Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Павел Бернридский, кан. рег.
Пер. с лат. Gregorius Septimus, Pontifex Romanus (S.). Vita auctore Paulo Bernriedensi, Canonico Regulari. // Acta Sanctorum. Mai, VI. pp. 113-143
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
ГЛАВА I. ИМЯ ГИЛЬДЕБРАНДА И СООБРАЗНОСТЬ ОНОГО ОГНЕННЫМ ЧУДЕСАМ, ЧТО БЫЛИ ЯВЛЕНЫ ЕМУ. ДЕЯНИЯ ДО 1052 ГОДА.
[1] Итак, Григорий VII, на коем воистину почил дух первого Григория (Великого – Прим. пер.), родом тосканец, получил от отца прозвание Боник, а при крещении ему было дано имя Гильдебранд, не без великого предзнаменования. Ибо Гильдебранд в переводе с немецкого языка означает жар земного желания, о котором псалмопевец просил у Бога, говоря: «Испытай меня, Господи, и искуси меня; разожги внутренности мои и сердце моё» (Вульг, Пс 25. 2). Впору пришлось ему имя, данное при крещении, ибо, как говорил Иоанн Креститель в 1-й главе Евангелия от Марка: «Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Мф 3. 11; автор ссылается на Евангелие от Марка ошибочно). О сем огне сам Спаситель молвит в 12-й главе Евангелия от Луки: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк 12. 49). И поскольку оному мужу предстояло пламенеющим словом Господним оградить дом Божий от пламенеющих стрел врага, то вполне подходило ему наименование пожара, ибо суждено было ему проявить ярчайшее свидетельство любви и истины.
[2] На это у нас есть вернейшие предзнаменования от Бога, которые позволили нам уподобить его древнему пророку Илии, о рождении и кончине которого мы как-то читали у Исидора (вероятно, Севильского. – Прим. пер.). Ибо там, если память мне не изменяет, описывается, что над головой новорождённого Илии явился огненный шар в знак пыла божественной ревности, коей он впоследствии воспламенился против вероломства дурных царей и обмана лжепророков.
Таким же образом видели, как в одежде маленького Григория сиречь Гильдебранда сверкали огненные искры, что без сомнения предвещало святое рвение, коим ему предстояло воспламениться против тягчайших проявлений высокомерия обезумевшего Генриха (IV, 1050-1106 г.г., император Священной Римской империи в 1084-1105 г.г. – Прим. пер.) и нестерпимого своеволия несдержанных священников. Видение этих искр являлось часто, и первым, говорят, на них обратил внимание св. Майоль (вероятно, речь идёт о св. Одилоне, ученике св. Майоля. – Прим. согл. лат. изд.), авва монастыря Клюни, который, уподобив Гильдебранда блаженному Иоанну Крестителю, сказал о нём: «Сей мальчик будет велик пред Господом» (ср. Лк 1. 15).
Наконец, дабы не пропустить ни одного из огненных видений (коли позволят то мне мои года), о которых нам удалось узнать, упомянем, что однажды ещё видели, как от его головы исходит пламя, еще явственнее выражая его сходство с Илией. Поистине, как забрезжило в детстве сие предзнаменование пророческой ревности, так в зрелые лета и сказалось в апостольском рвении.
[3] В том ещё проявилось его сходство с Илией, что некоего клеветника, презревшего его, он страшно покарал небесным огнём. Ибо когда он был архидиаконом при своём предшественнике Александре (II, папа в 1061-1073 г.г. – Прим. пер.), некий бедняк, которого нестерпимо обидел беззаконнейший и страшно влиятельный человек, лишивший его наследства, слёзно пожаловался о том Римскому Понтифику. Однако, когда Понтифик, испугавшись, что тот непочтительный и своевольной души человек может ему самому нанести вред, и стал колебаться, не смягчить ли справедливый приговор, праведный Гильдебранд, спокойный, как лев (ср. Прит 28. 1. – Пер. П. Юнгерова), сначала пытался укрепить Понтифика и побудить его свершить правосудие, но никак не мог изгнать малодушия из сердца его. Тогда постановил он вместо Понтифика исполнить сие дело милости и истины. Окончательно приняв такое решение, он изрёк против похитителя приговор отлучения. А тот, или не страшась, или же стыдясь выказать страх перед таковым судьёй, на третий день после этого с обычными своими насмешками и глумлением появился на людях верхом вместе с товарищами по оружию. Но тут внезапно его поразил удар молнии, и, словно жестокосердный Фараон, он потонул в потоке пылающего огня.
[4] Между тем Григорий увидел тот свой знаменитый сон, пророчивший ему грядущее величие и могущество на престоле Понтифика, а именно вот какой: из уст его изошёл огонь, который зажёг весь мир. Несомненно, то был огонь, который Господь Иисус Христос послал на землю, и горячо желал, чтобы он возгорелся. Нечестивые же истолковывали это не так, и злонамеренные судили об этом иначе. Ибо, хуля Святого Духа в слуге Его, они обвиняли его во грехе и называли адской головнёй. За это злоречие справедливая кара Божия поразила их вечным бедствием, и дивным образом то, что благочестивым послужило ко спасению, для нечестивых оказалось смертоносно. Ведь он не только повторил чудо Илии, но унаследовал примеры праведного Авеля и премудрого Соломона, а также прочих славных отцов, коим дары благодати Святого Духа были дарованы в образе огня.
Ибо вознесённый властью Господней на престол апостолов Петра и Павла, он, по всей земле разнеся звук их, и до пределов вселенной распространив слова их (ср. Пс 18. 5), как огонь палящий был нестерпим для современного Нерона, то есть короля Генриха IV, истину о гнусностях и злодеяниях коего он всячески возвещал, чем и возбудил против себя тягчайшее гонение, по причине которого вынужден был бежать из города в город (ср. Мф 23. 34), пока не обрёл временную защиту у христианнейшей графини Матильды. Когда же под её покровительством было в мире место его и жилище его в Сионе (ср. Пс 75. 3. – Пер. П. Юнгерова), то есть в божественных созерцаниях, пришла пора и приблизился день, в особенности предназначенный для архиерейской службы, что обычно называется Вечерей Господа (Великий Четверг. – Прим. пер.). Итак, чтобы отслужить её, он отправился в аббатство под названием Нонантола, славное мощами святых предшественников его Сильвестра и Адриана. И там во время священнодействия, когда он уже завершал освящение елея хризмы (то есть елея для помазания на священство. – Прим. пер.), свершилось чудо: благословлённая жидкость внезапно вспыхнула ясным пламенем. Это божественное знамение прославило его наравне с древними отцами.
[5] Однако, пожалуй, подобает уже завершить рассказ об огненных чудесах историей о непостижимом погашении огня, каковая приводится в хрониках, написанных досточтимыми мужами.
Когда вышеупомянутый Генрих с вражеским войском осаждал стены Рима, он устроил в одном месте поджог, чтобы, отвлекши народ от защиты укреплений на борьбу с пожаром, беспрепятственно вторгнуться в город. Поняв эту уловку, крепчайший в Христовой вере Григорий начертал крестное знамение, и, словно водами паводкового Тибра, совершенно угасил возгорание и повелел народу возвратиться к защите укреплений.
[6] Хотелось бы нам снова возвратиться к воспоминаниям о его отрочестве, когда он был вверен родителями своему дяде, авве монастыря Святой Богородицы и Приснодевы Марии на Авентинском холме для обучения свободным наукам и воспитания нрава, причём и в том, и в другом он за краткое время сделал замечательные успехи. Достигнув же юношеского возраста, он отправился во Францию, намереваясь укротить буйство плоти и тяготами путешествия, и трудами науки. Через несколько лет по пути в Рим он задержался на какое-то время при дворе Генриха III по сокровенному устроению Божию, дабы в высшем королевском обществе всем стало видно его дарование, ибо в будущем ему предстояло взойти на вершину священства. Ведь даже сам император говорил, что никогда ему не доводилось слышать человека, проповедавшего слово Божие так убедительно. Также и прославленнейшие разумением епископы государства дивились словам благодати, исходившим из уст его (Лк 4. 22).
[7] Затем он вернулся в Рим и, с усердием предаваясь стяжанию совершенства, старался удвоить полученные от Бога таланты (ср. Мф 25. 16) трудами разума, но, обнаружив в изумлённых соотечественниках враждебность, подтвердил правоту изречения: «Никакой пророк не принимается в своем отечестве» (Лк 4. 24). Поэтому, желая уклониться от ненависти и взыскуя большего плода любви, он решил отправиться в пределы Германии и Франции. Когда пришёл он в Аквапенденте, явился ему в видении блаженный Пётр, который предрёк его восшествие на апостольскую кафедру и воспретил идти дальше. Он же, сочтя это видение обманчивым, от задуманного путешествия не отказался. Не обратил он внимания на подобное видение и следующей ночью. На третью ночь снова явился ему Апостол с чрезвычайно страшным ликом и пригрозил тяжким наказанием, если он не вернётся, и таким образом призвал его обратно под сень Римской Церкви.
[8] В те дни умер Дамас II (понтификат с 17 июля по 9 августа 1048 г. – Прим. пер.), а его преемником стал Лев IX (св., пам. 19 апреля; понт. 1049-1054 г.г. – Прим. пер.), который, почитая благоразумие и святость достохвального мужа Гильдебранда, всеми силами старался подражать оному, и, благодаря таковому их единодушию, нива Господня, очищенная от терниев, принесла много плода. Между тем, Гильдебранд был назначен сим папой на должность субдиакона, однако, прежде, когда он оставил дошедший до ничтожества монастырь св. Павла (Базилика Святого Павла за городскими стенами. – Прим. пер.), его укрепило следующее видение.
Блаженный Павел, явившийся ему, стоял посреди своей базилики и очищал пол, прямо руками поднимая коровий навоз и выбрасывая его вон. Поскольку наблюдатель сего стоял без дела, Апостол попенял ему за то, что не помогает, приказав прямо брать нечистоты (как сам делал) и выбрасывать.
Ибо кампанские негодяи в разграблении монастырской собственности дошли до такой разнузданности и небрежения святостью и уставами, что оскверняли дом молитвы, разнузданно вводя туда скот, а в трапезной им прислуживали за столом женщины, лишая звание монашеское даже ничтожных остатков былой доброй славы.
Итак, изгнав всяческую мерзость и восстановив хозяйство, он собрал множество достойных, готовых жить по уставу монахов; и даже доныне обитель та пользуется почтением за их рвение и подвиг.
[9] В конце концов, он возымел такую удивительную веру в действенность молитв своих монахов, что, если порой его трудности не разрешались, он считал сие вернейшим знаком того, что кто-то среди братии впал в грех. Тогда, явившись к ним, он производил разбирательство, вразумлял, и вновь их молитва, как прежде, приносила ему быструю помощь. Воистину блажен отец и блаженны сыны, коих он был не в силах ни на миг оставить в неведении и ощущении безнаказанности греха, но по примеру Иисуса Навина в духе кротости, как предписывал Апостол (Гал 6. 1), укрощал оный. Те же, кто, независимо от положения, дерзал в обители св. Павла совершить тяжкий грех и особенно посягал на блуд или святотатство, немедля ради внушения благоговения перед Апостолом погибали от Истребителя (ср. 1 Кор 10. 10). Ведь говорят, что во времена первого Григория блаженный Андрей Апостол выступал мстителем за своё святилище; вот так же и во дни Гильдебранда, впоследствии Григория VII, блаженный Павел Апостол просиял как защитник своего храма, также и с помощью делателя своего.
ГЛАВА II. ЕГО ЧУДЕСА И ДЕЯНИЯ ПЕРЕД ВОСШЕСТВИЕМ НА ПАПСКИЙ ПРЕСТОЛ
[10] Между тем духовный пахарь, то есть святой папа Лев IX, наблюдая и дивясь многим плодам виноградника его, ибо он пребывал во Христе и Христос в нём, расширил в нём место пребывания Христова, возложив на него достоинство левитское. И дабы плоды оказались ещё обильнее, поставил его архидиаконом Римской Церкви. Затем Гильдебранд направился в пределы Франции исполнять вверенные ему полномочия апостолического викария, дабы удостоиться права сказать вместе с Апостолом: «Благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте. Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь.» (2 Кор 2. 14-16).
[11] И первым аромат благоухания его ощутил Лион, первейшая кафедра во Франции, во время заседания синода. Ибо, как писал папа Каликст (II, понт. 1119-1124 г.г. – Прим. пер.), в первый день синода было объявлено, что некий лжеепископ приобрёл свою высокую архиерейскую должность при помощи симонии, но поскольку довести до конца рассмотрение этого дела не смогли, то продолжили на следующий день. Между тем, что было делать знавшему за собою вину? Куда обратиться? Пытаться подкупить каким-нибудь даром судью, более твёрдого духом, чем адамант, он не посмел, не сомневаясь, что этим он сего ревностейшего поборника истины, скорее, ещё сильнее ожесточит, нежели задобрит. Итак, он заградил уста как свидетелям, так и обвинителям, дав им денег, и, чувствуя себя в безопасности, на второй день синода надменно поглумился над дознавателем, сказав: «Где мои обвинители? Никто не осудил меня» (ср. Ин 8. 10). На это ревнитель Божий с громким стоном вздохнул и, резким жестом выразив возмущение своего сердца против тех, что развратились (ср. Пс 13. 1; 52. 2), сказал развратителю: «Епископ, ты веришь, что Святой Дух един с Отцом и Сыном по сущности и божеству?» Когда тот ответил «Верю», архидиакон молвил: «Скажи: Слава Отцу и Сыну и Святому Духу». Тот верно начал сей стих (который Отцы Никейского Собора повелели петь в ознаменование веры во Святую Троицу, и которым блаженный Иероним советовал папе Дамасию завершать каждый псалом) и сказал: «Слава Отцу и Сыну…», но никак не мог выговорить «…и Святому Духу». Его попросили повторить, и он остановился на «Сыне». В третий раз он смолк на «Отце». Тогда-то, наконец, пав в ноги папскому посланнику, он признался в симонии. А едва был лишён сана, сразу чётким голосом произнёс: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу».
Говорят, несколько лжеепископов, узрев в сем знамение Божие, раскаялись, добровольно признались в отягчавших их совесть дурных делах и честно отказались от бесчестно приобретённых должностей.
[12] Возглавлял досточтимый архидиакон и тот синод, где присутствовал Гуго, авва Клюнийский (св., 1024-1109 гг., пам. 29 апреля. – Прим. пер.), на котором в судебном порядке низложил одного из епископов. После чего они оба отправились к некоей реке и перебрались через неё, причём, архидиакон шествовал впереди. Итак, перебравшись через реку, он оглянулся и спросил: «Что ты такое подумал обо мне?» Авва же отвечал: «Ты же не Бог, как ты можешь утверждать, что знаешь мысли людей?» «Я, – молвил Гильдебранд, – не Бог, но услышал, о чём ты помышляешь в душе. Ибо в сердце своём ты сказал, что я низложил того епископа скорее по своему тщеславию, нежели из ревности о Боге». Авву уязвила совесть и он молвил: «Прошу тебя ради любви Божией, поведай мне, как ты это узнал?» «Дело в том, – ответил архидиакон, – что, переходя русло реки, я оглянулся на тебя и увидел как бы нить, протянувшуюся от твоих уст к моим ушам, и так узнал, о чём ты размышляешь».
[13] Также в другой день архидиакон и вышеназванный авва Клюнийский вошли в некую церковь. Келейник аввы, стоя на молитве, тайком достал несколько монет из кошелька и, перекладывая их из руки в руку, стал считать предстоящие расходы. Архидиакон же, прервав молитву, воскликнул: «Изыди, диавол!» и заставил его покинуть церковь. Тогда авва молвил: «Неучтиво ты поступаешь, не позволяя нам закончить молитву». «Ты расспроси, – ответствовал Гильдебранд, – своего монаха, как он молился, и узнаешь, почему я так действовал». И вот, авва спросив у того, узнал, что он подсчитывал деньги.
Архидиакон впоследствии добавил: «А я видел перед ним мерзкого духа, который его передразнивал».
[14] Во время того же путешествия они зашли в некий город, страдающий от мора, где Гильдебранд увидел ангела Божия, вознёсшего меч, чтобы убивать (Иер 15. 3). Поэтому, когда они по своему обыкновению вошли в храм, он попросил авву сократить молитву и как можно скорее покинуть город, а не то они все погибнут. Авва послушался его слов, спешно возвратился на постоялый двор и – надо же! – обнаружил, что двоих их спутников постигла внезапная смерть. Когда ж они со всей возможной быстротою покидали зачумлённый край, авва, получив возможность задать вопрос, осведомился у досточтимого левита, что за видение указало ему на необходимость такой спешки, и услышал вышеупомянутое.
[15] Между тем, отправившись в Рим, Гильдебранд услыхал, что после смерти папы Стефана дерзкие нечестивцы вопреки канонам посадили на Апостольский престол некоего Бенедикта (X, антипапа 1058-1059 г.г.), и весьма заторопился. Собрав в Тоскане синод епископов, он судом Святого Духа низложил Бенедикта и возвёл на Апостольский престол Герарда, досточтимого епископа града Флоренции, избранного по общему согласию благих мужей. Он был наречён Николаем II (понт. 1059-1061 г.г.). А после его смерти, последовавшей через два года, его преемником стал Александр II.
[16] Келейник оного именем Иоанн сказывал, что досточтимый Гильдебранд, будучи ещё архидиаконом, совершил над ним Божие чудо исцеления. Ибо когда сей Иоанн, находясь близ Тускуланума, чрезвычайно тяжело захворал горячкой, он через посланца настойчиво попросил блаженного мужа, чтобы тот не замедлил прийти к нему (ср. Деян 9. 38). Архидиакон сразу, едва узнав, что это человек доброго имени, согласился прийти. А тот преисполнился с его появлением чрезвычайной радости и, передав ему все свои достояния, смиренно умолял, чтобы он и сам молился за него их общему Господу, и поручил то же инокам своим. Тогда человек Божий, до глубины проникнувшись сердечной жалостью, повелел всем выйти и предался весьма долгой молитве, совершенно бессловесной, но слёзной. Закончив моления, он позвал графиню, у которой в то время гостил Иоанн, и повелел приготовить больному на завтрак цыплёнка. Когда она начала возражать, дескать, больной от затяжного недуга стал настолько слаб желудком, что уже несколько недель испытывает отвращение ко всякой пище, человек Божий ответствовал: «Оставь теперь, ибо (Мф 3. 15) увидишь, что не успеешь ещё приготовить, как он пожелает есть». Что и подтвердилось. Ибо, вдоволь насытясь, он забылся сном и вскорости вполне оправился от тяжелейшего своего недуга.
[17] После того блаженный муж снова по поручению Владыки Папы был направлен на улаживание церковных дел и помимо множества прочих своих благих деяний защитил под водительством Духа истины некоего предстоятеля от ложного обвинения в преступлениях, что возводили на него злостные клеветники. Вернувшись в Рим, он вошёл в базилику Петра Апостола – помолиться и поблагодарить. В этой базилике у него был излюбленный уголок, где располагалась икона Пресвятой Богородицы Марии, перед которой, простершись в молитве, он изливал потоки слёз. Так и на этот раз он по своему обычаю подошёл к ней и увидел, что – дивное дело! – сам образ слезоточит и как бы выражает неким образом глубокую скорбь о любимом Своём. Оцепенев от изумления и преисполнившись благоговения, он сам затем прибавил к слезам Её свои обильные слёзы. А закончив молитвы, навестил Латеранский дворец – поприветствовать Владыку Папу. Немедля доложив ему о том, что оправдал вышеупомянутого епископа, ибо обвинения были основаны на ложных слухах и явно имели причиной подкуп, Гильдебранд открыто поведал, что ему было явлено знамение сострадания в священном образе. И когда мудрость, что просветляла лицо его (ср. Еккл 8. 1), стала говорить в его защиту (ср. Деян 26. 1), устыдились все противившиеся ему, что присутствовали при этом (ср. Лк. 13:17). Ведь, как говорил блаженный Иероним: «Ложный слух быстро погибает», и злоязычие быстро уничтожается, ибо жизнь своим голосом и примером опровергает его. Поэтому, когда он по упомянутому своему обыкновению снова явился к образу, то узрел противоположное чудо: Она улыбалась ему как победителю.
<…>
[20] И было досточтимому Гильдебранду видение, предзнаменовавшее, что в ближайшем будущем ему предстоит принять апостольские полномочия. Явился ему Симон Волхв, который приплясывал и скакал на палубе корабля. Далее в своем видении он бросился на Симона и одолел в борьбе, связав ему ноги путами нерешимыми. Мало кому невдомёк, что корабль означает Церковь, в которой до начала апостольства блаженного мужа повсеместно резвился Симон Маг в лице последователей своих, погрязших в святотатственной продажности, вольготно и бесстыдно покупавших и продававших церковные должности. А как он будет сим воителем Божиим повержен и скован, мы расскажем в своём месте. В ту же пору он как-то раз проводил ночь в молитве в пизанской базилике блаженного Петра, и вдруг увидел самого Князя апостолов в сей обители своей. Тот прошёл по храму с будущим преемником своим и повелел ему собрать нечистоты разных животных, которые были там повсюду разбросаны, в мешок, обнаруженный при нём, и, взвалив на спину, вынести. А то, что нечистоты сии означают разнузданность и гнусности разных людей – преимущественно николаитов (здесь развратных священников. – Прим. пер.) и четвёртого Генриха, их покровителя, – это очевидно. Однако, как их удалось и собрать, и выбросить, мы с Божией помощью покажем в своё время.
ГЛАВА III. ИЗБРАНИЕ НА ПАПСТВО И ПОСЛЕДОВАВШЕЕ ЗА ТЕМ ВИДЕНИЕ ГОЛУБЯ. ГРИГОРИЙ ЧУДЕСНЫМ ОБРАЗОМ ИСЦЕЛЯЕТ НЕДУЖНЫХ И ИЗЛЕЧИВАЕТ БОЛЬНЫХ
[21] Теперь поведаем о законном порядке его избрания после смерти папы Александра, как это описывали сами избиратели его.
«В царствование Господа нашего Иисуса Христа, в год от всемилостивого воплощения Его 1073-й, 11-го индикта, в десятый день до майских календ, в понедельник, в день погребения доброй памяти Владыки Александра II, папы.
Дабы недолго вдовствовал Апостольский престол, лишённый своего Пастыря, мы, собравшиеся в базилике блаженного Петра в веригах кардиналы Святой Римской Католической и Апостольской Церкви, клирики, аколиты, субдиаконы, диаконы, пресвитеры в присутствии и с согласия досточтимых епископов, настоятелей, клириков и монахов под одобрительные возгласы многочисленных толп обоих полов и различных сословий выбираем себе Пастырем и Верховным Понтификом мужа благоговейного, двойной мудрости познанием исполненного (т.е. учёного и праведного жизнью. – Прим. пер.), всенесравненного поборника справедливости и права, в бедствиях мужественного, в благоденствии трезвого и, по словам Апостола, украшенного благонравием, стыдливого, скромного, трезвенника, целомудренного, гостеприимного, хорошо управляющего домом своим (ср. 1 Тим 3. 2-3, пер. Евг. Розенблюма), в лоне Матери-Церкви сызмальства достойно воспитанного и наставленного и доныне пребывающего в высоком архидиаконском сане ради заслуг своих – архидиакона Гильдебранда, коему отныне и вовеки по нашему желанию и согласию надлежит быть и именоваться Григорием, Папой и Апостоликом. Угоден он вам? Угоден. Желаете? Желаем. Одобряете? Одобряем.
Составлено в Риме в 10-й день до майских календ, индикта 11-го».
[22] Также и сам Григорий сразу по избрании своём разослал следующие послания.
«Григорий, избранный Римским понтификом, – Дезидерию, авве монастыря св. Бенедикта на Монтекассино – здравствовать во Христе Иисусе.
Владыка наш папа Александр умер. Его смерть обрушилась на меня, пронзила мне всё нутро и привела в полное замешательство. Ибо народ римский после смерти его против обыкновения оставался спокоен и передал в наши руки управление советом, оттого казалось очевидным, что сие свершилось по милосердному промыслу Божию. Посему, приняв совет, мы постановили, что после трёхдневного поста, после литаний, и многих молитв, и раздачи милостыни с Божией помощью решим, как лучше поступить с избранием Римского понтифика. Но внезапно во время погребения вышеупомянутого Владыки нашего Папы в церкви Спасителя поднялось великое смятение и возник ропот в народе, и люди восстали на меня, словно взбесившись, так что я мог бы сказать вместе с Пророком: «Я вошел во глубины морские, и буря потопила меня. Я ослабел от вопля, осипла гортань моя (Пс 68. 3-4. – Пер. П. Юнгерова). Страх и трепет нашел на меня, и покрыла меня тьма (Пс 54. 6. – Пер. П. Юнгерова)». Впрочем, поскольку лёжа на кровати своей в полном изнеможении, я не имею сил даже диктовать, то воздержусь от рассказа о моих беспокойствах.
Итак, заклинаю тебя Всемогущим Богом – призови и с истинной любовью побуди сослужащих тебе братьев и сынов, коих ты вскормил во Христе, молить Бога за меня, дабы молитва, что должна была защитить меня от беды, по крайней мере, поддержала бы меня, уже в беду попавшего.
Ты же сам приходи к нам как можно скорее, ведь ты знаешь, как нуждается в тебе Церковь Римская и как доверяет твоему благоразумию. Госпоже императрице Агнессе (матери императора Генриха IV. – Согл. прим. лат. изд.) и Райнальду, досточтимому епископу Команскому, от нас передавай привет и усердно проси от нашего имени, дабы ныне проявили ту любовь, что к нам питают. Продиктовано в Риме в 9-й день перед майскими календами, индикта 11-го».
[23] «Григорий, избранный Римским понтификом –герцогу Готфриду – здравствовать в Господе Иисусе Христе.
Мы признательны тебе за высказанную тобою в письме радость о возвышении нашем. И хотя оно не доставило нам никакого удовольствия, мы не сомневаемся, что твоя радость происходит из источника неподдельной любви и от верной души. Что до нашего возвышения, которое доставило тебе и прочим верным святое веселие о нас и восторг, то в нас оно породило горькую внутреннюю скорбь и чрезвычайно тягостную тревогу. Ибо мы видим, какие нас окружают заботы; чувствуем тягость от бремени предстоящих дел, ввиду коих разум в сознании нашей немощи трепещет, а душа наша скорее предпочла бы разрешиться и успокоиться во Христе (ср. Флп 1. 23), чем жить среди таковых бедствий. Ибо в размышлениях о вверенном нам служении нас волнует то, что мысль наша не справится с безмерным множеством попечений, разве что после Бога у нас остаётся некоторое упование на молитвы духовных людей. Ибо по причине творимых грехов почти весь мир во зле лежит (ср. 1 Ин 5. 19), и все (и преимущественно прелаты) скорее разоряют Церковь, нежели с искренним рвением защищают её или стараются служить ей и, одержимые жаждой собственного обогащения либо земной славы, словно враги ополчаются против всего, что относится к благочестию и правде Божией. И к вящей скорби нашей мы, принимая правление Вселенской Церковью в столь трудных обстоятельствах, ощущаем себя не в силах ни справиться с ним подобающе, ни отказаться от него безопасно. Впрочем, знаем твёрдость веры твоей и доблестное, по милости Божией, постоянство, и потому, полностью полагаемся на твою, подобающую вселюбезному чаду св. Петра верность, а также совершенную неизменность любви твоей к нам, и никоим образом не намерены сомневаться в твоём всегдашнем благоволении.
Однако ты вполне можешь понять наше беспокойство и печаль о короле, ведь, насколько дано нам разуметь в Господе, никто сильнее нас не волнуется и заботится о его настоящей и будущей славе. Также есть у нас намерение, едва представится возможность, донести до него через наших посланников заверения в отеческой любви и соображения касательно благополучия Церкви и защиты его королевского достоинства. И если он нас послушает, то возрадуемся о том не иначе, как о спасении нашем. Ибо тогда ждёт его наивернейший успех, коли, блюдя справедливость, он примет увещания наши и советы.
Если же (чего мы весьма не желаем) он незаслуженно воздаст нам ненавистью за любовь, а Всемогущему Богу, забыв о праведном суде Его, ответит презрением на столь великую честь, уделённую ему, то да минует нас по Промыслу Божию беда, как написано: «Проклят, кто удерживает меч его от крови» (Иер 48. 10). Ибо не вольны мы ни какие-либо личные блага предпочитать Закону Божию, ни уклоняться с прямой стези ради угождения людям по слову Апостола: «Если бы я пожелал угождать людям, то слугой Божиим не был бы» (ср. Гал 1. 10).
Продиктовано в Риме во 2-й день майских нон, индикта 11-го».
[24] После сего он получил подтверждение своего благословения на первосвященство, ибо Отец Небесный, Который тайны Свои скрыл от мудрых и разумных и открыл их малым (ср. Мф 11. 25), явил Своё благоволение к нему по образу евангельскому (ср. Лк 3. 22). Ибо двое селян, ведомые, скорее всего, любопытством, узнав, что новый Понтифик явился в Латеранский приход, сговорились поглядеть на него и поспешили в церковь. Придя туда, они обнаружили его при алтаре – он служил Святую Мессу. С любопытством взирая на него, они с прилежным вниманием примечали все его движения и жесты. И тут один из них словно бы в исступлении духа увидел сходящего с неба голубя (ср. Ин 1. 32), который сел Григорию на правое плечо и, распростерши крылья, осенил его голову. По завершении чтения евхаристического канона голубь, вытянув шею, как показалось селянину, опустил клюв в чашу, а затем, вынув его, тут же упорхнул туда, откуда и появился. После Святой Мессы, поражённый небывалым чудом, едва придя в себя, селянин этот отправился домой.
[25] На следующую ночь ему явились трое мужей с сияющими ликами в нарядных одеяниях. Один из них, опоясанный одеждой (ср. Ин 21. 7) и украшенный сединой, обликом своим напоминал Петра (как его обычно изображают на росписях). Другой, светлее лицом и выше ростом, поверг зрителя в изумление и страх. А третий был таков, что, несмотря на любопытство, селянин не рассмотрел его. Он долго не мог решить, кто из трёх поприветливее, но, наконец, обратился к седовласому, спросив, кто сей старший и как его зовут. На это он получил ответ, что его зовут Солнце, за чем последовал упрёк к нему: «Почему ты не сообщил Григорию о своем вчерашнем видении?» Тот же, перепугавшись, заверил, что ничего не видел. «Ты что, забыл, – спросил седовласый, – как видел вчера голубя, что во время Мессы сел на плечо ему?» И пересказал селянину всё, что открылось ему. А затем велел поскорее идти к Григорию и поведать ему по порядку всё видение, ибо папе нынче же предстоит уехать. Утром селянин, сомневаясь, как поступить, и рассудив сам с собою, что видение было обманным, направился к одному иноку из их селения и сообщил ему о виденном. На что получил совет усиленно помолиться Господу о том, чтобы, если это видение от Него, то явилось оно во второй и в третий раз. Селянин послушно исполнил сказанное. И вот, получив на вторую ночь напоминание, он стал молиться ещё горячее. На третью же ночь мужи явились куда страшнее обычного, и один из них повелел ему, коли тот желает сохранить свою жизнь, не сомневаться, а доложить Владыке Апостолику, что приказано, и добавил: «Поскольку ты, когда он был поблизости, нашего приказа отнюдь не послушался, придётся тебе проделать за ним долгий путь». Но селянин, крепко желая добиться от них большей уверенности, сказал: «Да я ж деревенщина и невежда! Какой вы мне дадите знак, чтобы мне поверила такая особа?» Один из них, который всё время говорил за остальных, ответил: «Скажи Григорию – ведь он знает, что это правда, – что в тот день, когда он приступил к алтарю, он обрёл от Господа исполнение замысла своего».
Селянин пришёл к Григорию и добился от него уединённой встречи, на которой искренне поведал ему о цели своего долгого и трудного путешествия. Тот же, благожелательно улыбаясь, поскольку заранее знал о знамении, дал столь высокому вестнику апостольское благословение и отпустил домой.
[26] Также в другой раз, когда он страдал от тягчайшей телесной немощи, его зашла навестить одна из племянниц и спросила, чем его поддержать. Тогда он, чтобы отвлечь племянницу от мыслей о собственной болезни, тронул рукой её ожерелье и полюбопытствовал, не собирается ли она замуж. Позже, выздоровев и творя обычные свои молитвы, он не мог пролить ни единой слезы ни от воспоминаний о прежних бедах, ни в надежде на будущие блага, ни о своём желании, которое мы вскоре упомянем. Долго он в печали размышлял, что такого сделал, каким проступком оскорбил Бога, из-за какого греха всё-таки утратил благодатный дар сокрушения. Наконец, с трудом сдерживая печаль, Григорий попросил иноков попоститься вместе с ним и помолиться Господу о том, чтобы Он изволил открыть, из-за какой провинности отнят у него прежний дар. Что и было исполнено с подобающим благоговением. И по прошествии двух недель бдений, постов, телесного подвига милостивый и скорый Слушатель дал ему, чего желало сердце его (Пс 20. 3). Ибо некоему невинному и простому мужу явилась в видении Святая Богородица и приказала ему: «Поди и скажи Григорию, что, хотя я избрала его в лик (несомненно, девственников), он поступил вопреки тому, как был должен». Взволнованный неслыханным обвинением, Григорий ещё сильнее стал недоумевать и настойчивее молиться, чтобы Бог по милости Своей яснее показал ему, в чём дело. И снова тому же мужу, что был упомянут выше, Пресвятая Дева Мария, Матерь Господа явилась во сне и молвила: «Скажи Григорию сие: за то, что ты вопреки строгим правилам нашим коснулся ожерелья своей племянницы, благодатный твой прежний дар и оставил тебя. Однако ныне, поскольку ты исполнил епитимию за грех свой, дар слёзный снова получишь».
Посему пускай послужат нам наставлением слова: «Хорошо человеку не касаться женщины» (1 Кор 7. 1).
[27] Как-то в жару, которая в Риме особенно вредна для человеческого здоровья, человек Божий снова целую неделю пылал от сильнейшей горячки, когда явилась ему Пресвятая Богородица Приснодева Мария и, словно бы выказывая негодование, ударила его ладонью по животу и ушла. Затем в течение следующей недели он до того обессилел, что, казалось, вот-вот испустит дух. По окончании той недели снова предстала ему часу эдак в шестом Пресвятая Богородица и спросила, как он себя чувствует и не кажется ли ему достаточно такового наказания. На что он ответил ей: «Владычица милосердная, это как Ты усмотришь». Тогда лёгким движением руки словно бы умастив его тело, Она скрылась из глаз его. Григорий тут же потребовал свои одеяния, словно собираясь в церковь, и все, кто был при нём, решили, что он вследствие тяжкого недуга повредился умом. Он же, заверив их, что ничего худого с ним не случилось, приказал себя облачить и проводить в церковь. Когда это было сделано, он ощутил себя настолько здоровым, что на следующий день даже служил принародно Святую Мессу в церкви Спасителя.
[28] Между тем Германну, тогдашнему кардиналу, а впоследствии предстоятелю Брешии свыше было показано, какое подобает таковому мужу оказывать послушание. Ибо когда он однажды был приглашён Григорием на обед и не пришёл, следующей ночью ему явился некий жуткий призрак и сурово порицая его, сказал: «Что, несчастный, подражая строптивости Дафана и Авирона (Чис 26. 9), уклоняешься ты от приглашения на трапезу Григория так же, как они надменно презрели Моисеев призыв на совет? Или забыл ты, сколькие тысячи тысяч низверглись в преисподнюю из-за непослушания единственного Первозданного? Поторопись же исправиться, если хочешь избегнуть осуждения, подобающего мятежникам».
И тот при первой же возможности пал в ноги всемилостивому папе и слёзными мольбами добился прощения.
[29] Теперь нам хотелось бы сообщить о двух чудесах святости, совершённых Богом через блаженного Григория, дабы при углублении в дебри истории мы не забыли их упомянуть. Ибо однажды, когда он по обряду омывал руки, эта вода омовения, принявшая образ молока, немедля вернула здоровье одному больному, который испил её с верою в исцеление.
Также однажды, когда он укрывался во владениях славной Матильды, уклоняясь от бешеных гонений, о которых мы подробнее расскажем позже, досточтимый Хугбальд, епископ Мантуанский сообщил Григорию, что повар его весьма страдает от тягчайшего недуга и не может подняться с постели. Но так как он не имел, кому передоверить свои обязанности на кухне, то с верой, уподобляемой зерну горчичному, сдвинул гору недуга (ср. Мф 17. 20) и выздоровел по милости Спасителя. Ибо, услышав слово приказа, тотчас встал и приготовил трапезу.
ГЛАВА IV. ДЕКРЕТАЛИИ ГРИГОРИЯ ПРОТИВ СИМОНИАКОВ И БЛУДОДЕЕВ
[30] Теперь пора привести несколько декреталий блаженного Предстоятеля против симониаков и николаитов, направленных во Францию и Германию, а вслед за тем, как мы и обещали, истолковать, что, собственно, означал тот набитый нечистотами мешок, упомянутый нами в рассказе о видении в Пизе. Ибо кажется небессмысленно сравнить возвещение правосудия, потрясшего упомянутых еретиков и их покровителей и обуздавшего бесчестье, с мешком нечистот, который святой муж, рассылая послания, как бы нёс, долготерпеливо ожидая обращения тех, кого обличил. Выяснив же, насколько те упрямы в своем заблуждении, он с согласия синода отлучил их от Церкви. Итак, первым нам приходит на ум то из его посланий, что было направлено Оттону, епископу Констанцкому, которое гласит следующее.
[31] «Епископ Григорий, слуга слуг Божиих – возлюбленному во Христе брату Оттону, епископу Констанцкому с пожеланием здоровья и апостольским благословением. Настойчивость, с каковой твои посланники желают поскорее вернуться, не позволяет нам подробно изложить тебе постановления Римского синода. Однако вот что нам представляется необходимым написать тебе, брат наш:
Мы, согласно учению святых отцов, на настоящем синоде издали решение, что те, кто по ереси симонии, то есть посредством денег, были возведены в священный сан какой-либо ступени, более не должны занимать в Церкви никакой должности. Также те, кто приобрёл епархии (Ecclesias) за плату, да лишатся их вовсе, и в дальнейшем им запрещается кому-либо их продавать или покупать.
Те же, кто закоснел в пороке блуда, не должны ни свершать Мессу, ни в меньшем сане прислуживать при алтаре. Также мы постановили, что, если они презрят наши или, хуже того, святых отцов установления, то народ ни в коем случае не должен участвовать в совершаемых ими богослужениях, дабы те, кто не исправился из любви к Богу и чувства долга, образумились от стыда перед миром и народного порицания.
Итак, брат наш, постарайся оказать нам в том содействие и так искорени пороки сии в своей епархии, чтобы смог ты обрести от Бога награду как пастырь добрый, а Римская Церковь о тебе возрадовалась как о возлюбленнейшем брате и усердном соработнике».
[32] Когда же вышепоименованный епископ строптиво спасительным постановлениям воспротивился (resultaverit), а вернее, поглумился (insultaverit) над ними, ему было направлено следующее послание.
«Григорий, слуга слуг Божиих – Оттону, епископу Констанцкому с пожеланием здоровья и апостольским благословением.
Сообщили нам о тебе, брат наш, нечто, что выслушал я с неохотой и печалью. Ибо то, о чём нам было доложено, пусть даже и касательно облеченного властью представителя народа христианского, без сомнения должно быть наказано самыми строгими взысканиями. Ибо, когда мы, вдохновляемые апостольским учением и достоверными изречениями святых отцов, во исполнение нашего долга горячо взялись за искоренение ереси симонии и насаждение целомудрия клира, то вменили в обязанность досточтимому собрату нашему, архиепископу Майнцкому, под чьим попечением находится множество викариев, сие предписание Римской Церкви с помощью сослужителей своих старательно довести до всего клира и добиться его неукоснительного соблюдения. К тебе, коему вверен многочисленный клир и народ Констанцкого епископства, он по этому поводу тоже соизволил составить несколько особых посланий, заверенных нашей печатью, дабы ты, опираясь на них, мог спокойнее и смелее исполнять наши предписания, изгоняя из святилища Господня ересь симонии и мерзость блудной заразы. Ибо в силе апостольское повеление блаженного Павла, в коем он выносит ясный приговор блудникам и прелюбодеям вкупе с прочими греховодниками, предписывая с ними даже и не есть вместе (ср. 1 Кор 5. 11). Кроме того, Вселенский собор Католической Церкви не указывает никакого иного состояния для чад Церкви и вообще в пределах христианского благочестия, кроме трёх чинов: хранящих девство, блюдущих воздержание и пребывающих в супружестве. Посему даже последнего мирянина, достоверно зная, что он состоит в небрачном сожительстве, мы отлучили бы от Таинства алтаря, как отсечённый член Тела Господня, пока тот не раскается. Но если даже простой причастник никоим образом не может быть допущен к Святейшему таинству, то что говорить о совершителе оного или служителе?! Однако нас вдохновляет пример блаженного папы Льва, который бесповоротно изверг из сана субдиакона, вступившего в брак. Впоследствии понтифики Святой Римской Церкви, и прежде всего, славный учитель Григорий, закрепили это постановление блаженного Льва в качестве закона. Согласно ему, сим трём чинам церковнослужителей – священникам, левитам и субдиаконам – брачные связи воспрещаются полностью. Когда же мы всё это из пастырского попечения передали тебе для исполнения, ты не ввысь сердце, но в глубины земные направив (аллюзия на литургический призыв «Ввысь сердца» и Прит 25. 3), попустил (как нам известно) узды блуда для сих трёх чинов, дабы те, кто находится в связи с любовницами, оставались в сем позоре, а кто ещё не завёл таковых, не боялись твоего запрета на то.
О бесстыдство, о дерзость неслыханная! Где ж это видано, чтобы епископ презирал постановления Апостольского престола, отвергал предписания Святых отцов, хуже того, принуждал подданных архиерейской кафедры и служителей священного места к делам противоположным и с верой христианской несовместимым! Посему предписываем тебе апостольской властью предстать на ближайшем нашем синоде в первую [неделю] ближайшей [Четыредесятницы], дабы, согласно каноническим правилам, держать ответ за сие непослушание и непочтение к Апостольскому престолу, равно как и за всё, в чём тебя обвиняют».
[33] А вот как он поручил клиру и народу не оказывать послушания непослушному епископу.
«Епископ Григорий, слуга слуг Божиих – клиру, мирянам великим и малым, пребывающим в епископстве Констанцком, усердным в законе христианском, с пожеланием здоровья и апостольским благословением.
Мы посылали брату нашему, епископу вашему Оттону увещевательные послания, в коих нашей апостольской властью возлагали на него непререкаемую обязанность совершенно изгнать из свей епархии ересь симонии, с усердием заняться проповедью целомудрия среди клириков и своей епископской заботой настойчиво побуждать их держаться оного. И поскольку сие нам вверено евангельскими и апостольскими Писаниями, достоверными постановлениями синодов и предписаниями славных учителей, мы не можем терпеть пренебрежения и невнимания к сему без великого сокрушения души нашей и народа христианского. Однако епископ ваш, как нам сообщили, не позаботился исполнить наших отеческих наставлений и не только допустил неповиновение, но и учинил мятеж. По нашим сведениям он полностью вопреки нашему, более того, блаженного Петра приказанию прямо разрешил своим клирикам, имеющим любовниц, сохранить их, а тем, которые не имеют, с недопустимым безрассудством позволил тайком их завести. Услыхав об этом, мы, отягчённые печалью, написали ему второе послание, выражая наше негодование и на этот раз более сурово настаивая на исполнении нашего предписания. Кроме того, мы вызвали его на синод в Рим, что должен был состояться в первую неделю ближайшей Четыредесятницы, дабы он высказался в своё оправдание и перед всем собранием дал объяснения своему непослушанию, если таковые имеет.
Мы извещаем вас об этом, возлюбленнейшие братья, потому что имеем попечение о спасении душ ваших. Ведь поскольку он блаженному Петру и святому Апостольскому престолу, не смущаясь, противостоит и вознамерился оставаться непреклонным, то вполне очевидно, что кто не почитает мать и отца, не должен ни требовать, ни просить у верных никакого послушания по праву отца и матери. Посему всем, как мы прежде сказали, великим и малым, кто Богу и блаженному Петру привержен, мы предписываем апостольской властью, если он вознамерится и далее пребывать в своём ожесточении, не оказывать ему никакого послушания, не считая это пагубным для вашей души. Ибо если, как мы уже столько раз говорили, он вознамерится оставаться противником апостольских предписаний, то от всякой обязанности подчинения ему мы властью блаженного Петра всех освобождаем так, что никто, будучи подчинён ему по долгу священноначалия, нисколько не обязан соблюдать ему верность, пока он проявляет непокорность Богу Всемогущему и Апостольскому престолу.
Ибо не подобает подчиняться ни одной особе вопреки Творцу своему, Который важнее всего, но должно нам противостоять тому, кто превозносится перед Богом, дабы хотя бы наученный таковою нуждой был он вынужден возвратиться на стезю правды. А сколько бед и каковое отчуждение от христианского закона может случиться при непослушании, и прежде всего Апостольскому престолу, вы можете узнать из слов блаженного Самуила Пророка, которые святейший папа Григорий (Великий – Прим. пер.) потрудился истолковать в последней книге «Моралий». А чтобы они были у вас на виду и дабы вы знали, что мы не говорим ничего нового, а только открываем древнее учение отцов, приведём выписку.
«Посему Самуил молвит: «Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов; ибо непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление – то же, что идолопоклонство» (1 Цар 15. 22-23). Ибо праведно отдаётся предпочтение послушанию перед жертвами, ведь при жертвоприношении умерщвляется чужая плоть, а при послушании – собственная воля. И всякий тем скорее умиротворяет Бога, чем охотнее, подавив надмение своего произвола, приносит себя на жертвенник заповеди пред очами Его. Напротив, о непослушании говорится как о грехе волшебства, чтобы выявить, сколь велика добродетель послушания. Итак, через её противоположность лучше показывается, сколь она достохвальна, ибо, если непокорность есть тот же грех, что и волшебство, а неподчинение подобно злу идолослужения, то только послушание обладает достоинством веры, и без него всякий осуждается как неверный, хоть бы и казался он верным» (Mor. Lib. 35, 10)».
<…>
[36] Дабы никто не повиновался епископам, презревшим вышеупомянутые определения или нерадеющим о них, [было разослано следующее послание].
«Григорий, слуга слуг Божиих – всем клирикам и мирянам, находящимся в краях германских, с пожеланием здоровья и апостольским благословением.
Мы услышали, что некоторые из епископов, пребывающих у вас, либо потворствуют, либо не обращают внимания на то, что священники, диаконы и субдиаконы живут с женщинами. Мы предписываем никоим образом не повиноваться и не следовать предписаниям сих епископов, как и они не повинуются предписаниям Апостольского престола и не следуют учению святых отцов, ибо по свидетельству Божественного Писания равное наказание понесут и творящие сие, и согласные с ними. Всемогущий и милосердный Бог, который паче чаяния и заслуг милует и утешает нас во всех наших мучениях, да откроет сердце ваше для закона и утвердит вас в повелениях Своих (ср. 2 Мак 1. 4) и властью блаженного Петра, разрешив вас от всех грехов, введёт вас царями в Царство Небесное. Аминь».
[37] Разослав сии послания, он возглавил генеральный синод, на котором, как гласят деяния оного, была провозглашена анафема еретикам-симониакам и николаитам, закосневшим в своих заблуждениях, сознательно не повинующимся соборным постановлениям святых отцов и предписанным ими постановлениям, и с упорством отступников противящимся им усердно и добровольно.
Вот так он нёс мешок, полный нечистот, до поры до времени со всяческим терпением и благоразумием (doctrina) убеждая, умоляя, укоряя, пока не вынес и не предал праведному отмщению Божественной ревности, согласно тому порядку, каковой сам Господь показал мстителям Своим через пророка Иезекииля: «И начните от святилища Моего» (Иез 9. 6).
Ибо вопиющие грехи содомские и гоморрские чрезвычайно умножились ко времени его понтификата. Вышеназванные еретики и их покровители, получив чрезвычайную свободу грешить, как в Содоме, грех свой восхваляли, а не скрывали, посему, если бы Господь Саваоф не оставил нам семени среди превратностей сих, то мы сделались бы как Содом, и уподобились бы Гоморре (ср. Ис 1. 9. – Пер. П. Юнгерова).
[38] Воодушевлённые вестью о сем оправдании, бамбергские клирики довели до слуха его то, что их лжеепископ именем Германн был введён в сан свой симонией. А тот, собрав немалое богатство – драгоценные металлы и множество одеяний, – надеялся, что апостольскую строгость удастся смягчить взяткой. Отправившись в Рим, он умолял досточтимого Германна, епископа Мецкого и легата Апостольского престола, оказавшегося тогда его случайным попутчиком, чтобы он вступился и походатайствовал за него перед Владыкой Папой.
Когда тот, пытаясь уговорить Папу, намекнул ему на возможность изрядного по человеческим понятиям вознаграждения, праведный муж, как всегда, удержал руки свои от взяток (ср. Ис 33.15) и, не выходя из покоев, воспламенился Святым Духом и ответил: «Если он хоть сколько-нибудь желает обрести общение с верными, убеди его вернуться на родину и в покаяние принять иго строгого монашеского устава, ибо, Бог свидетель, даже если он дом мне наполнит золотом и серебром, никогда с моего согласия не будет он исполнять служение епископское!».
И таким образом этот симониак был извержен из священного сана.
ГЛАВА V. ПОКУШЕНИЕ НА ЖИЗНЬ СВ. ГРИГОРИЯ. ЕГО ПЛЕНЕНИЕ И ОСВОБОЖДЕНИЕ
[39] Ну а теперь мы никак не можем обойти молчанием то, как сей крепчайший Божий воитель перенёс ради имени Господня вражьи козни, искушения, испытания, злословие, осмеяние, засады, заключения и как одолел с помощью Господней и споспешением апостолов королей, тиранов, воевод, князей, пленителей и пожирателей душ человеческих, а сверх того – волков (ср. Мф 7. 15) антихристовых, сиречь, приспешников – ложных архиепископов, епископов и прочих церковнослужителей; дабы было сие примером как настоящим, так грядущим поколениям, и чтобы народ Святой Церкви узнал, каков был в былые времена мир наш, уклонявшийся от следования столь великому и святому пастырю. Ибо, думается, некрасиво и недостойно предать забвению труды сего отца, когда даже светскими людьми хранима память о мирских деяниях, служащих примерами мужества. Притом, если предать надёжной памяти пример его жизни, то Святой Церкви будет он укреплением, верным Христовым – украшением, а ересям нечестивым – поражением. Ибо тогда вновь началась борьба праведных, тогда трудами сына своего Церковь одержала победу и обрела в некоторой мере наследие вечного счастья.
[40] Итак, в Городе жил некий муж, сын погибели, преступнейший и беззаконнейший из всех людей; одна память о нём оскверняет самый воздух. В радость ему были клятвопреступление, разнузданность, ложь, предательство, человекоубийство, мошенничества, наушничества, сговоры, плутни, обманы и кутежи. Всякой, какая ни есть, добродетели противник, притом, совершенно самоуверенный; отец ворам и товарищ клятвопреступникам, щит лжи и копьё прелюбодейства, шлем душегубов и панцирь предательства, покров мошенничества и страж наушничества, зачинщик заговора и украситель обмана, лелеятель лжи и прибежище дурных собраний. Под его защиту прибегал всякий еретик и всякий злодей, ибо под крыльями его укрывался соблазн и в сени его покоился сам Левиафан, змей изворотливый (ср. Вульг. Ис 27. 1; Иов 26. 13). Для удобства таковых злоумышлений он построил в Городе множество крепостей и, презирая как Бога, так и враждебность людскую, без устали творил всё, что бы ни представил его извращённому воображению зачинщик зла, сиречь диавол. Ибо хотя поначалу он вёл легкомысленные и забавные речи, но со временем они стали остры, как стрелы, и горьки, как полынь. И дошёл он до такого падения, что убил одного из своих кумовьёв: ворвался в дом к нему (неслыханное доселе дело!), который также разрушил, и, совершив таковое злодеяние, вернулся в крепость, построенную им при жизни отца своего Стефана, городского префекта. Человек Божий воспламенился желанием покарать сие преступление и вместе с живым тогда ещё папой Александром подверг его осуждению и отлучению. Тот же, в довершение своих бесчинств, с какими-то приятелями своими Николаем и Бертрамом поспешил к сыну погибели, сиречь королю Генриху. Собрав нечестивейший совет, он привёз в Рим еретика Кадала Пармского (1010 – 1072 г.г., антипапа (1061-1072 г.г.) Гонорий II), и оказав тому гостеприимство, с целью его поддержки учинил в Городе великое побоище. Ему по мере сил помогали все еретики-симониаки, рассчитывая чужими руками привести в смятение Святую Церковь. Однако, когда тот ересиарх, наконец, умер, он пришёл в замешательство и, заключив мир с Владыкой Папой, пообещал присягнуть ему на верность. Что и исполнил. Но как можно было верить тому, кто никогда не придерживался истины? И хотя пред лицом могущественного Первосвященника сей наследник преисподней держался, как связанный разбойник, в душе он не прекращал строить всевозможные козни. Хотя досточтимый отец Григорий увещевал его не пускаться в таковые злодейства, он изо дня в день обращал своё сердце к все более нечестивым замыслам. Дошло до того, что в крепости ужасной величины, построенной им над мостом св. Петра, он разместил головорезов, которые грабили всех, кто въезжал на мост или выезжал с него.
[40] По каковой причине префект Города именем Цинций, муж до чрезвычайности благоразумный, любезный Богу и людям (ибо он служил Богу, скорее, как настоящий монах, а не как мирянин, и во всём блюл справедливость), однажды схватил этого разбойника и отправил его, как и подобало, в мрачную темницу.
В итоге после вмешательства неких знатных римлян Владыка Папа по своей милости позволил, чтобы он, принеся на мощах святого Петра обет исправиться, выдав заложников и оставив крепость, на которую полагался, был отпущен. После чего собрали тараны, стенобитные орудия и железные молоты и снесли её до основания. Так Город на какое-то время успокоился, а шайка негодяев, поражённая великим ужасом, утихла.
Однако что ж оставалось делать мерзавцу? По мере сил он стал обхаживать всяких негодяев, даже живших в дальних краях, – самолично и посредством своих гонцов. Он объехал Апулию и Луканию, посетив обоих Гвискаров (территории, завоёванные Робертом (1016-1085 г.г.) и Рожером I (1031-1101 г.г.) Гвискарами, в то время отлучёнными от Церкви – Прим. пер.) и других отлучённых и договорившись с ними выбрать удобное время, захватить Владыку Папу и убить его. Сына же своего он направил к еретику Гиберту Равеннскому (1025-1100 г.г., антипапа Климент III в 1080-1100 г.г.) и заключил с ним такой же договор. Так же и Королю (императору Генриху IV) он слал свои злоухищрённые письма, обещая выдать Святого отца в его полное распоряжение. Итак, составив таковые убийственные замыслы, он до поры успокоился, ожидая удобного случая, чтобы захватить Григория и выдать своре негодяев на умерщвление. Но Господь Всемогущий, Который пленением Своим освободил мир и пленил диавола, пленением и кровью оного подвигнул Отца к укреплению Церкви и не только не позволил сыну беззакония умертвить чадо Своё, но даже лишил его собственных.
[41] И вот, по истечении года пришло время прислужника дьявольского. Ибо при приближении праздника Рождества Господня он начал побуждать заговорщиков, с которыми состоял в союзе, собраться с духом для такового злодеяния и внутренне подготовиться, суля им в будущем несказанные вольности и безмерные выгоды. Ибо во всём подражал он брату и учителю своему диаволу, который за одну-единственную смерть – Господню – сулил самому себе обладание всем миром, но, как говорится, захватчик бывает захвачен, грабитель – ограблен, а кто беззаконно посягает на не принадлежавшее ему, теряет и те достояния, коими обладал. Так же и этот прислужник его, если бы мог представить, сколького всего лишится, наверно, уж всеми способами держался бы подальше от свершения такового преступления, не столько из любви к Богу, сколько к имуществу своему. Но, ослепленный собственной злобой, переполнявшей его, он постарался довести свой замысел до исполнения, и, не страшась гибели души, или, хуже того, пренебрегая ею, словно второй Иуда, поднял руку свою на Господа и на Помазанника Господня (ср. 1 Цар 26. 10).
Итак, с наступлением великого праздника Понтифик с малым числом клириков и мирян направился на всенощную службу в церковь Пресвятой Марии, которая, будучи особо почитаема, называется Большей («Санта-Мария-Маджоре» – Прим. пер.). Ибо таков был всегдашний обычай в Городе, чтобы в празднование сего торжества все стекались в одну церковь и целую ночь проводили там в бдении, усердно воспевая гимны и хвалы. Но Господь, не допустив пролития крови столь великого пастыря в столь почитаемой церкви, устроил так, что народ не смог тогда собраться, благодаря чему прислужник диавола, всей душою жаждущий собственной гибели, смог исполнить задуманное злодеяние. Ибо в сам день перед всенощной разразился такой ливень, что всем показалось, будто неминуем потоп, как в начале времён. Так что мало кто мог выйти за порог и добраться при необходимости до соседнего дома, а уж тем более – до церкви, расположенной так далеко. И говорили, что таким образом сама природная стихия предвещала будущее преступление и неслыханное злодеяние.
[42] Короче говоря, наступает ночь покушения сына тьмы на служителя света. И вот, посланные лазутчики направляются к другим соглядатаям – ибо он собрал целую ватагу близ церкви из числа живущих по соседству с ней –, и разузнав обо всём, послали оповестить злодея того обо всём, что им удалось разведать. Тогда он, повелев всем облачиться в доспехи, спешно выдвинул своё полчище, рассчитывая либо достигнуть победы убийством Папы, либо обеспечить себе триумф, увезя его живыми, вскочил на первого подвернувшегося коня; ибо не думал, что кто-нибудь воспрепятствует им. Итак, они входят в церковь.
Славный Папа, стоя перед Яслями (реликвия, хранящаяся и ныне в вышеупомянутой церкви – Прим. пер.), благочинно служил первую ночную Мессу и вместе с клиром принимал Тело Господне, а прочие присутствовавшие пока только взирали на сие Таинство, как вдруг раздался громкий крик, и церковь внезапно наполнилась воплями. И вот, нападавшие разбежались по церкви, обнажая клинки и поражая ими кого только можно, а затем окружили Ясли с находившимся рядом с ними славным Папой. Поразив там несколько человек, они вырвали дверцу Яслей Царя и Матери и злодейскими руками обломали их уголок. И вот они возложили на него руки свои и взяли его (ср. Мк 14. 46). Один из нападавших вынул меч и собирался отсечь папе Григорию голову, но по воле Господней не смог. Однако ударив его по лицу и тяжко ранив, не давая закончить Мессу, они насильно поволокли его, избивая и ударяя. А он, как агнец невинный и кроткий, возведя очи к небу, никак не ответствовал им, не воспрекословил, не воспротивился и ни единым словом не попросил о пощаде.
Наконец, содрав с него паллий и казулу, далматику и тунику, оставив лишь амикт и столу, его, как воровскую добычу, взвалили на спину одного из святотатцев. А в того, кто ударил его мечом по лицу, вошёл бес, и он долго катался в церковном дворе, извергая пену, а конь его умчался, и найти его никак не могли.
[43] Весть о неслыханном злодеянии стремительно разошлась по Городу и потрясла всех жителей. Кто в силах описать столь горестный плач и столь безутешное сетование?! Ибо как о Рождестве Господнем Город радовался звучнее прочих городов, так и, охваченный огромным горем, безудержно голосил о приключившейся с ним скорби. Содеянному ужаснулись небеса и земля, и к отмщению за таковое злодейство приготовились сердца всех. Тогда исполнилось сказанное пророком: «Праздники ваши обратятся в скорбь, и все увеселения ваши – в плач» (Тов 2. 6; Ам 8. 10). И ещё: «Горько плачет он ночью, и слезы его на ланитах его. Нет у него утешителя из всех, любивших его» (Плач 1. 2). Тогда Святая Церковь Божия говорила: «Кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез! я плакала бы день и ночь» (Иер 9. 1). И ещё: «Послушайте, все народы, и взгляните на болезнь мою (Плач 1. 18)! Всякий жених предавался плачу, и сидящая в брачном чертоге была в скорби (1 Мак 1. 27)».
Итак, все клирики, когда был поражён Пастырь, туда-сюда рассеялись, а оставленные алтари опустели. Нигде по церквам после вышесказанного в тот день не свершались никакие Божественные литургии. Стихии же, до той поры бушевавшие, явственно присмирели, дабы не воспрепятствовать ревности о Господ ревностного народа. Земля впитала почти всю воду, которой была залита после дождя, и снова явила сушу тем, кому предстояло свершить кару. Итак, всю ночь под звуки труб рыцари обходили все врата, дабы Папу не вывезли тайком из Города, притом, что никто не знал достоверно, жив он иль мёртв. Когда люд собирался на Капитолий и кто-то сообщил, что он схвачен и содержится в некоей крепости, голос всего народа возгремел до звёзд.
[44] А с началом дня весь народ, договорившись, неисчислимой толпой пошёл к дому антихриста. И началась битва. Но при первой же стычке враги бежали, и вся шайка закрылась в крепости. Тогда её обложили со всех сторон, подожгли и, нагнав стенобитных орудий и таранов, пробили стену. Всё, что находилось внутри, досталось народу Господню. Никто не пытался избежать гибели, но, забыв о себе, сражался изо всех сил.
С другой стороны некий муж и благородная дама ухаживали за отцом Григорием и хоть как-то пытались его утешить. Причём, муж сей укутал шубой измученного гнусными издевательствами и стужею зимней ночи Папу, а ноги его согревал у себя на груди. Дама же та, с плачем повязками унимала кровь, алой струёй изливавшуюся из раны отца нашего, а на всех тех богопротивников кричала, называя их человекоубийцами и святотатцами, словно бы другая Мария [Магдалина]. Ибо подобно тому, как та, оплакивая Возлюбленного своего, окропляла слезами следы Господа, так и эта, снося сии преступления всех, изливала слёзы по столь великому пастырю своему. Та лобызала ноги Господа Спасителя, а затем умастив главу Его, следовала за Ним до конца. А эта, которую слуга Бога и Господа сперва омыл крещением, воспылала потом сердечной любовью и, целуя главу его, грудь орошала слезами. О, душа достопамятная! О, достохвальное сердце преданнейшей женщины! Сколь могучее пламя любви пылало тогда в тебе! Когда пред очами твоими предстал служитель вечного Царя, нечестивцами униженный и раненный, ты, целомудренными устами лобызая непорочные ноги, руки и главу Святого отца, не уклонилась от поношений и злословий сатанинских прислужников. Поистине веры достойно, что ты всею душою желала положить жизнь свою за отца и предпочла бы претерпеть неисчислимые мучения, нежели видеть, как унижают пленённого Владыку. Со всяческими страданиями сражалась благородная воительница, а посему и всяческих наград без меры сделалась сопричастницей.
[45] Однако, сколь отважна была вера этой женщины, столь же вопиюща неверность другой. Ибо, как во времена Страстей Господних служанка-придверница стращала Петра, так и подобная ей ныне смущала его Наместника резкой бранью, ибо, будучи сестрой предателя его, не боялась злословить Святого отца. А ещё один, того же предателя прислужник и прихлебатель, держа обнажённый меч, кощунственно грозился нынче же отсечь голову великому мужу. И не избежал нечестивец кары от скорого суда Господня. Ибо издали пущенная пика пронзила ему шейную вену, и он, испустив страшный крик, содрогаясь, рухнул наземь и сразу низринулся в преисподнюю.
[46] Предатель же, видя, что крепость вот-вот падёт, а ему грозит неизбежная смерть, вынужден был пасть к ногам блаженнейшего Папы со словами: «Отец, ты всегда учил милосердию и сам преуспел в нём; ты обращал заблудших, а обратившихся укреплял в вере! Прими же заблудшего, обратившегося от нечестия; укрепи обращение, дабы не поглотила меня бездна отчаяния! Я согрешил, заблудился, предал, убил, совершил святотатство. Ибо осквернил я покои Матери Царя и дерзновенными руками посягнул на обитель и малое убежище Сына Божия (т.е. Ясли – Прим. пер.)! Тебя – отца и Владыку, – словно отцеубийца, клятвопреступно и святотатственно нечистыми руками оторвал от служения Ему! Прими, освободи, охрани, яви милосердие, дай лекарство, совет, помощь! Назначь епитимию, наложи наказание темницей, ссылкой, изгнанием из отечества! И суд Божий надо мною всеправедно совершив, умири народ, как подобает. Поддержи меня, осквернённого, руками своими святыми дай мне сей день на покаяние! Сердцем чую, что готовится мне справедливая расправа, предвижу заслуженную кару, а потому, телом простёртый и сердцем сокрушённый, предаюсь твоей власти».
Тогда всемилостивый Папа, как всегда, жалостливый, обратился к молящему со словами: «Вижу, что ты охвачен горечью злобы и очи ума твоего покрыты мрачной тьмой, поэтому, несмотря на долговременные труды наши, сияние света истины они неспособны воспринять. Ты сам знаешь, скольких иноков я направлял к тебе с напоминаниями, сколько раз самолично пытался вразумить. Ты же не только не внял увещаниям, но даже впал в худшее состояние. Однако врата жизни всё ещё открыты для тебя, лишь бы ты обратился сердцем».
Тот вмиг пал наземь, признавая себя истинным преступником и обещая исполнить всё, что ему будет предписано. Наконец, кротчайший муж, побуждаемый свойственной ему жалостью, ответил: «Все те оскорбления, что нанёс ты мне, я по-отечески прощаю. Ну а то, чем ты оскорбил Бога и Матерь Его, апостолов и всю Церковь, потребуется, предупреждаю тебя, искупить. Поэтому для начала отправляйся в Иерусалим, а затем, если вернёшься оттуда живым, примешь наши распоряжения и советы, дабы хоть так в какой-то мере ты смог обрести благодать примирения с Богом Всемогущим. И как доселе ты был для всех чад Церкви примером погибели, отныне стань им примером обращения».
На что нечестивец, с величайшей, как показалось, готовностью дал обещание исполнить всё приказанное – и заслужил день свободы.
[47] Наконец, милостивый Папа поднялся к окну и, простерши руки, дал знак неистовствавшей толпе успокоиться, а нескольким их вожакам – подняться в крепость. Но многие, думая, что он призывает их довершить начатое дело, чрезвычайно мощным натиском взяли крепость. И вот его вывели наружу: вся толпа при этом плакала от радости и рыдала от жалости, ибо видела, что он обильно залит кровью, а потому, поражённая чрезвычайным ужасом, возносила до небес свои крики.
Итак, одержав победу, народ вместе с папой Григорием, преисполнившись радости, собрался в церкви Богородицы, откуда он этой ночью был похищен. Мессу, которую ночью прервали прислужники дьявольские, Отец уже не мог закончить, но отслужил подобающую службу часов и всем, вернувшимся со столь славной победой, уделил Господне благословение.
[48] Поле этого, наевшись вволю, горожане собрались снова и стали основательнее разыскивать, кто выступил союзником врага Божия. Найдя таковых, все имения их разорили и предали уничтожению; и вовсе ничего от них не осталось, и бывшие там люди обратились в бегство.
А пока в упомянутой церкви народ благодарил Бога за спасение Пастыря, нечестивый тот Иуда с женой, детьми и братьями пустился в бегство и, оставив всё своё имущество, ускользнул нагой (ср. Ам. 2:16; Мк. 14:52). Ну а всё, что когда-то было в его владении, народ, нагрянув затем, рассеял, крепости и дома снёс, а земли передал в казну.
Что же до этого сына погибели и антихристова прислужника, проклятого прежде создания мира (ср. Еф. 1:4), то после бегства своего он не только не исполнил обещанного, но даже, войдя в союз с подобными себе нечестивцами, не перестал, доколе был жив, строить козни против спасителя своего.
ГЛАВА VI. КАК ГЕНРИХ IV, ПОСТОЯННО ВОЗВРАЩАЯСЬ НА БЛЕВОТИНУ СВОЮ, ПОКУШАЛСЯ НА ПРАВА ЦЕРКВИ
[49] Итак, после сего рассказа перейдём к тому, что творил король Генрих, и, показав невинность папы Григория, по мере сил поведаем как нынешним поколениям, так и грядущим, какое зло он получил в ответ на добродеяния. Ибо думаем, что найдутся ещё люди, которые отчасти по невежеству в истории, отчасти из-за незнания учения святых отцов и декреталий не убоятся во вред собственному спасению порицать общего отца, бесславить его и – что пред взором всевидящего Бога является вовсе уж безмерным злом – усугублять это злословием. А ведь если бы они по Божию вдохновению действовали более из любви к познанию истины, чем из бесстыдной одержимости гордыней, то могли бы расспросить достойных веры и испытанных благочестивых мужей и внять им. Ибо есть у них бесчисленные епископы, исполненные благочестия, из множества коих упомянем хотя бы Геральда Остийского (или Герард, O.S.B.Clun, кардинал-епископ 1067-1077 г.г.), который, будучи за достойную свою жизнь вызван Апостольским престолом из пределов французских и удостоен седьмой кафедры среди кардиналов-епископов, ездил по поручению Апостольского престола расследовать дело упомянутого короля и в подтверждение свидетельства уст своих перенёс ради истины множественные труды, бедствия, узы и заточения. Есть у них Палестринец (Губерт или Умберто Бельмонте, кардинал-епископ Палестрины в 1068-1082 г.г.), что был послан ему в подмогу из града Рима. Сверх того, есть у них Пётр Альбанский (св. Пётр Огненный, кардинал-епископ Альбано в 1072-1089 г.г.), который в подтверждение истинности свидетельства против симониаков перешёл босиком огромный костёр и вышел из него невредимый, как записано в летописи владыки папы Александра II. Есть также множество [свидетелей] из числа иностранных (ultramontanis) [епископов]: Удо Трирский (ок. 1030- 1078 г.г., архиепископ), Германн Мецкий, Альтманн Пассауский или Лорхский (почитается святым, хотя и не канонизирован, 1015- 1091 г.г.), Адельбер Вюрцбургский (ок. 1010-1090 г.г., архиепископ), Гуго Диуаский, при избрании коего, как рассказывают, с небес воссиял такой свет, что затмил сияние дня, и в сердцах многих присутствовавших не возникло сомнения в присутствии Святого Духа.
А для удовлетворения недоверчивых можно привести [свидетельства] мужей из различных орденов, а именно, аввы клюнийского, крёстного отца того самого короля (св. Гуго Клюнийский, 1024-1109 г.г., пам. 29 апреля); Бернарда Марсельского (авва монастыря св. Виктора в Марселе в 1066-1080 г.г.), который по величайшей пламенности своей веры дважды становился исповедником, претерпев ради Господа изгнания и оковы. <…>
Итак, перечислив сих лиц во свидетельство невинности Святого отца, по мере сил продолжим и, присоединив к нашему рассказу описание обманов и ухищрений, а порой и поношений, нанесённых св. Петру, дабы не позволить желающим узнать о них остаться во мраке невежества.
[51] Итак, после смерти Генриха III ему с позволения Римского Понтифика Виктора (который присутствовал при умиравшем) правомочно наследовал, хоть и будучи отроком, король Генрих IV. Но (ибо, как свидетельствует Соломон, «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок и когда князья твои едят рано!» (Еккл. 10:16)) он совершил всё, что мог, вплоть до преступления, для гибели собственной и всего королевства. Дерзостный, в ослеплении сердца он не устрашился Отца. Но Римские понтифики, указывая всем на отрочество и несовершенные лета Генриха, извиняли его разнузданность, рассчитывая, что, когда он войдёт в зрелый возраст, то исправится сам, невзирая на написанное: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына» (Прит. 13:25), ибо питает порок; и если ветвь, пока она мягка (ср. Мф. 24:32), не очистить или не оборвать, то, налитую жизненным соком, её придётся с усилием обламывать или обрубать топором. Посему, взойдя к кормилу высшей власти, он всеми силами старался высокомерно подмять под себя Церковь и попрать её, словно ничтожную рабыню. А поскольку сам Господь предписал апостолу Петру: «И ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих» (Лк. 22:32), то, не потерпев такового злодейства, Римская Церковь, будучи главой и наставницей всяческого вероучения, коей подобает прежде всех исправлять земных владык и укреплять колеблющихся, стала обращаться к нему с посланиями, увещевать и предупреждать. Он же, чья выя не ведала ига Христова, закоснев в своём произволе, так и эдак изворачивался и, всякий раз вынашивая новые замыслы, дожидался удобной поры, чтобы и Римскую Церковь, как прочие, покорить себе; к чему, как впоследствии показали события, и сводились все его усилия. Ибо, когда умер папа Николай II, а на престол взошёл святой памяти Александр, безумие объяло душу короля, и он не устрашился объявить папой еретика Кадала, злоименного епископа Пармского, собственноручно совершив инвеституру. Однако, хотя все уступали ему, он никак не мог довести до конца направленные против Бога замыслы. О том, сколько в ту пору ему было дано письменных увещеваний, свидетельствуют книги папы Александра.
[52] По воле Божией после упорного сопротивления Генрих вынужден был уступить. И тогда отец Григорий, как подобало, дал ему отеческое наставление, моля и упрашивая ради любви к Царю Вседержителю, ради сохранения своего положения и исцеления души отступиться от дел, кои не должно творить столь высокопоставленному сыну и члену Церкви, и умолял признать над собою призрение Царя царей, Который, зная сердечные намерения и сокрытое во мраке (ср. 1 Кор. 4:5), воздаёт каждому по делам его (Отк. 22:12). И просил [его папа] изгнать злейших советчиков, что заботятся более о своём, нежели о его выгоде; и указывал ему, что, внимая советам таковых людей, он не добьётся ничего иного, кроме смерти и разрушения королевства, став притчей во языцех. Это на короткое время тронуло короля, и он послал умоляющее письмо, в котором обещал (скорее, с задней мыслью, как выяснилось) исправиться. После этого письма вся Церковь возрадовалась, получив надежду, что священство и государство по милости Божией воссоединили свои усилия для того, чтобы очистить её от скопившейся повсюду грязи. Тогда общим советом определили, что ради такого дела и по столь достойному пред Богом случаю с апостольским письмом от Владыки Папы к королю отправится августа Агнесса, мать его, вместе с досточтимыми епископами – а именно Остийским и Палестринским, – дабы на основании полученного обещания попытаться окончательно положить конец затянувшемуся недоразумению. Король сам почтительно принял её вместе с упомянутыми апостольскими посланниками и, положа руку на сердце, честь по чести попросил у Бога и св. Петра прощения за всё. И всё, что только легаты от него ни потребуют, со смиренной душой обещал передать в их руки, поклявшись отныне блюсти себя; всех симониаков, дурных советчиков и отлучённых прогнать от себя прочь, а Божией Церкви позволить устраиваться и управляться по каноническим установлениям и в согласии с советами Папы. Решив эти и иные вопросы, легаты вернулись к Апостолику.
[53] Король тоже вернулся – в свою лужу, где привык валяться (ср. 2 Пет. 2:22), ибо более доверял обольщениям собственной воли и дурным советчикам, нежели здравому вероучению. Дабы исправить сие, Римский престол вновь послал к нему августу, мать его, которая, проведя с ним какое-то время, открыла ему всё беспокойство святой Матери Церкви о нём. Он же, хоть и принял на поле сердца своего семя материнских слов, но по евангельской притче из того, что мать посеяла, иное упало при дороге, где было либо человеческими ногами потоптано, либо похищено птицами; иное – в терние, которое, разросшись, заглушило его, и оно не смогло принести плода; иное, упавшее на каменистую твердь сердца, было опалено жаром солнца и не сумело пустить корни (ср. Мф. 13:4-7). Причём, всякий разумный может понять, что под человеческими ногами здесь подразумевались советы дурных людей, которым король внимал; под птицами – внушения нечистых духов; под тернием – обольщения богатства и власти; под камнем – жестокосердие.
Поскольку же королева задерживалась, Папа снова послал письмо, дабы она словами пробудила рассудительность сына, и сам просил его соблюдать то, что он некогда перечислил в своём письме, что обещал и о чём присягал в присутствии легатов, и, прежде всего, – удерживать дух свой от ереси симонии, которой был привержен; удалить прочь отлучённых советчиков, коих Апостольский престол и синод справедливо осудили ради спасения его и благополучия государства, дабы не подпасть под сие проклятие.
Королева, вернувшись в Рим, заявила, что сын её склоняется к Божией правде и почитанию, а когда он вскоре стал колебаться, ему были направлены два ласковых и дельных письма.
[54] А тем временем саксонцы, которым обращение Генриха казалось чрезвычайно жестоким, единодушно сговорились не признавать его более своим королём. И вот в таковой нужде он направил письмо Апостолику, умоляя поддержать его своими молитвами и заступничеством своим отвратить от него десницу Царя Небесного, избавив от приближающейся ужасной кары. При этом он вновь и вновь обещал никогда более не учинять Церкви Божией ничего противоречащего святым канонам. Тронутый его просьбами, Папа отправил саксонцам с посланниками письмо, а с самим королём поступил, как со смоковницей: окопал корни, обложил наставлениями, ожидая собрать с неё урожай (ср. Лк. 13:8-9). Но вместо вкушения сочного плода множества благих дел, пришлось ему томиться жаждой под увядшим древом; и лоза, от которой он ожидал наливного винограда, принесла убогую и мелкую кислятину; а всходы, украшенные прекрасными листьями, в пору жатвы не дали ничего, кроме отвратительных сорняков. Ибо, хотя папа увещевал короля не браться за оружие, пока посланники не вернутся из пределов саксонских, король не послушал письменных увещаний Отца и вторгся в саксонские земли, где с обеих сторон по человеческой греховности обильно пролилась человеческая кровь. Однако по праведному суду Божию королю было дано одержать победу, из-за которой он вместо должного смирения перед Богом, так распалился и вознёсся надмением духа, что выступил против Него. Ибо все обещания, некогда данные через мать, епископов, клириков, уполномоченных посланников и отдельных гонцов, он, почувствовав себя в безопасности, обратил в ничто. Потому и епархии, которые он обещал под присягой вверить руководству Владыки Папы для наведения там порядка, не только не оставил в покое, но вопреки декреталиям Отца передавал их, сам совершая инвеституру, неким блудодеям и симониакам. <…>
ГЛАВА VII. КАК ГРИГОРИЙ ПРОВЁЛ В РИМЕ СИНОД ПРОТИВ ГЕНРИХОВА СБОРИЩА, СОСТОЯВШЕГОСЯ В МАЙНЦЕ
[55] Когда об этом доложили Апостольскому престолу, папа Григорий пришёл в немалое смятение и стал проявлять великое беспокойство, ибо увидел, что все его попытки установить мир привели к противоположному итогу. В итоге по разным поводам он тайно разослал легатов к неким особам и достойным мужам, дабы донести до них сию весть, и предложить обдумать, что следует предпринять по этому поводу. И все изумились, видя таковое лицемерие обещаний. Однако, дабы не показалось, что Римский престол действует несправедливо или опрометчиво, было постановлено написать сему королю чрезвычайно суровое письмо, из которого вполне будет понятно, что ни запугиваниями, ни улещиваниями невозможно заставить Римского пастыря отринуть справедливость. Написал он также Бетрисе (Беатрис де Бар, 1019-1076 г.г., маркграфиня Тосканы с 1037 г.) и её дочери Матильде (1046-1115 г.г., маркграфиня Тосканы), которые тогда более всех прочих имели владений в Италии; написал королю, миланскому узурпатору и всем викариям.
[56] И вот, король, охваченный тяжкой печалью и страхом, в бешенстве бросаясь от одной мысли к другой, созвал всех своих негодных советчиков. Немало совратителей (среди коих был и архиепископ Майнцкий, и прочие, что проживали у его викариев) представляли его извращённому воображению множество соблазнов, способных ввести в заблуждение человеческий ум: король-де сможет добиться покорности Папы, свободы действий, безграничного могущества; создать многочисленное и сильное войско; связать вассальной присягой епископов, герцогов, правителей и князей; возложить своё ярмо на выи горделивых; а кроме того, взять в свои руки церковные доходы и совершить ещё многое, что, как мы сказали, было прельстительно для мирской души. После того пришли к решению, что нужно издать государственный указ и разослать его повсюду с гонцами, повелев всем находящимся в его владениях епископам явиться к королю и совместно подписать анафему, составленную майнцким еретиком против наместника блаженного Петра, а вернее, против Господа и апостола Его. Если же кто из них, движимый благоговением, попытается от сего уклониться, то как провинившийся перед королевским величеством подлежит смертной казни. Между тем, когда гонцы разъехались во все стороны, прибыл из Города некий Гуго, некогда кардинал, а в то время – главарь еретических епископов (уже трижды осуждённый Апостольским престолом за то, что дерзнул признать неких симониаков), выступавший от лица архиепископов и епископов, чьи письма подделал. Одобрив всё, что было составлено против Владыки Папы и представив иные послания от имени всех кардиналов, сената и народа, в которых содержалось отвержение законного пастыря и прошение о выборах нового понтифика, он добавил также, что норманны, окрестные графы и предатели в самом Городе испытывают к Папе великую враждебность. Увидев эти письма, король немало возрадовался и с воодушевлением приступил к осуществлению желаемого.
Итак, дьявольские те архиереи, собравшись, провозгласили анафему Владыке Папе, а вернее, самим себе. Затем от короля в Ломбардию и Марку были разосланы гонцы и депеши с требованием подписать объявленную анафему. Далее все они, собравшись в Павии, поставили свои подписи по приказу короля (а скорее уж по собственной злобе и ненависти, как показали события) под анафемой. А чтобы до конца выявить свою злую волю, присягнули на Святом Евангелии, что ни в коем случае более не признают Григория папой и послушания ему не окажут; и, разослав гонцов, побуждали прочих к тому же.
[57] Кроме того, король написал в Рим письмо (сочинённое, в основном, ломбардскими симониаками), в котором, дойдя до предела оскорбительного нечестия и лживости, предписывал Владыке Папе оставить престол и отречься от церковной власти, называя его клятвопреступником, узурпатором и оскорбителем королевского достоинства. Однако постановили, что письмо будет вручено и зачитано не ранее, чем соберётся синод Римской Церкви и сможет его полностью выслушать. Что и было сделано.
Итак, когда Папа созвал синод, некий пармский клирик не постыдился предстать перед ним с этими письмами, оскорбляющими Апостольского Владыку, и не устрашился произнести эти кощунства в лицо всей Церкви и собравшимся.
В то самое время в Городе близ церкви блаженного Петра свершилось знамение, указующее на нечестие сего послания и предвещающее грядущие события. Оно повергло сердца всех в чрезвычайное изумление, ибо никто не мог сообразно понять и изъяснить, что бы оно могло значить. Ибо наседка снесла яйцо, покрытое резьбой чудесной искусности, причём, на яйце имелись два странных, пугающе тёмных рисунка, изображавших змею и щит. Змея трижды обвивалась вокруг скорлупы и словно бы пыталась головой дотянуться до верхушки яйца, а хвост её опускался в тёмную область. Однако, когда это яйцо представили общему вниманию и кто-то тронул его, змея пригнула голову к животу. Причём, чешуя её была не нарисована, а приклеена к скорлупе снаружи и, возможно, как казалось на ощупь, сделана из другого материала. И пока все рассматривали его, пока дивились ему епископы и прочие заседатели синода, вошёл посланник оного антихриста.
[58] После пения гимна, когда Папа воссел, дабы произнести увещательное слово ко всем, оный предтеча антихриста, не воздав чести Богу (ибо он более почитал земную империю, нежели Царство Небесное), обратился к Папе с таковой речью: «Король, государь мой, и все епископы, как заграничные [Ultramontani], так и итальянские властно предписывают тебе немедля покинуть захваченный тобою престол блаженного Петра и Римскую Церковь. Ибо не подобает без их предписания и пожалования императорского занимать таковую должность». И, обернувшись, он сказал римскому клиру: «А вам, братия, говорю, что к грядущей Пятидесятнице вы должны предстать пред очи короля и принять из королевских рук Папу и Отца, поскольку сей – не Папа, но на самом деле волк хищный (ср. Мф. 7:15)».
Тут же после его слов епископ Иоанн Портоский, муж честного нрава и прославленный своим благочестием, стремительно поднявшись, громогласно воскликнул: «Взять его!» Тогда префект, судьи, рыцари и римская знать прямо в церкви Спасителя мгновенно обнажив мечи, вознамерились умертвить его перед лицом Владыки Папы. Так и случилось бы, если бы милостивый Отец не заслонил его своим телом от них всех, кричавших, что нужно убить нечестивца.
[59] Наконец, с трудом добившись тишины, Владыка Папа сказал: «Дети мои, не омрачайте распрями мира в Святой Церкви Господа Бога нашего! Ибо согласно Божественному Писанию подобает наступить временам тяжким, когда люди неизбежно станут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны (ср. 2 Тим. 3:1-2), дабы терпение чад Божиих и вера наша оказались много драгоценнее огнем испытываемого золота (ср. 1 Пет. 1:7). Ибо взывает к нам Слово Божие, глаголя: «Горе тому человеку, через которого соблазн приходит!» (Мф. 18:7) И ещё добавляет, показывая нам правило, как нам должно обращаться с нашими врагами: «Вот, Я посылаю вас, как агнцев среди волков. Итак, будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (ср. Мф. 10:16 и Лк. 10:3). Ныне же, хотя в Церкви восстал предтеча антихриста, мы всё же, наученные с давних времён как Господом, так и святыми отцами, вооруженные сим двойным научением, последуем исконным путём и, в точности как милостивые отцы мудростью змей в соединении с голубиной простотой обращали в бегство еретиков, прибегавших к змеиной хитрости, так и мы, придерживаясь кротости беззлобных пернатых, не оставим и мудрости змей. Итак, совмещение в душе того и другого является не пороком, но секретом правильного принятия решений. Мы отнюдь не должны поддаваться ненависти, но обязаны голубиной простотой поддерживать закон Господень, который пытаются сломить безрассудством и тупоумием. Ибо вот время благоприятное (ср. 2 Кор. 6:2); вот, Господь снова духовно ходит среди людей, призывая и глаголя: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя» и проч. (Мф. 16:24)
[60] Итак, надобно последовать за Господом, зовущим нас на путь жизни, если желаем мы пожать плод вечного наследия. Многими скорбями – как учил наставник наш – надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян. 14:21). Довольно уж того, что мы в Церкви доселе пожили в мире; ныне же снова подобает долго орошать сухую ниву кровью святых, дабы зачахший, словно от старости, за долгое время урожай, напитавшись свежей росою, вновь обрёл свой исконно прекрасный облик. Мы видим, как полчища диавола, покрытые мерзкой грязью, рвутся на поле боя; посему ныне новобранцам Христовым подобает простереть наученные руки к брани (ср. Пс. 17:35) и выйти навстречу, дабы, когда Господом Богом, сражающимся в нас, сокрушён будет сей диавол, вера Христова, распространившаяся почти по всему свету, прилюдно и всецело была восстановлена. Ибо зрим изо дня в день приверженцев мира сего, ратоборствующих к ущербу спасения нашего. Но не смогут они стяжать ничего, кроме геенны, если мы (для которых жизнью должен быть Христос и смерть ради любви к Нему – приобретением (ср. Флп. 1:21); которым после сей ничтожной и мнимой жизни уготовано в воздаяние блаженство вечное) не призовем их после отступления врага обратно к законам Божиим и правой (orthodoxa) вере нашей. К сему нас может побудить, по крайней мере, глас Господень, глаголющий: «Кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов» (Лк. 9:26). Ужасно нам и представить, что будет, если в час оный мы примем на столь великом Суде приговор за проклятую свою стыдливость и нерадение, ибо общий Судия желает иначе воздать нам за труды. Посему Вечная Премудрость пожелала, чтобы мы были на страже дома Её, дабы, когда Она Сама приидет, то смогла бы вселиться в дом чистый по нашим стараниям. О сем достославном деле и призваны были радеть священники Господни, когда в пожилом возрасте, после пятидесяти лет, им поручалось держать стражу при сосудах Господних (ср. Чис. 8:25). А наши сосуды, как говорил блаженный Григорий, – это сердца, в коих мы носим всё, о чём помышляем. Кроме того, сердца по свидетельству священного изречения являются храмом Бога живого (ср. 2 Кор. 6:16), которые подобает с особой тщательностью очищать и украшать, поскольку Обитатель их, как мы понимаем, чище кого бы то ни было. Ведь написано: «Чистому жильцу требуется и дом чистый». И ещё: «Пробудитесь, «праведные», и не грешите» (1 Кор. 15:34 – Пер. Евг. Розенблюма). И ещё: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит.., войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Отк. 3::20). Воззрим же, братия, устремим сердца свои ко вниманию, дабы открыть Создателю нашему, когда Он будет стучать и увещевать нас; и закроем врата перед диаволом, противостанем изо всех его приспешниками и сообщниками, будучи готовы, по словам Апостола, наказать всякое непослушание (2 Кор. 10:6). Не следует бояться, даже когда одолевают нас противники (ср. Вульг. 2 Цар. 11:23), поскольку это праведный Судия дал им власть, дабы они стали печью испытания нашего, а затем быстро обратились в пепел и золу (аллюзия на Дан. 3), после чего сосуд наш испытанный будет принят для вечного служения Господу.
Итак, будем надеяться и не усомнимся, что никакая скорбь, гонение или меч, узы, темницы, изгнания, настоящее, будущее не смогут нас отлучить нас от любви во Христе Иисусе (ср. Рим. 8:35; Евр. 11:36; Рим. 8:38-39) и от святых законов Его. Ибо лучше умереть за законы Господни, чем, обратившись в бегство перед развратителями и разрушителями Церкви, предать право её; поскольку не выйти на бой с таковыми равно полнейшему отречению от веры Христовой.
[61] У нас в руках и пред очами знак древнего змия, и для того он явлен вам Богом Всемогущим, чтобы обратить вас к вниманию и радению и указать, как мы должны поступать с сыном гордыни (ср. 1 Мак. 2:47), восставшим против Святой Католической Церкви. Ибо Священное Писание под именем яйца подразумевает веру и образ Святой Церкви, ведь никто из верных не усомнится, что в ней до скончания мира перемешаны злые с добрыми. Но, хотя с помощью лжи и обмана на какое-то время им удаётся утаиться, Господь явит их – ибо постоянно скрываться они не смогут, – дабы когда выйдут они на ясный свет, явилась и вся ложь, утаиваемая ими, и дабы на них, узнанных, Святая Церковь Божия простёрла карающий меч.
Сей король, образ коего Бог изволил мне показать и изобличить в подобии змеи, когда ещё боялся, скрывал за своими плутоватыми словами и посланиями, словно во мраке тёмной ночи, сердечные замыслы. А теперь, ринувшись наружу, в достаточной для своего осуждения мере он выказал их и повсеместно осуществил в церквах Божиих. Ныне же, как вы видите, он вознёс главу на основания веры нашей, как написано: «Поднимают к небесам уста свои, и язык их расхаживает по земле» (Пс. 72:9). О чём Иоанн Апостол сказал: «И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно» (Отк. 13:5). И в другом месте: «Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю» (Отк. 12:4). Не внял он, несчастный, тому, что сама Истина рекла Главе нашему и Князю апостолов: «На сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её» (Мф. 16:18).
Итак, братия, ныне подобает простереть карающий меч и, связав врага Бога и Церкви, одержать над ним победу, дабы рухнул он, поражённый в голову, которую вознёс на основание веры и всю Церковь. Пускай же – как в пору первого проявления гордыни своей было ему сказано – ползает на груди и чреве (ср. Быт. 3:14). «Не бойся, – как глаголал Господь – малое стадо! Ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк. 12:32). Довольно того, что вы доныне его терпели, благожелательно и сообразно увещевали, ныне же пусть он узнает, что совесть должна его уязвить».
[62] После того как он изрек сие и немало ещё иного, синод сказал ему великие и святые слова: «Святейший отец, Божественное милосердие вверило тебе суд на исправление нашего века, так изреки же такой приговор кощуннику, узурпатору, тирану, предателю, чтоб его сокрушил, а грядущие века от беззакония оградил. Ибо подобает нам повелений твоих слушаться и изо всех своих сил исполнять их. И не намерены мы дорожить жизнью своей более, чем собой (ср. Деян. 20:24. – пер. Евг. Розенблюма), ибо, если нужно, мы охотно примем смерть, но да не узрит никто, чтобы мы уклонились от следования стопам Отца нашего. Почему бы и не отдать за святые законы Бога нашего то, что поневоле будет у нас отнято? Обнажи (exere) меч, исполни (exerce) суд, да возвеселится всякий праведник, когда увидит отмщение; руки свои омоет в крови грешника (ср. Пс. 57:11 – Пер. П. Юнгерова)».
Наконец под всеобщие восклицания постановили лишить короля его достоинства (honore) и наложить анафему как на него самого, так и на потатчиков его.
ГЛАВА VIII. КАК КОРОЛЬ ГЕНРИХ БЫЛ ОТЛУЧЁН. ПИСЬМА СВ. ГРИГОРИЯ ОБ ЭТОМ СОБЫТИИ И ПРИМЕРЫ ПОСЛЕДОВАВШЕЙ ВСКОРЕ ЗА ТЕМ КАРЫ
[63] Итак, исполнившись упования, Владыка Папа в согласии с общим суждением синода произнёс следующую анафему.
«Блаженный Пётр, князь апостолов, просим тебя, милостиво обрати к нам слух свой и внемли мне, слуге твоему, коего с младенчества воспитывал и до сего дня избавлял из рук нечестивых, ненавидевших и ненавидящих меня за верность тебе. Среди всех святых ты мне свидетель и Владычица моя Матерь Божия, и блаженный Павел, брат твой, что твоя Святая Римская Церковь вопреки желанию моему поставила меня править собою. И хотя я не почёл хищением (ср. Флп. 2:3) взойти на престол твой, предпочёл бы окончить жизнь в скитаниях, нежели захватить его мирскими ухищрениями ради славы мирской. И поэтому верю, что по своей милости, а не ради моих дел ты изволил, чтобы прежде и ныне народ христианский, вверенный тебе особым образом, особым же образом подчинялся и мне ради вверенных мне твоих полномочий; что по твоей милости дана мне власть от Бога вязать и решить на небесах и на земле (ср. Мф. 16:19).
Итак, полагаясь на сие упование, ради славы и защиты Церкви твоей, во имя Всемогущего Бога Отца и Сына и Святого Духа твоей властью и правом я отказываю (contradico) королю Генриху, сыну императора Генриха, с неслыханной надменностью восставшему против твоей Церкви, в праве на правление всем королевством Немецким и Италией; разрешаю всех христиан от уз присяги, данной или даваемой ему; и воспрещаю (interdico) всем служить ему как королю. Ибо подобает тому, кто усиленно почтение к Церкви твоей умаляет, самому лишиться почтения, которое стремился иметь. И поскольку он не оказал послушания как христианин и не возвратился к оставленному им Господу, а вместо этого был причастником отлучённых и многие нечестия совершил, презрев – ты свидетель! – мои увещевания, что были посылаемы ему ради его же спасения, я отлучаю его от Церкви твоей, которую он покушался разорвать, и от твоего имени налагаю на него анафему – налагаю с таковым упованием, чтобы узнали народы (ср. Пс. 9:21) и убедились, что ты – Пётр, и не твоём камне Сын Бога Живого создал Церковь Свою, и врата ада не одолеют её (ср. Мф. 16:18)».
[64] После чего он разослал множество посланий, оповещающих об анафеме и причинах её. <…>
[69] Итак, после отлучения и низложения короля по устроению Господню многие знатные и незнатные, всем сердцем обратившись к Богу, оставили упомянутого короля. Также и те, которые прежде отчасти из-за королевских улещиваний, отчасти – из-за запугиваний и угроз присягнули против Апостольского престола, обратившись позднее, подобающим образом подписали анафему королю и послали к Апостольскому престолу гонцов с настоятельными просьбами о назначении им епитимии. Пред коими последователь милосердия, не желая упиваться наказанием виновных, раскрыл лоно Святой Церкви и посылал им утешительные письма, чтобы укрепить их в вере Господней. А некоторые из епископов, оплакивая своё великое злодеяние, босиком отправлялись в пеший путь к Апостольскому престолу и так долго пребывали при нём, что Владыка Папа, сострадая, оказывал им милосердие и проявлял жалость.
[70] Между тем, Господь явил королю и всем остальным великое чудо, узнав о котором, многие его оставили. Ибо после своего отлучения в день празднования Пасхи он в королевском убранстве, сопровождаемый пышной свитой, отнюдь не устрашился войти в церковь, куда ему по вышнему повелению был запрещён вход. И вот, по приказу короля некий епископ (если можно его так назвать, ибо был он еретиком и симониаком) приготовился служить Мессу. Наконец, после чтения Евангелия, намереваясь, согласно обычаю, произнести проповедь для народа, этот предстоятель взошёл на кафедру. Однако мало он сказал в истолкование Евангелия, принявшись сразу же со слепым сердцем и безумной душой изрыгать хулы на папу Григория, которые по причине их чрезвычайной гнусности лучше обойти молчанием. Ибо трудно клеветнику не уязвить добросовестной скромности, а поборнику справедливости – уклониться от поношения беззаконных. Однако за сими хулами, едва они достигли Господа, некоторое время спустя воспоследовала кара. Ибо ещё на закончились празднования Пасхи, как вдруг с небес донёсся грохот, при котором на виду у всех сошёл небесный огонь и вмиг поглотил целиком ту церковь и все дома, подготовленные к королевскому приёму, а веселье простецов обратил в плач (ср. Иак. 4:9). А того епископа-хулителя, вскоре поражённого [болезнью], божественная кара предала смерти. Но прежде чем окончательно расстаться с жизнью, он принуждён был сказать служителям, готовившим его к отходу: «Вижу четыре образины – они связали меня огненными ремнями и тащат вон из сей жизни; идите же и скажите королю, чтобы исправил то, что совершил бесчестного против Бога, блаженного Петра и наместника его, дабы не пришлось ему последовать за мной в ад, куда я отправляюсь». Сказав это, он испустил дух.
Наученные сим примером, мы увещеваем и заклинаем всякого человека, читающего эту книгу, уклоняться от хульных речей, если искренне желает он быть сопричастником Григория в воскресении жизни, а не подвергнуться одному наказанию с хулителями.
Ныне на память приходит не менее ужасное наказание епископа Шпайерского, который тогда же, то есть в шестой день до мартовских календ, да притом в тот же час внезапно, словно бы пронзённый невидимой стрелой, заболел в Шпайере, когда на Римском синоде папа Григорий объявил рассмотрение его дела. И на третий день, то есть четвёртый до мартовских календ, он мучительно испустил дух, испытав на себе действенность приговора, подобного тому, который Пётр Апостол вынес Анании и Сапфире.
ГЛАВА IX. ПРИТВОРНОЕ ПОКАЯНИЕ ГЕНРИХА. СОБРАНИЕ КНЯЗЕЙ В УЛЬМЕ. ПОСОЛЬСТВО ОТ ГРИГОРИЯ К НИМ.
[71] Итак, князья долго ждали обращения вышеупомянутого короля, но тщетно. Видя же, что государство день ото дня подвергается всё более бедственному разладу, хуже того, готово рухнуть, будучи совершенно обезглавлено, и, наконец, вооружившись ревностью о Боге, они собрались вместе с легатами Апостольского престола и со всей серьёзностью попросили короля выслушать их совет и послушаться его. Ибо иначе, заявили они, не будут более ни общения с ним иметь, ни послушания оказывать. И по таковой нужде он пообещал (притворно, как потом выяснилось) послушаться во всём и совета князей, и предписаний Апостольского престола. А совет их заключался в том, чтобы Владыка Апостолик прибыл к ближайшему Сретенью на общий съезд в Аугсбург, дабы там перед лицом представителей всей империи рассмотреть его дело в законном порядке. Эти князья также настоятельно просили через послов и Владыку Папу приехать в упомянутый день, и, как свидетельствует подписанное им письмо, встретили с его стороны полнейшую готовность предпринять оный путь. Король же, вопреки своему обещанию и совету князей, добивался через послов от Апостолика, чтобы тот не ехал в Аугсбург, а позволил королю приехать к нему в Рим, надеясь, что тем легче будет обмануть Папу, чем меньше при обсуждении его дела будет присутствовать имперских князей, которые уже вдоволь натерпелись от его козней. Папа же не удовлетворил его пожелания, но решил, как просили князья, отправиться [на съезд] к оговоренному дню и разослал имперским князьям послания о своём предстоящем путешествии. <…>
[74] Однако король, не веря в благоприятный исход своего дела, и потому стараясь ускользнуть от его рассмотрения представителями всей империи, тайком, вопреки предписанию Папы и совету князей, проник вместе с отлучёнными в Италию и в Каноссе перехватил Апостолика, ехавшего в Аугсбург, чтобы поспеть к условленному дню Сретенья. Там он в жалком виде простоял три дня перед входом в замок: совлекши все королевские наряды, босой и в шерстяном балахоне; и не ранее прекратил с обильным плачем вымаливать у милостивого Апостолика поддержку и утешение, чем возбудил во всех свидетелях сего и узнавших об этом понаслышке такую жалость и сострадание, что они, дивясь необычной суровости Владыки Папы, ходатайствовали за него со многими слёзными мольбами, а некоторые называли спокойную строгость Апостолика суровой, почти тиранической жестокостью. Наконец, одолеваемый настойчивым сокрушением короля и горячими мольбами всего своего окружения, Папа снял анафему и, вернув его в общение, снова принял в лоно Святой Матери-Церкви, после того как получил от него обязательства, заверенные подписями аввы Клюнийского, славных графинь Матильды и Адалаи (Аделаида Туринская или Сузанская, 1020-1091 г.г., графиня Савойи), прочих князей, епископов и мирян, которые оказались грамотны. Обязательства сии гласили следующее.
[75] «Я, король Генрих в течение срока, который установит мне Владыка Папа, согласно его суждению по справедливости разрешу противоречия и разногласия, возникшие со мной у архиепископов, епископов, герцогов и графов, а также прочих князей Германской империи и у всех, кто последовал за ними в сих разногласиях; либо по его совету добьюсь согласия с ними, если ему или мне в том не помешает какое-либо препятствие, по устранении коего я указанное немедля доведу до конца. Также, если оный Владыка Папа Григорий пожелает отправиться за границу или в иные земли, то с моей стороны и со стороны тех, на кого я смогу повлиять, будет обеспечена полная безопасность жизни, телесной целостности и свободы как ему самому, так и тем, кто будет его сопровождать или сопутствовать ему – в дороге, и на месте пребывания, и при возвращении; и никаких иных препятствий, противных чести его, ему с моего согласия не будет, а если кто учинит ему таковое, то я добросовестно, по мере возможностей своих окажу Владыке Папе содействие.
[76] После того, как отлучение было снято, а судебное рассмотрение на имперском съезде отложено, Апостолик простился с королём, и тот уехал. Однако, мало заботясь об исполнении того, что клятвенно обещал при примирении, он вернулся к обычному своему беспутству и не убоялся вопреки Папе внимать советам своих симониаков. Ибо все его сотоварищи-симониаки, тирании коих он покорял Святую Мать-Церковь и в союзе с коими уже некогда пытался лишить власти Апостольский престол, все они, повторяю, собравшись у него после достижения примирения, услышали не угрозу, а ободрение за те беззакония, что творили; и даже те, кто пребывал под апостольским осуждением, находили в нём союзника. Однако он и его приверженцы так или иначе торопились добиться принятия в общение, поскольку не сомневались, что по немецким законам будут лишены своих имений и бенефициев, если останутся под отлучением в течение полного года, а на достижение примирения им оставался лишь месяц. Итак, возврата в общение они искали не для собственного исправления, но дабы восстановить связи с множеством тех, кто некогда отделился от них по причине анафемы, и, возросши числом, тем дерзостнее и свирепее, чем прежде, тиранией своей угнетать Святую Церковь. Ибо сразу после примирения, как было сказано, они без колебаний возвратились в прежнюю лужу свою и без колебаний вступали против Апостольского престола в согласие с симониаками, поскольку те были подобны им.
[77] И вот, немного позже король стал хитроумно выманивать у Апостолика согласие на увенчание императором и утвердил его в оном. И направив к нему посланников, униженно молил, дабы позволил Папа как-нибудь короновать его по образу прежних императоров в церкви св. Иоанна в Монце (городок в Ломбардии, где хранилась императорская корона. – прим. пер.) руками епископов Павийского и Миланского. А если не желает совершить сие посредством оных епископов, поскольку они отлучены, то пускай своей апостольской властью какому-нибудь епископу вверит полномочия исполнить сие; уж очень ему хотелось короноваться так, чтобы выглядело это так, будто его утвердил императором сам Римский понтифик. Однако Папа, вдосталь изведавший его хитростей, отнюдь не пожелал согласиться с его просьбой и строго предписал: за многочисленные преступления, совершённые им против Понтифика, а наипаче за непослушание и непокорность Апостольскому престолу он должен быть низложен с императорского престола; а всем, кто был связан с ним присягой возвращается свобода от его господства, и ни в коем случае князья, будучи людьми свободными, не должны повиноваться ни ему, ни кому иному как императору, пока не проведут выборы. Ибо, поскольку вся империя обвиняет его в многочисленных и великих беззакониях и коварствах, то, прежде всего, ему надлежит очиститься от этих обвинений (если это хоть сколько-нибудь возможно), и тогда уже, наконец, с согласия всей империи короноваться.
Итак, король в сложившихся обстоятельствах с притворным послушанием не стал захватывать регалии, хранящиеся в Монце. Однако, немного погодя, несмотря на запрет Владыки Папы, он все же взялся за своё и не убоялся захватить императорскую власть вопреки интердикту.
[78] Между тем, прошёл срок, назначенный для того, чтобы король предстал перед легатами Апостольского престола и князьями империи в Аугсбурге в Сретенье, куда Папа уже направлялся и прибыл бы, если бы король, вопреки общему постановлению, не поехал в Италию и не помешал Апостолику продолжить путь. Итак, повторюсь, прошёл срок, к которому он должен был перед Апостоликом в присутствии представителей всей империи очиститься от всех вменяемых ему обвинений и, если окажется неповинен, то, оправданный, законным образом по всеобщему согласию быть восстановленным на имперском престоле. Однако он презрел своё обязательство, или вернее, не дерзнул явиться туда, не веря в успех своего дела, а Папу, чтобы он туда не прибыл, коварно задержал в Ломбардии.
[79] Итак, когда князья империи уразумели, что король уклоняется от соблюдения назначенного общим решением срока, что и на этот раз он со свойственным ему коварством посмеялся над ними, то со всей твёрдостью объявили, что никаким его хитростям, даже если он снова добьётся прощения, более не станут поддаваться; и, собравшись в Швабии под Ульмом, рассудили более не давать ему потешаться над собою и не позволять ему далее обманывать их своими всегдашними хитростями, но, заботясь о своей безопасности, провести выборы законного императора. И во время того съезда под Ульмом условились в четвёртый день мосле мартовских ид на всеобщем собрании в Форххайме провести выборы нового императора, после чего направили посланников к Владыке Апостолику, прося его явиться туда же, чтобы оказать им помощь советом своим.
Услыхав о том, Папа направил на совещание своих легатов, которые просили князей отложить низложение до его прибытия, если есть надежда, что это можно сделать, не подвергаясь опасности. Ибо он не желал им этого определённо предписывать, поскольку не мог взять на себя ответственность за возможную опасность для империи в случае задержки. И вот, на следующий день после отправки легатов прибыл к нему граф Манегольд, великий поборник истины, получив от коего более точные сведения о поставлении нового императора, Папа направил к князьям империи другого легата – Григория, диакона Римской Церкви. Тот же от имени Апостолика попытался убедить их обождать, прежде чем он не удостоверится, что король, всё ещё пребывающий в Ломбардии, пожелает в ответ на запрос легата дать Владыке Папе безопасно проехать в немецкие земли, чтобы участвовать там в рассмотрении его дела. А если король того не пожелает обеспечить, предписал Папа, тогда легат вернётся назад, и князей уже ничего не будет удерживать от решения насущных вопросов империи. Также, излагая сему легату вышеупомянутое поручение, Папа, помимо прочего, сказал, что ответ на просьбу о безопасном проезде будет рассматривать как некое указание; ибо, повторюсь, если он его обеспечит, то это послужит предзнаменованием, что ему можно вернуть императорскую власть, а если откажется, считать сие Божиим знаком, что делать того нельзя.
[80] При тех словах три пальца – до среднего – на деснице Папы вдруг оказались окровавлены. Он, думая, что запачкал их кровью, потекшей из носа, попытался их вытереть, но никак не мог избавиться от следов крови. В сем он и прочие разумеющие, кто видел это чудо, без сомнения усмотрели предуказание на нечто великое. А присутствовали при том вышеупомянутый граф Манегольд, досточтимый пресвитер Эркинберт и множество других; и случилось это в замке Каносса в Пепельную среду, которая пришлась в том году на мартовские календы.
Итак, предприняли посольство, и к королю немедленно направился легат в сопровождении вышеназванного графа, но король и не подумал обеспечить проезд, о чём просил Папа, поэтому оный легат незамедлительно возвратился к Апостолику. А граф поспешил на собрание в Форххайм, куда уже прибыли вышеупомянутые легаты, посланные Апостоликом за день до отъезда графа. Легатами же были Бернард, кардинал-диакон Святой Римской Церкви, а также другой Бернард авва Марсельский, настоятель обители с братией, насчитывавшей почти шестьсот человек, который с собой привёл некоего славного наставника по имени Христиан, впоследствии епископа Аверсы, чей превосходный труд весьма помог в опровержении идей Беренгара Турского (1000-1088 г.г., крайний номиналист, отрицавший Реальное присутствие Христа в св. Тайнах).
[81] Здесь, пожалуй, стоит ненадолго прервать рассказ и сообщить о том, какого верного последователя и поборника апостольских постановлений наш Григорий обрёл в лице не раз упомянутого Манегольда. Ибо он, происходя из того славного и благочестивого рода, к коему принадлежал блаженный Ульрих Аугсбургский (св., 893-973 г.г., пам. 4 июля), был с величайшей тщательностью наставлен своим премудрым братом Германном Расслабленным (бл. Германн из Райхенау, 1013-1054 г.г., историк, астроном, поэт и музыкант, автор гимнов «Salve Regina», «Veni Sancte Spiritus» и «Alma Redemptoris Mater»; пам. 24 сентября) всячески блюсти христианское вероучение. Сам будучи девственником, женился на деве и двоих рождённых от неё сыновей воспитывал до юности их в подобающей строгости, причём, одного из них побудил к таковому же единобрачию и оставил ему своё наследство, а второй умер безбрачным, и отец чудесным образом задолго предвидел духом его смерть, оплакивал её и радовался: оплакивал, горюя о преждевременной смерти; радовался же о безвинности его незапятнанной юности. Более всего удерживало юношей в чистоте то, что истый отец грозил лишить наследства того из них, кого застигнет осквернившимся с женщиной прежде законного брака.
Итак, сей христианнейший муж, чрезвычайно ценя блаженного Папу Григория за праведность его, часто навещал его по причине взаимного сходства их нравов. Как-то раз, находясь в Риме, он так захворал, что спутники его утратили надежду на то, что он выживет. Когда печальное известие дошло до Владыки Папы, тот, глубоко сострадая, поспешил прийти к нему и, накрошив немного хлеба в чашу и залив его вином, подал больному в качестве благословения. Немедленно, едва пригубив его, граф не только ощутил усладу от вкушения, но и обрёл чудесное исцеление, поднявшее его с ложа.
Вернувшись же домой, он немедля повсюду обнародовал апостольские постановления, и, прежде всего, – об отстранении от служения невоздержных священников. У клириков во вверенных ему церквах он совершенно не терпел такого рода мерзости. И вот жена некоего пресвитера, находившегося под его властью, озлобленная разлучением с мужем, в присутствии знакомых грозилась устроить так, чтобы и граф перенёс такое же страдание от потери супруги своей, какое она претерпела от разлуки с супругом своим. Сказала и – увы! – по попущению Божию совершила злейшее преступление против графини. Ибо, обманув её, ничего дурного не подозревавшую, с притворной благожелательностью подала ей тонкие яства, отравленные ядом. И вот, благочестивый граф во цвете лет овдовел, но так и не поддался никаким уговорам родных вступить во второй брак, говоря, что ему кажется постыдным и ужасным предстать в Судный день перед престолом Христа с двумя жёнами.
И настолько сделался он совершенным в послушании папе нашему Григорию, что перед кончиной своей, к которой подошёл уже старцем, насыщенным днями, прославился чудесными знамениями и просиял дивным даром пророчества, который явил, например, в предсказании смерти своего сына.
[82] К рассказу о сем блаженном графе сообразно будет прибавить упоминание о драгоценной смерти блаженного Цинция, префекта города Рима, о добродетелях коего мы вкратце писали и выше. Как часто говорилось и будет говориться, его за верность папе Григорию Господь удостоил даже мученического венца, а на могиле его вскоре свершились десятки чудес, перечисленные и подтверждённые на синоде. Ибо имея ревность о Господе и проявляя верность апостольскому указу, он был убит во время Генриховых гонений приспешниками его.
ГЛАВА X. ФОРХХАЙМСКИЙ СЪЕЗД. ИЗБРАНИЕ ИМПЕРАТОРОМ РУДОЛЬФА. МЯТЕЖ, ПОДНЯТЫЙ СИМОНИАКАМИ И БЛУДНИКАМИ.
[83] Итак, когда князья собрались в Форххайме, вышеупомянутые легаты зачитали письмо Апостолика, сообщающее о том, как огорчает Владыку Папу неисполнение королём обещаний, поскольку противники Церкви в присутствии короля проникаются больше дерзостью, нежели страхом. Кроме того, молвили легаты, Папа просил избрание нового императора, о чём он слышал, отложить до его приезда, если, по их мнению, это можно сделать без опасности. По оглашении послания все архиепископы, епископы, герцоги, маркграфы, графы старшие и младшие, оказывая легатам должное почтение, встали со своих мест и начали жаловаться им, что, вытерпели множество поношений и бед от короля Генриха и, несомненно, натерпятся ещё; что при всех его мирных посулах едва избежали множества ловушек, поэтому более никаким его клятвам верить не могут. И добавили также, что уже слишком долго терпели его после низложения, даже не ожидая исправления его, в коем совершенно отчаялись, но стараясь устранить любой повод для клеветы, которая, возможно, преградит ему путь к исправлению, если не подождать подольше. И хотя весь тот день прошёл в таковых сетованиях, они, перечисляя причинённые им обиды, не дошли и до середины.
[84] На следующий же день, снова собравшись в покоях легатов, советовались с ними, как разрешить свои трудности, приводя в качестве доводов то, что во всей империи произойдёт непреодолимый и бедственнейший раскол, если прямо на съезде, как и предполагалось, не поторопиться упредить события и не возвести по общему соглашению на трон нового главу. Легаты же, не забывая о своём поручении, коротко на это отвечали, что, как им кажется, с назначением императора, согласно данному им поручению, было бы лучше повременить до приезда Владыки Папы, если это возможно сделать без опасности. Впрочем, сказали они, выборы нового императора – вне их полномочий, но находятся в ведении князей, которые держат государство в своих руках и лучше всего могут оценить ущерб или пользу для империи в целом.
Итак, князья империи, не будучи уверены в приезде Папы, зато более чем убеждены, что промедление вызовет величайший раздор и бедствие, получили от легатов разрешение и собрались у архиепископа Майнцского. Обсудив между собой предстоящие дела, они пришли к выводу, что если, вняв просьбе Апостолика, допустят отсрочку, то вина за вред, который она принесёт, ляжет ни на кого иного, как ни них самих. Кроме того, они не обязаны были оказывать никакого послушания королю Генриху, более того, подлежали бы папскому осуждению при нарушении запрета, если бы в дальнейшем подчинялись королю. Ибо Папа прежде анафематствовал его от имени Всемогущего Бога, святого Петра и своего собственного; наложил интердикт на его государство и освободил всех христиан от присяги, которую они тому принесли или принесут; и запретил служить ему как государю, причём, впоследствии тот, лживо пообещав исправиться, возвратил себе только [церковное] общение, но не императорскую власть.
[85] И вот, князья империи по тщательном рассмотрении сего дела, будучи притом совершенно освобождены, как сказано выше, от власти короля Генриха и более не имея никакой обязанности хранить ему верность и подчиняться, как свободные люди возвели в императорское достоинство герцога Рудольфа Швабского (1025-1080 г.г., ), вотще пытавшегося отказываться и вотще просившего хотя бы часовой передышки на размышление. Сей муж отличался исключительным смирением; летами и нравом весьма подходил для императорского звания – и князья принесли ему подобающую клятву верности. Он же, считая империю не своей, но вверенной ему в распоряжение, отрёкся от всякого наследного права и напрочь отказался от возможности получения власти его сыном, решив, что справедливее всего будет, если после его смерти князья сами свободным решением выберут не сына его, а кого-нибудь иного, если тот возрастом или нравом окажется не подходящим для таковой должности.
А после законного его избрания архиепископы Майнцский и Магдебургский со своими викариями в присутствии легатов Апостольского престола и князей империи уделили сему Рудольфу священное помазание на царство. И был избран он архиепископами, епископами, герцогами, графами старшими и младшими на съезде в Форххайме в год от Воплощения Господня 1077-й; в 4-й год понтификата папы Григория, седьмого с этим именем; индикта 15-го; в мартовские иды. Затем он был посвящён в императоры в Майнце на двенадцатый день, то есть в 7-й день до апрельских календ, на который тогда приходилась середина Четыредесятницы. Причём, в день упомянутого избрания начали таять снега и льды, которые в том году покрывали землю в Германии и Ломбардии с праздника Всех святых до сего дня, что люди мудрые истолковали так: остановив необычные холода и вернув более мягкую погоду, Бог явил миру Своё согласие с законным выбором князей.
Эта коронация большею частью ни у кого не вызвала недовольства, за исключением разве тех, кто не сомневался, что законобоязненный государь заставит их отречься от ереси симонии и прочих злодеяний, ибо прежний король им не то что позволял, а помогал беспрестанно терзать Церковь. И, конечно, ни одному клирику, монаху или мирянину воцарение этого государя не доставило недовольства, кроме тех, кто боялся, что он своей властью будет принуждать их исправиться; тех, кого угнетала мысль, что Святая Церковь будет действовать по каноническим предписаниям; тех, кто не сомневался, что при прекращении еретической торговли церковными должностями оскудеет его богатство.
<…>
[87] Итак император Рудольф, взошедши на трон правления, немедля отправил посланников к Апостолику, уведомив его о своей коронации и пообещав должное послушание в церковных делах. Тем самым он выказал куда большую покорность Апостольскому престолу, чем его предшественник. В самый день своего посвящения, повинуясь запрету Владыки Папы, он не пожелал, чтобы при нём участвовал в службе некий диакон-симониак, который в тот день явился пред императором на Мессу уже облачённый в богослужебные одеяния, из-за чего Зигфрид, архиепископ Майнцский, отстранив его от служения при алтаре, выбрал на его место другого. И из-за этого симониаки и невоздержные служители алтаря исполнились к нему величайшей ненавистью, поскольку по восшествии своём на престол он, послушный запрету Апостолика, показал на примере упомянутого субдиакона, что презирает служение таковых. Ибо нисколько не сомневались они, что под властью столь законобоязненного государя либо лишатся должности, либо вынуждены будут отказаться от сожительниц и приходов, приобретённых путём симонии. Поэтому клирики того города в самый день посвящения его на царство всех сограждан своих, обуянных после пира вином и буйством, возбудили против своего епископа, императора и прочих князей. А некий отрок из этого города – неизвестно, своей ли волей движимый или побуждённый кем-то – попытался у одного из рыцарей архиепископа тайком отрезать кусок дорогого одеяния и был тут же тем рыцарем схвачен. Услышав об этом, городской судья, в руки которого тот был передан, повелел его отпустить, не вызвав, притом, никакого возмущения. А клирики, прослышав об этом, стали трезвонить повсюду, что отрок схвачен (зная притом, что его отпустили), намёками и гнусными науськиваниями побуждая горожан к мятежу.
Император же по окончании пира спустился в церковь к вечерне. Между тем, взбешённая чернь, жаждая крови государя и прочих, попыталась ворваться во дворец и саму церковь, но была удержана королевскими рыцарями, хоть и невооружёнными, ибо в дни Четыредесятницы был обычай ходить без оружия, да и то, что было оставлено в городе, они не смогли бы забрать по причине мятежа горожан. Возвращаясь же по завершении вечерни из церкви во дворец, император с архиепископом и прочими князьями увидел, что буйная толпа не отступается от начатого, но намерена безумным мятежом осквернить и сам воскресный день Четыредесятницы, и церковное кладбище, и саму свою соборную церковь, да ещё во умножение святотатств умертвить его, епископов и всю дружину, не причинивших им ничего дурного. Тогда препоясался он мечом и вознамерился унять их безумие. Однако князья не позволили ему поступить неподобающим императору образом. Тогда по приказу его, раздобыв где могли, оружие, они прежде всего вошли в церковь помолиться Богу, а затем, громко воспев «Kyrie eleison – Господи, помилуй», через врата, на которые был самый напор, рванулись из церкви. И тут вдруг, хотя было их совсем мало, они обратили огромное множество врагов в такое бегство, что иные из них даже бросались в Рейн на верную смерть, притом, что королевские рыцари всего лишь выгнали их с церковного кладбища.
ГЛАВА XI. ГРИГОРИЙ НАПРАВЛЯЕТ В ГЕРМАНИЮ ЛЕГАТОВ, ЧТОБЫ СОГЛАШЕНИЕМ УПРАЗДНИТЬ РАСКОЛ ИМПЕРИИ
[88] В год от Воплощения Господня 1078-й, индикта 1-го, когда оба короля, то есть Генрих и Рудольф взыскали помощи Апостольского престола, папа Григорий VII, собрав генеральный синод, постановил: «Поскольку мы ежедневно наблюдаем, как распря и замешательство в империи обрушивают на Святую Церковь бедствия и несчастья, угодно нам по мере сил позаботиться о том, распорядившись послать от имени Апостольского престола в эти края славных как благочестием, так и учёностью нунциев, которые созвали бы всех людей благочестивых и жаждущих справедливости, что живут в краях германских, мужей священного и мирского чина, пригодных для сего труда, и их усилиями (коли будет на то милость Господня) либо положили конец [этой распре] и [добились] справедливого мира, либо в сознании истины досконально узнали, на чьей, скорее, стороне справедливость, а какая придерживается несправедливости, дабы справедливость при поддержке апостольской власти обрела крепость. Но поскольку нам не неведомо, что многие, наущаемые злобой диавольской, побуждаемые властолюбивыми страстями и одержимые гнусным сребролюбием пожелают скорее творить раздор, нежели строить мир, постановляем, дабы никто из людей любого уровня власти – будь то король, архиепископ, епископ, герцог, маркграф, граф или рыцарь – никаким своевольным или необдуманным дерзновением, уловкой или хитростью, или каким иным способом не пытался препятствовать и противодействовать легатам нашим в упразднении распри и устроении мира. Если же кто по необдуманному дерзновению (чего бы мы не желали) окажется нарушителем сего нашего распоряжения и попытается вышеупомянутым легатам нашим в их миротворческой задаче какими-либо уловками противодействовать, на того налагаем анафему и апостольской силой грозим ему потерями не только духовных, но и земных, и всех жизненных благ, а также лишением победы в битвах – дабы хоть сим смутился и, благодаря двойному смущению и поражению, раскаялся. Писано в Риме в церкви Господа Спасителя в 5-й день до майских нон, индикта первого».
<…>
[91] В год от Воплощения Господня 1078-й, а понтификата Владыки Григория VII папы 6-й, в 13-й день до декабрьских календ, индикта 2-го в церкви Св. Спасителя собрался Римский синод, пред которым посланники Генриха и Рудольфа принесли от имени своих государей присягу, что не будут никакими уловками мешать легатам Апостольского престола проводить переговоры в немецких краях.
[92] В год от Воплощения Господня 1079-й, в месяце феврале, индикта 2-го, а в год понтификата Владыки Григория VII папы 7-й, посланники императора Рудольфа заявили, что Генрих, не щадя ни поселений никаких, ни людей, трансальпийскую область разоряет и попирает, и, невзирая на подобающую им честь и уважение, берёт в плен, словно худородных рабов, не только священников, но и епископов с архиепископами, заключает их в узы, а часть уже умертвил. Посему множество членов совета постановило, что против сего тирана следует обнажить апостольский меч, но кроткий Апостолик не спешил с этим, а, учитывая одновременно и то, что он писал по этому делу епископам Петру Альбанскому и Альтманну Пассаускому, сказал среди прочего: «Итак, покажите, что вы равно относитесь к обеим сторонам и, свободные по милости Божией от малейшего пятна подозрения, готовы всегда блюсти справедливость, не потворствуя ни одной из сторон, как на то дан вам наш указ. Ибо после того, как решение такового их спора передано блаженному Петру, нам не остаётся ничего иного, как, взирая на ваше свидетельство, вступить на стезю правосудия. Мы с апостольской искренностью суждения не склонялись ни к одной из сторон и уповаем, что в своих действиях не уступим с Божией помощью ни посулам, ни запугиваниям, ни чему иному».
[93] Затем посланники короля Генриха, представ перед ним в связи с вышеупомянутой жалобой, присягнули следующим образом: «Посланники государя нашего императора Генриха прибудут к вам в срок до Вознесения Господня, если только им без обмана не воспрепятствует какая-нибудь уважительная помеха, как то смерть или тяжкий недуг, или пленение. Легатов Апостольского престола они препроводят в полной безопасности к государю императору и вернут их обратно, а он будет послушен им во всём согласно их постановлению и суждению, и без обмана соблюдёт всё сие, если только что-нибудь не будет отменено вашим приказанием. В сем присягаем по предписанию государя нашего императора Генриха».
Также и посланники императора Рудольфа присягали следующим образом: «Если в германских краях по вашему предписанию состоятся переговоры, то в указанное вами место и время перед вами лично или легатами вашими наш государь император Рудольф предстанет либо сам, либо пришлёт епископов и верных своих людей и будет готов подчиниться суждению, которое вынесет Святая Римская Церковь по вопросу о праве на царствование, и никакого злонамеренного препятствия не учинит соглашению, заключенному между нашими посланниками и вашими легатами, а затем позаботится о том, чтобы ваш нунций благополучно вернулся; постарается установить и укрепить мир в империи, дабы ваше посланничество привело к миру и согласию в ней. Всё сие будет соблюдено в той мере, в какой вам будет угодно оставить это в силе, если без обмана не помешает тому уважительное препятствие, а именно смерть, тяжкий недуг или пленение».
<…>
ГЛАВА XII. ОБЪЯВИВ О НИЗЛОЖЕНИИ ГЕНРИХА И ВОЗВЕДЕНИИ НА ПРЕСТОЛ РУДОЛЬФА, ГРИГОРИЙ УМИРАЕТ В СВЯТОСТИ
[95] В год от Воплощения Господня 1080-й, а понтификата Григория VII Владыки Папы 7-й, индикта 3-го собрал сей папа синод в Риме, на котором присутствовали архиепископы и епископы из различных городов, а также неисчислимое множество настоятелей, разного чина клириков и мирян. Прибыли также посланники от императора Рудольфа и князей государства немецкого, и таковую изложили жалобу на тиранию Генриха: «Мы по поручению государя нашего императора Рудольфа и князей его приносим жалобу Богу и св. Петру, а также вам, Святой отец, и всему сему святейшему собранию, что тот Генрих, кого вы апостольской властью низложили с императорского престола, сей престол вопреки вашему запрещению тиранически захватил, опустошив всё вокруг мечом, грабежом и огнём; архиепископов и епископов нечестиво лишил их епархий и роздал оные приспешникам своим во владение (beneficia). Тиран сей даже убил святой памяти Верингара, архиепископа Магдебургского. Адальберт, епископ Вормсский доселе, вопреки предписаниям Апостольского престола, мучается в плену, тысячи людей его истреблены супостатами, из множества церквей похищены реликвии, а сами они подожжены и совершенно разрушены. Притом бесчисленны злодейства, что совершил этот Генрих против князей наших за то, что они, следуя указанию Апостольского престола, не пожелали подчиняться ему. А переговоры, что вы постановили провести ради достижения справедливости и установления мира, по вине Генриха и его приверженцев так и не состоялись. Посему смиренно умоляем вашу милость защитить нас, а вернее, Святую Церковь Божию своим указом от святотатственного захватчика».
Дух человека Божия был взволнован сими и подобными им речами, и, сознавая, что наступает день, в который по указанию представшей ему в видении Пресвятой Богородицы надлежало изречь осуждение этому противнику Церкви, он попросил посланника не продолжать далее. С глубокой скорбью и вздохами все обдумав, наконец, изрёк он сии слова перед лицом внимавшего ему с затаённым дыханием собрания.
[96] «Блаженный Пётр, князь апостолов, и ты, блаженный Павел, учитель язычников, прошу, извольте склонить ко мне слух ваш и милостиво внять мне! Вы, ученики и поборники Истины, помогите же мне сказать истину вам, отбросив всякое лукавство, кое совершенно отвратительно для вас, дабы братья мои с большей лёгкостью послушались меня и узнали, и уразумели, что, будучи после Господа и Матери Его Приснодевы Марии верен вам, противостою я дурным и беззаконным, а тем, кто верен вам, готов прийти на помощь. Вы же знаете, что не по собственному желанию принял я святой сан и что неохотно уехал за горы с Владыкой Папой Григорием (VI, ум. 1048 г.). Но ещё более неохотно с Владыкой моим Папой Львом возвратился я в посвящённую вам церковь, в коей, как мог, служил вам; а затем до крайности неохотно, с великой скорбью, плачем и сетованием, бесконечно недостойный, воссел на престол ваш. Сие же говорю потому, что не я вас избрал, а вы меня избрали (ср. Ин. 15:16) и тягчайшее бремя Церкви вашей на меня возложили. А поскольку вы велели мне взойти на высокую гору (ср. Ис. 40:9) и кричать, и возвещать народу Божию беззакония его, и сынам Церкви – грехи их (ср. Ис. 58:1), то восстали на меня соучастники диавола, даже до крови дерзнули руки свои простереть на меня. Предстали цари земли, и князья собрались (Пс. 2:2 – Пер. П. Юнгерова), светские и церковные, придворные и простецы собрались вместе против Господа и против Христа Его, говоря «Расторгнем узы их и свергнем с себя иго их» (там же ст. 3), и многократно пытались восставать на меня, намереваясь вовсе умертвить или обратить в изгнание».
[97] Среди них более всех Генрих, так называемый король, сын императора Генриха, вознёс пяту на Церковь вашу и, сговорившись со многими за границей и в Италии, всеми силами старался, меня свергнув, подчинить её себе. Его гордыне противостала ваша власть, и сокрушило её ваше могущество, ибо, смущённый и унизившийся, он пришёл ко мне в Ломбардии и просил о снятии отлучения. Увидев его унижение и вняв многочисленным обещаниям исправиться, я вернул его только к церковному общению, однако на престоле, с коего он был низложен на Римском синоде, не восстановил обязанность соблюдать ему верность для тех, кто присягал ему или присягнет (от чего их освободил тот же синод). А придерживался я сего, чтобы между ним и епископами да князьями заграничными, которые ради повеления Церкви вашей ему противостояли, установить справедливость и добиться примирения, в чём и сам Генрих обещал [участвовать], поклявшись о том мне через двух епископов.
Вышеупомянутые же епископы и князья заграничные, услышав, что он не исполнил того, что мне обещал, почти отчаялись в нём, посему без совещания со мною, чему вы свидетели, избрали себе императором герцога Рудольфа. Сей император Рудольф, спешно направив ко мне гонца, известил меня, что принуждён был принять кормило империи, однако изъявил готовность во всём быть мне послушным. И в удостоверение сего прислал мне вечную присягу, добавив обещание закрепить её тем, что направит ко мне заложниками своего сына и верного герцога Бертольда.
Между тем, Генрих принялся меня умолять оказать ему помощь против вышесказанного Рудольфа. Я ответил ему, что охотнее бы выслушал доводы обеих сторон, дабы узнать, на чьей скорее стороне справедливость. Он же, рассчитывая победить своими силами, презрел мой ответ, а когда позже убедился, что не в силах сделать то, на что надеялся, то в Рим прибыли двое епископов из числа согласных с ним – Верденский и Оснабрюкский – и просили от лица Генриха на синоде рассудить его по справедливости, что одобрили и посланники Рудольфа. Наконец, по Божию, смею верить, вдохновению, я на том синоде постановил провести за границей переговоры, дабы или мир установился там, или выяснилось, на чьей стороне больше справедливость. Я же – вы свидетели мне, отцы и владыки! – и доныне не оказывал помощи ни одной из сторон, кроме той, с кем более была справедливость. А поскольку я рассудил, что менее правая сторона не пожелает вести переговоры, где справедливость обнаружит себя, то отлучил и анафематствовал всякого, будь то король, герцог, епископ или любой из людей, кто каким-либо ухищрением будет препятствовать переговорам и пытаться сорвать их.
[98] Вышеупомянутый же Генрих со своими приспешниками, не устрашившись провиниться в непослушании, которое равно греху идолопоклонства, воспрепятствовал переговорам, чем навлёк на себя отлучение и сам себя обрёк на анафему. Он предал смерти множество христиан, разорил церкви и почти всё государство немецкое подверг опустошению.
Посему, уповая на суд и милосердие Божие, вверившись всемилостивой Богородице и Приснодеве Марии, опираясь на вашу духовную власть, я вышесказанного Генриха, так называемого императора, и всех приспешников его подвергаю отлучению и налагаю на них анафему. А также, отказав ему от имени Всемогущего Бога и от вашего имени в праве на господство над государством немецким и Италией, лишаю его всякого достоинства и императорской власти, воспрещая кому-либо из христиан повиноваться ему как императору, а всех, кто ему присягал или присягнёт повиноваться как государю, освобождаю от обязательств таковой присяги. И да не обретёт сей Генрих со своими приспешниками сил ни в каком военном сражении, и да не одержит ни единой победы в жизни своей! А Рудольфу, коего немцы избрали себе императором, я, уповая на вас, от вашего имени позволяю, дарую и уделяю право царствовать в государстве германском и защищать его, и, с упованием полагаясь на вас, дарую верным сторонникам его отпущение всех грехов и истинное благословение как в сей, так и в будущей жизни. И как Генрих за свою гордыню, непослушание и лживость лишается императорского достоинства, так же Рудольф за своё смирение, послушание и правдивость обретает достоинство и власть императора.
[99] Ныне прошу вас, отцы и владыки святейшие, соделайте так, чтобы весь мир уразумел и познал, что, если вы имеете власть на небесах связывать и разрешать (ср. Мф. 18:18), то и на земле в вашей власти забирать по заслугам и даровать империи, царства, герцогства, княжества, маркграфства, графства и всяческие людские владения. Ибо часто вы отнимали у порочных и недостойных патриаршество, папство (Primatus), архиепископство и епископство и отдавали мужам добросовестным. Если же вы судите о духовных делах, какова же должна быть сила ваша в мирских! (ср. 1 Кор. 6:2-3) Да познают ныне короли и все князья мирские, каковы вы и что в силах ваших, и да устрашатся пренебрегать суждением Церкви вашей. Явите же поскорее на упомянутом Генрихе суд ваш, дабы узнали все, что не случайно, но мощью вашей свергнут он и посрамлён, и остается надежда, что суд ваш поможет ему раскаяться, чтобы дух его был спасен в день Господа (1 Кор. 5:5).
Продиктовано в Риме, в мартовские ноны, индикта 3-го».
[100] Итак, несчастный Генрих, будучи предан сатане (1 Кор. там же), охваченный бесовской яростью, всё более и более устремлялся к крайним беззакониям и, желая свергнуть законного Папу, воздвиг, как новый Навуходоносор, золотого истукана в городе Риме, который Пётр и Иоанн называют Вавилоном, – сиречь Гвиберта, епископа Равеннского, некогда уже осуждённого на синоде Григорием нашим за кровосмешение и прочие преступления. Тем временем сей человек Божий ввиду тягчайшего гонения отступил в Салерно, где, будучи очищен свыше горьким лекарством телесной болезни, в воздаяние удостоился сладостной радости божественного утешения, ибо очищение сие послужило ему во усовершение вечное, дабы не пришлось более страшиться никакого наказания после кончины. И наконец, обретя в знак нескончаемого спасения временное выздоровление, он – что представляется крайне удивительным – в январские календы предузнал, что ему предстоит разрешиться от тела к календам июньским. Когда сей срок приблизился, и Григория объяли предсмертные муки, он в ответ на славословия находившихся при нём епископов и кардиналов, воздававших ему за труды святой жизни и учения, молвил: «Я, братия мои, никаким трудам своим ни малейшего значения не придаю; на одно лишь уповаю – что всегда любил справедливость и ненависть питал к беззаконию». Когда же окружающие в тревоге стали оплакивать свою участь, что постигнет их после его упокоения, Святой отец, возведя к небесам очи и простерши туда же длани по образу Возносящегося, молвил: «Коли взойду туда, то упорными молитвами буду у Бога для вас просить милости».
[101] Затем, когда его попросили ввиду великого замешательства среди верных назначить себе преемника и мстителя вышеупомянутому узурпатору (adulterum) Церкви, Григорий указал троих на выбор: Дезидерия, кардинала и авву киновии Монтекассино; а также досточтимейших епископов Оттона Остийского и Гуго Лионского. Однако, поскольку Оттон тогда ещё не прибыл из пределов Германии и Франции, где, исполняя обязанности апостольского легата, посвятил с ведома и одобрения папы досточтимого Гебехарда в предстоятели церковной общины Констанца, а также мудро распоряжался многими иными делами по укреплению Церкви; а Гуго уехал на осмотр своей епархии, то предложил Григорий избрать Дезидерия, который, хоть победил и ненадолго, всё же не без предзнаменования (typo) был именован Победителем – Виктором (III, 1027-1087 г.г., бл. папа в 1086-1087 г.г., пам. 16 сентября). Ибо во дни его спустя четыре месяца Господь даровал славную победу поборникам Апостольского престола над противниками его, благодаря которой была возвращена долго удерживаемая захватчиками кафедра епископу Вюрцбургскому по имени Адальберт, мужу славного рода, благородного облика и деяний. Также вернул он досточтимых собратьев своих епископов – вышеупомянутых Гебехарда Констанцкого и Германна Мецского, которые и сами за верность нашему Григорию были лишены престолов своих. Предсказал же сему Дезидерию Святой отец, что не будет тот присутствовать при кончине его, хотя он посещал его при болезни, до самого конца пребывал рядом с ним и вместе с другими верными почтит его святым погребением. Дезидерий был весьма поражён и опечален сим, но, едва задумался о том, что сможет ему воспрепятствовать, вдруг пришла весть, что норманны осадили один из замков, подчинённых его монастырю; и вынужденный необходимостью отправиться на выручку своим, он получил разрешение удалиться – и таким образом, сам того не желая, дал возможность осуществиться пророчеству.
[102] Меж тем, блаженный понтифик Григорий на вопрос, не желает ли он простить отлучённых, ответил: «Кроме так называемого императора Генриха, узурпатора Апостольского престола Гвиберта и тех, кто более всех советом или помощью содействовал безобразию и нечестию их, отпускаю грехи всем и благословляю всех, кто бессомнительно верует, что таковое особое право дано мне как наместнику апостолов Петра и Павла».
Кроме сего, наставляя окружавших его во многом, дал таковое им предписание: «От имени Бога Всемогущего и властью апостолов Петра и Павла предписываю вам никакого иного Римского понтифика не принимать, кроме канонически избранного и по учению святых отцов назначенного».
Когда ж он был при смерти, последние слова его были таковы: «Я любил справедливость и ненавидел беззаконие, а потому умираю в изгнании». Говорят, возражая ему, один досточтимый епископ заметил: «Ты не можешь, Владыка, умереть в изгнании, ибо как наместник Христа и апостолов Его ты свыше получил народы в наследие и пределы земли во владение (ср. Пс. 2:8)».
Итак, дух седьмого Григория, исполненный семиобразной благодати, которая обличила мир и князей его о грехе, и о неправде, и о суде (ср. Ин. 16:8), укрепившись хлебом небесным, вскоре последовал небесным путём, и, на огненной колеснице достоинств своих и ревности Божией взлетев по образу Илии, превосходно дополнил радость Урбана (I, св., ум. в 222 г., пам. 25 мая), предшественника своего, чья память праздновалась в тот день, и души всех блаженных, торжествующих со Христом в небесной славе, а Церковь, странствующую на земле, уходом своим в немалую поверг скорбь. Тело его было предано погребению подле блаженного Матфея Евангелиста, о недавнем обретении мощей коего он за несколько лет до того писал в своём радостном послании (епископу Альфану Салернскому – Прим. лат. изд.).
ГЛАВА XIII. ПРИМЕРЫ ТОГО, КАК ЛЮДИ, ПОСЛУШНЫЕ УКАЗАМ ГРИГОРИЯ, БЫЛИ УГОДНЫ БОГУ, А НЕПОСЛУШНЫЕ ПОДВЕРГЛИСЬ ЕГО НАКАЗАНИЮ
[103] Прежде всего, следует, конечно, упомянуть здесь последователя и наследника его добродетелей, а именно Ансельма, предстоятеля лукканской епархии (св. Ансельм Лукканский, 1035/1040-1086 г.г., пам. 18 марта), который старался во всём подражать ему до такой степени, что не желал расходиться с ним ни в чём, и любые свои достоинства приписывал его заслугам. Ибо Григорий был словно источник, а Ансельм – будто ручей, что течёт, орошая сухие земли; тот – словно голова, правящая всем телом, а этот подобен умелой руке, исполняющей поручения; тот, как солнце, озарял всех, а этот, точно сияние, просвещал каждого. Некогда Илия, намереваясь покинуть смертное обиталище, оставил Елисею милоть свою (см. 4 Цар. 2) – орудие пророческого служения. Так же и Григорий, уходя из сей смертной жизни, передал Ансельму знаки архиерейского могущества, то есть митру со своего чела, чтобы при содействии Божием сей обрёл дар священства, как тот унаследовал через милоть способность пророчества. Причём, сходство доходит до того, что, как Елисей милотью Илии творил дивные знамения, так и Ансельм с помощью митры Григория явил некие чудеса. Выделим из них одно, самое известное в народе, и расскажем о нем. Досточтимый предстоятель мантуанской епархии Убальд много лет тяжко хворал селезёнкой, и всё его тело было покрыто нарывами, особенно голени, причём так, что он едва мог кое-как стоять, и лежать едва мог, и сидеть. Он много издержал на врачей (ср. Лк. 8:43) без какого-либо улучшения, но когда при особенно резком ухудшении на него возложили ту самую митру, он обрёл прежнее здоровье. <…>
[104] Теперь, нам кажется, стоит немного показать, каким образом Бог и милостью, и гневом Своим в наших, то есть германских краях поддержал указы Григория нашего против Симоновой алчности и Николаева распутства, дабы и праведные были бдительнее, избегая отлучения, и делатели беззакония, ещё более устрашившись наказания свыше, постарались избежать кары за своё вероломство. Ибо о тех божественных явлениях, что свершались на его могиле, и тех, что на устах у всех благочестивых римлян, мы предоставляем рассказывать тем, кто там рядом. Им и людей легче опросить, с которыми таковое произошло или происходит.
А в качестве первого примера [наказания] первой заразы в Церкви – симонии – расскажем следующее. Досточтимейший настоятель Хирзауской киновии Вильгельм (бл., теоретик музыки, астроном; 1026-1091 г.г., пам. 5 июля), о святости коего с почтением упоминается даже в писаниях нашего Григория, среди многих, кто приходил просить его особого врачевания, принял некоего пресвитера, запятнанного проказой симонии, надеясь излечить его противоядием смирения. Но, увы! Наглые монахи со своим прескверным обычаем мало или совсем не заботиться об исполнении святых канонов сбили того с толку, и Вильгельму не удалось удержать его от принесения в жертву незапятнанного Агнца, на что тот не имел права. Из-за этого случилось так, что сам Спаситель устрашил его ужасающим видением, когда однажды после начала литургии оглашённых он воссел на своё место. Ибо Он явился ему, объятому сном, в разодранных одеждах, с лицом, как у прокажённого, и молвил изумлённому Его обликом и недоумевающему о причинах такового видения: «Так ты со мной обошёлся. Ведь не неведомо тебе, что ты симониак, а дерзаешь приступать к Тайнам Тела и Крови Моих!» Между тем приспело время подняться и читать Евангелие, и многие братия подавали знаки, что надо бы его разбудить, но вышеупомянутый авва (Вильгельм – Прим. пер.) в глубокой задумчивости покачал головой, не позволяя препятствовать откровению, если таковое ему явилось. Ибо уразумел, что не зря в таковое время и в таком месте постиг того столь глубокий сон. И вот, когда началась Евхаристия, пресвитер, вынужденно проснувшись, показал, что ему худо и что он не в силах совершить таинство, а Мессу продолжил его викарий. Он же с тех пор навсегда оставил священническое служение.
[105] Далее стоит показать примеры чудесных кар против николаитов и тех, кто состоял с ними в общении. Ибо блаженной памяти дева Герлука (св. Герлука Бернридская, 1060-1127 г.г., пам. 18 апреля), коей знакомы были видения и откровения Господни, наряду с немощами апостольскими (см. 2 Кор. 12:1-5), в доверительном рассказе поведала нам, что как-то раз, находясь в своей келье в одиночестве, она вдруг увидела, что к ней входит Господь Иисус в сопровождении блаженного Виктерпа, что был некогда предстоятелем епархии Аугсбурга (св. Виктерп, Вигберт или Вигго, ум. 771 г., пам. 18 апреля). Господь, помолчал немного и только показал ей свои кровавые раны. Когда же она пришла в ужас от чудовищного зрелища, с нею заговорил епископ: «Жуток вид истекающего кровью Спасителя, правда, сестра?» Она же: «Конечно, владыка». «Хочешь, – молвил он, – чтобы с Ним такового более не было?» «Хочу», – отвечала она. «Тогда, – продолжил он, – не посещай впредь Месс, что служит пресвитер Рихард, который не желает соблюдать целомудрие, подобающее при таковом служении». Ибо так звали пресвитера, недостойно возглавлявшего тот приход, близ коего обитала боголюбивая дева. С тех пор она стала прилюдно избегать его, чем и уличила и примером своим воодушевила народ поступать так же.
[106] Пожалуй, стоит упомянуть и то видение, которое (по рассказу блаженной памяти Адальбера Монаха, любезного Богу и людям, что и сам претерпел поношения и угрозы от противников нашего Григория за послушание указам его) было той же Герлуке о некоем николаите, угождавшем своим плотским похотям и осквернявшим ими ту общину, что в селении под названием Рота. Ибо обиталища сего досточтимого старца и блаженной девы находились как раз в той окрестности, то есть в пределах Норика и Алемании, недалеко друг от друга, разделённые рекою Лех; и велика была их взаимная любовь во Христе, ибо видели они предивную благодать Божию друг в друге.
Итак, любящий о возлюбленной рассказывал следующее. Однажды блаженная Герлука, как принято, сидела среди товарок своих – дев и вдов – и с обычным усердием рукодельничала, как вдруг, взглянув в окно, жалостно запричитала и заголосила: «Ай-ай-ай! Лучше бы человеку этому было, если бы он не родился!» Когда же некая достойная женщина по имени Гадевига, чрезвычайно поразившись, спросила её, что же она такое увидела, столь взволновавшее её, Герлука молвила: «Умер несчастный пресвитер тот из Роты, и душа его, подхваченная ангелами сатаны, отнесена была в ад – ибо я видела, как они, проходя мимо, глумились, а душа, влекомая ими, вопила». Когда женщина та воскликнула, что быть этого не может, дева молвила: «Пошлите кого-нибудь узнать, как оно на самом деле». Посланный гонец встретил рыдающих родственников пресвитера и выяснил, что умер он именно в тот час, когда блаженная дева видела, как был его дух похищен злыми духами.
[107] Между тем Божия кара страшно разила и жён, вернее, сожительниц николаитов. Ибо некоторые из них, сойдя с ума, сами себя поджигали; иные же, в добром здравии отправившиеся спать, наутро оказывались мертвы без каких-либо предшествовавших сему признаков недуга; а тела иных злые духи после извлечения душ припрятывали где-то у себя, лишая человеческого погребения.
Тем же развратникам, что совершали мессы, гнев Божий неоднократно являл себя в том, что, когда они были уже вот-вот готовы причаститься, толпа, обезумев, устремлялась на них и, опрокинув Чашу, проливала Кровь, а Хлеб святой с изумительной для человека ловкостью выхватывала.
Мы не разузнавали точно, каков был тот пресвитер, что как-то раз во времена папы Геласия дерзнул облачиться к Мессе в раздобытую им казулу многократно упоминаемого здесь Григория нашего, но по рассказам римлян точно известно, что он тотчас покрылся струпьями и едва избежал [гибели], сотворив достойный плод покаяния (ср. Мф. 3:8).
[108] А сколько благодати дано было тем, кто явил послушание Григорьевым постановлениям, видно по Четверному ордену (Religio quadrata), который в сих краях был благоговейно учреждён по апостольскому благословению Григория нашего и счастливым образом возрос в числе – мы имеем в виду орден Бритых слуг Христовых и верно служащих им Бородатых братьев (конверзов, светских братьев – Согл. прим. лат. изд.); дев несравненного благочестия, пребывающих в постоянном затворе, а также дев умеренного устава, блюдущих входы и выходы их (т. е. ухаживающих за первыми – Прим. пер.). И, конечно, сей четверице или четвёрке были приданы четыре главных руководителя: знаменитый обновитель устава каноников Альтманн, епископ Пассауский и блаженной памяти Одальрик, приор Клюнийский (св. Ульрих (Вульдерик) Целльский или Регенсбургский, 1029-1093 г.г., пам. 14 июля), досточтимые настоятели Вильгельм из Хирзау и Зигфрид из обители Св. Спасителя (в Шаффенгаузене констанцского диоцеза — Согл. прим. лат. изд.).
[109] Однако, поскольку мы только что помянули Клюни, хорошо было бы напомнить главам сей киновии о двух видениях, явленных там нашему Григорию, дабы они, доселе научаемые его словом и примером, извлекали бы в дальнейшем пользу и из размышлений о сих видениях.
Итак, будучи ещё апостольским легатом, он прибыл как-то раз в Клюни и, когда сопредседательствовал вместе с аввой на капитуле, в восхищении духа узрел Иисуса. Который то кротко придвигался к сему авве, когда тот судил справедливо; то с негодованием отвращался, когда тот вдруг менее заботился о справедливости. По завершении капитула Григорий втайне поведал о том сему настоятелю и посоветовал ему в дальнейшем проявлять немалую осторожность.
Также, будучи предупреждён в Божественном откровении, он апостольской властью предписал, чтобы в той обители всякий из человекоубийц, прелюбодеев либо иных преступников согласно известному канону был отстранён от служения при алтаре, и они немедля в страшной исповеди признались, как рассказывал оный авва, что во сне им привиделось, будто ангел их обезглавил.
[110] Под конец книги стоит вспомнить достолюбезную двоицу мучеников, проливших кровь свою: епископов Бурхарда Хальберштадского (1028-1088 г.г.) и Теодомара Зальцбургского (Дитмар, погиб от рук сарацин в 1101 г. – Согл. прим. лат. изд.), деятельнейших поборников Григорьевых догматов. Ибо один из упомянутых, Бурхард, сродник по крови и благочестию Анно Кёльнскому и Веренгарию Магдебургскому, после того, как достохвально вынес долгий гнёт тягчайших Генриховых гонений, с приближением наконец дня вышнего воздаяния увидел в ночном сне рядом с собою блаженного папу и мученика Власия, пообещавшего, что он станет соучастником славы блаженных страстей его. И вот, окружённый бешеной толпой схизматиков у Гослара и смертельно раненый, сколько оставался жив, он с дивной бодростью наставлял окружающих, дабы от еретической заразы береглись и в послушании католическому Понтифику пребывали. Наконец, не прерывая святых увещеваний и молений, он испустил дух и был погребён в святилище апостолов Петра и Павла, которое сам же от основания возвёл и освятил.
[111] Так и Теодомар, от природы наделённый совершенным смирением и славный достигнутыми трудом (artificio) добродетелями, часто был вынужден из-за Гвиберта и Генриха скитаться и даже томился в плену. Уразумев, что в родном краю труды его бесплодны, решил отправиться в Иерусалим, но по дороге был захвачен язычниками и, после того, как его за исповедание имени Христова расчленили, победоносно вступил в Иерусалим вышний.
Он рукоположил нашего главу, почтеннейшего Ульриха, епископа Лорхского и Пассауского, легата Апостольского престола, который семь лет назад после многих праведных борений за утверждение Григорьевых догматов, кои сам же вводил и продвигал в обиход, почил в Господе, будучи ста пяти лет от роду. Но никого – о, увы! – не оставил себе подобного среди всех германских предстоятелей. Ибо нет, как мы видим, ни одного столь же спокойного нравом, почтенного обликом, скромного в поведении, внушающего благоговение, всегда приправлявшего речь солью благодати и при любой возможности готового дать совет, а также наделённого иными дарами, кои мы предпочли скрыть, чтобы не возбуждать суетной зависти у тех, кто не в силах с ним сравниться. Однако то можно сказать, никого не задев, что ничего не было милее его строгости и строже его милости, а добродетель дивного воздержания он умерял таковой весёлостью, что нисколько не выказывал оной вовне.
[112] Особо близкая ему воспитанница, боголюбивая дева, получала небесные видения и принимала дары, весьма способствующие поощрению Григорьева послушания, поэтому их тоже нельзя обойти молчанием. Ибо почитала она некоего пресвитера за то, что жил он чисто и был рукоположен в священный чин таким законобоязненным архиереем, как Ульрих, на которого походил даже достолюбезным звучанием голоса во время богослужения. Посему однажды случилось так, что, когда он свершал Святое Таинство, увидела она, как свыше явилась десница Божественного величия и сотворила вместе с ним сообразные обряду мановения.
Однако после ухода божественного предстоятеля (скорее всего, имеется в виду Ульрих – Прим. пер.) из-за творящихся грехов Бог простёр тьму неведения, и была ночь незнания, в которой бродили все лесные звери, и львы, сиречь злые духи, рыкали о добыче и просили у Бога пищу себе (ср. Пс. 103:20-21); и – о чём горько говорить – оного священника, дотоле безукоризненного, уязвили обольщения похоти, на что вышеупомянутой деве было указано следующим образом.
Вновь увидела она, как предстоит он Священному Таинству, причём, десница Господня не преминула явиться, но она словно бы бессильно висела и не свершила совсем ничего.
Таковы были чудеса, явленные деве.
[113] И в дальнейшем не раз, когда она в соответствии с Григорьевым запрещением уклонялась от телесного присутствия на службах, которые совершали невоздержные священники, верой и молитвой устремляясь к тем, к кому телесно явиться не могла, по дивной милости Спасителя ощущала она в устах сладостный вкус Того, Кто в это время действительно причащавшимся католикам даровал Себя в Святых Тайнах. А заботился предстоятель Ульрих о сей деве паче прочих блаженной памяти дев не столько ради её благих дарований, сколько из почтения к вдовству её святой матери и достохвального девства тёток её (которые все её преусердно воспитывали). О матери же, чьё имя было Елисея, стоит добавить вкратце, что она при ревностном послушании нашему Григорию была отмечена многими добродетелями и духом пророческим, а когда пришла пора ей покинуть сей мир и явились к ней духи блаженные, она улучила миг уединения и в их славном сопровождении отправилась ко Христу. И тотчас вернувшиеся к ней сёстры обнаружили, что она наподобие Павла, первого пустынника (Фивейского, ок. 227 – ок. 342 г.г., пам. 15 января) простерла руки ко Господу как бы в молении, ибо милостивый Создатель явил даже в облике мёртвой женщины, как благоговейно она молилась Ему, когда была жива.
[114] Пока мы писали это, нам вдруг сообщили о двойном чуде, свершившемся по воле небес в Салерно, а потом пришла ещё одна весть – о кончине блаженного Григория. Ибо когда он впервые начал там проповедовать, стоявший рядом мужик злобно заговорил сам с собой: «Неужто зачинщик споров и распрей, после того как взбаламутил весь мир, пойдёт тревожить и сей Город?» Поразмыслив так, он захотел было высказаться, но вдруг онемел. Когда же, понуждаемый необходимостью, подступил он к человеку Божию, пал в ноги ему и знаками, как мог, изъяснил, что грешен и кается; а когда тот сжалился и благословил его, снова обрёл дар речи и возблагодарил Всемогущего Бога и слугу Его.
А после того, как Григорий почил и был погребён, под покровом ночи в гробницу прокрались воры с целью похитить архиерейское облачение. Но в лицо им подул такой яростный ветер, что все лампады, горевшие в крипте блаженного Матфея, погасли, а те воры пали и пролежали без чувств до тех пор, пока их не обнаружили клирики и народ.
Перевод: Константин Чарухин
Корректор: Светлана Дрозд
ПОДДЕРЖАТЬ ПЕРЕВОДЧИКА:
PayPal.Me/ConstantinCharukhin
или
Счёт в евро: PL44102043910000660202252468
Счёт в долл. США: PL49102043910000640202252476
Получатель: CONSTANTIN CHARUKHIN
Банк: BPKOPLPW