Автор: Страшная новость о террористической атаке на концертную площадку «Крокус Сити Холл» в Подмосковье застала православных в самом начале великопостного пути, а католиков — в преддверии Страстной недели. И это совпадение — возможно, единственное, что может помочь нам смотреть на произошедшее, не впадая в отчаяние от собственного бессилия перед лицом зла, а по-настоящему ощущая себя главными героями жизни. О том, что невозможно человеку, но возможно Богу, напоминает Анастасия Бозио.
Прошлая пятница стала одним из самых странных и страшных дней за последние месяцы. По крайней мере, для нас с мужем и довольно большой группы наших друзей, с которыми мы в этот день вылетали из Москвы в Алматы, на встречу ответственных нашей общины. Я увидела первые сообщения о теракте уже в Казахстане, когда мы судорожно искали, где поужинать, измученные подъемом в 5.30 утра, 5-часовой задержкой рейса и продолжительным перелётом. Телеграм-каналы со скоростью цунами наводняли видео с места трагедии, где одних людей расстреливали в упор, а другие в ужасе бежали мимо окровавленных тел в поисках спасения. Я пролистывала эти жуткие видео, не находя в себе сил их смотреть. Когда мы добрались, наконец, до ресторана, мы уже не чувствовали ни голода, ни усталости — всё пространство в нас занял ужас. Из Москвы долетали новости о пожаре, который никак не могли начать тушить, пока спецназ не «зачистит» здание. Внутри оставались люди. «Это невозможно, давайте молиться», — попросила одна из нас и мы негромко прочитали «Отче наш» посреди переполненного ресторана. Вокруг нас большие радостные компании отмечали Наурыз — казахский новый год. Время близилось к полуночи по местному времени, но улицы и рестораны были полный людей, семей с детьми — все праздновали, а мы сидели в шоковом состоянии, непрерывно обновляя ленту и отвечая на сообщения родных и друзей: «Мы живы», «Мы в Казахстане», «Мы в безопасности».
Я так подробно описываю этот момент, потому что он был настоящим воплощением жизни в её оглушительной противоречивости. В один и тот же момент одна мать кормила сидящего на руках ребенка сладостями, а другая — прижимала к себе ребенка на полу туалета, где они оказались заблокированы, посреди стрельбы террористов и страшного пожара, в ожидании смерти. Разве не одинаково они любят своих детей? Разве не одно и то же желание счастья переполняет их сердца? Разве не один и тот же Бог дал дыхание жизни, чтобы появились на свет их дети, да и они сами? Но почему в этот момент они оказались в таких разных обстоятельствах? Почему жизнь так трудна и трагична? В чём тогда вообще её смысл? Стоит ли вообще рождаться? Не то чтобы в последние годы у нас было мало поводов задать себе эти вопросы, но в эту пятницу они вышли на первый план с невероятной силой даже для тех, кто всё это время предпочитал их игнорировать.
Подлинный драматизм последних дней заключался в том, что многие остались перед лицом этих вопросов в одиночестве. Бесцельно прокручиваемые в голове или брошенные в пространство соцсетей, они порождали либо ненависть, либо отчаяние — это очень хорошо видно по лентам новостей и по сообщениям моих неверующих друзей. С другой стороны, имея благодать провести эти дни внутри христианской компании, где каждый из нас мог прокричать свои вопросы и быть обнятым в своей боли, я вернулась в Москву с сердцем, наполненным миром и просьбой о собственном обращении.
«Сегодня мы будем либо утешать друг друга, либо сознательно участвовать в Страстях Христовых», — сказал один мой друг в субботу, и весь тот и следующий день ушли у нас на то, чтобы осознать, что конкретно значат эти слова. И я знаю, что для меня вся наступившая Страстная неделя будет посвящена тому же. Сама Литургия Церкви в этот период построена таким образом, словно говорит нам: нельзя войти в опыт Воскресения, не войдя в опыт Креста. Если мы думаем о событиях вечера Великого Четверга и Страстной пятницы, когда Иисус был предаваем, унижаем, истязаем и, в конце концов, убит, исключая последовавшее за этим Воскресение, то Крест кажется таким же жестоким и бессмысленным зверством, как теракт в «Крокус Сити Холле» 22 марта. Сколько человек во времена Иисуса были казнены подобным же образом! Но история не фиксирует для нас подробности их казни. Смерть всегда безобразна. Страдание другого вызывает у нас нестерпимую неловкость и желание поскорее отвернуться. Собственное страдание вызывает в нас сопротивление, бунт.
Так почему же миллионы людей по всему миру снова и снова вспоминают страдания Иисуса Христа и Его мучительную смерть на кресте? Из-за Его Воскресения. Только в опыте Воскресения страдание и смерть обретают смысл. Только во Христе жертва становится интересной человеку, становится интересной мне. Да, победа Иисуса не устранила ни страдания, ни смерть, но Он обещал, что будет со мной во все дни до скончания века, что будет со мной в моих страданиях, ограничениях и в жертвах, больших и малых, которые мне приходится приносить каждый день. В свете Воскресения крест — это не зверство, а сама любовь. Страсти Христовы, которые мы вместе со всей Вселенской Церковью будем переживать в эти дни, это глубочайшая любовь без «но» и «если». Это отказ от себя. Это жизнь, отданная до конца. И именно здесь, в этой точке, соединяя нашу жертву со страданиями Иисуса Христа, мы становимся протагонистами, главными героями жизни, а не запуганными наблюдателями за торжествующим злом.
Осталось лишь решить, какова наша жертва. Каждый из нас знает свои ограничения и потому даст свой собственный ответ. Что касается меня, я вижу, что жертва, которую могу принести Богу конкретно я, это молитва. Молитва, требующая от меня подлинного отречения от себя самой и тех схем, что сложились в моей голове, той «правильной позиции», на которой я стою, разделяя при этом людей на «своих» и «чужих», «хороших» и «плохих». Для меня необходимость молиться о жертвах этого чудовищного теракта, очевидная с первых же секунд, в течение следующих дней дополнилась менее очевидной, но абсолютно ясной необходимостью молиться также о нападавших — об этих людях, своими действиями уничтоживших и разрушивших жизни стольких других людей, а ещё — о силовиках, применяющих зверские пытки к задержанным и с гордостью предоставляющих эти записи СМИ. О редакторах и продюсерах тех же СМИ, которые, в погоне за охватами, распространяют кадры этой нечеловеческой жестокости. Наконец, молиться о властях, которые не только не препятствуют этому, но даже, в числе отдельных высокопоставленных политиков, развивают дискуссию о необходимости пересмотра моратория на смертную казнь или прямо призывают убить всех причастных к организации этого злодеяния. Молиться о них о всех — значит освободиться от своей меры, перестать осуждать тех или других внутри себя и признать, что прямо сейчас Христос отдаёт Свою жизнь за каждого из них.
Во мне нет мужества отдать жизнь даже за тех, кого я люблю. Но я отдам Христу, по крайней мере, свою бесконечно правильную и очень важную позицию в отношении происходящего, молясь за всех, кого так или иначе затронули эти события. И ещё — о самой себе, о собственном обращении. Во-первых, потому что без Его благодати я не могу принести даже эту жертву, я по-человечески неспособна обнять молитвой тех, кто вызывает у меня лишь отторжение и осуждение. А во-вторых, потому что единственный вклад в борьбу со злом, который я могу принести, это борьба со злом внутри моего собственно сердца: со злом разделения, со злом ненависти, со злом осуждения ближнего.
Каждый из нас может по-своему взойти на крест вместе с Иисусом в эти дни, чтобы узнать чуть больше о Его любви. И эта наша жертва будет иметь великое значение для всего мира. Потому что это будет наш маленький вклад в логику любви и мира посреди логики ненависти и войны.
Анастасия Бозио
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев