Автор: Он хотел быть футбольным арбитром в родной Испании, а стал миссионером, жизнь которого оказалась тесно связана с Россией. В день рождения священника Исмаэля Барроса и к 25-летию его пресвитерского рукоположения публикуем интервью Ольги Хруль с ним в рамках цикла «Церковь с человеческим лицом».
— Отец Исмаэль, во время рукоположения во священники в 2000 году Архиепископ Тадеуш Кондрусевич призвал вас зажигать огонь веры в сердцах людей…
— И я стараюсь. О том, насколько мне это удаётся, лучше спросить у тех, кому я служу. Я очень счастлив и особенно – в последние месяцы, когда снова вернулся в Россию. Это большой подарок, что снова направили служить именно сюда. Здесь, в России, я чувствую потребность людей во мне, в моём служении. Чувствую, что у них есть жажда веры, любви к Богу, и, с другой стороны, чувствую, что у меня есть, что им предложить. Когда они принимают это, жизнь меняется. Люди благодарны за то, что я пытаюсь учить их молиться, общаться с Богом, освобождать от предрассудков о Церкви…
— Сразу после рукоположения, 25 лет назад, вы в интервью газете «Свет Евангелия» кратко рассказали о своей судьбе, но там почти ничего не говорилось о детстве, семье, традициях. Могли бы вы поделиться началом своего пути?
— Я родился 11 июля 1971 года в Мадриде, в Испании, где в те времена вера была частью культуры. В первые годы моего детства вся страна жила верой, и это было заметно. Например, в Страстную неделю и по радио и по телевидению были передачи соответствующие тому, как христианам надлежит ее проживать.
— Но Церковь в Испании отделена от государства?
— Да, отделена, но народ был верующим, поэтому это воспринималось не как государственное, а как нормальное. Государство не вмешивалось. Я родился в такое время, когда в Адвент, на Рождество и Пасху готовили соответствующие блюда. И во всех школах, даже государственных, на стене висело распятие или просто крест.
На моих глазах, пока я взрослел, вера стала как бы размываться и терятьcя. Для меня было нормально приходить к моим дедушкам и бабушкам, и дедушка часто говорил: «Я сегодня был на исповеди», как будто он был в парке. Это было самое обычное дело – регулярно ходить на исповедь. Ну, и как мне не исповедоваться, если даже дедушка идёт на исповедь? И еще он своими руками делал вертеп на Рождество – такой большой, что он занимал почти всю комнату. Почти каждый год он получал приз за лучший вертеп в нашем приходе. Это была глубокая и простая вера. Мой дедушка участвовал в гражданской войне в Испании из-за веры, а не из-за политических убеждений. Он видел, как сжигали церкви, он видел зверски убитых священников, которые позже были прославлены как мученики. И он пошел воевать из-за веры, потому что наступили такие времена, когда надо защищать веру. Он рассказывал, что готов был умереть под лозунгом «¡Viva Cristo Rey!» И это единственное, что он рассказывал о войне, как мы, внуки, его ни расспрашивали.
То есть я рос в верующей семье. Мой отец старался всегда заботиться о священниках, создавая для них семейную обстановку, потому что у них нет семьи. И поэтому каждую среду настоятель приходил к нам домой на ужин, чтобы быть с нами в семейной среде. Отец считал это своим долгом, миссией. Кроме того, совершенно бесплатно, как доброволец, вёл всю бухгалтерию прихода. И еще он был катехизатором. И сейчас, когда я прихожу домой, папа спрашивает: «Ты уже читал молитву Розария?» Если нет – мы читаем её вместе, во время прогулки. Мы всегда читаем Розарий, когда он везёт меня в аэропорт. Он любит делать чётки Розария своими руками.
Так что да, семья наша верующая. Но это не значит, что когда я в 18 лет решил стать миссионером, родителям было легко принять моё решение. У меня только одна сестра, мама переживала, она просила меня сначала закончить университет, а потом уже принимать решение (она, видимо, тайно надеялась, что я передумаю). Мама недавно вспоминала, как ей было трудно: «Я входила в твою комнату и плакала, плакала…» То есть поначалу они страдали, но потом уже, когда увидели, что это решение серьезно, смирились и благословили.
— А когда вы увлеклись футболом?
— Мой дедушка, очень верующий католик, был болельщиком команды «Атлетико» Мадрид. То есть у меня любовь к футболу – наследственная. Мы ходили на матчи через воскресенье, когда «Атлетико» играл в Мадриде. В юности мне захотелось стать судьёй. Я окончил курс и получил лицензию. Но это длилось недолго – уже в 18 лет я поступил в новициат, так что арбитром я был не более одного года. Тогда арбитры были все в чёрном и работали по воскресеньям. И сейчас я тоже в чёрном и работаю в воскресенье, но уже не арбитр, а священник.
— Велика ли, на ваш взгляд, разница между Испанией и Россией в вере и традициях?
— Да, разница большая. В Испании и Италии – странах, где я жил дольше всего – у многих людей есть предрассудки против Церкви. И когда занимаешься евангелизацией, надо снять эти предрассудки: вот, смотри, Церковь – она не такая, Бог – Он не такой, священники – они не такие… И тогда у людей появляется новый опыт: Бог, оказывается, не тот, который постоянно наказывает и судит, и запрещает, а тот, кто нас по-отечески любит. И когда эти предрассудки «осыпаются», у людей оживляется вера, та вера, которая им была передана, когда они были маленькими. Они возвращаются к корням.
А здесь, в России, предрассудков против Церкви, может быть, нет, а есть большое желание читать Библию, есть жажда познания Бога. Но это не облегчает процесс евангелизации, потому что у них, в этих людях, нет семян веры раннего детства, посеянных бабушками и дедушками, родителями и катехизаторами. Самое трудное здесь – помочь пережить первый опыт встречи с Богом.
Однажды меня очень сильно задело. Пришёл ко мне человек, который крестился уже в возрасте, с ним – семья, и говорит: «Отец Исмаэль, вот, было Крещение, было Рождество. Мы приготовили красивый стол, свечка, молились… А что надо почувствовать?» Как ему объяснить, что такое Рождество? Рождество — это не только накрыть стол, поставить свечку и запеть колядки.
А в Испании первое Рождество – это воспоминание детства, когда бабушка показывает Младенца Иисуса, маленького и беззащитного. Очень важен детский опыт того, что Иисуса можно любить и что Он тебя любит.
В России очень во многом помогает чтение Библии, поэтому мы регулярно проводим Lectio Divina, чтобы у людей был прямой опыт духовной встречи с Иисусом. Это уже другой уровень – распознавать волю Божию, оставив жизнь во грехе, и стараться жить по заповедям. Люди начинают молиться каждый день и перед сном проводить испытание совести, им нужен живой контакт с Иисусом через Слово.
— А кто повлиял или что повлияло на ваш выбор служения в Verbum Dei?
— С Verbum Dei я познакомился в 17 лет в паломничестве в санктуарий Гваделупы в 1988 году. Оно проходило в рамках подготовки ко Всемирной встрече молодёжи в Сантьяго-де-Компостела в 1989 году. Там я познакомился с миссионеркой Verbum Dei, которая меня пригласила потом на духовные упражнения. И через год я уже пришел в новициат Verbum Dei. Но еще до того у меня был духовник, о. Франциск Руперис, с кем я пытался распознать своё призвание. А в нашем приходе, кстати, служили монахи другой конгрегации. Я был на духовных упражнениях, которые длились один месяц, и во время молитвы почувствовал, как Иисус сказал мне словами 37 Псалма: «Исмаэль, не покидай меня!» Тогда я сказал Иисусу: «Да, да, я иду за Тобой, я дам Тебе всю свою жизнь!»
— А когда вы впервые заинтересовались Россией?
— Мне было, может быть, 15−16 лет. Моя одноклассница, верующая, протестантка, дала почитать книгу о том, как во времена Советского Союза туда подпольно ввозили Библию, что было запрещено. Герой этой книги, основанной на реальных фактах, провозил Библию контрабандой в своём автомобиле. И эта книга, как семя, осталась в моём сердце.
И еще муж сестры моего отца был дипломатом государства Чили в Советском Союзе. Его дочери, мои двоюродные сестры, когда приезжали из Москвы в Испанию, рассказывали, как жилось в это время в Москве.
А в 1994 году, когда я учился в семинарии, искали тех, кто хочет поехать в Россию на два месяца летом, чтобы заменить миссионеров, которые собирались приехать в Испанию на духовные упражнения. Я почему-то подумал, что все захотят поехать, а нужны были только два человека. Поэтому я решил перекричать всех желающих, и громко крикнул: «Яяяяя!» Оказалось, что кричал я один. Больше никто в Москву не хотел.
И вот, в 1994 году я приехал сюда на два месяца и увидел, в каком состоянии был храм на Малой Грузинской. Я ходил на Лубянку в храм Святого Людовика до того, как его реставрировали, когда священники спали и жили там, где был орган.
Но я также видел и поток людей в церковь, много молодёжи. Миссионерки Verbum Dei — Наду, Уте Гроссхартман, Эстер Луэнгос и Йоланда Гузман также служили в Москве – работали в центре катехизации и в колледже католической теологии им. святого Фомы Аквинского.
В это же время создавалась община испаноговорящих католиков. Сначала Мессы для них служил дон Бернардо Антонини, а позже Архиепископ Тадеуш Кондрусевич попросил епископа Мадрида прислать священника из Испании. Выбор пал на миссионера Verbum Dei.
Я приехал в 1994 году и еще застал следы пожара и чёрные дыры от танкового обстрела Белого дома, видел бабушек и дедушек, которые от нищеты продавали огурцы, помидоры и старые вещи у метро. Меня это очень задевало и печалило.
— С каким настроением вы вернулись в Испанию после практики в России?
— Когда вернулся, то почувствовал, что мое призвание – служить в России. Я спросил у настоятелей, могу ли я учиться русскому языку. Они ответили отказом, потому что в приоритете было изучение христиологии, экклезиологии, мариологии и много других предметов, а времени на русский язык совсем не оставалось.
Тогда я спросил иначе: а я могу в наушниках слушать аудиокассеты на русском языке во время сиесты (вы же знаете, что в Испании есть святая сиеста, когда все отдыхают в середине дня)? Или когда я делаю уборку? Настоятель понял, что я очень хочу выучить русский язык, поэтому согласился. И я слушал аудиозаписи Библии на русском. Так получилось, что мой русский язык начался с Синодального перевода Библии.
И когда я приехал в 1996 году в Петербург, то почувствовал большой прогресс: я еще не говорил, но уже многое понимал. Для миссионера это была большая привилегия – изучать русский язык в педагогическом университете имени Герцена в Петербурге.
Меня направили в Испанию, чтобы готовиться к рукоположению во священники. И потом, когда пришло время рукоположения, я поговорил с миссионерами и попросил сделать это в Москве. Мама поначалу не хотела ехать в Россию, но папа ее уговорил. И они оба приехали.
Когда испанец рукоположён в Москве, это совсем другой вход в Россию, чем когда священника рукополагают в Испании и направляют сюда. Совсем, совсем другой. Это вход через большие ворота: «Ты наш, ты наш».
С тех пор у меня очень близкие отношения с Архиепископом Кондрусевичем, я его люблю. Я чувствовал очень близко его – и когда ездил в курию у метро Красные ворота, и когда встречались в Риме. Мы обсуждали очень много вопросов, очень много проектов. Мы участвовали в Евхаристическом конгрессе, в праздновании Великого Юбилея 2000 года, сделали молитвенный телемост с Папой Иоанном Павлом II 2 марта 2002 года.
После рукоположения я был счастлив, что имею возможность служить в России, но это продлилось недолго. А потом пришлось 20 лет ждать возвращения в Россию в Риме, в Италии, куда меня призвал настоятель Verbum Dei, а потом я уже и сам стал настоятелем и тем более не мог всё бросить и приехать в Россию. Но я переживал, я помогал, я старался не потерять язык, молился каждый день на русском языке.
— А кто из священников в России оказал на вас большое влияние?
— Отец Бернардо Антонини – теперь уже Слуга Божий, отец Богдан Северыник, отец Андрей Стецкевич. Но особенно – отец Эусебио Усуга из нашей общины. Однажды мы вместе читали молитвы Розария в часовне нашей квартиры в районе ВДНХ, и он неожиданно произнес интенцию: «Помолимся о русском народе, который так страдал и так страдает…» Во время этой молитвы он заплакал. И я увидел, как он любит Россию, как он любит народ, как плачет его отцовское сердце. Это было настолько естественно и настолько глубоко, что тронуло и моё сердце – он мне передал настоящую любовь.
Я встретил в России священников, которые думают о том, чтобы люди встретились с Иисусом. Не просто о том, чтобы мероприятие прошло хорошо, а чтобы у людей встреча с Богом произошла.
Потом я хорошо помню, когда погиб отец Григорий Цёрох, францисканец. Я плакал сильно, с ним у меня была очень хорошая дружба. Францисканцы нам помогли очень сильно. И отец Гильермо, аргентинец, тоже францисканец…
И отец Октавио Вильчес Ландин, он умер давно. И отец Иосиф Гунчага для меня всегда будет очень хорошим примером миссионера – он еще жив, дай ему Бог здоровья! Я с ним встретился в Фатиме недавно. Очень хорошие отношения были с отцом Марио Беверати, аргентинцем, настоятелем прихода в Нижнем Новгороде. Я часто его заменял, когда он улетал в Аргентину.
Ещё Архиепископ Кондрусевич поручил нашей общине пастырское попечение о преподавателях и студентах университетов. У нас была очень хорошая секретарь – Мария Галкина. Она говорила на многих языках и очень хорошо организовывала все встречи. Лариса Господникова и с. Мария Стецка приглашали меня преподавать в Центр катехизации и в Центр семьи. Все имена не помню, к сожалению.
Verbum Dei — это очень маленькая община, мало людей, вы знаете, такое малое стадо. Но мы поддерживаем все местные инициативы, как можем. Помню, когда у нас была «Газель», кто-то позвонил: «Отец, а можно нам машину? Нам надо съездить в Польшу, забрать вещи оттуда». — «Пожалуйста, приезжайте за ключами!»
— Вы довольно быстро в молодом возрасте стали генеральным настоятелем Verbum Dei…
— Да, это произошло быстро. Заканчивая учёбу по Каноническому праву, в 2007 году я стал советником конгрегации. Через 6 лет, в 2012 году, я был избран генеральным викарием. До окончания моего срока за 6 лет я посетил все общины Verbum Dei во всем мире и занимался нашими миссионерами. А в 2018 году меня избрали генеральным настоятелем – это было очень интересное служение. То есть я был 6 лет советником, 6 лет – викарием и 6 лет – генеральным настоятелем.
И в 2024 году я получил назначение от нового настоятеля вернуться в Россию. Интересно, что генеральные настоятели всего мира собираются на общую встречу два раза в год. И мы знаем друг друга. Нынешний Папа Лев XIV был на этих встречах до 2013-го, а я начал с 2018-го. Но я чувствую Папу как своего, как будто мы учились в одной школе.
— А в чём вы видите свою миссию в России?
— Когда я говорю, что моё призвание — служить в России, это не значит, что я сюда приехал для того, чтобы православные стали католиками. Я приехал в Россию для того, чтобы православные были больше православными и углубляли свою веру. У меня хорошие дружеские контакты с православными священниками. И я радуюсь, когда люди крестятся в Православной Церкви.
И всё же довольно много людей приходят в Католическую Церковь, просят о Крещении, или, если они уже крещены – о воссоединении со Вселенской Церковью. И у меня такое ощущение, что мы не успеваем принимать всех так, как нужно было. То есть, процесс катехизации идёт, и я вижу, когда сижу в исповедальне, что люди, которые её прошли, очень хорошо образованы и подготовлены. У них есть чувство веры, чувство совести, они знают и переживают веру, любят Иисуса… Но что мы предлагаем им после катехизации? Только воскресную Святую Мессу? Чтобы процесс воцерковления был более гостеприимным и уверенным, их нужно пастырски сопровождать и после первичной катехизации. А для этого и священников мало, и сестер мало, и мирян-катехизаторов мало. Поток людей, по-моему, превосходит то, что мы можем предложить этим людям.
Это моё первое впечатление за четыре месяца после возвращения в Москву. Возможно, уже делается, и достаточно, я был бы рад ошибиться.
— Как вы находите сейчас тех людей, с которыми познакомились 20 лет назад?
— У них есть стабильность. 20 лет назад они были энтузиастами, и они не выгорели, они укрепились в вере, создали ядро католических семей, создали российскую католическую традицию. Те, кто остался в Церкви, становятся плодотворным ядром для будущего. Да, это заметно.
— В последнее время вы часто бываете в Беларуси. Почему?
— Раньше я навещал там Архиепископа Тадеуша Кондрусевича, а вот только что вернулся из пешего паломничества Витебск — Будслав, которое длилось семь дней. Я присоединился к группе паломников, когда они проходили через Ушачи, и шёл с ними 4 дня.
Меня приняли очень хорошо – и священники, и монашествующие, и миряне. Благодарю их и благодарю Бога за их гостеприимство. Мы в паломничестве читали молитвы Розария, венчик Божьему милосердию и другие молитвы, много пели, и делились свидетельствами. Очень интересными были свидетельства мирян о том, как жить по Евангелию в наше время. Священники и монашествующие рассказывали о том, как они распознавали своё призвание.
Каждый вечер нас размещали по домам на ночлег, и встречи с теми, кто нас принимал, были тоже очень братскими. Вера объединяла нас, мы чувствовали себя одной семьёй. Когда мы пришли в Будслав, то нас приветствовали группы из разных городов Беларуси, принимали друг друга с радостью, с песнями… Месса ночью в Будславе стала для меня явлением Вселенской Церкви и свидетельством того, как белорусские католики любят нашу маму, Деву Марию. В общей сложности собралось около 10 000 паломников, многие пришли пешком, некоторые приехали на транспорте.
— А почему для вас столь важны паломничества?
— Для меня паломничество — это пример нашего жизненного пути. Антропология, богословская и философская, говорит, что человек — homo viator (человек путешествующий). То есть он по своей природе, по своей сути – паломник. Мы не призваны к тому, чтобы жить вечно в этом мире, а призваны к тому, чтобы в земном пути дойти до вечной жизни, где встретим нашего возлюбленного Бога, который объемлет каждого из нас бесконечной любовью.
В паломничестве мы осознаём, что мы не туристы для того, чтобы просто любоваться земными вещами – мы паломники, у нас сокровенная задача: познавать Бога, прославлять Его, служить Ему. У нас у всех есть одна цель — войти в рай и жить вечно с Богом, с братьями и сёстрами.
В паломничестве мы понимаем, что в жизни существенно, и что, на самом деле, второстепенно. В пути мы освобождаемся от всего, что отягощает нас, что препятствует идти легко и свободно. Таким образом, мы учимся жить в этом мире, освобождаясь от всякой привязанности, сосредотачиваясь на самом главном.
— О какой Церкви в России вы мечтаете?
— Я мечтаю, чтобы в приходах были общины. Чтобы приход был общиной общин, и чтобы молодые люди, которые приходят в церковь, вливались в приход и создавали свои общины. И когда создаётся такая живая сеть, тогда у Церкви есть будущее.
В своих мечтах я скучаю по Центру семьи, очень скучаю. Он очень нужен, гораздо нужнее, по-моему, чем Центр катехизации, потому что уже есть опытные катехизаторы, есть институт Святого Фомы…
Когда я разговариваю с людьми, я вижу будущее, очень сильное будущее, вижу молодёжь, следующее поколение. У меня очень положительный взгляд на будущее.
Я люблю напоминать, что Церковь – это не кино, куда я хожу, и меня никто не знает… И не не супермаркет, где я запасаюсь пищей и удовлетворяю потребности. Церковь — это дом. В этом доме не только я знаю священника, но и священник знает меня, или, по крайней мере, есть прихожане, которые меня знают. Если я не прихожу на Мессу, они поинтересуются о причине. И предложат помощь. И будут молиться обо мне.
Беседовала Ольга Хруль
Фото обложки: Ольга Хруль
Читайте также:
Интервью Российской католической газете «СВЕТ ЕВАНГЕЛИЯ» от № 12 (258) 19 марта 2000 г.
Проповедь отца Исмаэля Барроса на Благодарственной Святой Мессе 25-летия рукоположения в Кафедральном соборе в Москве, 12 марта 2025 г. | Фотоальбом Ольги Хруль (ВК) | Запись трансляции богослужения (YouTube)