Автор: Очередная публикация проекта Ольги Хруль «Церковь с человеческим лицом» посвящена Евгении Фёдоровне Пищулиной, которая в свои 92 года остаётся радостной, активной, полной жизни и благодарности Богу, даже если её жизненный путь часто был непростым. Она рассказала о тяжелой работе на авиационном заводе в годы войны, о том, как запрещали ходить в Церковь в советское время, о возвращении храма на Малой Грузинской и о том, как изменились прихожане в последние десятилетия.
Моя мама, Аполония Антоновна Выбольт, родилась в 1900 году в Катовице в Польше. Мама в 1914 году уехала в Германию, где вышла замуж за русского военнопленного. После Первой мировой войны их много было. Потому они и уехали в Россию.
Я родилась в 1926 году в Курске (у меня еще две сестры было — 1921 и 1924 года рождения, Татьяна и Валентина), а в 1930 мы переехали в Москву, жили в центре — Лубянский проезд, дом 3/6, недалеко от храма Петра и Павла, что в Милютинском переулке. Мама нас туда водила по воскресеньям. Там на хорах потрясающе пела одна женщина… После Мессы мы ходили в приходской дом, там пили чай, когда были большие праздники, были разные встречи.
А потом уже в 1937 году начались гонения, поиски врагов. У мамы начались трудности с работой, ее вызвали в КГБ, предупредив: хочешь жить в Москве – никуда не ходи (это они про храм). Мама ходить перестала, и мы — трое ее дочерей — тоже. Я самой маленькой была.
В маме польку выдавало ее произношение, она не умела выговаривать звук «л» по-русски, все время говорила «хлэб». Она работала сначала бухгалтером, потом билеты продавала на поезда и автобусы. Отец, Федор Иванович, погиб сразу в 1941 году в мясорубке под Смоленском.
А я начала работать уже во время войны, в шестнадцать лет — с 1942 года на авиационном заводе №30 в Москве, около стадиона Динамо. Работала клепальщицей, клепала консоли – конец крыла самолета. Работали днем и ночью по 12 часов, а в воскресенье — по 18. Отпуск не давали. За опоздание отдавали под суд. Работать было тяжело: шум был постоянно, трескотня от молотков; разговаривать было невозможно — ничего не слышно. Держать пневматический молоток было тяжело. Зимой было холодно, руки примерзали к металлу, были покрыты волдырями. Шили перчатки, чтобы спасти руки. Ангар, где мы работали зимой, не отапливали. Ну ничего, все равно радовались жизни. Там были какие-то обеды: три кильки с хлебом. Cпать ходили на метро Джержинская. Клали на рельсы пальто — так и ночевали, а утром — на работу. В храм не ходила в это время.
Даже после войны, в 1948 году, уволиться с завода было трудно. Смешно, но я написала письмо Сталину и через месяц получила ответ-разрешение: можете уволиться! Уверена, что отвечали его сотрудники.
Общий стаж работы у меня — под 50 лет.
После войны мама хотела уехать в Польшу, но детей вместе с ней власти не отпускали, и она осталась. В специальном учреждении ей сказали: «Вы уехать можете, а дети останутся здесь».
Впервые на родину она попала в 1963 году, потом еще раз, но быстро вернулась и сказала: «Нет, всё, буду здесь жить».
В 90-е годы Галина Романова решила восстановить Полонию-сообщество людей с польскими корнями. Сказала: «У кого есть польские корни – приходите. Ну вот, собственно говоря, мы и собрались». Мы собирались в посольстве Польши, там был прекрасный зал, были фильмы, встречи, собиралось до 500 человек. Вот этим составом мы и ходили на Малую Грузинскую.
А на ступенях храма Непорочного Зачатия на Малой Грузинской тогда уже служил Мессы о. Тадеуш Пикус. Он потом стал епископом в Польше. Сюда приезжал и книгу мне подарил.
После долгой борьбы, когда храм отдали католикам, у нас наконец возникла приходская жизнь: активные прихожане каждую субботу и воскресенье приходили с утра приводить храм в порядок, выносили мусор, грязь, хлам. Было же четыре этажа с перекрытиями, и, когда их сломали, все надо было вынести из помещения. Сестра Мария Швейцер с некоторыми читала Розарий. Мессу служили на первом этаже. Появились стулья. По левой стороне сделали комнатки, где сидели священники. Наконец, появились рабочие и реставраторы.
В общине активны и теперь Кристина Ольхова и ее сестра Людвика Туровская — Варшавянки, прошедшие лагеря, первые киоскеры нашего храма.. Помню пани Ядвигу Станюкевич — она жила недалеко от храма, помнила всю его историю до 1937 года, ее сестра венчалась здесь. Все свободное время она отдавала этому храму. Помню еще Ксаверия, Юлию Понамореву: она помогала отцу Иосифу Заневскому с документами, Леонтину, Светлану Кожину (c ее сестрой Ренатой Петюшенко мы дежурим в паре в храме) — они тоже ушли… Помню совершенно потрясающую пани Ванду Можаеву, которая работала в библиотеке при семинарии – я ей помогала. А какая была в это время сестра Мария Стецка активная! Пыталась нас учить польскому языку. Отец Григорий Гловенка был главным в молодёжном оратории и пригласил нас ему помогать. Молодёжь ездила на экскурсии, за рубеж, и мы тоже с ними.
Еще была в кафедральном соборе сестра Данута – замечательная сестра! Очень внимательная, тактичная, помогала в катехизации. Она, когда только приехала в Москву, не очень хорошо по-русски говорила. Но всегда улыбалась, подходила, говорила какое-нибудь слово подбадривающее, когда я была на дежурстве в храме. Дежурить в храме стали с 1993 года для сохранения порядка.
Я пришла сюда, потому что я чувствовала, что буду сюда ходить, что это мое. И действительно, было мое. У нас тут такое было единение с людьми, так друг другу улыбались, друг другу помогали. Так жизнь храма вошла в мою жизнь. Никогда не забуду, как пришел какой-то православный и говорит: «Какая у вас тут аура хорошая». Православный сказал, а я сидела сзади и случайно услышала.
Вообще, люди не особенно раскрывались, наше поколение боялось это делать. Даже когда я первый раз пришла на исповедь, я сказала, что мне трудно исповедоваться, потому что не привыкла про себя рассказывать. Вот чтобы так открыться совсем другому человеку — этого до сих пор нет. А первая моя исповедь была у о. Григория Цёроха OFMConv, который погиб в автомобильной катастрофе.
Помню еще дона Бернардо. Он очень много сделал для католиков в России, для нашего храма, для семинарии. В 1995 году он повез семинаристов в Италию и прихватил нас. Была незабываемая поездка и встреча с Иоанном Павлом II (у меня и фотографии есть). Все, кто встречался с доном Бернардо, будут его помнить! Вспоминаю частые встречи за столом, и как он любил петь «Санта Лючию». Накануне отъезда в Казахстан дон Бернардо встретил меня в храме, взял под локоть и попросил: » Молитесь за меня». Наверное, не каждому прихожанину он мог так сказать. Мы с ним часто куда-то ездили, он старался нас вывозить, чтобы мы могли ощущать себя в единении c Католической Церковью. А еще я была в паломничествах: два раза в Польше (в Ченстохове) и во Франции (Лурд).
Вот что важно в моей жизни – что я попала к Шенштаттским сестрам. Меня пригласили в эту необыкновенную группу Андрей и Марина Низовские, где была переходящая икона Трижды Предивной Матери Иисуса Христа. Ей я и посвятила остаток своих дней. Встречи раз в месяц с сестрами Агнесс и Юлией дают мне радость и смысл жизни. Позже даже два раза в Шенштатте была – с о. Хосе и о. Мариано. Они испанцы оба – великолепные священники! В Шенштатте я вступила в Лигу матерей. Это хорошая духовная практика, я этим живу.
Всегда в воскресенье мы в храме. Но атмосфера меняется: если раньше мы приходили и всех знали, то сейчас редко кто поздоровается. Очень многие умерли, многие постарели, уже в храм ходить не могут.
Мне кажется, в 90-е годы у людей были более открытые лица, более доброжелательные, а сейчас люди стали более закрытые. Очень люблю и до сих пор увлекаюсь оперой и классической музыкой вообще, хожу на концерты в Дом музыки, в консерваторию, в зал им. Чайковского, Филармонию, слушаю передачи по радио «Орфей». А началось это увлечение с детства, когда мы стайкой сверстников, начиная с 1935 года, летом забегали через черный вход во время антракта в Большой театр (во время войны, в филиал на Дмитровке) и забирались на балкон самого верхнего яруса.Там прятались и слушали оперу или смотрели балет до конца. Я и сегодня помню наизусть отдельные арии и могу узнать по фрагменту, из какой он оперы. У меня абонемент в консерваторию на 2018-2019 годы куплен — надо обязательно посетить все концерты!
Храм — это моя жизнь. Всегда что-то происходит, сталкиваешься с новыми людьми, поговоришь хоть. Понимаешь ли, моего поколения уже нет, поговорить не с кем, понимаешь? Люди в моем возрасте делаются очень сложными: у многих судьбы, болезни. Тех, с кем я знакома с молодости, уже нет, а с новыми, с которыми знакомишься, как-то уже не получается поговорить. А человек должен общаться, иначе никак. Пожилые люди хотят внимания, а у молодежи на них нет времени. Пожилым хочется, чтобы их послушали, а молодым некогда, сейчас такое время, они сами устают.
Я в своей жизни никого не виню. Хожу в храм, молюсь, радуюсь. Когда помолишься, сразу легко становится, потому что Божия Матерь тебе даёт силы.
Одна актриса сказала: «Не бойтесь старости — она дана человеку в награду!» И я с ней согласна: надо принимать старость как благодать, как Божий дар!
Записала Ольга Хруль
Расшифровка: Вероника Ржеутская
Фото: Ольга Хруль