Автор: Сказка Ганса Христиана Андерсена «Новое платье короля» нам всем хорошо известна в первую очередь по фразе, ставшей крылатой: «А король-то голый». И надо отметить, что именно эти слова сделали эту историю авторской сказкой. «Новый наряд короля», под другим названием, конечно, впервые появился — а правильнее будет сказать, прозвучал — где-то на Востоке. Скорее всего, он родился в шуме и суете восточных базаров, где обязательно были свои сказочники, собиравшие вокруг себя множество слушателей, привлеченных волшебным сюжетом. Только здесь совсем нет места колдовству, только обману и некоторой трусости.
В первой истории мошенники приходят во дворец шейха, большого любителя драгоценностей и красивых тканей. К тому же он, обладатель большого и шумного гарема, постоянно озабочен вопросами престолонаследия и правильного распределения должностей в своем большом диване (высший орган управления в ряде восточных стран). Прибывшие в его столицу маги предлагают сделать необыкновенные по красоте, усыпанные драгоценности ткани, увидеть которые сможет только тот, кто является законным наследником своего отца. Дальше история развивается в точности как у Андерсена. Мошенники получают драгоценные нити и камни, изображают бурную деятельность. Пришедшие с проверкой министры с ужасом узнают ранее неизвестные им подробности своей биографии. Ведь ткань никто не видит, значит все они – незаконнорожденные и им совсем не место среди знатных вельмож дивана великого шейха. Потом приходит взглянуть на ткань и сам шейх. Как и андерсеновский король, он просит сшить из волшебной ткани себе новый наряд… Когда же обман раскрывается, мошенники волшебным образом исчезают вместе со всем украденным добром.
В таком виде восточная сказка перекочевывает в европейскую литературу. Впервые она появляется в книге испанского автора Хуана Мануэля в 1335 году. Современному российскому читателю имя этого писателя ничего не говорит. В то время как у себя на родине, в Испании, он довольно хорошо известен благодаря своей «Книге примеров графа Луканора и Патронио». Это многостраничный труд, состоящий из пяти частей, каждая из которых в свою очередь содержит примерно 50 новелл. История про незадачливого шейха находится в первой части под номером 32.
Надо сказать, что в «Графе Луканоре» (так сокращенно именуют труд Хуана Мануэля) эта новелла появилась, скорее всего, не случайно. Дон Хуан Мануэль был представителем одного из знатнейших родов Кастилии. Его дядей был сам король Альфонс X., а дедом – король Фернандо III. С ранних лет он служил при дворе и занимал ответственные должности. В последствии даже боролся за место регента при Альфонсе XI. Был хранителем королевской печати. Книги сиятельный синьор стал писать, пройдя, по меткому замечанию великого Данте, земную жизнь до середины. Хуан Мануэль вошел в историю как писатель-философ, автор афоризмов. «Всякий человек хорош, да не для всяких дел», — отмечает он в одной из новелл. Собственно, об этом и рассказ о невидимом платье восточного владыки. Во многом история была сатирой на молодого короля, вошедшего в историю с именем Справедливый. Хотя правил Кастилией он жесткую рукой, начав с того, что разогнал всех, кто был у власти во времена его малолетства. У Альфонса XI были свои новые советники. Мало того, он обидел Хуана Мануэля, сперва обещав жениться на его дочери Констансе, а затем отвергнув ее, чтобы составить династически более выгодный драк с португальской инфантой Марией. При этом юную Констансу держали в замке Торо, не давая возможности вернуться в отчий дом. Впрочем, Хуан Мануэль был опытным и хитрым политиком. В ссоре с королем он сумел сохранить и свою жизнь, и свое состояние. Мало того, он сумел выдать вопреки желанию все того же Альфонсо свою дочь за португальского инфанта, наследника престола, Педру I.
Трудно сказать, как была воспринята при испанском дворе история про глупого шейха, купившегося на посулы заезжих «магов». Но в отличие от других таких же фольклорных историй, собранных кастильским вельможей и снабженных обязательной для литературы того времени моралью, новелла о недалеком правители запомнилась.
В XIX веке мы снова встречаемся с этим легковерным любителем красивых тканей. Теперь это король какой-то европейской державы. Немецкий поэт, также практически неизвестным российскому читателю, Эдуард Карл фон Бюлов, в своем произведении «Пути мира сего» использует сюжет Хуана Мануэля. Только теперь персонажи больше похожи на героев эпохи романтизма, чем на выходцев с восточного базара.
В автобиографической «Сказке моей жизни» Андерсен упоминает о том, что читал сборник фон Бюлова и наткнулся на замечательную историю, послужившую основой для «Нового платья короля». Кстати, у датского сказочника это произведение, как и у Хуана Мануэля, не лишено сатирической окраски. В оригинале оно называется «новое платье императора». Скорее всего, он имел в виду императора Франца II. Ведь он бывал в Вене, где этого монарха особенно любили. Один из друзей Андерсена даже подал императору прошение в стихах, в котором просил его, «отвечая на поклоны своих венцев, не снимать в холодную погоду с головы шляпы!» (цит. по «Сказка моей жизни»).
В свое время «Новое платье короля» привлекла внимание Льва Толстого. Он первым перевел эту сказку на русский язык, опираясь на французское издание. И использовал ее в своем первом букваре. Нам же эта история известна благодаря переводу Анны Ганзен.
Завершая рассказ об истории появления этой сказки, стоит отметить, что подобная притча сохранилась и в индийском фольклоре. Здесь могущественный правитель выходит в голом виде к своим поданным, которые в изумлении интересуются, не стал ли он аскетом и дервишем.
Как и все сказки Андерсена, «Новое платье короля» — это скорее притча, чем просто история, записанная для развлечения читателя. Ведь на месте короля и его министров мог бы оказаться любой человек.
Интересно, что мошенники не привозят сразу волшебный камзол, требуя заплатить за него большие деньги. Они, рискуя быть разоблаченными, сначала производят ткань, а потом шьют из нее платье. Понятно, что так им удается больше «заработать». Но почему выбирается именно ткань? Потому что ткань в нашем сознании это нечто скрывающее нашу истинную сущность. Во времена Андерсена не использовалось выражение «сбросить маски». Зато вполне понятным был намек на сброшенные ткани, открывающие нечто неприглядное, скрывающаяся под пышными драпировками.
Вспомним, что и танец Саломеи был танцем семи покровов, семи сброшенных тканей. Если мы предположим, что сохранившаяся традиция этого современного сексуального танца восходит к древнейшим временам, то с удивлением узнаем, что танцовщица сбрасывала с себя драгоценные тончайшие ткани, каждая из которых имела свою символику. Первые четыре ярких и более плотных ткани являли собой четыре элемента — огонь, земля, вода и воздух. Три последние ткани должны были быть почти прозрачными. Они намекали на тело, душу и дух, обитающий в человеке. Скорее всего, этот танец был связан с древним культом богини Иштар, которой поклонялись ханаанеяне. Миф повествует о том, что богиня спускалась в царство мертвых за своей сестрой, проходя через семь врат. Каждый раз она оставляла в них частичку одежды, и в результате явилась в мир мертвых обнаженной.
Итак, танец тканей – это был танец отказа от всего, что наполняет жизнь человека, и, наконец, даже отказ от самого себя. Но ради чего? В истории с Саломеей ответ очевиден: все дело в гордыне и в корысти. А в истории голого короля? Как ни странно, речь идет все о той же гордыне и корысти. В первую очередь корыстны, конечно, мошенники. Но их корысть питается из благодатной почвы королевской гордыни, стремящейся явить себя миру. В принципе выход монарха в город в невидимом платье – это тоже своего рода танец семи покровов. Только король ничего не сбрасывает прилюдно. Он уже выходит такой, какой он есть. Без прикрас и регалий. Надо отдать должное королю, он выдерживает все до конца. В конце сказки мы слышим его слова: «Надо же выдержать процессию до конца». Оказавшись полностью разоблаченным, он не теряет лицо. «И он выступал еще величавее, а камергеры шли за ним, неся шлейф, которого не было».
Непростой выбор стоит и перед честными министрами короля. Они не видят ткани, но вынуждены врать даже сами себе. «Господи Боже! — думал старый министр. — Неужто я глупец? Вот уж никогда не думал! Только чтоб никто не узнал! Неужто я не гожусь для своего места? Нет, никак нельзя признаваться, что я не вижу ткани!» И на вопрос о красоте рисунка, заданном мошенниками, он отвечает: «О, это очень мило! Совершенно очаровательно! Какой узор, какие краски! Да, да, я доложу королю, что мне чрезвычайно нравится!»
Так начинается круг обмана, который замыкается на несчастном короле. Никто ничего не видит, но все боятся в этом признаться, при чем даже самим себе. Ведь и в своих глазах ни в коем случае нельзя выглядеть глупцом. И тут для каждого министра, да и для короля, начинает свой танец семи покровов. Только в своей лжи они не сбрасывают их, а наоборот все плотнее заворачиваются, только бы спрятаться от истины. Перед нами прямо разворачивается картина действия греха. Он, словно чума, передается от одного персонажа к другому, уводя их все дальше и дальше от состояния простоты и чистоты. Танец кружит все быстрее и быстрее, но в конце его танцующие окажутся на краю обрыва, падение с которого будет весьма болезненным.
Король оказывается абсолютно обнаженным, беззащитным перед своими поданными. Он предстает перед ними практически, как перед Богом, лишенным всяческих отличий и регалий. Но поданные настолько изумлены или подавлены, что не находят ничего лучше, как тоже восхищаться миражом. Их тоже втягивает в этот танец лжи. Такой привычный и такой удобный. И только ребенок не боится сказать то, что видит на самом деле. Не только потому, что дети непосредственны в своих высказываниях, но и потому что ему нечего терять. Во времена Андерсена еще не было столь модного сейчас восхищения и преклонения перед детьми. Их во многом воспринимали утилитарно, как будущие рабочие руки, помощь в старости. Дети находились в довольно порабощённом состоянии. В этом смысле они были в самом низу социальной лестницы. Им некуда было падать. Ну выпорют мальца за неправильно сказанное слово. Так ему не привыкать. Тогда детей пароли практически за каждую провинность. Ведь сам Андерсен именно поэтому не смог учиться в общественной школе. Он не привык, что детей бьют за неверно отвеченный урок.
«Да ведь он голый!» — сказал вдруг какой-то ребенок. «Господи Боже, послушайте-ка, что говорит невинный младенец!» — сказал его отец. И все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка. «Он голый! Вот, ребенок говорит, что он голый!»
«Ребенок говорит», — взрослые все еще боятся взять на себя ответственность. Зато «невинный младенец»… Кстати, этими словами отец становится на сторону своего сына, разделяет его мнение и в то же время, если что, берет вину на себя. Именно так поступали родители Андерсена. И он словно отождествляет себя и читателя с этим честным «младенцем», достойным покровительства старших. Он отделяет нас от этой толпы врунов и ставит в позицию мудрых зрителей, наблюдающих за грустным танцем.
Но зритель мудр еще и тем, что умеет делать выводы и переносить ситуацию на себя и свою жизнь. Если в истории с танцем Саломеи никому принимать участие не хочется, даже в роли зрителя, то в ситуации с голым королем нам приходится бывать весьма часто. И что мы ответим? Видим мы волшебную ткань или нет?
Анна Гольдина
Изображение: www.thatsmags.com