Автор: Жил-был юноша Чарльз, учился он в Оксфорде, где случайно и познакомился с неким Себастьяном; случайная встреча стала началом подлинной дружбы и заодно ввела его в мир аристократической католической семьи, в которой он станет несостоявшимся помощником матери, несостоявшимся мужем дочери и побежденным “последним искушением” отца.
Про что этот роман?
Это роман про отсутствие дома, хотя центральный “персонаж” — это как раз дом и есть; каждому из персонажей есть где жить, но каждый из них поразительно бездомен. Выросшие в прекрасном дворце дети стремятся убежать оттуда, потому что они не были там счастливы; другой персонаж бежит в этот дом, потому что не был счастлив в своем, и потому что этот – Брайдсхед – так эстетически прекрасен; немало потребуется времени, чтобы понять, что этого недостаточно. Ни у кого нет финансовых затруднений, и ни у кого не получается обзавестись подлинным домом; всем не хватает чего-то такого, для чего недостаточно денег и вкуса.
Это роман воспитания; как и положено английскому романисту, Ивлин Во не прошел мимо этого жанра. Самые трогательные, самые любимые многими читателями страницы – о воспитании в прямом смысле этого слова, об учебе, об Оксфорде; город, как сказано, в монастырских тонах, прекрасный и строгий, холодный и изумительный, со всеми должными шпилями, туманами, лекциями, штудиями, библиотеками и улочками. Монастырский тон – холод, отстраненность, сосредоточенность – прекрасный фон для жизни, что в этих стенах сменяет друг друга, и для воспитания характера; не вина Оксфорда, что персонажи не выучили урок.
Это роман о непонимании: это применимо почти ко всем отношениям. Родители не понимают детей, дети – родителей и друг друга. Апофеоз – солдаты в Брайдсхеде во время войны: Чарльз, главный герой, знает, и мы знаем, каким был этот дом раньше, а потому и ему, и нам очевидно, насколько они не понимают; прямо ничего не сказано, да и нужды нет. Новые люди зациклены на собственном времени и, еще больше, на себе персонально, отсюда – серьезные проблемы с пониманием. Чарльз, впрочем, не является исключением; того единственного человека, которого он, кажется, любит, он вовсе не понимает. Главная тревожная примета нового мира – не война, которой все так боялись, а непонимание.
Непонимание рождает проблемы в отношениях: дружба Себастьяна и Чарльза – едва ли не единственный пример подлинных отношений, да и то – временный. Мать семейства любит порядок больше, чем своих детей, и, желая им лучшего, ломает им жизни; муж ее, не в силах это терпеть, просто убегает; отец Чарльза, на отношения органически неспособный, отстраняется от всех, прячась в иронических играх. То же и Чарльз: он ценит эстетику, ценит собственные переживания, но для отношений этого слишком мало. Есть люди, которые знают должный порядок, но не умеют жить с другими; есть люди, которые хотят строить отношения, но, поскольку их мир не крутится вокруг Бога, то крутится он вокруг них самих – и отношения тоже рушатся. Впрочем, некоторым из персонажей (Корделии, а в конце романа – также Себастьяну и Джулии) удается выйти из этого круга; каждый из них обретает покой, и каждый из них приходит к этому покою благодаря тому, что центром его жизни становятся другие люди.
Разрушительное влияние порядка и условностей, когда они начинают быть самодовлеющими – тема классическая для английской литературы, но вполне понятная и в России. Сначала есть истина, потом формируется порядок ее проживания; потом про истину забывают, потому что порядок нагляднее, ближе, и он в конце концов становится самозначимым. Рождество становится праздником, когда любящие должны разлучаться, во имя ритуала; необходимость вести себя comme il faut вызывает множество трагедий. И все это рождает бунт – не против упорядоченной истины, а против буквы порядка; заметим, что оба бунтаря, Себастьян и Джулия, отвергнув порядок, в конце концов оказываются куда ближе своей матери к той истине, что она проповедовала им с помощью запретов.
Наконец, это роман о возвращении: финальная сцена – возвращение отца, главы семьи, в свой родной дом – умирать. Процесс умирания растянут на много недель и много страниц; покидает жизнь не только один персонаж, его смерть – метафора умирания эпохи и класса. Он дал жизнь четырем детям, но никто из них уже не может эту жизнь передать: Джулия родила мертвого ребенка.
Вместе с тем отцу перед смертью удается примириться с Богом и принять последние таинства. Многие годы он жил вне Церкви, и теперь, по мнению агностика Чарльза, предсмертное примирение было бы синонимом фарисейства и трусости; Чарльз тратит немало сил на то, чтобы отговорить “тестя” от этого шага. Что и становится в конечном счете поводом его разрыва с Джулией: она видит, что ему интересен почти исключительно он сам. Он не просто не понимает, почему принять причастие даже без полного и спокойного согласия лучше, чем не принять; он даже не пытается этого понять.
Для Джулии, впрочем, есть еще одна причина, более важная. Она понимает, что эти отношения не ведут ее к Богу. Джулия и Себастьян, которые в начале романа казались главными вероотступниками, в конечном счете оказываются едва ли не единственными подлинными христианами. Джулию перестает радовать любовь к Чарльзу, потому что этот путь не ведет к Богу; она не принимала силового решения “перестать жить в грехе”, она реально почувствовала, что дорога к Богу важнее и что эти отношения ведут не туда; и любовь к Богу победила в ней эгоизм. Как и отец, она вернулась.
Вернулся и Себастьян; в конце романа он почти прямо назван святым. Безвольный, подавленный матерью мальчик, тепличный оксфордский цветок, чьи эстетизм и нарциссизм, казалось, не знают предела, вдруг, в конце своего стремительно пути вниз по наклонной, обретает покой в служении; сначала – одному человеку, потом – многим людям. Мать не сумела передать истину ни дочери, ни сыну; они сами, пройдя через испытания, находят ее. Себастьян сбежал от “любящей матери” на другой конец света, потерял все, что казалось ему важным, стал жить “наоборот” по отношению к тому, как он жил раньше – и именно тут нашел покой.
Роман закольцован: он завершается возвращением Чарльза в Брайдсхед много лет спустя. Тут бы и вспомнить ему о словах Себастьяна, который мечтал закапывать в местах, где был счастлив, горшочки с этим счастьем, чтобы потом возвращаться и находить их. Но Чарльз не находит тут счастья; его нельзя спрятать в горшочек и сохранить на будущее; им можно только жить, здесь и сейчас.
Сергей Гуркин