Дневник исцеления. Впустить Бога в пыльные кладовки

Жив Господь и жива душа твоя!
1 Цар 20, 3

Святой Терезе Авильской принадлежит известный образ души как внутреннего замка с огромным количеством комнат, расположенных концентрически, и сердцевиной, в которой обитает Господь. Опираясь на опыт молитвы исцеления, могу продолжить прекрасную аналогию, поскольку благодаря практике этой молитвы я, робко и неуверенно, начала ходить по своему замку и изучать его. Замок души находится где-то в причудливо извивающихся ветвях огромного родового дерева, в него вплетаются ветви этого дерева, как те, что несут с собой жизнь, так и ядовитые, смертоносные (возможно, это те «гады» и «твари», о которых говорит святая Тереза). Комнаты замка настолько многочисленны, что о существовании некоторых из них мы предпочитаем не знать или не помнить. Есть комнаты, из которых хочется бежать сломя голову, а есть и вполне приличные, благопристойные гостиные и столовые, где находиться приятно — в них-то мы и обитаем большую часть своей жизни. А есть еще пыльные кладовки, захламленные чердаки, потайные двери, ведущие куда-то в пугающие темные лабиринты. Многие подобные вещи и обнаруживаются в процессе исцеления в большом количестве. Самое сложное и самое важное – признать их существование, а затем войти туда вместе с Иисусом, крепко держась за Его руку.

Конечно, удобнее жить в тех нескольких комнатах, в которых мы жить привыкли. К чему знать страшное? Но святая Тереза пишет, что очень важно для души, предающейся молитве, чтобы она могла свободно ходить по комнатам «вверх и вниз, повсюду, ибо Господь наделил ее великим достоинством». И добавляет: «Тогда мы лучше избавимся от гадов, пробравшихся в первые комнаты, где мы познаем себя, и душа лучше увидит свою низость, чем если бы никуда не выходила».

Как обнаружить все темное и пугающее, если наше сознание предпочитает о нем не знать? Думаю, что нужно брать какой-либо больной и тревожный симптом — тот, что на виду, тот, что невозможно не заметить, потому что он болит и мешает, — и длительное время молиться о нем, погружаться в него, просить Господа показать то скрытое, что стоит за ним, то ядовитое, что питает его. И потайные двери начнут открываться! В сознании будут всплывать причины, в том числе те, к которым мы непосредственно в нашей жизни отношения не имели, но имели наши предки. Из темных коридоров на нас будут выползать гады, и глаза несчастных уже не с нами пребывающих душ будут просить молитвы. Но, если мы попросили Иисуса быть рядом, Он не оставит на полпути. Разве где-нибудь в Евангелии Он отказывает в исцелении тому, кто просит об этом?

Я много лет винила Господа в том, что Он не помогает моей семье в некоторых застарелых проблемах. Но как же деликатен и нежен с нами наш Иисус! Будучи полноправным Создателем и Владельцем замка души, обитая в самой ее сердцевине, в ее тронном зале, Он не входит без приглашения в другие помещения. Он терпеливо ждет, Он допускает наши падения и терпит наши заигрывания с силами зла, плачет вместе с нами над последствиями, но никогда не попирает нашей свободы! Одно же наше приглашение и одна наша серьезная, с верой произнесенная просьба изгнать гадов Его силой меняют все… Мы вступаем на удивительный путь. А что может быть лучше, чем идти вместе с Иисусом? Даже в зловонное, темное и безжизненное… Он показывает, что с этим делать, прикасается, освещает, подставляет Свое плечо для исцеляющих слез и, когда приходит время — Его время! — окончательно освобождает.

Свобода… Прежде я не понимала, что значит свобода во Христе. Согрешив, я каждый раз испытывала чувство вины, которое сковывало меня цепями, лишало внутренней силы, возможности самовыражения. Да, после исповеди ненадолго приходила радость и некоторое освобождение. В какой-то степени я была даже зависима от таинства исповеди, получая через него ненадолго облегчение от внутренних мук и возможность некоторое время жить настоящим, «здесь и сейчас» — то есть жить в благодати Божьей. Но потом я снова грешила, и моя жизнь будто заканчивалась, начиналось существование с ноющей тоской внутри, с ощущением своей недостойности радоваться и стремиться к полноте бытия. Это напоминало тот формат жизни, который был у меня до прихода в Церковь, — тогда я достаточно часто «начинала новую жизнь» с понедельника или с какой-нибудь значимой даты. «Новая жизнь» предполагала, что отныне я должна все делать достойно, красиво и «правильно». Обычно в таком режиме «правильности» в моем субъективном понимании я проживала не более трех-четырех дней… и срывалась в возможность жить, не стараясь, как попало, но при этом не любуясь собой и, следовательно (в моем представлении), не живя вообще… Получается, что с моим воцерковлением внутренняя структура и способ жизни моей души во времени практически не изменились, несмотря на обретенный ею смысл.

Когда я начала вводить Иисуса в различные места своей души, куда раньше вход Ему был фактически запрещен отсутствием приглашения, когда позволила Ему начать делать генеральную уборку в авгиевых конюшнях собственного сердца, тогда я почувствовала, что все чаще и чаще начинаю жить настоящим, несмотря на собственное несовершенство и скоротечность момента. Привычка идти с Господом за руку, говорить с Ним, смотреть на Него сама по себе, практически без специально приложенных усилий с моей стороны, стала привноситься из сферы молитвы в повседневность — даже в те ее моменты, в которых раньше я не могла видеть Бога, считая их недостойными.

Прежде моя молитва зависела от интенсивности волевого усилия, от того, в каком периоде жизни я нахожусь — «правильном», когда заставляю себя ради самолюбования делать все как положено, или в «неправильном», когда все сумбурно, неорганизованно и как попало. Теперь мысль о Боге, о Его любви, сама появляется в полупроснувшемся утреннем сознании (наверное, потому что Иисус получил приглашение в некоторые прежде закрытые комнаты души), и молитва творится изнутри, она стала естественной, как дыхание. Если мне не удается по разным причинам (в том числе из-за лени) помолиться канонически — например, прочесть Розарий, — почва из-под ног не уходит. И я говорю что-то вроде этого: «О, мой Господь, прости, сегодня не смогла… но будь со мной, пребывай в моей душе… и по милосердию Своему благослови всех тех, о ком я имела обязательство молиться…» Удивительно, но на следующий день тот же Розарий творится легко из наполненного любовью сердца, потому что осознание, что Господь понял и простил, что Он любит всегда и живет в замке души даже в отсутствие специальных молитв, рождает искреннее желание благодарить Его. И такая молитва-жизнь — с падениями, порой даже провалами, но с Живым Иисусом – постепенно все больше и больше освобождается от подпорок самолюбования и неуверенности в себе.

Изображение: renovare.org

На страницу цикла