Господни пути неисповедимы

Сказка рекомендована для детей 9-13 лет. Время чтения вслух: 60 минут.


Представляем новый формат на нашем сайте – католические сказки для детей, которые помогут взрослым не просто провести за чтением время с ребёнком, но и инициировать с детьми разговор о прочитанном: поговорить о добре и зле, о призвании, о месте Церкви в нашей жизни и не только. Весь Великий пост мы будем публиковать замечательные сказки Габриеллы Кабьер, которые увлекут взрослых и детей в мир приключений, чудес и сердец, преображенных любовью.


Стефан поднял две связки хвороста и положил их на спину Буро. Третью, самую тяжелую, он взвалил себе на плечо – ему было жаль перегружать ослика, который с раннего утра уже третий раз пришел в лес за дровами. Проверив свою поклажу, мальчик весело свистнул, и они дружно пошли обратно по тропе, бегущей через лес к холму, на вершине которого стоял древний монастырь – их дом.

Никто уже не помнил, когда здесь, в самом сердце Франции, была основана эта монашеская обитель, но ее старые каменные стены, низенькая арка въездных ворот с деревянной дверью, обитой большими ржавыми гвоздями, крохотные окошки монашеских келий, говорили о седой старине. Кроме Стефана и ослика Буро, нескольких лошадей, коров, трех десятков кур, фазанов и индюков в монастыре жило еще 20 монахов, наставляемых аббатом Филиппом Монье.

Десять лет назад одним холодным зимним днем аббат Филипп отправился в большой город на встречу с местным епископом по делам своего монастыря. Завершив дела, он решил немного прогуляться по городским улицам и незаметно вышел к рынку. Был канун Рождества, вокруг царило праздничное оживление и суета: повсюду мелькали веселые лица горожан, спешащих закупить провизию к праздничному столу. На всех лотках и прилавках шла бойкая торговля битой птицей, овощами, фруктами, пирогами, вином, сладостями и детскими игрушкам.

Старенький настоятель, привыкший жить в тишине и покое, немного растерялся от всей этой толчеи и шума, но вскоре радостное возбуждение захватило и его. Он тоже решил купить подарки своим монахам к Рождеству. Проталкиваясь сквозь плотную толпу покупателей, он беспомощно вертел головой то влево, то вправо, стараясь высмотреть прилавок с вязаными носками, варежками и шарфами. Найдя, что искал, выбрал двадцать теплых шарфов – зима в тот год была холодной, – уложил покупки в заплечный мешок и стал выбираться из толпы к выходу, как вдруг услышал громкий детский плачь. У одного из прилавков, среди рыночного мусора, прямо босяком, в одной тоненькой рубашечке стоял ребенок трех-четырех лет. Он надрывно плакал, все время вытирая покрасневшими от мороза крохотными ладошками крупные слезы, безостановочно катившиеся по его грязным щекам.

Удивленный таким зрелищем, аббат остановился и стал оглядываться по сторонам, ища глазами мать ребенка, но никто из окружающих не проявлял никакого интереса к несчастному малышу. Только продавщица прилавка, где стоял ребенок, размахнулась и, сильно ударив его по голове, злобно зарычала:

— Замолчи, немедленно замолчи! Ты распугаешь всех моих покупателей!

Вдобавок она грубо оттолкнула его ногой от прилавка, на котором горой лежали сладости и детские игрушки.

— Сладости, свистульки, сахарные петушки и марципаны, — раздался ее зычный, притворно ласковый голос, — не забудьте подарки для любимых деток: сладости, свистульки, сахарные петушки…

Отец Филипп не мог больше вынести этого зрелища, да и кто бы смог! Он протянул руку и дернул злую торговку за рукав:

— Это ваш ребенок? — спросил настоятель.

Та оглянулась и, заметив, что с ней говорит прелат, заискивающе улыбнулась:

— Что вы, отче, не мой, не мой.

— А знаете, чей он? — не поддавшись на ее фальшивое смирение, строго спросил настоятель.

— Ничей, он сирота, — охотно отвечала торговка, — ни родных, ни дома у него нет. Говорят, что мать его неделю назад умерла, а отец еще раньше. Мальчишка уже пять дней здесь бродит среди прилавков, кормится объедками и луковой шелухой. Мы его гоним, уж больно громко кричит, торговать мешает, а он все возвращается, но скоро где-нибудь замерзнет, — тут женщина взглянула на ясное небо, — может даже сегодня, ночь-то нынче будет холодная.

Услышав ее последние слова, аббат скинул с себя плащ, подошел к малышу и хорошенько его укутал. Сквозь плотную ткань чувствовалось, как он дрожит всем своим худеньким тельцем. Огромные глаза, полные слез, с удивлением смотрели на незнакомца.

— Малыш, сегодня ночью ты не замерзнешь, и у тебя будет дом, — тихо прошептал аббат в его заледенелое ухо, — только уговор – больше не плакать.

Мальчик резко оборвал крик, лишь посиневшие губки продолжали конвульсивно вздрагивать. Аббат взял его на руки и поспешил к своей повозке.

Маленький беспризорник не замерз в ту холодную зимнюю ночь, а благополучно добравшись до монастыря, был передан под опеку добрейшего брата Бонифация, отвечающего за монастырский госпиталь и аптеку. Малыша отогрели в горячей ванне, сытно накормили и напоили теплым молоком, а потом уложили спать в комнате рядом с госпитальной палатой.

Маленькая комнатка с белыми стенами и узким окошком была обставлена просто: железная кровать с простым деревянным распятием в изголовье, стул, стол и высокий плетеный сундук для одежды. Брат Бонифаций заявил, что она недостаточно уютная для малыша. Тогда кто-то из братьев вспомнил, что в монастырском подвале еще со времен маркизы Помпадур хранится шелковая ширма в богатой резной раме. На ее небесно-голубом фоне были вышины забавные желтые и зеленые попугайчики, весело порхающие средь экзотических цветов. Ширму тут же нашли, принесли и установили у кровати. В полусне малыш протянул свою худенькую ручку к одному из попугайчиков, осторожно погладил его пальчиком и, улыбнувшись, прошептал:

— Он живой, — а через минуту уже спал крепким сном.

Никто не знал, как зовут малыша и сколько ему лет, поэтому ему дали имя первого христианского мученика Стефана, память которого празднуется на следующий день после Рождества. Так беспризорник, чья участь была замерзнуть в холодную морозную ночь Сочельника под одним из рыночных прилавков, оказался послушником в монастыре.

Первые дни малыш отказывался не только выходить из комнаты, а даже покидать свою кровать. Для него маленькая комната с голубой ширмой была целой вселенной, где он впервые почувствовал себя в безопасности. Брат Бонифаций его не тревожил, лишь приносил еду и питье. Один из монахов вырезал ему деревянного конька в подарок. Это была первая игрушка в жизни малыша. Взяв конька в руки, он уже не расставался с ним и даже ночью спал, крепко прижимая его к груди.

День шел за днем и страх постепенно отпустил мальчика, а на смену пришло любопытство. Прежде всего, покинув свою комнатку, Стефан принялся исследовать госпиталь и аптеку – владения брата Бонифация. Госпитальная комната с ее тремя пустыми кроватями показалась ему скучной, а вот аптека – совсем другое дело. На ее деревянных полках рядами стояли десятки баночек, скляночек и бутылочек с жидкостями разного цвета и загадочными надписями на белых этикетках. Желтые, фиолетовые, розовые и зеленые, молочно-белые пузырьки таинственно поблескивали в неровном свете свечей. По углам комнаты, подвешенные высоко к потолку, сушились пучки ромашки, чистотела, лаванды. В середине комнаты стоял деревянный стол с колбами и фарфоровыми мисочками. За ним сидел брат Бонифаций и старательно растирал какой-то порошок в белой каменной ступке. Малыш, никак не выдавая своего присутствия, тихо, как мышка, проскользнул в уголок и замер. Увидев его, монах поманил пальцем, усадил за стол и стал рассказывать о травах, лежащих на столе: какая помогает от боли в горле, какая от кашля, какая заживляет раны.

Стефану очень понравилась аптека, и скоро он совершенно освоился в госпитальном домике. Тогда брат Бонифаций решил, что настало время показать мальчику весь монастырь. Сначала они пришли в храм, выйдя из храма, прошлись по колоннаде, обрамляющей квадратный дворик, где в центре, среди кустов роз, стоял изящный мраморный колодец. Потом, миновав трапезную и кухню, пришли на дальний двор. На дворе в большой клетке жили куры, фазаны, индюки.

— Теперь, Стефан, все это крылатое воинство отдается под твое начало, — сказал Бонифаций, открывая дверь в клетку, — каждый день ты должен приходить и кормить их. В нашем монастыре никто не живет без дела, все братья трудятся на общее благо. Кормление птиц будет твоим первым заданием. Понял?

Надо было видеть, как ярко засияли глаза мальчика, каким счастливым он стал в этот миг. Конечно, он все понял и, наверное, только тогда поверил, что больше никто не выгонит его за ворота на улицу, что он обрел свой дом.

Прошло три года. За это время Стефан хорошо изучил монастырь; теперь он знал все его уголки, переходы и чуланы, ему был знаком каждый камушек на площади пред храмом, каждый кирпичик в старинной монастырской ограде.

Он легко и быстро привык к строгому, давно заведенному распорядку дня в обители. По общему знаку рано вставал, молился, бежал кормить птиц, потом шел на Святую Мессу. После завтрака, опять работал, опять молился, опять работал, шел на Мессу, пел псалмы, а после ужина со всеми братьями в трапезной уходил в свою комнату спать. Этот простой и, казалось бы, монотонный образ жизни нисколько его не стеснял и не утомлял. Напротив, за день с ним происходило много интересного и увлекательного. Кто-то из братьев показывал ему, как правильно колоть дрова, другой – как ухаживать за розами, третий – как печь хлеб, а сам аббат учил его запускать воздушного змея. Раз в неделю он помогал брату Бонифацию принимать в госпитале больных крестьян, вереницей идущих со всей округи за помощью к доброму лекарю. В другой день он брал Стефана с собой на луг или в лес собирать лечебные травы.

Но, что бы ни делал Стефан, чему бы он ни учился у братьев, их главным примером для него была искренняя вера и любовь к Богу. Все собравшиеся за стенами этой обители – от мудрого аббата Филиппа до простоватого привратника – жили в полном доверии и подчинении воле Всевышнего, и для Стефана это стало так же естественно и просто, как дыхание.

Мирно и спокойно, в ежедневных трудах и молитвах прошли первые годы жизни маленького Стефана. Но вот ему исполнилось восемь лет, и аббат передал его под опеку отца Франсуа – настоятеля монастырского храма, человека сухого, сдержанного, немногословного. Высокий, худощавый, похожий на жердь, с впалыми щекам, черными пронзительными глазами и ниточкой плотно сжатых губ, он был воплощением педантичности и непогрешимости. В молодости, до священства, он изучал древнюю историю в университете, а потому считал себя неоспоримым авторитетом в области Священного Писания и философии. И это была правда, однако же, его колкие замечания и нетерпение ко всем, кто был невежественен или малограмотен, вызывали постоянные обиды у братьев, за что аббат частенько накладывал на него епитимью, но, кажется, это мало помогало.

Несмотря на свой скверный и заносчивый характер, отец Франсуа пользовался заслуженным уважением братьев за его многолетние труды по сбору обширной монастырской библиотеки, слава о которой распространилась далеко за пределы Франции.

Вот в эту библиотеку и привел аббат Филипп Стефана одним ранним утром, наказав отцу Франсуа научить мальчика всем наукам, какие были ему известны. С того дня по утрам, после молитвы, покормив птиц, юный послушник отправлялся в библиотеку и садился за парту.

Закончились веселые и беззаботные прогулки по лесам и полям среди ромашек и васильков в компании доброго и заботливого брата Бонифация. Теперь, старательно склонив голову над тетрадкой, Стефан учился писать, считать и читать. Затем пришла очередь истории древней Греции, Рима, латыни и Священного Писания.

К удивлению Стефана, отец Франсуа оказался терпеливым и настойчивым учителем. Прошло два года, однажды утром он принес в класс не учебник и тетрадку, а альбом и карандаши.

— Сегодня будем учиться рисовать, — с важностью произнес отец Франсуа и поставил на стол перед Стефаном простой глиняный кувшин.

Первый рисунок получился беспомощным и корявым, но с того самого дня в Стефане проснулся интерес к рисованию. Теперь он с нетерпением ожидал этих уроков, упорно работая над каждым новым заданием учителя. Через месяц он с гордостью показал отцу Франсуа вполне приличный натюрморт и в награду получил небольшой блокнот и коробку карандашей, с которыми уже не расставался ни утром, ни вечером.

С этого дня все происходящее вокруг стало достойным внимания юного художника: и курочка, клюющая зерно, и ворона на ветке дуба, и стакан с красным вином на белой скатерти в трапезной, и отец Франсуа, склонившийся над книгой, и крестьянин верхом на лошади. Эти рисунки были неловкими и неумелыми, но Стефан не останавливался. С восторгом он покрывал страницу за страницей в блокноте сценками из окружающей жизни. За первым блокнотом последовал второй и третий, и скоро на столе в комнате Стефана образовалась их целая гора.

Однако счастливые минуты наедине с карандашом и успешная учеба с отцом Франсуа не отменяли трудовых обязанностей. Каждый день он отправлялся в лес за хворостом. В помощь ему монахи купили годовалого ослика, которого назвали Буро.

Скоро мальчик и ослик очень подружились, и походы за хворостом в лес были радостью для них обоих. Быстро собрав сухие ветки, Стефан присаживался ни пенек и с наслаждением предавался рисованию, а тем временем ослик мирно пощипывал рядом травку, изредка поглядывая на друга. Он знал, что в кармане у Стефана было припасено для него что-то вкусное: сухарик или кусок хлеба с солью, поэтому он терпеливо ждал, когда получит лакомство.

Дружба мальчика и ослика крепла с каждым днем и вскоре они стали почти неразлучны. Однажды даже вышел конфуз. Дело было в августе, в день Успения Богородицы. Вся братия и пришедшие на праздничную Мессу крестьяне были в храме. Стефан был там же и со всеми вместе пел гимны во славу Пресвятой Девы. Божественные звуки органа возносились к высоким сводам храма, торжественно вторили им голоса певцов, как вдруг весь этот благостный строй был прерван триединым, пронзительным криком осла:

— Иа, иа, иа!

Голоса певцов и звуки органа оборвались, все присутствующие в недоумении обернулись ко входу, где в ослепительно ярком свете дня, расставив все четыре копыта, торжествующе стоял Буро.

Но аббат Филипп не растерялся, после секундной паузы он серьезно произнес:

— Видите, братья, как хорошо мы с вами поем славу Богородицы. Даже животное спешит присоединить свой зычный голос к нашему гимну.

Все заулыбались, через минуту ослика водворили назад в конюшню, и служба благополучно пошла своим чередом.

Позже Стефан вспомнил, что с утра, торопясь в храм, плохо прикрыл дверь в конюшню, где стоял ослик. Верно, Буро, соскучившись по другу, выскользнуло из конюшни и, привлеченный звуками из храма, решил там поискать Стефана. Загадкой для всех осталось, как ослик самостоятельно, без посторонней помощи, смог взобраться по крутым и высоким ступенькам средневекового храма.

Инцидент был исчерпан, но за недосмотр Стефана всё-таки наказали – лишили вкусных праздничных пирожков с ягодной начинкой.

Так, в молитве, в череде ежедневных служб, чтении псалмов, в постах, трудах и учебе прошло еще несколько лет. И чем старше становился Стефан, тем сильнее он чувствовал тягу к рисованию. В его голове бродило много мыслей и чувств, которые он хотел выразить на бумаге, но не мог – не хватало знаний и умения. С каждым днем это печалило юношу все больше и больше. Мудрый аббат Филипп все это видел, но не знал, чем помочь своему воспитаннику. Как всегда в ситуациях, когда требовался совет или помощь, аббат шел в храм молиться. Вот и теперь он опустился на колени перед алтарем с распятием и углубился в молитву. Молился долго и закончил так:

— Мой Создатель, Ты даровал Стефану талант художника, но как его можно развить здесь, в глухом лесу, где живут лишь крестьяне и ремесленники? Дай мне знать, какова Твоя воля и какой следующий шаг нам надо сделать?

Через неделю наступил праздник Троицы. После торжественной службы монахи стали собираться в трапезной для праздничного обеда. Внезапно в монастырские ворота кто-то настойчиво постучал. Один из братьев весело заметил:

— А вот и наши три Ангела, вовремя пришли, к самой трапезе.

Аббат строгим взглядом оборвал шутника и дал знак привратнику отворить. Тот поспешил к воротам и, приоткрыв небольшое окошко в двери, выглянул узнать, кто пришел. Перед дверью стоял незнакомый господин средних лет приятной наружности. На голове его красовалась соломенная шляпа, ворот рубахи был небрежно подвязан черным шелковым бантом, фланелевое серое пальто и клетчатые брюки завершали необычный наряд. На одном плече на длинном ремне весел узкий деревянный ящик, в другой, незнакомец держал видавший виды саквояж.

— Приятель, — фамильярно обратился гость к монаху, — у меня письмо к вашему настоятелю от епископа, я должен его лично вручить.

Привратник минуту помешкал, соображая, как тут быть, но скоро лязгнул замок, и ворота открылись.

Спустя минуту странный господин уже стоял перед аббатом, читающим послание от епископа. Епископ просил принять подателя письма на день-другой в монастыре. Это был его племянник из Парижа, художник, интересующийся древностями. Зная, что в их храме есть средневековые росписи, он посоветовал племяннику посмотреть их. Человек он, мол, достойный и покоя монастырского не потревожит.

Аббат сложил письмо и внимательно посмотрел на нежданного гостя. В голове его мелькнула мысль:

— Господи, я знал, что Ты ответишь на мой вопрос, но не знал, что так быстро!

Прежде всего, отец Филипп пригласил гостя за стол отобедать, чем Бог послал. К празднику у монахов было рагу из кролика, тушеные овощи, сыр, прекрасное красное вино, фрукты в сиропе и слоеные пирожки с абрикосами. Гость с удовольствием вкушал предложенные блюда, не переставая нахваливать монастырского повара.

После трапезы его повели в храм. Это было самое удачное время для осмотра фресок, написанных миланским художником еще в пятнадцатом веке. Солнце только-только заглянуло в стрельчатые окна храма, оживляя великолепные витражи. Вслед за витражами вспыхнули драгоценные краски стенных росписей: вишневая, изумрудная, золотая. Пораженный таким завораживающим зрелищем, онемев от восторга, художник медленно двигался вдоль стены, рассматривая сцены из жизни Иисуса Христа. Они были написаны так искренне, так проникновенно. В них не было ни одной лишней детали, ни одной неверной линии, ни одного ошибочного мазка.

Когда, наконец, гость пришел в себя, то показался совсем другим человеком: не было в нем больше ни бравады, ни превосходства, так свойственных столичной публике. Он оглянулся на аббата и робко, умоляюще попросил:

— Позвольте мне остаться и скопировать эти сцены.

Аббат сосредоточенно помолчал, постучал пальцами по деревянной скамье, на которой сидел, и, выдержав приличную паузу, медленно кивнул головой. Получив разрешение, художник радостно просиял, но тут же озабоченно нахмурился:

— Только одному мне не справиться с такой работой, где же найти помощника?

Именно этого вопроса хитрый аббат и дожидался.

— Мы дадим вам помощника, — деловито произнес он, — наш послушник Стефан будет вам помогать, а вы, в ответ, научите его всему, что умеете сами, согласны?

Куда было деваться художнику? Пришлось ему согласиться.

Вот так неожиданно, за несколько минут мечта Стефана стала явью: он будет учиться рисованию у настоящего художника. Разве это ни чудо!

Да, Господни пути неисповедимы!

Со следующего утра закипела работа. В первые дни художник доверял юноше только мыть кисти и чистить палитру, позже, после нескольких уроков, он поручил ему делать копии росписей в карандаше. Несколько дней, на которые рассчитывал художник, перешли в четыре месяца. За это время они смогли скопировать только сцены из детства и юности Иисуса Христа, а Стефан изучил законы композиции и перспективы.

Осенью художник уехал в Париж, а ранней весной вернулся опять, чтобы продолжить работу.

Но вот пришла вторая осень и, на сей раз, художник завершил копирование. Прощаясь со Стефаном, он сказал:

— Я научил тебя всему, что умел сам, кое в чем ты даже превзошел меня. Дарю тебе мой этюдник, мои кисти и карандаши на память о нашей работе, думаю, они скоро тебе пригодятся.

В тот момент юноша даже не мог предположить, как скоро сбудутся эти слова.

После отъезда художника жизнь Стефана вошла в свою привычную колею. Он так же рано вставал, молился, шел к заутрене, потом спешил в лес за хворостом, опять молился и опять трудился. Так прошла осень и наступила зима.

Однажды братья затеяли небольшой ремонт в храме и послали Стефана в соседнее селение купить гвоздей. Взяв Буро, юноша отправился в деревню, благо она была недалеко, и к полудню, погрузив на ослика мешок с гвоздями, тронулся в обратный путь.

Светило скупое зимнее солнце, по небу плыли легкие облака, а в воздухе чувствовалась бодрящая свежесть, но не успели они пройти и четверть пути, как погода начала быстро портиться. Сначала подул холодный, порывистый ветер, налетели свинцовые тучи, а потом пошел дождь, да такой сильный, что дорога вмиг стала мокрой и скользкой. Ослик пошел медленнее, недовольно мотая головой. Стало заметно холодать, и скоро дождь перешел в снег. Снежные хлопья, огромными мухами кружась в воздухе, легко опускались на мокрую черную землю, на пожухлую осеннюю траву, на ветки кустов и придорожные камни. За считанные минуты все кругом было покрыто белой пеленой.

В надвигающихся сумерках дорога была почти не видна, а снег все шел и шел. Внезапно порывы ветра усилились, и налетела настоящая буря. Стефан, закутавшись в плащ, старался не потерять дорогу, но колючий снег слепил ему глаза, а ветер не давал дышать. Вокруг ничего не было видно, не имея ни одного ориентира перед глазами, в полной темноте, они прошли более часа, а холм с монастырем все не показывался. Пришлось признать, что они сбились с пути и не знают, куда бредут по бесконечному белому пространству.

Буря все усиливалась.

Не на шутку перепугавшийся Стефан начал вслух читать псалом:

«Живущий под кровом Всевышнего

Под сенью Всевышнего покоится…»

Читает раз, читает два, уже голос охрип, только начал третий раз, как вдруг где-то вдалеке мелькнул слабый огонек. Мелькнул и погас, потом опять мелькнул и опять погас.

— Смотри, Буро, смотри, вон там огонь, — указал он рукой вперед, — видишь? Я знал, я знал, что Господь не покинет нас в беде! Идем, там найдем жилище.

Ослик приободрился и ускорил шаг. Неожиданно поле кончилось, и они оказались на широкой аллее, с двух сторон обсаженной высокими крепкими дубами. Огонек впереди опять погас, но теперь юноша знал, что больше не заблудится.

Ветер продолжал усиливать свои порывы, щедро осыпая путников ледяными колючими снежинками. Пройдя по аллее совсем немного, они оказались перед каменной оградой с железными воротами. Створки ворот распахнулись от порывов ветра и противно скрипели, качаясь из стороны в сторону. Стефан вошел во двор и только тогда увидел проступающие сквозь плотную снежную завесу очертания здания. Это была небольшая церковь. Справа у ограды стоял покосившийся навес, под него он поставил изможденного Буро, а сам побежал укрыться в церкви.

К счастью, дверь в церковь оказалась не заперта, и юноша вошел внутрь. Там было сыро и холодно. Стефан опустил окоченевшую руку в карман и извлек огарок свечи и потрепанную коробку спичек. Свеча зажглась, он с любопытством огляделся вокруг.

Это была небольшая церковь, ее высокие стрельчатые окна, украшенные витражами, прорезали северную и южную стены, своды потолка скрывались где-то там, высоко в темноте.

Два мраморных ангела, сбитых с алтаря, валялись на его ступенях, всюду были следы разорения и запустения. Под ногами шуршал мусор: песок, осколки стекла, щепки, кучи пожелтевших листьев, обрывки старой, истлевшей ткани.

— Кажется, я знаю, куда попал, — подумал Стефан, внезапно вспомнив один интересный рассказ.

Он услышал его недавно, в конце лета, когда аббат Филипп зашел посмотреть, как продвигается копирование и, между делом, заговорил о судьбе миланского художника.

— Недалеко отсюда, — начал рассказ аббат, — находится еще одна старинная церковь. Построил ее граф, владелец соседних земель. Закончив работу в нашем храме, художник уже собрался возвращаться в Милан, но граф стал уговаривать его остаться и расписать церковь.

Долго не соглашался мастер, был он уже стар и немощен, однако граф, в конце концов, уговорил старика. Решено было освятить ее в честь небесного покровителя графа – апостола Петра. Стали готовить стены под росписи, а художник, выбрав шесть эпизодов из жизни святого, приступил к эскизам. Работал он, не останавливаясь, и день, и ночь, и даже написал первую картину — «Петр с ключами от рая», как вдруг внезапно ночью умер.

Узнав о смерти мастера, граф поспешил забрать эскизы и наброски, но странное дело, на утро не нашли ни одного эскиза, ни одной бумажки в его мастерской. Граф был настолько опечален смертью мастера, что отказался приглашать другого художника. Так и осталась церковь с одной лишь фреской «Петр с ключами». Позже, ее богато украсили скульптурой, мраморным алтарем, серебряным напрестольным распятием, золотыми потирами с драгоценными камнями, картинами с ликами святых, но росписей в ней так и не появилось. В Революцию графская семья погибла, эту церковь разорили, все ценное, что было в ней, куда-то вывезли, и оставили стоять брошенной по сей день.

— Загадочная история, — подумал тогда Стефан про себя, подумал и забыл, а вот теперь все услышанное всплыло в памяти. Он поднял свечку и подошел к южной стене. В неровном свете видна была лишь нижняя часть фрески, но этого было достаточно, чтобы догадаться, как прекрасна вся фигура святого.

Стефан сделал несколько шагов назад, пытаясь лучше рассмотреть фреску, и наткнулся на деревянную скамью. В задумчивости он присел на нее. Вдруг пламя свечи сильно заколебалось, и она погасла. Стефан остался сидеть в полной темноте, но не испугался. Он внимательно прислушался, ибо за его спиной что-то стало происходить: какие-то звуки, неясные слова, шуршание. Через минуту-другую церковь внезапно осветилась ярким светом. Юноша обернулся и увидел в дальнем углу северной стены, у самого входа в церковь, каких-то людей. Они что-то обсуждали, стоя у строительных лесов. На лесах, на верхней площадке стоял пожилой человек с седой бородой, в долгополой средневековой одежде и меховой шапочке, натянутой на самые уши. Старик, указывая рукой на стену, что-то нетерпеливо и быстро говорил людям внизу. Потом он посмотрел в сторону Стефана, на его лице появилась приветливая улыбка, и он поманил юношу к себе.

Стефан подошел к лесам, поднялся наверх и оказался рядом со стариком. Вокруг на деревянных мостках стояли кувшины с краской, лежали кисти, тряпки.

— Ты пришел посмотреть на мою работу? — спросил старик, пристально вглядываясь в лицо юноши.

Стефан молча кивнул и посмотрел на стену. На ней уже была почти завершена фреска с первой встречей Иисуса Христа и Петра. Святой твердо стоит на земле, в его руках сеть, голова динамично повернута к Иисусу. Все в этой фреске было великолепно, все достоверно и правдиво, но чего-то не хватало, самой малости, какой-то детали. Старый художник заметил смущение Стефана и, улыбнувшись, протянул кисть:

— Добавь, что считаешь нужным, я не против.

Стефан взял кисть и несколькими мазками нарисовал трех маленьких рыбок, трепещущих в сети, их чешуя, радужно переливаясь, блестела в лучах дневного солнца.

Старику это понравилось, и он одобрительно похлопал юношу по плечу.

— Мастер, — обратился к нему осмелевший Стефан, — скажите, что случилось со всеми эскизами, куда они пропали в ночь вашей смерти?

— Я их сам сжег, — был простой и краткий ответ.

Увидев, как удивленно раскрылись глаза юноши, продолжил:

— Я знал, что граф пригласит кого-нибудь копировать мои эскизы, я этого не хотел. И ты не старайся подражать мне, когда будешь работать над этими фресками, слушай только Святого Духа, его проси о помощи, пусть он ведет твоей рукой и смотрит твоим глазом, только тогда работа будет богодухновенной. Запомни мои слова, сынок, и никогда не забывай!

Стефан еще о многом хотел спросить художника, но случайно сделал неловкий шаг назад, нога его соскользнула с перекрытия, и он полетел с лесов вниз головой, увлекая за собой кисти, кувшины с краской и все, что было под его ногами.

— Сынок, сынок, проснись, — кто-то настойчиво тряс Стефана за плечо. Он приоткрыл глаза и увидел пожилую женщину, склонившуюся над ним.

Нимб белого накрахмаленного чепца, серые добрые глаза в сеточке морщин, милая улыбка:

— Тебе, сынок, видно, что-то привиделось во сне, ты и свалился со скамьи, — пояснила добрая женщина, заботливо помогая ему встать на ноги.

Стефан поднялся и растерянно огляделся по сторонам. В тусклом свете декабрьского утра он увидел пустую заброшенную церковь, грязный пол, разбитые окна: ни людей, ни лесов, ни старого художника в ней не было. Не было и фрески, которую показывал ему мастер – значит, все, происшедшее с ним, был лишь сон.

С трудом приходя в себя, он в пол уха слушал слова доброй крестьянки, как она шла мимо ограды, увидела одинокого ослика, как поспешила узнать, что случилось, и, заглянув в церковь, нашла его, лежащим на полу.

— Пойдем ко мне, сынок, мой домик рядом за оградой, я накормлю тебя и твоего ослика, — предложила сердобольная старушка.

Стефан принял приглашение, а уже в полдень, сытые и довольные юноша и ослик шагали по дороге к монастырю, до которого, оказалось, всего час пути. Хозяйка вышла на минутку их проводить до калитки, и, помахав на прощание рукой, случайно перевела взгляд на церковь, да так и осталась стоять, о чем-то долго и серьезно размышляя.

Прошло более двух месяцев, наступили дни Великого поста. Одним утром Стефан, собираясь в лес за хворостом, увидел группу людей, шествующих от монастырских ворот во главе с братом привратником на встречу к аббату Филиппу. Первой шла та самая старушка, которая накормила юношу и ослика в ночь после бури. Проходя мимо, женщина улыбнулась ему, весело подмигнула и загадочно покачала головой. Размышляя, чтобы это могло значить, Стефан пошел своей дорогой, а вернувшись, узнал, что местные крестьяне получили разрешение епископа на восстановление церкви святого Петра и на роспись ее стен. Для этого епископ посоветовал им пригласить Стефана, как знатока древних фресок.

Выслушав пришедших крестьян, аббат Филипп радостно дал согласие отпустить послушника и благословил такое святое дело. Вечером, гордый и счастливый за своего воспитанника, он объявил эту новость всей братии во время вечерней трапезы, а уже через несколько недель Стефан нашел себя шагающим по дороге к церкви. Теперь над ним высоко в небе светило ласковое солнце, весело перекликались птички в кустах, а теплый воздух был напоен ароматами весны.

Рядом, цокая острыми копытцами, шел Буро. На его спинке лежали папки с эскизами росписей, которые уже успел сделать Стефан, мешки с красками, кистями, щетками, линейками, баночками и кувшинчиками, — со всем, что могло понадобиться художнику в его работе.

Придя к церкви, Стефан обнаружил, что его ждут два опытных рабочих, присланных епископом в помощь. Втроем они вошли в церковь. Поразительно, как тут все изменилось: паутина в углах сметена, пол чисто выметен, горело несколько ярких светильников, у одной из стен уже высились строительные леса. Что ж, Стефану и его новым помощникам ничего не оставалось, как, усердно помолясь Святому Духу, приступить к работе.

Прежде всего, юный художник разделил каждую стену на три ровных части. По его плану первой от входа на северной стене должна быть картина встречи рыбака Петра и Иисуса Христа, та самая, что видел он во сне, попав впервые в церковь. Вторая рассказывала о хождении Христа по водам моря Галилейского и спасении тонущего апостола Петра. Третья показывала Петра, трижды отрекающегося от Христа. На южной стене, первой от входа, должна быть сцена спасения Ангелом томящегося в темнице Петра, вторая – Петр, проповедующий Слово Божие, а третья, изображающая Петра с ключами от рая, как известно, была уже написана задолго до него.

Работал Стефан быстро и весело, с трудом прерываясь на отдых. Краски сами просились на мокрую штукатурку, рука его словно быстрая легкая ласточка взлетала над поверхностью стены и, замерев на месте, делала единственно верный мазок. Скоро вся северная сторона была готова.

Вот Петр, одетый в простую полотняную тунику, вместе с братом Андреем вымывает сеть, в которую попало всего несколько мелких рыбок, а вокруг лежит спокойное лазоревое море и лениво поблескивает в лучах полуденного солнца. С каким удивлением и восторгом посмотрели оба брата на Иисуса, сказавшего им: «Идите за Мной. Я сделаю вас ловцами человеков».

Вот Петр идет по бурным водам Галилейского озера навстречу Иисусу, но тонет, усомнившись в божественной помощи Учителя. Как трогателен и заботлив жест Христа, спасающего тонущего ученика, но как горьки его слова: «Маловерный! Зачем ты усомнился?»

Вот Петр во дворе дома первосвященника. На ночном небе взошла красавица луна. Она, как скорбная вдова, завернувшись в траурное кружево черных облаков, безмолвно взирает на Петра, трижды отрекшегося от Учителя. Крик петуха, как глас Божий, гонит апостола со двора, и слезы запоздалого раскаяния блестят на его щеках.

Слух о возрождении церкви святого Петра облетел ближайшие селения. Теперь всем хотелось знать, что происходит в церкви. Мальчишки, живущие по близости, днями дежурили у входа в церковь, стараясь хоть глазком увидеть Стефана и его работу. А вечером маленькие шпионы разносили по округе весть о каждом новом мазке художника, от чего любопытство жителей окрестных деревень росло с каждым днем.

Даже епископ не удержался и послал своего «шпиона» в церковь на разведку. Ему хотелось освятить церковь 29 июня, в день святых апостолов Петра и Павла, а до этого дня оставался всего месяц, потому-то он и торопился узнать, каких успехов достиг художник.

Шпионом оказался личный секретарь епископа, молодой человек лет двадцати пяти, аккуратно одетый, с небольшой бородкой клинышком, с кожаным портфелем под мышкой и блюдечками очков на остром, словно птичий клюв, носе. Он появился в церкви под вечер, когда Стефан уже закончил работу и спустился с лесов.

Секретарь небрежно кивнул юноше головой и с важностью прошел к стене с готовыми фресками. Увиденное поразило его. Замерев на месте, во все глаза он смотрел на изысканное сочетание вишневого, серебряного, лазурного и серого цвета в первой картине, на яркое кобальтовое море во второй и холодное золото луны в третьей картине. Он никак не ожидал найти в молодом, неопытном художнике такую зрелость мысли и искусность в живописи. Еще долго стоял секретарь не в силах оторваться от созерцания, потом опомнился и, встряхнув головой, словно приходя в себя, повернулся к Стефану, вежливо ему поклонился и без слов удалился.

На следующее утро епископ, узнав об успехах Стефана, уже диктовал секретарю слова проповеди, которую намеривался произнести в день освящения. Все пребывали в радужном, приподнятом настроении, с нетерпением ожидая праздника, и никто из них не знал, что большая беда уже стояла у порога их общего дома.

Уже несколько дней Стефан с досадой чувствовал, что работа над одной из последних картин идет медленно. Это была сцена избавления святого Петра из темницы, она никак ему не удавалась. Стефан изобразил апостола ночью в темнице, с рассветом его ждала неминуемая смерть. Ученика Христа бдительно стерегли два воина с обеих сторон и многочисленная стража у дверей темницы. Спасения нет. Вдруг, среди ночи в темнице появился Ангел, толкнул Петра в бок и разбудил его. Цепи спали с рук апостола, двери темницы сами открылись и Ангел с Петром незаметно покинули тюрьму. Все это Стефан написал убедительно и живо, казалось, что он сам стоял где-то там, в уголке темницы, и видел, как Ангел уводит Петра.

Но выражение на лице Петра ему никак не давалось. Оно получалось удивленным, обрадованным, но этого было мало. Стефан чувствовал, что апостол испытал еще что-то очень важное, но это ускользало от него. От неудачи юноша стал грустным и замкнутым. Он рисовал один эскиз за другим, их были десятки, но ни один не удовлетворял его. Наконец, Стефан запер церковь на ключ и решительно объявил помощникам:

— Я останавливаю работу, ждите меня, когда вернусь.

С этими словами он взял Буро и отправился обратно в монастырь.

Придя на место, Стефан поспешил в монастырский дворик. Там, в тишине и покое, он сел на мраморную лавочку среди цветущих роз, вытащил из кармана розарий и углубился в молитву. С детства он умел погружаться в молитву, ища ответы на все свои вопросы, вот и сейчас он надеялся понять, почему не удается написать лицо апостола. Его молитва подходила к концу, когда он увидел брата Бонифация, спешащего к нему вдоль колоннады. Аптекарь спешно пересек дворик, подбежал к Стефану и, тяжело дыша, грузно присел рядом на лавочку. В руках он держал газету, которую протянул Стефану. Ее заголовок ударил в лицо юноше страшной вестью: началась франко-прусская война.

Прошло несколько дней. Теперь почтальон, приносивший последние выпуски газет, был самым долгожданным гостем в монастыре. Стефан с жадностью набрасывался на газеты, читая последние новости с полей сражений. Прочитанное приводило в уныние: французские силы терпели одно поражение за другим. Враг быстро продвигался к самому сердцу Франции – Парижу.

Однажды Стефан, прочитав очередную безрадостную новость о поражении французов, не выдержал и направился к настоятелю монастыря.

— Отец Филипп, — с самого порога, без предисловия горячо заговорил юноша: — благословите меня на отъезд. Я отправляюсь в армию санитаром, брат Бонифаций недаром меня многому научил, я могу быть полезным на войне.

К удивлению Стефана аббат Филипп не возражал и не протестовал. Он, медленно закрыл Библию, лежащую на столе, снял пенсне и медленно заговорил:

— Я знал, что ты придешь. Твое благородное сердце не позволяет оставаться в стороне, но, сын мой, война – это грязное, жестокое дело, на ней мало места храбрости и благородству. Я знаю, о чем говорю, я был с Бонапартом под Ватерлоо, я видел кровь и смерть, — аббат глубоко и горестно вздохнул, потом продолжил:

— Мне не хотелось этого для тебя. Признаться, надеялся, что стены монастыря защитят тебя от беды и войны. Но раз твое сердце стремится туда, значит, такова воля Создателя. Кто я такой, чтобы встать на твоем пути?

Настоятель подошел к Стефану, положил руки на его голову и благословил.

— Каждый вечер, в час заката, я буду молиться, чтобы твоя вера помогла пережить все трудности и пусть Господь хранит тебя. Помни, наш монастырь – твой дом, мы всегда ждем тебя.

С такими словами старик крепко обнял юношу, дал ему денег на дорогу и отпустил с миром.

Через несколько дней Стефан уже был записан санитаром в один из полков, ведущих постоянные бои с неприятелем. Для него началась совсем новая жизнь, о которой он раньше ничего не знал. Мирный труд художника, пение псалмов, молитвы в благостной тишине монастыря остались в воспоминаниях. Теперь, отступая с полком, под палящим солнцем, голодный и усталый, он шел многие километры с тяжелой санитарной сумкой на плече; под грохот разрывающихся снарядов перевязывал и спасал раненых солдат; в перерывах между боями молился над погибшими, не ропща, не жалуясь, он стойко переносил все тяготы войны.

Однако новая жизнь началась и у Буро. Полк, проходивший мимо монастыря, призвал ослика на военную службу в должности гужевого транспорта, так оба друга стали солдатами, только судьба разбросала их по разным дорогам.

Наступил конец августа. Французская армия во главе с императором Наполеоном была окружена врагом под Седаном. В один из дней командование решилось внезапной атакой прорвать вражеское окружение, и полк Стефана принял в ней участие.

Приказ к атаке прозвучал неожиданно, резкий свисток погнал вперед несколько десятков человек. За ними бежал Стефан с санитарной сумкой на боку. Они пробежал уже шагов сто, когда юноша укрылся за стволом дерева и осмотрелся. Невдалеке в атаку храбро двинулась французская конница, ее поддержала артиллерия. В эту минуту ему показалось, что их атака будет успешной, они прорвут цепь окружения. Оторвавшись от дерева, он побежал вслед за солдатами, но успел сделать только несколько шагов, как вдруг прямо над его головой с душераздирающим свистом пролетел артиллерийский снаряд и врезался в дерево позади. Взрывной волной юношу отбросило вперед, от удара он потерял сознание, а в следующее мгновение падающее дерево погребло его под собой.

Наступал вечер, солнце старалось скорее сбежать за горизонт, чтобы не видеть следов этого страшного боя. Куда хватало взгляда, все поле было изрыто кратерами от взрывов снарядов, валялись перевернутые повозки, брошенные пушки, ружья, слышался стон раненных.

Стефан открыл глаза, сознание возвращалось. Скоро он понял, что лежит, придавленный к земле тяжелым стволом дерева. Юноша слегка пошевелился, в левой руке чувствовалась нестерпимая боль, такая же боль пронзила ноги. Он догадался, что тяжело ранен осколками от снаряда и попал в ловушку к дереву – без помощи ему не выбраться.

Он хотел позвать на помощь, чуть приподнялся, огляделся, но кругом стояла мертвая тишина, не было ни души. Страшная боль опять пронзила все тело, и он обессилено упал.

— Спасения нет, — подумал Стефан, — еще несколько часов и будет поздно – я потеряю слишком много крови.

А на землю уже спустились сумерки, и перед глазами Стефана развернулась удивительная картина заката. Солнце почти село, оставив после себя небо, окрашенное нежно розовым и голубым цветом. Словно невидимый художник провел гигантской кистью и положил один гениальный мазок поразительной красоты. Стефан не мог налюбоваться небом с таинственно сверкающей золотой полоской над горизонтом.

— Жаль умирать, когда вокруг такая красота, — подумал Стефан, — хотел бы я написать такой же закат в той, незавершенной фреске про Ангела и Петра, но теперь уже поздно. Отец Филипп, — еле слышно прошептали его губы, — молись обо мне!

Мысль о смерти юношу не страшила, он так устал, что уже не было сил думать или бояться. Он медленно закрыл глаза и задремал.

Скоро погас последний луч солнца, ночь осторожно задернула небосклон черным бархатным занавесом и на землю опустилась тьма.

Вдруг резкий толчок в плечо вывел юношу из забытья, что-то теплое нежно коснулось его лба. Он повернул голову и увидел перед собой славную мордочку Буро.

— Буро?

Стефан не верил своим глазам: это, должно быть, сон или бред, или он уже умер?!

Не понимая, как ослик мог оказаться ночью здесь, на поле боя, и все еще сомневаясь в реальности происходящего, он протянул здоровую руку и осторожно погладил ослика по замшевой мордочке. Ослик был живой.

Еле шевеля запекшимися губами, он прошептал:

— Буро, милый Буро, тебя послал Бог. Я знал, что Он меня не оставит, знал, что спасет, я так молился. Значит, я еще нужен Ему здесь, на этой земле! Значит, я должен еще исполнить Его волю.

Он еще долго так страстно шептал, все крепче и крепче прижимаясь к ослику, но скоро восторг утих, и Стефан стал мыслить более ясно. Прежде всего, он нащупал санитарную сумку и накинул ее длинную ручку на шею ослика, потом просунул здоровую руку в эту петлю и сказал ослику тянуть. Буро стал тянуть. Шаг за шагом, ослик осторожно вытягивал тело друга из смертельных объятий дерева. Шаг, за шагом, шаг за шагом. Жалящая, раздирающая тело боль пронзала Стефана, но он, закусив губы, терпел и только твердил: тяни, тяни, тяни.

Наконец, он был свободен. Тогда Буро подошел к другу и завалился рядом с ним на бок. Стефан понял, что хочет Буро. Опираясь на одну руку, подтянул все тело и перевалился через спину ослика. Умное животное моментально встало на ноги и немедля пустилось в путь.

Буро шел быстро, уверенно врезаясь острыми копытами в рыхлую землю и помахивая хвостиком. Много грузов на своей спине перенес ослик, но сейчас он нес самое драгоценное для него – раненного друга, и ему надо было спешить.

Не останавливаясь, ослик пересек поле, миновал ближайший лесок и вышел на дорогу. Дорога привела его в небольшой городок. Там он прошел через центральную площадь, свернул на маленькую улицу и остановился у дома с голубыми ставнями. Подойдя ближе к калитке, Буро громко закричал:

— Иа, иа, иа, — разрывая своим ослиным криком ночную тишину города, словно тревожный набат.

В окнах домика зажегся свет, послышались голоса, лязгнул замок в двери, на которой висела табличка «Доктор Жан Пулен» и дверь отварилась…

Той же ночью доктор Пулен сделал Стефану операцию и извлек все осколки из его ран. В доме доктора он быстро шел на поправку и уже следующей весной смог вместе с Буро вернуться в монастырь.

Вскоре война кончилась, и жизнь стала постепенно налаживаться. Стефан спешил вернуться к работе в церкви. Теперь у него не было сомнений, как написать святого Петра. Он точно знал, что чувствовал апостол, увидев Ангела. Юноша сам пережил то, что было с Петром: сначала отчаяние и ожидание смерти, а потом – внезапное избавление и начало новой жизни. Жизни по воле Всевышнего, поэтому Петр на его фреске был спокоен и решителен.

Теперь и Стефан знал, что для Господа нет препятствий; Его Ангел может открыть любые двери, может появиться в любом месте. Конечно, кто-то возразит: ведь ослик – не Ангел, но, согласитесь, что-то божественное в появлении Буро той ночью было. Мы никогда не знаем, кого Создатель пришлет к нам на помощь, мы можем только молиться Ему с верой и надеждой, а остальное – в Его руках, ведь Господни пути неисповедимы.

Главное, в минуту освобождения юноша, как и святой Петр, понял, что у Бога есть для него работа, которую он должен исполнить. Он понял это и принял Его волю с радостью. На следующий день после торжественного освящения церкви святого Петра аббат Филипп передал Стефану письмо в длинном голубом конверте. В нем было приглашение расписать еще одну церковь на юге Франции. Старый аббат понял, что в этом и есть предназначение Стефана. Он отпустил своего воспитанника и отпустил его навсегда.

Габриелла Кабьер

Данный текст является интеллектуальной собственностью автора. Коммерческое использование возможно только с письменного согласия правообладателя.