Автор: Монах-францисканец, настоятель монастыря св. Франциска Ассизского в Москве отец Пётр Корнелюк рассказал Ольге Хруль о своём призвании и формации, о роли музыки в его жизни и пастырстве, а также о том, как не отчаиваться в тяжелые времена, в рамках цикла «Церковь с человеческим лицом».
— Как к вам лучше обращаться, «отец Пётр» или «брат Пётр»?
— Обычно в cлавянской культуре к священникам обращаются «отец». Я не только священник, но и монах Ордена Францисканцев – Братьев Меньших Конвентуаных, поэтому «брат» – также нормальное обращение.
— Где вы родились и выросли?
— Я родился 4 февраля 1970 года в деревне Старое Село Брестского района (Беларусь). Это очень живописная деревня, рядышком течёт река Лесная, есть два парка. Старое Село, пригород г. Бреста — историческое место, связанное с именем известного польского писателя, политического деятеля Юлиана Немцевича. Недалеко, в соседней деревне Скоки, он родился и воспитывался. В его усадьбе долгое время была школа.
В моей семье всегда соблюдались католические традиции — и родители, и бабушки-дедушки, и более дальние родственники были католиками, поэтому католическую веру я впитал «с молоком матери».
— Расскажите немного о родителях.
— Мои родители были красивым примером любящей супружеской пары и семьи, примером добрых и заботливых родителей для своих детей, примером веры. Родители тяжело работали: мама — на ферме телятницей, свинаркой, дояркой. Папа работал на стройке. Я не могу сказать, что они были примером регулярного посещения богослужений в храме. Выходных почти не было, и я очень хорошо помню, как папа заменял маму на ферме, чтобы она могла поехать в храм. Конечно, мы (у меня есть еще две старшие сестры, Нина и Людмила) тоже в доме помогали по хозяйству.
Папа Пётр Игнатьевич умер за две с половиной недели до моего рукоположения в священники, ему было 67 лет, мамы Анны Людвиковны не стало три года спустя, когда ей было 70 лет.
— В семье были католические традиции?
— Да, безусловно! Cемейные традиции прежде всего касались празднования Рождества Христова, Пасхи. В Адвент мы твёрдо знали, что это время не для увеселительных мероприятий (что, конечно, не касалось занятий в музыкальной школе). Где-то за неделю до Рождества мы уже начинали готовиться: к 20-м числам декабря у нас уже была подготовлена ёлка. Когда мы её украшали, была потрясающая атмосфера. В канун праздников мама всегда пекла отменные пироги. К Пасхе мы всегда постились, были строгие ограничения в еде, а ещё много молились.
Родители передали нам католическую традицию – мы с детства знали, как себя вести, что делать и как готовиться к церковным праздникам. Мои две старшие сестры передают и развивают эти традиции в своих семьях.
Но это не значит, что в жизни я не переживал никаких трудностей, не отходил от Церкви. Когда я учился в общеобразовательной школе, дал понять своим родителям, что мне очень тяжело совмещать нагрузки общеобразовательной, музыкальной школы и катехизации в храме. Поэтому вопрос катехизации был «отложен на потом», и больше родители к этому вопросу уже не возвращались.
— Как музыка вошла в вашу жизнь?
— Меня часто спрашивают: есть ли музыканты в семье, откуда это. Нет, в семье у нас не было музыкантов. В детский сад я не ходил, меня воспитывала бабушка, родители были на работе, старшие сёстры были в школе. Когда у нас в селе открыли детский садик, родители спросили меня, хочу ли я туда идти. Я отказался, потому что думал, что если я туда пойду, то моя свобода окончательно будет погублена и потеряется. А мне хотелось быть свободным, чтобы бабушка, я – и всё!
В то время, 70-е годы, по телевидению было очень много образовательных и культурных программ, транслировались концерты. Я в детстве не мог понять, каким это образом из скрипки извлекается звук. Именно тогда я впервые заинтересовался скрипкой.
Перед началом каждого учебного года начиналась подготовка к школе: тетради, ручки, карандаши, линейки, пеналы, ну и, наконец, покупка школьного костюма. В начале лета он не покупался, потому что я ещё рос. И вот, в конце августа, проходя по одной из улиц Бреста с очередным приобретением – новым школьным костюмом, только что купленным к началу нового учебного года, — я увидел магазин, который назывался «Мелодия» (этот магазин до сих пор есть, но сейчас он называется по-другому и там уже не продаются музыкальные инструменты).
Я увидел в витрине скрипку и попросил у мамы разрешения зайти в этот магазин. Мы зашли, и я увидел скрипки! Маленькие и большие. Я попросил: «Мама! Купи мне, пожалуйста, скрипку!». Мама удивилась: «Зачем тебе эта скрипка, если ты на ней не умеешь играть?». Других аргументов у меня не было, у меня всё-таки было чувство послушания родителям, поэтому я с ней согласился.
К моему счастью, как раз в этот учебный год в нашей деревне открывали филиал музыкальной школы и был объявлен набор на обучение детей на фортепиано, баян-аккордеон и — о Боже! — скрипку. Я записался на скрипку. Родители подписали заявление, чтобы меня приняли в музыкальную школу. У меня появилась скрипка. Она вошла не только в мою жизнь, но и в жизнь всей семьи, потому что все слышали гаммы и этюды, которые я играл.
— Когда вы пошли на катехизацию?
— Катехизация возникла много позже. Мне казалось, что всё-таки музыка будет моей специальностью, и после 8-го класса я поступил в Брестское музыкальное училище, экзамены сдал без проблем. И в Церковь я начал возвращаться именно через музыку.
У нас в католическом храме в Бресте была фисгармония, и мне безумно хотелось её услышать! В одно из воскресений я поехал в Брест, услышал фисгармонию и был в восторге от её звучания. Тогда мне было, наверное, лет 17.
Потом я поступил в Университет культуры в Минске и там постоянно ходил в католический храм, все в моей группе знали, что я католик. Но традиции я соблюдал только тогда, когда ездил домой.
Cейчас можно вспомнить притчу о Блудном сыне, когда этот сын всё растратил, начал нуждаться и сказал: «Встану и пойду к отцу моему…». Конечно, я ни в чём не нуждался, но наступил такой момент, когда я очень серьёзно задумался о своих отношениях с Господом Богом.
В начале 90-х годов, когда открылись границы и приезжало очень много миссионеров, мои приятельницы пригласили меня в баптистскую церковь, и я пошёл. Там всё было очень хорошо, и даже потрясающе! Cо мной познакомилась церковная молодёжь, я был в центре внимания, и это, конечно, мне очень понравилось. И подумалось мне: а вот почему у нас в Католической Церкви такого нет? Поздороваешься со знакомыми в воскресенье – и всё.
И я начал ходить к баптистам, а месяца через два-три возник вопрос о моём крещении в баптистской общине. Пастор спросил о моём желании принять его. Я ответил, что я уже крещён в Католической Церкви. Он сказал, что тогда это было необдуманно, а сейчас пришло время осознанного крещения. Я ему ответил, что не могу так быстро и необдуманно принимать такие важные решения, и поехал в конце января домой на каникулы. Как сейчас помню, мама чистит картошку в нашем деревенском доме у печки, сын, приехавший из столицы, сидит и попивает кофе,а потом осторожно спрашивает: «Мама, как ты отнесёшься к тому, что твой сын уйдёт в баптисты?». Моя мама с образованием в 7 классов ответила: «Знаешь, сынок, останешься ли ты католиком, будешь ли ты баптистом или православным, самое главное, чтобы ты был и оставался всегда человеком».
Эти слова запали мне в душу и всё поставили на своё место. Я перестал думать о крещении в баптистской церкви, но продолжил общаться с этими потрясающими ребятами и девушками.
А в начале пятого курса университета познакомился с группой из движения «Свет-Жизнь» во главе со священником, духовным руководителем этой группы, о. Иренеушем Копачем, и благодаря им вернулся в Католическую Церковь, прошёл катехизацию.
Я впервые исповедался и принял Причастие в возрасте 23-х лет. Позвонил домой. А дома у нас тогда телефона не было, нужно было идти к соседке. То есть нужно сначала позвонить соседке, чтобы она позвала маму. Папа к телефону не подходил, поскольку он очень эмоциональный человек, и когда он начинал со мной говорить, то плакал, слёзы текли у него из глаз.
К телефону подошла мама, и я ей сказал: «Мама, у меня сегодня самый счастливый день в моей жизни! Наконец-то я исповедовался и в первый раз принял Причастие!». Мама вздохнула: «Ой! Слава Богу! Наконец-то!».
— Мысленно Анна Людвиковна ждала этого события?
— Думаю, что да! Конечно, родители меня не заставляли, но наверняка молились об этом. Я вернулся в Церковь, поблагодарил Господа Бога за этот дар возвращения!
Я молился: «Господи, дай мне какой-то знак, что нужно делать в моей жизни дальше? Каково моё призвание? Жениться, пойти в семинарию или уйти в монахи?». И я, может быть, немножко схитрил – попросил дать этот знак в течение трёх лет. И этот знак действительно появился в конце моего трёхлетнего ожидания.
Я ездил на молитвенные встречи движения «Свет-Жизнь», принимал участие в духовных упражнениях, которые длились 15 дней, их вёл замечательный модератор, священник Иринеуш Копач, который до сих пор занимается организацией таких встреч.
В конце пятого курса я встретился с францисканцами. С этой встречи начался отсчет моего трехлетнего ожидания «знака от Господа». Университет закончен, любимая работа есть (играл в Камерном Оркестре Брестской филармонии). Позже, во время духовных упражнений я познакомился с отцом Дариушем Харасимовичем, который сейчас является кустодом Российской Генеральной Кустодии, а в то время он был священником только второй год, приехавшим тогда с молодежью из Москвы и с семинаристами (теперь это епископ Николай Дубинин, а также отец Александр Улас, нынешний директор сайта catholic.by). Когда я их увидел, подумал: «Боже мой! Это действительно тот знак, который я ожидал три года!».
Я начал с ними общаться. Мне нравился образ их поведения, молитвы, размышления, с ними было очень хорошо и интересно поговорить. Позже я услышал гитару отца Дария (он пел песню «Живу не я»). И тогда принял окончательное решение, что я ухожу в Орден францисканцев.
Родители не поняли мой выбор и даже были немного против, но со временем смирились. Единственными, кто с пониманием отнесся к моему решению, были мои коллеги из филармонии, из Камерного оркестра, в котором я работал.
— Как вы попали в филармонию?
— Распределения как такового у нас не было. Перед окончанием университета в 1994 году мы встречались с ректором, который интересовался, куда мы хотим ехать. Я хотел работать в симфоническом оркестре и поэтому написал, что уезжаю в Брест в распоряжение Управления культуры.
Но попал я не в симфонический, а в камерный оркестр. Надо было сыграть конкурсную программу в присутствии комиссии, в которой сидело человек десять. Я сыграл, меня поздравили и сказали, что берут на работу. Таким образом я вернулся в Брест. Да и от Минска я уже устал, от шумного столичного города, захотелось тишины и спокойствия.
У каждого ребёнка есть свои мечты, у меня тоже они были: стать музыкантом, получить образование, ещё лучше — высшее образование, работать в оркестре, а ещё лучше, если оркестр, в котором я буду работать, ездил бы за границу на гастроли. Всё это было в моих детских мечтах, которые и осуществились. А взрослая жизнь сложилась так, что я ушёл в Орден францисканцев. И коллеги-музыканты меня поняли, даже пришли с моим дирижёром на мою первую Мессу в октябре 2007 года.
— Вы рассказывали, что за своё призвание вы «боролись». Как это было?
— Дело в том, что в Орден я вступал два раза. В первый раз я пошёл в 27 лет, я приехал в Польшу и свои первые шаги во францисканском Ордене делал в Непокалянове – это один из самых больших францисканских монастырей. Там я проходил постулат, но так сложились обстоятельства, что после годового пребывания в постулате я получил совет вернуться домой, чтобы подумать о своем призвании.
Я вернулся в Брест, на свою старую работу в филармонию. Спустя год я приехал в Россию, чтобы продолжить свою формацию. Второй год постулата был уже в Москве, потом – семинария в Санкт-Петербурге, годичный новициат в Польше, рукоположение в священники в Москве, так я остался в России, в Российской Кустодии.
— Вы были однокурсниками с нынешним настоятелем Кафедрального собора о. Дмитрием Новоселецким?
— Да, мы поступили в 2000 году, первые два курса учились вместе, потом я уехал на год в Польшу в новициат, а когда вернулся, наши братья стали на курс старше нас. Потом мы объединились с ними уже на 6 курсе, они вернулись с годичной практики диаконата.
— А где вас рукополагали?
— Для меня это был очень сложный год, потому что за две с половиной недели до рукоположения у меня скоропостижно от инфаркта умер папа, мама приходила в себя после инсульта, поэтому я был в очень непраздничном состоянии. Но рукоположение состоялось в московском Кафедральном соборе 4 октября 2007 года, в день памяти св. Франциска. Рукополагал наш бывший генеральный министр, архиепископ Агостино Гардин. Обычно в этот день, 4 октября, происходят самые важные события в жизни францисканцев. Так, например, в этот день братья приносят торжественные вечные обеты, в этот день наших братьев рукополагают в священники, епископская хиротония владыки Николая Дубинина также состоялась в этот день – так и складываются традиции.
В октябре я приехал в Брест служить свою первую Мессу в своём приходе, на ней были мои коллеги из Камерного оркестра, было очень красиво и душевно. Я до сих пор поддерживаю отношения с ними, а когда приезжаю домой, постоянно их посещаю, мы общаемся. Мне, конечно, радостно, что меня помнят.
— Где проходили первые годы вашего служения?
— Первый год священства я провёл здесь, в Москве. Потом меня перевели в Черняховск Калининградской области, назначили настоятелем прихода и монастыря. Это был первый опыт служения в приходе. Для меня это было очень интересно: общение с людьми, приходские обязанности.
Мне очень повезло, потому что я служил во всех приходах и монастырях, где трудятся наши братья: в Черняховске, Астрахани, Калуге, Петербурге и в Москве.
Служение в приходе – это, прежде всего, молитвенная жизнь, служение Месс, исповедь, катехизация, разговоры с людьми. Люди приходят просто поговорить, поделиться не только своими тревогами, но и радостями, приходят не только католики, но и протестанты, православные, то есть те, кто находится в поиске, всякое случалось в моём служении. Оно и направлено на то, чтобы помогать этим людям советом или просто выслушать человека. Скорее он откроется больше незнакомому человеку, чем родному.
Очень часто бывает, что я стараюсь выходить в монашеском одеянии, когда еду куда-нибудь, и люди спрашивают, кто я, почему так одет. Хабит непросто встретить в городе, нетипичная одежда всё-таки. Я рассказываю о хабите, о святом Франциске, а потом о Боге, о Церкви. Люди открываются, рассказывают о своей жизни, делятся своими переживаниями. Слушая их, как будто сам переносишься в историю их жизни.
— Вы, наверное, помните дона Бернардо Антонини?
— Я видел его только во время постулата в Москве. А когда мы поступили в семинарию, дон Бернардо уже служил в Казахстане.
Все истории про дона Бернардо семинаристы старших курсов передавали младшим, как свидетельство об уникальной личности. Это действительно был человек веры и большого сердца, человек, который всю жизнь доверил и отдал Богу! Он был великим сподвижником возрождения Церкви в России. Мы знаем, как всё это было тяжело, есть видеоматериалы, где дон Бернардо с фигуркой Пресвятой Богородицы вместе с прихожанами входит в храм. Дон Бернардо говорил о Библии со всеми, даже с таксистами.
Очень отрадно понимать, что дон Бернардо является духовным покровителем поместной церкви в России и в Казахстане.
— Какие воспоминания остались у вас об отце Григории Церохе?
— Очень хорошие и светлые. Его очень не хватало и не хватает всем нам. Это был очень харизматичный человек. Любил эту Церковь, эту страну, этих людей. Несмотря ни на что, надо было идти дальше, продолжать то дело, которое начал отец Григорий.
Я его помню очень хорошо, потому что он был нашим первым воспитателем, нашим магистром в постулате. После основания Российской Генеральной Кустодии о. Григорий стал первым ее настоятелем, кустодом. Его воспитанниками были многие, и владыка Николай Дубинин – один из его первых воспитанников и первый францисканский священник, который был рукоположен после столь длительного периода борьбы с религией.
Даже когда о. Григорий перестал быть воспитателем, он всё равно приезжал в семинарию, общался с семинаристами, посвящал своё время им. Не было такого, чтобы он сказал: «У меня нет времени, приди позже». Он всегда выслушивал, советовал, был очень духовным и молитвенным человеком.
В постулате я приходил вечером в часовню и казалось, что в ней никого нет, все по комнатам, но там сидел отец Григорий в уголочке и молился, один. Несмотря на загруженность днём, он вечером всегда приходил молиться.
Я его вспоминаю очень тепло, с благодарностью. Для нас он был примером доброго отца. У нас действительно была братская атмосфера, никаких дистанций. Сейчас мы тоже стараемся быть для наших младших братьев таким примером «братской жизни», общаемся с ними, всё делаем вместе: молимся, трудимся, ходим в кино. В этом и заключается наша конвентуальность, всё-таки мы францисканцы конвентуальные («конвентуальность» означает «общинность»).
— Были ли в вашей семинарской жизни забавные или курьёзные случаи?
— Были, конечно. Вот один из них. Июнь, Санкт-Петербург. Я поехал на духовный разговор к доминиканцам на Невский проспект, возвращаюсь на метро. На эскалаторе много людей, а я без куртки, только во францисканском хабите. А люди смотрели то на меня, то в сторону, как будто сравнивали. Я посмотрел в сторону, а там реклама чешского пива и на ней – такой дородный монах c двумя кружками пива. Наверное, я был на него очень похож, скорее всего – комплекцией.
Или вот ещё. У меня уже есть внучатые племянники и, соответственно, я уже дедушка. У моих сестёр есть дети, их четверо. Они уже взрослые, у них свои семьи и это мои племянники, которые называют меня «дядя Петя», никто не говорит «отец Пётр». Я их вынянчил, принимал участие в воспитательном процессе, кашки им варил, ужин готовил. А дети моих племянников называют меня «дедушка Петя». И вот был такой случай: пришёл мой внучатый племянник на Мессу в Бресте, сидит возле монахини в первом ряду, я служу Мессу, а он дёргает сестру за руку и говорит: «Сестра, это мой дедушка!». А сестра ему: «Тише, я знаю!». Вот такой приятный и забавный случай.
— Вам рассказывают и о проблемах с детьми?
— Да, часто. Есть такая еврейская мудрость: нужно говорить с детьми о Боге в детстве, чтобы потом не пришлось с Богом говорить о своих взрослых детях.
— Где-то я видела вашу фотографию в хабите и на мотоцикле…
— Я немного авантюрный священник, люблю приключения. Но на мотоцикле — это была только фотография. Это одна из моих «мечт» — прокатиться на мотоцикле в рясе по своей родной деревне. Прокатиться не получилось, но фото сделал.
— Вы счастливы?
— Да! Я счастливый человек, потому что нашёл своё место в жизни. И когда принял решение о служении в Ордене францисканцев, я наконец почувствовал спокойствие, гармонию и внутреннюю радость. Это спокойствие дало понять, что, видимо, моё решение было верным.
И, конечно же, я молился. Я отдал Господу Богу все мои тревоги, которые были, какие-то нерешённые вопросы с просьбой: «Господи, займись этим!». Теперь стараюсь от Него не уходить. Насколько эти старания успешны, покажет время. Жить надо так, как хочет от тебя Господь, по Его заповедям, в согласии с Ним, cо своими ближними и со своей совестью. После себя я бы хотел оставить добрую память.
И у меня есть музыка — это универсальный язык! Когда-то великий датский сказочник Андерсен сказал: «Когда не находишь слов высказать свои чувства и эмоции, тогда тебе в этом помогает музыка».
Когда приходит какая-то грусть, появляется печаль, хорошее настроение куда-то улетучивается, ты идёшь в часовню. Помолишься, откроешь орган, или возьмёшь гитару, скрипку, альт, поиграешь — и уже всё совершенно по-другому. Всё уходит — печаль, грусть, всё возвращается в обычную колею. Мне очень помогает музыка!
Я благодарен Господу Богу и родителям за то, что они не позволили мне забросить музыку. А ведь у меня был такой момент, когда я хотел бросить музыкальную школу. Когда я сказал маме об этом, она ответила: «Знаешь, сынок, мы тебя с папой в школу музыкальную не отправляли, ты сам записался, поэтому тебе надо её закончить! Всё! Разговор закончен!».
— Как музыка помогает вам в служении священника?
— Братья мне как-то сказали: «Если ты музыкант, то до конца жизни музыкантом и останешься». Нет бывших музыкантов, бывших учителей, бывших художников – эти умения человек несет в себе до конца жизни.
Я заметил, что музыка очень помогает в душепастырстве. В Кафедральном соборе регулярно проходит музыкальный фестиваль «Цецилиада» в память святой Цецилии, покровительницы музыки и приходских музыкантов. Я с радостью в нём участвовал.
Cейчас уже нет столько времени, чтобы посвятить себя музыке, как это было раньше, в студенчестве, когда я играл на инструменте по три часа в день. Я уже попрощался с большой сценой, но иногда я позволяю себе во время проповеди играть на скрипке или альте, когда уже не хватает слов, языком музыки можно добиться гораздо большего, чтобы резонировали струны души.
В отпуск я всегда еду с инструментом, беру его на духовные упражнения, например. В Петербурге мы устраивали концерты духовной музыки, сольные концерты с органом…
— Встречались ли вы с Папой Римским?
— Только на расстоянии. Личной встречи с Папой у меня не было. Я не теряю надежды, что когда-нибудь эта встреча произойдёт. Cвященнослужителей много, а Папа один. Но сама атмосфера встреч со святым Папой Иоанном Павлом II (а я был на этих встречах в Вильнюсе и во Вроцлаве), общих аудиенций Пап Бенедикта XVI и Франциска, а также молитвы Angelus на площади святого Петра каждое воскресенье в полдень – очень домашняя и тёплая. Даже если Папа стоит от тебя далеко, если ты видишь его в окне, это такое благодатное время, там совершенно незнакомые люди начинают здороваться, возникает чувство единения и вселенскости. И необязательно бежать по головам, чтобы приложиться к руке Папы, поцеловать его перстень. Эту атмосферу нужно видеть, чувствовать, она нужна и необходима! Она укрепляет веру. Сама молитва вместе с Папой — это благословение Божие. И даже вдалеке мы же всегда молимся на Мессах за Папу, за Вселенскую Церковь.
— Сейчас очень неспокойное время. Как не отчаяться и вернуть равновесие?
— От Церкви невозможно требовать какого-то рецепта. Если мы выгнали Бога из своей жизни, то сразу видно, что происходит, какие последствия.
В этих испытаниях самое важное не потерять человеческий облик, не потерять гуманность. Мы стараемся жить по заповедям Божиим, одна из которых говорит: «Возлюби ближнего своего, как самого себя».
Cейчас очень сложная ситуация, и мы молимся, чтобы возобновился мир, чтобы прекратились любые проявления насилия. Молимся и советуем, чтобы люди не оставляли молитву и не озлабливались. С большой радостью я служу Мессы на белорусском языке, которые проходят в нашей монастырской часовне раз в месяц. Приходят мои земляки, которые не забывают свой язык, свои обычаи и свои корни веры.
Когда-то Мать Тереза сказала: «Прежде чем менять мир, начни с самого cебя». Если я начну менять мир, а над собой не стану работать, то, наверное, пользы много не будет. Церковь не безмолвствует. Церковь проповедует Слово Божие. А мы идем в Церковь, к Богу, чтобы внимать этому Слову, чтобы позволить Господу взращивать в нас Свое Слово.
Когда-то мне попались слова св. Иоанна М. Вианнея, которые не дают мне покоя и по сей день. Он написал следующее: «Богу – сердце, людям – улыбку, себе – крест». Эти слова помогают мне «держаться на плаву». Можно сказать, что они и являются моим жизненным принципом.
Беседовала Ольга Хруль
Фото обложки: Ольга Хруль