Автор: Шестая публикация из цикла «Великий пост с библейскими женщинами»
Судьбы библейских женщин неразрывно связаны с историей мужчин. За редким исключением женщина не становится главным героем повествования. Ее жизнь – лишь некий фон для рассказа о мужчине, угодном Богу или совершающем некое деяние. Такова и история дочери шестого судьи Израиля Иеффая. У девушки даже нет имени. Только в XX веке с легкой руки Леона Фейхтвангера она становится Яэль (Иаэль), что значит «горная козочка». Впрочем, еще во времена средневековья были попытки придумать имя, но в большинстве случаев они были связаны с наименованием какой-либо местности и не имели особого распространения в фольклорной традиции.
История дочери Иеффая довольна странна для Библии. Военачальник приносит обет. Если он победит, то принесет в жертву первого, кто выйдет ему на встречу. И первой из ворот города выходит его единственная дочь. Это при том, что в Библии всегда подчеркиваются два очень важных запрета: запрет на принесение обетов и запрет на принесение человеческих жертвоприношений. Как же так получилось, что человек, приступивший предписания веры в Единого Бога, становится судьей Израиля?
Тут стоит начать с того, что в иудейской литературе никогда не было единого мнения о том, что же произошло с Иеффаем и его дочерь. Их история с самого начала окутана неким туманов из недомолвок, усугубленных особенностями перевода.
Имя Иеффай звучит на иврите как Ифтах, что значит «Он откроет, освободит». За этим именем, как часто бывает в библейском повествовании, скрывается судьба человека. Его отцом был некто Галаад. Тоже вполне себе говорящее имя (Гильад), которое означает «вечная радость». Впрочем, так же называется город, родина Иеффая. Священное Писание упоминает и про мать Иеффая. С легкой руки семидесяти толковников, переводивших книгу Судей на греческий язык, она стала блудницей. Хотя словосочетание «другая (иная) женщина» может иметь множество не столь уничижительных значений. Например, она могла происходить из другого колена. В те времена такие «смешанные» браки не приветствовались. В первую очередь потому, что возникали проблемы с наследованием земли и, соответственно, пограничные споры между коленами. Могла она также и происходить из другого народа. А могла быть просто наложницей Галаада. Для евреев наложницы были не редкостью, особенно если законная жена не могла родить. Как считают некоторые исследователи события этой истории разворачивались на границе владений Гада и Манассии. Гад тоже был сыном наложницы, служанки Лии, Зелфы. Манассия же был потомком Иосифа и его супруги, выросшей среди египтян.
Впрочем, большинство иудейских авторов склоняются к мнению, что мать Иеффая была ханаанеянкой, наложницей Галаада. Пока ее сын был юн, то жил с нею и перенял некоторые черты языческих культов, которые не оставила женщина, войдя в дом одного из сынов Израиля. Именно не свойственным евреям менталитетом и будут объясняться совершенные впоследствии Иеффаем действия. Да и сводные братья изгоняют его не только из-за наследства, но и из-за того, что стесняются родства с «нечистым» евреем. «Ты не наследник в доме отца нашего, потому что ты сын другой женщины» (Суд 11,2), — говорят они, имея в виду не только имущество, но и наследование обетования сынов Израиля.
Указывается и город, из которого был родом Иеффай. Собственно, вся история и разворачивается вокруг этого города. Показательно, что его название совпадает с именем отца будущего судьи Израиля. Трудно сказать, было ли принято в этом городе называть мальчиков Гильад (совр. Гилад) или же речь идет о некоем собирательном образе дома еврея, сохранявшего веру в Единого Бога, но приводившего в дом наложниц из другого народа. Как бы там ни было, этот город воспринимается как некое место вечной радости. Только сейчас Господь оставил его, поскольку жители увлеклись местными языческими культами. В 10 главе книги Судей читаем о гневе Божием, обрушившимся на Израильтян за то, что они «стали ходить в след чужим богам». Аммонитяне – это наказание…
Братья изгнали Иеффая и он отправился в землю Тов. Предположительно эта земля, название которой можно перевести просто как «хорошая», находилась где-то далеко за Иорданом. В тех местах, где обитают аморреи и аммонитяне. Там Иеффай собрал вокруг себя лихих людей (Суд 11,3). Получается, что, будучи изгнанным, молодой человек добывал себе пропитание разбоем. В то же время слава о нем, как о хитром и умном военачальнике достигла пределов его родного города. Жители Галаада, оказавшись перед лицом серьезной опасности, перестают взывать к Господу. Они не готовы предаться покаянию, рвать на себе одежды и посыпать голову пеплом, как и не готовы отказаться от языческих культов. Они принимают простое решение: кто победит аммонитян, тот и будет вождем. В этот момент как-то легко забывается, что Иеффай не правильный еврей. Главное, что он опытный воин, да еще и пришел из тех мест, где хорошо изучил повадки противника.
Иеффай соглашается, но ему не достаточно быть просто вождем. Он хочет быть Судией Израиля. И чтобы закрепить свой духовный авторитет, он произносит свой обет. «Если Ты позволишь мне разбить аммонитян, то, когда я вернусь с победой, первое, что выйдет мне навстречу из ворот моего дома, я отдам Тебе, Господи, и принесу это в жертву» (Суд 11,30-31). В прозвучавших словах иудейские мудрецы находят много странностей.
- Среди евреев было не принято клясться. Мало того, не приносились обещание в стилистике торговых отношений, «ты мне – победу, я тебе – жертву». Эту манеру клясться Иеффай явно позаимствовал у языческих народов. Судья Израиля служит Господу и принадлежит Ему, поэтому живет Его волей, а не входит с Ним во взаимовыгодные соглашения.
- В том, как строится фраза на языке оригинала, очевидно, что Иеффай уверен в своей победе. По большому счету, ему не нужна ни помощь Божия, ни благословение. Эти красивые слова – всего лишь политический ход, показывающий, что, хоть жители Галаада и считают его плохим евреем, он верен Богу и готов служить Ему.
- Иеффай говорит: «первое, что выйдет». Ряд толкователей отмечает, что на иврите употреблено слово в мужском роде, «первый, кто выйдет». Скорее всего, Иеффай думал, что навстречу ему выбежит собака или какое-нибудь другое животное. Может быть, раб. Впрочем, согласно законам Израиля, раба нельзя было просто так принести в жертву. Он должен был дать согласие на жертвоприношение. И даже более того, евреям запрещено было приносить человеческие жертвы (Втор 12,31). Даже если раб соглашался стать жертвой всесожжения, ни один священник не согласился бы вознести такую жертву на алтарь.
Человека нельзя принести в жертву, а всех ли животных можно? Предположим, Иеффай надеялся, что ему навстречу выбежит собака, животное нечистое. В одном из текстов, трактующих этот отрывок, мы слышим ответ Господа на клятву Иеффая: «А если выйдет ему навстречу собака или свинья, их он тоже принесет Мне?» Трудно сказать, водились ли в то время на полях Галаада свиньи, но, вкладывая эти слова в уста Всевышнего, комментатор хотел сказать, что ответ на самоуверенную клятву Иеффая мог быть самый неожиданный. Иеффай явно демонстрирует плохое знание еврейского Закона. По своему мировосприятию он язычник и Бог наглядно это ему демонстрирует, выводя в день победы из ворот его единственную дочь.
Ни в чем неповинная девушка становится разменной монетой в политической игре отца. Для Иеффая очевидно, что теперь он должен умертвить свое единственное дитя. Ведь именно так поступают все языческие народы, окружавшие Израиль. И здесь библейский текст оставляет нам богатое пространство для фантазии. Убил ли Иеффай дочь? Или был избран иной способ жертвы? А если все-таки принес в жертву, то кто из священников осмелился вознести нож над человеком, зная, что Всевышний запретил человеческие жертвоприношения?
Интересно, как в этой истории ведет себя первосвященник Финеес, внук Аарона. Этот библейский долгожитель впервые упоминается в книге Исход, а потом бытописатель вспоминает о нем снова в конце книги Судей. Удивительно, что он никоим образом не вмешался в ситуацию и не объяснил Иеффаю, что подобного рода клятвы не могут быть признаны действительными. Мало того, если бы Иеффай настаивал, то первосвященник мог ему объяснить, что в подобных случаях стоит использовать некую замену или денежную компенсацию на худой конец. Ведь если бы навстречу Иеффаю вышла собака или верблюд, нечистые животные, то он не стал бы приносить их в жертву, а принес бы к алтарю ягненка или козленка, ритуально чистых животных. Иудейские комментаторы в один голос говорят о недопустимой гордыне судьи Израиля и первосвященника. Иеффай посчитал ниже своего достоинства идти на поклон к Финеесу. Кто знает, может быть, в нем еще не остыла обида за те времена, когда его изгнали в далекое заиорданье, считая неправильным евреем. Финеес же со своей стороны решил, что негоже ему идти к судье на поклон. Один из авторов вкладывает в уста Финееса такие слова: «Я великий первосвященник, сын великого первосвященника, сына сына первосвященника Аарона, он должен подчиняться мне, и мне идти к нему, к простолюдину?» И хотя речь шла о спасении еврейской души, он даже не пошевелился. Иудейские мудрецы говорят о том, что этим небрежением первосвященник навлек осуждение Господне на свою голову.
Как бы там ни было, судьба девушки складывается весьма печально. Узнав о клятве отца, она просит дать ей несколько дней, чтобы оплакать свое девство. В то время главным предназначением женщины считалось рождение потомства. Народ израильский должен был преумножаться, и каждая девочка растилась с мыслю о своем важном месте в этом процессе. Бедная дочь Иеффая словно выпадала из наследия Израиля. Ей никогда не стать женой и матерью. Но, тем не менее, она безропотно принимает свою долю, считая, что важнее, чтобы отец сдержал свою клятву. Впрочем, уже древние комментаторы вкладывали в уста Яэли слова, которые должны были объяснить Иеффаю неправомочность его клятвы: «Отец! Я вышла тебе навстречу и была рада твоей победе, а ты собираешься меня убить? Разве в том Завет Господа, чтобы израильтяне приносили Ему в жертву людей? Ведь и Иаков, наш предок, дал обет: из всего, что дашь мне, я дам Тебе десятую часть (Быт 28,22). И дал ему Всевышний двенадцать сыновей, разве он принёс в жертву хотя бы одного из них? Вот и Анна (мать пророка Самуила) дала обет и сказала: Господи Всемогущий, посмотри на скорбь мою. Вспомни обо мне! Не забудь меня. Если Ты дашь мне сына, я отдам его Тебе (1 Цар 1,11), разве она принесла в жертву сына?» В этом диалоге Иеффай остается непреклонен.
Нет ни одного упоминания о самом жертвоприношении. Отправился ли шестой судья Израиля вместе со своей дочерью в Силом после того, как Яэль оплакала в горах свое девство? Кто стал тем священником, который осмелился принести такую жертву? Ни одно слово в библейском рассказе не приоткрывает завесу тайны. Только иудейские мудрецы с древнейших времен говорят о том, что на самом деле девушка не была сожжена на алтаре, как это была принято у языческих народов. Да, она умерла, но в весьма непривычном для того времени смысле. Иеффай, действительно, принес ее в жертву всесожжения, т.е. принес ее Господу. Здесь толкователи говорят о том, что слово «всесожжение» скрывает за собой и значение «дара Господу». Это что-то, что теперь принадлежит только Ему, но это совсем не значит, что живое существо обязательно должно быть умертвлено. Яэль принимает обет назорейства. Весьма несвойственная практика для евреев того времени. Пророк мог быть назореем, т.е. полностью посвященным Богу. Но девушка… Как ни странно, дочь Иеффая становится первым известным нам примером женского монашества в библейской традиции. Подтверждение этой версии иудейские толкователи находят в словах «оплакать свое девство», но нигде не говорится о том, что была оплакана смерть девушки. Мало того, упомянутый обычай раз в год четыре дня оплакивать дочь Иеффая, говорит, скорее всего, о четырех днях поста, которые соблюдали женщины не только в память о конкретной девушке, но и обо всех женщинах Израиля, которые умерли, не произведя на свет потомства. Комментаторы объясняют свои выводы тем, что женщинам в те времена не было предписано поститься. Но с этого момента раз в году такой обычай появился и у них. Впрочем, об этом посте больше нигде не упоминается. Мало того, мы не встречаем ни одного исторического упоминания подобной практики.
Рассказ о дочери Иеффая умещается в несколько строк одной главы. Тем не менее, эта девушка с несчастной судьбой показала пример удивительной верности. Причем верности не своему слову, а слову, данному отцом. Ведь она могла воспротивится. За то время, что ей дали на прощание с девством, она могла сбежать, выйти замуж… Не стоит забывать и о языческом окружении. Здесь тоже была возможность укрыться. Стать наложницей, примкнуть к одному из языческих культов, которые, кстати, именно в горах, как считают современные историки, и практиковались. Но она возвращается и ни в чем не перечит отцу. Оказалось, что в этой юной деве, вышедшей с пением и плясками, чтобы поприветствовать отца-победителя, скрывается удивительный по силе дух. Удивительно ее мужество и доверие Богу. Сравнить ее можно только с Исааком, поднимающимся вслед за отцом на гору Мориа и осознающего, что в жертву всесожжения будет принесен именно он. В этом доверии дочь Иеффая готова даже выпасть из наследия Израиля. Теперь она – удел Всевышнего и, оплакав мечты своей юности, девушка смело вступает на этот путь. Бесстрашно входит в долину смертной тени…
Юная Яэль – прекрасный пример именно женской святости, полной бесстрашия и бесконечной веры. Она смело переходит из удела отца в удел Всевышнего, словно воин возвращается из похода. Девушка оставляет на пороге свои устремления и мечты, чтобы навсегда слиться с волей Божьей. Выйти из пустыни смертной тени в обители вечные.
Анна Гольдина