«Искренность и спонтанность»: памяти Дона Бернардо Антонини (20 октября 1932 - 27 марта 2002)

В годовщину смерти слуги Божьего дона Бернардо Антонини, первого ректора Высшей духовной семинарии «Мария Царица Апостолов» и видного деятеля Католической Церкви в России, его друзья вспоминают о том, каким он был человеком и пастырем. Материал подготовлен Ольгой Хруль в рамках проекта «Церковь с человеческим лицом».

Наталья Кандудина:

С Доном Бернардо я познакомилась в 1991 году, когда в Москве открылся колледж католической теологии. Этот священник располагал к себе невероятной отцовской добротой, даже в больших собраниях людей он умудрялся уделить личное внимание каждому. И сейчас знаю, что наш пастырь и ректор молился о каждом из нас.

Сложилось так, что наряду с моим неофитским энтузиазмом в какой-то момент я обнаружила, что очень серьёзно запуталась в жизни. Терзаясь размышлениями, я пошла в храм Св. Людовика вне Мессы, просто помолиться. Но когда оказалась перед алтарём, по моим щекам обильно побежали слёзы. Мне было неловко – вокруг ходили люди, тогда я встала напротив статуи Иисуса с открытым сердцем, где любила в то время молиться, и стала смотреть Иисусу в глаза. Однако плач от этого не утих, а, наоборот, превратился в настоящий поток. Я знала, что Дона Бернардо в храме нет, и моя молитва переросла в одно желание: Господи, пусть придёт Дон Бернардо! Господи, пусть он сейчас придёт!

И чудо произошло: вскоре кто-то ласково тронул меня за плечо и, обернувшись, я увидела рядом с собой Дона Бернардо.

— Что случилось? – спросил он тихо, видя моё распухшее от слёз лицо.

— Исповедуйте меня! – выдохнула я сквозь слёзы.

Кажется, он даже не зашёл в ризницу, а сразу предложил мне выйти в церковный двор. И вот, мы уже сидим рядом на скамейке и будто бы просто беседуем. Я стала рассказывать о неблаговидных вещах, которые до сих пор грехом не считала, но по лицу священника было видно, что они доставляют ему боль. Тем не менее, я ощущала огромную ласку отца, который жалеет меня и деликатно подбирает такие слова, которые проливают свет на мои поступки и чётко показывают выход из моего, казалось бы, безвыходного положения.

Важно отметить, что это было время пробуждения церковной жизни в Москве и во всём тогда ещё Советском Союзе. Вокруг единственного католического храма столицы вовсю кипела жизнь: кто-то приходил, приезжал, группы молодых шумно общались возле входа. И, естественно, очень многим нужен был Дон Бернардо, в руки которого Господь вложил так много пастырских дел. К нашей скамейке то и дело кто-то приближался, сообщал, что Дона Бернардо ищут, что его ждут, что к нему приехал епископ из Грузии… Моё сердце каждый раз в ужасе сжималось оттого, что сейчас меня разлучат с моим пастырем, и проблемы так и останутся со мной. Но, ответив очередному человеку, что он скоро будет, пастырь опять оборачивался ко мне и полным тепла голосом произносил: «Я никуда не спешу».

Так произошла моя самая глубокая исповедь, после которой были приняты радикальные решения, и жизнь потекла по новому руслу.

Позже на моём христианском пути Господь не раз ставил очень одарённых священников, реализующих в Церкви большие проекты, известных далеко за пределами своих епархий. Обычно такие пастыри очень заняты, у них множество дел и встреч. Поэтому, признаюсь, крайне редко мне встречаются те, кто так легко готов склониться над маленькой заблудшей овечкой и, оставив все дела, сказать в нужный момент спасительное: «Я никуда не спешу».

о. Стефано Каприо:

Уже не раз меня просили поделиться воспоминаниями о периоде совместной работы с монсеньором Бернардо Антонини в России, который для нас обоих совпал с годами больших исторических, социальных и религиозных перемен в этой великой стране. Божественное Провидение так распорядилось, что мы стали товарищами по совершенно уникальной и беспрецедентной миссии в истории Церкви и вместе завершили ее столь же неожиданно, как она началась за пятнадцать лет до этого, в юбилейный 1988 год Крещения Руси. Деликатные личные и политические перипетии, в которые мы были вовлечены, до сих пор заставляли меня воздерживаться от комментариев этого необыкновенного пути общения и дружбы; сегодня, семь лет спустя после смерти отца Бернардо, взгляд на этот период уже может быть более спокойным и объективным.

Дон Бернардо восшел в дом Отца 27 марта 2002 года в Караганде, после переезда из Москвы и Санкт-Петербурга, где он прослужил более десяти лет. Когда мы узнали об этом в Москве, мы все были ошеломлены, поскольку час оставить этот мир не казался для него таким близким: ему не было еще семидесяти лет, он был полон сил и жизни, и даже если он не щадил себя и страдал незначительными недугами, все же казалось, что серьезных проблем со здоровьем у него не было.

Неделю спустя после его смерти я должен был отправиться в Италию, нанести краткий «технический» визит епископу своей епархии Фоджи и навестить моих родных; я должен был уехать всего на несколько дней, а оказалось, что и для меня это стало концом миссии в России. Без какого-либо предупреждения у меня отобрали въездную визу, и, не получив никаких объяснений, я вынужден был оставаться за пределами той страны, в которой прожил почти пятнадцать лет; и внезапно я понял, что это было замыслом Провидения, которое еще раз соединило меня с отцом Бернардо.

Господь пожелал, чтобы мы вместе начали этот путь и вместе его завершили в установленное Им время. Отцу Бернардо повезло больше: он отправился прямо на небеса получить свое вознаграждение, которое вне всякого сомнения заслужил, самоотверженно прожив длинную и плодотворную жизнь священника, мне же еще многое нужно доказать Тому, Кто даровал мне начать именно в России историю моего священнического служения.

Мое знакомство с отцом Бернардо связано с самыми первыми шагами этой особой миссии, связанной с великими переменами, в восьмидесятые годы прошлого века внезапно разрушившими стену, которой, как казалось, было уготовано простоять еще очень долго, тот «железный занавес», который затворял русских вместе с другими народами Восточной Европы, и, прежде всего, христиан, излюбленных жертв режима, родившегося для того, чтобы доказать, что человек может жить без Бога. С молодых лет и во время учебы в семинарии, я был страстно увлечен этим делом, благодаря активной работе в рядах движения “Comunione e Liberazione” и связанной с ним ассоциации “Russia Cristiana”. Ее основатель и руководитель отец Романо Скальфи убедил меня закончить свое обучение богословию в Риме в Коллегии “Russicum”, которая была основана в 1931 году как раз с целью подготовки к «русской миссии», и предусматривала отправку в эту страну специально обученных для этого священников для восстановления Церкви после падения коммунистического режима. На самом деле это дело казалось уже давно проигранным, поскольку никакого просвета, который позволил бы реализовать эту миссию, не проглядывалось; в 1985 году, когда я был рукоположен в Руссикуме по византийско-славянскому обряду, той группы священников, которые посвятили себя этой цели, практически уже не было, а тот интерес, который все еще оставался, носил скорее историко-культурный характер, чем миссионерский. Последнее священническое рукоположение в Руссикуме, до моего, было совершено в 1969 году, а те нормы, которые регулировали «русскую миссию», оставались лишь на бумаге: все еще оставалась в Ватикане “Commissione Pro Russia”, а священники, которые хотели посвятить себя этому делу должны были добиться письменного соглашения между своим епархиальным священником и Конгрегацией по делам Восточных Церквей, которая курировала этот сектор. Я добился подобного соглашения благодаря содействию одного епископа с юга Италии, монс. Джузеппе Казале из епархии Валло дела Лукания (Салерно), который был знаком с делом отца Скальфи и его группы и очень ценил его; перспектива была такова – помогать Центру Руссия Кристиана и специализироваться в изучении России и Христианского Востока. В Руссикуме я был практически единственным епархиальным священником, который имел более или менее реальные перспективы, связанные с Россией; кроме иезуитов, и некоторых бенедиктинцев и францисканцев, другие студенты (священники, монашествующие и миряне) ничего или почти ничего не имели общего с Россией, да и от Ватикана не исходило никаких наставлений питать этот особый интерес. С отцом Скальфи и другими друзьями из Руссия Кристиана мы пытались поддерживать некоторые контакты, совершали поездки в Польшу и Венгрию, где католики имели несколько большую свободу, различные члены Comunione e Liberazione посещали Чехословакию и Югославию, пользуясь теми брешами, которые начали открываться в восьмидесятые годы. Я сам в период с 1982 по 1988 совершал поездки в Советский Союз почти каждый год, но получаемые результаты были очень скудны: мы очень осторожно и со множеством опасений пытались установить отношения с некоторыми религиозными диссидентами. В остальном мы посвящали себя изучению религиозной традиции России, ее христианских православных корней, и старались донести до Запада великолепие икон и византийской литургии.

В год моего священнического рукоположения ситуация начала меняться очень быстро, и совершенно неожиданно. В 1985 году Михаил Горбачев стал генеральным секретарем КПСС и обнародовал программу реформ, перестройку, на которую мы смотрели очень скептически. Но вскоре она оказалась началом новой эры. И это произошло не столько по воле нового лидера, что, по сути, и так было выдающейся новизной, сколько в силу непривычного сплетения исторических событий. В 1986 году произошел трагический взрыв на Чернобыльской атомной станции, и весь мир потребовал сообщить детали и последствия, которые могло иметь это событие, и отчасти, последствия действительно были драматическими для всей Европы и за ее пределами. Это требование поддержали и в самом Советском Союзе, где о своей позиции громко заявили интеллектуалы, диссиденты и не только они, что вынудило режим пойти на настоящую реформу, гласность, то есть на прозрачность и свободу информации: и это уже был конец режима, который основывал почти всю свою силу на контроле любой формы обмена информацией. В 1987 году были освобождены многие политические заключенные, среди которых самым выдающимся был физик Андрей Сахаров, лауреат Нобелевской премии мира в семидесятые годы; в 1988 году Русская Православная Церковь смогла относительно свободно отметить свой тысячелетний юбилей, который утверждал неоспоримое превосходство христианских корней над всякой другой идеологией, которая возникала в истории России, начиная с татар-монголов до царей, и коммунистических иерархов. В праздновании Тысячелетия приняла участие многочисленная католическая делегация, в которую вошли различные прелаты, возглавляемые самим Государственным секретарем, кардиналом Агостино Казароли, поборником на протяжении десятилетий Ватиканской Ostpolitik, снисходительной к коммунистическому режиму. Мир изменился, и перед Церковью неожиданно открылись новые горизонты и новые задачи.

Возвратившись из очередной поездки по России, весной того пророческого 1988 года, мы собрались, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию с отцом Скальфи и другими сотрудниками Руссия Кристиана, вместе с отцом Луиджи Джуссани, основателем и руководителем Comunione e Liberazione. Было решено что, тот, кто может отправится в Россию и там остаться, должен немедленно воспользоваться этой возможностью; об этом нас просили наши друзья-диссиденты, которым нужна была помощь в восстановлении религиозного и нравственного сознания в стране. Нам казалось это естественным, и мы не хотели «вторгаться» в чужую сферу: это был исторический призыв, звучавший не только в самой России, но и за ее пределами. Слишком долго мы переживали это неестественное разделение, и сейчас все желали нового начала, встречи между Востоком и Западом, заживления раны на теле Церкви и мира. Мы подготовились к немедленному возвращению в Россию, и совершили еще один визит после лета того же 1988 года: передо мной открывалась перспектива работы в качестве капеллана посольства, несмотря на остававшуюся неопределенность. Тогда и произошло мое первое общение с доном Бернардо.

Спустя несколько дней после моего возвращения в Милан, где располагался центр Руссия Кристиана, мне позвонил один священник из Вероны, дон Бернардо, который видел празднования Тысячелетия по телевидению, и увлекся идеей отправится в Россию; он спрашивал, не было ли у нас каких-либо связей с Посольством Италии, чтобы получить аккредитацию. Он никак не мог знать о моих планах, потому что тогда я почти ни с кем их еще не обсуждал, поэтому меня это очень поразило. Так как в то время мы были очень подозрительными, боясь, что советские службы проникли везде, даже среди собратьев-католиков и священников, я отвечал очень сдержано, отговаривая отца Бернардо от каких-либо проектов, связанных с Россией. Даже если он не был провокатором, он в любом случае мог оказаться помехой на столь деликатном этапе изучения ситуации и переговоров. Наша беседа почти сразу закончилась формальным обещанием созвониться, как только будут какие-то новости, но в глубине души я надеялся, что у этого резвого монсеньора из Венето быстро улетучится всякое поползновение относительно России.

Но нужно было что-то гораздо большее, чтобы привести в уныние такого человека как дон Бернардо… спустя несколько месяцев, а именно в марте 1989 года, он приехал к нам в Милан, чтобы поговорить с отцом Скальфи (который, будучи уроженцем Тренто, был очень известен, особенно в Венето) и со мной. Сразу же как только я увидел его, я понял, что он никак не мог быть «советским агентом». Его спонтанность и искренность были слишком очевидными, но все равно вызвали у меня серьезные сомнения, поскольку именно эти качества не были показаны для того, чтобы войти в такой сложный мир как русский тех лет. Кроме того, казалось практически невозможным, чтобы он в его уже не молодом возрасте смог за короткое время овладеть языком, без которого не было смысла посвящать себя подобной миссии. Я деликатно изложил ему свои сомнения, но как бы там ни было открыл ему, что фактически некий просвет начал появляться, и что возможно в скором времени я поеду в Москву на постоянную работу, связанную с посольством, и что некоторым образом я мог бы стать для него первопроходцем, если он действительно будет готов настолько, что сможет внести свой вклад в работу в России. И снова я попрощался с ним, полагая, что будет лучше для всех, если он откажется от своих планов, но дон Бернардо действительно обладал и силой и мужеством, чтобы и душой и телом броситься в эту авантюру, и летом 1989 года он серьезно начал изучать русский язык, используя для изучения в том числе и возможность длительного пребывания в Санкт-Петербурге. Так мы продолжали поддерживать неопределенные отношения, но тем временем события стали необычайно ускоряться: это был год падения стены и бескровных революций в различных странах-спутниках СССР. 1 декабря 1989 года Михаил Горбачев, первый и последний президент Советского Союза, встретился в Риме с Папой Иоанном Павлом II, и в этой связи было решено восстановить дипломатические отношения между Москвой и Ватиканом. Я был в Москве уже несколько месяцев, и уже начал неофициально заниматься некоторыми делами в итальянском посольстве и в итальянской школе в Москве. Меня просили остаться любой ценой, потому что был нужен сотрудник на месте для подготовки предстоящего приезда апостольского нунция. Совершив Рождественскую Мессу с итальянцами в Москве я вернулся в Рим для консультаций и встретился с будущим нунцием в Москве, монс. Франческо Коласуонно, который в один миг организовал мое устройство; он был другом моего епископа монс. Казале, с которым учился в семинарии, ставшего тогда архиепископом Фоджи-Бовино. Он немедленно направил меня в Москву да еще и с рекомендательным письмом от монс. Анджело Содано, будущего Государственного секретаря и главы Комиссии Pro Russia. Друзья из Comunione e Liberazione тоже действовали по политическим каналам: в то время член Европарламента Роберто Формигони связался с председателем Совета Министров Джулио Андреотти, который в свою очередь предложил мою кандидатуру послу Италии в Москве Фердинандо Саллео. С января 1990 года я уже постоянно проживал в Москве.

Фактически я был первым католическим священником, получившим возможность свободно работать в Советском Союзе со времен революции. Действующими были лишь две католические церкви в Москве и Ленинграде, где работали два литовских священника под строгим контролем КГБ. В Москве при посольстве США был один католический капеллан, отец Норман Майклджон, формально наделенный полномочиями апостольского администратора, которыми, впрочем, он так и никогда не воспользовался (он не хотел даже учить русский язык), и по всей стране было около десятка католических священников, живших и работавших совершенно или отчасти подпольно. Я фактически стал для всех, католиков, православных, священников и епископов, русских и иностранцев, неким ориентиром; с лета 1990 года монс. Коласуонно официально начал свою миссию в Москве, и я стал его сверхштатным секретарем, водителем и переводчиком. Тем временем я поддерживал отношения со всеми, среди православных я в особенности посещал отца Александра Меня, который был истинным духовным отцом религиозного возрождения в России, вместе со своими наиболее близкими соратниками. Я поддерживал отношения и с представителями Отдела Внещниых Церковных Связей Московской Патриархии, уже тогда возглавляемого митрополитом Кириллом Смоленским, ныне патриархом. Атмосфера экуменических отношений вначале была очень благоприятной и открытой к сотрудничеству. Те, кто тяжело страдал в годы репрессий, диссиденты, выходили с публичными начинаниями и получили невиданную ранее возможность объединений. Первостепенная задача нас, священников, заключалась в том, чтобы вновь объединить католиков; на протяжении 1990 года прибывали другие отдельные миссионеры, в основном из сопредельных стран (Литвы, Польши, Чехословакии). Из Франции приехал о. Бернард Ле Леаннек, ассумпционист, который проходил несколько месяцев стажировку в Лавре в Загорске и искал возможность остаться в Москве; несколько недель он прожил в моей квартире на Юго-западной. Дон Бернардо поддерживал со мной отношения, интересуясь развитием ситуации и ожидая своего часа.

Источник: «Дон Бернардо Антонини, человек Провидения», гл. 1. Начало миссии в России

Сергей Сабсай:

18 лет назад дон Бернардо Антонини ушёл к Отцу.

Он учил нас слушать Слово Бога. Он был живым примером, как пожилой высокообразованный человек может быть лёгким и радостным, и эти радость и лёгкость – из доверия к Богу, из любви к Иисусу и Марии.

Организованный им Колледж святого Фомы Аквинского фактически сформировал целое поколение российских католиков. Дон Бернардо был одним из ярких преподавателей, но не единственным – Юлий Анатольевич Шрейдер (фигура уровня Аверинцева!), Леонид Иванович Василенко, И. В. Лупандин, А. А. Игнатьев, о. Стефано Каприо… Но дон Бернардо был организатором, двигателем, душой Колледжа.

Однажды я именно к нему обратился с вопросом, касавшимся серьёзного жизненного выбора. Ответ меня поначалу обескуражил, если не разочаровал; поразмыслив, я понял, что он был совершенно трезвым, конкретным, реалистичным и помог мне самому ответить на вопрос – готов ли я к этому варианту, потяну ли его сейчас.

Спустя почти 20 лет, готовя открытие проекта «Школа знаний», я читал его книжку «Почему я люблю Россию» и учился настойчивости, упорству, стойкости, доверию Богу в деле, которое считаешь нужным и правильным. Даже заставкой на экране телефона стояло у меня его фото. Тогда я сказал: если проект состоится, это будет чудо с его помощью. Оно состоялось. А ни одно посещение московского Кафедрального собора не обходится без поклона дону Бернардо.

Один из участников встречи памяти 18 марта 2017 г. рассказал: дон Бернардо выслушивает множество жалоб на кризисную ситуацию и… кажется, спит. На высказанный наконец вслух упрёк отвечает: «Ты сказал это, ты – это, ты – это… У меня нет готового решения. Я думаю… Я молюсь.»

Это был один из главных уроков дона Бернардо – молиться и доверять Провидению.

Не все из нас в молодости смогли получить от дона Бернардо всё, что он мог дать – сужу по себе. Но продолжаем учиться у него в зрелости. Так реально работает общение святых.

Спасибо за всё. Молись о нас в доме Отца, теперь и всегда.

о. Сергей Тимашов:

Дон Бернардо – свидетель Евангелия и церковного Предания

Дон Бернардо Антонини по Провидению Божию оказался совершенно особым человеком, сыгравшим бесценную роль в становлении католической Церкви в России (и не только России, благодаря семинарии). Эта роль касается как возникновения и поддержания определенных внешних структур Церкви, так и того огромного духовного и культурного наследия, носителем и посредником которого для нас здесь суждено было стать дону Бернардо. Пожалуй, среди множества священнослужителей и монашествующих, которые в те годы приехали на служение в Россию, чтобы помогать молодой возрождающейся Церкви, дон Бернардо один из немногих, кто приехал, уже реализовав в достаточной степени свои таланты у себя на родине, в Вероне. Честно говоря, все время своего служения в России (кажется, и в Казахстане) объективно дон Бернардо оказался одним из самых старших и опытных священников. Хотя с опытом совершенно веронским. Я дерзну предложить некоторые мои размышления именно о веронской составляющей великого пастырского дара, который оставил нам дон Бернардо.

Российские верующие без труда признали и распознали выдающиеся таланты дона Бернардо, его огромное апостольское рвение. Но для меня лично, в свое время, оказалось достаточно неожиданным открыть значительность следов, которые служение дона Бернардо оставило в его родной епархии Вероны и ту глубокую связь, которая всегда оставалась между ним и его собственной Церковью. Если дон Бернардо любил повторять «Я был итальянцем», имея в виду, прежде всего свою глубокую любовь и заботу о стране (даже странах) куда Господь привел его, то он всегда оставался веронским священником. Этот аспект его служения и духовной жизни, может быть, был менее заметен, хотя постоянные напоминания и примеры именно Вероны постоянно проскальзывали в его лекциях, проповедях и беседах. Только начав свое личное знакомство с Веронской церковью, я понял, что именно реальность церковного предания той Церкви, которая сформировала дона Бернардо как христианина и священника, и в которой он долгое время служил, и составляла неизменную основу того великого духовного, богословского и культурного богатства, которым он столь щедро делился с нами. Можно сказать, что и самим местом священнического призвания и тем конкретным путем священнического служения, которым прошел дон Бернардо в Вероне, Божие Провидение подготовило его к бесценному вкладу, который дон Бернардо сумел внести в возрождение Католической Церкви в России. И еще – только услышав его в Вероне по-итальянски и увидев то внимание и восхищение, с которым его слушали в виртуозном владении словами и построении фраз, я понял насколько большой и сознательной жертвой было для него ограничение чужого русского языка.

Поэтому несколько слов о самой Церкви в Вероне. Уже в конце III века известен первый епископ Вероны, во второй половине IV века восьмым епископом Вероны является святой Зенон Веронский, почитаемый на Западе и Востоке. Многие епископы Вероны участвовали в разных церковных соборах. В 982 г. в Веронской базилике св. Зенона принял епископское рукоположение св. Адальберт–Войцех, принявший мученическую смерть на современной территории Калининградской области и нашей Архиепархии. Т.е. это Церковь, которая с первых веков христианства активно участвовала в формировании самого предания вселенской Церкви. В то же время речь идет о Церкви, которая в своей истории познала и разгон монастырей, и изъятие храмов в период нашествия Наполеона. И долгий период австрийского господства, в течение которого государство пыталось подчинить себе Церковь. На эти внешние обстоятельства Бог ответил значительным количеством новых монашеских конгрегаций, возникших именно в Вероне и множеством их святых основателей. Это, мне кажется, важным аспектом – сам тип святости, заключающейся именно в смиренном и мужественном созидании новых церковных структур по воле Божией. Этот тип святости и ответа на ситуации сближает веронскую Церковь с католической Церковью в России до коммунистической революции. И в то же время отличает от того типа святости, который принесли годы коммунистических гонений – мученичество и исповедничество. И еще один аспект – множество святых, известных не по древним житиям, но составляющих ткань повседневной жизни, отстоящих на одно-два поколения, лично известных еще при жизни. Видимо эта ситуация и составляет основу так поражавшего нас, семинаристов, отношения личной дружбы дона Бернардо со святыми. Ситуация привычная для Вероны – где и сейчас на разных стадиях несколько процессов беатификации, достаточно уникальная для нас – святой не как персонаж книг и житий, но как лично знакомый и участвовавший в твоей жизни человек.

Веронская Церковь – Церковь с богатейшей литургической традицией. Достаточно вспомнить, что именно в библиотеке веронского Капитула хранится кодекс, являющейся источником значительной части молитв современного Римского Миссала. Возможно с этим связана любовь и благоговение и красота, с которыми дон Бернардо совершал Святую Мессу. Возможно, богатство прошлого и настоящего поместной Церкви помогает глубже и сильнее любить Церковь Христову, как таковую. В любом случае ясно, что любовь к Церкви – одна из характерных черт дона Бернардо.

Это касается внешних условий для дона Бернардо. Его биография кажется именно длинным подготовительным путем к тем делам, которые ожидали его в России, а затем и в Казахстане. Родился в Чимего, в Трентино, затем вместе с семьей переселился в Ральдон (это уже веронская территория) и там пошел в школу, читаем мы в биографии. Именно поэтому дон Бернардо мог с полным основанием говорить «я был итальянец», как переехав в Ральдон стал веронцем, реализуя в себе с детства основное состояние христианина, быть странником на земле, имея отечество на небесах и любя как свою родину каждый город, где Бог посылает жить. Так же как учил своих семинаристов, что священник всегда, едва переехав в новый приход, не может говорить о нем иначе, чем «наш приход, мой приход» — тот город и тот приход где я сейчас. Он не приехал в Россию туристом, и потому «был итальянцем». И с того же детского времени – первое столкновение с Фатимскими пророчествами и привычка к молитве (а значит и размышлению) о далекой и неизвестной России.

В 11 лет он поступает (и не думаю, что родители отдают его против его воли) в малую семинарию, а потом и в высшую семинарию в Вероне. Эту дату он отмечает в своем завещании, как момент начала особой благодати – благодати ежедневной Евхаристии. Большая семинария, с древними традициями – как он сам напоминал, 3-я во всей Церкви по времени основания. И почти сразу после рукоположения в священники определился весь особый путь его священнического служения – воспитание и обучение. Такое назначение не выбирают для себя, его просто принимают в послушании. Дон Бернардо становится воспитателем в малой семинарии, в которой сам учился. Его первый диплом по специализации – современные иностранные языки и литература, кажется уже первым шагом к миссии, догматика, что как раз более ожидаемо для священника – становится только вторым дипломом. Затем следует третий – Священное Писание (к этому еще вернемся). Дон Бернардо знает и обычную приходскую пастырскую работу – исповедует, проповедует, катехизирует в приходах, но его основное служение уже навсегда – преподавание и воспитание. Веронская епархия намного больше нашей по числу и верных и священников, но значительная часть веронских священников, епархиальных и монашествующих, а также веронских монахинь до сих пор вспоминает его лекции, и внимание и любовь к Писанию, которым учились у него. Во время недавней поездки в Верону практически везде кто-то из священников вспоминал дона Бернардо как своего профессора, кто-то из сестер видел его телеконференции.

Очевидно, что особая любовь к Библии («Читайте Библию днем и ночью») в какой-то момент стала его убежденностью в воле Божией. Поэтому со смиренной настойчивостью, полной послушания, он ожидал разрешения епископа поехать учиться в Библейский институт. Это послушание епископу, даже если недоволен его решением, дон Бернардо подчеркивал всегда. Одна из любимых им цитат св. Иеронима — «незнание Писания есть незнание Христа» — подталкивала дона Бернардо провозглашать и проповедовать Святое Писание всем и везде. Дон Бернардо преподает экзегезис семинаристам, молодым священникам, мирянам. Он организовывает встречи и конференции в приходах, выступает с лекциями на радио и телевидении (разумеется, церковных). Дон Бернардо стремился распространить это прямое познание Христа из Писания даже там, где в общем сама проповедь Христа не прерывалась. Насколько провиденциальной оказалась эта библейская подготовка, когда возникла возможность принести Слово Божие туда, где несколько десятилетий оно могло звучать только подпольно, а значит, огромное множество людей было просто лишено возможность услышать это Слово.

В преподавательском служении дона Бернардо был еще один аспект, оказавшийся столь важным для нас. Он не просто преподавал, но с определенного времени также и занимался организацией (простите это скучное слово) самого процесса воспитания и образования. С 1980 года — последовательно или одновременно — дон Бернардо возглавлял Институт воспитания молодых священников, и систему всего постоянного воспитания священников, и религиозного воспитания и образования епархии. Отсюда и умение организовать учебу и осознание необходимости образования и для священников, и для мирян.

А еще в течение многих лет дон Бернардо участвовал как капеллан в организации и проведении паломнических поездок, прежде всего, в Лурд.

Необходимо сказать еще о важном аспекте его личной духовной жизни – выросшем, вероятно, из любви к Писанию – дух семьи Святого Павла – стремление использовать все средства массовой коммуникации для распространения Евангелия. Стремление следовать харизме основателя семьи святого Павла – дона Джакомо Альберионе, – еще одного святого современника дона Бернардо, соединились с любовью и привязанностью дона Бернардо к собственной Веронской Церкви и его полным послушанием своему епископу. Дон Бернардо стал членом секулярного института «Иисуса Священника», оставаясь полностью священником епархиальным. И этот дух паолинской семьи развил в нем то стремление к миссии, то апостольское рвение, которое привело его в 1991 году в Россию, сделав апостолом Евангелия.

Думаю, понятно, что любовь к Евангелию и жажда донести Слово Божие до каждого подталкивали дона Бернардо и в организации еженедельной газеты, так и названной «Свет Евангелия» и в создании католического радио. И при этом — с каждым таксистом и каждым попутчиком в поезде говорить о жизни и о Евангелии. Любовь к преподаванию и опыт организации позволили в течении многих лет руководить колледжем, который как раз и был предназначен для религиозного образования и воспитания мирян, которым дон Бернардо уже успешно занимался в Вероне.

Долгие годы работы в веронской семинарии привели дона Бернардо к основанию Высшей Духовной Семинарии, которая в полном соответствии с паолинской духовностью была посвящена Марии — Царице Апостолов. Хотя после дона Бернардо многое изменилось в организации учебного плана семинарии, первоначально внесенная им веронская система организации курсов по моему личному опыту была вполне действенной. Воспитание духовенства позволяло дону Бернардо внести свой вклад и в систему организации пастырских встреч, и в организацию постдипломного образования молодых священников.

Опыт организации конференций и встреч оказался востребованным, прежде всего, в организации празднования Великого Юбилея в России. Несомненно, личной заслугой дона Бернардо является то. Что это празднование вовлекло в себя буквально каждый приход, благодаря «дню юбилея» — безостановочному паломничеству самого дона Бернардо по всей России, от Сахалина до Калининграда. И конечно, незабываемые паломничества, которые он организовывал и проводил: в Рим, в Лурд, на Святую Землю, в Фатиму.

И во всей готовности – со смирением и абсолютным упованием на Провидение Божие – организовывать, преодолевая трудности и непонимание, все новые и новые структуры для Церкви, на мой взгляд, проявляла себя хорошо знакомая дону Бернардо духовность многих веронских святых.

Эти беглые размышления я хочу завершить несколькими словами, которыми я сам для себя определяю духовное наследие дона Бернардо. Наследие, проявлявшее себя в структурах, но прежде всего в его молитве, проповедях, встречах и беседах со множеством людей.

Прежде всего, как определение того, кем он является для многих мирян, сестер, священников – это отец, и сама память о нем, безусловно, является полной надежды благодарностью, а не замкнутым на себе сожалением о невозвратном прошлом.

И наконец, сама духовность дона Бернардо: Евхаристия, Слово Божие, Божественное Провидение, Пресвятая Богородица Мария, любовь к Церкви и послушание.

Благодарение дону Бернардо!

о. Пьер Дюмулен:

На моем рабочем столе уже несколько лет улыбается светлое лицо, иногда призывая меня к порядку, иногда подбадривая, часто утешая и всегда приглашая к молитве: это фотография дона Бернардо.

Сколько людей – семинаристов, священников, преподавателей или сотрудников – могут сказать: «Я здесь благодаря дону Бернардо». Его горение, ревностность, энтузиазм дали Богу возможность совершить чудеса. И семинария – одно из них

Дон Бернардо был больше, чем другом, он был отцом, прибежищем, примером, увлекающим за собой. Мы вместе трудились, страдали, иногда плакали, много молились. Господь в Своем Провидении дал нас друг другу. Никогда и ни с кем я не ощущал такую гармонию, как с ним – и как с ректором, и как со священником. Ему я исповедовался, хотя был его ближайшим сотрудником, и часто нам случалось меняться местами, чтобы я в свою очередь, мог исповедать его. В нем не было никакой лжи, это был человек праведный. Вот почему он умел доверять, и то, что иногда принимали за наивность, на самом деле было очень позитивным видением Бога и людей. Он был способен восхищаться любой мелочью, как дитя. Потому что организаторский гений и дар пророчества были даны человеку, сумевшему сохранить детскую душу. При этом он не обманывался относительно тех, кто хотел его использовать, но на практике следовал Евангелию: если у него просили верхнюю одежду, он отдавал и рубашку.

Он шел вперед по пути веры благодаря молитве: для него это был «духовное горючее», которое заставляло работать все двигатели. Он «звонил», как он говорил, Пресвятой Деве по всякому поводу: Она была его Матерью, Сестрой, Дамой его сердца. Розарий был его любимым оружием, с помощью которого он всего добивался. Он очень любил поклонение Пресвятым Дарам и часто полностью погружался в благодарное созерцание Евхаристии – и рано утром, и поздно ночью. Он был свободным, бесконечно свободным, потому что служил только одному Господину, достойному того, чтобы Ему служили. Он учил нас постоянно молиться, работать, не ища отдыха, и всем сердцем желать одного: завоевать весь мир для Христа. Он, неутомимый апостол, был взят с этой земли прямо во время работы, потому что работал всегда. Он говорил: «Отдых? На небесах он будет вечным… А здесь – нет, здесь еще столько нужно сделать!», «Просите у меня чего хотите, но только не просите, чтоб я ослушался своего епископа». «Пьер, ты еще спишь? — удивлялся он, когда звонил мне в шесть утра. – Нужно спешить делать то, что Бог от нас хочет, пока еще есть время». А когда он был изнурен работой, он шутил: «Что ж, спасибо, Господи, по крайней мере, у нас не остается времени грешить!» В свои без малого семьдесят лет он был молод и полон жизни, чем восхищал всех. В последний раз мы с ним встретились в Грузии: он основывал новый богословский Колледж… У него в голове было еще великое множество замыслов – ради славы Божией и любви к Церкви.

Я хотел бы вспомнить два момента, объясняющие, почему он был для меня примером святости. Когда его попросили покинуть семинарию в Санкт-Петербурге, его боль была жесточайшей: это было подобно тому, как если бы у матери отняли ее ребенка. Но он был больше своей боли. Он все взял на себя и без конца молился, прося о благодати смирения и прощения. Поскольку это был конец лета, он хотел, чтобы семинаристы, вернувшись с каникул, ничего не заподозрили. До последнего момента он принимал новых кандидатов, готовился к учебному году, как будто ничего не случилось, тщательно приводя в порядок все досье и вместе со мной стараясь решить все мелочи, чтобы наступающий год прошел как можно лучше. Потом, в назначенный день, он попрощался со всеми, без тени обиды, без малейшего горького слова, хотя его сердце разрывалось от печали – я знал это,

потому что видел его один на один. Отказавшись в наступающем году преподавать в семинарии, чтобы никого не смущать, он отправился, не очень представляя, чего от него теперь ожидали, прося Господа вести его, чтобы, насколько возможно, «еще послужить Церкви». Дав такой чудесный пример послушания, он заботился о семинарии до последнего момента, и после я часто звонил ему, чтобы попросить помощи и совета. И он был счастлив быть полезным. Никогда я не слышал, чтобы он жаловался. Никогда никого не упрекнул за то, что его забрали отсюда.

Другой момент, глубоко оставшийся в моем сердце, связан с его решением ехать в Казахстан. Мне было дано стать свидетелем настоящего святого героизма любви. Когда я рассказал ему о серьезнейших трудностях семинарии в Караганде, руководство которой мне предложили, потому что я участвовал в ее создании, он посоветовал мне остаться в Петербурге, считая, что так нужно. Полчаса спустя он перезвонил мне и сказал: «Я позвонил Пресвятой Деве, и Она сказала, что раз ты не можешь ехать туда, то, наверное, это значит, что Бог зовет туда меня». На мое возражение о том, что это невозможно, он ответил: «Невозможно оставить семинаристов Казахстана. Разве в почестях дело?

Москва стала для меня золотой клеткой, и если Господь нуждается во мне, я оставлю все и поеду, я свободен. Ведь Казахстан — это почти граница Китая! Нужно нести Евангелие повсюду, повсюду». Он совершил несколько новенн, прося Святого Духа просветить и его и епископа. А потом все отдал в руки своего епископа Вероны. Я видел эти письма: он, так хорошо умевший руководить, олицетворял собой послушание, послушание, которое предлагает, приглашает, советует, слушает, а самое главное, любит. Почти в семьдесят лет он еще раз пошел на риск и оставил все, отправляясь в неведомое, рассчитывая на одного Бога, как Авраам. В его жизни был только один смысл и двигатель: безумие Креста, полное доверие Божией любви, а любовь никогда не разочаровывает.

Мне хочется сказать вместе со св. Августином: «Господи, я не спрашиваю Тебя, почему Ты взял его у нас, я благодарю Тебя, за то, что он у нас был». Благодарю, Господи, что есть такие люди, и что нам дается счастье встречаться с ними, любить их.

Подобно Иисусу, «он ходил, благотворя и исцеляя всех» (Деян 10,38).

Дон Бернардо, молись о нас!

Материал впервые опубликован в газете «Свет Евангелия» №15 (364), 7 апреля 2002 года

Дон Бернардо на прощальной Мессе в соборе перед отъездом в Казахстан обнимает главного редактора газеты «Свет Евангелия»

* * *

Человек-весна — таким кажется из рассказов о. Пьера Дюмулена известный во многих странах, но особенно в Италии, России и Казахстане, слуга Божий Дон Бернардо Антонини. Уникальными воспоминаниями о нем и его земной жизни поделился его близкий друг о. Пьер Дюмулен. Фильм подготовлен Католической Информационной Службой Казахстана.

Дон Бернардо в воспоминаниях Наталии Виноградовой:

В 1993 году я крестилась в католической Церкви. Мой дед был католиком, крещённым при рождении и его родители были католиками. В детстве он был акколитом, а став взрослым, стал атеистом и им оставался очень долго. Только после 80 лет он начал ходить на Мессы в храм Святого Людовика, где я и крестилась. А дед стал моим крёстным.

В том же году я начала учиться в колледже Фомы Аквинского и познакомилась в доном Бернардо. Те, кто был в этом колледже, никогда не забудут его выражений типа «библейский инфаркт», когда ученики не знали элементарных вещей, например, книги Нового Завета. Или «такой маленький, несчастный… орфелино»…

Как-то я ехала с доном Бернардо на машине. За рулём он перебирал чётки и вслух читал молитвы Розария, при этом он периодически комментировал то, что делали другие водители. Выглядело это так: «Радуйся, Мария, благодати полная… Мама мия, ну что он творит… Благословенна ты…»

Моей маме было за пятьдесят и она, с одной стороны, была не против принять крещение, но постоянно сомневалась то в одном, то в другом, типа «непорочное зачатие — такого не может быть». Я об этом сказала дону Бернардо и он, приставив палец ко рту, сказал мне: «Тсс, ничего ей не говори, только молись и я буду молиться». Вскоре мама получила крещение в храме Святого Людовика и я стала её крестной.

Наталия Виноградова