Автор: Что говорит нам воскресное Евангелие о воскрешении Лазаря в обстоятельствах пандемии и всеобщей самоизоляции? Что такое «слава Божия», ради которой допускаются болезнь, крест, смерть, горе, разлука, злорадство греха? И как соотносится явление этой славы с человеческими страданиями? Размышляет Вероника Бикбулатова.
Уже в самом начале сцены смерти и воскрешения Лазаря мы видим то, что человеческим сознанием воспринимается как парадокс. Не успев начать повествование, Иоанн настойчиво подчеркивает, как сильно Иисус любил Лазаря и его сестер. Значит, согласно нашей логике, Он должен был немедля встать и пойти – а еще лучше побежать – в Вифанию либо, в крайнем случае, исцелить любимого друга на расстоянии, как это неоднократно случалось прежде с другими больными. Но Иисус «пробыл два дня на том месте, где находился» (Ин 11, 6)! Он допустил смерти и разложению случиться. Кажется, что Он специально позволил прийти самому худшему, невообразимому, тому, что полностью противоположно Ему как Источнику Жизни.
«Эта болезнь не к смерти, но к славе Божией» (Ин 11,4), — говорит Спаситель, как только узнает о том, что Лазарь болен. Что же такое «слава Божия», ради которой допускаются болезнь, крест, смерть, горе, разлука, злорадство греха? И не так же и мы, свидетели большой беды, потрясшей современный мир, можем спросить из глубины сердец: почему же Ты медлишь, Господи? Что есть Твоя слава и когда наконец Ты явишь ее нам? Для чего нужны жертвы и мучения, которым, кажется, нет конца? Как вообще соотносится явление Твоей славы с человеческими страданиями?
Отцы Церкви говорят о том, что слава Божия есть Его полнота, когда Господь явлен не в сокрытости, а в реальном осуществлении Своих возможностей и красоты Своего Духа. Мы не видим славы Господней, будучи ограничены бренным телом, непрерывным потоком эмоциональных реакций и мыслей по поводу текущих событий, а также пространством и временем, в которых находимся. Иисус же говорит Марфе: «если будешь веровать, увидишь славу Божию» (Ин 11, 40). Тем самым Он открывает ей и нам иное измерение, в которое ведет дверь веры, способной преодолеть ограничения материального мира, веры, которая видит полноту и красоту Божьего замысла, непрерывность присутствия Творца в творении, несмотря на то, что физическое зрение при этом лицезрит лишь поражение, смрад и тлен.
Иисус ни в коей мере не говорит, что то, что мы видим физическим взором, неправильно, обманчиво, что стоит об этом забыть. Он скорбит, Он плачет вместе с нами (Ин 11,35), своим горем подчеркивая реальность боли, беспомощности, страха и смерти. Но Он также призывает нас к тому, чтобы наша скорбь не осталась бесплодной, чтобы, войдя в нее, как в могилу, посредством веры мы попали в тот самый, иной, пласт бытия, где Господь пребывает не незримо, а в полноте и открытости, в Своей совершенной энтелехии. Более того, Своим промедлением, стоившим Лазарю земной жизни, Иисус подчеркивает, что чем больше мы страдаем, чем дальше заходим в «долину смертной тени», тем больше имеем шанс разделить Его славу, а значит, Его полноту, совершенство, проявленность.
Получается, бесконечно любя Своих друзей – Лазаря и его сестер, Иисус медлил со Своим приходом, чтобы еще в бОльшей степени уподобить их Себе через страдание и смерть, открыть им их подлинность, которая возможна только там, где жизнь соприкасается с реальностью смерти, отметая все ненужное, напускное, внешнее. Он верил в то, что их сердца не очерствеют, не закроются перед страхом боли и не отвернутся от Него с обвинениями. И Его вера в них – вера Бога в человека! – оправдалась. «Господи, я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир» (Ин 11, 27), — говорит Марфа несмотря на свое пока еще непонимание, невидение полноты картины, несмотря на то, что допустила вначале и упрек в адрес Господа. Смог ли бы Иисус воскресить Лазаря без такой сильной, пусть и несовершенной, небезгрешной веры его сестер?
Сейчас, когда мы, как Марфа и Мария, пребываем в недоумении, страхе и скорби и нам кажется, что Господь медлит, мы призваны ничем иным как этим своим страданием и своей верой, открыть иное измерение – измерение Его славы, то есть полноты и проявленности. И через это познать и свою истинную идентичность – идентичность образа и подобия Божьего, части Целого, совершенства которого мы пока не видим, не понимаем. Прислониться к Его Кресту и держаться за него, даже если во внешнем видимом плане жизни мы связаны «по рукам и ногам погребальными пеленами» (Ин 11, 44) эпидемии, несвободы, кризиса, потерь, страха смерти. Верить в то, что эта подлинная боль нужна для того, чтобы мы стали собой настоящими и через нее как необходимое связующее звено посредством веры вошли в славу Божью. В конце концов, верить в великий смысл и спасительную силу Креста, к которому мы теперь в еще бОльшей, чем раньше, степени причастны.
Если присмотреться к людям, присутствующим при воскрешении Лазаря, то можно увидеть, что мертв не только Лазарь. Точнее даже, Лазарь, как об этом свидетельствует Сам Иисус, не мертв, а уснул (Ин 11, 11). О смерти друга Господь говорит только после того, как видит, что ученики не поняли Его (Ин 11, 14). Но при этом сами ученики, отчасти Марфа и Мария, и тем более по пятам следующие за ними иудеи как будто живы не в полной мере. Они упрекают, они не доверяют, они повернуты лицом к тлену и, как узники из платоновской пещеры, скованы внешней несвободой греха, смерти, маловерия, отчаяния, и не видят множества возможностей свободы внутренней, свободы Духа, в которую можно вступить, если принять страдание как крест и посмотреть на него глазами веры. «Пойдем и мы умрем с ним» (Ин 11, 16), — говорит Фома, поддавшись всеобщему унынию, что выглядит особенно странно после слов Учителя: «радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали» (Ин 11, 15).
Действительно, Иисус и окружающие Его люди будто живут в разных измерениях. О ком больше скорбит Иисус – о Лазаре, которого стоит только разбудить, и он проснется, или о других, которые веруют, что Царствие Небесное очень далеко и возможно только где-то там, за пределами этой жизни, а воскресение случится в последний день (Ин 11, 24)? О тех, которые дважды упрекают Иисуса: «если бы Ты был здесь» (Ин 11, 21; Ин 11,32) и тем самым сомневаются в безусловности любви Бога к человеку, в неизменности Его присутствия с нами в каждом мгновении? Или о тех, которые ехидно указывают Самому Богу на Его «недоделки», на Его «несовершенство»: «не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер» (Ин 11, 37)? Не узнаем ли мы в этих людях себя, стыдливо опускающих взгляд, когда какой-нибудь человек злорадствует, читая последние новости: «ну и где же твой Бог» или «как Он мог такое допустить»?
Иисус позволил Лазарю умереть для того, чтобы умерли его грехи, для того, чтобы, очистившись, он обрел подлинность, которую человек находит перед лицом смерти, если принимает ее, если с ее помощью пробуждается от духовного сна. В нас так много недоверия Отцу, так много своеволия, инфантилизма, обид и упреков, что иногда Ему и с нами приходится медлить. В мраке гроба, в пеленах, или в инфекционном боксе, или в бессонных ночах у постели больных, которых становится все больше и больше, или в скорби по умершему близкому, или в жестких тисках безработицы, или в темнице собственной души, с которой тревога и страх сорвали защитные оболочки – везде и всегда есть возможность стать настоящими, живыми. Пусть сгниет та мерзость, которая смердит, и каждый из нас выйдет другим – воскресшим, обновленным – из своей пещеры, из нынешнего нашего общего испытания на зов Господа. Случится же воскресение для этой или для другой, небесной жизни, решать, безусловно, Ему.
Что увидел Лазарь, когда, по требованию Иисуса, ему развязали платок, закрывающий лицо? После мрака, в котором он находился четыре дня, прежняя реальность наверняка предстала перед ним иной, преображенной. Что он чувствовал, когда обнимал сестер и друзей? Какие слова приходили или не приходили ему на ум, когда он взирал на Господа теперь уже другими глазами – глазами, видевшими подлинную славу Божию, Его полноту и проявленность? Жизнь обернулась смертью, а смерть стала Жизнью – и не только для Лазаря, но и для многих свидетелей его воскресения, которые «уверовали в Него» (Ин 11, 45). Два измерения бытия – человеческое и божественное – соединились посредством страдания и веры. «Промедление» Иисуса Христа открыло путь к подлинному обращению большого количества душ, к победе, торжеству Любви.
Будем помнить об этом в наших сегодняшних трудностях, ведь даже в самой безысходной ситуации у нас есть выбор – как у двоих разбойников, распятых по правую и левую сторону от Иисуса: быть мертвым, живя или живым, умирая. Попробуем услышать зов Иисуса, обращенный конкретно к каждому: «иди вон» (Ин 11, 43), ожить, выйти из темноты своих гробов и оглянуться вокруг. Что я могу сделать для Тебя, Господи, как исполнить Твою волю? Подскажи, как я могу помочь моим ближним верить в этой конкретной ситуации, здесь и сейчас? Как обрести свою подлинность, стать живым и настоящим? Сделай, пожалуйста, чтобы моя физическая изоляция и мои трудности не обернулись духовным сном, но, наоборот, отдалив от меня все ненужное, приоткрыли видение Твоей подлинной славы, которая «не перестает» никогда, даже когда я ее не вижу, не понимаю, даже когда я в ней сомневаюсь.