Автор: Отца Жака Мурада боевики ИГ (запрещенной в РФ террористической организации) похитили прямо из монастыря Мар-Элиан, где он был настоятелем. За пять месяцев плена — сначала в тюрьме, а потом в зоне, устроенной террористами для христиан, — его уже все считали погибшим, но, как выяснилось, отец Жак пережил свой монастырь. Его разрушили бульдозерами (особенно впечатлило разрушение древней части IV века до н.э., где была гробница мученика святого Элиана), что боевики тщательно засняли и выложили в интернет.
О том, как удалось выжить и как вообще живут и умирают в Сирии люди, которых сам отец Мурад перестал делить на православных и католиков, христиан и мусульман, настоятель разрушенного монастыря рассказал «Огоньку», особо подчеркнув: именно это ощущение мира как паствы божьей сохранило ему жизнь и помогло спастись из плена. Мы позволили себе сопроводить его рассказ необходимыми примечаниями.
— Как вы оказались в Сирии и чем католический священник может помочь верующим посреди войны?
— Как оказался? Родился. У меня французское имя, но я сириец. Моя родина Алеппо, и все мои мысли сегодня — о тех людях и семьях, что остались в моем городе, за который идут сейчас главные бои в стране. Все разрушено. У оставшихся в Алеппо семей нет ничего: отопление, как и вода, там роскошь. А зима там холодная, чтобы пережить ее, нужны теплые вещи — пальто, обувь, одеяла. Но всего лучше — кров.
Мы хорошо знаем, как помогать, наша община занималась этим всегда, но в последние годы, когда появилось много беженцев, спасающихся от войны, которая идет в Сирии практически повсеместно, многое изменилось. Наши монастыри, главный из которых Мар-Муса аль-Хабаши в 80 км от Дамаска, дали приют многим христианам. Но мы стали помогать и другим жертвам войны — ведь таковыми сегодня являются все сирийцы без исключения, и не важно, кто они, православные, католики или мусульмане. Только помогать стало труднее: у нас больше нет поступлений от паломников, которых в довоенные годы было немало, мы перестали продавать свои продукты, а сейчас и вовсе наши монастыри громит ИГ. Тем не менее мы и в этих условиях пытаемся продолжать диалог между христианами и мусульманами — это основная миссия нашей общины.
Как настоящий священник отец Жак о себе и своей деятельности говорит скупо, но монастырь Мар-Элиан, настоятелем которого он был, давал приют многим беженцам, среди которых порядка ста детей младше 10 лет. При этом, как утверждали свидетели, отец Жак умудрялся обеспечивать их всем необходимым, в том числе благодаря пожертвованиям мусульман. В Ватикане знали и то, что экуменизм не был в этом монастыре мертвой догмой: в общине Мар-Муса даже молитвы совершалась на арабском языке. Больше того, настоятелю монастыря при посредничестве адвоката общины, мусульманина-суннита, удалось добиться того, что находящийся в непосредственной близости от обители город Эль-Карьятейн с населением в 35 тысяч долгое время оставался за пределами столкновений сирийских правительственных войск с повстанцами. Столь тесные связи с мусульманским миром объясняются тем, что основанная в 1990-е годы община Мар-Муса, подвижником которой Жак Мурад и является, с первых дней существования провозгласила своей миссией межрелигиозный диалог христианской и мусульманской конфессий в Сирии.
— Расскажите, при каких обстоятельствах вас похитили.
— 21 мая примерно в два часа дня несколько вооруженных человек в масках ворвались в монастырь. Двое вошли в мою келью, другие — в келью Бутроса Ханна, волонтера нашей общины. Они посадили нас в монастырский автомобиль и повезли в пустыню (сама обитель Мар- Элиан — в оазисе, за которым сразу же начинается пустыня. — «О»). Там нас продержали четыре дня, запертыми в машине, со связанными руками и повязками на глазах. На пятый день тронулись в путь. Дорога была длинной, мы не могли ничего видеть. Единственное, что я чувствовал, это присутствие пустыни. В какой-то момент подумал, что это конец. Но я тут же услышал внутренний голос, даже не голос, а крик, который укрепил меня в вере и дал понять, что этот путь приведет в итоге к свободе.
— Почему вы решили, что вас похитили джихадисты ИГ?
— Потому что в конце пути они нас привезли в Ракку, в которой этих фундаменталистов больше всего и которую они провозгласили столицей своего «Исламского государства». Там нас — меня, Бутроса и еще одного христианина — поместили в тюрьму, которая была устроена в нужнике. Как я понимаю, это было сделано, чтобы нас унизить. Затем сообщили, что, если мы не примем мусульманство, нас казнят. После этого каждый день кто-то из боевиков входил в нашу камеру и задавал вопрос: кто вы? Я отвечал: назара (по-арабски означает христианин).
— Как вы полагаете, почему вам удалось избежать казни?
— Я сегодня здесь и говорю с вами только благодаря той миссии, которую наша община и я, в частности, осуществляли в Сирии по отношению ко всему сирийскому народу, без различия на христиан и мусульман, долгие годы. Я верю: главной причиной, не позволившей ИГ меня убить и в то же время давшей мне счастье освобождения, была именно наша многолетняя деятельность по сближению верующих.
Но это я сейчас знаю, а тогда, в тюрьме, никакой уверенности не было. И когда на восьмой день заключения в камеру вошел высокий мужчина в маске, одетый в черное, точь-в-точь как джихадисты показывают в своих роликах о казнях, я был уверен, что это конец. Тем более что он тоже спросил: вы назара (христианин)? Да, ответил я. И тут к моему изумлению он произнес: салам алейкум! Это было невероятно — фундаменталисты не обращаются с таким приветствием не только к христианам, но и к мусульманам, не принадлежащим к их течению.
Потом он сел, чего тоже не полагается делать этим радикальным мусульманам, если они в одном помещении с христианами. И продолжил: «Вы под нашей защитой». Я не понял, что он имеет в виду. Тогда он сказал уже прямо: «Шур (что значит господин) приказал нам позаботиться о вас». Он попытался представиться и вообще стал разговаривать с нами, как принято у нормальных людей, — мы почти забыли, что мы узники. Настолько, что я спросил у него: почему мы здесь? Он улыбнулся и произнес: отец, отнеситесь к этому как к духовному испытанию. Я был тронут этими словами и ощутил луч надежды, потому что такого подхода нет в ментальности воинов ИГ, а таких слов — в их словаре. Он ушел, а я ломал голову: кто этот человек? Он не похож на джихадиста — его реакции, его речь абсолютно другие. Но вместе с тем было очевидно, что он там явно начальник, мусульманин и сириец.
— Что было самое страшное в плену?
— В нужнике в Ракке я провел 85 дней, но не знал, что самое страшное — впереди. 4 августа войска ИГ взяли город Эль-Карьятайн, в котором я жил и работал 15 лет. При этом они взяли в плен всех христиан, которые не смогли убежать, — всего 250 человек. Тогда я, естественно, об этом не знал. Но уже 11 августа наши мучители вывели нас всех троих из тюрьмы, посадили в машину и куда-то повезли. После 3-4 часов мы остановились, меня вывели из машины и втолкнули в открывшиеся ворота. И вдруг я увидел человека из моего прихода. Мы обнялись. Это был момент небывалой радости. Но через секунду я обернулся и увидел тех самых 250 христиан, о которых я говорил раньше, среди них было 11 взрослых мужчин, порядка 80 женщин, остальные — дети. Это были мои прихожане, и я знал, что двое из них, ребенок и женщина, больны раком. Кроме того, среди них были старики и инвалиды. И все они были пленниками ИГ. На это невозможно было смотреть. Это были ужасные минуты.
— Что с ними сделали?
— 1 сентября нам объявили, что аль-Багдади (главарь ИГ. — «О») предлагает нам подписать «контракт о подчинении». Соблюдение 11 пунктов этого контракта позволяло плененным христианам избежать казни и продолжать жить на территории ИГ.
Условия были унизительными. Запрещалось публично молиться, демонстрировать крест, звонить в колокола, восстанавливать свои церкви. Женщинам полагалось покрывать голову, запрещалось есть свинину и пить вино. И еще полагался оброк в 4 золотых динара (монета, которая имела хождение в Арабском халифате в VI веке и которая была недавно введена в ИГ. — «О»), что соответствует примерно 200 евро.
На этих условиях пленникам разрешили вернуться в свои дома в Эль-Карьятайне. Я был принят в доме моих прихожан, потому что мой монастырь был разрушен.
Вся эта битва за отречение — на самом деле важнейший пропагандистский поединок. Так называемый контракт о подчинении отец Жак уточняет с помощью термина dhimmitude — производного от арабского dhimmi и французского суффикса -tude. Первым его использовал еще в 1982 году президент Ливана Бахир Жемайель, перечисляя условия сосуществования христианского меньшинства его страны с мусульманским большинством, с тех пор термин определяет условия проживания неисламского населения в исламской стране — как правило, на правах людей второго сорта.
В этом контексте в подписании христианами Эль-Карьятайна во главе с их священником «контракта о подчинении» можно угадывать вариант, который ИГ предлагает христианам на завоеванных территориях. Неслучайно аль-Багдади дал указание заснять «церемонию» — ролики с подписанием унизительного «контракта», ограничивающего права христианских верующих, выложили в интернет вместе с роликами, на которых запечатлено разрушение монастыря Мар-Элиан. Мол, полная победа: сокрушены не только стены святынь врага, но также и его дух. Отец Жак послание понял, потому и говорит о том, что это унижение было тяжелей заточения в нужнике.
— Фундаменталисты, — продолжает отец Жак Мурад, — разрушили не только наш монастырь, но и две находившиеся в городе католические церкви, а также обе православные церкви Эль-Карьятайна. И потому я начал служить мессу в подполье, как и во времена ранних христиан.
— Как вы выживали в таких условиях?
— Это было практически невыносимо. Кроме унижения от условий, в которые нас поставили, было тяжело чисто физически — не было ни воды, ни электричества, почти не было еды. Да и людей почти не было — в городе, кроме нас, бывших узников, никого не осталось. А покидать его пределы нам не позволяли боевики.
Единственным моментом радости в те дни было крещение трех младенцев. Это были дети православных родителей, и я крестил их по православному обряду. Та радость была для нас знаком, что можно преодолеть этот ужас, что все еще может измениться.
— Как в Сирии выживают православные семьи, кто о них заботится?
— В Сирии мы давно не делаем разделения. Весь сирийский народ является жертвой этой войны, и мусульмане в том числе. Я думаю, Иисус, когда восходил на Крест, отдал жизнь за всех людей на земле.
Как я говорил, наша община считает себя ответственными не только за христиан, но за всех. Мы хотим мира для всех. Мне помогла выбраться из Эль-Карьятайна мусульманская семья. А потом православный священник помог выбраться из зоны, оккупированной ИГ.
— Кому-то еще удалось бежать?
— Я благодарю Бога за освобождение из Эль-Карьятайна 25 человек. Их судьба доказывает, что милосердие Господа всегда существует. Но большинство все еще там — недавно стало известно о смерти восьми христиан, не выдержавших нечеловеческих условий жизни.
— Россия сегодня сражается с вашими тюремщиками — бомбит их базы и нефтехранилища. Как вы относитесь к тому мнению, что главная опасность сегодня ИГ и бороться надо с ним, а не с президентом Асадом?
— Я священник и не понимаю, как строится политика. Но я уверен, что мир начинается в тот момент, когда рождается желание его установить. Неисповедимы пути Господни в достижении мира.
Елена ПУШКАРСКАЯ
21 декабря 2015 г.
Читать полностью: Интерфакс-Религия
Фото: www.bbc.co.uk