Автор: 4 сентября в Риме будет канонизирована Мать Тереза Калькуттская, святая наших дней, лауреат Нобелевской премии мира и основательница женской монашеской конгрегации «Сестры Миссионерки Любви». Всю свою жизнь она отдала служению бедным, крайне редко находя время для бесед о собственной жизни. Все немногочисленные её рассказы вошли в книгу «Моя жизнь для бедных» (*My Life for the Poor. Mother Teresa of Calcutta. Ed. by José Luis González-Balado and Janet N. Playfoot. New York: Ballantine Books, 1985). Пётр Сахаров перевёл некоторые отрывки из неё и делится свидетельством о собственном знакомстве с Матерью Терезой.
С этой книжки началось мое знакомство с матерью Терезой. Конечно, что-то о ней я знал и до того, но совсем мало. И вот, во время моей трехмесячной командировки в Индию весной 1988 г., в городе Лакхнау (столице штата Уттар-Прадеш), в одном из книжных магазинов я увидел эту книжку, сразу же купил ее и прочел, кажется, в тот же день. Все прочитанное настолько поразило меня, что я захотел сразу же воочию увидеть то, о чем только что читал. У лакхнауских католиков я поинтересовался, есть ли в их городе сестры матери Терезы. Есть, сказали мне и проводили в один из приютов для больных, в котором они трудятся. Сестры из конгрегации Миссионеров милосердия неразговорчивы (это предусмотрено их уставом – не знаю, писаным или неписаным, неважно), да и я не был особенно назойлив с вопросами. Помню, что тогда меня особенно меня впечатлило, так это разнообразие сакральных изображений в комнатах, где живут больные: над одной кроватью – распятие, над другой – Кришна, над третьей – Дурга; один из принципов конгрегации – служить всем без различия вероисповеданий и никого из тех несчастных, кому сестры помогают, не стеснять в свободе отправления культа…
Не прошло и двух месяцев, как я оказался в Калькутте. Очутившись там, я понял, что, видимо, не случайно именно этот город стал центром деятельности великой современной подвижницы милосердия. Никогда еще ни один город не производил на меня такого откровенно ужасного впечатления. Я и не представлял себе, что город может быть настолько неуютным… Но «неуютный» – мягко сказано. После Дели и Лакхнау, где мне довелось видеть немало нищеты и других уродств индийского общества, Калькутта представилась их страшным сгустком. Казалось, этот мегаполис, стоящий в самом устье Ганга, не что иное, как отстойник, в который по какой-то всеиндийской клоаке стекаются все миазмы, все язвы этой крайне неблагополучной, хотя и великой страны. Под палящим солнцем, при влажности, подчас напоминающей верхнюю полку в парилке, при предельно загрязненном промышленностью и транспортом воздухе, при редкостной грязи и замусоренности – вопиющая нищета, сотни тысяч бездомных, сидящих, лежащих, спящих сплошь и рядом на тротуарах среди бегающих в изобилии крыс и прочей живности… К тому же куда ни ткни, увидишь либо серп и молот, либо призыв одной из компартий (тогда их в Западной Бенгалии было аж полдюжины), в борьбе за электорат обещающей всех накормить и трудоустроить.
Конечно, оказавшись в Калькутте, я решил непременно увидеть мать Терезу воочию. Но, думаю, не случайно мое знакомство с ней продолжало быть постепенным. В один из первых свободных вечеров я отправился разыскивать центр конгрегации Миссионеров милосердия – «Нирмал хридай» («Чистое сердце»). Нашел дом 54 А по Lower Circular Road (как было указано в адресной книге), позвонил в дверь, мне открыли. Представился. Спросил, не могу ли увидеть мать Терезу. «Матушка сейчас в отъезде, – ответила встретившая меня сестра. – Но, если хотите, можете зайти и помолиться с нами. У нас сейчас вечерняя молитва». Я поблагодарил, снял обувь, как у них положено, и прошел внутрь дома. И здесь произошло нечто поразительное, сохранившееся в моей памяти как одно из самых сильных впечатлений моей жизни. Хотя, казалось бы, внешне ничего особенного не происходило…
Я вошел в часовню, где сестры совершали свою обычную вечернюю молитву. Эта часовня меньше всего напоминала храмовое помещение. Она была больше похожа то ли на классную комнату, то ли на спортзал… В ней не было почти никаких священных изображений, почти никакого богослужебного убранства. Царила полутьма. Только на престоле горело несколько свечей, и при их свете на передней стене виделось распятие и рядом с ним надпись: «I THIRST» («ЖАЖДУ»). И в этой полутьме, перед этим распятием творилась тихая, но усердная и напряженная молитва.
Все мы, христиане, исповедуем веру в вездесущность Духа Святого: «Иже везде сый и вся исполняяй…». Мы это хорошо знаем, но многим из нас далеко не часто удается это явственно ощутить. В те минуты (сколько их было – 15, 20 или чуть больше?) я действительно испытал это веяние Духа – опаляющее, вселяющее силу и уверенность в том, что Бог действует и всегда будет действовать в Своей Церкви. Для меня это тогда было особенно важно, потому что в ту пору меня посещали серьезные сомнения – именно насчет Церкви. И столь разительный опыт живой встречи с Богом я редко испытывал в своей жизни. Опыт, который, как мне кажется, стал возможен именно благодаря молитве этих сестер.
Прощаясь с сестрами в тот вечер, я выяснил, когда должна вернуться мать Тереза. В намеченный день я вновь пришел в «Нирмал хридай», но оказалась, что матушка отправилась в город и еще не вернулась. Я вышел на улицу и вдруг увидел мать Терезу, сходящей вместе с другой сестрой с коляски велорикши. Я поздоровался и представился. «Вы первый человек из Советского Союза, который нас тут посетил», – сказала она мне. Быть может, нескромно сейчас с моей стороны публиковать эту реплику. Но делаю это отчасти потому, что прекрасно помню то двойственное чувство, которое я тогда испытал. С одной стороны, это была не вполне достойная христианина гордость, но с другой – горечь: сколько моих соотечественников, оказавшись в Индии, устремлялись к разным псевдодуховным «учителям», вроде Святослава Рериха, оставляя без внимания подлинное духовное сокровище.
А потом еще два раза посчастливилось мне в Калькутте молиться вместе с сестрами конгрегации Миссионеров милосердия и с самой матерью Терезой. И что было для меня особенно ценным – это происходило на богослужениях Страстной седмицы: в Великий Четверг и в Страстную Пятницу. Помню, священник, служивший в Страстную Пятницу, начал проповедь с таких слов: «Трудно говорить о смерти, обращаясь к людям, которые сами соприкасаются с ней каждый день…» И действительно, находясь среди этих людей, как-то совершенно иначе переживаешь и спасительную смерть Господа.
Никогда еще не бывал я (столь чуткий к внешнему благолепию) на богослужениях Страстной седмицы, настолько лишенных какого бы то ни было эстетического начала. Более того, непрекращающиеся гудки автомобилей, раздающиеся под окнами (в Индии беззвучно не ездят), почти не позволяют различить слова молитв и чтений. Жара 36°C и влажность 96% при отсутствии вентиляторов (сестры их не признают, потому что у бедняков нет вентиляторов). Но ведь это – воспоминание Иисусовых страданий. Для него вполне органично быть неэстетичным и неуютным.
У матери Терезы мне очень хотелось выяснить несколько вопросов. Это были вопросы о милосердии, из области «как?..», «что делать, если?..», «как быть, когда?..»; эти вопросы действительно казались мне серьезными, и мне не удавалось найти на них определенный ответ. Перед началом службы Страстной Пятницы я сказал матушке, что хотел бы испросить ее советов о некоторых вещах. Она сказала, что готова со мной побеседовать после службы. Началось богослужение. Рядом со мною молятся сестры, неподалеку молится мать Тереза. Место матушки находится в задней части часовни, но во время Причащения она вместе со священником преподает Святые Тайны.
И вновь веяние Духа. К концу службы я понимаю, что вопросы, казавшиеся мне такими трудными и неразрешимыми, уже не представляют для меня проблемы. Ответы на них совершенно ясны, и даже непонятно, что озадачивало меня раньше. После службы я подхожу к матери Терезе и говорю: «Матушка, простите меня, но на все вопросы я уже получил ответ во время молитвы. Не стану отнимать вашего драгоценного времени, которое вы можете употребить с большей пользой».
На том мы и простились.
Как много, оказывается, могут дать встречи с духоносными людьми – даже когда эти встречи почти безмолвны.
В Апостольском символе говорится о нашей вере в «общение святых». Наверное, мне удалось прикоснуться к одной из сторон этого общения. Но Церковь – Мистическое Тело, в котором общение святых превосходит границы земного бытия, и, думаю, что помощь матери Терезы всем нуждающимся не прервется с ее кончиной.
Петр Сахаров
Читать отрывки из книги «Моя жизнь для бедных» в переводе П.Д. Сахарова: piotr-sakharov.livejournal.com
Фото: fax.al