Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Иаков Витрийский (Жак Де Витри)
Пер. с лат. Maria Oigniacensi in Naurcensis Belgii diocecesi per Jacobum de Vitriaco. Ed. Daniel Papebroeck // Acta Sanctorum Iunius 5; Paris, 1867: pp. 542-572. При переводе опущен «Пролог» автора. В ряде мест учитывался английский перевод The Life of the Blessed Mary of Oignies. London, 1852 // The Lives Of S. Jane Frances de Chantal, St. Rose of Viterbo, and B. Mary of Oignies. Pp. 315-447
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
КНИГА I.
ГЛАВА I. ДЕТСТВО, БРАК, ВОЗДЕРЖАНИЕ, ГОНЕНИЕ, ПОКАЯНИЕ
[11] В епархии Лежа, в селе под названием Нивель была одна девочка, прекрасная жизнью и именем – Мария. И хотя она, происходя от родителей не простого звания, обладала множеством земных богатств, преходящие блага никогда не привлекали духа её. И почти от утробы матери она была настолько устремлена ко Господу, что ничтожно редко приобщалась к обычным ребяческим играм, не принимала участия в их легкомысленных забавах, храня душу свою от всякой похоти и суеты, ибо уже в детстве божественные указания предзнаменовали, какова она будет в старшем возрасте. Ибо, даже будучи мала, она часто по ночам преклоняла пред ложем колени и возносила Господу некоторые выученные ею молитвы, словно бы первые плоды жизни своей. И до того с младенческих лет возрастали в ней смирение и благоговение, что любила она иночество словно бы от природы данным чувством, так что когда порой мимо дома отца её проходил кто-нибудь из отцов цистерцианского ордена, она, залюбовавшись на иноческий хабит, украдкой увязывалась следом и, как ей больше ничего не оставалось делать, вставляла стопы свои в отпечатки ног конверзов или монахов из стремления подражать им. Когда же родители её по обыкновению людей светских пытались приодеть её в одеяния изысканные и нарядные, она с презрением их отвергала, словно бы в её душе естественным образом запечатлелись слова, сказанные Петром Апостолом о женщинах, украшением коих должно быть не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде (ср. 1 Пет. 3:3), и Павла Апостола – о том, чтобы жёны украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою (ср. 1 Тим. 2:9). Потому родители её, наблюдавшие это, посмеиваясь над девочкой, задавались вопросом: «Что же выйдет из нашей дочки?»
[12] Итак, не одобряя блаженных деяний её, они, когда исполнилось ей лет четырнадцать, сочетали её браком с неким юношей. И вот тогда, вдали от родителей, она великим воспылала преизбытком рвения, тяжкими подвигами стала усмирять своё тело и таковому предаваться служению, что зачастую большую часть ночи проводила за ручным трудом, а поработав, чрезвычайно долго молилась; остаток же ночи проводила в кратком сне на тайком добытых жердях, которые она хранила за краем кровати. А поскольку в открытую она не могла распоряжаться собственным телом, то ужасно колючую верёвку, которой она стягивала свою плоть, ей приходилось скрывать под сорочкой. Я это рассказываю не для того, чтобы поощрить чрезмерность, но дабы показать её рвение. Пускай рассудительный читатель учтёт, что эти и многие иные подвиги, будучи дарами благодати, уделяемыми немногим, не могут служить общим правилом. Будем же подражать её добродетелям, добродетельным же делам без особого дара подражать не можем. И хотя подобает понуждать тело служить духу, хотя должно нам носить язвы Господа Иисуса на теле своём (ср. Гал. 6:17), знаем, однако, что честь Царя суд любит (Пс. 98:4. – пер. П. Юнгерова) и неугодна Господу жертва из награбленного у бедных (ср. Ис. 3:14). Ибо не у бедной плоти следует отнимать необходимое, но обуздывать пороки. А теми подвигам, которые, как мы читаем, совершали некие святые по сокровенному внушению Святого Духа, будем лучше восхищаться, нежели подражать им.
[13] Когда прожила она небольшое время с мужем своим по имени Иоанн, призрел Господь на смирение рабы Своей (ср. Лк. 1:48) и услышал слёзные мольбы её. Ибо, прежде относясь к ней, как к жене, Иоанн по вдохновению стал относиться к Марии, как к вверенной [его опеке, подобно как Мария – Иосифу]. Чистому чистую вверил [Господь] свою служительницу, и дабы, утешаясь его защитой, она могла свободнее служить Господу, Он оставил его ей верным кормильцем. И если прежде Иоанн по некоему благодушию, присущему и иным мужьям, не противился святому подвижничеству своей супруги, но достаточно доброжелательно и сочувственно поддерживал её, то, посещённый благодатью Господней, он, уповая удостоиться не только целомудренной и поистине ангельской жизни, но стремясь подражать спутнице своей в святом подвижничестве и святом благочестии, роздал всё Христа ради нищим.
[14] И чем сильнее он отделялся от неё по плотскому чувству, тем крепче благодаря любви соединялся с нею узами духовного супружества. Посему и Господь потом служительнице Своей пообещал в видении, что вернёт ей на небесах как бы в новом браке спутника её, от телесного общения с коим она на земле устранялась ради любви к целомудрию. Да устыдятся и устрашатся несчастные, оскверняющие себя беззаконными внебрачными связями, видя, как оба юных блаженных сих, от законных объятий воздерживаясь, возвысились благочестием над порывами пылкой юности. Огонь огнём погасили они и заслужили венцы победные. И дал им Господь в доме Своём и в стенах Своих место и имя лучшее, нежели сыновьям и дочерям (ср. Ис. 56:5), ибо, по подобию блаженных мучеников в огне не горя, они рядом с источником обильного наслаждения умерщвляли собственные желания и жаждали рядом с потоком водным, среди пиршества голодали и распинали плоть свою гвоздями страха Божия. Более того, совершенно отвергнувшись себя ради Господа, они какое-то время служили неким прокажённым во имя Господне в селении под названием Вилламброк под Нивелем.
[15] Видели сие бесы и ненавидели; видели также родичи их мирские, и скрежетали зубами на них, и тех, кого прежде почитали за богатство, стали презирать и осмеивать за нищету Христа ради. За Господа стали считать их отверженными и низкими, и злословия злословящих Господа пали на них (ср. Пс. 68:10). Не страшись, служительница Христова, откинув радость мирскую и почёт, вместе со Христом твоим, Женихом твоим, подступить к поношениям Креста: благо тебе отверженной быть в доме Господнем, нежели жить в обителях грешников (ср. Вульг. Пс. 83:11)! Лишилась ты милости родных? Ты обрела Христову милость! Лишилась любви единокровных? Отнюдь! Ибо не тебя они любили, а то, что было твоим: ибо, как мухи – мёда, волки – падали, так и этот сброд взыскует поживы, а не человека. Благ Ты, Господи, к надеющимся на Тебя и верен ожидающим Тебя. Служительница Твоя царство мира сего и все красоты его презрела ради любви к Тебе, а Ты во сто крат воздал ей в мире сем, а в грядущем – жизнь вечную (ср. Мк. 10:30). Воззрим же сколькими самоцветами добродетелей Ты изукрасил драгоценную подругу Свою, будто сосуд золота цельного, драгоценными каменьями украшенный; сколькими чудесами прославил её, мирскими людьми отверженную и осмеянную.
[16] Началом обращения её к Тебе, первыми плодами любви был крест Твой, страсти Твои. Услышала глас Твой и устрашилась она, рассмотрела деяния Твои и убоялась. Ибо однажды, когда, упреждённая и посещённая благодатью Твоей,она задумалась над тем, какое благодеяние Ты милостиво явил во плоти человеческому роду, и такой в страстях Твоих обрела дар сокрушения, такое обилие слёз, давилом креста Твоего выжимаемых, что на полу по всей церкви виднелись следы от её обильно текших слёз. И потом долгое время спустя после сего посещения она не могла ни образ Креста увидеть, ни сказать, ни от других услышать слово о страстях Христовых, чтобы не ослабеть сердцем и не впасть в исступление. Посему, дабы несколько умерить скорбь и сдержать поток слёз, она, отвлекшись от человеческого естества, возносила дух свой ко Христову божеству и величеству, уповая найти утешение в Его бесстрастности. Но то, чем она пыталась унять слёзный поток, дивным образом придавало ему силы. Ибо, когда она вдумывалась, каков был Тот, Кто перенёс ради нас таковые унижения, скорбь её опять возобновлялась (ср. Вульг. Пс. 38:3) и в новых слезах душа её заново предавалась блаженному сокрушению.
[17] Однажды перед пятницей, когда при приближении страстей Христовых она начала, проливая потоки слёз, со вздохами и всхлипами словно бы сопогребать себя с Господом, некий из священников в церкви, как бы ласково укоряя, попросил её молиться в молчании и сдерживать слёзы. Она же, хотя всегда была стыдлива и с голубиной простотой старалась всех слушаться, поняла, что сдержаться не может, и, выйдя из церкви, спряталась в тайном и ото всех отдалённом месте и с слезами умоляла Господа, дабы явил Он вышесказанному священнику, что не в силах человеческих сдержать напор слёз, ибо, когда дует Он могучим духом Своим, текут воды (ср. Вульг. Пс. 147:7). Когда же священник оный в тот же день служил Мессу, отворил Господь, и не было кому затворить (ср. Отк. 3:7), извёл воды, и они покрыли землю. Ибо настолько был погружён в потоп слёз дух его, что он едва не захлебнулся, и чем более пытался он удержать течение их, тем обильнее был слёзный поток, увлажняя не только его самого, но и книгу, и покровы алтаря. Что делать сему незадачливому ругателю служительницы Христовой? Ибо на собственном опыте со стыдом он изведал то, что прежде через смирение и сострадание не пожелал понять. После многих рыданий, многое произнося неправильно и с приостановками, он едва наконец избежал крушения и поведал свидетельство о том, что увидел и что осознал. И вот, спустя долгое время после завершения Мессы служительница Христова вернулась и дивном образом, словно присутствовала при том, с упрёком поведала священнику всё, что случилось. «Теперь-то, – сказала она, – ты изведал на собственном опыте, что не в силах человеческих удержать поток, когда дует Ветер с юга» (ср. Песн. 4:16).
[18] Поскольку же днями и ночами беспрерывно из глаз её текли потоки вод (ср. Пс. 118:136), то слёзы её были не только на ланитах её (ср. Плач. 1:2), и чтобы на полу церкви не разводить грязь от слёз, она промакивала их льняной тканью, которой покрывала голову. Таких покрывал ей надобилось много, поскольку ей приходилось их часто менять, прежде чем за влажной порой наступала сухая. Как-то, ощутив сострадание к ней, я спросил её, не чувствует ли она после долгого поста, после многих бдений, после такового половодья слёз какой-нибудь боли или тяжести в голове, как это обычно бывает при обезвоживании. «Эти слёзы, – сказала она, – подкрепляют меня; они хлеб мой день и ночь (ср. Пс. 41:4); голове от них вреда нет, а уму – пища; никакой боли они не причиняют, но увеселяют душу безмятежностью; мозг они не опорожняют, но исполняют душу насыщения и как бы покрывают нежным умащением, поскольку они не исторгаются принуждённо, а самопроизвольно – силою Божией – изливаются».
ГЛАВА II. ИСПОВЕДЬ, ВОЗМЕЩЕНИЕ ЗА ГРЕХИ, ПОСТЫ
[19] Сказав о сокрушении её, рассмотрим же вкратце, какова была её исповедь. Бог мне свидетель, никогда за всю её жизнь, и мирскую, и подвижническую (in tota ejus vita seu conversatione), я не услышал о совершении ею хоть одного смертного греха. Если же она обнаруживала за собой хоть мельчайшего из лёгких грехов, то с такой робостью и стыдом, с таковым сокрушением открывала его священнику, что в большинстве случаев из-за терзаний ревностного её сердца исторгались у неё крики, подобные тем, что издаёт роженица. И это притом, что обычно она так береглась даже мелких и лёгких грехов, что по пятнадцати дней могла не найти в своём сердце ни единого неподобающего помысла. А поскольку существам благомысленным свойственно признавать за собою грех там, где греха нет, то часто, пав в ноги священнику, она, слёзно себя виня, исповедовалась в чём-нибудь, из-за чего мы едва удерживались от смеха; например, она с мукой вспоминала о ребяческих словах, праздно сказанных в детстве.
[20] Когда же она оставила ребяческие привычки, то, всегда имея пред очами слова «Кто малым пренебрегает, тот мало-помалу падает» (ср. Сир. 19:1), с таким прилежанием принялась свои чувства охранять и сердце оберегать с такой чистотой, что ничтожно редко доводилось нам заметить за ней хоть праздное слово, или неподобающий взор, или неряшливость в осанке, или развязность в облике, или неприличный или неподобающий жест, хотя частенько по безмерной весёлости сердца она едва могла сдерживаться, и тогда сердечное ликование невольно отражалось в оживлении её весёлого лица и широких жестах; или сдержанный смех мог вырваться у неё из безмятежного сердца; какую-нибудь из пришедших подруг она могла в приливе нежности встретить скромным и целомудренным объятием, а иному священнику в порыве благоговения – облобызать руки и ноги. А придя в себя как бы после некоего духовного опьянения, она вечерами, строго пересматривая все свои действия, размышляла; и если обнаруживала, что хоть самую малость преступила меру, то с изумительным сердечным сокрушением, исповедавшись, наказывала себя, трепеща зачастую там, где не было страха (ср. Пс. 13:5. – пер. П. Юнгерова). И только в этом нам доводилось её попрекать, ища оправдание нашей собственной лености, поскольку она приходила исповедоваться в вышеупомянутых мелочах чаще, чем нам хотелось бы.
[21] Теперь же, поведав об исповеди её, добавим несколько слов о том, как много и усердно приносила она в жертву Господу тело своё в дивном покаянии, дабы увидеть, с каковой любовью и дивным прилежанием она, прияв Крест Христов, распиналась плотью. Она часто обращалась в сердце к тому первому для учеников Иисуса Христа изречению, что служит и первым предписанием евангельского устава: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16:24) и старалась следовать за Христом как бы тремя этими шагами. Ибо она не только отверглась чужих благ, не желая ничего из чужого, и не только своих, отрекшись от всего; даже не столько тела своего она отверглась, уничижая его, сколько – самой себя, отказавшись от собственной воли. Она отверглась себя, покорив себя послушанию воле другого, и взяла Крест, тело своё умерщвляя воздержанностью; Христу ж она последовала, укротив себя саму смирением.
[22] А едва она отведала духа, тут же все плотские удовольствия утратили для неё вкус, до того что, когда она порой вспоминала, как после некоей тягчайшей болезни была принуждена по необходимости употреблять мясо и немного вина, то из некоего отвращения к сему былому удовольствию она корила себя и не обретала покоя духу своему, пока не возмещала все, какие бы они ни были, изыски, дивным образом мучая плоть свою. Ибо словно бы опьянённая рвением духа, она, презрев из нежной любви к Пасхальному Агнцу плотские оболочки свои, срезала ножиком несколько немаленьких кусочков кожи и по скромности своей закопала их в землю, а поскольку, воспламенившись чрезвычайной любовью, она превозмогла плотскую боль, то узрела в сем исступлении духа пред собой одного из серафимов. А шрамы от ран обнаружили женщины, что омывали её тело после смерти, и изумились, но те, кто знал о вышесказанном из исповеди её, уразумели, в чём дело. Почему же те, кто благоговейно восхищаются червям, кишевшим в ранах Симеона (Столпника), и огню блаженного Антония, коим он сжёг себе ногу, не изумляются также мужеству женщины, которая, несмотря на крайнюю хрупкость, присущую своему полу, раненная любовью и ранами Христовыми воодушевлённая, раны собственной плоти почла за ничто?
[23] Служительница Христова была отмечена таковым даром поста, что в те дни, когда ей ради восстановления тщедушного тельца своего надлежало принять, точно лекарство, пищи, она вкушала раз в день по чуть-чуть: летом – к вечеру, зимой – в первом часу ночи. Вина она не пила, мяса не ела, рыбу употребляла ничтожно редко, и то самую малость, а кое-как поддерживала силы плодами древесными, зеленью да бобами. Долгое время она питалась самым чёрным и грубым хлебом – таким, что и собаки едва смогли бы есть; так что из-за его чрезмерной грубости и чёрствости горло её внутри расцарапалось, и из язв текла кровь, за которую она вознаграждалась утехой воспоминания о Крови Христовой. Раны Христовы унимали боль её ран, а нежность Хлеба небесного смягчала вкус хлеба грубого. Однажды, подкрепив тело пищей, она увидела древнего врага, снедаемого ненавистью, а поскольку ему больше ничего не оставалось, то стал он глумиться над ней, говоря: «Ну что, обжора, налопалась?» Ведь она, отощав и усохнув от долгих постов, всякий раз ела с трудом, а её слабый ужавшийся желудок болезненно вздувался, словно бы не принимая пищи. Она же, зная хитрости и уловки недруга, что он желает, зная её богобоязненность, смутить её, чтобы она изнемогла от чрезмерного голодания, тем больше в осмеяние ему пыталась съесть, чем сильнее её от этого змий ядовитый отвращал. Итак, ела ли она, постилась ли, всё делала во славу Божию (ср. 1 Кор. 10:31).
[24] А три года подряд она постилась на хлебе и воде, начиная с праздника Святого Креста и до Пасхи, и не потерпела от этого никакого ущерба ни для телесного здоровья, ни для труда рук своих. Когда же она в келейке своей под церковью подкрепляла вечером или ночью тельце своё малостью хлеба да простой водой, при её умеренной трапезе – от начального благословения пищи и до благодарения – присутствовали несколько святых ангелов. Они на виду у неё как бы по светозарным ступеням спускались и поднимались, и от лицезрения их таковое обретала она утешение и так ликовала духом, что превыше всяческих вкусовых услад было духовное подкрепление это. А как-то раз, когда она принимала пищу, к ней за стол пожаловал святой Иоанн Евангелист, коего она на диво крепко любила, и в присутствии его она от благоговейного чувства настолько лишилась чувственного аппетита, что едва смогла съесть свою скромную трапезу. Ибо плотские утехи, коих она лишала себя ради Христа, Господь возмещал духовными, как написано: «Не хлебом одним будет жить человек» (Мф. 4:4; Лк. 4:4).
И, укреплённая этой пищей, она часто постилась, ничего не вкушая и не пия, по восемь, а то и по одиннадцать дней, а именно от Вознесения Господня до Сошествия Святого Духа, и на удивление при этом ни голова у неё нисколечко не болела, ни ручной работы она из-за этого не бросала. В последний день поста она была способна к труду не меньше, чем в первый; и даже если бы попыталась поесть в эти дни, не смогла бы, покуда чувственные ощущения (sensualitas), словно бы поглощённые духом, к ней, так сказать, не возвращались. Ибо доколе душа её так преизобильно полнилась неким духовным подкреплением, никакого подкрепления пищей телесной она не позволяла ей принимать.
[25] Ещё она как-то раз, тридцать пять дней благостно отдыхая с Господом в сладостном и блаженном безмолвии, не принимала никакой пищи и не могла в течениедня произнести ни слова, кроме разве что: «Желаю Тела Господа нашего Иисуса Христа» (возможно, в то время это необходимые ритуальные слова при причастии. – прим. пер.), приняв кое, она каждый день проводила в безмолвии со своим Господом. В те дни она чувствовала, словно дух её, отделённый от тела, пребывает в теле, как будто заключён в сосуд скудельный; и ощущала, что тело её, как скудельное одеяние, окружает и облекает дух её. И так, отрешившись от чувств, она была восхищена над собою в некоем исступлении. Наконец, через пять недель придя в себя, она отверзла уста свои и к удивлению присутствующих заговорила и приняла телесную пищу. Однако спустя долгое время случалось так, что она никоим образом не могла переносить запаха ни мяса, ни жареного чего-нибудь, ни вина, разве только после Тела Христова принимала она вина для ополаскивания рта – и тогда без какой-либо тягости она сносила и запах его, и вкус. Также, когда она направилась к некоему епископу, чтобы принять от него таинство миропомазания, и путь её пролегал через разные деревни, её не отягчал никакой из тех запахов, что она прежде не могла перенести.
ГЛАВА III. ПОСТОЯНСТВО В МОЛИТВЕ, КОТОРОЙ ОНА БЫЛА СИЛЬНА ИЗГОНЯТЬ БЕСОВ
[26] Чем суровее она своё тело постом томила, тем привольнее дух её в молитвах набирался силы. Тело пощением истончалась, а душа больше в Господе укреплялась. И такой великий да столь необычный молитвенный дар обрела она от Господа, что днями и ночами непреклонный её дух ничтожно редко ослаблял молитву. Ибо молилась она непрестанно: либо молчаливым сердцем взывая ко Господу, либо словами уст выражая сердечное чувство. И с алтаря сердца её курение благоуханий непрестанно восходило пред лице Господне, так что, даже работая руками, когда она протягивала руки свои к прялке и персты её брались за веретено (ср. Прит. 31:19),она помещала перед собой псалтырь и, читая по ней, сладостно источала псалмы Господу, которыми, словно некими гвоздями, сердце своё во избежание праздного блуждания приковывала дивным образом ко Господу. Когда же она просила Господа за кого-нибудь особо, Он отвечал ей в духе. Ибо когда Господь принимал её просьбы, дух её, по богатству благочестия прилепившийся ко Господу, насыщался в молитве усладой, и по возвышению или угнетённости своего духа она в большинстве случаев подмечала, услышана она или нет.
[27] Как-то раз возносила она молитвы ко Господу за душу одного почившего, и было ей сказано: «Не молись за него, ибо отвергнут он Господом. Пронзённый, он получил смертельную рану и, жалким образом погибнув на турнире, стал добычей вечного пламени».
Когда же она однажды пребывала в своей келье близ церкви под Уаньи, увидела перед собой множество рук, словно бы умоляюще протянутых. Тогда, изумляясь и не понимая, что это могло бы значить, она, малость испугавшись, убежала в церковь. В другой день, находясь в своей келейке, она вновь увидела те же руки и устрашилась, а когда опять побежала в церковь, руки, хватая, удерживали её. Тогда она, поспешив к церкви, словно бы к скинии общения с Господом, смиренно попросила Его дать ей понять, что это за руки. И был ей ответ от Господа, что это души умерших, что мучаются в чистилище и просят в свою защиту молитв, коими их скорби умягчаются, словно бы драгоценным умащением.
А порой она, погрузившись в блаженные созерцания, прерывала обычные молитвы, порой даже уст была не в силах открыть и не могла помышлять ни о чём ином, кроме Бога.
[28] И был у неё обычай почти каждый год совершать паломничество и с молитвой посещать церковь Пресвятой Девы в Эйньи, где она от Богородицы получала великое утешение. Церковь же эта находилась от её местообитания на расстоянии двух миль (автор, скорее всего, имеет в виду французскую милю, составлявшую около 4,4 км. – прим. пер.), и когда зима лютовала пуще всего, Мария босиком без какого-либо вреда для себя доходила до церкви по льду. Когда же она, путешествуя в сопровождении одной лишь служанки, не узнавала дороги, поскольку та была весьма извилиста и лесиста, то перед нею шествовало некое сияние и, показывая ей дорогу, не давало заблудиться. В день паломничества она совершенно ничего не вкушала, потом всю ночь проводила, бодрствуя, в церкви, а пока следующим днём возвращалась, опять до вечера не принимала пищи, однако путь этот проделывала без какого-либо затруднения, ибо святые ангелы поддерживали её справа и слева. Ибо ангелам Своим заповедал Господь охранять её на всех путях её и на руках понести её, дабы не преткнулась она о камень ногою своею (ср. Пс. 90:11-12). Когда же она однажды шла тем же путём, и надвинулись тучи, грозя проливным дождём, у неё не оказалось плаща, чтобы защититься от водных струй, однако глянула она и видит: словно бы звёзды какие-то, за ней следуя, задерживают дождь. И так, в дождливую погоду она возвратилась совершенно сухой.
[29] А как-то раз, когда молитвенное её всесожжение было тучнее обычного, и, как туком и елеем, насыщалась душа её (ср. Пс. 62:6), не смогла она прекратить молиться, и вот, день и ночь, преклоняя колени, она стократно и тысячекратно повторяла Ангельское приветствие; и сие удивительное и неслыханное молитвословие продолжалось сорок дней. Во-первых, она в пыле духовном шестьсот раз без перерыва преклоняла колени; во-вторых, стоя на ногах, прочитывала всю псалтырь, после каждого псалма преклоняя колени и вознося Пресвятой Деве Ангельское приветствие; в-третьих же, когда крепче подул Южный ветер, она, нанося себе по триста ударов плетью на каждое коленопреклонение, жертвовала себя Богу и Пресвятой Деве в продолжительном мученичестве. После трёх последних ударов, увенчавших прочие, она пролила в изобилии кровь и наконец просто пятьюдесятью коленопреклонениями подвела итог жертвоприношению. Однако проделала она это не человеческой силой, но с поддержкой и укреплением ангельской мощи.
В том, какова сила её молитв, часто убеждались не только споспешествуемые ими люди, но и терзаемые ими бесы. Они до того стесняли их и как бы влекли на неких верёвках, что те, гонимые жаром молитв её, вынуждены бывали приходить к ней; порой они при этом скрежетали на неё зубами, порой завывали и как бы сетовали на неё, а иногда будто бы умоляли. Когда же кого-либо из её близких угнетало то или иное искушение, сия драгоценная жемчужина Христова, проникнувшись духом сострадания, не останавливалась, доколе не подавляла зачинщика нечестия грузом молитв своих и не избавляла бедного и слабого от руки сильнейших его (ср. Пс. 34:10. – пер. П. Юнгерова).
[30] Один из её лучших друзей как-то раз был искушаем бесом полуденным, проходящим во мраке (ср. Вульг. Пс. 90:6), причём тем опаснее, чем тоньше. Ибо сей лукавый враг, приняв вид Ангела света (ср. 2 Кор. 11:14), близко являлся во сне вышесказанному другу, то укоряя его за некие пороки, то лицемерно увещевая даже творить некие добродеяния. Так, суля противоядие, дабы надёжнее скрыть под ним отраву, змий сперва ласково расточал языком своим мёд, чтобы затем вонзить зубы и напоследок, как гидра, удушить хвостом своим. Когда ж этот предатель своей якобы правдивостью добился его доверия, то по образу софиста начал иные истины перемежать с ложью, примесью блага коварно затеняя зло. Наконец же ухищрения его дошли до того, что брат тот впал бы в плачевное заблуждение, если бы служительница Христова по бывшему ей откровению Святого Духа не распознала притворство лукавого софиста. Когда же сказала она, что сие не откровение от Бога, но обман гнусного духа, несчастный тот, в свою очередь, не Святым Духом, но духом своим, отвечал: «Да ведь дух этот мне столько доброго сделал, столько сообщил истин и даже будущих событий предвозвестил! Никоим образом не собирается он меня обманывать». Тогда, прибегнув к своему обычному оружию – молитве, – она омывала рыданиями ноги Господа, настойчиво мольбами стучала в небеса и не успокаивалась, доколе нечестивый тот с великой скорбью и стыдом не предстал перед нею, молившейся ночью в своей келье. Она же, воззрев на него, облечённого неким ложным сиянием, спросила: «Ты кто? И каково твоё имя?» Он же с неподдельно надменным ликом уставил в неё свирепый взгляд и молвил: «Я тот, кого ты, проклятая, молитвами своими вынудила прийти к тебе, насильно отняв у меня друга моего. Моё имя – Сон, ибо во сне я и являюсь многим, наипаче монахам и инокиням, словно бы Денница, и они слушаются меня, и благодаря моим утешениям впадают в гордыню, возомнив себя достойными общения с ангелами и святыми. Также и друга моего, которого ты у меня похитила, я по желанию сотоварищей моих мог бы отвратить от всякого благого подвига».
Итак, коварство его в итоге открылось, ибо яйца аспида прорвались, и явно открылась суть лживых внушений лукавого.
[31] Была одна юница в некоем монастыре цистерцианского ордена, служившая Господу в иноческом чине среди прочих монахинь. Древний змий её ненавидел особо сильно, видя, какой трудный подвиг она предприняла, несмотря на хрупкость своего пола и юный возраст. Поняв же, что девица та простодушна, богобоязненна и смиренна, решил, воспользовавшись её малодушием, ввергнуть невинную девушку в неподобающий страх и отчаяние, напав на неё кощунствами и нечистыми помыслами. Она же, будучи пуглива и к таковым испытаниям непривычна, при первом же прилоге помыслов подумала, что утратила веру, и долгое время со скорбью сопротивлялась, но наконец, не выдержав и никому не открыв ради получения лекарства своей сердечной раны, по малодушию впала почти что в отчаяние. И до того супостат подавил её ум, что она не могла молвить ни Молитву Господню, ни Верую, а исповедать грехи свои не желала. Если же её ласкательствами или угрозами удавалось порой принудить исповедаться, то никоим образом не получалось заставить её попросить прощения у Господа. Она не могла участвовать в таинствах Церкви, не желала принимать Тело Христово; в помутнении часто пыталась себя убить; презирала слово Божие и святые наставления; всё благое стало ей ненавистно, и многие кощунственные слова диавол изрыгал устами её. Когда же верные сёстры её вознесли за неё многие молитвы во умилостивление Господа, то так и не смогли исторгнуть голубку свою из пасти диавола и не удалось им изгнать род сей бесовский постом и молитвой (ср. Мф. 17:21); однако не потому, что милостивый Жених презрел столькие благоговейные мольбы святых дев, но потому, что предназначил одолеть род сей бесовский духовной служительнице Своей, которая силою молитв своих проколола челюсти Левиафана и могуче вытащила добычу из уст его (ср. Иов. 40:20-21).
[32] Итак, когда юницу эту привели к служительнице Христовой, та, преисполнившись медвяной сладости духа, со свойственной себе духовной сострадательностью благожелательно приняла её, причём не только в келью свою – из искреннего гостеприимства, но и в сердце – из духа любви. И хотя она вознесла за неё ко Господу множественные молитвы, тот, что был уверен в своей прочной власти над нею, никак не поддавался. Тогда Мария совершила в себе самой ещё более обильную жертву Господу: она постилась сорок дней со слезами и мольбами, совершенно ничего не вкушая, перерываясь только два или три раза в неделю на подкрепление. Под конец поста премерзостный оный дух был вынужден, оставив девицу, со скорбью и смущением прийти к служительнице Христовой в жалком виде – так крепко ангелом Христовым связанный и избитый, что казалось, будто изблевав внутренности свои, он тащит их, намотав на шею; ибо порой Господь являет во внешних знаках то, что незримо творит в духе. Тогда, застонав и пав в ноги подруге Христовой, он стала умолять её помиловать его и назначить наказание. Ибо говорил он, что поневоле обязан был совершить ей всё, что причинил. Тогда она, никогда и ни в чём не будучи самонадеянной и не желая предпринимать что-либо без совета, позвала к себе одного из знакомых наставников, на кого могла положиться. Когда же он присоветовал ей отправить его в пустынное место, чтобы он никому никогда не мог вредить до Судного дня, подошёл некто другой, довольно близко знакомый обоим, и разузнал, в чём дело, а как был он по ревности духа решительнее их, то молвил: «Ни в коем случае! Убежит ведь, предатель! Повели ему немедля спуститься вглубь преисподней». Когда она повелела тому, и он с воем спустился, духи преисподней подняли такой крик, какой она слышала в воздухе, когда наблюдала прибытие великого и могущественного князя. Придя от сего в глубокое изумление, Христова служительница воздала благодарение Господу.
Вышесказанная девица, исцелившись в тот же час, исповедалась, приняла Тело Христово и, благодаря Господа, возвратилась в обитель свою. Когда же после многих бдений и молитв она успокоилась на ложе своём, диавол стал являться ей в различных обличиях, негодуя на неё и проклиная её. «Чтоб ты во зле своём, – молвил нечестивец тот, – упокоилась! Чтоб ты с нами разом натешилась покоем в преисподней! Меня ж мучает твой покой не меньше, чем твой труд, а твои молитвы меня терзают!» А она, улыбнувшись, отогнала его крестным знамением.
ГЛАВА IV. ЕЁ БДЕНИЕ, ОДЕЖДА, ПРЕДПРИНЯТЫЕ ТРУДЫ. ЧЕРТЫ ЛИЦА ЕЁ И ТЕЛОСЛОЖЕНИЕ
[33] Тягостной и нестерпимой считала та мужественная и благоразумная женщины потерю свободного, а вернее драгоценного (otiosi, imo pretiosi) времени; ибо дни проходят, но назад не поворотят; утекают, а обратно не прибегают. Посему ущерб от утраченного времени непоправим, и в отличие от какой-нибудь потерянной телесной вещи дни потерянные не восстановишь. Посему она прилагала величайшие старания, чтобы, насколько то было в её воле, ни единый час дня или ночи не проходил праздно. Ночами она спала редко, зная, что сон не улучшению служит, а ради восстановления сил милосердно позволен нам Господом по нашей человеческой немощи. И во сне мы лучше не делаемся, поскольку не располагаем свободной волей. Посему, насколько могла, она воздерживалась ото сна и в ночные бдения служила Господу тем ревностнее, чем была свободнее и чем меньше мешал ей какой-либо шум со стороны. Ибо суровые посты истончили да иссушили тело её, а внутренний огонь любви, пылая, отгонял от неё всяческую сонливость. Да и сладостное пение ангельских духов, с коими вместе она зачастую проводила бессонные ночи, совсем удаляло сон от очей её без какого-либо беспокойства для тела. Ибо, отдалившись от суеты человеческой, она в ночных бдениях сопутствовала лику блаженных духов, чьи голоса дивным образом, словно бы в воинском стане (ср. Иез. 1:24), неким сладостным созвучием ласкали слух, помогали стряхнуть оцепенение, давали отдых голове, дивной сладостью освежали, в душе возбуждали благоговение, воспламеняли устремление ко хвале и благодарению и, часто повторяя «Свят, Свят, Свят Господь», поощряли своим примером.
[34] Да поразмыслят над этим и возрыдают несчастные дурёхи, которые распутными своими песенками разжигают огонь похоти и придыханием своим раздувают жар, а потому, пению ангельскому чуждые, в суете своей погибают. Смех их обратится в плач, радость – в скорбь (ср. Иак. 4:9), пение – в вой, ибо обещано им от Господа, что вместо пояса будет веревка, вместо благовония зловоние, вместо завитых волос – плешь (ср. Ис. 3:23).
Ну а наша Мария, ради любви Христовой поправ хороводы суетные и всю тщету сатанину, удостоилась причесться к блаженным радостям святых и вселюбезным хороводам ангелов. А поскольку она блюла ночи в бдениях над драгоценными мощами святых, коими изобильно защищена и украшена церковь Уаньи, то и сии мощи, проводя с нею праздничную ночь и словно бы рукоплеща блюстительнице своей, радовали её удивительным духовным утешением. Ведь во время её предсмертной болезни они с сострадательной нежностью утешали её и обещали ей заступничество пред Богом и награду за труды и бдения.
И была у неё в келейке кровать, покрытая только скудной соломенной подстилкой, на которой она, впрочем, почивала редко, ибо чаще, сидя в церкви, прислонившись головой к стене и освежившись кратким сном, спешила возобновить сладостные труды бдений.
[35] Однако и время сна своего она проводила не совсем бесплодно, ибо она спала, а сердце её бодрствовало (ср. Песн. 5:2), удерживая в себе Христа, и она не видела во сне ничего другого, кроме Христа своего, Которому в бодрствовании была предана. Ибо как жаждущий видит во сне источники вод; как голодный, грезя, воображает, что ему подаются кушанья; так и ей пред очами во сне представал всегда Тот, Кого она жаждала. Ибо где была любовь её, там и взор; а где сокровище, там и сердце (ср. Мф. 6:21); ведь как молвил Христос о Себе: «Где Я, там будет и Мой слуга» (Ин. 12:26). Также Господь её, как Иосифа и других святых, наставлял во сне и посещал служительницу Свою откровениями, чтобы время сна её не прошло впустую, как обещал Господь через пророка: «Старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения» (Иоил. 2:28).
Иногда она отправлялась отдыхать в свою келью, а порой, особенно накануне великих праздников, нигде не могла обрести покоя, кроме как в церкви, в присутствии Христовом. И тогда подобало ей проводить там дни и ночи; и чаще всего не доводилось ей свободно выбирать по желанию: в келье ли отдыхать, или оставаться в церкви. Ибо приходилось ей, словно своего авву, слушаться знакомого ангела, посланного на охранение её; поскольку всякий раз, как её чрезмерно изнуряли бдения, он приказывал ей отдохнуть; а после небольшого отдыха, разбудив, отводил её обратно в церковь.
[36] Итак, побуждаемая им к рвению и наделяемая силой, она от праздника св. Мартина и до Четыредесятницы настолько прирастала душой к полу церкви, что сидела ли она, или лежала, между нею и голой землёй (в средневековье полы в большинстве церквей, особенно в деревнях, были покрыты утоптанной землёй, а скамьи повсеместно распространились только с XV века, – прим. пер.) было не найти совершенно ничего, ни малейшей, так сказать, соломинки. На сон у неё не было никакого изголовья, кроме простой земли либо деревянной поперечины перед основанием алтаря. А той зимой был такой крепкий мороз, такая стужа овладела миром, что даже вино в священной чаше во время священнодействия ощутимо и быстро (как помню) подёргивалось льдом. Она же ни мороза не чувствовала, ни голова у неё ничуть не заболела, поскольку святой ангел заботливо подкладывал под неё свою руку.
Горе вам, которые лежите на ложах из слоновой кости и нежитесь на постелях ваших (Амос. 6:4); носите мягкие одежды (ср. Мф. 11:8); в похотях своих мертвы и погребены; проводите дни свои в счастье и мгновенно нисходите в преисподнюю (ср. Иов. 21:13), где под вами постилается гнилость, и покров ваш – червь (ср. Ис. 14:11. – пер. П. Юнгерова). А вот служительнице Христовой за то, что Господу своему она верно служила, служит земля, не натирая ей тело жёсткостью; щадит её зима, не терзая морозом; защищают ангелы, дабы не случилось ей какого вреда. Но против вас, несмысленных, сражается круг земной от имени Господа, ибо ополчилось творение на отмщение врагам Его и, служа Творцу, раскаляется к наказанию (ср. Прем. 16:24).
[37] Будучи одета в руно непорочного Агнца, наряжена в глубине своей в брачную одежду (Мф. 22:11) и облечённой изнутри во Христа (ср. Гал. 3:27), она не заботилась о внешних нарядах. Одежду же она носила заурядную, ибо отнюдь не угодна ей была ни преувеличенная неопрятность, ни изысканное изящество; и равно избегала она нарядности и неопрятности, ибо от одной смердело сластолюбием, а от другой – славолюбием. Зная же о том, какую грубую одежду носил блаженный Иоанн Креститель, одобренную Господом, и то, что сама Истина изрекла: «Носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских» (Мф. 11:8), она не льняную сорочку наголо надевала, а носила грубую власяницу, что на народном языке называется эстаминой. Одеянием ей служила белая шерстяная туника с простой накидкой такого же цвета без меховой оторочки или подкладки, ибо не было ей неведомо, что Господь прикрыл наготу прародителей после падения не нарядами драгоценными и искусно раскрашенными, но одеждами кожаными (ср. Быт. 3:21). Довольствуясь этим простым одеянием, она, пылая изнутри, не боялась никакого внешнего холода и никогда не нуждалась в вещественном огне, которым согреваются от зимней стужи; но дивным образом, когда зима суровейшим морозом сковывала воды льдом, она, как в духе пылала, так и вне согревалась телом, особенно на молитве – до того, что порой от её благовонного пота сладко пахли её одеяния. И чаще всего, когда она возносила Господу молитвы из кадила сердца своего, запах одежд её напоминал аромат фимиама.
Что скажете на это, разодетые и напыщенные дамочки? Вы, которые уймой одежд прикрываете трупы свои и приделываете шлейфы к своим платьям; которые себя унижаете до скотоподобия, а разукрашены наподобие храмов; одежды ваши изъедены молью (Иак. 5:2) и воняют, а одежды святой женщины сей почитаются реликвиями и благоухают. Сии-то и суть одеяния драгоценные, никаким морозом, как бы ни были они тонки, не одолённые, а ради защиты от мороза освящённые; ради же освящения люди благочестивые их после кончины Марии сохранили и почитают с глубоким благоговением.
[38] Знала благоразумная женщина, что после грехопадения прародителей Господь назначил им, а через них и детям их, наказание: «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3:19). Посему она, насколько могла, трудилась своими руками, а тело сурово смиряла, дабы и нуждающимся доставлять необходимое, и себе зарабатывать на еду и одежду, а во всём остальном полагалась на Христа. А Господь наделил её такой работоспособностью, что далеко превосходя товарок своих, она обычно была способна обеспечить и себя, и других плодами рук своих, прилежно внимая апостольскому речению: «Кто не работает, тот пускай и не ест» (ср. 2 Фес. 3:10). Ибо всякое занятие трудом представлялось ей как нельзя более желанным, когда вспоминала она, что Единородный Сын Небесного Царя, Который открывает руку Свою и насыщает всё живущее по благоволению (ср. Пс. 144:16), был вскормлен трудом рук Иосифа и заработками бедняжки Девы. Итак, в тишине и молчании (ср. Вульг. 2 Мак. 12:2) она, по заповеди апостольской, работая своими руками (ср. Вульг. Еф. 4:28), ела свой хлеб (ср. 2 Фес. 3:12), ибо в тишине и уповании была крепость её (ср. Ис. 30:15). И настолько избегала она многолюдства и шума, а тишину и безмолвие ценила, что одно время она от праздника Святого Креста и до Пасхи Господней сохраняла безмолвие, не произнося почти ни единого слова. Таковое безмолвие было до того угодно Господу, что, как было открыто ей Святым Духом, прежде всего ради оного она удостоилась от Господа, минуя чистилище, подняться в небеса. Из сего видно, сколь великим пороком является пустословие, коли Господь так вознаграждает безмолвие, и поэтому человек болтливый не устроится на земле живых (Вульг. Пс. 138:12; Ис. 38:11).
Однако, всякий день умножая усердной деятельностью вверенный талант (Мф. 25:14-27) и ежедневно восходя по лестнице Иаковлевой (Быт. 28:12) от силы в силу (Пс. 83:8) , она в итоге разместилась на вершине и, как бы сидя на верхней ступени, всё чувственное оставила под ногами своими; и до того возвысившийся дух её поглотил чувственность, что уже не могла стараться ни о чём, кроме пищи нетленной (ср. Ин. 6:27), ибо всю занимал Христос. Посему во свободе, которую даровал ей Христос (ср. Гал. 5:1), она, как бы ушедшая на покой, была свободна от всякой ручной работы и отныне посвящала себя только Господу.
[39] Внутреннее умиротворение её ума проявлялось в наружных телодвижениях и внешней умиротворённости членов тела. Радость её сердца не могла скрыться, обнаруживаясь в безмятежности лица. Однако велением сердца она весёлость лица умеряла серьёзностью, а благодаря простоте застенчивого облика до известной степени скрывала живость ума. А поскольку, как молвил Апостол, женщинам подобает молиться с покрытой головой (1 Кор. 11:1-10), то её голову покрывал белоснежный плат, нависая над глазами. Ходила она степенной и неторопливой поступью, склонив голову и направив взор вниз. А от полноты сердца (ср. Мф. 12:34) на челе её так явственно отражалась благодать Святого Духа, что многие от взгляда на неё насыщались духовно и подвигались к благоговению и слезам; и по лицу её, словно по книге читая о помазании Святого Духа, познавали силу, исходившую от неё (ср. Лк. 6:19).
Случилось однажды так, что некий добросердечный муж, знакомец и друг инокам Гвидон, кантор некоей церкви в Камбре, свернул с дороги своей, чтобы повидать Марию. А один из его спутников, которому ещё не довелось на опыте узнать, сколько пользы доставляет набожным душам близкое общение с благими, как бы в насмешку над святым порывом вышесказанного боголюбца, молвил: «Бога ради, господин кантор, что вы там ищете? Зачем попусту сошли с дороги? Неужто вам захотелось наподобие малышей половить летучих букашек да бабочек?» Ну а тот, будучи кроток и терпелив, всё двигался, несмотря на насмешки, в выбранном направлении и с благоговением вошёл к служительнице Божией, от лицезрения коей в иной раз получил не малое утешение. А пока они беседовали, спутник тот, считая, как свойственно людям мирским, таковые разговоры пустяшными, разговаривал с кем-то другим на разные праздные предметы. Когда ему уже надоело ждать, он подошёл к кантору, намереваясь поторопить его. Но стоило ему бросить взгляд на лицо служительницы Христовой, как он вдруг чудесно переменился духом и разразился столь обильными слезами, что даже спустя долгое время его едва удалось оторвать от лицезрения её и увести с того места. Тогда кантор, хоть и предпочёл бы по скромности своей затаиться, но видя и зная, как всё обернулось, порадовался и, в свою очередь посмеиваясь над своим спутником, молвил: «Идём же, чего мы здесь застряли?! Ты вдруг бабочек погонять решил?» Тот же, когда его после многих вздохов и слёз едва удалось оттянуть оттуда, сказал: «Вы уж извините меня, прежде я совершенно не понимал, что говорю! Теперь-то я на собственном опыте ощутил силу Божию в этой святой женщине».
[40] Когда ж некогда её тельце не смогло уже выдерживать рвения духа, впала она в тяжёлую болезнь. Ибо любящий Отец дочь свою, которую любил (ср. Быт. 22:2), до того подверг вразумляющему бичу, что дивным образом мучились члены тела её, ибо от боли руки её скручивались словно бы кольцом и поневоле бились ладонями в грудь. Когда же со временем болезнь её понемногу отпустила, она, придя в себя, с такой радостью благодарила Господа, Который бьёт всякого сына, которого принимает (ср. Евр. 12:6), что на ней явственно исполнилось апостольское изречение: «Когда я немощен, тогда я крепче» (ср. 2 Кор. 12:10). А после того, как сей немощью Господь испытал избранную Свою, как золото в горниле (ср. Прем. 3:6), то, очищенная сполна и переплавленная, она затем обрела от Господа такую крепость в постах, и бдениях, и прочих трудах, что даже крепкие люди едва в силах вынести и третью часть трудов её.
Причём иногда, когда кто-нибудь из друзей её страдал от какого-либо недуга или подвергался тому или иному искушению, тогда она, с немощными изнемогая, с соблазнявшимися пылом скорби воспламенялась (ср. 2 Кор. 11:29), и вышесказанный недуг свой в каком-либо из членов своих ощущала с особой силой. И тут вдруг свершалось чудо нового рода, ибо, когда она призывала какого-либо священника, и тот пальцем совершал крестное знамение над больным местом, то немощь, словно бы испугавшись силы Святого Креста, убегала в другое место. Когда же крестные знамения были совершаемы вновь и вновь, болезнь эта бродячая и бегучая больше не смела медлить под грузом Креста и после охоты чудесного и небывалого рода совсем уходила из тела служительницы Божией. И взирая оком веры на медного змея (ср. Числ. 21:8), она избавлялась от укусов змееподобной болезни и многократно воздавала благодарение Богу и Святому Кресту.
[41] Но не только от созерцания лица её многие воспринимали дар благоговения, а из обоюдного собеседования на некоторых источалась сладость, не только духовно ощущаемая в сердце, но и чувственно – словно медовый привкус во рту. Услышат чёрствые и медленные сердцем, чтобы веровать (ср. Лк. 24:25), и возропщут, но те, кто изведал таковые божественные утешения, легко согласятся с услышанным. «Сотовый мёд каплет из уст твоих, невеста; мёд и молоко под языком твоим» (Песн. 4:11).
Посему, когда некий муж великий (хотя в очах своих малый, причём ради обильного смирения и крепкой любви приехавший к ней из весьма отдалённых краёв) однажды разговаривал с нею, он от вида её таковое получил утешение, а от слова её таковую сладость, что в течение всего того дня никакой вещественной пищей невозможно было перебить медвяный вкус, что он ощущал во рту. Об имени этого святого мужа я умолчал преднамеренно, поскольку он на удивление болезненно воспринимает похвалу себе, и быть на устах восхвалителей для него то же, что подвергаться испытанию, словно золото в печи. <…>
Однако пора нам положить конец первой книге, в которой мы рассказали о том, что относилось к внешнему человеку (ср. 2 Кор. 4:16) и его внешне ощутимым действиям, дабы, словно по завершении половины дневного пути, прежде чем приступить к предметам более глубоким и тонким, слегка перевести дух.
КНИГА II. О ВНУТРЕННЕЙ ЖИЗНИ МАРИИ И СВЯТОЙ КОНЧИНЕ ЕЁ
ГЛАВА V. СТРАХ БОЖИЙ. СКУДОСТЬ ДАЖЕ В МЕЛОЧАХ. ЛЮБОВЬ К НИЩЕТЕ И УНИЖЕНИЮ
[42] Итак, продолжим теперь наш рассказ описанием того, сколь велика была слава дщери Царя внутри (Пс. 44:14), каким разнообразием добродетелей она была в глубине своей облечена и украшена Отцом. Ибо в наши дни многие дщери стяжали богатство (Прит. 31:29. – пер. П. Юнгерова) такого рода, но одна, как нам кажется, превзошла всех (там же). И сделал ей Отец долгополую разноцветную одежду (ср. Быт. 37:3), всеми оттенками добродетелей раскрашенную, всеми цветами сада Господня наряженную. Но поскольку все звёзды блистательной этой тверди, все цветы прекрасного этого луга, все множества её добродетелей мы по отдельности перечесть не в силах, то обратимся к изначальным причинам, от коих, словно из источников, проистекали все её блага – сиречь к семи дарам Святого Духа. Ибо исполнил её Господь духом (ср. Исх. 31:3) премудрости и разума, совета и крепости, ведения и благочестия, духом страха Господня (ср. Ис. 11:2). И сделал дочь Цареву дух премудрости преисполненною отрадой и в любви ревностною; дух разума – превозвышенно созерцательной; дух совета – провидящей; дух крепости – выносливой и долготерпеливой; дух ведения – тонкой в различении; дух благочестия – преисполненной сердечного милосердия; дух страха Господня – осмотрительной и смиренной.
[43] О духе страха Господня мы поговорим в первую очередь. Ибо не только начало премудрости (Прит. 9:10), но и страж всего доброго страх Господень. И хотя совершенная любовь изгнала из дочери Царя всякий страх (ср. 1 Ин. 4:18) – то есть мучительный и тревожный, – всё же из-за полноты любви она была до того богобоязненна, такую проявляла осмотрительность во всём – не только в делах, но и в словах, и в помышлениях, — что почти ничем не пренебрегала. Ибо часто обращалась она к написанному: «Кто малым пренебрегает, тот мало-помалу падает» (ср. Сир. 19:1). Она трепетала во всех делах своих, всегда видя пред собою Господа (ср. Пс. 15:8) и во всех путях своих познавая Его (ср. Прит. 3:6), как бы в чём-нибудь не совершить неугодное Ему. Ибо она знала, что можно уклониться от громад, но быть засыпанным песком; и как Авессалом погиб, повиснув на множестве волос, так пренебрежение ко множеству лёгких грехов или примирение с ними по их несущественности приводит к вечной погибели. Итак, был целомудренный страх её сердцу точно грудная повязка (ср. Вульг. Ис. 3:24), что стягивает помышления; устам – точно удила, что обуздывают язык; делам – шпора, дабы в лени не оцепенеть; всему – ограда, дабы не преступить меру. Этот страх, точно метла, очищал сердце от двоедушия, уста – от лжи, дела же – от всякой суетности. Ибо она, точно заключенный сад, запечатанный источник (Песн. 4:12. – пер. П. Юнгерова), ничего с лёгкостью не принимала, кроме Христа и того, что Христово. Христос был размышлением её сердца, словом уст и примером в делах. Не припомню, чтобы я хоть когда-нибудь слышал из уст её мирское слово. Но едва ли она произносила хоть одну фразу, чтобы не помянуть многократно и Христа, как бы приправляя Его именем свою речь.
[44] И до того святой страх Господень захватил её душу, что, когда она жила в Вилламброке близ Нивеля, то зачастую просила собирать себе на похлёбку не сеяную зелень, а только дикорастущую, чтобы случайно не поесть добычи зверя (ср. Лев. 17:15), то есть милостыни, которую обычно дают домам прокажённых грабители да ростовщики. Ибо она воздерживалась не только от недозволенного, но также и во многом дозволенном себя ограничивала, дабы вольготным послаблением так или иначе не склониться к недозволенному.
[45] А от духа страха она такой прониклась любовью к нищете, что едва позволяла себе владеть даже необходимым. Посему однажды она вознамерилась убежать и на чужбине, безвестная и презренная, просить подаяния, ходя от двери к двери, дабы в наготе последовать за нагим Христом, покинув плащаницу всего преходящего вместе с Иосифом (ср. Мф. 27:57-60), водонос – с самарянкой (ср. Ин. 4:28); покрывало – с Иоанном (возм. Мк. 14:51-52). Ибо часто вспоминая и обдумывая нищету Христа, Коему после рождения не было места в гостинице (ср. Лк. 2:7), Который не имел, где преклонить голову (ср. Мф. 8:20), у Кого даже не было денег на уплату подати (Мф. 17:24-27), Который изволил питаться от милостыни и получать приют у чужих, настолько было возгорелась жаждой нищеты, что, взяв с собою суму, чтобы складывать в неё милостыню, и небольшую плошку, чтобы пить воду или наливать похлёбку, если уделят ей её в подаяние; облачилась в ветхое платье – и друзья едва удержали её слезами многими. Ибо когда сия нищенка Христова попрощалась со своими и в таковом наряде, с посохом своим да плошкой вознамерилась двинуться в путь, такая сделалась скорбь и такой плач у друзей её, любивших её во Христе, что она, преисполнившись сердечного сострадания, не смогла устоять. Итак, стеснённая с двух сторон, имея устремление убежать и со Христом нищенствовать, она предпочла остаться ради братьев и сестёр, коим разлука с нею казалась нестерпимой. Так что она сделала что могла. Ибо и после того она сохраняла такую любовь к нищете, что как-то раз салфетку, на которой вкушала хлеб, или скатерть, разрезав, часть оставила себе, а часть отдала нищим.
[46] Горе вам, прибавляющие дом к дому и поле к полю, пока не останется больше места (Ис. 5:8. – пер. РБО), что не способны ни насытиться деньгами, ни плод не можете получить от них; что собираете сокровища себе на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут (ср. Мф. 6:19); всегда копя, всегда изнываете от нужды. Чего когда-нибудь недоставало этой нищенке Христовой, что всегда избегала богатств и всегда при этом имела, что раздать другим? Она всегда любила нищету, и тем обильнее Господь всегда снабжал её необходимым. Но она не только презирала богатства из духа страха, но из духа нищелюбия всегда была мала в очах своих. Она отвергалась себя с таким смирением, что вменяла себя как бы в ничто; и хотя всё хорошо делала (ср. Мк. 7:37), о себе, как о ничего не стоящей (ср. Лк. 17:10) не только устами говорила, но и сердцем так чувствовала. Ценя себя ниже всех, никогда ни в чём не была самонадеянна, но всех считала выше себя. Когда Господь уделял ей какой-нибудь благой дар, она приписывала это молитвам (meritis) других, никогда не ища своей славы, но всё относя к Тому, от Кого всё благое исходит. По своему суждению она была совершенно недостойна получаемых даров, и никем, как бы немощен был он или грешен, не гнушаясь, презирала одну себя. Однако она также ни во что не ставила и чужое презрение, ограждённая щитом истины справа и слева (ср. Вульг. 2 Кор. 6:7) от хвалы и хулы. Какова была тьма для неё, таков и свет (ср. Пс. 138:12. – пер. П. Юнгерова), ибо ни от порицания она не унывала, ни от славословий не превозносилась.
[47] И по изобилию смирения она всегда стремилась скрыть, сколько [даров пребывает] в ней. Поэтому, когда по ликованию сердца и полноте благодати она больше не могла сдерживаться, то всякий раз убегала в окрестные поля или чащи, дабы, избежав человеческих взглядов, сохранить тайну свою в ковчеге чистой совести. Однако всякий же раз, понуждаемая мольбами друзей, либо к кому-либо особым образом посылаемая Господом, либо воспламеняемая чувством сострадания на утешение малодушных, она смиренно и стыдливо сообщала малую часть того многого, что чувствовала. О сколькратно говорила она друзьям: «Зачем вы расспрашиваете меня? Недостойна я таковых чувствований, о коих вы спрашиваете!» Сколькратно Господу как бы с ропотом отвечала: «Мне-то что, Господи? (ср. Мф. 27:4. – пер. Евг. Розенблюма) Пошли другого, кого можешь послать (Исх. 4:13). Я не достойна идти и возвещать советы Твои другим». Однако, не в силах противостоять побуждениям Святого Духа, вынуждена бывала возвестить то или иное на пользу другим. Ибо скольких из близких своих она защищала в беде?! А друзьям своим сколькратно открывала козни злых духов?! Сколькратно укрепляла малодушных и в вере колеблющихся чудесными Божиими откровениями?! Сколькратно отговаривала людей от исполнения чего-либо лишь задуманного ими?! Сколькратно тем, кто уже погибал и почти отчаялся, она открывала божественные утешения?!
[48] Итак, отчего ж ты стыдишься, о боязливая? Отчего столько благ отнимаешь у нуждающихся, о скупая? Почему из-за чрезмерного смирения лишаешь ближних наставления? Неужели ради тебя, как бы неотделимо прилепившейся к Богу и не нуждающейся в таковых откровениях, даровал тебе Бог столь многочисленные и великие явления, а не, скорее, ради пользы тех, кто тебе верил и нуждался в твоей помощи? Ох! Сколько всего ты утаила, что могло бы немощных укрепить, ленивых взбодрить, невежественных просветить и явить чудеса Господа и святых Его. Итак, почему ж ты скрываешь талант? Почему не являешь миру Христа своего, Который нисколько в тебе не убудет, коли и прочие к Нему приобщатся? Неужели ни разу, когда вводил тебя Царь в дом пира (ср. Песн. 2:4), ты не воскликнула в опьянении: «Отчего ты скрываешься, Господи (ср. Иов. 13:24), почему не явишь, каков Ты?! Ибо, если бы мир Тебя познал (ср. Ин. 1:10), то уже далее не грешил бы (ср. 1 Ин. 5:18), но поспешил за Тобою по благовонию мира Твоего (ср. Песн. 1:3. – пер. П. Юнгерова)».
Но благословен Бог, Который скупость твою возместил Своей щедростью, и убежища твои, хочешь-не хочешь, открыл. Ибо когда забродившее вино ревностного духа, не находя в тебе выхода, уже готово было прорваться, когда ты уже почти не вытерпливала жара пламени без отдушины, тогда наконец из чистого и упоённого [сердца] исторгалась истина, тогда, извлекая дивное и неслыханное из полноты, ты, вдруг превратившись из ученицы в наставницу, читала нам из книги Жизни многие удивительные словеса, насколько мы могли вместить. Когда же, как бы исполин, побежденный вином, воспрянув от сна (ср. Пс. 77:65), ты приходила в себя, тогда либо, забыв сказанное, умолкала, либо, если вдруг что-то припоминала, то, стыдливо смутившись, осуждала себя за болтливость и скудоумие и, изумляясь случившемуся с тобой, просила у Господа прощения.
[49] Как-то раз, когда мы спросили её, не чувствует ли она по крайней мере легчайшей щекотки тщеславия от похвалы людской или от откровений божественных, то она отвечала: «В сравнении с истинной славой, которой я ищу (ср. Ин. 5:44), всякое человеческое славолюбие есть ничто или почти ничто». Ибо была она так укоренена в истине, так неколебимо утверждена в Господе, до того полна истинных благ, столь насыщена и укреплена духовными яствами, что, как если кому-нибудь среди прочих лакомых блюд подали бы блюдо несоленое и пресное, и он, не доев, отверг бы его; так и она ради сладости вечных благ не только не принимала никакой славы мирской, никакой тщеты похвал человеческих, но и отвергала их с неким сердечным гнушением. Ибо как не может быть сладок Христос тому, кому всё ещё сладок мир, так она настолько всю душу свою посвятила сладости Христовой, что кроме Христа ничто не было ей по вкусу.
ГЛАВА VI. О ЕЁ БЛАГОЧЕСТИИ; О ПОМОЩИ, ЧТО ОКАЗЫВАЛА ОНА УМИРАЮЩИМ И ДУШАМ, КАК В ЧИСТИЛИЩЕ НАХОДЯЩИМСЯ, ТАК И ПОД ОСУЖДЕНИЕМ; КАК ОНА ИСЦЕЛЯЛА БОЛЕЗНИ
[50] Она не только оберегалась от всякого вида зла духом страха, но и была склонна ко всякому благу благодаря духу благочестия. Ибо телесный подвиг она ставила невысоко по сравнению с благочестием, которое, согласно Апостолу, на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей (1 Тим. 4:8). И в светильнике сердца она всегда поддерживала огонь любви маслом милосердия, чтобы не оказаться вдруг без масла и вместе с неразумными девами не быть изгнанной с празднеств вечного бракосочетания (Мф. 25:1-12). Итак, от полноты искреннего благочестия она старалась по мере сил исполнять внешние дела милосердия, а более всего заимела она обычай ухаживать за болящими и помогать при кончине и похоронах умерших, где чрезвычайно часто получала от Господа откровения многих небесных тайн.
Так вот, однажды, когда сестра неких братьев в Уаньи находилась при смерти, Мария, пребывавшая в своей келейке, как раз помолившись за упокой души её, услышала, как множество бесов взревели вокруг ложа болящей сестры, решив, что она умерла. Тогда служительница Божия, как бы позабыв привычную сдержанность и прирождённую стыдливость, побежала к ложу больной и мешавших ей нечистых духов не только молитвами сразила, но и накидкой своей разогнала, точно мух. Поскольку же нечестивцы те страшно сопротивлялись и намеревались заявить права на душу сестры той, как на свою собственность, Мария, не выдержав больше, стала вопиять ко Христу своему и непрестанно призывать кровь Христову, которую Он пролил за души, да смерть Распятого. Когда же ревуны те изготовились ринуться на добычу (ср. Иов. 9:26) и во многом душу ту стали клеветнически обвинять, служительница Божия, наконец, исполнившись дерзновения от Святого Духа (не забыв, что где Дух Божий, там свобода (ср. 2 Кор. 3:17)), ответила им: «Господи, ручаюсь Тебе за душу сию, ибо хотя согрешила она, грехи свои она исповедала. Если же вдруг за ней что осталось по небрежению или неведению, то, хоть сказать она и не может, Ты всё же дал ей ещё время на сокрушение».
[51] Братья наблюдали, как она кричала на бесов и отмахивалась от них, да возносили благоговейные молитвы ко Господу за душу сестры своей. Когда же бесы были наконец побеждены и посрамлены, а явились святые ангелы, Мария, воздав хвалу Богу, пришла в себя и успокоилась. Затем, подняв накидку, обронённую в пылу борьбы, она, оробев, бегом возвратилась в свою келейку и скрылась в ней, затворив дверь.
Спустя недолгое время, когда в праздник апостолов Петра и Павла она благоговейно молилась Господу за душу ту и тревожилась о состоянии той, за кого ручалась, явил ей блаженный Пётр душу ту, страшно страдающую в муках чистилища. Притом открыл ей блаженный Пётр и муку её, и причину мук: ибо страшным жаром терзалась она – за то, что чрезвычайно горячо любила мир и удовольствия века сего. А иной раз морозом сильнейшим страдала – за то, что ленива была на всё благое, а особенно потому, что была чрезвычайно небрежна в исправлении сыновей своих и домочадцев. Кроме того она жалостным образом томилась от жажды – за то, что при жизни своей чрезмерно предавалась питию; а также – за то, что неумеренна была в одеяниях – сносила она превеликое неудобство наготы. Тогда благочестивая служительница Христова всем нутром исполнилась жалости к душам, прежде всего к тем, что мучаются в чистилище, и не довольствовалась только своими молитвами, но у многих испрашивала молитв за неё и заказывала мессы.
[52] В другой раз, когда под Вилламброком близ Нивеля при смерти была некая набожная вдова, которая долго во вдовстве святом служила Богу и дочерей своих невредимыми в святом девстве соблюла для небесного Жениха, Мария увидела подле святой вдовы Богородицу, Которая, как бы обмахивая её опахалом, умеряла палящий жар, что терзал её. Когда же её душа уже собиралась выйти из тела, толпа вырвавшихся из засады бесов, несмотря на настойчивые молитвы, никак не желала расходиться, пока вечный Ключарь не прогнал их, напугав знаменем Распятого. Когда же вдова та уже преставилась, Христова служительница увидела Деву со множеством небесных девушек, которые, как бы разделившись на два хора, пели около тела псалмы и восхваляли Бога. Когда же священник должным образом исполнял по новопреставленной заупокойную службу, Марии виделось, что службу довершал Верховный Священник со множеством святых, и дивным образом Церкви воинствующей отвечала Церковь торжествующая. Когда же тело вдовы было предано погребению, служительница Христова увидела, как душа её, не вполне очистившись на земле, восполняет то, чего ей не достаёт, в чистилище. Ибо муж её был купцом и кое-что по купеческому обыкновению наживал обманом. Также она принимала на постой иных членов семейства герцога Лувенского, которые много потратили в доме её из своих неправедных приобретений. А поскольку за это она так и не совершила достаточного воздаяния, то, как она сказала, за это доселе и удерживается в чистилище. Когда об этом возвещено было её дочери, посвящённой деве Маргарите Вилламброкской и её сёстрам, они поручили многим молиться за неё и по своим возможностям совершили воздаяние. Посему немного спустя душа вдовы, чище стекла, белее снега, светлее солнца, явилась служительнице Христовой, когда уже, радуясь и благодаря, она была призвана взойти к вечному пиршеству, причём, держа в руках (как показалось Марии) словно бы книгу Жизни, она, став ученицею Верховного Наставника, читала её вслух.
[53] Кода же к смерти приближался некий святой и блаженный старец, сохранивший с детства невинность свою и целомудрие, сиречь Иоанн Динанский по прозвищу Огородник, всё оставивший ради Христа и примером своим, и святыми наставлениями много душ приобретший для Господа, Мария была рядом с ним и прислуживала ему при болезни. И увидела она, как множество ангелов стоит подле старца и радуется; и почуяла чудесный сладостный запах, а потому по безмерной радости не смогла сдержаться, ибо весьма любила его и считала как бы за отца себе. И тогда открылось ей Святым Духом, что старец тот, при жизни во плоти творивший такой великий подвиг, столькие ещё за Христа терпеливо снёс поношения и гонения, так праведно и богобоязненно жил, столько также душ Христу приобрёл, что без какого-либо отягчения чистилища, свободный, воспарил ко Господу. Посему она, всякий раз, как проходила близ Уаньи, смиренно склонялась перед могилой его. А потом, когда она сама была смертельно больна, душа святого старца вместе с неким иным его покойным другом, сиречь братом Рихардом Маншан-Шапельским,была послана Господом к ней ради поддержки и духовного утешения.
И сама служительница Христова была весьма сострадательна и к болящим испытывала сердечную жалость, порой проводя около них бессонные ночи.
[54] Когда же мать братьев из Уаньи долго и претяжко хворала, Мария иногда, чтобы утешить её, находилась при ней. У той же, поскольку она была уже почти столетней старухой и близка к смерти, дыхание было до крайности зловонным. И вот, святая женщина однажды ночью уже едва могла вынести этот смрад, да и то не без великой сердечной муки, однако, находясь подле неё, как бы насильственно скручивала себя, чтобы оставаться. Когда ж она уже не в силах была более терпеть и находилась на грани обморока, призрел Господь на смирение рабы Своей (ср. Лк. 1:48) и исполнил уста её ароматным вкусом как бы дорогого вина и сладчайшим благоуханием, словно от разожжённого фимиама. Этот вкус она ощущала почти три дня, причём никакая пища вкусом своим ароматного того вкуса перебить не могла.
[55] А многим больным Господь от её присутствия не только сообщал утешение и терпение, но часто по её заслугам возвращал и телесное здоровье. Когда к ней доставили какого-то мальчика с грыжей, стоило ей возложить на него свои руки, как он выздоровел. Некий мальчик близ Уаньи страдал опасной болезнью, ибо у него через ушко безостановочно текла кровь из головы. Никакими лекарскими средствами не удавалось его излечить, пока лекарство её молитвы и наложения рук не вернуло ему совершенное здоровье, после чего мать мальчика привела его в церковь воздать за сына благодарение Богу и служительнице Его. А одна женщина после её прикосновения исцелилась от опасной болезни, а именно – нагноения в горле, что называется «сквинанция» (гнойный тонзиллит). Также и болевший клирик из Уаньи, именем Ламберт, излечился от той же болезни при её прикосновении. Мне рассказал один священник из Нивеля, именем Гверрик, что, когда он страдал от тяжелейшего недуга, и все уже лекари отчаялись, и не было никого, кто мог бы пообещать ему исцеление, он пошёл к служительнице Христовой и многими мольбами допросился, чтобы она возложила на него руку. А той же ночью привиделось ему во сне, что его посетила Богородица, а после Её ухода он выздоровел. Также другой священник, муж смиренный и благоговейный, её духовный отец, магистр Гвидон Нивельский совершенно исцелился от опасного воспаления в горле после того, как служительница Христова коснулась его своей рукой. Также некий человек, в излечении болезни которого все отчаялись, который, даже несмотря на заботу многих лекарей, не добился никаких улучшений и не ожидал уже ничего, кроме смерти, от прикосновения её волос получил исцеление.
[56] Однако зачем мешкать вокруг малого, когда осталось ещё столько великого и чудесного? Ибо хотя как бы ни было благочестиво оказывать помощь болящим телесно, всё ж заботиться об оздоровлении душ куда выше и несравненно важнее; ибо нет жертвы угоднее Богу, чем ревность о душах. Ведь Мария была всегда весела, всегда довольна, всегда пребывала в ликовании сердца, если только не омрачался дух её облаком скорби от бедствий и падений душ. Только в этих случаях она (да простит она мне это выражение) не знала меры: тревожно плакала, горевала в одиночестве, не принимала пищи, сон от очей отгоняла, порой кричала, как женщина в родах (ср. Пс. 47:7). И не представишь, какой она терзалась скорбью, когда бесы, ревя и скрежеща зубами, ринулись на общину святых дев в деревеньке под названием Манни, где они преданно служили Богу. А когда она увидела, что в итоге нечестивые эти и злобные бесы, словно добившись желаемого, заплясали от радости, что святые женщины изгнаны, тогда, крича и сетуя, она едва выдержала эту сердечную скорбь.
[57] В другой день она увидела превеликое воинство нечестивых духов, которые как бы обагрённые кровью сражения, с надменным и торжественным шумом возвращались после опустошения города Льежа, с надменными ликами грозя учинить ещё горшие злодеяния. Немного позже в Уаньи прибыли вестники и возвестили, что город Льеж разрушен, церкви разорены, женщины изнасилованы, граждане умерщвлены, а кроме того поведали, что враги разграбили всё городское добро. Тогда в Уаньи по случаю оказался святой муж честной жизни, пользовавшийся доброй славой даже среди людей дурных, всей епархии светильник, учитель и отец духовный – магистр Иоанн Нивельский. Когда до него дошли наихудшие слухи, он, смутившись духом, донельзя опечалился, более всего о святых девах, коих он своей проповедью и примером приобрёл для Господа, по-отчески терзаясь сомнениями, как бы их не изнасиловали (о чём кто-то прилгнул). Сей муж святой, несравненно и превосходно украшенный самоцветами добродетелей, не особо печалился об утрате преходящих благ, ибо почитал их как бы за сор (ср. Флп. 3:8), но безутешно оплакивал осквернение церквей и погибель душ. Отец – рыдал о сынах, покровитель – о церквах, друг Жениха (ср. Ин. 3:29) – о девах, которых торжественно обещал чистыми представить Чистому. Служительница же Христова, узнав слухи, не особо обеспокоилась, и удивлялись те, кто знал, как сильно она любила целомудренных дев, благоговейно служивших Христу в городе Льеже. А она была предуведомлена Господом и предупреждена. Ибо знал любящий Отец, что если дочь Свою в сем не предупредит, то смутится она чрезвычайной скорбью. Когда же братья из Уаньи, как это обычно свойственно клирикам, весьма устрашились, поскольку было сказано, что враги пришли в их края, она одна из всех оставалась невозмутима и бесстрашна, ибо её утешали святые ангелы, а на земле люди доброй воли возвещали мир (ср. Лк. 2:14. – пер. Евг. Розенблюма). Ибо она чувствовала великий мир и покой вокруг обители в Уаньи, как бы удостоверившись духом и в безопасности своих друзей, и в невредимости вышесказанных святых дев. Однако виделось ей, как земля содрогалась и как сетовала, что приходится ей носить людей, своими жуткими злодеяниями как бы противоставшими против Творца своего.
[58] Случилось же как-то раз, что некий рыцарь благородного происхождения, и в воинском деле отважный, и к мирским суетам привязанный, а именно Ивейн (Ywanus) Зоанийский, по Божию вдохновению и споспешением молитв и увещеваний святой женщины, оставив мир, обратился ко Господу. Тогда бес, нечестивый и разнузданный, но дивным образом постыженный, сетуя и с грозной мордой беснуясь, явился служительнице Христовой в облике огромного пса и сказал ей: «О бесстыдница! О неприятельница наша! О противница наша! Великий ущерб мы только что потерпели из-за тебя: ты похитила одного из лучших прислужников моих!»
А потом, когда тот же рыцарь порядочно времени уже продержался благого образа жизни, довелось ему однажды обедать в гостях у некоего приятеля и заимодавца своего, богатого нивельского бюргера, в доме которого он многократно живал по-мирски и чрезмерно расточительно, как принято у рыцарей. Ибо не мог он легко отделаться от знакомства с тем, кому всё ещё был должен. Когда же гостиничник тот подал ему уйму лакомых блюд, и они роскошно запировали, нечестивый враг, улучив удобное для искушения время, насыпал осадный вал, чтобы взять крепость (ср. Авв. 1:10): привёл на память рыцарю славу, какую тот имел в миру, и представил сей лукавый искуситель очам его дыни и прочие яства, что были в Египте (ср. Числ. 11:5), и котлы с мясом (ср. Исх. 16:3).
[59] Когда ж он уже колебался духом, а сатана просеивал его, как пшеницу (ср. Лк. 22:31. – пер. Евг. Розенблюма), милостивый Человеколюбец, Который никому не попускает быть искушаемым сверх сил (ср. 1 Кор. 10:13), Который трости надломленной не преломляет, и льна курящегося не угашает (ср. Ис. 42:3), возвестил служительнице Своей в духе, что рыцарь тот, поскольку не уклонился от мирского общения, дрогнул ослабелым духом. Когда ж, всё ещё много рассуждая с самим собой в нетвёрдом уме, он сел за стол, вдруг вестник служительницы Христовой, тайно поджидавший у дверей первой возможности заговорить с ним, возвестил ему, чтобы он немедля направился к госпоже своей. Когда же он пришёл в то жилище за Нивелем, где находилась жемчужина Христова, то застал её едва в чувствах от печали и сердечной тревоги: она обнимала подножье Распятия и орошала его потоком слёз. Тогда он, изумившись и по стыдливости смутившись духом, в ответ на вопрос о причине её рыданий услышал: «Как не рыдать! Я о вас скорблю: о злосчастии вашем встревожена душа моя; ибо вы, по духу начав, по плоти оканчиваете и конец готовы принять жалкий и, положив руку на плуг, оглядываетесь вместе с Лотовой женой назад (ср. Лк. 9:62; Быт. 19:26), оказавшись неблагодарны и позабыв благодеяния и преизобильную милость Того, Кто вас избавил из пожара мира сего, когда многие погибают». Тогда он, во спасение уязвлённый чудом такового откровения, пришёл в себя и молвил: «Простите меня, благочестивая матушка, и помолитесь за меня, несчастного; а я Богу и вам обещаю, что отныне крепко пребуду в служении Тому, Кто чрез вас призвал меня обратно [к жизни]». Поскольку мир его в какой-то мере удерживал и он был всё ещё связан множеством житейских дел, то принуждён он был часто хаживать ко двору одного вельможи. А товарищи его прежние, родичи да знакомые оплакивали его, словно мёртвого, хуже того, указывая на него, словно на чудище (игра слов: mortuum… monstrum – мёртвого… чудище), пальцами, иные осмеивая, иные ласково жалея, иные осыпая поношениями и оскорблениями – старались его сломить.
[60] Некие из приспешников дьявола дошли до того, что мужа сего благородного и к таковым оскорблениям непривычного за капюшон таскали. Он же, отражая их всех чудесным щитом терпения, в конце концов по человеческой привычке несколько смутился. А когда возвратился домой, словно овца, исторгнутая из волчьей пасти, то прибег после такового крушения к духовной матушке за утешением. Она же, дивным образом вдохновлённая свыше, рассказала рыцарю Христову и о бранных словах, и о том, как злословия злословящих (Пс. 68:10) Христа [пали на него]; и поведала ему в пророческом духе о часе, когда он был несколько смущён. «Ох! – молвила она, – В сей час вы нуждались в помощи, и я тогда возносила за вас молитвы к милостивому Господу, дабы Он вас ради подражания Ему наделил силой презирать благоволение мира и никаких его превратностей не страшиться». И он до того утешился сим чудом и утешением от служительницы Христовой, что дом его, построенный на камне, не смогли опрокинуть ни ветер, ни дождь (ср. Мф. 7:24-25), ибо, хоть часто его подталкивали, чтоб упал, но Господь по заступничеству служительницы Своей подставлял ему руку, дабы он не пошатнулся.
[61] Как-то раз, когда Мария была в Вилламброке и увидела, что бесы лукавыми ухищрениями приготовили тайные сети, чтобы поймать (ср. Иер. 18:22) кого-то из друзей её, падение коих могло бы породить величайший соблазн простецам; тогда она, когда недруг уже натянул лук свой (ср. Пс. 36:14), чтобы во тьме стрелять в правых сердцем (Пс. 10:2), не ограничившись слезами и молитвами, принялась поститься, зная, что таковой род бесовский нелегко изгоняется, разве только молитвою и постом (ср. Мф. 17:21). Итак, она уже сорок дней смиряла постом душу свою (ср. Пс. 34:13. – пер. П. Юнгерова), когда Господь наконец, сострадая служительнице Своей и не более не вынося скорбей её, явил ей, что по заступничеству её друг избавлен, и показал, в какую яму греха – если бы враг не был попран её постами и молитвами – мог свалиться близкий ей человек.
Горе нам, лишившимся такового утешения в несчастиях наших, такового в искушениях и скорбях заступничества! Разве только возместит [Бог] нам в небесах то, что тратили мы на земле. И хотя её упорная молитва была действенным лекарством против различных и многочисленных недугов душевных, прежде всего она помогала против духа кощунства и отчаяния. Когда же требовалось сразиться с оным негоднейшим из всех духом, помощь её оказывалась всего сильнее.
[62] Как-то случилось, что некий монах цистерцианского ордена такую имел ревность – хоть и не по рассуждению (ср. Рим. 10:2) – о невинности и чистоте, что по рвению духовному старался дойти как бы до состояния прародителей. Когда же, сокрушив себя долгим, но бесплодным, трудом в воздержании, и постах, и молитвах, и слезах, он оказался не в силах восстановить состояние первоначальной невинности, тогда прежде всего он впал в досаду и уныние (acediam). Ибо пытался принимать пищу, но не ощущал никакого чувственного удовлетворения, когда ел. Он усердно старался первые чувственные движения не только подавить, но и вовсе погасить. Старался он также сохранить жизнь свою в совершенной чистоте, без какого-либо лёгкого греха. Поскольку же, побуждаемый бесом полуденным, устремился он к невозможному, и того, к чему направлялся, никакими трудами достичь не мог, то в итоге от печали низринулся он в яму отчаяния, дойдя до того, что в том состоянии испорченности, в котором находился, он никоим образом не надеялся обрести спасение, потому что грехи лёгкие, от которых мы в этой жизни не можем совершенно уберечься, он считал смертными, а потому и Тело Христово никоим образом не желал принимать даже в те дни, когда это предписывалось по уставу ордена. Вот до какого несчастья, до какового и сколь жалостного падения оный древний враг довёл под видом добра простую ту душу, которая, будучи больна, избегала лекарства и которая, единожды отрекшись от собственной воли, отталкивала от себя ярмо послушания.
[63] А расскажу-ка я несказочно сказку, не вставив в неё обманным путём никакого обмана. Ибо кому уподобить монаха сего, стремившегося дойти до состояния прародителей, как не жабе, которая, увидев быка великой силы и изрядной величины, пожелала ему уподобиться и достичь его величины. И вот стала она с великой натугой растягиваться вдоль и поперёк, раздуваться, да тщетно, потому как, хоть лопни, бычьей величины ей не добиться. А брат тот, пытаясь возвыситься над собой, жалким образом пал от отчаяния ниже себя. О болезни его души узнал некий благочестивый и ко всем добрым дружественный авва. Он вместе со многими другими вознёс за монаха молитвы ко Господу, однако враг всё же оказался сильнее и беспрестанно терзал того, кого удачно опутал сетями. Тогда авва, друг святой женщины, отнюдь не находясь в неведении о её силе, которую не раз почувствовал на собственном опыте, велел отвести монаха к служительнице Христовой. Когда ж она взмолилась за него со слёзными воздыханиями, совершилось чудо. Ибо пока монах перед интроитоммессы произносил «Исповедую», а она настоятельнее возносила прошения за него, при каждом слове Исповедания из уст монаха видимым образом выпадали чёрные камешки. Тогда она, узрев в сем видении, что твёрдость отчаяния, и чернота печали, и скорбь оставили монаха, возблагодарила Господа, Который не хочет смерти грешников, а чтобы они обратились и жили (ср. Иез. 33:10). Монах же после мессы, придя в себя как бы из отдалённой страны, вкусил Тело Христово и, тем самым приняв спасительное лекарство, совершенно поправился.
ГЛАВА VII. КАК БЛАГОДАРЯ ДУХУ ВЕДЕНИЯ МАРИИ БЫЛО ДАРОВАНО РАССУДИТЕЛЬНО ПРОНИКАТЬ В БОЖЕСТВЕННЫЕ ТАЙНЫ И СОХРАНЯТЬ МИР С ЛЮДЬМИ
[64] Поскольку для того, чтобы избегать зла благодаря духу страха и для того, чтобы творить благо благодаря духу благочестия, необходима осторожность и рассудительная осмотрительность, то Отец светов (Иак. 1:17), помазание Которого учит нас всему (ср. 1 Ин. 2:27), просветил дочь Свою духом ведения, дабы знала она, что и как делать и чего избегать, и всякую жертву свою осаливала солью (ср. Мк. 9:49) ведения. Ибо зло соседствует с добром, и обычно, уклоняясь от одного порока, мы соскальзываем в противоположный. Так, когда кто-нибудь избегает расточительности, обычно впадает в скупость, или, поскольку уклоняется от нарядности мирских одеяний, превозносится неопрятным платьем. Ибо пороки иногда принимают вид добродетелей, поэтому пагубные ересеначальники (sectatores) обманывают своих последователей, окутываясь покрывалом добродетели. Ибо под предлогом справедливости вершится жестокость, а распущенная вялость сходит за кротость; и то, что кажется следствием снисхождения, обычно происходит от тела пренебрежения.
Она же, не уклоняясь ни вправо ни влево, вела средним и блаженным путём свою жизнь. Ибо и Богу воздавала то, что Ему подобает, и с ближними сохраняла мир, насколько то зависело от неё. Не только с мирными, но и с ненавидящими мир была она мирна (ср. Пс. 119:6-7); благоразумно обращалась с людьми развращённого рода (Флп. 2:15); для всех она сделалась всем (ср. 1 Кор. 9:22), чтобы всех приобрести для Бога. Поэтому и двое братьев её по плоти, и многие иные, хоть и будучи поначалу привержены миру, вдохновлённые свыше и поддержанные её благоразумными наставлениями, оставив всё, ушли в цистерцианский орден.
[65] Порой, когда она сладостно и дивно, сделавшись как бы одним духом с Господом (ср. 1 Кор. 6:17), прилеплялась к Господу (ср. Пс. 62:9) клеем страха, мы возвещали ей, что из дальних краёв пришли повидать её некие особы и торопятся отправиться обратно. Ведь хотя заклинал нас Господь сернами или полевыми ланями не будить и не тревожить возлюбленной, доколе ей угодно (ср. Песн. 2:7), однако поскольку ей никогда не было угодно, но всегда она жаждала отдыхать в полдень (ср. Песн. 1:6) с Господом, то мы иногда из некоего дерзновения будили её. Она же, услыхав о прибытии чужестранца, дабы не впал кто-нибудь в соблазн, силой отрывала дух свой от радостей сих дивных созерцаний, от объятий Жениха своего – с такой болью, что подчас, словно от разрыва внутренностей, изрыгала или выплёвывала чистую кровь в большом количестве, предпочитая претерпевать таковое мученичество, нежели омрачить мир братии или, тем более, иноземцев. Иногда же, когда по откровению Святого Духа она предузнавала, причём ещё издали, о чьём-нибудь приближении, то убегала в поля или ближайшие леса, и нам едва удавалось найти её в течение целого дня. Иногда же ради пользы кого-нибудь нуждающегося она, не иначе как по внушению Святого Духа, собственным усилием прерывал свой «сон». «Поди, – молвил Дух, – ибо тебя такой-то ждёт не по любопытству, а из необходимости». Но хотя она с такой дивной рассудительностью хранила мир с ближними, причём не только добрыми, но и злобными, однако с одной лишь собою она обращалась нерассудительно, как нам иногда казалось, слишком чрезмерно себя отвергая и сверх меры собой пренебрегая. Однако она была в отношении себя настолько рассудительнее, насколько ничего не смела делать для себя, иначе как по дружественному научению Святого Духа. Ибо она не дерзнула бы провести ни единого дня без подкрепления пищей, кроме как наверняка узнав, что будет в отрешении от чувственности восхищена сверх себя. Порой, однако, ради сохранения мира с ближайшими людьми она пыталась что-нибудь съесть в таковом состоянии, но совершенно ничего не могла принять, но от боли едва не лишалась чувств.
[66] Посему она впоследствии обрела таковое право свободы, что никто уже не смел сказать: «Почему ты поступаешь?» (ср. Вульг. Иов. 9:12) Поскольку же житие её превосходило людское разумение, то по особому праву, предоставленному ей Богом, она всех судила, но о ней никто судить не мог (ср. 1 Кор. 2:15). Дух же Святой часто указывал ей причину действовать или бездействовать, что человеческим смыслом мы постичь не могли. Поэтому, когда иной раз она трижды в неделю принимала пищу, то в пятницу ела, совершенно ничего не вкушая потом в день Господень, а также в четверг совершенно воздерживалась от пищи. Когда же мы заметили ей, что разумнее было бы совсем не есть в пятницу, являющуюся днём покаяния, а в четверг и день Господень принимать пищу, тем более день покаяния – это день смерти Господа, она однажды ответила мне: «Чтобы принять телесную пищу, мне приходится с трудом нисходить к чувственным явлениям, прерывая радость созерцания. Но в четверг, являющийся днём Святого Духа, и в день Господень ради радости Воскресения, удовольствовавшись духовным подкреплением, насытившись вечными яствами, я весь день праздную, не будучи обязана ради вкушения чувственного подкрепления сходить долу».Услыхав это, я смолк и не открывал более уст своих против неё и, вменив разум свой ни во что, сделался ничтожен в глазах своих (ср. 2 Цар. 6:22), а премудрость оправдана чадами её (ср. Мф. 11:19).
[67] И хотя она не отвергала грешников с негодованием, а, скорее, зачастую многих с состраданием благоразумным наставлением совлекала с пути погибели, однако дух её до крайности гнушался грехами людскими, и она никогда не дерзала самонадеянно жить вместе с беззаконными или дружить с ними, ибо худые сообщества развращают добрые нравы (1 Кор. 15:33), и Господь заповедал ученикам, чтобы, заходя в город, наведывались, есть ли в нём кто, у кого бы им было пристойнее и безопаснее остановиться (ср. Мф. 10:11). Поэтому, когда она жила в Уаньи, случилось однажды так, что она навещала кого-то из близких друзей в Вилламброке, а на обратном пути пройдя через Нивель, вспомнила затем грехи и мерзости, что часто творили в том городе мирские люди, и таким прониклась негодованием да отвращением в сердце, что вскричала от боли и, попросив у своей служанки ножик, порывалась срезать кожу с ног своих (ср. Мф. 10:14) из-за того, что прошлась по местам, где несчастные люди столькими оскорблениями возмущали Творца своего и столькими гнусностями Его гневили. Причём она ощущала не только духовную, но, что удивительнее, и телесную боль в ногах, коими ступала по вышесказанным местам, и едва смогла успокоиться, лишь многократно ударив ногами в землю.
[68] И в божественных Писаниях сия благоразумная и рассудительная женщина была достаточно сведуща, ибо часто она слушала богословские проповеди, сохраняя слова Священного Писания в сердце своём (ср. Лк. 2:51); и часто пересекая порог святого храма, усердно слагала в груди своей священные заповеди. И поскольку разум добр у всех, руководящихся им (Пс. 110:10. – пер. П. Юнгерова), то, что она внимательно слушала, ещё внимательнее старалась исполнить на деле. Посему, когда она была уже на пороге смерти и по причине близости конца почти совсем лишилась чувств, а кто-то в церкви произносил перед народом проповедь, тогда, духом своим от слова Божия оживившись, она, наперекор смерти, навострила слух, подготовила сердце (ср. Пс. 107:2) и даже пересказала окружающим кое-что из той проповеди. Ибо до того она любила проповедников и верных пастырей душ, что с дивной нежностью обхватив их ноги после проповедания, даже вопреки их желанию подолгу лобызала, а когда они, стесняясь, вырывались, кричала.
[69] И многими слёзными воздыханиями, многими молитвами и постами она настоятельно просила у Господа, чтобы ту силу и способность проповедания, которую она не могла применить на деле, он возместил ей в лице кого-нибудь другого, и чтобы в качестве великого дара Господь уделил ей одного проповедника. Удовлетворив просьбу её, Господь позволил [её] словам исходить из него, словно бы через [музыкальный] инструмент; подготовил сердце его молитвами святой женщины, сообщил ему телесную силу в трудах, наделил словом, направил его прямой дорогой (ср. Вульг. Притч. 15:21), уготовал ему по заступничеству служительницы Своей благоволение и плодотворный отклик у слушателей. Ибо за каждый день, что он проводил в трудах проповедания, она читала Господу и Богородице сотню «Радуйся», как Мартин молился за проповедавшего Илария. И оставила проповедника своего она лишь пред лицом смерти, благоговейно вверив его Господу, Который, возлюбив Своих, до конца возлюбил их (ср. Ин. 13:1).
[70] Однажды, когда она была в некоей роще под Вилламброком, явился ей диавол как бы в подобии пастуха. Ибо оный нечестивец согнал тогда [подобно стаду] рыцарей многих, которые назавтра должны были отправиться на турнир близ деревни, что называется Тразньи, а в ту ночь расположились на постой в Нивеле. Когда ж нечестивый оный ряженый бес стал твердить, что он пастырь, она молвила: «Не ты, а наставники наши, что проповедуют слово Божие и верно пасут наши души, они суть истинные пастыри». «А я зато, – молвил оный негодный и надменный враг, – имею многочисленные стада, и они более послушны мне, чем наставникам тем, ибо знаю моих (Ин. 10:14), и они идут за мною, и слушаются голоса моего (ср. Ин. 10:27), и по воле моей идут за мною». Тогда она не смогла долее выносить того, что имя Пастыря присвоил себе тот, кто козлов своих по пажитям тщеты ведёт к пажити вечного осуждения, где жалким образом смерть будет пасти их (Пс. 48:15), но возрыдала от сострадания к несчастным и, покинув беса, убежала в церковь. И много времени спустя, как приходил ей на память тот всезлобный «пастырь», так не могла она удержаться от слёз.
[71] И несмотря на то, что она была изнутри научаема помазанием Святого Духа и откровениями Божиими, однако охотно извне слушала свидетельства Писаний, которые совершенно согласуются со Святым Духом. Ибо хотя Господь, просветив учеников изнутри, мог наставить их безгласно, всё же прибегал к внешней речи и даже объяснял Писания тем, кому сам сказал: «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (Ин. 15:3). Итак, она день ото дня всё более божественным Писанием омывалась, стремясь к чистоте; наставлялась на украшение нрава; просвещалась к вере, если только можно назвать это собственно верой, ведь благодаря откровениям Господним она невидимое зрячей верой своей созерцала как бы видимо. Ибо, когда она однажды была в какой-то деревушке близ Нивеля, называемой Итер, и застала у входа в церковь оглашение некоего ребёнка, то увидела она, как нечистых дух с великим смущением отступает от малыша того. Когда же того ребёнка подняли из святой купели, открылись очи её и увидела она Святого Духа, сходящего (ср. Ин. 1:32) в душу дитяти, и множество святых ангелов окрест возрождённого младенца.
[72] И часто, когда священник возносил гостию, она видела в руках священника облик прекрасного мальчика и воинство небесных духов, сходящих с немалым сиянием. Когда же после исповедания («Господи, я не достоин…» и проч.) священник принимал гостию, она видела в духе, что Господь пребывает в душе священника и освещает его дивным сиянием; или, если причащался он недостойно, видела, что Господь с негодованием уходил, а душа несчастного оставалась пуста и темна.
И даже когда она не присутствовала в церкви, а молилась в келье, прикрыв по обычаю своему глаза белым покрывалом, едва Христос при произнесении святых слов сходил на алтарь, она чудесным образом неизменно чувствовала Его пришествие.
Когда же в её присутствиибольные принимали таинство последнего помазания, она чувствовала присутствие окружённого сонмом святых Христа, Который болящего милосердно укреплял, бесов изгонял, душу очищал и Себя, как бы в виде света, распространял по всему телу больного, пока на разных членами его тела совершалось помазание.
ГЛАВА VIII. МАРИЯ ПОДДЕРЖИВАЕТСЯ ДУХОМ КРЕПОСТИ В ПРЕВРАТНОСТЯХ, А В ДУХЕ СОВЕТА ОБДУМАННО ДЕЙСТВУЕТ И УБЕЖДАЕТ ДРУГИХ
[73] Но поскольку мало пользы в том, чтобы благодаря духу страха уклоняться от зла, благодаря духу благочестия творить добро (ср. Пс. 33:15), благодаря духу ведения во всём иметь рассудительность, если мы не противостоим грозящему злу крепостью, не сохраняем благость нашу терпением, постоянством не претерпим до конца (ср. Мк. 13:13) и в долготерпении не ожидаем награды жизни вечной, то Отец её, открыв сокровища Свои (Мф. 2:11), четвёртым драгоценным камнем, сиречь духом крепости, украсил дочь Свою и защитил её от всего супротивного, дабы и не сломилась она под ударами превратностей, и не возгордилась от прельщений благополучия; дабы поношения сносила спокойно, дабы ни на какое зло не воздавала злом (ср. 1 Пет. 3:9), но благословением отвечала на проклятие (ср. Мф. 5:44), радушием – на вероломство. Она воздавала добром за зло (ср. Рим. 12:21), клеветникам не отвечала, за гонящих молилась (ср. Мф. 5:44). Благодаря постоянству ума она довершила подвиг, благодаря твёрдости духа всё переносила невозмутимо, благодаря мужеству добровольно встречала на трудности, благодаря спокойствию не страшилась неизбежных неприятностей, благодаря верному упованию питала верную надежду благой подвиг довести до благого конца, а благодаря величию подвига обрела его святое и преславное завершение.
[74] Но она не только терпеливо держалась при гонениях и под ударами [судьбы], но и радовалась в скорбях (ср. Рим. 5:3), и бич Господень принимала с великой охотностью. Посему, когда она на смертном одре тяжко промучилась уже почти сорок дней, и мы спросили её, не подустала ли она от мук болезни своей, она отвечала: «Отнюдь, но я бы желала, буде то угодно Богу, чтобы сорокадневие это началось сначала». И, что куда удивительнее, добавила, что не никогда не видала больного, который бы не желал своей болезни, как бы велика она ни была.
Горе вам, с неохотой несущим Крест Господень, отвергающим наказание от Господа; тем, что, отбиваясь от бича Господня, ропщете на кнут и, точно собака, кусаете; [горе вам,] что боль телесную усугубляете болью нетерпеливого сердца!
Сия же драгоценность Христова с ликованием умудрённого сердца как бы бесчувственно принимала удары, с кротостью переносила терзания, ибо внутренняя услада смягчала внешнюю боль и, облегчая бремя болезни, утишала её.
Но однажды, когда от паралитической боли она кричала и пыталась бить себя в грудь, некто из близких друзей, сострадая ей, скрылся в некоем месте и смиренно молился за неё Господу. Тогда она, ощутив действие благоговейных молитв благочестивого человека по некоторой убыли своей болезни, сказала своей служанке: «Поди скажи человеку тому, чтобы прекратил молиться за меня, ибо когда мне становится лучше от целительной силы его молитв, в подвиге моём я терплю ущерб».
А когда она как-то раз мучилась от некоей тяготы, некто из её друзей сокровенно в сердце весьма горевал о её мучении. Тогда она, узнав по Господню откровению тайны сердца того человека, послала служанку свою к нему сказать: «Я не могу выдержать, когда горюют обо мне». Ибо её сильнее отягчали горести других, нежели собственные болезни.
[75] Но дух крепости придавал ей терпения не только на противостояние превратностям, но и на подавление всяческих плотских соблазнов. Ибо до того смирила она своё тело и привела к покорности, что оно повиновалось всякому мановению духа, ни под каким видом себя не оправдывая, и против господина своего не роптало, но, подражая крепости его, никогда не уступало лености, ничтожно редко поддавалось изнеможению от трудов. И до того юница сия с тимпаном (ср. Пс. 67:26) иссушила тело своё, как бы растянув его меж двух перекладин креста, что никогда в течение многих лет не ощущала в себе восстания даже первейших позывов похоти. Из-за этого она чувствовала таковое спокойствие даже среди мужчин, что по изобилию невинности и чистой простоте считала всех подобными себе. И вот как-то раз, когда один её близкий друг по чрезвычайному избытку духовной нежности сжал ей ладонь, то, хотя в целомудренной его душе не возникло никаких гадких помыслов, всё же, будучи мужчиной, почувствовал от её близости восстание первых позывов. Оставаясь в совершенном неведении относительно этого, услышала свыше голос: «Не прикасайся ко Мне» (Ин. 20:17), но не уразумела, что бы это значило. Однако Бог, кроткий и нашим немощам сострадающий, не желал, чтобы друг тот опозорился перед святой женщиной, но изволил, словно ревнитель, и целомудрие Своей подруги соблюсти, и его наказать ввиду грозившей беды. Посему, когда она сказал ему: «Я слышала сейчас некие слова, но совершенно не знаю, что они могли бы значить: «Не прикасайся ко Мне»», он, понимая, к чему это было, решил в дальнейшем держать себя осторожнее и, возблагодарив Господа за то, что не пожелал выдать его немощь, откланялся.
[76] А благодаря духу совета она ни в чём не действовала стремглав, беспорядочно, но всё делала прилежно, предусмотрительно и обдуманно, при всех своих действиях или бездействии ожидая [помощи] Того, Кто спасал её от малодушия и душевных бурь. И никогда не бездействовала она по малодушию, однако и никогда не шла до конца под воздействием бурных чувств, необдуманно, по внезапному решению. Во всех путях её ресницы её были направлены прямо пред нею (ср. Прит. 4:25); всё делала она с советом, дабы после сделанного не сожалеть даже о мелочах. Да и как могла бы поступать несерьёзно, без зрелого размышления та, чей ум наполнял, в чьей душе обитал Тот, Кто молвил о Самом Себе: «Я, Премудрость, обитаю в советах и пребываю среди просвещённых помышлений» (Вульг. Прит. 8:12). И хотя советом Святого Духа она была изнутри обогащена, хотя Божественными Писаниями вполне была просвещена, однако по чрезвычайному обилию смирения, дабы самой себе не казаться мудрой, она, отрекшись от собственной воли, охотно и почтительно подчинялась советам других.
[77] Также и многие из близких друзей её, многократно убедившись в её божественном благоразумии, не смели предпринять ничего значительного без её совета; ибо что она не могла узнать человеческим разумением, то, вознесши молитвы, узнавала по вдохновению свыше. Поэтому, когда один её друг, который, довольствуясь своим скромным положением, тем спокойнее, чем дальше от глаз людских и мирской суеты, служил в смирении Господу, получил от некоего дворянина предложение стать его слугой с щедрым обещанием обеспечить его и конём, и одеждами, и множеством прочего добра, он испросил совета у святой женщины, как поступить. Она же, никогда и ничего не смевшая говорить от самой себя, вознесла молитву, после чего возвратилась из покоев, исполненных тайн божественных советов, и ответила: «Я видела, что вам по службе было поручено снарядить чёрного коня, который ржал, стремясь к преисподней, а бесовское воинство ликовало. Поэтому по моему совету оставайтесь-ка в том звании, в котором призваны (ср. 1 Кор. 7:20) Господом и честолюбием да мирской тщетой не давайте удобного случая диволу».
[78] А в другой раз один из её друзей, превосходящий иных смирением и тем более дорогой ей, который имел скромную должность, обеспеченную участком (Praebendam), достаточным для его нужд, уступив многим уговорам, принял было другую, приносящую больший доход. Однако, будучи изрядно богобоязнен и замешкавшись с этим делом, он спросил совета у служанки Христовой, не оскорбит ли тем Бога. Она же, по своему обычаю попросив немного обождать ответа, в итоге, вдохновлённая свыше и удостоверенная божественными откровениями, без малейших колебаний заявила: «Я видела человека, облачённого в белые одежды и вполне готового к забегу; и тут на него накинули чёрный плащ и нагрузили ненужным мешком». Когда она сказала это и тому подобное, сей благоразумный и богобоязненный муж, уже имея от Господа предчувствие того, что она проречёт свыше, в согласии со здравым советом удержал за собой первую, скромную должность, а от другой незамедлительно отступился, дабы не занимать из честолюбия чужого места.
Простите меня, братия, прибавляющие должность к должности, присоединяющие участок к участку (ср. Ис. 5:8). Не моё дело вещать, но Христа, дающего откровения. Пощадите служительницу Христову, не злословьте невинную! В чём она вас оскорбила, дав другу своему здравый совет, поведав истину, услышанную от Господа? Но вы, листающие Грациана, скорее уж либо вообще никогда не заглянете в эту книжку, либо по обычаю своему осмеёте видения служительницы Христовой как бред и сон, и пренебрежёте ими. Ибо и фарисеи Господа – когда Он толковал о любостяжании и говорил, что богатые никак не могут войти в Царство Небесное (см., напр., Мф. 19:24), – не только осмеивали, но и считали как бы безумным (напр. Мф. 3:30).
[79] Но чтобы без лицеприятия поведать о великих делах святой женщины, не пощажу также и себя, а поведаю историю моего несчастья. Когда я начинал проповедовать, несмотря на своё недостоинство, слово Божие простым мирянам и ещё не имел опыта или привычки в произнесении речей перед народом, мне всегда было страшно, вдруг я потеряю мысль и не смогу докончить речь; ведь я много чего отовсюду собирал и все то многое, что нагромоздив, держал в уме, пытался излить прилюдно. Ведь глупый весь дух свой изливает, а мудрый придерживает его на будущее (ср. Вульг. Прит. 29:11). Когда же я, собравшись с мыслями после речи, сам приходил в замешательство от такового собственного расточительства, то ум мой впадал как бы в некое отвращение, поскольку многое мне казалось сказанным бестолково и нескладно. Когда служительница Христова заметила меня однажды подавленным такого рода печалью, я по робости отказался открыть ей причину оной, но что ещё хуже, когда кто-то после проповеди похвалил меня, сказав, что я будто бы говорил хорошо и остроумно, и добавил (как это принято), что охотно послушал бы меня ещё, я получил от этого некоторое утешение. Краснею, обнародуя свой позор, но не смею скрывать того, что может послужить к хвале святой женщины, которая, застав меня однажды, омрачённого вышесказанной печалью, позвала к себе, точно смущённого работника, чудесным образом открыла мне двойную рану искушений, которыми я был втайне уязвлен. «Я увидела, – сказала она, – как бы подобие окутанного мраком человека, чрезмерно заросшего волосами, а некая разряженная блудница, как бы сияющая какими-то лучами, ласково глядя, обходила вокруг него. А многократно обойдя, она протянула к нему один из лучей своих и частично рассеяла тьму его». Из этой её притчи я сразу совершенно точно уразумел, какой страдал тройственной болезнью. Ибо преизбыток волос порождал во мне печаль, а блудница разряженная, то есть гордыня, лучами лести доставила мне злосчастное утешение. Даже и не знаю как и восхвалить тебя, о святая женщина, сведущая в тайнах Божиих! Не зря Господь открывал тебе помышления человеческие, ибо Он наделил тебя силой врачевать недуги молитвами своими.
[80] Будучи знакома с одной благой и святой юницей по имени Гельдевега, что была затворницей в Вилламброке, и весьма любя её, Мария вскармливала её в Господе, как мать – дочерь свою, на протяжении почти двенадцати лет. И когда та подвергалась тягостному искушению, Мария открывала юнице той (дивившейся, каким образом она проникла душу её) помышления сердца её и предупреждала её о приближающихся искушениях задолго до их появления. Поскольку же затворница оная получала от общения с магистром Гвидоном, что был тогда капелланом церкви в Вилламброке, величайшее утешение, то Мария предсказала ей за полгода (ибо внезапно приходящие искушения причиняют большее замешательство), что магистру тому и её брату Иоанну Вилламброкскому предстоит уехать, многими уговорами увещевая её мирно перенести отсутствие тех, чьё общество она весьма ценила.
Также о некоей благочестивой женщине по имени Беселена, которая долго верой и правдой служила служительнице Христовой и от общения с которой вышесказанная затворница получала великое утешение, Мария задолго предсказала, что та уйдёт со службы её и что выдержать определение Господне нужно без смущения.
Как-то раз один наставник из Франции решил приехать в монастырь Уаньи. Когда же один из братии той обители, чтобы сопроводить того наставника, собрался ехать до самого Парижа, она молвила: «Погодите, не торопитесь, ибо уже в пути вестник, которого тот наставник отправил к нам». Итак, брат тот по её совету остался и стал ждать в Уаньи, когда приедет тот, о чьём прибытии она предсказала в пророческом духе. Когда же вышесказанный наставник, намереваясь посетить пороги апостольские, отправился в Рим, его друзья, поверив ложным слухам о его смерти, восскорбели. А когда кто-то вознамерился отслужить за него мессу, Мария сказала: «Он не умер, а жив, и в такой-то день вернётся из Рима живой и здоровый». Все изумились и решили отложить заупокойную мессу, и в итоге события подтвердили её предсказание.
ГЛАВА IX. БЛАГОДАРЯ ДУХУ РАЗУМА ОНА СОЗЕРЦАЕТ БОЖЕСТВЕННЫЕ ТАЙНЫ, УЗНАЁТ ОБ ОТДАЛЁННЫХ И БУДУЩИХ СОБЫТИЯХ
[81] Итак, дщерь Иерусалима (Зах. 9:9), украшенная сими ожерельями, сими сказанными дарами Святого Духа, словно светильниками, просвещённая (ср. Отк. 4:5), очистив сердце, силою духа разума жительствовала на небесах (ср. Флп. 3:20). И до того душа её выбрала вознесение (ср. Вульг. Иов. 7:15), что зачастую целый день (а порой и несколько) воспаряя всё выше, она, подобно орлу, взирала на Солнце правды (Мал. 4:2), и лучи Его не отбрасывали её вниз. Лучами этого Солнца от всякой влаги чувственности осушённая, от всяких облаков телесных образов очищенная, без какой-либо фантазии или воображения она в своей душе, словно в чистом зеркале, воспринимала простые и божественные образы (formas). Ибо удалившись от образов чувственных, она в своей детской душе отображала те единообразные и неизменные занебесные виды (species), что восходят к высшему, простому и неизменному Величеству.
Когда же тончайший и простой дух её (ср. Прем. 7:23), сожжённый пламенем благочестивой любви, словно струйка дыма от благоуханий (ср. Вульг. Песн. 3:6), проникал за небеса и, как бы взойдя по неким ступеням в стране живых (Пс. 114:9. – пер. П. Юнгерова), по улицам и площадям искал Того, Которого любил (ср. Песн. 3:2), то любуясь лилиями святых дев, то услаждаясь благоуханием роз святых мучеников, порой с почтением принимаемый в собрании святых апостолов, иногда приобщаясь к лику ангельскому. И когда она уже проходила всё ступени и все места райские проникала, сквозь все проносилась, то встречала в итоге Того, Кого горячо желала душа её (ср. Песн. 3:1), где наконец совершенно опочивала, где в полной неподвижности пребывала. И позабыв затем всё, ни о друзьях, сколь угодно дорогих ей, не могла молиться, ни даже о святых ангелах помышлять; и всех святых как бы оставив за собой, прилеплялась к Тому, Кого горячо жаждала.
[82] А когда она ближе всматривалась в книгу Жизни, многое из неё духом разума воспринимала. Посему за три года до того, как люди предприняли крестовый поход против еретиков провансальских, она увидела кресты, сходящие во множестве с небес на людские толпы. Ведь до поры в наших краях не было слышно никакого упоминания об этих еретиках, а ей Господь в духе часто говорил, словно сетуя, что страну ту почти целиком утратил и что из краёв тех Он извержен, словно изгнанник. И когда святые Христовы мученики, что прибыли из отдалённых краёв по ревности о Распятом, дабы отмстить за Христово бесчестие, были в месте под названием Монгоди умерщвлены недругами Креста Христова, она, хоть и была от тех мест отделена огромными земными пространствами, увидела, как святые ангелы, ликуя, возносят души убиенных к вышней радости, совершенно минуя чистилище. Посему она возымела такое пламенное желание совершить паломничество туда, что едва смогла бы удержаться, если бы была возможность каким-либо образом исполнить это без соблазна для ближних. Когда же как бы в насмешку спросили её, что бы она делала, если бы дошла туда, она ответила: «Хотя бы почтила Господа моего, исповедав имя Его там, где столькратно нечестивцы отрицались от него, кощунствуя».
[83] И когда умирал один крестоносец, наш знакомый и друг нашего дома в Уаньи, она увидела множество бесов, как бы со скрежетом зубов готовых пожрать его (ср. Сир. 51:4). Когда же она прикрикнула на бесов и велела им отойти от слуги Христова, защищённого знаменем Креста, они стали злобно винить его во множестве преступлений и возражать ей, говоря, он не ходил в правде. Когда же она смиренно молилась за болящего Господу, то увидела как бы Крест светозарный, сходящий на него и защищающий его со всех сторон. И хотя смерть опередила крестоносца того, и он не участвовал в походе, большая часть чистилища была отпущена ему, как Господь открыл святой женщине, поскольку человек сей имел намерение и не по своему желанию задержался.
[84] А один друг наш, благородный происхождением, но ещё благороднее верой, преданно служил Богу и всё, насколько было в его власти, хотел бы ради Христа оставить, но имел жену, которая, будучи весьма привержена миру, ему в том противоречила. Когда он уже весьма опасался, что жена его выкинет из дому (Ибо трое, как говорит Соломон, изгоняют человека из дома его: чад, протёкшая крыша и сварливая да злая жена (Прит. 27:15)), святая женщина, сжалившись над юношей, много молилась Господу за жену его и, ласково утешая сего благородного мужа, предсказала, что жена его в скором времени обратится к Богу, что, как мы знаем и свершилось, и за что мы воздаём Господу благодарение. Ибо и она, совершенно презрев мирскую суету, насколько прежде воле и намерениям благочестивого мужа была враждебна, настолько же впоследствии ушла вперёд и, предшествуя, как бы подтягивала за собой того, кого поначалу помехами своими сдерживала.
Однажды, когда некий каноник церкви св. Гертруды в Нивеле лежал на смертном одре, братья из Уаньи по уважительной причине пожелали узнать день кончины его. И тогдаони некоего мирянина из Нивеля, бывшего тогда в Уаньи, попросили вернуться в свой город и, когда каноник умрёт, сообщить им. «Если ты хочешь, – молвила ему святая женщина, – поспеть сообщить то, что тебе поручили, то подобает тебе выехать с утра и двинуться в путь». Когда же назавтра он въезжал в Нивель, колокола уже звонили по покойном.
[85] Накануне Жирного вторника, когда люди мирские обычно предаются разгулу, она увидела каких-то бесов, в печали и смущении отступающих от некоей инокини; ибо, хотя они сурово нападали на неё с искушениями, однако по милости Господней никак не смогли её одолеть. Когда же после того эту женщину спросили, каково ей было, она сказала: «Мне пришлось крайне тяжко, но в самый тяжкий час благодать Божия меня избавила». И поняла Мария, что именно в это время она видела бесов, отступавших в смущении.
А некий священник как-то служил мессу в её присутствии, а поскольку за священника этого она часто молилась, то он, не имея чем ещё одарить её, но не желая показаться неблагодарным, служил за неё эту мессу. Когда же священник мессу закончил, Мария сказала ему: «Месса эта была моя, ибо ты нынче за меня вознёс Сына Отцова». Когда же он удивился и спросил, как она это узнала (ибо един лишь Господь Бог знает мысли человеческие (Пс. 93:11)), святая сказала: «Я видела над головой у вас прекраснейшего голубя, сходившего на алтарь, который в полёте как бы простёр ко мне крылья, и познала я в духе, что Святой Дух обратил эту мессу на меня».
[86] И когда священники служили мессы достойно и благоговейно, она видела, как святые ангелы радовались и, с великим ликованием священникам прислуживая, взирали на них с благостными ликами и преблагоговейно чествовали их.
Горе тем несчастным священникам, сотоварищам Иуде-предателю, которые вновь в меру своей власти Христа в себе распинают и оскверняют кровь завета, которые с руками осквернёнными, глазами бесстыдными, устами ядовитыми, сердцем нечистым, непочтительно приступая к почтенному Таинству, оскорбляют предстоящих при нём святых ангелов и жалким образом спасительным лекарством навлекают на себя смерть.
Однажды, когда весьма дорогой ей друг был возведён в Париже в священство, она, отсутствуя там телесно, но присутствуя духом, видела, как всё происходило, когда его помазывали на священство, и где совершалось рукоположение, и во что он был облачён, и что у него было на душе, а видев всё это духом, рассказала о виденном изумлённому священнику. Когда же она передала ему в Париж со своим посланцем одно письмо, там среди прочего было написано нечто, что он священник тот не мог понять, пока оно не свершилось. Там было примерно следующее: «Уже расцвело новое дерево, первые плоды коего Господь предназначил мне». И хотя священник намеревался отслужить свою первую мессу во Франции, по Господню изволению вышло так, что служил он её впервые в Уаньи, в присутствии святой женщины».
ГЛАВА X. БЛАГОДАРЯ ДУХУ ПРЕМУДРОСТИ МАРИЯ ВКУШАЕТ БЛАГОСТЬ БОЖИЮ В ПРАЗДНИКИ ХРИСТА И СВЯТЫХ
[87] И вот, Художник искусный, желая довести до вершины совершенства Своё произведение, Священник верховный – Свой храм, Царь небесный – Свою дочь, благочестно украсил и восхитительно увенчал её седьмым даром семиобразного Духа, как бы запечатлев им остальные, а именно – даром премудрости, который, являясь первым по достоинству, до совершенства доходит последним. Благодаря чуткой этой премудрости она увидела и вкусила, как благ Господь (ср. Пс. 33:9), когда как туком и елеем насыщалась душа её (ср. Пс. 62:6) и когда за трапезой Господней вместе с Иосифом в полдень (ср. Быт. 43:25) упивалась она, изобилуя утехами, опираясь на Возлюбленного своего (Вульг. Песн. 8:5), вкушая из уст Жениха молоко и мёд. Медоточивый этот дар премудрости проник до глубины её сердца и усладил слова, и все дела её умастил помазанием духовной благости, и сделал её мягкосердечной, сладкоречивой, благодетельной, любвеобильной.
И такого достигла она упоения и отстранения от чувств, что порой, когда мы звонили к девятому часу или вечерне, она, словно проснувшись, спрашивала, не первый ли ещё час. Как-то раз, когда она пролежала в постели три дня подряд, нежно покоясь с Женихом, то из-за чрезвычайной радости, услаждавшей её, дни эти пролетели настолько незаметно, что ей показалось, будто лежала она едва лишь один миг. И чувства её к Богу дивно разились, ибо порой она голодала по Нему, порой – жаждала. А поскольку написано: «Ядущие меня еще будут алкать, и пьющие меня еще будут жаждать» (Сир. 24:23), то чем более она ощущала Господа, тем сильнее возрастало в ней желание: она терзалась, восклицала, и умоляла побыть подольше, и словно бы стискивала в объятиях, чтобы не ушёл; да заклинала со слезами продлить явление Своё ей.
[88] Как-то раз в течение трёх или более дней ей виделось, как она Его в облике младенца, спящего прижимала к груди своей и скрывалась, чтобы другие не увидели. Порой на утешение дочери своей любящий Сын Девы являлся ей в облике ребёнка, которого она целовала; порой – как кроткий агнец, покоившийся на её коленях; иногда – словно бы голубь. Иной раз он представал овном с сияющей звездой на челе, обходившим епархию (ecclesiam), чтобы (как ей виделось) навестить своих верных. Ибо, как сомневающимся ученикам Господь явился под видом паломника (Лк. 24:13-32); как, посылая апостола Фому в Индию, принял образ купца; так и друзьям Своим в утешение Он благоволит являться под приятным видом: так, по свидетельству св. Иеронима, св. Павла, придя в Вифлеем, увидела Его в облике Младенца, лежавшего в яслях.
А в разные праздники Господни Он являлся ей как бы в соответствии с образом праздника Своего. Так, в Рождество Он представал как Дитя, сосущее грудь Девы-Матери или плачущее в колыбели; и тогда она испытывала к нему нежность, как к дитяти. А при разных явлениях разные возникали и чувства; и это возобновлялась по праздникам каждый год. В Сретенье она видела, как Богородица приносит Сына Своего в Храм, а Симеон берёт Его на руки, и при сем видении она ликовала от радости не меньше, чем если бы присутствовала в Храме, когда это там происходило. И однажды в этот праздник во время процессии свеча её надолго погасла, но вдруг вспыхнула ярчайшим светом, не иначе как Богом зажжённая. И в дни Страстей Своих Господь порой являлся ей, но редко, ибо она с трудом могла вынести их.
Когда приближался какой-нибудь великий праздник, она порой за восемь дней до него ощущала радость, и так в течение всего года она чудесным образом переживала всё время разные впечатления.
[89] Когда же приближался день какого-нибудь святого, святой этот предупреждал её о своём празднике и, придя в свой день к ней, навещал её со множеством своих небесных сотоварищей; так что со святым оным её дух целый день почивал в радости. А оттого, что она часто и дружественно общалась со святыми, она научилась отличать одного ангела и святого от другого, как кто-нибудь различает соседей своих. Порой даже какой-нибудь святой, совершенно неизвестный в этих краях, предвозвещал её о своём празднике, что справляется в дальнем краю, чтобы и она порадовалась в день тот. Но даже без какого-либо предупреждения она отличала сердечным вкусом праздники от будней, потому что в святых днях она ощущала большую сладость, чем в простых, и отмечала она праздники, записанные в её душе и запечатлённые в сердце, словно бы в мартирологе.
Поэтому, когда она однажды оказалась в деревеньке, что называется Ленло, в церкви св. Гертруды, и назавтра должен был справляться праздник св. Генртруды-девы, а священник той деревни на праздник этот не обратил внимания, она, почувствовав в своей душе приближение святого дня, не смогла удержаться. И поскольку священник не зазвонил, и никто иной не ударил в колокола, как подобает в кануны праздников, она сама поднялась со своего места и, насколько было сил, стала бить в колокола. Услыхав, священник изумился и, подбежав к церкви, спросил: «Вы чего звоните, будто в праздник? У нас нет обычая звонить в такой час, кроме как перед праздниками!» Тогда она робко и пугливо ответила: «Простите меня, отче! Этой ночью большой праздник; правда, не знаю, чей. Но я чувствую, как сия церковь уже наполнена радостью». Тогда священник, открыв календарь, обнаружил, что назавтра предстоит быть празднику св. Гертруды.
[90] И столь многие и великие утешения получала она от Господа, что не стремясь развлечься, как обычно бывает, ничем внешним, она могла вне какого-либо общества хоть вечно сидеть на одном месте без досады и уныния.
Однажды, находясь в своей келейке, она услышала сладчайший голос Господа, сказавшего: «Сия есть дщерь Моя возлюбленная, в которой Моя утеха многая» (ср. Мф. 3:17 и проч.). Когда же была она восхищена вне себя, то виделось ей, что склоняет она голову свою на колени Христа во славе. Однажды после предвестия от некоего ангела приветствовал её некто из верховных святых. Когда она однажды молилась перед алтарём св. Николая, то явлено было ей, что из его мощей истекает молоко. Видела она также однажды, как от образа Распятого исходят некие лучи, простираются к ней и проникают как бы до самого сердца. И все сии [явления] весьма радовали её, и дух её на диво ими укреплялся.
Как-то раз явился ей блаженный Бернард, цистерцианского ордена отец и светоч, и крылья свои простёр над нею (ср. Иер. 48:40). Поскольку ж он долго сидел с нею в углу церкви, она спросила его, что это за крылья, и в ответ услышала, что он, как орёл в высоком полёте, постиг возвышенные и глубокие тайны Божественного Писания, и Господь открыл ему многие из небесных загадок.
И питала она великое почтение и с особой любовью относилась ко св. Иоанну Евангелисту. Случилось же так, что, когда она исповедала несколько лёгких грехов некоему священнику со многими слезами и рыданиями, и тот спросил, почему она так обильно проливает слёзы, то она отвечала: «Не в силах я подавить слёзы». Ибо видела некоего орла у себя на груди, который окунал клюв свой в грудь её, словно в источник, и оглашал воздух громкими криками. И уразумела она в духе, что слёзы её и рыдания блаженный Иоанн доносит ко Господу.
[91] Однажды увидела она некоего священника, со слезами, благоговейно служившего Мессу, и явлено было ей, как некий голубь опустился на плечо священнику, и словно бы источник чистейший забил ключом из плеча его. В другой раз видела она Сына Девы в облике дитяти в окружённой величайшим сиянием пиксиде, где хранится Тело Христово. Когда ж мы спросили её, каково было то сияние, она отвечала, что насколько свет солнца превосходит свет свечи, настолько сильнее было то сияние солнечного.
А когда в нашу церковь должны были доставить некие мощи, она в духе предчувствовала их прибытие и всю ночь о них ликовала, видя и что Христос радуется, и что прочие мощи как бы с ликованием и почтением встречают новые.
И дух её чудесным образом чуял, подлинны ли реликвии. Так, она видела, что маленький крест, хранившийся в церкви в Уаньи, в котором заключалась частичка Святого Креста, весьма светел и словно бы испускает лучи небесного сияния. А один из наших знакомых, друг нашей обители, среди прочих реликвий имел кость какого-то святого, но без описания, так что он не знал, к кому эта реликвия относится. Когда ж он отнёс реликвию Марии, чтобы та удостоверила её подлинность, святая женщина в духе почувствовала, что реликвия эта настоящая и драгоценная. И когда она молилась, чтобы Бог явил ей, чья она, предстал ей некий святой, чрезвычайно великий и преславный. Женщина спросила святого: «Ты кто?» Он же себя не назвал, но написал перед очами ума её четыре буквы. Она удержала те буквы в памяти, не понимая их значения, и, позвав некоего клирика, назвала ему их – A. I. O. L. – и спросила, что они значат. Он же, сопоставив их и соединив, сообщил ей их значение, так что она явственно поняла, что это – реликвия блаженного Айоля (св. Айгульф, архиепископ Буржский, ум. 835 г., пам. 22 мая), весьма почитаемого в Провене, что в Шампани.
[92] А пока она по устремлению к радости вечной, по любви к лицезрению Божества томилась в изгнании сем от разлуки с вечным блаженством, то прежде достижения земли обетованной одним для неё и высшим целебным средством, единственным её утешением была манна Хлеба небесного. Им умерялась тревога и томление сердца её; им смягчались все её скорби и дух её укреплялся; благодаря этому высочайшему и превосходному Таинству она терпеливо выдерживала все горести сего странствия, преодолевала все трудности сей пустыни; этой пищею оживлённая, она возвышалась над всяким изнеможением сего бедствия. Святой хлеб укреплял её сердце, святое вино, пьяня, веселило душу её (ср. Пс. 103:15); Плоть святая питала, Кровь святая, животворя, омовением очищала. Это единственное утешение, которого она была не в силах лишиться надолго. Принимать Тело Христово было для неё то же, что и жить; вынужденно остаться без сего Таинства значило умереть. Ибо уже в сем мире она на собственном опыте изведала то, что изрёк Господь в Евангелии: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную» (Ин. 6:53-54). Не было сие слово жёстко для неё (ср. Вульг. Ин. 6:61), как для иудеев, но сладостно, ибо, чувствуя всяческую утеху и всяческое услаждение вкуса при восприятии Его не только в глубине души, но и на устах как медвяную сладость, она часто счастливо принимала Господа своего под образом дитяти в чистой и прибранной горнице сердца, благоухающей медовыми ароматами. Когда же она более не в силах выносить жажду животворящей Крови, то просила порой позволить ей после мессы хотя бы подольше посмотреть на пустую Чашу на алтаре.
ГЛАВА IX. ПРИХОД МАРИИ В УАНЬИ И БЛАГОЧЕСТИВАЯ ПОДГОТОВКА К СМЕРТИ
[93] Но поскольку драгоценные ожерелья (ср. Песн. 1:9) сей дочери Царской и благоуханные одежды (ср. Песн. 4:11) сей невесты Христовой мы, хоть и не в достаточной мере, однако по мере наших сил описали, то поспешим перейти к краям одеяний, сиречь блаженному преставлению её, дабы так довершить приношение наше Господу.
После того, как она долгое время жертвенно служила Господу в многократно упомянутом селении под названием Вилламброк, из окрестностей соседнего города, называемого Нивель, к ней начали во множестве стекаться почитавшие её люди, чего она, желая предаваться лишь Богу, уже не могла более выносить. Она многократно и многими мольбами упрашивала Господа указать ей подходящее место для подвизания и покровителей, что смиренно снизойдут к устремлению её, и явил Он ей в духе обитель в Уаньи, которую она прежде никогда не видала и о каковой тогда, по новизне её и бедности, едва кто из людей упоминал. После долгого размышления она так и не узнала, что это за обитель, однако положилась на Господне обетование и, будучи истинной дочерью послушания, задолго до отправления туда испросила разрешения у мужа своего Иоанна и брата его, своего духовного отца Гвидона, навестить ту обитель и, если угодно будет ей, там остаться. Они же, дабы не печалить её, любимую ими от всего сердца, с лёгкостью согласились, да и Господь вдохновил их уступить; и никоим образом не подумали они, что ей предстоит остаться в такой обители, о которой она никогда прежде не знала и среди насельников коей не было ни одного ей знакомого.
[94] Тогда она под водительством Божиим пустилась в путь к назначенному ей месту и, когда она ещё не добралась дотуда, навстречу ей с великим ликованием вышел блаженный Николай (Мирликийский), тамошней обители покровитель, и проводил её до самой церкви своей. А в тот день она всю дорогу весьма дивилась, ибо чувствовала в сердце приближение великого торжества св. Николая, не забывая при этом, что праздник его по обыкновению совершается перед Рождеством, а не в мае, который тогда был. Однако в тот день, когда она приехала, братия в Уаньи отмечали большой праздник Перенесения мощей его (9 мая). Когда же она впервые прибыла на то место, то дивным образом и расположение обители, и жилище братии узнала, поскольку Господь явил ей это прежде, и поняла, какой отмечается праздник св. Николая, и предсказала, что закончит дни свои в этом месте; и даже потом тайно показала мне место в церкви, где по упокоении предстоит находиться её гробнице, что и подтвердили последующие события. Ибо именно в обители Уаньи, как бы ни пытались многие потом увести её оттуда, отдала она смертный долг природе, и после кончины была погребена в той части церкви, которую мне предуказала, хотя её хотели похоронить в ином.
[95] После ж того, как она по Господню повелению вышла из земли своей и от родства своего (ср. Быт. 12:1); после того, как тем охотнее, чем надёжнее водворилась под сенью Того, к Кому стремилась (ср. Пс. 90:1), столько благ ей Господь сотворил в обители той, сколькрат паче прежнего утешениями святых ангелов удостоил! Сколько раз она с Матерью Божией вела в храме дружеские беседы, сколько раз Господь ей самолично являлся, сие мы ни умом постигнуть, ни словом описать не в силах. И чем ближе подходил желанный ей срок, чем более приближался последний год её земной жизни, тем обильнее открывал Господь сокровища великих щедрот Своих. Когда же подошёл последний обещанный ей Господом год, что она по радости своей не смогла скрыть (ибо за шесть лет до того она предвозвестила его магистру Гвидону Нивельскому, а нам многократно предсказывала и год, и месяц (tempus) кончины своей, не уточняя лишь дня), тогда она уже более не могла сдерживаться, но воздыхала, стенала, восклицала от нетерпения, как бы не в силах дождаться, когда уже ей можно будет обнять Господа: «Хватит Тебе, Господи, уклоняться от меня! Я не желаю больше здесь оставаться; хочу домой!» И удивительно: когда она таким образом порывалась ревностным устремлением за пределы себя самой, то, казалось, от полноты сердца тело её вот-вот разорвётся, и когда она приходила в себя, то долгое время не могла стоять на ногах. От пыла же духовного, когда она с криком влеклась вовне из себя, лицо её казалось огненным, и, что ещё удивительнее, пока она пребывала в исступлении духа, то могла взирать на вещественное солнце, не отводя взгляда. Тогда, в упоении, она была не в силах молчать, но кричала: «Сказано мне Господом, что я пойду в Святая Святых! О какое дивное слово! Скажи мне, Клементия, что такое «Святая Святых»?» Ибо так звали служанку её, у которой она в упоении спрашивала значение слова, которого они обе не понимали. Однако она его часто повторяла, ибо оно было сладостно сердцу её. Когда же, придя в себя, она дивилась, что крепче обычного была восхищена вне себя, было сказано ей: «Не удивляйся, сей год – последний. Времени у тебя более ничуть не осталось». И услышала она голос Господа, позвавшего её и сказавшего: «Приди, подруга Моя, невеста Моя, голубица Моя (Вульг. Песн. 5:2) и прими венец! (Вульг. Песн. 4:8)» А однажды, когда она была обуяна рвением духа, и позабыла себя паче прежнего, то от полноты сердца среди многого прочего произнесла: «Одеяния дщери Царевы, точно ароматами, благоухают, а члены тела её, словно мощи драгоценные, освящены Господом».
[96] А в год своего преселения к Господу, когда я по поручению, возложенному на меня легатом Владыки Папы, готовился проповедовать и благословлять на крестовый поход тех, кого Бог вдохновил против еретиков, она спросила меня, когда я предполагаю вернуться. Когда ж я ответил, что мне придётся задержаться на долгое время, она (до Четыредесятицы не проявлявшая ещё ни малейших признаков болезни) молвила: «Я вам оставлю в своём завещании кое-что на память», ибо кончину свою она, как было сказано выше, предвидела уже задолго. Она сказала мне, что близится её разрешение от тела; и поскольку не знала, когда я вернусь, поторопилась написать завещание, оставив мне ремень, которым препоясывалась; льняной платок, которым вытирала слёзы, и ещё некоторые мелочи, что для меня дороже золота и серебра. А когда подошло и приблизилось время её долгожданной болезни, она сказала служанке своей: «Боюсь оказаться обузой тебе и другим, ибо в долгой и тяжкой немощи подобает мне прейти от этого мира ко Господу. Кто сможет ухаживать за мной так долго?» Ведь она всегда боялась оказаться в тягость другим, хотя, скорее уж, почти все горевали, что не имели возможности ухаживать за ней и прислуживать ей почаще. И предсказала она, что умрёт в понедельник. Поэтому в течение всего года она почти всегда в этот день постилась, не вкушая совершенно ничего.
[97] Чем ближе был её час, тем усерднее она Богу служила и угождала день и ночь беспрерывно. Посему от праздника Благовещения Пресвятой Богородицы и до Рождества св. Иоанна Крестителя она приняла пищу не более чем одиннадцать раз, да и то в малых количествах, всегда радуясь (ср. 1 Фес. 5:16) и дня свадебного ожидая с ликованием. К блаженному же Андрею Апостолу, который такой любовью был привязан ко Кресту Господню, что не желал сходить с него, она испытывала весьма глубокую близость и любила его более всех прочих святых. А этот блаженный Христов апостол предсказал перед смертной болезнью служительнице Христовой: «Дерзай, дщерь (Мф. 9:22), не оставлю тебя (Евр. 13:5), ибо как я веру Христову исповедал и не отрёкся, так и в день преставления твоего я в поддержку твою пред Богом моим тебя исповедую и дам свидетельство о тебе».
[98] Уже близок обещанный час, который предварила она многими слезами, который многими стонами и воздыханиями выпросила. И внезапно сделался шум (Деян. 2:2), и голос горлицы слышен в стране нашей (Песн. 2:12), глас радости и исповедания, как бы праздничное восклицание (ср. Пс. 41:5. – пер. П. Юнгерова) и ликование, словно голос Всевышнего Бога. Ибо отёр Бог всякую слезу (ср. Отк. 21:4) с очей служительницы Своей и исполнил сердце её ликования (ср. Пс. 4:8), а уста её – пения (ср. Пс. 125:2). Ибо она начала петь чистым и громким голосом, и не прекращала на протяжении трёх дней и ночей Бога хвалить, благодарить, сочинять в стихах с мелодией сладостное песнопение о Боге, о святых ангелах, о Богородице, о прочих святых, о своих друзьях, о Божественных Писаниях. И не задумывалась, чтобы сочинить ту или иную строчку; и не мешкала, чтобы сочинённое изложить стихами, но они словно бы писались у неё перед взором, и Бог давал ей их прочитывать в тот же час. Непрестанно ликуя в кликах своих, она ни от размышлений не уставала, ни сочинения песни не прерывала. А один из серафимов, как явлено было ей, простирал крылья свои над грудью её, и благодаря его помощи и любезному служению не возникло во вдохновенной песни её никаких затруднений. Когда же пропела она целые сутки, так охрипло горло её, что к ночи едва могла издать хоть звук. А приор обители нашей и рад был, потому что на следующий день, сиречь в воскресенье, в нашу церковь обычно сходились миряне с разных сторон, и если бы они услышали, что она непрерывно поёт пронзительно громким голосом, то могли бы из-за этого соблазниться и посчитать её сумасшедшей. Ибо чада мира сего, чада скорби не удивляются, если кто кричит от тягости или боли, как случается при родах, но цепенеют и удивляются, если кто кричит от радости, не могучи от полноты сердца молчать. Чада же радости, когда слышат такое, не ропщут и не соблазняются, но со всяческим смирением великие деяния Божии во святых Его почитают (ср. 2 Фес. 1:10).
[99] Но с утра тимпанистка наша взыграла (citharizare) ещё громче и звонче прежнего, ибо той ночью ангел Господень удалил всяческую хрипоту её, ниспослав в сердце её дивную нежность помазания [Святого Духа]; и вот, с исцелённым горлом, она обновлённым голосом не прекращала почти целый день восхвалять Господа. Люди расслышали только голос ликования и соразмерное звучание, ибо, закрыв врата и никого не впуская, приор наш и служанка женщины остались с нею в церкви; и не могли они уразуметь многих загадок небесных, о которых она вещала, а то немногое, что уразумели, то – увы! – не запомнили. Прежде всего она высочайшим и возвышенным голосом затянула свой антифон Святой Троице, весьма продолжительно восхваляя Троицу во Единице и Единицу в Троице, как бы усеивая песнопение своё неизъяснимыми дивными тайнами. Также нечто из Божественных Писаний она излагала небывалым и дивным образом; и много да утончённо изъясняла то, что никогда не слышала – из Евангелия, из Псалмов, из Нового и Ветхого Завета. Ибо от Троицы она переходила к Христовой человечности, далее – к Пресвятой Богородице, после чего много толковала о святых ангелах, об апостолах, и о прочих им последующих святых. Наконец, как бы ставя в самом низу точку, она много говорила о своих друзьях, всё ещё пребывающих в мире, и каждого по порядку вверив Господу, много к Нему вознесла молитв за них – и всё это стихами да на латыни!
[100] И среди многого прочего она говорила, что святые ангелы обретают силу познания (intelligentiam) от света Святой Троицы, а от света прославленного Тела Христова они обретают в святых душах усладу и ликование. Также она заверяла, что Пресвятая Богородица уже прославлена в теле, и что тела святых, которые воскресли во время Страстей Христовых (см. Мф. 27:52-53), никогда потом не обратились в прах. Сказала также, и сама о том весьма радовалась, что Святой Дух вскоре посетит Церковь Свою и обильнее, чем обычно, пошлёт по всей Церкви делателей святых на благо душ и мир просветит по большей части. Сказала также, воспевая песнь о св. Стефане Первомученике, коего называла райским розовым садом, что, когда он перед смертью молился, Господь в ответ даровал ему св. Павла, а когда блаженный Павел, увенчанный мученичеством, предавал дух свой, св. Стефан присутствовал рядом и, представив блаженный дух Павла Господу, сказал Ему: «Ты дал мне сей великий и несравненный дар, а я с прибытком его Тебе возвращаю».
[101] И тогда она обильно взмолилась ко Господу за некоего проповедника, кого ей дал Господь, и много умоляя о нём Господа, попросила, чтобы прежде всего Он его сохранил, дабы она могла представить его дух Господу, когда он умрёт, и дабы то, что Господь дал ей, она в конце смогла возвратить Ему с прибылью. И, дивным образом, перечислив все искушения проповедника своего и почти все грехи, что он прежде содеял, она молила Господа милостиво сохранить его от таковых. Наш приор слышал и, поскольку он, принимав исповеди, знал, что на совести у того человека, придя к нему [позднее], спросил: «Не сообщали ли вы госпоже Марии о ваших грехах? Ибо так она в песне своей поведала о них, словно читала по написанному в книге».
Она весьма часто возвращалась к Песни Пресвятой Богородицы, сиречь «Благослови, душе моя», изложив её в стихах и по-латински, и многое умиление обретала в ней и сладость. Когда же, как бы под конец песнопения, она подошла к славословию Симеона, то преблагоговейно вверила Господу друзей своих и подруг, сиречь инокинь, пребывавших в городе Льеже; и, молясь о мире для них, в конце каждой просьбы повторяла первый стих славословия, сиречь «Ныне отпущаеши»; и подобно сему, когда молилась за монашествующих Нивеля и за многих, пребывающих в епархии Льежа, всякий раз повторяла «Ныне отпущаеши».
ГЛАВА XII. ОНА НА СМЕРТНОМ ОДРЕ. КОНЧИНА ЕЁ
[102] Когда истекли три дня ликования, она попросила приготовить ей ложе в церкви перед алтарём и, придя в себя, позвала братию и сказала: «Миновал плач, в коем я оплакивала грехи; миновала песнь, в коей я веселилась и ликовала о вечности. Ну а сейчас последуют стоны (vae) болезни и смерти. Отныне никогда я не отведаю пищи, отныне никогда не буду читать сей книги». И, передав братии свою книжку, по которой обычно пела всякие молитвы да песнопения Деве Марии, она терпеливо покорилась бичу Божию и стала в безмолвии и надежде с радостью дожидаться блаженного конца.
[103] И во время сей болезни она тяжко страдала извне, однако, с другой стороны, благостно отдыхала. Святые же, которые и в здоровом состоянии часто бывали с нею рядом, ещё чаще навещали её в немощи, ибо Христос, часто являясь ей, взирал на неё как бы с сострадательным ликом, и Матерь Христова почти постоянно держалась с ней рядом, а помимо всех прочих блаженный Андрей Апостол, весьма много навещая её, превеликое ей доставлял утешение и наделил её как бы нечувствительностью к болезни. Ангелы также святые находились при ней и благоговейно за нею ухаживали. Посему, когда однажды ночью она захотела пить, а сама уже по чрезвычайной слабости ни встать, ни ходить не могла, двое святых ангелов, поддерживая её, подвели к месту, где была оставлена вода, и отвели обратно. Они попила и без какого-либо утруждения возвратилась на ложе своё. Когда же она, предупреждённая Богородицей, принимала последнее помазание, при этом лично присутствовали все апостолы, а блаженный Пётр показал ей ключи и пообещал открыть ей врата небесные. Ну а Христос знамение Креста Своего, знамя победы Своей водрузил в ногах у неё. Когда же были помазываемы разные её члены, она при получении таинства ощутила действие Святого Духа в великом просветлении частей её тела.
[104] Ей на утешение были посланы несколько давно уже умерших её друзей и знакомых, [среди коих] Иоанн Динанский, уже царствовавший со Христом (ср. Откр. 20:6), и брат Рихард Меншапельский, муж доброй и святой жизни, но всё ещё находившийся в чистилище. Некто даже для того время болезни явился служительнице Христовой, чтобы попросить у неё помощи, ибо терпел он в чистилище величайшие муки. Ибо он некогда, и по имени, и с виду будучи иноком, и находясь в совершенном чине, затем к соблазну многих и поношению иночества возвратился в мир и сочетался с некоей женщиной, которая тоже долго пребывала в чине совершенной жизни, но уничижила свой изначальный обет. Более всего, говорил он, терпит муку за соблазн, коим навредил он Церкви Божией.
Когда же её приехал навестить преосвященный епископ кафедры Тулузской, она на время получила величайшее утешение от его присутствия и даже укрепилась телом, а Пресвятая Богородица, как ей виделось, словно бы приподняла её в воздухе навстречу епископу. Когда же сей епископ в той же церкви на алтаре, посвящённом Пресвятой Богородице, служил Мессу, то, когда он принимал Таинство, она увидела словно бы белоснежного голубя, который как бы вложил епископу в уста святую Евхаристию, при чём по нему внутри разлилось величайшее сияние, и она по Господню указанию поняла, что это душа его просветилась.
[105] При том, что во время болезни она совершенно ничего не могла есть и даже, как говорили, была не в силах вынести запаха хлеба, часто и легко принимала Тело Христово, которое, как бы немедля растаяв и проникнув в её душу, не только дух её укрепляло, но незамедлительно облегчало и болезнь телесную. Дважды во время болезни случалось так, что, когда она принимала Тело Христово, лицо её как бы озарялось некими лучами света. Когда же мы однажды проверили, не примет ли она неосвящённую гостию, запах хлеба тут же вызвал у неё отвращение. Едва малая частица коснулась её зубов, она закричала, стала отплёвываться, задыхаться и издавать хрипы с таким страшным волнением, будто грудь её готова была разорваться. После того, как она долго проплакала от боли и многократно ополоснула водой рот, большую часть ночи всё не могла уснуть. Однако как бы ни была она ослаблена телом, как бы ни кружилась её измученная голова (поскольку в течение пятидесяти трёх дней до смерти она не ела совершенно ничего), она всегда переносила солнечноесияние, никогда не закрывала глаза перед прямым светом и (что удивительнее), когда мы рядом с ней и как бы прямо ей в уши пели громкими голосами, когда долго и мощно звонили в колокола, даже когда рядом с ней множество каменщиков стучали молотками, воздвигая алтарь, который предстояло освятить епископу Тулузскому, это никогда не вызывало у неё ни малейшего беспокойства, поскольку она знала, что это совершается ради Бога и Церкви Его. Ибо, как она сама заверяла, когда мы сочувствовали ей, звук этот не вредил её голове и не бил по мозгам (nec cerebrum percutiebat), а сразу проникал ей в душу с великим ублаготворением.
[106] Из различных краёв сходились и съезжались её друзья и знакомые, чтобы повидать её. Когда же мы заговаривали с ней о ком-нибудь из тех, кто не приехал, она об одних сказывала: «Я их ещё увижу», а о других молвила: «В этом мире я их больше никогда не увижу», и, как мы потом узнали, так и случилось. А некая благородная дама, бывшая жена герцога Лувенского, которая, оставив мир, вступила монахиней в цистерцианский орден, видалась с нею задолго до её смерти, когда та жила ещё в Вилламброке. Когда же расставалась с нею и сказала: «Госпожа, не знаю, увижу ль я вас отныне», святая женщина ответила ей: «Ещё увидите». А когда она, находясь вдали от наших краёв, ближе к Кёльну, услыхала, что святая женщина уже на пороге смерти, молвила: «Уповаю на Господа, что я её, как она обещала, ещё смогу увидеть». Что и случилось. Ибо, когда она приехала к нам, уже колокола звонили по покойной, но она присутствовала при её омовении и погребении.
Она сказала кое-кому из нас втайне нечто, что, как мы знаем, было ей открыто и обещано Святым Духом, и чему предстоит случиться после её смерти. Это мы, из-за возможного соблазна для немощных, прилагаем [отдельно], чтобы, когда события произойдут, легко можно было сопоставить их с записью. А между тем мы эти слова запечатали и намеренно закрыли, а то вдруг многие прочитают, и умножится ведение (ср. Дан. 12:4). А то некоторые, не увидев немедленного осуществления того, что Бог сообразно приберёг для потомков, начнут роптать, повторяя за иудеями: «Всё это бессвязный детский лепет» (Ис. 28:10. – пер. Кулакова). Но кое-что, как мы видим, уже свершилось, как, например, относительно места, где лежит её гроб; и относительно одежд, освящённых посредством мороза и почитаемых; и относительно понедельника, когда ей предстояло умереть. И поскольку это случилось, как она предсказала, то будем с совершенной уверенностью ожидать, что и остальное свершится. А именно, предсказание о песнопении нового праздника («Новый праздник», а именно торжество Тела и Крови Христовых, впервые был справлен только в 1246 г., через 6 лет после смерти автора настоящей книги), что было ей обещано ангельскими голосами от Господа, или о чудесах, виденных ею в сиянии, ибо, как было сказано выше, Бог ей часто являлся в великом сиянии; о двойном посте в два праздника, что она узнала в свой двухдневный пост (ибо она часто после двух дней вкушала пищу только на третий); о собственном образе, который будет почитаться, ибо она часто почитала образ Пресвятой Богородицы со смиренными молитвами.
[107] Когда же пришёл её час, явил Господь дочери Своей удел её среди братьев, и увидела она в небесах уготованное ей Господом место. Увидела и возрадовалась (ср. Ин. 8:56). И мы могли бы дать хоть какое-то представление о величественности сего места и высоте славы его, если бы удалось нам запомнить явленные там Господом и перечисленные ею нам названия драгоценных камней и достоинства самоцветов, которые она чудесно описывала. Но поскольку написано: «Не видал ничей глаз, Боже, помимо Твоего, что приготовил Ты любящим Тебя» (ср. Вульг. Ис. 64:4; 1 Кор. 2:9), то и не в силах мы сего постичь. Но то лишь можем постичь, какой славы достойна та, которая так преданно Господу служила, которая так горячо Христа любила, которую также и Господь несравненно почтил на земле дарами бесчисленными. В четверг перед преставлением её, когда мы присутствовали и были при ней вечером, она была не в силах говорить с нами и не обратила к нам взгляда, но неподвижно уставила очи на небо (ибо лежала вне кельи на воздухе), а лик её прояснился некоей безмятежностью. Тут она от долгожданной радости, слегка улыбаясь, приглушённым голосом запела нечто неразборчивое, ибо была не в силах возвысить голос. Придвинувшись же поближе, мы едва смогли разобрать обрывок её песни: «Сколь прекрасен Ты, Царь наш, Господи…» Она долго пребывала в таковой радости, напевая, улыбаясь и порой прихлопывая в ладони, потом, наконец, пришла в себя и, как бы вновь ощутив свою боль, которой прежде не чувствовала, начала тихонько стонать. Когда мы спросили, что она видит, то почти ничего нам она не смогла либо не пожелала сказать. «Великие чудеса, – молвила она, – я рассказала бы, если б посмела». Вечером же субботы, когда приблизился свадебный день, день радости и веселия, который сотворил Господь (ср. Пс. 117:24), день Господом служительнице Своей предвозвещённый, предначертанный и предназначенный, день Господень, день воскресный, канун праздника св. Иоанна Крестителя, в который также, как говорят, и св. евангелист Иоанн преселился от мира сего, хотя Церковь по обычаю отмечает праздник его в другое время. Тут служительница Христова, которая уже пятьдесят два дня совершенно ничего не вкушала, сладостным голосом запела «Аллилуйя» и почти всю ночь ту, словно на пир приглашённая, пребыла в ликовании и веселии.
[108] А в воскресенье ей явился сатана, как бы подстерегая пяту её (ср. Вульг. Быт. 3:15), и много тревожил её, ибо она немного испугалась и даже попросила помощи у находившихся рядом. Однако вновь обретя в Господе уверенность, и мужественно сокрушив голову змия (ср. Быт. 3:15; Пс. 73:14), и оградив себя знамением креста, молвила: «Отойди от меня, грязь и гнусь!». Ибо не называла его гнусным, но «гнусью». Когда он ушёл, она вновь запела «Аллилуйю» и возблагодарила Господа. А когда приблизился святой вечер накануне праздника св. Иоанна Крестителя, примерно в тот час, когда Господь испустил Свой дух на кресте, сиречь в часе девятом, она также преставилась ко Господу, причём выражение радости и веселья на её лице ничуть не омрачилось смертной скорбью. И не припомним мы, чтобы и в здравии лицо её имело более безмятежный, более счастливый вид. И не побледнело, не потускнело чело её, как это обычно бывает после смерти, но ангельским своим ликом, выражением голубиной простоты и сияющей ясностью черт она во многих пробудила благоговение как в мгновения смерти, так и после неё. Также многие проливали обильные потоки умильных слёз при её кончине, понимая, что Господь одарил их по её заступничеству, ибо одна святая женщина в Святом Духе предвидела и предсказала, что те, что к преставлению её соберутся, воспримут от Господа великое утешение. Когда же омывали по смерти её святое тельце, то обнаружили, что она так истощена постами и изнурена болезнью, что хребет её касался чрева и как бы сквозь тонкую льняную тряпочку под кожей её живота виднелись позвонки.
[109] Даже после смерти она не оставляла тех, кого любила при жизни; но приходя к некоторым, утешала также святых и достойной жизни женщин, друзей своих направляла в поступках и укрепляла в бедах, изгоняя всякое сомнение из их сердец надёжными и тайными знаками. А некоторым из друзей своих она, как мы верим, вымолила у Господа блистательную премудрость и ревностную любовь. Посему по преставлении Христовой служительницы некий святой монах-цистерцианец видел во сне, как золотая чаша исходила от уст её, и она давала испить из неё кому-то из своих друзей. А ещё мне рассказывал некто другой, что видел во сне, как её тело преобразилось как бы в ослепительный драгоценный камень.
Итак, в год от Воплощения Слова 1213-й, в девятый день до июльских календ (23 июня), в канун св. Иоанна Крестителя, в воскресенье около часа девятого, драгоценная Христова жемчужина Мария Уайнийскаяпримерно тридцати шести лет от роду перенеслась во дворец Вечного Царя, где жизнь бессмертная, день невечерний, истина безобманная, радость беспечальная, покой бестрепетный, отдохновение беззаботное, вечность бесконечная; где заботами дух не терзается, где болезнями тело не сокрушается, где поток божественного наслаждения всё исполняет и утоляет Духом полнейшей свободы, где и мы познаем, как сами познаны (ср. 1 Кор. 13:12), когда будет Бог всё во всём (1 Кор. 15:28), и предаст Царство Богу и Отцу (1 Кор. 15:24) Господь наш Иисус Христос, Который с Отцом и Святым Духом живёт и царствует во все веки веков. Аминь.
Перевод: Константин Чарухин
Корректор: Ольга Самойлова