранились образки, святой елей, альба и стола, огарки свечей, святая и душистая вода, фляжка с вином и несколько сухарей — всё, чтобы без промедления откликнуться на любую нужду. И хотя он был изрядно нагружен, двигался с удивительным проворством, не теряя при этом скромности, так что два-три спутника, бывало, выбивались из сил за один вечер, пытаясь за ним угнаться. Он же всегда жаждал спасать души, не жалея ни трудов, ни усердия.

Посещал отец Пётр и места, где по его сведениям устраивали танцы, но если там не творили бесчинств, он благоразумно оставлял их в покое, ибо негры от природы своей весьма склонны к пляскам под звуки флейт и барабанов и не могут обойтись без этого утешения. Но если он замечал что-нибудь неподобающее — пьянство или распутство, — он укорял и наказывал их, и отбирал барабаны, и сам нёс их по улицам в какой-нибудь известный и надёжный дом, где и оставлял на хранение. Если же он узнавал о каком-нибудь скандальном пороке — у негра или любого другого человека — и понимал, что может его уврачевать, то не успокаивался, пока не исцелял того больного и не вызволял его из греха, полагая, и справедливо, что болезнь души важнее и достойнее исцеления, нежели болезнь тела. В этом он преуспевал, о чём свидетельствуют многие особые случаи, о которых мы вскоре расскажем.

Святой Амвросий, дивясь Аврааму в дубраве Мамврийской, который у дверей шатра своего призывал странников, чтобы оказать им гостеприимство, сказал, что тот по великому своему милосердию «охотился» за бедными и путниками, дабы явить им свою любовь. С какою же большею правотою можно сказать это о нашем блаженном отце! Он не дожидался дома, пока мимо пройдут нуждающиеся, чтобы облагодетельствовать их, но, подобно охотнику, неутомимо устремлялся в горы и леса, в селения и в пустоши, дабы разыскать их и принести исцеление их телам и душам. Воистину, велико было его милосердие и многопламенна — ревность, достойные апостола Христова.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. В КОТОРОЙ ПРИВОДЯТСЯ НЕКОТОРЫЕ СЛУЧАИ, ЯВЛЯЮЩИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЕГО ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ К БЛИЖНИМ.

Много было случаев в жизни сего апостольского мужа, в которых он явил пыл своего духа и чистоту любви к ближним. И хотя невозможно поведать обо всех, мы приведём некоторые, дабы они послужили своего рода указанием на прочие.
Однажды пришёл к нему приходской священник и рассказал, что один бедняк находится при смерти и так упорствует в нежелании исповедаться, что, несмотря на все старания, склонить его сердце к исповеди не удалось. Весть сия пронзила сердце отца Петра. Он тотчас же накинул свой плащ и, придя к больному, говорил с ним с такой нежностью и явил ему столько любви — и гостинцами, и лаской, и вниманием, — что тот наконец смягчился и согласился исповедаться. Отец Пётр с великой радостью выслушал его, исповедал, отпустил грехи и уделил ему Святые Таинства — Причастие и Елеопомазание. И как только больной принял их, он испустил дух. Великое утешение было для отца, что он направил душу в небеса, и не меньшее — для самого больного, обретшего спасение. Но на этом его милосердие не иссякло, ибо простиралось оно не только на души, но и на тела. И потому он позаботился о почившем мулате: распорядился принести свечи, пригласил клириков и певчих, устроил ему торжественное погребение и отслужил много месс за упокой его души. Прочие мулаты были этим несказанно обрадованы, а весь город — назидаем.

На одном из кораблей армады загорелся пороховой склад, и пятеро офицеров так обгорели, что на телах их не осталось ни клочка кожи. Их доставили в приют, но вскоре их раны покрылись гноем и стали источать столь чудовищное зловоние, что никто не мог его выносить. Лишённые из-за этого утешения и для души, и для тела, они были в отчаянии. Узнав об этом, отец Пётр немедленно отправился в приют, чтобы помочь им. Он утешал их, приносил гостинцы, обмывал их и отгонял от них мух своей биреттой, нимало не смущаясь невыносимым смрадом. Он исповедал и причастил их и не оставлял до тех пор, пока им не стало лучше. Весь город стекался посмотреть не столько на их несчастье, сколько на милосердие святого отца, который, казалось, находил отраду в уходе за этими страдальцами, которых все чурались, словно прокажённых.

Странствуя во время одной из своих городских миссий, он искал больных, чтобы исповедать или крестить их. Он подошёл к дому, где жили негры, и у дверей встретил хирурга [3], который сказал ему: «Там внутри умирает негритянка, она неверующая и умирает без крещения. Посмотрите, ваше преподобие, не сможете ли вы её крестить, ибо, когда я уходил, она была без чувств». Услышав это, отец Пётр, подобно цапле, устремляющейся на добычу, влетел внутрь со своим спутником. Он нашёл несчастную лежащей на полу, без постели, без одеяла, одетой не лучше, чем распоследняя оборванка. Взор её был замутнён, пульс не прощупывался, а тело стыло; она не подавала ни голоса, ни малейших признаков жизни. Демон уже был уверен в своей добыче, но любовь и доблесть блаженного отца вырвали умиравшую из его когтей. Не отступая от своего намерения, как караульный, упорно стоящий на своём посту, он пять часов подряд боролся за её спасение. Он принёс огонь, вино и масло, подобно милосердному самарянину из Евангелия, и множество душистых благовоний и занялся больной: снял свой плащ и, кутал её, согревая и окуривая. И столько трудов он приложил, что её оледеневшее тело согрелось, и, будучи почти мертва, она возвратилась к жизни, открыла глаза и уста. Когда она пришла в себя, он с той быстротой и усердием, каких требовала болезнь, наставил её в вере, крестил и направил на небеса, вырвав душу из когтей бесовских. Хотя это и стоило ему многих трудов, все они были ему в радость, ибо славную он одержал победу над общим врагом.

В подтверждение того безмерного милосердия, которое отец Клавер питал к своим ближним, я хочу привести здесь отрывок из письма, написанного им своему провинциалу в 1627 году, где он говорит так:

«Вчера, тридцатого мая, в день Пресвятой Троицы, на берег сошёл большой корабль, доставивший негров с рек [4]. Мы пошли туда, нагруженные двумя корзинами апельсинов, лимонов, табака и прочего. Мы вошли в их жилища и будто очутились в самой Гвинее: повсюду лежали груды людей. Мы проталкивались сквозь них, пока не добрались до больных, коих было великое множество; они лежали на чрезвычайно сыром и грязном полу, усыпанном острыми осколками кирпичей и черепицы — такова была их постель, и при этом они были наги, без нитки одежды. Мы сняли наши плащи, сходили в другой погреб за досками, настелили пол в том месте и на руках перенесли самых тяжёлых больных, пробираясь между остальными. Мы собрали больных в два круга. Одним кругом занялся мой спутник со своим толмачом».

Прибавим к этим случаям ещё один, с осуждённым на казнь, который также явил великое милосердие отца. Одного фальшивомонетчика приговорили к сожжению. Отец Пётр, по своему обыкновению, тотчас поспешил к нему, чтобы утешить, помочь и приготовить его к этому мучительному и позорному испытанию. Он сопровождал его до самого места казни, неся, как всегда, не только образ святого Распятия для укрепления духа, но и скромные угощения, чтобы подкормить страдальца и не дать ему пасть духом в смертный час.

Когда палач накинул ему на шею гарроту, верёвка порвалась, и осуждённый стал падать, но добрый отец подхватил его в свои объятия. Он обтёр ему лицо, ободряя и гладя, словно родного сына. Палач попытался удавить его во второй раз, но верёвки снова лопнули. Отец вновь подхватил несчастного с той же любовью, что и прежде, прижавшись своим лицом к его лицу, которое было ужасно искажено от удушья: глаза выкатились из орбит, а язык вывалился изо рта. Но ничто не могло остановить благочестивого отца в его служении ближним и заботе о спасении их душ.

Один из присутствовавших там иноков сказал ему: «Отче, что вы делаете? Вы же навлечёте на себя каноническое прещение, содействуя казни этого человека!»

«Неважно, какое прещение, — ответил тот, — лишь бы спаслась его душа. Впрочем, за это я его не получу». И, повернувшись к страдальцу, он не переставал его утешать и помогать ему претерпеть эту казнь ради любви к Богу, изрекая слова, полные благоговения.

В третий раз его возвели на эшафот, и в третий раз верёвки оборвались. Народ зашумел. Отец Пётр, видя, что правосудие настаивает на удушении, и понимая, в какой опасности находится несчастный осуждённый, велел петь музыкантам из собора, которых он привёл, чтобы почтить его похороны. Зазвучала музыка, а блаженный отец сказал осуждённому, что так же сладостно воспевая, встретят его ангелы на небесах, и что это лишь предвестие того пения, что он услышит там. Этими и другими святыми речами он ободрил, утешил и подготовил его так, что тот принял смерть как святой, и сие послужило великому назиданию всего народа.

И впечатление было столь велико, что один из доминиканских иноков, бывших там, при виде великого милосердия отца не удержался и воскликнул: «Вот что значит быть истинными иноками! Вот апостольский муж, любящий души и презревший мир!» И то же самое чувствовали все в сердцах своих, почитая его за святого и благоговея перед ним.

Завершим эту главу единственным в своём роде случаем, который произошёл с одной местной старожилкой, негритянкой. Ей было почти сто лет, и большую часть своей жизни она прожила в Картахене, имея репутацию не просто христианки, но весьма благочестивой и примерной: она часто исповедовалась и причащалась и вела себя в точности как подобает доброй католичке. Но на самом деле она таковой не была, ибо её не крестили по обрядам Церкви, а она из тщеславия всегда это скрывала. Ведь люди её сорта, прожив некоторое время в тех краях и освоившись, почитают за оскорбление, когда кто-то сомневается в их крещении. И эта женщина, ослеплённая гордыней, утаивала, что крещения над ней не свершили, и подавляла укоры совести и те напоминания, что посылал Бог её сердцу, дабы она крестилась и стала истинным членом Его Церкви.

После долгой внутренней борьбы она наконец пала к стопам отца Клавера. Он же, вдохновлённый Богом и движимый опытом, который имел с крещениями, совершёнными над этими людьми на их родине, завёл с ней речь о том, как её крестили, подчёркивая необходимость принять таинство по-настоящему, чтобы войти в Царство Небесное. Она, полагая, что Бог открыл ему и неполноту её крещения, и борьбу её совести, глубоко вздохнула и, проливая потоки слёз из глаз своих, сказала ему:

«Знайте, отче, что я не крещена по-настоящему. Когда меня привезли с моей родины, меня спросили, хочу ли я быть христианкой. Я ответила «да», и меня назвали Хуаной, но не возлили на меня воды, как это делают обычно при крещении. А из-за своей гордости я скрывала этот изъян, живя как христианка и страдая в сердце своём от непрестанной борьбы с навязчивыми мыслями о том, что надо бы креститься. Я сопротивлялась им с величайшим упорством, пока этой ночью мне во сне не явилась Пресвятая Дева Мария в белом одеянии и Её святейший Сын, пригвождённый ко Кресту. Они укоряли меня за то, что я не принимаю святого крещения в воде, и смотрели на меня с таким гневом, что я исполнилась страха и пришла к твоим стопам, дабы ты крестил меня, прежде чем придёт конец моей жизни».

Отец очень обрадовался этому рассказу и, удостоверившись в истине, преподал ей крещение с равной радостью для обоих: для неё — потому что она освободилась из сетей сатаны, и для него — потому что после многих лет вызволил её и вернул на путь к небесам.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. О ЕГО РЕВНОСТИ В ОБРАЩЕНИИ ЕРЕТИКОВ К НАШЕЙ СВЯТОЙ КАТОЛИЧЕСКОЙ ВЕРЕ И О ТРУДАХ ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ.

Рвение этого пламенного отца не ограничивалось одними лишь неграми-язычниками, но с той же любовью и горячей жаждой спасения душ он всеми силами стремился наставить на истинный путь Церкви еретиков и упрямых мавров, прибывавших в Картахену. И Бог даровал ему обильную жатву соразмерно желаниям в 1639-1640 гг., когда по приказу Его величества могучим ударом были изгнаны с островов Св. Христофора и Св. Екатерины полчища англичан и голландцев, которые захватили те земли. Их привезли в порт Картахены.

Как только весть об этом дошла до ревностного отца Клавера, он обратился к ректору коллегии, чтобы тот распорядился обратить их в лоно Церкви. С пламенной готовностью он вызвался забросить в это море неверных сети и не выпускать их из рук, пока не вытащит несчастных из тины пороков и тьмы заблуждений. Настоятель с радостью дал ему дозволение и всё необходимое для столь славного и угодного Богу дела. Отец Пётр нашёл католических толмачей и снарядил лодку, но не с военными припасами и вооружёнными солдатами, а со смиренными, ревностными подвижниками, горящими желанием обращать души. Они вошли в залив и, переплывая от одного корабля к другому, добрались до большой барки, где находилось шестьсот английских еретиков и всего четырнадцать испанских солдат для охраны.

Испанцы приветствовали наших и попросили отслужить им мессу, так как они не слышали её с тех пор, как покинули острова. Отец с великой радостью исполнил их просьбу. Взошли на корабль, устроили алтарь, и отец Клавер, облачившись, отслужил мессу. Все еретики с величайшим вниманием следили за обрядами святого Жертвоприношения, которого они не видели ни разу в жизни. Отец служил мессу с таким благоговением и достоинством, что они пришли в восхищение и смутились, размышляя об увиденном и обсуждая его.

Затем он попросил дозволения молвить и через толмача обратился к ним с проповедью слова Божьего. Но поскольку было уже поздно, его попросили отложить сопроводительную беседу на потом, обещая выслушать его неспешно и для этого сойти на берег, встретиться с ним и поговорить. Солдаты пригласили его разделить с ними трапезу, и отец согласился, приняв приглашение, как некогда Христос принял приглашение святого Матфея, чтобы по окончании трапезы напитать их пищей небесной. Вместе с ними обедали и некоторые англичане. Они спросили отца, не желает ли он повидаться с их епископом, который прибыл вместе с ними. Это предложение было как нельзя более кстати, ибо наш проповедник уповал на божественную доброту: если удастся склонить на свою сторону главу, то и остальное тело легко подчинится. Он поблагодарил их за любезность.

И вот из каюты на корме вышел старец, весьма почтенного и благообразного вида, убелённый сединами, длиннобородый, со строгим лицом и неспешной походкой. Во всех его движениях сквозила великая скромность. Его сопровождали самые уважаемые из старших, и все относились к нему с почтением. Отец Пётр вышел ему навстречу со своими спутниками, оказал ему все знаки уважения, и они учтиво приветствовали друг друга. Затем, по совету испанского капитана, отец Клавер произнёс тост по обычаю своей страны, что весьма тронуло архидиакона Лондона (ибо таково было его звание). Он обратился к отцу по-латыни, предложив поговорить наедине.

Они удалились, а в это время его спутники беседовали с еретиками об основах нашей святой веры, изъясняя им истину через толмачей. Долгие часы провёл отец Клавер с епископом-еретиком, стремясь вернуть его на истинный путь католической веры, и почти уже убедил его. Но наступила ночь, и он вспомнил, что это был день святой Урсулы, родом из Англии. В завершение беседы он сказал: «Господин мой, вспомните, что в такой день, как сегодня, святая Урсула со всеми своими спутницами-англичанками отдала жизнь за католическую истину, о которой я вам говорю. Посмотрите, как противоречит ваша вера той, которую исповедовали они. И знайте, что святой Луций, первый король Англии, был так послушен Апостольскому Престолу в Риме и питал такое благоговение к престолу св. Петра, что каждый год посылал ему богатые дары и подношения, как дань и знак своего признания. Так поступали и все короли, его потомки, до Генриха VIII и Анны Болейн. А вы и все ваши последователи идёте по ложному пути в ад, следуя протоптанной ими тропинкою заблуждения и оставляя верный путь предков».

На это еретик ответил, что согласен с этими утверждениями, но не может объявить об этом сейчас, а сделает это в час своей смерти, примирившись с Церковью. Отец Клавер настаивал, чтобы тот отрёкся от ереси немедленно, не дожидаясь обещанного срока, но имущество, сан, честь и дети так крепко держали епископа, что у него не хватило духу разорвать эти цепи.

Отец Клавер простился с ним и со всеми, взяв с них обещание, что они встретятся на берегу. Еретики сдержали слово и пришли в нашу обитель, где их приняли с любовью и радушием. И чтобы не утомлять рассказом о всех перипетиях их обращения, скажем лишь, что из этого «улова» более пятисот человек обрели веру. Первым из них был один несчастный, сошедший с корабля тяжело раненным и настолько больным, что спустя несколько дней он скончался, успев, однако, обратиться в католическую веру, исповедаться, причаститься и принять все таинства.

Отец Клавер, по своему обычному милосердию, устроил ему почётные похороны, пригласив всё духовенство и иноков, хор из собора и городскую знать. Это послужило для остальных сильным побуждением обратиться в нашу веру, особенно когда они увидели, что умерших еретиками хоронят в поле, как собак, волоча их тела по земле. Весьма тронуло их и то милосердие, с каким ухаживали за больными, леча их и одаривая со всей возможной заботой и состраданием.

Целые дни он проводил в духовной брани с одним упорным еретиком, лежавшим в приюте без рук и ног; тело его было подобно бревну, но и душа — тверже дуба. Уже почти отчаявшись обратить его и оставив умирающего в агонии, он пошёл ухаживать за другим больным. Но еретик, видя его сострадание и доброту и слыша, с какими нежными словами он утешает того другого, был так тронут, что, приподняв голову, сделал знак, подзывая отца, ибо сил говорить у него уже не было. И когда тот подошёл, Господу угодно было дать ему дар речи, и он, как мог, произнёс слова покаяния, попросил у всех прощения и примирился с Церковью. Отец отпустил ему грехи и ереси с той поспешностью, какой требовала болезнь, и тот умер католиком к великой радости и изумлению всех присутствовавших, которые восславили Бога за дивные пути, коими Он приводит души на небеса.

Но вернёмся к архидиакону Лондонскому, которого еретики почитали за своего епископа. Отец Клавер не забывал о нём, но непрестанно вверял его Богу, молясь о его обращении в своих мессах и молитвах как о деле, чрезвычайно важном для спасения всех. И надежды его не остались тщетны, ибо епископ сам предался в его руки следующим образом.

В канун дня Всех Святых, находясь в приюте святого Лазаря, отец Пётр увидел, как несут носилки в сопровождении многочисленной нарядной толпы. С них при помощи своих спутников сошёл упомянутый епископ; лицо его совершенно осунулось, и вид у него был больной. Он устремил взор на отца, который тотчас же пошёл ему навстречу. Обменявшись сердечными приветствиями, они обнялись как друзья, и епископ произнёс следующие слова: Tempus est adimplendi vota mea, qua tibi, & Deo meo promisi, convertendi cor meum ad veram, Catholicam Religionem Patrum meorum, sanctae Romanae Ecclesiae («Настало время исполнить мои обеты, которые я дал Богу и тебе, — обратить моё сердце к истинному, католическому благочестию отцов моих, святой Римской Церкви»).

И затем он продолжил, умоляя отца не оставлять его в этот смертный час, ибо он был весьма измучен болезнью и хотел неспешно поговорить с ним о своей душе. Добрый отец несказанно этому возрадовался и вознёс бесчисленные благодарения Господу за обращение этого человека. Он с великой любовью помог ему примириться с Церковью, побудив предварительно публично отречься от всех ересей. Тот исповедался в своих грехах с глубоким сокрушением и слезами, принял святейшее таинство Евхаристии и Елеопомазание и, ведя с отцом Клавером тихую и нежную беседу, предал свою душу Создателю. Отец Пётр позаботился о том, чтобы похороны его были устроены со всеми почестями, подобающими его сану.

Ересь изображают в виде змеи за её коварство и смертоносный яд заблуждений, который она изрыгает устами своими. А змея, как говорит святой Августин, такова, что стоит поразить её в голову, как тут же и всё тело её поражено. Истинность этих слов подтвердилась в обращении того епископа, который был главой следовавших за ним еретиков. Ибо, когда пал предводитель, все они признали себя побеждёнными, и по его примеру обратилось столько людей, что генерал армады по просьбе отца Клавера зачислил их солдатами короля, назначив им жалование по их званию. Так своими плодотворными трудами отец Клавер обрёл воинов и для Царя небесного, и для царя земного, превратив их из неверных в верных, из врагов в друзей и вассалов Его величества. Из них он сформировал полк более чем в тысячу человек, которые верой и правдой служили на суше и на море.

Обращение этого епископа помогло также из первых уст узнать, каким образом еретики совершали крещение. Прежде существовали большие сомнения, действительно ли таинство, совершённое ими, и не следует ли его повторять. Епископ разъяснил, что иногда они погружали три пальца в воду и, вынув их, проливали на крещаемого несколько капель, на манер того, как окропляются святой водой при входе в храм. В других случаях они чертили крест на лбу омоченными в воде пальцами и так крестили, со словами: «Я крещу тебя…» и так далее. С того времени было решено крестить всех обращённых условно, дабы не оставлять в сомнении дело столь великой важности.

Когда отец Клавер с присущим ему духовным рвением занимался обращением этих еретиков, произошёл случай, о котором нельзя умолчать. В приюте лежал больной, чрезвычайно упорный в своей ереси. Добрый отец дни и ночи трудился, чтобы обратить его, но без всякого успеха, ибо тот, едва услышав имя Папы, или Римской Церкви, или её таинств, затыкал уши руками и отворачивался к стене.

При этом присутствовал один житель Картахены, который питал к своему недругу столь лютую ненависть, что много дней искал его, чтобы убить. И столько же дней отец Клавер увещевал его оставить эту вражду и примириться с врагом своим. Однажды вечером, после очередной бесплодной беседы с больным еретиком, отец Пётр решил обратить свои усилия на мстителя, надеясь обрести в нём то, чего не достиг с другим. Взяв картахенца за руку, он попросил того пойти с ним до коллегии. По дороге добрый отец возобновил увещания и привёл множество духовных и святых доводов к тому, чтобы тот простил обиды, как Христос простил Свои. На это собеседник его ответил:

— Не утруждайте себя, отче, проповедью. Я оставлю свою месть тогда, когда тот упрямый еретик оставит своё зловерие.

Отец возвёл очи и сердце к Богу, прося небесной помощи, чтобы одолеть их обоих. И Божественное Величество даровало ему её, ибо тотчас же прибежал человек и от имени того самого еретика попросил его вернуться: несчастный (о, могущественная рука Всевышнего!) попросил примирить его с Церковью, ибо Бог призывал его, и он чувствовал, что жизнь его на исходе. Отец с величайшей радостью исполнил его просьбу. А мститель, видя столь дивное чудо, раскаялся в своих грехах, оставил давнюю ненависть и примирился со своим врагом. Упорный еретик умер католиком, а мститель обратился к Богу, превратившись из свирепого льва в кроткого агнца — по благодати, которую Божественное Величество ниспослало им через отца Клавера. Который и вознёс Ему безмерную благодарность за столь великую милость.

Слишком долгим был бы наш рассказ, если бы мы вздумали подробно перечислять все обращения еретиков, которые в ту пору, благодаря усердию и святой ревности сего апостольского мужа, были возвращены в лоно Церкви. Среди них были и проповедники, и наставники их лжеучения, и знаменитые воины, капитаны и предводители их отрядов. Не будучи наставлены в церковных молитвах, они в час смерти взывали: «Святые Испании, святые Испании, будьте со мной и защитите меня!» — тем самым свидетельствуя, что умирают в римско-католической вере, которую исповедует наша Испания. Это стало великим духовным благом для их душ и не меньшим утешением и назиданием для верных, которые, слыша это, возносили безмерную благодарность Богу, доброму отцу Клаверу и его спутникам, через которых он собирал столь обильную жатву душ для небес.

Примерно в то же время в гавань Картахены вошла флотилия кораблей с грузом негров, число коих было весьма велико: свыше десяти тысяч. Значительная часть их была больна. С прибытием испанского войска и упомянутых англичан число жителей города удвоилось, и, когда домов перестало хватать, люди стали селиться в полях и на кораблях. Одни жили на судах, другие — под открытым небом, терпя все превратности погоды. Толпы народа поглотили все припасы, так что многие гибли от голода, и счастливцем считался тот, кому удавалось раздобыть немного кукурузы или хлеба с отрубями, чтобы прокормиться. От голода, дурного обращения и перемены климата вспыхнула свирепейшая чума. Начавшись среди чужеземцев, она перекинулась на местных жителей и распространилась так, что не осталось ни одного дома, ни одной семьи, не затронутой губительной заразой.

В приютах лежало по пятьсот больных; все дома в городе и даже сами корабли превратились в лазареты. Нужда и тех, и других была почти крайней — как в лекарствах и телесном пропитании, так и в духовной помощи. Но более всех страдали негры, как люди самые обездоленные и всеми отверженные. Тела их были покрыты язвами, сочащимися гноем и кишащими червями. У них не было ни постелей, ни крова, ни защиты, а смрад, исходивший от них, был так силён, что туманил разум и лишал чувств всякого, кто к ним приближался. Сама эта вонь, казалось, вела войну с теми, кто мог бы им помочь, не давая даже подступиться.

Один инок попытался войти, но, едва приблизившись к дверям, вдохнул чумного воздуха и тут же лишился чувств. Ему было так худо, так тошнило его, что два дня он не мог прийти в себя. Другой священник пошёл причастить негра и от одного лишь зловония почувствовал, как дурнота подступает к горлу. Два дня он не мог проглотить ни куска и, с помутившимся рассудком, не в силах был исполнять своё служение. Эта чума свирепствовала более трёх месяцев, унеся жизни множества людей всех сословий.

Но кто в силах описать, как пировало ненасытное милосердие блаженного отца Клавера сей обильною жатвою, что представляла собою эта флотилия, доверху нагруженная больными, где он мог стяжать сокровища для небес? Не бывало ещё купца, столь алчного до земных богатств и с такою отвагою бросающегося на их приобретение, с какою отец Клавер отдался всеми силами, с неутолимой жаждой спасать души и творить добро всем, врачуя духовно и телесно этих больных.

И поскольку зараза и нужда затронули каждого, то и забота всей коллегии Общества Иисуса об умирающих была всеохватной. Не осталось ни одного иерея, ни одного инока, от ректора до последнего новиция, кто не посвятил бы себя служению им. Во главе их стоял отец Клавер, воодушевляя всех своим пылом духовным. Ибо, как гласит священная история, по мере того как Бог обогащал Соломона благодеяниями Своими, Он взращивал в нём и щедродушие, дабы ими делиться. Так же было и с сим апостольским мужем: по мере того как Бог давал ему обильную жатву, на которой он мог проявить свою святую ревность, Он взращивал в нём щедродушие и углублял милосердие, чтобы трудиться на ней.

Так, презрев собственную жизнь, добрый отец всего себя посвятил служению зачумлённым, помогая им днём и ночью, исповедуя их, причащая и уделяя им все таинства. Бывали дни, когда в одном только приюте он преподал Напутствие более чем сорока умирающим. Он распределял своих спутников по самым нуждающимся домам, обходя вместе с ними все кварталы города, корабли и поместья, где были больные, навещая их, уделяя им таинства и одновременно доставляя еду и лекарства ради их телесного здоровья. На себя же отец брал дома зачумлённых негров, куда никто не мог войти из-за невыносимого смрада; но пламя его милосердия прожигало заросли препятствий.

Обычно он выходил в город на рассвете и трудился, исповедуя и готовя несчастных к смерти, до полудня, а после обеда вновь возвращался и трудился до ночи; ночью же посещал приюты, заботясь, как ревностный и бдительный отец, об утешении и спасении каждого. Подобно солнцу в вечном движении, он обходил всех, всех освещая и всем творя добро. Редко кто умирал без того, чтобы он не был у его изголовья, ибо он всегда спешил к самым нуждающимся. Множество неверных крестил он в смертный час, направляя их души с одра болезни прямо в рай, и не меньше было закоренелых грешников, которых он вытащил из тины их пороков. Были и такие, кто вместе с духовным исцелением получал от его рук и телесное, ибо Бог умножал его здоровье и силы по мере того, как он тратил их на уход за больными.

Среди прочих была одна негритянка, у которой на щеке образовался карбункул, разверзшийся затем безобразной раной, источавшей едкое, словно дым, зловоние. Чтобы она не заразила остальных, её поместили отдельно, и хотя все избегали её, отец Клавер по своей безмерной милости взял попечение о ней на себя. С величайшей нежностью он ухаживал за ней и служил ей, принося еду и лекарства, промывая её язву розовым уксусом [5] и давая необходимые для выздоровления укрепляющие средства. Точно так же он с безграничной любовью и удивительным милосердием поступал и со многими другими испещрёнными язвами и покрытыми гноем неграми, от которых все отвернулись.

И Бог даровал ему награду за его труды той монетой, какой платит своим избранникам, послав ему в конце эпидемии тяжёлую болезнь, дабы он упражнялся в терпении, как прежде упражнялся в милосердии. И он принял её как бесценный дар из руки Господней.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. О ЕГО ЖАЛОСТИ КО ВСЕМ

Если велика была святая ревность о спасении душ ближних, что всегда пылала в груди святого отца Клавера, то не менее пламенным было и его милосердие, побуждавшее его откликаться на их телесные нужды. Ибо Дух Божий, обитавший в его сердце, возбуждал в нём глубочайшую жалость и сострадание ко всем. Он любил каждого, как самого себя, и сострадал чужим мукам более, нежели своим собственным, а потому делал всё возможное, чтобы утешить страдальцев, помочь им и исцелить их в болезнях, и укрепить в трудах, используя для этого все средства, какие подсказывает сострадание, не считаясь ни с затратами, ни с хлопотами, ни с усилиями и нередко рискуя собственной жизнью ради здоровья своих братьев.

И милосердие его, подобно огню, что сперва и с большей силой охватывая то, что ближе, обращалось прежде всего на своих — на тех, кто жил с ним в одной обители. Он служил больным инокам с состраданием и заботой, навещая их, утешая и исполняя обязанности сиделки, и сопереживал их недугам так, словно сам страдал от них. Воистину, мог бы он сказать вместе с апостолом: «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал?» (2 Кор. 11:29).

Он навещал их по многу раз в день, доставал лекарства, сам давал их, подметал их кельи, мыл их судна, прислуживал им днём и ночью, исповедовал их, уделял им таинства и к великому их душевному утешению с дивной любовью помогал приготовиться к смерти. И это касалось не только отцов и старых братьев ордена, но и самого младшего новиция, и простого кандидата, и слуг коллегии, и даже чернокожих рабов, трудившихся в наших поместьях — ко всем он проявлял одинаковую милость, не делая различия между людьми, как не делает его огонь, сообщая своё тепло. Во всех он видел Христа, и только Ему, и только ради Него служил с огромной любовью, как то видно из следующих случаев.

Заболел как-то в коллегии один новиций, и блаженный отец взял на себя заботу о нём, посвятив себя уходу за больным. А поскольку келья новиция была не слишком удобна для лечения, он перенёс его в свою и уступил ему собственную постель, где и выхаживал его, собственноручно давая лекарства и с любовной отеческой нежностью заботясь о нём, пока тот не выздоровел и не смог вернуться в свою келью, исполненный утешения, а также благодарности к отцу, который его исцелил.

Привозили из эстансий коллегии (так в тех краях называют загородные имения) и некоторых заболевших негров, которые там трудились. И подобно тому, как охотник, завидев добычу, устремляется к ней, так и милостивый отец спешил к чернокожим, чтобы лечить их и заботиться о них. Он приготавливал для них комнату, стелил постели, утешал страждущих надеждой на исцеление и приносил на радость гостинцы. Ухаживал он за ними с такой любовью и нежностью, что, будучи больны, они чувствовали себя лучше, чем в пору здоровья, и почитали свою болезнь за благо, ибо она давала возможность им вкусить милости и сострадания этого заботливого попечителя.

И хотя он вёл себя так со всеми, но когда заболевали чернокожие толмачи, которых он брал с собой для обращения новоприбывших, он оказывал им милосердие сверх всякой меры: на свои средства приглашал лучших врачей города и доставал лучшие лекарства, сколь бы дороги они ни были, а также изысканные сласти, птичье мясо и угощения — всё, что только можно было вообразить для их выздоровления. Нередко он уступал им свою постель, а сам спал на полу, чтобы им было удобнее, и не на день-два, а на целые месяцы.

Он бодрствовал, когда они спали, оберегая их сон; развлекал их после еды, рассказывая поучительные истории о святых, что их занимало; обмахивал их веером и отгонял мух, чтобы облегчить их жар и унять страдания, не пропуская ни одного дела человеколюбивого и милосердного, какое только можно было совершить для них.

Заботясь о больных, он не забывал и о здоровых, ибо пламя любви его простиралось на всех. Каждый день после обеда он брал ключи от ворот, чтобы привратник мог отдохнуть. В это время он собирал нищих, наставлял их в христианском учении, а затем раздавал им еду. Нередко он садился обедать вместе с ними, почитая себя нищим и убогим, каковым, по правде, и был, и стыдясь, как бы кто другой не превзошёл его в бедности и уничижении, как то повествуется о святом Франциске.

Точно так же он много раз поступал и с больными неграми, разделяя с ними трапезу — не просто за одним столом или на полу, но и из одной тарелки, вкушая одну и ту же пищу, дабы они почувствовали себя желанными гостями. Так он становился всем для всех, чтобы всех приобрести для Христа (ср. 1 Кор. 9:22).

Но и на этом не исчерпывались изыски его милосердия. Он договорился с поваром коллегии, чтобы тот готовил похлёбку для бедных с особым старанием, а сам собирал пожертвования, чтобы сделать её повкуснее. Если исповеди оставляли ему время, он лично шёл на кухню готовить, почитая за милость Божию возможность побыть поваром для Христа, Которого, как мы уже говорили, он видел в бедняках.

В праздники Пресвятой Девы он устраивал пышное угощение, подготавливая подарки и накрывая обильный стол для нищих и для тех, кто стыдился просить милостыню. Он приводил музыкантов, чтобы они играли, пока те ели, сам садился с ними за стол и с отеческой любовью раздавал кушанья и подарки. И казалось, что Бог умножает пищу в его руках, как некогда в руках Христовых в пустыне Тивериадской, ибо еды никогда не бывало в недостаче, а всегда оставались излишки, сколько бы народу ни приходило.

В Великий четверг он проводил эти встречи с особой торжественностью и не меньшим благоговением: омывал нищим ноги и с великим смирением целовал их (в память о том, как Христос омыл ноги Своим апостолам), а затем с великой любовью и благочестием кормил их.

Христа хотели сделать царём, когда он накормил народ в пустыне, и все провозглашали его великим пророком, но Он уклонился от них, не приняв этой почести, ибо пришёл искать не славы, а душ. Нашего же отца Клавера за милостыни, и более того — за любовь, с которой он их творил, все провозглашали святым, почитая его как такового и повсюду рассказывая о его милосердии. Но он бежал от любых почестей, считая себя худшим грешником в мире, и обращал сие почтение лишь на то, чтобы приводить людей к Богу. Ибо на всех этих трапезах он говорил с ними об исповеди и неизменно встречал отклик. Побуждаемые его добротой и любовью, влекомые благоуханием его святости, участники трапез приходили к нему исповедоваться. Таким образом он привёл к Богу множество душ, собственноручно потчуя людей и телесною пищей, и лекарством духовным.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. О МИЛОСЕРДИИ, КОТОРОЕ ОН ЯВЛЯЛ К ТЕМ, КТО БЫЛ ВНЕ ОБИТЕЛИ

Такое милосердие он являл к живущим в стенах коллегии. И не меньшим было то, что он расточал за её пределами: ибо не было такого несчастного в больнице или тюрьме, хворающего на дому бедняка или благородного нищего из тех, что стыдятся просить подаяния, кто не ощутил бы на себе пламя его любви. Двадцать лет подряд он заботился об одной бедной негритянке, больной, искалеченной и покрытой язвами. Она жила в убогой хижине и была совершенно всеми покинута; никто не решался переступить её порог из-за смрада, исходившего от её ран, и страха заразы. А добрый отец по своему безмерному состраданию приносил ей еду и все необходимые лекарства, врачевал и утешал её. Он кормил её с великой любовью, находя в том утешение для себя и вызывая восхищение у тех, кто наблюдал со стороны, не имея духу совершить для этой несчастной столь великое дело милости.

Точно такое же милосердие он проявил и к другому бедному калеке, который, как он узнал, был всеми покинут и не имел ни постели, ни лекарств от своей болезни. А блаженный отец, выпросив в качестве милостыни одежду, взвалил её себе на плечи, и с помощью своего спутника пронёс на виду у всего города. Он стелил ему постель и укрывал его, подметал комнату, приносил лекарства и гостинцы, лечил его и заботился о нём, как о чаде Божием и образе Иисуса Христа. Он врачевал его тело и душу одновременно, исповедуя его и уделяя ему таинства. А чтобы ещё паче его ободрить, он много раз говорил ему, что завидует ему, ибо тот, страдая во время болезни, уже на одре стяжает себе небеса и каждый день копит бесценные сокровища славы, в то время как он сам, в добром здравии разгуливая по улицам и площадям, по множеству грехов своих скорее теряет, чем приобретает.

Постоянно захаживал отец Пётр и в больницы, а чаще всего — в приют святого Лазаря, где содержались прокажённые, а потому он был самым заброшенным. Войдя, он снимал свой плащ, брал веник, подметал палаты и стелил постели больным. Он раздавал им подарки, кормил их из своих рук, выносил нечистоты и мыл самые грязные судна, ничем не брезгуя. Он увещевал страдальцев потерпеть и исповедью очистить души от проказы греха, ибо часто телесные недуги происходят от душевных, а потому, если искоренить их причину, то и здоровье вернётся; если же не вырвать корень, то, сколько ни лечись, исцеления не обретёшь. Этими и подобными доводами он побуждал их к исповеди и врачевал их тела и души одновременно.

Много раз видели, как в приюте святого Лазаря он обнимал самых отталкивающих больных, прижимаясь своим лицом к их лицам. И не раз, как утверждают под присягой, он вылизывал их язвы, подражая св. Екатерине Сиенской, св. Франциску Ксаверию и другим святым, совершавшим подобные подвиги героической добродетели. И не удивительно, что он творил те же деяния, ведь в нём обитал тот же дух, что и в них; и как от одного и того же корня всегда произрастает одно и то же дерево, а от него — тот же плод, так и от одного и того же духа всегда исходят схожие действия.

Любимцами его были самые отверженные бедняки, отпугивавшие всех своими язвами. Добрый священник согревал и утешал их, укрывая своим плащом, а иногда расстилал его на земле, чтобы самые немощные из калек могли присесть, пока он перестилал им постели или вёл духовные беседы. Он искал для них одежду, лекарства и всё необходимое для лечения.

Однажды ему сказали, что некий чахоточный бедняк уже кашлял кровью, и советовали держаться от него подальше, чтобы не заразиться. Но для отца Петра это предостережение прозвучало как сигнал к атаке: он немедля пошёл к больному, обнимал его, утешал, лечил и уделил ему таинства со свойственным ему милосердием.

Когда убогий приют святого Лазаря обрушился, добрый отец взял на себя его восстановление. Невероятно, сколько он выстрадал и потрудился, на своих плечах таская землю и брёвна, собирая пожертвования на строительство и собственными руками возводя этот дом Божий. Он приходил утром и работал весь день. Еду ему приносили из обители, и он делил её с бедняками, а сам съедал кусок из их собственной тарелки, не брезгуя их проказой, словно был одним из них.

Однажды его позвали исповедать негра. Он поспешил, но быстрокрылая смерть оказалась проворнее и прибыла раньше, из-за чего отец застал больного уже мёртвым, о чём глубоко сокрушался душой, хотя вины его в том не было, и совесть его была чиста. Желая восполнить эту утрату другим делом милосердия, он вошёл в приют святого Лазаря и стал обходить больных одного за другим, утешая их. Когда ему поднесли ночной сосуд одного из самых грязных пациентов, он ощутил отвращение, но, устыдившись своей брезгливости, поборол её: он взял сосуд в руки и на глазах у всех вынес, чтобы вычистить и вымыть, и это преподало превосходный урок тем, кто это видел.

Но ещё более удивителен случай, произошедший в доме одного капитана, у которого было много негров на продажу и куда отец Пётр пришёл наставить их в вере. Войдя, он, по своему обыкновению, спросил о больных. Ему ответили, что один из них, весь покрытый гноем, внушающим омерзение, лежит в чулане или какой-то каморке, куда никто не заходит из-за смрада. Отец спустился туда. Приблизившись, он ощутил волну зловония, исходившего от больного, что вызвало естественное отвращение, но, устыдившись себя и решив, что слишком слабо любит ближних, Пётр Клавер решил наказать себя и побороть свою природную брезгливость.

Обнажив левый бок, он долго и жестоко бичевал себя, приговаривая: «Ты отказываешься подойти к своему брату? Так подойди же, как бы тебе это ни претило, как бы ни было трудно, ведь он — твой ближний, за которого умер Иисус Христос!» Закончив бичевание, добрый иерей вошёл в каморку, приблизился к больному и, всячески выказывая доброе к нему расположение, преклонил колени. А для полной победы над собой он прижался глазами, лицом и губами к его язвам и даже смачно облобызал их, к ужасу тех, кто это видел, но и к великому их назиданию, а особенно посчастливилось несчастному больному, которому Бог посредством сих действий даровал исцеление и телесное, и душевное.

Одержав эту славную победу, отец Клавер так основательно поборол в себе отвращение к страдальцам, что вся его радость и утешение отныне заключались в том, чтобы жить и пребывать рядом с ними. Зловоние, исходившее от их язв, стало для него нежнейшим ароматом, которым он услаждался.

Однажды его позвали исповедать чернокожего раба, принадлежавшего доктору дону Агустину Сабаниа, инквизитору того города. Несчастный раб был весь покрыт язвами, но отец с радостью вошёл в к нему, чтобы исповедать его и утешить. В это время в дом вошёл и сам инквизитор. Узнав, что отец Клавер здесь, он пошёл повидаться с ним и, когда приблизился к каморке своего раба, застал святого отца на коленях, облизывающим его язвы. Инквизитор остолбенел, глядя на это, и вознёс искреннюю благодарность Богу за дух, который Он ему сообщил. С тех пор дон Агустин неизменно питал к блаженному отцу глубочайшее почтение, повсюду рассказывая о его героической добродетели, напоминая, что это признак великой святости.

Устами Давида сказал о Себе Иисус Христос: «Я же червь, а не человек» (Пс. 21:7), — предпочитая этот титул всякому иному, ибо червь находит отраду в ранах и питается ими, в то время как человек бежит от них и не смеет на них взглянуть. Так и Господь счёл за честь быть червём, а не человеком, ибо, подобно червю, Он находил утешение в язвах бедных и больных, и в них же обретал Себе пищу и отраду. Потому и говорит святой Иоанн Златоуст о словах из восьмой главы Евангелия от Матфея, что Христос простёр руку, чтобы коснуться прокажённого (ср. Мф. 8:3), когда тот попросил об исцелении, [сразу после того] как сошёл с горы (ср. Мф. 8:1) [на которой возвещал Свою великую проповедь] — [тем самым явив на деле] любовь, которую питал к прокажённым, и укрепив спасительное [учение], которое там даровал. Этот же самый дух Он сообщает и Своим слугам. А поскольку блаженный отец Клавер имел дух Христов (ср. Рим. 8:9), то и находил он усладу в язвах нищих и, подобно смиренному червю, утешался ими.

Верным доказательством тому служит случай, произошедший в доме одного богатого и знатного господина. Туда отца Петра позвали исповедать нескольких его чернокожих рабов, которых поразила губительная оспа. Их держали в отдельных хижинах, как зачумлённых, ибо в тех краях эта болезнь столь же заразна, сколь и опасна. Все они были покрыты язвами и источали такое зловоние, что сам хозяин не решался войти к ним. Но, наслышанный о великих делах, которые отец Клавер творил для больных, и особенно для безнадёжных, он из любопытства остался у двери, чтобы посмотреть, как тот поступит с его рабами.

И увидел, что отец, войдя, приветствовал их с великим человеколюбием и нежностью. Он подходил и обнимал каждого по очереди, а затем, опустившись на колени, целовал их гноящиеся язвы, находя в них отраду, словно то были благоуханные розы. Таково была любовь его к ближним и победа, которую он одержал над собой, одолев свою плоть подвижническим умерщвлением. Затем он подготовил их к таинству наставлением, исповедал, утешил и вручил подарочки. А добрый господин, изумлённый увиденным, проникся таким благоговением к святости отца, что с той поры неустанно славил его, превознося его добродетели до небес. Он жив и поныне и готов подтвердить истинность сказанного под присягою, ибо видел это воочию.

Но любовь отца Клавера не ограничивалось одними лишь больными, а в равной мере простиралось и на здоровых. С тем же состраданием он служил и беднякам в темницах, утешая их, помогая им в скорбях и ходатайствуя перед судьями, чтобы облегчить их участь и вызволить из заключения. Он много раз приносил им еду, кормил с величайшей любовью и увещевал их терпеливо сносить свои узы. И говорил им о великой награде, которую Бог уготовал им на небесах, и что эти кандалы и цепи обернутся величайшей свободой, драгоценными ожерельями и цепочками.

Ещё он побуждал их к исповеди и к тому, чтобы они оставили грехи свои, особенно божбу, ругань и жажду мести, ибо, угождая Богу, Который есть Владыка всего, они обретут полную свободу.

Когда предстояло аутодафе [6], он с особым радением заблаговременно шёл в инквизицию, чтобы утешить кающихся и приготовить их к тому, чтобы они перенесли причитающиеся епитимии с терпением и покорностью воле Божией, вспоминая о Страстях Христовых, о поношениях и муках, которые Он претерпел из любви к нам. А по возвращении [с аутодафе] их ждало доброе угощение, которое он готовил, чтобы утешить бедолаг всеми возможными способами.
При этом он не забывал и о благородных бедняках, стыдящихся своей нищеты, ибо заботился обо всех, как о родных детях, навещая их в их домах и с безграничным милосердием помогая им в их нуждах.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. О МИЛОСЕРДНОЙ ЛЮБВИ, КОТОРОЕ ОН ПИТАЛ К УСОПШИМ И К ДУШАМ В ЧИСТИЛИЩЕ

Любовь Христова не ограничивается пределами этой жизни, но, как мы доказывали в «Историческом путеводителе», простирается без всякой меры и на души, пребывавшие в мире ином. И после смерти людей Он являет любовь Свою к ним, уделяя честь их телам, прославляя их души, утешая и избавляя их от мук Чистилища.

До такой же степени совершенства дошла и любовь отца Петра Клавера. Она не замыкалась в пределах земной жизни, но простиралась и на жизнь иную, ибо и после смерти бедняков он с прежним рвением являл им своё сострадание. Он заботился о достойном погребении их тел, устраивая почётные похороны, и об избавлении их душ, помогая им, насколько хватало его сил, выйти из Чистилища, свершая во имя их мессы, творя молитвы и покаянные подвиги. Ибо, как больниц [7] суть чистилища для живых, так и Чистилище есть больница для усопших, где язвы, полученные от грехов, врачуются прижиганиями тамошнего огня. И как святой отец, пылая любовью, посещал больницы ради живых, так же он заботился и о вечном здравии усопших, как только мог.

Едва до него доходила весть, что умер какой-нибудь темнокожий бедняк, он тотчас же шёл к приходским священникам и к старостам братств [8] и договаривался, чтобы того похоронили за счёт пожертвований. Он самолично добывал для почившего саван, относил его в дом усопшего и помогал облачить тело; давал воск для свечей, чтобы они горели перед телом, пока не прибудет процессия из прихода; созывал людей на погребение, сообщая им об индульгенциях, которые они обретут за этот милосердный поступок. Он первым читал заупокойные церковные молитвы, а если было время, облачался и служил по усопшему мессу, оказывая честь его телу и душе всеми силами помогая.

Однажды он позвал одного почтенного человека пойти с ним в приют св. Лазаря. Тот с радостью согласился. Придя туда, отец Пётр снял свой плащ и торжественно, словно погребальный покров, расстелил на могиле негритянки, похороненной днём ранее. Затем взял четыре апельсина, воткнул в каждый по свечке и расставил по углам могилы, после чего, созвав бедняков, облачился в ризнице и вышел служить заупокойную мессу по усопшей, а в конце прочёл над могилой респонсорий по церковному обряду. И так он при первой возможности поступал со всеми усопшими бедняками, что подтверждали и приходские священники, и управители приютов.

В том же приюте св. Лазаря трудилась одна испанка, которая многие годы служила бедным. Когда её спросили о делах отца Клавера, она ответила, что деяния его, которые она наблюдала за время своей службы, были столь многочисленны и героичны, что перечесть их невозможно, и что ни до, ни после него не было видано ничего подобного. И добавила, что о его подвигах и добродетельных свершениях, которые он творил в одном только этом приюте, можно было бы написать целые книги.

К этому она прибавила рассказ о другом деле великого милосердия: в день Всех Святых и следующий за ним день Умерших, когда Церковь поминает души усопших и возносит за них многие молитвы, добрый отец, желая почтить знакомых умерших чернокожих, возводил для них кенотаф [9] со свечами. Он созывал всех рабов, приглашал музыкантов и служил Заупокойное повечерие и Торжественную мессу с диаконами и с обрядом приношения даров, прямо как для членов какой-нибудь из знатнейших городских семей. Это деяние, с одной стороны, было весьма полезно для душ усопших, с другой — воодушевляло и пленяло сердца живых негров, видевших, какую честь он им оказывает, а с третьей — назидало весь город тем состраданием, которое он проявлял к рабам.

Но и на этом его благочестивая забота о душах в Чистилище не заканчивалась. К ним он был исполнен величайшего сострадания и помогал им избавиться от страданий всеми силами: читал за них множество розариев, испрашивал для них всевозможные индульгенции, совершал покаянные подвиги во искупление провинностей, которые они не успели при жизни в должной мере исправить. Он посвящал им все мессы, которые служил, приносил в жертву свои труды, пот и усилия. Проповедуя, он всегда призывал прочесть одну «Радуйся, Мария» за души в Чистилище, а тем, кого исповедовал, советовал посвящать им часть епитимии. Всех он призывал не обделять усопших своим попечением, для чего раздавал бесчисленное множество чёток, медальонов и крестов с индульгенциями, чтобы верные принимали их и жертвовали ради упокоения душ. А чернокожим и рабам он раздавал розарии, чтобы они молились на них о душах своих покойников.

И постоянно ходила молва, что души приходили к нему из мест своих мучений: одни — просить молитв, другие — благодарить за то, что он для них сделал.

Один негр, странствуя по горам [10], повстречал душу усопшего соплеменника. Тот спросил его, почему он не носит с собою розария и не молится ни за него, ни за другие души почивших. Странник онемел от ужаса и задрожал от страха, а усопший, не удовольствовавшись словами, наказал поощутимей, нанеся ему множество ударов и побоев, от которых всё тело его покрылось синяками. Напоследок же он сказал: «Поди к отцу Клаверу и скажи, чтобы он дал тебе розарий, и молись по нему всегда за нас. И попроси его отслужить за меня четыре мессы во избавление от мук, что я терплю ныне».

Негр, изумлённый и вразумлённый наказанием (ибо люди его племени не спешат исполнять повеление, если не понудить их), явился к отцу Клаверу и рассказал ему о случившемся, в доказательство своей правоты показав синяки, которыми было покрыто всё его тело. Отец поверил ему, дал розарий и отслужил мессы, а после поведал об этом случае и другим неграм, чтобы побудить их молиться о душах своих усопших.

В другой раз, тоже ночью, случилось так, что отец Пётр, как было у него заведено, уложил в свою постель одного бедного и очень больного негра, собираясь заботиться о нём и лечить его, а сам спал на полу; и вот в двенадцать ночи больной услышал жалобные голоса, словно кто-то стонал или плакал. Больной замер и услышал лязг цепей, который его напугал — тогда он подвинулся к отцу и, обнаружив, что тот молится на коленях, сказал ему: «Отче мой, что это за странный шум, который меня напугал и не даёт спать?» Добрый отец ответил: «Молчи, сын мой, и не тревожься; ложись и спи». И, взяв одеяло, накрыл его с головой, чтобы тот ничего не видел, а сам вышел из комнаты. Он пробыл вне некоторое время, а шум голосов и лязг цепей, что были прежде слышны, прекратились. Как полагают, это были души, которые приходили из Чистилища просить его о молитвах.

Являлись и другие признаки этого, но поскольку он по своему смирению скрывал их, не всё, что происходило, известно с той достоверностью, которая требуется для строгого отчёта. Но доподлинно известно, что всю свою жизнь он посвятил благотворению душам в Чистилище, и что по его заступничеству многие из них были избавлены от мук. И теперь они ходатайствуют за него на небесах, за то добро, которое он им сотворил, и испрашивают для него многие милости у Бога Всемогущего.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. О ПАСТЫРСКИХ ТРУДАХ ОТЦА ПЕТРА КЛАВЕРА СРЕДИ ИСПАНЦЕВ И МЕСТНЫХ ЖИТЕЛЕЙ

Хотя главным делом сего человека Божия было обращение неверных — их оглашение, крещение и наставление в вере, — он не забывал и о тех, кто уже был крещён, и не оставлял без попечения верующих. Всеми силами он помогал им исправлять нравы, жить свято, избавляться от пороков и идти по стезе добродетели к небесам.

Помимо своих обычных трудов в тюрьмах и больницах, а также регулярных исповедей, о которых уже упоминалось, он каждый год устраивал своего рода духовную ярмарку, которая длилась три или четыре месяца: с сентября по Рождество. В это время в порту стояли испанские галеоны, а из Перу, Кито и Потоси прибывали целые караваны с серебром, предназначенным для отправки в Испанию. Все эти приезжие образовывали как бы целый новый город чужестранцев, и нужно было прилагать немало усилий, дабы те, кто по милости Божией избежал морей водных, не утонули в морях порока.

И поскольку милосердие доброго отца было безмерно, а ревность пламенна, он не знал ни сна, ни отдыха, трудясь денно и нощно ради блага этих душ, дабы избавить их от поводов ко греху и оскорблению Бога. И дел у него было предостаточно, ибо с флотилиями прибывало множество захворавших в долгом плавании больных всех сословий, из-за чего за один день все городские больницы оказывались переполнены.

А здоровые, которым надлежало бы благодарить Господа нашего за то, что Он извёл их из опасностей и довёл до земли в целости, едва ступив на берег, казалось, испивали из реки забвения, ибо предавались всякого рода грехам. Подобно прорвавшейся плотине, на сушу изливались обжорство и пьянство, пиры и банкеты, а вместе с ними — бесстыдство и распутство, и завязывались новые греховные союзы в нарушение святого закона Божия. Вспыхивали ссоры, начатые ещё в море, и приводились в исполнение коварные и неправедные замыслы ради наживы, попиравшие всякий закон, как человеческий, так и божественный. Расцветали грабежи, ростовщичество, прелюбодеяния, убийства, бесчестия [11], кривда [12], и не было на земле такой власти, которая могла бы пресечь этот разгул зла, если бы не вмешалась власть небесная. Казалось, будто прорвало плотину, и хлынул безмерный поток пороков, затопляя землю и увлекая за собой даже самых стойких в добродетели.

Но именно здесь сей человек Божий явил величие своего милосердия и несокрушимое мужество, вложенное ему в сердце Всевышним. Он противостал этому бурному потоку, отнимая у диавола ту прибыль, которую он ожидал получить на ярмарке порока, и обратил её в ярмарку добродетелей, в благодатное поприще для спасения душ.

И первым делом он выставил на поле духовной брани свою ударную пехоту [13]: детей, наставленных в христианском учении, и они каждый день выходили на улицы, распевая церковные молитвы, и разбивали свой стан на четырёх главных улицах города — на том самом плацу, где враг рода человеческого праздновал свою победу, где кипела торговля, заключались сделки и договоры, и где всегда толпился народ. Там отец Пётр проповедовал чуть ли не ежедневно, порицая пороки и превознося добродетели, возвещая народу о наказаниях за первые и наградах за последние. И делал это с таким пылом духовным, что ужасал грешников, вырывал их из их пороков и пересаживал в рай добродетелей силою исповеди и иных таинств.

Он также проповедовал в приходах и в нашей церкви в удобное для того время. Со многими говорил наедине, входя в дружеские отношения, а к другим находил подход через людей благочестивых и набожных, дабы внушить им чувство долга, особенно в вопросах таинств, восстановления чести [14], но также дуэлей и поединков, которые нередко случались среди солдат. И таким образом он искоренил многие грехи и совершил дела величайшей важности.

Он посещал больных как в приюте, так и в частных домах, являя им в полной мере милосердие и сострадание, телесное и духовное. И поскольку на этих ярмарках оказывались множество падших девиц, которые были соблазном для народа, он измыслил способ помочь им, достойный его изощрённого милосердия. Он убедил губернатора той крепости, а также его аудитора и генерал-лейтенанта, чтобы они направляли штрафы, взыскиваемые с преступников в королевскую казну, на то, чтобы выдавать этих девиц замуж. Кроме того, он просил собирать пожертвования как у кавалеров, прибывших с армадой, так и у постоянно живших в городе. И сам губернатор, и алькальды, и аудитор, и рехидоры, и кавалеры выходили на сбор подаяний и приносили значительные суммы, благодаря которым он помог многим падшим женщинам и выдал замуж многих сирот ко всеобщей радости и назиданию.

Но где взять слова, чтобы описать все героические деяния, которые во время этих «ярмарок» совершил сей верный слуга Господень во славу Его и на благо душ? С прибытием каждой флотилии он делал так много, что и не сосчитать было свершений его, ибо с таким мужеством он противостоял наплыву пороков, что, казалось, Сам Бог поставил его в этом порту неприступной скалой, о которую разбивались бури, воздвигаемые сатаной.

Он расторгал множество греховных союзов, обращая явные и тайные сожительства в святые браки; предотвращал страшные усобицы, ссоры, распри и раздоры, примиряя враждующих; полагал конец многим злоупотреблениям в неправедных сделках; благодаря ему возвращалось множество нечестно нажитых имений [15], а оскорблённым восстанавливали честь. Великое множество грешников обратилось к добродетельной жизни, сообразной с законом Божиим, ибо святой отец просвещал сонмы невежд светом своей проповеди и святого учения.

По его слову прекращались многие неправедные тяжбы, и стороны примирялись по справедливости. В значительной степени исправились нравы, особенно в том, что касалось божбы и неподобающих танцев, сущего бича тех краёв. За эти три месяца ежегодно совершалось великое множество генеральных исповедей, и его толпа у его исповедальни густела, как в Страстную неделю.

Даже в ежегодных отчётах той провинции говорится, что многие солдаты и путники не просто изменили свою жизнь, но и само своё звание, ибо так были тронуты его проповедями, что презрели мир, его пышность и суетные устремления, и посвятили себя Богу в монашестве. В Общество Иисуса вступило столько людей, что коллегия Картахены стала главным источником братьев-коадъюторов для всей провинции.

А для общего назидания я приведу здесь рассказы о нескольких самых замечательных случаях таких обращений, дабы стали видны плоды сего щедрого древа, которое Бог насадил в раю Ордена.

Первым из них был брат Педро де Солабарриета, баск, родом из тех же мест, что и святой отец наш Игнатий, благородный по крови, а ещё более — по добродетели. Он прибыл в те края в свите Генерала галеонов, который, ценя его знатность, оказывал ему великие милости, и потому Педро ожидал большого продвижения по службе. Но Бог даровал ему нечто большее и лучшее, чем он мог бы желать, призвав его в Общество благодаря проповеди отца Клавера. Привлечённый благоуханием его святости, баск склонился к вступлению в Общество Иисуса.

Его приняли, и в новициате он вёл себя как ангел; ведь наставником ему был тот же отец Клавер, и потому он во всём походил на своего учителя: послушен, молчалив, скромен, благочестив и одухотворён, а сверх того — смирен и чужд всякой человеческой чести и славы. Друзья стали для него новым испытанием, подобно тому как некогда друзья для Иова, ибо, стыдясь того, чем он гордился, говорили, что при его благородстве не пристало быть простым мирским братом в таком ордене, как Общество Иисуса. Но он, будучи чужд всякого заблуждения, отвечал, что самое низкое служение в ордене для него почётнее самого высокого положения в миру. И чем больше они его упрекали, тем больше он смирялся и уничижал себя, дабы идти по стопам Христовым и жить по Его заветам.

И Господь, видя в нём спелый и созревший плод, вскоре сорвал его, дабы преподнести своему Предвечному Отцу. По окончании новициата и принесении обетов Он послал ему тяжёлую болезнь, которая пресекла его временную жизнь, чтобы вступил он в жизнь вечную, блаженствуя со святыми на небесах. Сей брат глубоко чтил Пресвятую Деву и святого отца нашего Игнатия, которым и вверил свою душу в час смерти.

Вторым был брат Диего Фелипе Монсальве, который вступил в Общество вместе с братом Педро де Солабарриета, и они вместе проходили новициат. В миру Диего был человеком видным, подававшим большие надежды на карьеру благодаря красноречию и изрядной деловой хватке, — талантам, благодаря которым многие преуспели в Индиях. Но посреди его мирских устремлений, когда он оказался наипаче поглощён делами века сего, Бог призвал его одним словом, как святого Матфея. И тотчас он встал и последовал за Ним, оставив мир и вступив на тесный путь иночества.

Он также прошёл школу отца Клавера и так преуспел на пути совершенства, что уже на первом году его назначили экономом коллегии, каковое послушание он исполнял, сочетая благоразумие с благоверием к назиданию всех, как мирян, так и иноков, ибо в новой должности ни на йоту не отступил от строгого соблюдения правил новициата. Был сей брат весьма аскетичен, привержен покаянным подвигам и молитвословию, а особо чтил Царицу Ангелов, о Которой всегда говорил с великой нежностью, и Она вознаградила его за сие почитание, соткав для него венец, который вручила ему два месяца спустя по окончании новициата, возведя его душу к Своему святейшему Сыну в небесные обители, где он и пребудет вечно.

За этими двумя последовал один бравый солдат, сержант своей роты, весьма уважаемый в войске за свои великие достоинства и заслуги, оказанные короне в различных кампаниях. Учение доброго отца так тронуло его, что он решился пройти в нашей обители духовные упражнения, а во время них — совершить генеральную исповедь за всю свою жизнь, что является деянием весьма редким для людей военного звания. И Бог так чувствительно коснулся его сердца, что во время упражнений он твёрдо решил никогда более не возвращаться в мир.

С великим смирением он просил принять его в Общество Иисуса, и его решимость была такова, что он твёрдо заявил, что останется в обители в любом случае, не возвращаясь в мир: либо как инок, если его примут, либо как слуга, чтобы исполнять самые низкие работы. Его призвание было испытано и признано истинным, от Бога, Который и привёл его в Свой дом. Ему дали облачение к великому изумлению солдат и не меньшему их назиданию, ибо они видели, как попирает мир тот, кто был в нём на вершине славы, и как презирает почести тот, кто, казалось, был так близок к ним и заслужил их.

Отец Клавер привёл в Орден ещё много одарённых юношей, которые прославили его своими добрыми трудами и талантами, и ныне составляют славу своей провинции. Среди них был один, к которому Бог воззвал с такой пламенной мощью, что, когда родители его со страшным гневом воспротивились намерению юноши, отняв у него плащ и шляпу и заперев его, дабы он не покинул дома и не пришёл к нам, тот вырвался из их рук и в одной рубашке, с непокрытой головой, бежал из мира сего в надёжную гавань Ордена, где и поныне подвизается с той же ревностью, что и в самом начале своего пути.

Но не только на них простиралось пастырское рвение пламенного отца, ибо оно касалось и духовенства того города, столицы всей епархии. Он назидал их примером своей жизни и побуждал духом своей проповеди, возжигая в их душах желание большего совершенства, что и было заметно по многим, кого он приводил в нашу коллегию для прохождения духовных упражнений по методу святого отца нашего Игнатия, которыми отец Пётр руководил лично, несмотря на множество других забот. Так свершались великие перемены в жизни весьма знатных особ, которые в свою очередь много способствовали исправлению общественных нравов.

Даже иноки из других орденов приходили советоваться с добрым пастырем в духовных вопросах и просить наставления в своих затруднениях, ибо Дух Святой уделил его душе особый дар утешать всех и направлять их на путь к небесам. Словом, он был подобен солнцу, что светило всем, указывая путь на небо, и не было такого сословия, которое не приобщилось бы к его свету и сиянию.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. О ТРУДАХ ЕГО ПАСТЫРСКИХ СРЕДИ БРАТИИ ИЗ ОБЩЕСТВА ИИСУСА

Может показаться, что сказанным выше мы исчерпали рассказ о трудах, которые сей апостольский муж совершал ради спасения душ. Но как огонь, по слову Писания, никогда не говорит: «Довольно!» (Притч. 30:16), а от подброшенных дров лишь разгорается сильнее, так и пламя милосердия отца Клавера никогда не угасало. И чем более он трудился для ближних, тем сильнее в нём возгоралось желание делать для них всё больше и больше. А потому, совершив всё упомянутое для тех, кто был вне обители, и когда, казалось бы, дома можно было бы и отдохнуть, он находил новые труды среди своих же братьев по Ордену.

В течение многих лет он состоял духовником общины и исповедником для всех. И как к отцу своему духовному, к нему приходили со всяческими сомнениями, затруднениями и угрызениями; открывали ему сердце, поверяли ему свою совесть, исповедовались ему. В нём обретали поистине отеческое сострадание, утешение в скорбях и облегчение в трудах. И тем светом, который он получал от Бога, он рассеивал мрак и тучи сомнений, которые диавол обыкновенно воздвигает в душах, боящихся Бога, чтобы смутить их и сделать их путь к Господу томительным и безрадостным. Он был светочем и ангелом-миротворцем во всём, что касалось жизни коллегии, как для подчинённых, так и для настоятелей, ибо всех утешал и укреплял на пути совершенства. К этому добавлялись и регулярные собеседования, которые он, как духовный отец, проводил с общиной, воспламеняя всех великим огнём божественной любви, который даровал ему Бог.

Кроме того, в течение многих лет он служил наставником новициев в коллегии Картахены, где воспитывались те, кого принимали в Орден в приморских краях. Ибо общий новициат провинции находился в двухстах лигах вглубь материка, а от Кито и Потоси — и вовсе более чем в четырёхстах. Из-за дальности расстояния и плохих дорог в этой коллегии и был устроен новициат для воспитания тех, кого принимали из тех краёв. И не последним соображением при этом было то, что в коллегии подвизался столь совершенный муж, как отец Пётр Клавер, который мог бы их воспитать и наставить в иноческой жизни.

Так ему было вверено это послушание, которое он нёс многие годы, не оставляя при этом ни обращения и оглашения негров, ни своих трудов в городе. Подобно доблестному капитану в воинстве Божием, он вёл бой на всех краях сражения.

Но вернёмся к воспитанию новициев и к тому, как он ими руководил. Кто опишет то искусство и тот дух, с которым столь выдающийся наставник учил своих подопечных? Доподлинно известно, что, будучи строгим блюстителем правил Устава, он почитал главным учить их паче делами, нежели словами, идя впереди и подавая пример — как в умерщвлении плоти, молчании, внутренней собранности, послушании и смирении, так и во всех прочих добродетелях. Он был для новициев образцом совершеннейшего соблюдения устава, какой подавал и старшим братьям. И хотя с собой он был суров, со всеми остальными оставался кроток и любвеобилен, весьма снисходителен и миролюбив, скор на прощение и медлен на наказание, всегда склоняясь к мягкости и милости и стараясь угодить всем, насколько то позволял орденский устав.

Поучения, которые он давал новициям, казались пламенными стрелами, что зажигали сердца, ведь из чудесного колчана они исходили и верная рука направляла их. Притом ученики так горели рвением, что на поприще совершенства нуждались более в узде, нежели в шпорах. Имея большой опыт в делах Общества и зная, как важно в трудах его быть мёртвым для мира и для себялюбия, а в истинном смирении утверждаться, добрый наставник постоянно упражнял своих новициев в этих качествах, а также в презрении к мирской славе.

Он водил новициев по улицам города без накидок, в одних сутанах, сам шагая во главе процессии; порой нагружал юношей какой-нибудь забавной ерундой, например — вениками и корзинами, чтобы они затем подметали в больницах, или же поручал снести угощение беднякам. Клаверовы подопечные часто ухаживали за больными и перестилали им постели, дабы побороть в себе брезгливость и отвращение, которые обычно вызывают самые изъязвлённые страдальцы, а также чтобы, приучившись с любовью обращаться с бедными и больными, впоследствии с лёгкостью нести среди них служение Общества.

А поскольку он сам был весьма смирен и аскетичен, то и духовных чад своих воспитал в том же духе. Редко кто из них садился за стол, не совершив публичного акта покаяния в трапезной, а единственной приправой, придававшей вкуса всем их блюдам, была горькая мирра памятования о Страстях Христовых; с ней они начинали и с ней заканчивали трапезу, ограничивая себя постоянно и во всём, в чём только было возможно.

Он столь по-разному вёл себя при различных занятиях, что в каждом из них казался другим человеком. На молитве, на мессе и в духовных упражнениях он был анахоретом, столь погружённым в Бога, будто и не жил в этом мире. В беседах и увещаниях выступал живым и убедительным оратором; при порицаниях казался строгим и непреклонным, но, как того и требует мудрое правление, умел смягчать строгость кротостью. В пору отдыха и досуга выказывал необычайную приветливость, учтивость и доброжелательность, и всегда говорил о Боге или чём-нибудь душеполезном. В повседневном общении он держался в тени по причине своего смирения, и обращался весьма кротко со всеми, словно был слугою каждого.

Сими добродетелями, а также святостью своей жизни и поистине отеческой любовью он пленял души своих послушников. Они любили и почитали его так, что не могли без него обходиться, точно малыши без матери, и принимали всё, что он им говорил, словно то были советы их родного отца. Потому и не испытывали затруднений, открывая ему свою совесть и поверяя ему свои искушения, что есть самый действенный способ победить их, получить наставление и не сбиться с пути иноческой жизни. И Бог щедро благословлял его труды, приносившие добрый плод в душах воспитанников, и некоторыми знамениями подтверждал ценность его поучений и наставнический авторитет.
Одной из главных его забот было воспитать юношей в совершенном послушании, покорными, как дети, суждению вышестоящего и готовыми исполнить малейшее его указание с предельной точностью. Случилось, что один новиций, творя самобичевание, замешкался, когда его позвал другой, имевший над ним некоторое начальство, и, поскольку ему оставалось дочитать совсем немного (Во время самобичевания было принято читать или петь покаянные псалмы (чаще всего — псалом 50, Miserere), что помогало задавать ритм и сосредоточиться на молитве. – Прим. пер.), ответил, что придёт, как только завершит. И тут произошло нечто примечательное: хотя верёвка бича была прочной, а узел двойным, она вдруг порвалась. Так Бог прервал его покаянный подвиг прежде, чем он сам успел его завершить, чем оба новиция были поражены, а первый, ослушавшийся — пристыжен, ибо понял, что сам Господь в наказание за его непослушание разорвал его покаянное орудие. И не остался он без епитимии, а добрый наставник воспользовался этим случаем, чтобы научить своих подопечных, как угодна Богу точность в послушании и как оскорбляет Его малейшее промедление.

В ежегодных отчётах того времени описываются героические подвиги умерщвления плоти, совершённые новициями, которые, чтобы побороть свою природную брезгливость, иногда облизывали язвы бедняков и совершали иные подобные деяния, которыми одерживали славные победы над собой. И хотя имя наставника не называется, нетрудно догадаться, что им был непревзойдённый поборник сих подвигов, который, как уже говорилось, свершал их многократно.

Притом он наставлял их, как орёл — своих птенцов, приучая к служению, состоявшему в преподавании христианского учения и в произнесении кратких увещаний для бедных, при этом соразмерялся со способностями воспитанников, каковые в них обнаруживал, и благоразумно следил, чтобы, попытавшись взлететь раньше времени, они не выпали из гнезда. Брал их с собой в темницы и там велел им изъяснять учение заключённым, приводя поучительные примеры. То же самое он побуждал новициев делать и в приютах для болящих бедняков, и в обители — для чернокожих слуг. А после он указывал им на допущенные ошибки — как для смирения, так и для научения. Таким образом он наставлял их в искусстве уловления душ к их же собственной пользе.

Благодаря такому воспитанию и научению он взрастил выдающихся учеников, которые прославили Орден и продолжают прославлять его своей набожностью, благоразумием, учёностью и блистательными талантами, неся великую пользу душам и возводя на небеса трудами своими бесчисленные их множества.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ И ПРИМЕЧАНИЯ доступны в файлах для скачивания вверху страницы

Перевод: Константин Чарухин

Корректор: Ольга Самойлова

ПОДДЕРЖАТЬ ПЕРЕВОДЧИКА:
PayPal.Me/ConstantinCharukhin
или
Счёт в евро: PL44102043910000660202252468
Счёт в долл. США: PL49102043910000640202252476
Получатель: CONSTANTIN CHARUKHIN
Банк: BPKOPLPW

БИБЛИОТЕКА ПЕРЕВОДОВ КОНСТАНТИНА ЧАРУХИНА